Мои мысли оказались слишком тяжелыми, чтобы удержать их под маской. И пьяные ирьенины не могли не заметить, как я смотрел на всех, на окружение. Через мгновения разговоры сменили русло, тон беседы изменился, а я оказался окружен таким вниманием, сочувствием и дружбой, что не тронуть меня это просто не могло. Что-то внутри дрогнуло, и к концу этой вечеринки мне уже было тяжело рассматривать всех этих людей не своими друзьями, товарищами. Теми, кто уже не могли быть мне не безразличным....
Хокаге внимательно перечитал документ во второй раз. Отложил, попыхтел трубкой, чтобы снова взять переданный ему некоторое время назад подробный отчет и пересмотреть в очередной раз.
Чуда не случилось. Стройные ряды иероглифов как стояли, так и продолжали стоять. И тот смысл, что они передавали своим построением, оставался неизменным.
Не сказать, что самый могущественный человек в селении только сейчас узнал о том, что пытались донести до него на бумаге. Нет, срочные рапорты с миссии он получил далеко не один раз, и каждая новая депеша содержала все больше и больше информации. Единственная разница между теми документам и этим заключалась в том, что последний объединял все остальные, и содержал множество ранее неучтенных деталей, которые по горячим следам не удалось вовремя оценить и придать им соответствующего значения. Да и нельзя было передавать информацию в достаточном объеме — секретные каналы связи не предполагали передачу излишне объемных донесений. Но проблема в том-то и заключалась, что все эти малозначимые вроде бы детали, при объединении с общими сведениями внезапно меняли картину, заставляли взглянуть на нее под другим, качественно новым углом. И картина эта мало радовала.
Мужчина перечитал документ в четвертый раз и наконец, отодвинул подальше от себя. Несколько минут после он так и сидел за своим столом, продолжая раз за разом затягиваться и выдыхать все новые и новые облака табачного дыма. В насквозь прокуренном помещении уже царил настоящий туман, скрывающий контуры многочисленных предметов интерьера. Царящий полумрак же только добавлял всему этому какой-то особый штрих.
Впрочем, глаза Хокаге не обращали никакого внимания на такие мелочи. Взгляд его уперся прямо перед собой во входную дверь, которая была сейчас естественно заперта, и не было в нем никакой осмысленности. Вся суть главы деревни ушла глубоко вовнутрь — в свои мысли, навеянные прочитанным. В голове всплывали и снова расплывались образы давно минувших дней, в ушах словно звучали голоса давно сгинувших людей и звенели звуки давно минувших битв. В сознании могущественного человека проскальзывали дни, месяцы и годы, отбрасывая его то в одно время, то в другое и нигде он не мог нащупать что-то, что действительно подходило бы к нынешней ситуации. К тем ассоциациям, что пробудили внутри него те самые построения иероглифов отчета одного из офицеров АНБУ, переданных после возвращения его группы с недавней провальной миссии.
В какой-то момент он почувствовал, что с раннего утра беспокоящая его головная боль теперь стала же совсем невыносимой. Железным обручем сжимали невидимые путы его голову, заставляя морщиться от боли и сильнее затягиваться табачным дымом. И все больше дыма вылетело из его ноздрей наружу, добавив туману плотности.
Он обернулся и бросил взгляд на окно. Пожалуй, стоило бы приоткрыть, впустить сюда немного воздуха. Он встал и, подойдя к стеклянной преграде, несколько мгновений равнодушно смотрел на раскинувшуюся вокруг деревню, освещенную бесчисленными огнями множества ярких фонарей. Было уже за полночь, так что на улицах никого нельзя было увидеть.
Открыв окно, мужчина несколько минут вдыхал поступающий свежий ночной воздух, с наслаждением отмечая, что головная боль вроде бы немного ослабла. Воздух в кабинете скоро снова стал прозрачным, и все приняло давно привычный облик. Облик, который сохранялся уже несколько десятилетий без какого-либо изменения.
Отойдя от окна, Хокаге прошелся взглядом по своему рабочему помещению, вздохнул и, сделав несколько шагов, очутился в самом центре кабинета. Его взгляд остановился на четырех портретах, висящих на стене. С четырех рам на него смотрели четыре совершенно разных человека. Могучие, холодные, суровые воины, внутри каждого из которых горело пламя силы. На мгновения задержавшись на изображении темноволосого мужчины, коим он когда-то был, глаза его скользнули дальше. Первый, чья безудержная энергия поражала воображение, и который оставил самые светлые воспоминания о прошлом. Суровый Второй — железный человек с ледяным взглядом красных глаз, которые много раз смотрели на него в самых разных ситуациях. Второй был ему большим учителем, нежели Первый. Хаширама погиб когда он был еще мальчишкой, и именно его брат тренировал будущего тогда Третьего и его товарищей, обучая премудростям, которые были важны для поста каге. В очередной раз в голове скользнула предательская мысль, мучившая его уже не один десяток лет, и вопрос, который он задавал безучастному изображению предшественника: 'неужели моя ветвь оказалась ошибкой?' и также испарившаяся под влиянием силы воли. Былого не воротишь и теперь уже поздно о чем-либо сожалеть. Да и возможный преемник уже тогда был мертв....
Последним его глаза встретили застывший взгляд изображения уже его мертвого преемника. Минато. Тот, кто должен был провести деревню в будущее сгинул, оставив после себя лишь кричащий комок жизни, с заточенным внутри демоном.... Снова перед глазами мелькнула картина той ночи. Огромный багровый исполин, с крушащими все могучими хвостами и возвышающийся на полыхающей деревней подобно горе. Та ночь навсегда останется в его памяти и в памяти всех, кому довелось ее пережить. Ночь, когда мир для них изменился и вместо светлого будущего наступило кошмарное настоящее. Ночь, что забрала Бивако....
Молодой Намикадзе смотрел на него, а он смотрел в ответ, погруженный в воспоминания. Он видел как вырастает тот юнец и как примеряет шляпу Хокаге, уже признанный сильнейшим. Безудержным гением, способным творить то, что никому другому не под силу....
— И все-таки, как это получилось? — спросил он вслух, глядя на портрет и вздохнув в очередной раз.
Четвертый, ожидаемо, ничего не ответил. Так и остался смотреть суровым взглядом из прошлого. Третий лишь снова вздохнул и направился к своему рабочему месту. Отчет вновь оказался в его руках и снова его глаза пробежались по стройным рядам иероглифов. Дойдя до нужного места, снова взгляд тормознуло то самое слово. Он вновь бросил взгляд на молчаливое изображение.
— Расенган.... — произнес он слово вслух, перечитывая пункт, в котором было упомянуто название той самой техники. То дзюцу, которое применил человек, которого ей никто не должен был учить. И использовал весь разрушительный потенциал этого страшного оружия, заставив отступить нечто, что не смогли остановить две усиленные команды АНБУ. Очередная таинственная особенность не менее таинственного человека. Очередной факт, пополняющий тонкую цепочку немногочисленных, но пугающих аргументов и доводов, что питали его подозрения.
Он покопался в выдвижной полке, и извлек перекочевавшее из архива несколько лет назад изображение одного практически неизвестного для большинства человека. Несколько долгих минут он неотрывно изучал это вытянутое худощавое лицо, длинные, завязанные в пучок волосы, тонкие практически невидимые губы и холодный взгляд проницательных глаз, словно пытаясь найти во всем этом ответы, и снова бессильно вернул карточку на место. Почему каждый раз, когда он подходит к грани принятия своих подозрений и началу полноценного расследования, даже малейший взгляд на портрет словно превращает все в иллюзию? Он боится того, что это может быть правдой? Не желает, чтобы то, что он считал прошлым, все-таки оказалось настоящим и пробудилось при его жизни? Или это просто очередная паранойя, и его сознание при взгляде на изображение давно сгинувшего человека просто осознает действительность?
— Бред... — выдохнул он, вновь набивая трубку табаком, — Все один сплошной бред....
Скорее все куда прозаичнее, чем кажется. И при должном подходе найдутся ответы на все вопросы. Даже включая тот, откуда неизвестному практически запертому в Госпитале человеку удалось раздобыть секреты техники одного из Хокаге. Притом, что те, кто ею владеет, никогда не стали бы ее ему учить. А его подозрения о невозможном.... Пусть это так и остается невозможным.
Он взял карандаш и сделал короткую пометку: допросить Дайчи....
Чтобы войти в колею мне потребовалось дня два-три. Сказать определенно было сложно, потому как на конец второго дня я вроде бы уже был в себе, пусть и не в полной мере, ну а в третий день какие-то неудобства, связанные с возвращением к делам ощущались лишь поутру, полностью испарившись к полудню. Сложно сказать, что поспособствовало этому лучше всего — то ли отличные посиделки, продлившиеся полночи, после которых пришлось идти на работу и лицезреть не особо довольные лица коллег, то ли то, что я включился в работу в полной мере. Приток пациентов, которых в первый день было не так много, внезапно возрос на второй и на третий дни. Потянулись старые знакомые, которые пришли подлечить свои болячки, ну и просто поболтать с готовым терпеливо слушать их треп доктором. Работы было навалом и от плохого настроения в это время просто не оставалось никакого следа — все целиком занимали новые 'старые' заботы. Впрочем, было еще кое-что, что так или иначе ощущалось по новому — мое отношение с окружающими. После вечеринки в честь моего возвращения (целиком оплаченной из моего кармана, кстати), не только мои коллеги стали восприниматься иначе (к слову, после этого наше общение стало качественно иным, хотя и раньше не мог бы назвать их плохими). Многочисленные люди, что приходили ко мне, бродили по коридору отделения, в поисках того или иного ирьенина и то казались другими. Новое отношение сделало мое вживление обратно в старую жизнь куда легче и стоит сказать прямо, приятнее. Да, по вечерам, оставаясь одному все еще было не по себе (боль в руке обычно возвращалась в это время), не говоря уже о пробуждениях по утрам, когда мне было по-настоящему тяжело. Но все менялось.
Постепенно мое чувство апатии медленно, но верно уступало постепенно пробуждающейся энергии. Было трудно просто лежать и хандрить, лелея прошлое, и понимая, что не самое лучшее будущее уже не за горами. Все мое нутро говорило мне: действуй! И я собирался. Честно!
Разговор с наставником случился несколько раньше, чем я успел приступить к каким-либо серьезным действиям. В то же время, чертовски вовремя!
В конце уже четвертого дня, когда я привычно посетил его в его же кабинете, между нами состоялась довольно серьезная и откровенная беседа. Впервые с момента, как между нами был заключен наш договор о ненападении и сотрудничестве. Вопрос, был задан им прямо во время одной из процедур (малоприятной, к слову, заключавшейся в планомерном удалении определенных тканей из тела, для того чтобы регенерация восстановила их правильно). И вопрос, снова отбросившим меня в тот черный день, когда ныне окровавленная рука была покрыта обугленной плотью того же цвета. Как именно я атаковал ту тварь?
В первые несколько мгновений после вылетевшей из уст Дайчи реплики, кою он словно облачил в само железо, настолько было в нем много металла, я был озадачен. И это не была игра, не попытка как-то отвлечь его, дабы быстро придумать ответ. В моей памяти те мгновения попросту исчезли. Я помнил лишь момент удара. До этого перед моими глазами стояло лишь безжизненное лицо, и оскалившаяся морда того чудища. Не говоря уже после удара, когда я видел лишь свой провал.... А потом до меня стало доходить.
— Сконцентрированная в сферу и раскрученная чакра...— ответил я, встретившись с взглядом наставника.
Если я мог только прочитать, что находилось под идеальной кожаной маской, что на данный момент представляло собой лицо Дайчи, мне было бы куда легче найти точку опоры для дальнейших своих действий в свете открывшихся обстоятельств. Я даже попытался невольно прощупать его через связующую нить, о существовании которой вспомнил только что. То ли я не смог своевременно настроиться, то ли в этот момент самоконтроль моего лечащего врача оказалось на высоте, но ничего не получилось.
— Ты говоришь так, словно не понимаешь, в чем же тут проблема, не так ли? — вставил он шпильку, слегка прищурившись.
— Быть может, уважаемый наставник мне пояснит, в чем собственно проблема? — максимально спокойно отреагировал я на его тон, бросив быстрый взгляд на постепенно затягивающийся разрез в руке, — В последнее время с соображалкой у меня некоторые сложности.
Дайчи посверлил меня своими глазами, отрешенно покачал головой, отошел на несколько шагов назад, сбросил перчатки в урну и, пододвинув стул, присел.
— Ну что же, почему бы и нет, — сказал он, протерев подбородок, — Видишь ли, 'сконцентрированная в сферу и раскрученная чакра' есть ни что иное, как идеальное описание одной весьма знаменитой техники. Одного весьма знаменитого шиноби. Правда, если сам шиноби знаменит везде, где только можно, а вот его техника — нет. Про нее осведомлены в весьма узких кругах. И вот ведь какая интересная ситуация: ты применил настолько качественный 'аналог' той техники, при этом никто из тех, кто про эту технику знает, никогда о ней тебе рассказать не мог, уж не говоря о такой мелочи, как обучить ею пользоваться. И когда твои дорогие товарищи по АНБУ ответственно доложили начальству о таком интригующем положении дел, у этого самого начальства просто не мог не возникнуть легкий интерес. Теперь понимаешь, 'в чем собственно проблема'?
Ирония, озвученная со всей железной серьезностью, выглядела жутко. Не говоря уже об эффекте, который добавляло понимание ситуации.
— Чем мне грозит 'легкий интерес'? — постарался мирно осведомиться я. Надеюсь, получилось не слишком невинно, — Надеюсь, меня не собираются ложно обвинить в плагиате? Я могу клятвенно заявить, что это было ничем иным, как тренировочным упражнением по контролю чакры. То, к чему привели мои вольные фантазии при переработки упражнений из учебников.
Дайчи смотрел на меня, явно пытаясь обработать полученную от меня информацию, а потом снова покачал головой.
— А если серьезно? — поинтересовался он.
— А если серьезно, то имел место быть коварный заговор, в результате которого злобный змеелюд-безумный гений-отступник-ученик Хокаге на досуге отвечал на вопросы препарируемого индивида, которые тот задавал, дабы отвлечься от зудящей боли где-то на месте копошения мерзких пальцев анатома.
Наставник приподнял уголки губ, но взгляд его оставался серьезным.
— Ладно, будем считать, что это так, — кивнул он вскоре, — Тем более, что проверить эти сведения будет сложно, если только 'змеелюд' не решится прийти на допрос и не выдать тебя с потрохами. Мало ли что он еще тебе мог наплести.... Одно мне непонятно. Каким боком разговор вообще мог зайти до такой занятной темы?
— На меня давили стены, и я искренне захотел снести их чем-нибудь этаким. Любезный анатом подсказал способ, а когда до меня не дошло, услужливо пояснил, как и что стоит делать. И ехидно еще посмеялся, что могу этим заняться, как только заново научусь ходить.
