Умеренные, осторожные в суждениях во всяких "делах городских и прочих научных", по всякому случаю обсуждению деревенской жизни "бородачи" — народные социалисты до хрипоты спорили, во всяком новом и непривычном подходе к сельскохозяйственному делу видя "каверзу и злоумышление против мирского уклада". Надо отдать должное — точно также старики-народники рвали себе жилы до надсады, если что-то и впрямь грозило общему делу Коммуны. Преданность их делу "человечьего обновления" была исступлённой, фанатичной.
"Бородачи" довольно скоро составили ядро хозяйственного актива сельской кооперации, отчего какие-либо хищения и прочие хозяйственные преступления в кооперативной области стали событием исключительным.
"Бородачи" не ведали снисхождения и не терпели ни малейшей расхлябанности. Жестокая кара ждала любого, кто покусился на "общинное достояние" или даже хотя бы вёл себя с общим имуществом наплевательски. В самом лёгком случае такого человека изгоняли, вписав в "рабочую карточку" "за безответственность". В случае же умышленного действия — лишали браслета гражданства.
Однако само сельское производство переживало заметное и продолжительное сокращение, сопровождавшееся длительной перестройкой как потребной от него продукции, так и товарооборота с городом.
Соответственно, возможности экспорта зерна — основного дореволюционного товара России — упали ниже тех значений, при которых к сделкам проявляет внимание биржа. "Русская пшеница" выпала из списка позиций на всех зерновых биржах. Что, в свою очередь, сильно ограничило и обратное: закупку зерна и иных продовольственных товаров для Федерации. Внешняя торговля Советов имела в таких условиях характер спорадических и ничем не гарантированных сделок.
Особое значение потому приобрела деятельность внешнеполитического отдела советского правительства: от успешности его работы зависели планируемые результаты промышленной перестройки и потребные для развития хозяйства средства. Потому во внешнеторговой деятельности была потребна особо жёсткая революционная дисциплина, особо твёрдое подчинение всякого личного интереса строгим и бескомпромиссным нормам.
Выступая в 1919-м году на сьезде Советов, председатель советского правительства Владимир Ульянов-Ленин, отстаивая директивы, данные внешнеполитическому наркомату во внешней торговле, утверждал: "...не следует обольщаться фактом завоевания государственной власти пролетарским партиями в нашей стране. Из того, что мы взяли верх на буржуазией в России отнюдь не вытекает, что буржуи в иных странах, мировая буржуазия уже готовы капитулировать, уже побиты нами.
Напротив, именно наша победа есть для мировой буржуазии и причина и повод навалиться на нас изо всех сил, всеми возможностями. В одиночку, без поддержки мирового пролетариата мы пропали безоговорочно. А поддержку мирового пролетариата, неравнодушие к нашей судьбе от всего трудящегося человечества мы заслужить можем, только проводя во всякой своей деятельности курс на мировую революцию, на освобождение всего трудящегося человечества.
Это аксиома, это кажется понятным всем, с этим никто не спорит. Но, как только речь заходит о конкретном воплощении указанного политического принципа, как только переходим к конкретному вопросу внешнеполитической борьбы победившего пролетариата одной страны с буржуазией мировой, к вопросу о внешней торговле — здесь сдают назад, здесь начинают кричать "давайте уступим!".
"Давайте уступим", — говорят отдельные товарищи, — "в практической деятельности место целесообразности, внешняя торговля должна ориентироваться на нормы мирового рынка, на правила, на нём установленные." Смешные люди, ей-право! Каким может быть "мировой рынок", если на нём господствует мировой капитал, как не всецело капиталистическим? И чем может быть "уступка" мировому рынку, как не капитуляцией перед этим мировым капиталом? Как не отказом от пролетарской линии, не предательством дела пролетариата перед всем мировым пролетарским движением? А если помнить, что без поддержки мирового пролетариата мы — не опора пролетарского дела, а лишь ещё одна национальная администрация, лишь выкрашенная в особо красный цвет? Если задуматься, что наше поражение, как сторонников социализма, без мирового пролетарского движения есть лишь вопрос времени — то из капитуляции перед правилами "внешнего рынка", перед мировым капиталом однозначно следует и общая капитуляция, общее предательство дела социализма.
Тогда, если уж мы не готовы отстаивать свои правила, пролетарские правила перед мировой буржуазией, незачем, пожалуй, и дальше разыгрывать комедию и во внутренней политике. Тогда, если не окончательно мы лишились совести, следует прямо сказать людям, что мы струсили и готовы отступить перед буржуазией по всем статьям. Что единственное, что мы можем сделать, это спланировать отступление как можно аккуратнее, с как можно меньшим ущербом. "...Поосторожнее, только без ропота,
Смело назад, рабочий народ..."
Меньшевистские песенки знакомы нам хорошо. С этими поклониками "общественного равновесия" мы разобрались ещё два года назад — когда они проявили своё истинное лицо защитников буржуазии, повсюду устраивая заговоры в её пользу, повсеместно выступая на стороне белого движения.
Мы убедились в том, каков вид победы меньшевиков-"тожесоциалистов", когда германское правительство, составленное германскими меньшевиками устроило пролетариату бойню!
Сейчас буржуазия всех стран, поддерживаемая меньшевиками всех официальных "тоже-социалистических" партий, идёт походом на последний оплот пролетариата. Они в один голос требуют: "Примите наши условия торговли. Следуйте нашим правилам торговли. Поступайте, как мы скажем, во всяком внешнеторговом предприятии."
Если перевести требования буржуев во внешнеторговом вопросе на обычную речь, от нас требуют "всего-то навсего" поступить на службу к мировому капиталу и обслуживать его интересы в России, обеспечивая внешнему капиталисту "правильный процент" в эксплуатации российского пролетариата — через внешнеторговую деятельность!
И есть товарищи, которые, испугавшись этого громкого голоса, готовы струсить, гоовы перебежать к этим крикунам, готовы их послушаться! Такое бывает. Но личный страх, личную неуверенность перед лицом врага эти товарищи, надо полагать, из стыда за своё поведение, пытаются выдать за некие "принципиальные положения", за какую-то "обязательную мировую практику". А те, кто всё-же посовестливее, делают вид, что напугались не до конца и бормочут о, дескать, "временном манёвре", о "способе проникновения во вражеские ряды". Наивность таких рассуждений даже оспаривать скучно. Неужто кто-то и впрямь рассчитывает, что проявив слабость перед лицом столь умелого врага, он расслабит его бдительность? Если кто-то так думает, то на деле рассчитывает ослабить бдительность не буржуазии, а пролетариата!
Потому что общим местом буржуазного образа мысли является самая беззастенчивая конкуренция, самое жестокое сражение "против всех" за наибольшую прибыль. И, дав слабину раз, ты оказываешься в заведомо подчинённой позиции, оказываешься принуждённым уступать — по логике конкуренции, где уступает слабейший! — всё далее и далее. И где здесь сторонники "проникновения на внешний рынок" видят грядущие выгоды? Или не очевидно, что настояв на своём раз, буржуи не отступят с достигнутых позиций сами. Их можно будет опрокинуть только насильственным образом, только однозначным разрывом прежнего порядка. Так зачем нам ещё раз повторять пройденное? Мы уже пошли на разрыв с мировой буржуазией, установив Советскую власть, так какой смысл, каую выгоду можно увидеть в предложении "вернуться немножко назад и попробовать ещё"?
Нет, товарищи. Мы договорились — и договорились уже два года назад — что возвращаться к уже пройденному, возвращаться к "чисто буржуазному" порядку вещей не будем. Подчиняться капиталу — иначе, как вынужденно, иначе, как в безвыходной ситуации — не станем. Так с чего вдруг нам предлагают подчиниться капиталу? Причём не разово, не в тягчайшем, насильственном принуждении — а по собственной воле и надолго, если не навсегда? Только потому, что "подчиняться правилам рынка принято"? Так то, что править должен капитал, а не трудящиеся, тоже ведь"принято"!
Мы не будем ориентироваться на буржуазные нормы торговли также, как не ориентируемся на них во внутренней политике. Мы обязаны выдвинуть собственные нормы международной торговли, пролетарские принципы международного обмена также, как мы отстаиваем наши принципы пролетарской власти. Мы должны во внешнеторговом деле проводить революционую линию также настойчиво и последовательно и даже более последовательно, потому что именно через наше внешнеполитическое действие, через внешнюю торговлю о нас будет судить мировой пролетариат. А значит, от нашей внешнеторговой деятельности, от проведения в ней принципов пролетарской солидарности полностью и повсемено будет зависеть и наше выживание как пролетарского государства, и успех пролетарского дела во всём мире."
Вот ещё одна весьма своеобразная история: текстильное сырьё. Ещё один пример перехода производства сельскохозяйственного к производству если не фабричному, то к подобного фабричному, во многом заимствующему у фабрики меры организации и управления.
Текстильного волокна в Советской Федерации не хватало отчаянно: о текстильном голоде кричали, изыскивали любые способы его утоления, шли на применение различнейших эрзацей и заменителей. Таким эрзацем первоначально представлялось и предложение группы Института промышленного озеленения.
Институт промышленного озеленения был авторитетной группой энтузиастов, поставивших перед собой практически добиться "...всемерного понижения вредного влияния фабричного дела на население, исправить раз и навсегда то ненормальное состояние, когда дети, росшие в рабочих районах, в первую очередь выделяются общим рахитичным видом, а все показатели болезненности и следующие за ними сроки продолжительности жизни наиболее ужасны."
Велидарский, Кампено, Арагулов и многие другие — считали, что кроме исправления чисто экономических вопросов никуда не деваются и вопросы элементарной безопасности фабричного дела, взятые в самом широком смысле.(Потому что к фабричному делу относили в Институте и транспорт, в первую голову — железные дороги. Также — весь ассортимент рудничного дела.)
При таком разнообразии мест предохранения нельзя легко обезопасить население простым способом. Кроме одного — широкого применения растений!
Озеленение может подавить пыль и вредные для дыхания выбросы фабричных цехов. Может ослабить шум и пыль дорог, уменьшить загрязнение, создаваемое шахтными отвалами, ограничить распостранение нефтепродуктов. Широкое примение растений, в первую очередь — быстрорастущих древесных пород могло довольно быстро и что было для Советской Федерации вопросом немаловажным — без огромных затрат, почти задаром намного улучшить дело охраны здоровья.
В начале 20-х в отделе, занимающемся селекцией саженцев, был размножен побег тополя, давший необычную — "плакучую" форму. Такое перерождение побегов встречается и других деревьев, в Никитском ботаническом саду, например, экспонируется "плакучий" кедр, есть стелящиеся образцы рябины и яблони, других, обычно прямоствольных, древесных пород. Особая форма роста не мутация, а некое нарушение в механике клеток ствола — семена с такого дерева прорастают обычными. Но при вегетативном размножении — побегами — необычное состояние сохраняется.
"Плакучий" тополь дал необычайно высокий даже для такого быстрорастущего дерева темп распостранения. Не поднимаясь выше трёх метров, он за летний сезон охватывал до пятидесяти квадратных метров, позволяя создать живую стену, отгораживающую цеховое пространство за наикратчайший срок. Ему уделили пристальнейшее внимание, но у перспективного растения оказалась одна вредная черта, напрочь перечёркивающая его применение для оздоровления воздуха: оно немилосердно "пушилось". Ветка, давшая начало всем прочим "плакучим" тополям была ветвью с женского экземпляра тополя. А потому, только достигнув своего максимального размера, каждый побег новой породы принимался цвести. Цветение продолжалось с июня по август и на гектар площади за лето "плакучий" тополь давал до полутонны пуха. Летящий в неимоверном количестве пух был чуть ли не похуже фабричной гари: во всяком случае, аллергия и тяжёлое удушье им провоцировалось чуть ли не легче.
Упорная борьба с цветением селекционным или химическим путём успехом не увенчлась. Обрезка же лишь усиливала "ответ" растения. Но всё-таки в механических средствах оказался ключ: еженедельный "сдув" недозрелых семенных коробочек позволял почти прекратить распостранение пуха. Вся беда была в том, что процедура сбора семянных коробочек требовала специального машинного инвентаря, была недешёвой. Нужно ли растение, на уход за которым потребны высокие затраты?
Справедливости ради, надо отметить, что специалисты Института с самого начала принялись искать методы утилизации семянного материала, позволяющие окупить его сбор. Хотя первая попытка — выжим масла результата не дал, а вторая попытка — в химическом производстве результа имела неопределённый, всё ж именно эти попытки подготовили полный триумф третьего предложения.
Тополиное волокно как текстильное сырьё непригодно — слишком "нежно". Его невозможно прясть, нить выходит слишком рыхлой. Вдобавок сильно замасленной. Но отделив уже отработанным приёмом семена от волокнистой массы и обезжирив саму массу, а затем обработав химическими средствами, получили годное к переработке в текстиль сырьё. Ткань "из пуха" первоначально была не слишком прочной, хотя и ноской. Пошла на предметы нижнего белья, разные технические нужды. Позже — довольно скоро — стали выделывать более грубую и прочную нить на всевозможные брезенты. А ещё позже научились выделять столь же прочную, но намного более качественную нить для верхнего белья, трикотажа и костюмов, постельного белья. Хотя такая переработка уже поднимала стоимость вровень с закупаемым хлопком, на новую нить перешло много ткацких производств: с хлопком всегда была неясность, а вот тополиное волокно теперь было всегда и в избытке.
Не было забыто химическое производство, особо — производство лакокрасящих веществ, взрывчатки и технических масел. Новое сырьё позволило и в этих отраслях много где отказаться от привоза, перейдя на местные ресурсы — и распостранить мелкое местное производство указанных материалов по всей Федерации, уменьшив перевозки.
"Текстильный тополь" был одним из немногих природных подарков Федерации.
Сезонный характер страды. Почти полное сосредоточение посадок в городах и вблизи. Большие обьёмы — только в Московской области ежедневный сбор — примерно десять тысяч тонн сырья. Привлекаемая кратковременно рабочая сила — разнарядки по заводам, вокруг которых посажено "хлопковое дерево". Вахта старшеклассников как производственная практика — на пухособирающих компрессорах.
Быстрое совершенствование потребной вентиляторной и сепарирующей техники. "Циклоны", центробежные сепараторы и их применение в системах очистки воздуха и промышленных газов — от пыли и аэрозолей.
