Если попробовать сложить воедино всё, чем представляется жизнь людей, то для Советского Союза суммой, девизом будет — Простодушие. Простодушие как высший пример приверженности правде, как горячее отрицание всякой лжи, любого умалчивания, как честность, почти до безумия. Вспомнить советские фильмы — и самых любимых в Советском Союзе их героев — и станет понятно, что именно простодушие было самым ценным, самым любимым качеством наиболее привлекательных персонажей. В этой безграничной честности была и сила, и слабость СССР.
Для Советской Федерации — Упорство. Вот то чувство, которое наиболее отвечает выдуманному мной миру. Причём упорство, окрашенное особым оттенком переживаний, упорство с мыслью о нескончаемости собственного труда, о его завершении лишь в череде поколений, так же беззаветно отдающих себя далёкой, но бесконечно важной цели.
Светлая печаль упорства — вот как наверное можно вместе назвать те чувства, что были самыми общими, самыми важными для граждан Советской Федерации.
Федерация в наибольшей степени (как мне кажется) приближается к тем зачаткам пролетарского союза, который возникал в нашей истории в революционной России, но погас под ветром гражданской.
Федерация, не пережившая столь же опустошительной внутренней войны, сохранила пролетарские организации, их моральный настрой в полной мере. Намного меньшая эмиграция из страны, в отличие от известного нам варианта истории, также в меньшей степени затронула и прочие городские классы — огромное число инженерно-технических кадров, в истории Советского Союза покинувшие родные края, в истории Федерации остались в России.
Между прочим, это заметно повлияло на некоторые технические достижения "развитых стран".
Так, в истории Федерации не было у САСШ никаких высотных истребителей сопровождения "Тандерболт" — их создатель, Северский, не уехал в Соединённые Штаты. Из-за этого намного больше времени было потрачено на совершенствование "носимого истребителя" фирмы Макдоннал — "Гоблина".
В описываемой мною исторической линии во время завершающего этапа войны на Тихом океане янки пытались обеспечить прикрытие своих бомбардировочных армад именно "Гоблинами" — что почти не отличалось по риску применения от японских "камикадзе".
В итоге, убедившись, что обеспечить только "носимыми истребителями" оборону бомбардировщиков над японской Метрополией в полной мере не получается, военные САСШ применили ядерный козырь совершенно отличным от истории нашего мира способом.
Именно намного большее число инженерных кадров с энциклопедическим образованием позволило Советской Федерации не только начать, но и добиться успеха в самых разнонаправленных научно-технических проектах. Подобные задачи нуждаются всегда в наличии способных выделить главные затруднения, увидеть всю проблему целиком руководителях — то есть в инженерах с огромным практическим опытом и самыми широкими знаниями в различных областях.
Малая эмиграция из послереволюционной России — одно из важнейших отличий, обеспечивших Федерации несравнимо более свободное развитие, нежели то, что могла себе позволить Советская Россия.
Причём "более свободное" следует подразумевать во всех смыслах. Как и "имеющая несравнимо большие научно-технические возможности". Так и "намного в большей степени устойчивая политически". То есть не знавшая того страха перед "внутренним врагом", который намного более нищей — и отттого ощущавшей себя намного более уязвимой — Советской Стране нашей истории был присущ в полной мере.
Напряжение, разлившиеся в мире перед Второй мировой, обострило этот страх до состояния сущего сумасшествия — Советский Союз в 1937-1939 годах скатывался в безумие кафкианства. Советская Федерация была в первую очередь свободна от таких социальных пороков — а значит, её рост не ограничивался внутренними причинами.
Иммиграция в Советскую Федерацию была тоже несопоставимой с известной нам историей: в пределы "Земли Советов" устремились остатки всех разбитых революционных сил. Бежали не одиночки, не малые группы — уходили целыми поселениями, а то и областями. Была разгромлена революция, ставшая первой всемирной социальной, и последний в мире островок революционного порядка заливал вселенский поток не желающих сдаться. Тех, кто и так имея ничтожно мало, лишился оставшегося. Родины, товарищей, иллюзий. И теперь собирался сражаться до конца.
Польские "красные полки", финские революционные рабочие, венгерские повстанцы, войска Карпатского союза (чешские обувщики, рудокопы и металлисты, словацкие батраки, русинские пастухи и лесорубы) — с огромными обозами, забитыми вещами, детишками, женщинами.
Тысячи беглецов из "демократической" веймаровской Германии — и сотни революционеров из "стран-победителей" — Англии, Франции, Югославии. Постоянный ручеёк эмиграции из Соединённых Штатов. В приграничье с Федерацией деревни почти пустели — со всем скарбом крестьяне уходили "за кордон". После отхода "красных" бросили свои родные очаги и подались за Днестр почти две трети молдаван — гопота ушла вслед за своей армией. Дунайско-днестровское междуречье вплоть до 40-х оставалось практически ненаселённым.
"Вторым великим переселением народов" называли исход в Федерацию множеств. В интервале от 1918-го до 1928 Советская Федерация приняла почти шесть миллионов пересенцев.
Города центральной России выглядели Вавилонским столпотворением: переполненные разноязычной, многоликой толпой, сплошь в строительных лесах, в непрестанном изменении — городское население с 1913-го увеличилось более чем втрое.
Огромный избыток рабочей силы, причём рабочих рук отнюдь не пустых — среди эмиграции преобладали рабочие профессии — и недостаток средств производства. Мало заводов, мал станочный парк их, машиностроение — в зачатках.
Закупка нового станочного парка за рубежом затруднена до крайности, идёт, по сути, контрабандой. Наработки "лаборатории Тёсла" — производство, основанное на отличных от всего мира принципах оказались более чем востребованы. При простоте, "примитивизме" оборудования, нужного для начала производства "по Тёсла", при низких требованиях к обеспеченности топливом и сырьём — "плёночные техники" требовали большого обьёма квалифицированного труда для своей отладки. А Федерация обладала избытком такого труда.
Массовая эмиграция в Советскую Федерацию опытных рабочих — притом таких кадров рабочих, которые были готовы ради общего дела терпеть тяжкую нужду! — позволила превратить лабораторные образцы в массовое производство.
В свою очередь, успех внедрения новых технологий подстегнул развитие всех остальных областей народного хозяйства, и особо сильно стимулировал научные разработки. Авторитет науки в Федерации сравним разве что с апофеозом "советской науки" в 50-ых после "атома и космоса".
В моей альтернативе подобное положение научное сообщество занимает уже с первой половины 20-ых — только использование научных методов в производстве, в том числе в производстве сельскохозяйственой продукции, смогло на деле обеспечить непрерывный рост производительности.
Быстрое развитие науки в Советской Федерации было связано ещё и с совершенно по новому поставленной задачей просветительства и общего культурного переворота, начатой революцией. Выдвинутая в 1919 году программа "культурной революции" была ответом на вопрос — как будет происходить переход от общества победившего пролетариата к обществу всеобщего самоуправления.
Каков должен быть жизненный уклад у людей, чтобы им в голову не пришло пытаться урвать себе "кусочек общественного богатства", а напротив, делать всё для того, чтобы общественное достояние росло всемерно? Что именно нужно и возможно изменить в общественном механизме, в той его самой обобщённой области, которая именуется политикой — для того, чтобы новые основы человеческой жизни пустились в самостоятельный рост?
Понятно, что ссылки на агитационно-пропагандистские методы даже не рассматривались всерьёз: "Никакое самое человечное воспитание, никакие призывы к чести и доброте не стоят и ломаного гроша, когда повседневность, экономический интерес, обыденный цинизм всякий раз оказывается ближе к действительности, прямее и честнее. Общество лишь тогда на самом деле следует законам морали, когда эти моральные правила — правила экономические. Не указав, каким образом совершится переход от распределения всеобщего продукта труда, переход от пользования им частным, индивидуальным порядком — к пользованию коллективным способом, пользованию присваемым каждым человеком его "доли" совместно с другими людьми, сообща — мы не увидим той тропы, которая выведет нас из мрака анархического и анти-человеческого частного капитализма к свету всеобщего коллективного хозяйствования."
Принятие "программы культурной революции" стало главным пунктом политического союза двух революционых партий Советской Федерации. Сама программа в сжатом виде была доложена на 12-ом Сьезде Советов представителем большевиков, основателем исторической школы советского марксизма, Бонифатием Николаевичем Кедровым:
"Государство упраздняется — если верить историческому материализму — фактом упразднения общественного обмена. Государство есть регулятор общественного обмена, потому всегда находится на стороне и в руках той части общества, которая представляет деятельную сторону общественного обмена. Государство уничтожается, отмирает постольку, поскольку общественный обмен, деньги исчезают, становятся неактуальны. Вот простая последовательность истмата.
Вывод: государство диктатуры пролетариата, государство класса, стремящегося уничтожить классовое разделение, только тогда действенно, когда в каждом своём шаге стремится ограничить обмен, в первую голову — обмен товарно-денежный и во всём, повсеместно утвердить прямое распределение, непосредственное овеществление затраченного работником труда на обществом предоставляемыми блага и услуги. Естественно, в такие блага и услуги в первую очередь должны входить наиболее общие, наиболее связывающие человека со всем человечеством, наиболее позволяющие каждому человеку реализовать себя как личность.
Это во-первых — доступ к образованию и искусству. Возможность самого широкого, совершенно бесплатного и всестороннего образования — обязательно поверяемого всецело применением к практике, завязанного с практическими нуждами. Но в тот же момент и превосходящего обыденную практику, устремлённое к самым сложным, суммирующим в своём существовании всю общечеловеческую практику областям знания — вот какое образование должна организовывать, должна развивать власть диктатуры пролетариата!
И в области культуры также — не просто больший доступ к имеющимся сокровищам, не просто расширение посещения залов музеев и театральных — а всестороннее расширение соприкосновения человека с культурой, научение каждого человека в обществе всему многообразию человеческого общения, всей сложности человеческой жизни — и всемерное поощрение любой попытке расширить свой кругозор.
Поддержка каждому усилию в стремлении любого яснее и полнее представить себя и всех прочих — как части всеобщего человечества, части всеобщей истории во всём её многообразии. Только в таком действии пролетарская диктатура действительно отличается от государства вообще, только массовый рост культуры может дать то всеобщее приобщение граждан к общественным делам, к управлению самим обществом, что является полным отмиранием государства, то есть переходом к социализму.
Вот почему культурная программа пролетарской революции есть важнейший и необходимейший элемент общественного переворота.
Вот почему именно в культурной области партия диктатуры пролетариата должна сосредоточить свои усилия после завоевания власти политической.
Вот почему развитие культуры должно быть быстрее, срочнее, главнее развития стороны материальной.
Ибо не подготовив общество с культурной стороны, не создав предпосылок его самоуправления — даже материальное изобилие не облегчит, а напротив, усложнит переход к социализму, создаст более чем веские условия для разделения по достатку. А значит, для разрушения, для краха пролетарской диктатуры.
Вот отчего "Сначала школы и библиотеки, а затем магазины и рынки."
Всегда вкладывать большую часть общественного богатства в его живую часть, в людей, в их развитие, а не в часть омертвлённую, не в материальное богатство — таково главное различие между господством буржуазии как господством материального богатства над богатством духовным и господством пролетариата, всегда мечтавшего вырваться из тех животных рамок, которые установил капитал.
Мечтавшего пусть не для себя, а для своих детей дать неотъемлимую гарантию бытия человеком! А не рабочей скотиной, пригодной лишь к равнодушному пережёвыванию жвачки и тупому расходованию своих сил, отдаваемых враждебному и ненавистному хозяину.
Без сосредоточения всех сил пролетарской партии в культурном вопросе, без принятия культурной программы как важнейшего повседневного, повсеместного, главного долга коммунистов пролетариат вправе будет задать партии вопрос: "А чем коммунистическая власть отличается от буржуйской, если простые рабочие как были, так и остаются лишь рабочим быдлом?" И ответить здесь общими словесами не получится никогда, потому что своё положение, свою участь человек всегда чувствует особо обострённо, особенно глубоко.
И значит, пока каждый рабочий, каждый сезонник, батрак, каждый полупролетарий не почувствует на собственном опыте, что коммунистическая работа есть работа просвещения, во-первых. Есть работа привлечения ко всякому практическому жизненному вопросу всего внимания масс, во-вторых. И в третьих, обучения самих масс, опираясь на просвещение их и на постоянное вовлечение во всестороннее обсуждение решений власти, в принятие самих решений. А через это участие — в рост их самосознания, в рост их общей культурности.
Без такого наглядного и непрерывного, ни на миг не прекращаемого убеждения партия коммунистическая быстро и необратимо, самим ходом общественного дела, постоянной заботой об общественном деле из партии диктатуры пролетариата станет партией диктатуры над пролетариатом, переродится в новую разновидность класса управляющего. Пусть управляющего именем революции, но самим ходом истории становясь противником революции, противником уничтожения классов.
Вот почему вне культурной программы, вне всеобщего образования, вне его всестороннего и повсеместного расширения, вне каждодневного его усложнения пролетарская революция, пролетарское дело обречено. Вот почему пролетарская партия может именовать себя так, лишь на деле и ежесекундно уделяя всё своё внимание культурному росту масс, привлечению масс ко всем событиям культурной жизни, к созданию самой живой, самой непосредственной связи между культурной средой и широчайшими массами.
В такой работе нет мелочей и нет дел, которые можно отложить на завтра. Всё, что относится к культуре и образованию, начиная от ученических тетрадей и кончая вопросом освещения сцены театра Оперы — всегда есть для партии пролетариата, для каждого коммуниста, пока он коммунист на деле, а не на словах — первоочерёдное, неотложное, всегда важнейшее из его партийных дел.
