__________
* — Хотя как обьявленная организация партия кадетов возникла лишь после начала Первой Русской революции, разнообразные "просветительские комитеты" и "собрания неравнодушных", слившихся позже под именем "конституционалистов", выступали с единой, многократно уже оговоренной в салонах политической платформой.
Левые партии — эсеры и эсдеки — преимущественно агитировали в рабочих кварталах. Присутствие партийных агитаторов в рабочей массе не сколько способствовало политическому её образованию, сколько возбуждению — видя, какое большое внимание обращается "порядочными и образованными" господами задуманному выступлению, даже самые робкие проникались мыслью о значимости происходящего и важностью задуманного. Причём с жадностью прислушиваясь не сколько к обращённым к рабочим воззваниям социалистов, сколько к доносящимся до окраин слухам об обсуждении их замыслов в "чистых" районах, рабочие массы по-своему преломили рассуждения "образованного класса" — царя-де дурные советники вконец "испортили", потому надо показать ему "правду", тогда царь "исправится", и дурных советников-немцев прогонит.
Доходящие же до дворца вторично искажённые слухи о настроениях среди волнующейся черни обретали пугающие черты — рабочие якобы собираются, по примеру прежних русских бунтов, "освободить" царя от его окружения, перебив двор и предав смерти наиболее преданных царю людей — а особенно пугали антинемецкие выкрики. Для императрицы Алисы-Александры они представлялись подобием угроз парижской черни "австриячке", брошенной позже революционным террором под топор. Неудивительно, что Николай II, особо чувствительный к покушениям на святость самодержавия, сделал строжайшее внушение поставленному им для пресечения готовящихся беспорядков военному коменданту и потребовал "не допустить бунта".
Однако настроения в среде офицеров старейших гвардейских полков — Преображенского, Измайловского, Семёновского, и вообще среди столичного гарнизона балансировали на грани от горячего осуждения правительственного кабинета до открытого неповиновения, особо атмосферу раскалила недавняя история с юнкерами-александровцами. Не будучи уверенным в гарнизоне, командование Петербургского военного округа решилось призвать в столицу дополнительные части из провинции, введя в город до сорока тысяч линейных сил.
Это решение было несомненной ошибкой — хотя в провинции среди офицерства не было столь заметного брожения, зато солдатская масса была чрезвычайно взбудоражена внезапным вызовом в столицу. На фоне постоянных ожиданий отправки на Дальний Восток солдаты не могли не испытывать горячего интереса к своей ожидаемой судьбе. Носившиеся по городу слухи о рабочей манифестации и её целях моментально облетели полки. В ночь перед демонстрацией на последних сходках среди шапок и платков рабочих и их жён торчало множество солдатских папах. С затаённым восторгом солдаты слушали пламенные призывы попа Гапона "принести русскому народу правду".
Несмотря на запрет и войска на улицах, к рабочим, идущим к центру города, присоединялись в большом числе гуляющие петербуржцы, а многие студенческие группы действовали заодно с рабочими организованно.* Солдаты линейных полков и младшие офицеры питерского гарнизона не видели смысла в запрете мирной демонстрации, поэтому разгон манифестантов начался только на подступах к Дворцовой площади, где в оцеплении стояли казаки и лейб-гвардия. Но огромное число пришедших, в первых рядах которых было много хорошо одетых людей из сочувствующих горожан и немало военных в парадной форме, по случаю выходного, не дали возможности применять нагайки. Цепи солдат отошли на площадь. Командующий питерским гарнизоном, получающий с утра разноречивые доклады и видя, как множество людей, вопреки всем его приказам, всё же втягивается на площадь, отдал приказ применить оружие. Ему подчинились не все гвардейские части — измайловцы и преображенцы, как "не выставленные в караул перед дворцом", предпочли команду "не понять" и двинулись к своим казармам. Семёновцы, занимавшие позиции на Дворцовой площади, открыли залповый огонь.
___________
* — В измышлениях "радетелей за французскую булку" про "кровавую провокацию гнусных социалистов, подкупленных японско-сионистскими финнами", постоянно поминаются чины питерской полиции, бывшие среди убитых.
Их приводят как пример "кровавого террора устроителей революции". В числе первых жертв, и совершенно внезапно. Только вот забывают помянуть, что пули, сразившие полицейских, были выпущены не из наганов коварных эсеровских боевиков. Полицейских убили винтовочными пулями. Когда первым залпом солдаты оцепления скосили весь первый ряд демонстантов, во главе которого полицейские и шли. Обеспечивая порядок во время шествия и своим присутствием подтверждая благонадёжность и мирные намерения демонстрантов. Так что устроителями революции были — какой сюрприз поборникам царствия российского — как раз защитники монархии, исполнители приказов "душки царя".
То есть и в нашей истории шествие отнюдь не было строго "рабочим". Особенно много присоединившихся оказалось непосредственно на Дворцовой площади и Невском проспекте, куда демонстранты проникали маленькими кучками через замёрзшую Неву — дворами. Идущим показывали дорогу, поили горячим чаем, всячески сочувствовали и провожали — чем далее, тем в большем числе. Из-за чего именно на Дворцовой площади и Невском проспекте доносившиеся из толпы выкрики были особенно озлобленными, а поведение толпы — особенно вызывающим. Ну никак не могли "приличные горожане" поверить, что с ними могут поступать также, как с "рабочим людом". За что и поплатились. Осатаневшие офицеры, получив в лицо булыжником, пущенным очередным студентишкой или приказчиком модной лавки, приказывали открыть огонь, уже не обращая внимания, на кого нацелены стволы винтовок.
Ну а солдаты... Деревенские никогда особо "городских" не любили. В особенности именно таких — лощёных, одетых непонятно во что, ведущих себя совершенно непристойно. Барин сказал стрелять? Так и сделаем.
Именно массовые (ну относительно массовые, не тысячи, но пара десятков точно) убийства людей из "городского общества" — а пуще того, высказанное со столь беззастенчивым и откровенным пренебрежением к "образованным классам" отношение к "мирным протестам" — породили самые нелепые, переполненные кровавыми подробностями и враждебностью к "кровавому царизму" слухи.
Сама мысль, что с людьми, полагавшими себя "в привилегированном положении" — хотя бы по "впитанным с молоком матери манерам и городскому обхождению" — могут обращаться и обращаются столь же бесцеремонно, как и со всякими "ивашками да малашками" — именно сама мысль о таком сокрушении всяческих моральных устоев общества была крайне революционизирующей, привела к радикальной переоценке "политическим классом" царской России своих взаимоотношений с властью и породила, по сути дела, Первую Русскую революцию. Те несколько барышень и разных молодых людей в приличной одежде, что на углу Невского пытались поколотить зонтиками и тросточками "нехороших солдатиков" и попали под ответный залп — именно несколько этих идиотов, свято веривших в свою неприкосновенность и отведавших свинца — стали той кровью, что воспламенила пожар гражданского возмущения.
Именно последствия разгона состоявших уже преимущественно из достаточно зажиточных слоёв населения стихийных митингов приковывали к себе всё внимание общества, вызвали болезненную и воспалённую фантазию, преисполненную "тыщщами убитых детей и стариков и рек кррови".
В то же время как первыми баррикадными боями на Васильевском никто не интересовался — ну дралась там мастеровщина с кем-то — так и чего особенного? Хотя события на Васильевском и по драматизму, и по числу погибших — с обеих сторон! — гораздо впечатляющи. Но там не было дам света и молодых людей из высших учебных заведений. Главными событиями "Кровавого воскресенья" остались те, что произошли на глазах "образованного общества" и с его непосредственным участием.
В описываемой альтернативе внимание "образованного общества" к демонстрантам с самого начала намного сильнее. Что не могло не привести и к гораздо большему размаху движения и к гораздо большим успехам в его начале.
Если уж даже неопределённых слухов о том, что высшие чины городской администрации извещены о намерениях гапоновцев в известной нам истории хватило, чтобы полицейские чины сами изьявили усердие и предложили свои услуги для поддержания порядка в ходе шествия — можно представить себе, насколько легче и проще было рабочим колоннам пройти в центр Питера под пристальным и одобрительном поощряющем внимании "всех достойных граждан".
Сколько обыденных препон для бедных жителей окраин, вступающих в чистые районы исчезло! Привычных беднякам косых взглядов со стороны прилично одетых людей — нет. Городовые не оглядывают тебя плотоядно-пренебрежительным манером — что за незваный бродяга пробирается по вверенной территории? Не ёжишся, ожидая каждую секунду окрика, свистка, а то и пинка в спину... Беднота вступает на мостовые центральных улиц уверенным шагом, идёт, сопровождаемая приветственными улыбками, ей расчищают дорогу, экипажи с нарядными барынями и важными барами уступают им путь...
Насколько веселее и праздничнее чувствовали себя идущие в колоннах — осыпаемые похвалами, поддерживаемые словами и угощением, сопровождаемые не отдельными зеваками — а целыми толпами мужчин и женщин в "хорошей одежде"? Масштаб шествия оказался невообразимым, такого его организаторы себе и представить не могли — к царскому дворцу, собственно, собрался весь город.
Последствия такого развития событий были тяжелее, чем в нашей реальности. На площади было гораздо больше людей и им оказалось некуда бежать, среди них многие, совсем не привычные к опасности, особенно женщины, просто в ужасе замерших. Немало бросились на площадь на помощь, услышав крики и выстрелы.
В плотной толпе с малого расстояния пуля винтовки пробивала несколько человек, и в задних рядах люди падали, ничего не успев понять. Чуть повременив, цепи гвардейцев на Невском проспекте и других улицах, идущих к Дворцовой площади, тоже открыли огонь по множеству людей, заполняющих эти улицы. На дрогнувших и побежавших напустились казаки, дробя копытами коней кости вплотную лежащих на мостовой, секя без разбору тяжёлыми нагайками, а то в запале и шашками.
Но беспрепятственно двигаться казаки смогли недолго. У многих офицеров, шедших с демонстрацией, были револьверы, вооружение было и у студенческих отрядов, а команды линейных частей, стоявшие у мостов и перекрёстком, под воздействием страшных вестей и видя, что казаки вытворяют — начали стрелять по казакам. У Московского вокзала появились первые баррикады, остановившие продвижение конницы. Через полчаса после приказа командующего, центр города был охвачен хаосом и пальбой, быстро распостраняющейся во все стороны.
Не найдя иного решения, командующий послал ещё подчиняющиеся ему гвардейские части вытеснить из центра "бунтующих". Не поверив в сообщения о переходе к восставшим воинских сил, от линейных полков потребовал плотно оградить центральные улицы, и "собирающиеся толпы рассеивать прицельным огнём". ( Реальная формулировка).
В тех частях, которые приказ получили, он вызвал ещё больший хаос. Младшие офицеры и большинство солдат окончательно взбунтовались, массово выступая против гвардии. Старшие офицеры разделились — большинство умыло руки, ничего не делая, немногие карьристы инсценировали бурную активность, якобы собирая силы, а некоторые командиры батальонов и полков, преимущественно гвардейских, посовещавшись, направили к командующему гарнизоном делегацию. Они хотели предложить ему прекратить стрельбу и дать время на оказание помощи пострадавшим.
Делегаты прошли сквозь рассеянные дозоры инсургентов, но когда приблизились к позициям правительственных войск, были обстреляны сосредоточенным огнём казачьего разьезда, принявшего их за очередных мятежников. Подобрав раненых, офицеры отступили. Это событие полностью парализовало действия большей части старших чинов гарнизона и вся активность сосредоточилась в руках собравшегося из младших офицеров и юнкеров Военно-Революционного Комитета.
Иллюстрацией к временному параличу управления стало то, что правительственные войска, препятствуя оказанию помощи со стороны петербуржцев и вообще не допуская их в центр, не мешали иностранцам всюду ходить свободно, за отсутствием попрятавшейся полиции. Иностранные корреспонденты и фотографы без помех снимали и фотографировали всё, что желали. Первую помощь стали оказывать также иностранцы, сорганизовавшие добровольцев Красного Креста. Только к вечеру через караулы стали пропускать питерские кареты "скорой помощи" и врачей.
Телеграфная и телефонная связь не была захвачена ни одной из сторон, но большая часть служащих бежала, а немногие оставшиеся, растерянные и испуганные, работали плохо. Военные телеграфисты из Генерального штаба также были в смятении, некоторые бежали, а часть вошла в заговор и передавала в округа не приказы Генштаба, а послания организовавшихся военных хунт. Александровское училище стало в центре одной из них — Военно-Революционного комитета — всего за полдня.
В декабре зачинщиков обращения к царю бросили в карцер и собирались исключить остальных подписавших, но многочисленная поддержка и давление на начальника училища заставили его ограничиться меньшими угрозами. Начавшиеся в Петербурге волнения донеслись до училища быстро — его юнкерам командование не доверяло, оружие заперло и в оцепление не вызывало, но сил не хватало, и в оцепление на Выборгской стороне были взяты солдаты из учебной команды училища, под командой не очень рьяных офицеров. С ними увязались юнкера постарше, более-менее благонадёжные. Несколько пошустрее, пользуясь ослаблением надзора в казарме, ушли самовольно. Они-то и прибежали первыми с дикими рассказами. Училище заметалось. Подошедшие солдатские команды были растеряны и сразу ушли к себе в казармы. Начальство исчезло. Решительно настроившись, юнкера сбили замки с оружейной и гауптвахты. Нашлись руководители возмущения. Старое название "смертных" сменили на новое — "батальон свободы". Вооружившись, роты юнкеров вышли в город. Часть пошла к мостам — взять их под караул. Рота подошла к Финляндскому вокзалу о оцепила его — чтобы не допустить помощи правительственным войскам с этой стороны. Отряды были посланы к другим училищам и экипажам, а также военным частям гарнизона. С правительственными войсками столкнулись только на мостах — небольшие караулы семёновцев при приближении плотных рядов бодро идущих юнкеров сначала терялись, а после кратких переговоров отходили, не решаясь стрелять. Из остальных частей и училищ прибывали делегаты, но реальные отряды привели только моряки и артиллерийская часть прислала две запряжки пушек. Отряд юнкеров захватил также арсенал Петропавловки, но после ушёл, забрав несколько пулемётов. Крепость осталась ничейной.
Утром 10 января комитет распостранил в частях петербургского гарнизона и на улицах города свое воззвание:
