Мы условились, что если я добуду кого-то крупного, подразумевалось оленя, которого не смогу дотащить до деревни, то мне мясо надо было спрятать, следы охоты скрыть, а останки закопать в землю, или сбросить в овраг, а самому возвращаться в деревню за подмогой. Дядька Иов несколько раз сам ходил со мной, что бы все это показать наглядно. Было ясно, что и он когда то охотился и знал в этом толк. Так, в свои неполные 14 лет, я стал главным поставщиком свежего мяса для деревне. Мне выделили настоящий охотничий нож, что бы я мог разделывать туши и при необходимости выкопать небольшую яму. Он приятной тяжестью весел у меня на поясе, который мне достала из заветного сундука мать. И хоть пояс был мне великоват, он являлся предметом моей гордости и зависти моих друзей. Сделанный из выделанной кожи, он имел медные бляхи по всей длине. И ещё, его надо было не завязывать, а просунуть бляху в специальное отверстие, которое тоже было окантовано медью, и он держался сам. Бляхи я не чистил, после того, как убедился, что их блеск отпугивает живность. Но даже позеленевшие и потускневшие, они придавали моему поясу праздничный и необычный вид.
Шло время. На охоту я ходил почти каждый день, т.к. деревня жила впроголодь. Старые запасы съели, а новый урожай ещё не созрел, так что моё мясо было как нельзя кстати. Основную мою добычу составляли зайцы и кролики. Говорят, что кроликов много лет назад завёз дед нынешнего лорда и сначала их разводили в замке, но потом по какой то причине они попали в лес и их развелось так много, что трёх, четырёх здоровых кролей можно было подстрелить, не отходя от деревни, тем более, что они очень часто портили урожай. А охота с луком оказалась значительно добычливее, чем силки. Иногда мне удавалось подстрелить косулю и уж совсем редко оленя, и не потому, что их было мало в нашем лесу, а потому, что они были очень пугливые, и к ним было трудно приблизиться на расстояние полёта стрелы. Тогда я возвращался в деревню и дядька Иов выделял мне пару, тройку мужиков, которые перетаскивали мясо и прятали следы охоты.
По вечерам, возвращаясь с охоты, я с трудом передвигал ноги. Вот и в этот вечер, уставший и обвешанный кролями, как священное дерево всеблагого подарками, я неторопливо брёл к деревне избегая натоптанных троп. Вот и моё дерево. Возле него я всегда отдыхал и пил родниковую воду. В этот раз возле дерева кто то стоял.
— Тойка, ты что здесь делаешь? Я сбросил кролей с плеча, и они мягкой грудой упали к ногам.
— Жду тебя. Это было неожиданно и вместе с тем приятно. Меня кто то ждал. Нет, конечно, меня ждала вся деревня с добычей. Но это ждали добычу, а Тойка ждала меня.
— Что то случилось? Она приблизилась ко мне почти вплотную.
— Случилось, Свен, мы голодаем. У нас большая семья и того мяса, что нам выделяет староста, нам не хватает, что бы накормить даже моих братьев и сестёр.
— Но ведь староста все делит по справедливости. Сейчас голодают все.
— Мать болеет и не может ходить вместе со всеми собирать травы и коренья, отец пропадает на поле, того, что собираю я, нам не хватает. Мы голодаем, Свен,— и она ещё ближе придвинулась ко мне. Дай мне одного кролика, об этом никто не узнает.
Я отрицательно помотал головой. В её глазах заблестели слезы. Она шмыгнула носом, а потом сделала то, что я от неё ни как не ожидал. Она рывком и как то суетливо сняла с себя платье, оставшись передо мной голышом, взяла мою руку и приложила к своей груди. Кровь вдарила мне в голову, ещё какое то мгновение я пытался сдерживаться, а потом не смог. Грудь у неё только-только наливалась, но уже была упругой. Она помогла мне скинуть мою одежду, и мы опустились на землю. Дальше я все помню как в тумане. Её горячие губы, руки, мои слова и поцелуи, её протяжный полустон полувскрик и неистовство, что охватило меня, а потом чувство блаженства и неги. Сколько прошло времени я не знаю, но наступила ночь.
Мы оделись, я выбрал самого большого крола и протянул ей.
— Ты не думай, Свен, ты давно мне нравился,— и она опять прильнула ко мне. Мы ведь ещё встретимся, ведь, правда, встретимся?
Я не хотел говорить и кивнул головой. И здесь ждали не меня, а мою добычу...
Я подождал, пока Тойка скроется за кустами и пошёл домой другой дорогой. Я как то сразу повзрослел. Я стал взрослым. Дома меня ждала обеспокоенная мать. Я объяснил ей, что осматривал новые места и немного заплутал, поэтому задержался. Она не стала меня расспрашивать, а схватила мою добычу и понесла старосте. Я устало вытянул ноги и не раздеваясь прилёг на свой топчан. Заснул я мгновенно. Утром мать мне сказала, что приходил староста, но увидев, что я сплю, будить не стал. Он просил, что бы я постарался. В деревне голод, какого уже давно не было. Если с охотой станет совсем плохо, то придётся забивать домашнюю скотину, что бы хоть как то прокормиться.
Утром я пошёл к старосте и попросил его, что бы сено косили возле дальней опушки. Там больше дичи и мне не надо будет далеко ходить за подмогой, если удастся подстрелить оленя. Он согласился. На обратном пути я встретил Тойку, она опустила глаза и не посмотрела на меня. Мне стало обидно, но я не показал виду и пошёл домой, что бы взять лук и стрелы. В этот день охота была удачной. Я подстрелил двух оленей, что сцепились рогами на поляне. Я сбегал за мужиками, что начали косить траву на опушке и оставил обе туши на их попечение, а сам пошёл дальше. Я уже не хотел охотиться и просто изучал новые места.
Вечером мне опять повезло, подстрелив несколько кроликов, я возвращался знакомой тропинкой к своему дереву. И хотя на сегодня деревня была полностью обеспечена мясом и на завтра тоже, кролей я подстрелил для Тойки и надеялся, что она придёт. Она ждала меня.
— Дурачок, не надо пялится на меня когда идёшь по деревне, а то могут догадаться,— жарко шептала она мне в ухо. Её платье было задрано почти до подбородка, а угловатое тело подростка призывно белело на фоне свежескошенной травы, что она приготовила в корнях дерева. Я вошёл в неё и она опять застонала, как вчера. Когда силы оставили меня и я откатился в сторону, она встала, поправила платье, и просто сказала:
— Я возьму сегодня двух кролей?
Я кивнул. Мне не хотелось, не только говорить, но даже шевелиться.
— Ты полежи, отдохни. Нам нельзя возвращаться вместе.
Хотя почему нельзя,— я не понял. Я уже подумывал переговорить с матерью, что бы Тойка перешла жить к нам. Ну и что, что мне только 13 лет, я уже добытчик и в состоянии прокормить свою семью. Об этом я ей и сказал. Она засмеялась:
— Не торопись, разве нам так плохо? Настанет время, я сама все расскажу твоей матери и мы поженимся, а пока пусть будет так, ладно? Да и на кого я брошу своих братьев и сестёр? После чего она опять легла рядом со мной, и мы повторили все с самого начала. Потом она убежала, а я ещё долго лежал и смотрел в небо. Первые звезды засверкали на небосводе.
Забрав оставшихся кроликов, я не спеша пошёл домой. У нашей избы меня ждала встревоженная мать. Оказывается в деревню днём прискакал гонец и предупредил, что в округе появились разбойники и что лорд Страх их частично перебил, но нескольким удалось скрыться в лесу и они могут нагрянуть в деревню. Староста запретил детям и женщинам ходить в лес, а мужики все вооружились топорами, и будут работать группами по 3-5 человек. Я ответил, что ничего тревожного в лесу не заметил и что за дальней опушкой много хороших мест для охоты и что было бы неплохо заготовить мяса впрок. Потом, поев горячей похлёбки, я улёгся на свой топчан и стал думать, как здорово мы заживём, когда Тойка перейдёт к нам жить, и незаметно уснул.
Утром я встал позже обычного, спешить было некуда. Мясом деревня была обеспечена, и я позволил себе немного полентяйничать. Ближе к полудню я собрался пойти пострелять кроликов на поросшие вереском холмы, что тянулись за рощей в сторону большой реки. Там я ещё ни разу не был. По дороге встретил Варна, своего ровесника, который проводил меня завистливым взглядом. В отличии от него на меня запрет не покидать деревню не действовал.
— Свен, подожди,— окликнул он меня. Я остановился. Подойдя ко мне поближе и опасливо оглянувшись по сторонам, он зашептал.
— Представляешь, Тойка за медную монетку позволяет делать с ней все, что захочешь, ну ты понимаешь, о чем я. И хотя она просила об этом никому не рассказывать, думаю, что если и ты ей дашь монетку, то и с тобой она пойдёт в стога сена, что за околицей. Вчера, когда стемнело, мы ходили туда.
Он ещё что-то сбивчиво и захлёбываясь от важности рассказывал мне, а я стоял с застывшим лицом и как истукан только кивал головой. Наконец он замолчал.
— Свен, что с тобой, на тебе лица нет. Да не волнуйся ты,— он по-своему понял моё молчание,— я думаю Тойка согласиться и с тобой заняться этим. Единственное, что может потребовать не одну, а две монетки.
Я снова кивнул головой, еле сдерживаясь, что бы не ударить его. Злость, обида и ещё какие то непонятные чувства душили меня. Я повернулся и пошёл в сторону холмов. Что подумает про моё странное поведение Варн, я не знал и знать не хотел.
За холмами я бросился на землю и расплакался. Плакал я долго и навзрыд, а потом заснул. Проснулся я уже в сумерках. Ни о какой охоте не могло быть и речи, и я пустым возвращался назад. Подходя к деревне, я заметил странное оживление. Народ толпился у дома старосты. Я почти бегом приблизился к группе односельчан и остановился как вкопанный. На земле лежали Тойка и Варн. Их тела были накрыты холстиной, через которую проступала кровь. Подошедшая мать обняла меня за плечи и рассказала, что их захватили злые люди, когда они были за околицей и прежде чем убить, здорово поиздевались над ними. Особенно досталось Тойке. Варна просто убили ударом по голове, а Тойку покромсали на кусочки и распороли живот. Нашли их мужики, когда возвращались с покоса. Тойка все ещё была жива и все повторяла, — Не надо, не надо.
Дальше я слушать не стал и, повернувшись, пошёл домой. Там я достал заветный мешочек с наконечниками стрел и выбрал те, что считал боевыми и бронебойными. Взял несколько приготовленных заготовок для стрел и быстро их снарядил. После чего вышел и направился к околице, а затем и к стогам сена, где нашли Тойку и Варна.
Это место я увидел сразу. Все в крови, и хотя следы были основательно затоптаны, я без труда обнаружил сапоги незнакомцев. В деревне сапоги никто не носил, даже староста. Я сначала пошёл по следам, а когда они вывели меня на тропинку, побежал, изредка останавливаясь и проверяя, не свернули ли следы куда-либо в сторону. Так я шёл до самой темноты. Когда следов стало не видно, я взобрался на самое большое дерево и внимательно стал всматриваться вдаль. Вскоре моё терпение было вознаграждено. Я увидел вдалеке искры от костра. Это место я немного знал. На заболоченном лугу, через который вела тропинка, был сухой бугор с вывороченным деревом, вот по-моему там и жгли костёр. Спустившись с дерева и не мешкая, я побежал к этому месту.
Злоба душила меня. Шагов за сто, сто пятьдесят я остановился, сошёл с тропинки и очень аккуратно ступая, пошёл в обход бугорка, в стороне от тропинки. Небо было затянуто облаками, и луна лишь изредка освещала луг. Мне это было на руку и хотя я не охотился ночью, знал что надо делать. Обойдя холм с другой стороны, я увидел багровые угли кострища и две фигуры, что лежали возле костра. Третьего не было. А ведь следов было от трёх пар сапог. Я затаился. Сколько мне пришлось ждать, я не знаю, наверное, долго. Но вот в свете углей появился третий. Сомнений не было, это разбойники. На третьем было накинуто распоротое Тойкино платье. Я дрожащими руками натянул тетиву лука, и приготовил четыре стрелы, воткнув три перед собой. Тот разбойник, что был на страже, стал будить другого, пиная его ногами и бормоча ругательства. Когда тот, которого будили, встал, что бы уступить своё место стражнику, я выстрелил в охранника и попал ему в глаз. Стрела пробила его череп насквозь, и он рухнул на костёр, подняв тучу искр. Тот, который только проснулся, ничего не понял, и это стоило ему жизни. Вторая стрела пробила ему шею, оттуда брызнул фонтан крови, и он тоже упал. Третий разбойник поднял голову, что бы посмотреть, что произошло, и моя стрела пригвоздила её к земле. Он задёргал ногами и затих. Пока я стрелял, было все в порядке, а теперь на меня напала дрожь. Меня трясло. Нет, вид крови, и агония меня не пугали, на охоте я навидался всякого, да и этих я не считал людьми. Звери, они всегда звери, в какую бы личину не рядились. Прошло немало времени, прежде чем я успокоился.
К убитым мною я не пошёл и стал ждать рассвета. Светало рано. Когда солнце поднялось достаточно высоко, что бы разогнать ночные тени, наложив стрелу на лук, я, осторожно обойдя бугор с другой стороны, приблизился к лежащим разбойникам. Они были мертвы. Я даже не стал выдёргивать из них стрелы. Мне было противно. Отстегнув их пояса и обыскав карманы, я поспешил назад в деревню. Два меча, кинжал, топор на длинной рукоятке, два ножа, несколько серебряных и медных монет и тяжёлый увесистый мешочек, в который я не заглядывал. В деревне я сразу же прошёл к своей избе. Мать, наверное, не ложилась, так как встретила меня на пороге. Ничего не говоря я бросил к её ногам свои трофеи. Прибежал староста.
— Тойка и Варн отомщены. Трупы лежат на лугу, на холме у поваленного дерева. Пошли кого нибудь, пусть закопают и вытащат мои стрелы.
Не дожидаясь ответа, я зашёл в избу и без сил рухнул на топчан. Сегодня я впервые стрелял в людей и убил их. Угрызений совести я не испытывал. Перед моими глазами мелькала то обнажённая Тойка, то кровавая холстина, которой она была накрыта. Я провалился в липкий сон.
Спал я не долго. Меня разбудили злые голоса возле нашей избы. Взяв лук и наложив стрелу, я вышел. Возле поясов и оружия, что сиротливо валялось там, где я его бросил, на корточках сидел тот самый воин, что давал мне мешочек со стрелами. Кажется, его звали Никол. Увидев меня, он пружинисто встал и показал пустые руки.
— Думаю, парень, ты засиделся в деревне, пора лорду брать тебя в замок, а то ты всех разбойников в округе перебьёшь, и нам ничего не останется. Он улыбнулся. — Вот этот меч и нож возьмёшь себе, они лучшие и они твои, а остальное, не обессудь, я заберу в замок. Таков порядок. Готовься, через несколько дней за тобой пришлют.
Подошёл староста и поклонился мне. Я воспринял это как должное. — Что с сапогами и одёжкой делать то, одёжка справная. А стрелы, вот они.
— Распредели сам, и ещё, — я достал все монеты, что нашёл у разбойников и отдал их старосте. — Похороните Тойку и Варна вместе и во имя всеблагого, устройте хорошие поминки. Потом открыл тот тяжёлый мешочек и достал от туда три золотых монеты, там наверное ещё оставалось около десятка.
— Это каждой семье и одна на всю деревню, это позволит вам продержаться до нового урожая, потом подумав немного, достал ещё одну и добавил к тем трём.
— Я на днях уеду в замок, так что мяса после моего отъезда не будет.
Староста кивнул головой, забрал все монеты: — Не беспокойся Свен, все сделаем как надо, и дети и всеблагой будут довольны.
