Арестованных вывозили в тюрьмы и следственные учереждения оккупированной немцами части Польши. После их как правило, освобождали, но для возращения в родные края нужно было оплатить дорогу назад, а германские железнодорожники установили для желающих проехать в восточные области Польши немыслимые цены.
Не оставались без внимания и материальные ценности. Германские агенты "скупали" на корню заводы и фабрики, мастерские и ремонтные лавочки. Расплачивались по принудительному курсу германскими оккупационными марками. Из всего скупленного вывозили в первую очередь современный станочный парк, затем — запасы сырья, если оставалось место в эшелонах — грузили как лом старые станки и всё, что можно было оторвать металлического.
По возможности помещения и цеха разорённых фабрик разрушали, объясняя, что теперь освобождается место для строительства новых, современных предприятий.
По принудительному курсу выметали все депозиты в местных банках и вывозили с собой. Не гнушались и "скупкой культурных ценностей у населения", зачастую разоряя даже костёлы.
Короче, германская адмистрация сумела организовать в кратчайшие сроки идеально отлаженный механизм ограбления оставляемых территорий. Ничего удивительного, что входящие в западнобелорусские сёла и города машины передовых советских частей засыпали цветами. Конечно же, искусственными, к концу осени-то.
Хотя по обязательствам, принятым правительством Советской Федерации перед Лигой Наций, советские комендатуры не должны были влиять на работу и выборы местных органов самоуправления, к декабрю 1939 года большинство городов и деревень Западной Белоруссии управлялись Советами. Численность коммунистических организаций и левых союзов увеличилась в десятки раз по сравнению с довоенным.
Германское командование, вне сомнения, смогло извлечь максимальный экономический эффект из временной оккупации восточных областей Польши. В долговременном плане это повлекло за собой почти повальную советизацию этих районов, вдобавок к глубокой ненависти, которую вызвали к себе нацисты. Осень 39-го аукнулась немцам.
Осень 39-го аукнулась и президенту Литвы, её бессменному диктатору. Старые покровители Сметоны не простили ему "перехода в стан союзников Германии". Проанглийские силы — главная опора сметоновского режима — начали активную кампанию за его отставку. К ним присоединился с критикой "нарушений демократии" государственный департамент СевероАмериканских Штатов, вся бульварная литовская пресса, давно скупленная по дешёвке — за небольшие подарки самому Сметоне! — дельцами из Северной Америки.
Сметона попытался получить помощь от своего недавнего союзника. Но литовские посланцы либо не могли встретиться с видными деятелями германского правительства, либо от них отделывались выражением общего сочувствия.
Геббельс, обьясняя отношение нацистского правительства к Сметоне ряду высших членов НСДАП, высказался так: — "Сметона — сильный национальный вождь, способный вести самостоятельную политику. Это невыгодно Рейху. Кроме того, его излюбленным приёмом во внешней политике всегда было умелое лавирование между сильными игроками. Сейчас он подлаживается к нам, но английские позиции в Литве сильны и Сметона не готов ограничивать влияние англосаксов. Фюрер считает, что падение Сметоны не угрожает нам советизацией Литвы. Британская агентура, ведущая кампанию по его дискредитации, больше всего опасается вмешательства Советов. Наш фюрер предвидит, что свержение литовского "сильного человека" будет проделано в виде парламентской процедуры, исключающей вмешательство левых элементов, а установленный после свержения Сметоны новый режим будет подвержен всем порокам "демократии" и лишён политической воли и народного основания. Такой режим не будет представлять для нас проблем и в любой момент, пользуясь его проанглийской ориентацией, мы на законных основаниях займём Литву. Самым гениальным в планах нашего фюрера является то, что человек, который мог бы спасти Литву, станет нашим верным слугой. Сметона, когда проанглийская партия добьётся его падения, будет приглашён в Рейх. Он, вне сомнения понимает, что единственная сила, заинтересованная в освобождении Литвы из-под британского влияния — это мы. Сторонники Сметоны всегда с воодушевлением относились к нашему национальному проекту. После официального перехода их лидера на нашу сторону в Литве у Германии будет мощная и влиятельная "пятая колонна". Таков новый гениальный план нашего фюрера. Зиг хайль!"
Германское руководство выделило значительные суммы для подкупа ключевых лиц сметоновской организации.
В декабре 1939 года, под сильным давлением деловых кругов и политической верхушки страны, Сметона разрешил проведение новых парламентских выборов. В канун Рождества, не дожидаясь итогов голосования, сложил с себя полномочия и выехал за границу. Победившие на выборах умеренно-центристские партии направили датскому правительству, давшему визу на вьезд бывшему литовскому диктатору, запрос на экстрадикцию Сметоны на родину, в связи с расследованием финансовых и уголовных преступлений в годы его режима. Датчане сообщили, что литовский бонза не оставил им своего адреса в стране, и найти его среди двухмиллионного населения, если сам Сметона не желает быть опознанным — непосильная для датских властей задача. Литовский "вождь" сумел избегнуть лап германского абвера, не достали его и агенты британской МИ-6. Из своего убежища в Дании он продолжал руководить своей партией. Но чем дальше, тем более его руководство становилось номинальным. Германские секретные службы не сумели захватить самого Сметону, но в руководстве его сторонниками в Литве возобладали прогерманские настроения.
Союз между сметоновскими "серыми волками" и нацистами особо и не маскировался. После разгрома континентальных сил западных союзников "центристам" больше нечего было противопоставить возможному вооружённому выступлению таутининков. Это толкнуло боявшихся возвращения Сметоны умеренных политиков на альянс с главными врагами авторитарных режимов — коммунистами. Летом 1940-го года за один месяц после падения Парижа парламентом Литвы были приняты несколько законодательных актов, обозначивших неожиданный разворот литовской политики. Литовское правительство сняло запрет на деятельность Компартии, прекратило слежку за рабочими организациями (это вдобавок позволило "очистить" полицейский аппарат от ставленников диктатора). Литва установила полноценные дипломатические отношения с Советской Федерацией.
Немедленно по представлению своих полномочий главе советского дипломатического аппарата, литовский посол вручил, вместе со своими верительными грамотами, предложения по заключению советско-литовского договора. Литовское правительство предлагало Советской Федерации выступить гарантом Литовской Республики. По договору предполагалось размещение в Литве советских военных баз. Взамен советское правительство брало на себя обязательство вооруженным путём препятствовать возможным путчистам. Выговорив ряд дополнительных уступок своим сторонникам (снятие запретов на издание газет, организация рабочей милиции под соусом "рабочего военно-спортивного общества", невмешательство полиции в конфликты между рабочими и предпринимателями) советский Наркомат внешних дел рекомендовал договор Центральному исполнительному комитету. Подписание советско-литовского договора поставило крест на замысле германского правительства установить контроль над Литвой исключительно операциями секретных служб.
Франко-британский союз переживал в конце 1939 года не лучшие дни. Во Франции существовало сильное "пацифистское" движение, выступающее за заключение мира. Оно было представлено зачастую полярными политическими силами. Коммунистические и близкие к ним организации действовали "заодно с Петербургом", подвергая критике саму цель войны — европейскую гегемонию. "Почему за амбиции министров и генералов должны умирать рабочие?"
Коммунистов попрекали в двуличии, в "слепом следовании директивам Коминтерна" за отказ от ведения войны против фашизма. Красные агитаторы парировали: "Если французское правительство собиралось вести борьбу с Гитлером, почему оно допустило гибель Польши?" Когда собеседники ссылались на неготовность Франции к войне, им напоминали слова из передовицы "Юманите": "Вступая в войну неподготовленными против до зубов вооружённого врага, вы лишь привлекаете внимание к ещё одной беззащитной жертве. Если Франция не смогла защитить своего союзника, то как она сможет защитить себя и кто защитит Францию?"
Коммунисты добивались "ведения войны с фашизмом, а не с Гитлером" — запрета всех профашистских организаций во Франции и ареста их руководителей — "ближайших пособников и агентов наци". Дальнейшей национализации промышленности под контролем профсоюзов и рабочих комитетов как средства мобилизовать промышленность для военных целей и одновременно, воспрепятствовать дальнейшим спекуляциям на военных поставках, наносивших огромный вред снабжению армии и обогащавших близкие к правительству деловые круги. Чистки армии и флота от "сочувствующего гитлеризму элемента" — то есть отставки почти всего старого генералитета. "Или французский народ воюет с нацизмом — и тогда мы должны избавиться от всего, что делает Францию слабой перед германским милитаризмом, что разлагает армию и обессиливает национальное производство. Или необходимо скорейшее заключение мира, потому что в современном состоянии французская армия бессильна, а Франция — лишь цель для бронированных автоматов Гитлера!"
Профашистские круги добивались заключения мира с Рейхом, как с "единственной антибольшевистской силой, достойной подражания". Промышленные и финансовые круги, не связанные с национализированной военной промышленностью, возмущались застоем в экономике, падением популярности Парижа у зарубежных туристов, ухудшением делового климата, связанным с войной и настаивали на скорейшем завершении "этой нелепицы".
Несмотря на административный запрет антивоенных шествий и мероприятий, происходили уличные беспорядки, вызванные антивоенными митингами. Под давлением с разных сторон общества правоцентристская коалиция, находившаяся у власти, грозила развалиться. Пропаганда в пользу продолжения "военного курса" отсутствовала.
Французский генералитет, после окончательного поражения восточного союзника, находился в замешательстве. Приемлимого плана компании на такой случай не имелось. Растерянность генштаба и его неспособность предложить новый оперативный план активных действий выражалась в уверениях "в непробиваемости обороны Франции".
Страусиная позиция генералитета не устраивала политическое руководство страны, требовшее от высших чинов армии вменяемой военной перспективы. Единственное, на что оказались в такой ситуации способны французские стратеги — это подтвердить числовыми выкладками шанс взять Германию "на измор". Военная промышленность Рейха превосходила возможности производства военной продукции французских заводов, а захват Польши обеспечивал Германию в сельскохозяйственной области. Единственной уязвимой точкой немецкой экономики становились поставки стратегических материалов — месторождений важнейших руд, как и топлива, на территории Германии не было. Или было недостаточно для покрытия всех потребностей военного времени. Добиться прекращения поставок нефти из Румынии, никелевой руды из Норвегии и Швеции, свинца и легирующих материалов из Южной Америки и Соединённых Штатов — и оставшись без новых танков и самолётов, без горючего, без патронов к винтовкам и пулемётам, Германия капитулирует. Поскольку военным путём действовать против основных стран-поставщиков Германии было невозможно, основную роль в новой стратегии "наступления" — изоляции гитлеровского режима — отводили дипломатам. В течении 1940-го года французское правительство намеревалось создать условия для промышленного коллапса Германии. Эта стратегия и легла в основу новой тактики "бесконтактной" войны, прозванной газетчиками "странной". Несогласованность позиций французского и британского кабинета сорвала выполнение этого плана.
Британское правительство в целом с самого начала придерживалось именно тактики блокады Германии. Правда, первоначально английские морские лорды ожидали, что у них будет время для развёртывания сил Гранд Флит на Балтике, с опорой на польские морские порты — Данциг и Гдыню. Завоевание господства на внутреннем бассейне и пресечение всех коммуникаций Германии по морю должны были стать, по мнению британских аналитиков, смертельным ударом для Германии — естественно, вкупе с успешной польской обороной и неотвратимым французским наступлением. Удар с Севера должен был стать достойным вкладом в союзное наступление с Запада и Востока. Как и французская стратегия, английский замысел был полностью обесценен глубоким маневром моторизированных сил вермахта. Но сама задача морской блокады Германии по прежнему оставалась выполнимой для британских военно-морских сил, только следовало увеличить глубину операции. Теперь для исполнения замысла по изоляции немецкого морского побережья необходимо было установить контроль над Скандинавским полуостровом или хотя бы над его частью.
Наилучше для этого из всех стран Скандинавии подходила Норвегия, с чьих баз в южной части страны обеспечивается прорыв в датские проливы, а Нарвик на севере — главный порт вывоза шведской руды, закупаемой преимущественно германскими концернами. Британские фабриканты оружия хотели бы сами получать высококачественную обогащённую руду шведских северных рудников, но из-за "завышенной", по их мнению шведами цены, были вынуждены ограничивать свои закупки. Поэтому Черчилль оказывал бешеное давление на кабинет, с целью продавить десантную операцию на севере Норвегии. Захват Нарвика позволил бы диктовать шведским производителям цену на руду, поскольку тогда единственным монополистом по её вывозу стала бы Британия. Будучи лордом адмиралтейства, сэр Уинстон с ноября 1939-го неоднократно отдавал приказ Королевскому флоту вторгаться в территориальные воды Норвегии, преследовать и захватывать немецкие транспорты. Адмиралтейство по его личному распоряжению готовило планы масштабного минирования норвежских судоходных фарватеров, прорабатывало маневры по высадке десанта в основные порты страны. В обход внешнеполитического ведомства Англии военно-морское министерство в лице военно-морского атташе Британии в Норвегии требовало согласия на "ограниченную интервенцию" или "необходимую блокаду побережья" Норвегии. Этот игнорирующий всякие нормы межгосударственных действий напор провалил все усилия француского МИДа, добивавшегося от норвежского правительства "совершенно недостаточных", по мнению сэра Уинстона, мер. Таких, как:
досмотр и таможенный контроль за вывозом из Норвегии "военных или стратегических материалов";
присутствие "наблюдателей" союзников в основных портах страны — с правом отдавать распоряжения о задержании и конфискации "грузов в пользу нацистской обороны";
запрет на полёты над Норвегией германских самолётов, подкреплённый усилением воздушных сил норвежцев.
