Другой поток времени-01.Сдвиг на ладонь

Отклонение.

Народ без мечты, без борьбы и труда за светлое будущее — это

скопище отупевших рабов и озверевших собственников...

Г.П.Тушкан "Первый выстрел"

Предисловие.

Россия, говорят, самая читающая страна в мире... Ранним утром в автобусе, в тусклом сумраке салона — лишь лица, подсвеченные синевой экранов. Много, чуть ли не каждый второй. Отрешены от всего, только пальцы живут, меняя страницы. Перед трудным днём так хочется отвлечься, представить себе что-то, отличное от серости буден. Книга — единственная отдушина для сокровенного.

Может быть, люди в России недостаточно простодушны, чтобы воспринимать своё существование без возмущения, подобно честным и добрым янки. Которым для разрядки от повседневного стресса вполне достаточно простых вещей — боевика по ТВ, пиво и дивана с подружкой рядом.

Или — огромная радость — парк незамысловатых диснеевских аттракционов. Воспоминаний для хорошего семьянина, исправного налогоплательщика и преданного сторонника американского образа жизни хватит на целый год!

А вот в России такая незамысловатая жизнь — лишь синоним убогости. Как бы ни завидовали материальному достатку, уверенности в себе и внутренней цельности жителей Штатов — чем-то пресна нам идиллия голливудского "мыла".

И мы недостаточно эмоциональны, чтобы впадать в экстаз зрительного сопереживания, подобно пылким индусам и латинос, не представляющим уже своей жизни без телевизионных "мыльных опер". А отвлечься, исчезнуть из тянущего в безоглядную депрессию существования тянет, видимо, нестерпимо.

Кому адреналина не хватает в повседневной рутине, кому — человеческого участия... Если сама жизнь опротивела — на пару-тройку остановок погрузиться в другую. Пусть лишь в воображении. Мир, лишь капельку не такой же, как наш, но... лучше. Приятнее! "Другая история", в которой всё так, как тебе хочется. Судя по повальному увлечению "альт-историей", недовольных много.

Очень много людей не хотят даже смотреть на действительность такую, как она есть. Жажда перемен погребает читателя валом переделок. Обилен за последние годы урожай "альт-исторического" творчества.

Что удивительно, авторы модных романов-альтернатив в неизменности сохраняют известную канву жизни. Парадокс — вроде бы сама по себе "альтернатива" порождена желанием изменить прошедшее, а значит, прошлое должно меняться. Но... не меняется, а лишь приспосабливается под вкусы автора.

Особенно заметна "неминуемость" в описании хода технического прогресса, повторяющего — быстрее или медленнее — известный ход событий. Те же двигатели и ракеты, точно такие же электронные системы и компьютеры.

"Попаданцу" незачем и нечему переучиваться — исходное и конечное состояние мира предопределены. Альтернатива существующей технике считается невозможной.

Подобное обращение с историей не удивительно — ведь главное, из-за чего сочиняют разнообразные "альтернативки" — не лучше понять настоящее, а жажда сделать его "красивше". Чтобы и автору, и читателю стало приятно — вот как бы мы могли жить! Эх, если бы не...

Вот удивляет — неужели авторы и впрямь думают, что стоит вломиться в кабинет к товарищу Сталину, быстренько собрать на коленке атомную бомбу, транзистор и баллистическую ракету, начертить на стене пальцем план "Барбаросса" — и сразу всё станет хорошо? Неужели они не догадываются, что и поражения, и победы Второй Мировой, связаны между собой бесчисленными нитями? Которые для простоты принято называть историческими закономерностями — с громадными силами повседневных желаний, представлений, убеждений и занятий миллионов людей — со всем тем, что называется "общественными массами"? Со всеми теми разнородными и неоднозначными отношениями, которые пронизывают все эти колоссальные людские коллективы — с тем, что задолго до Маркса уже получило название "классовых сил"?

Что даже значительный успех в войне сам по себе не выведет никого на устремлённую в будущее прямую, а только породит новые грани классовых противоречий — если в обществе до того классовый антагонизм не устранён? Что развёртывание этих новых сторон классовых противоречий в такой же неизбежной последовательности приведёт к краху существующего порядка, к социальной катастрофе, которая может быть устранена — окончательно — лишь двумя путями.

Либо глубокой, качественной переменой в самой жизни общества — а это значит, и в жизни каждого человека! Вдумайтесь, в жизни каждого человека — что означает полную перемену в его помыслах, привычках, желаниях — во всём, что и составляет социальную сторону человека.

Или — если природа классовых сил, природа каждого человека останется неизменной — к полному развалу общественных связей. В их разрушении столкновением непримиримых частных интересов, в бесконечном разрастании слепого хаоса противостояния, доводящего все частности бытия, все нелепости и глупости отдельного существования до абсолюта, до абсурда, до полной анархии. Наиболее радикальные образцы "арабской весны", да и Донбасс вполне осязаемо дают картину в "реальном времени" такого хода событий.

Самым же разочаровывающим, на мой взгляд, в историях о людях, которые не желают прогибаться под изменчивый мир, а сами желают прогнуть его под себя раз за разом оказывается то, что за основу качественного, то есть закономерного исторического изменения авторы берут случайные моменты нашего прошлого.

Причём даже, как правило, главной силой, необратимо меняющей ход истории, оказывается не отмена известных нам ключевых событий, а перенесённые из современности научные открытия и технологии. Технические решения, которые отнюдь не были закономерными!

Многократно осмеянную, но обязательно повторяющуюся "великую тройку" — компьютер, ракета, атом. Но ведь именно эти технические новшества в потенциале наиболее "альтернативны", ведь их появление — исключительное совпадение благоприятных факторов, повторение которых невозможно, немыслимо!

Атомная бомба — огромная случайность, совпадение целого ряда редчайших удач. После открытия спонтанного деления ядра урана с выделением нейтронов представление о цепной реакции деления стало, конечно, неизбежным — но возможность реализации такого деления совершенно не обязательно вела к созданию компактного — то есть пригодного к транспортировке — устройства, в котором мог бы произойти лавинообразный процесс деления с выделением сколь-либо значительной энергии.

Если бы не слепота двух сторон, обеспечивших огромные усилия по реализации программы атомной бомбы — она бы не появилась.

Во-первых, это слепота физиков-теоретиков, которые, предположив возможность подобного варианта воплощения внутриядерных сил, с этого момента воспринимали её как данность. В корне неверное представление, потому что далеко не всякая теоретически возможная система может существовать в действительности — в техническом воплощении её может ограничивать качество используемых материалов, требования к необходимому для её реализации оборудованию и персоналу, да в конце концов, просто масштаб разработок — в банальном финансовом плане.

И атомное оружие действительно оказалось лишь научной химерой. Ни одна страна мира не могла затрачивать такие громадные средства и суммы на проект с весьма неопределёнными перспективами — если бы не слепота военно-политического руководства Соединённых Штатов Северной Америки, завороженных образом мега-бомбы, идеально укладывавшимся в исповедуемую англо-американской военной верхушкой "доктрину Дуэ" — концепцию "всеразрушающих" стратегических бомбардировок. Поэтому на создание атомного оружия выделялись средства и привлекались специалисты, не считаясь ни с чем. И даже этого могло оказаться недостаточно — но сыграли свою роль ещё два случайных совпадения.

Первым была феноменальная устойчивость администрации Рузвельта. Хорошо известно, что масштабные проекты, как правило, в САСШ приурочены к определённой администрации, и при смене хозяина Белого Дома, меняются, откладываются или замораживаются те программы, которые не были завершены при предыдущей администрации.

Для примера посмотрите на североамериканскую космическую программу, когда НАСА при каждом новом президенте радикально меняла свои требования к средствам выведения, прыгая от одноразовых к многоразовым системам — и неоднократно. В итоге, вышло ни то, ни сё — вместо полноценной аэрокосмической ступени построили её огрызок — "Спейс Шаттл", с массой врождённых пороков. Причина — стремление завершить проект обязательно в четырёхлетний срок, пока не сменился сидящий на президентском стуле персонаж и не пришлось бы начинать всё заново. Неудивительно, что у "челноков" оказалась такая трагическая судьба!

По этой же причине САСШ по настоящий момент не создали замены "Шаттлам" и вынуждены полагаться то на древние российские "Союзы", или на ненадёжные частные проекты. Такое влияние нестабильность политического руководства даже в крупнейшей и могущественнейшей из держав мира оказывает на крупные технические проекты, требующие сосредоточения усилий всей страны.

Четыре срока президенства Франклина Делано Рузвельта дали достаточно времени для того, чтобы и сколотить достаточно проверенную президентскую команду — группу лиц, которые способны координировать усилия в общегосударственных масштабах в интересах администрации — и реализовать с её помощью самый рискованный из научно-технических проектов ХХ века.

Вторым фактором удачи стала, конечно, невероятная везучесть североамериканских исследователей. Другие научно-исследовательские группы, ведшие разработку атомных реакторов, споткнулись о многочисленные препятствия, выставленные природными силами на пути к управляемому ядерному делению — и были вынуждены прекратить работы, или потратить неимоверно большое время на расшифровку возникшей проблемы. Североамериканские учёные сумели неким чудом не попасть в многочисленные ловушки, существующие на пути реализации атомного проекта, счастливо миновали, даже не подозревая об их существовании, огромные сложности, подстерегающие каждого при попытке прямым путём реализовать теоретические предположения и за кратчайшее время добились реализации конечного пункта своего исследования — создали довольно небольшой аппарат, способный на основе цепной реакции деления выделить значительное количество энергии — атомную бомбу.

Как образец подобного же исследования, точно также основанного на простых теоретических предпосылках и имеющего первоначально столь же блестящие перспективы — проект управляемой термоядерной реакции. Эта возможность была просчитана всего несколькими годами позже реализации "атомного проекта" и первоначально ожидалось, что на воплощение теоретических разработок в техническое устройство уйдёт ненамного больше времени, чем было затрачено на освоение реакции деления. Максимум к середине 50-х появятся первые термоядерные реакторы. С тех пор минуло уже более полувека, затраты на эксперименты в области управляемой термоядерной реакции на несколько порядков превзошли затраты "проекта Манхэттен", а в сущности современная наука и техника и сейчас не имеет никакого представления, когда же удастся "обуздать термояд", и удастся ли?

Стоит предположить, что ситуация в мире, когда в Соединённых Штатах велись работы над ядерным оружием чуть-чуть иная — и атомная бомба в САСШ не появится не только в 1945, она не появится, возможно вообще — по крайней мере, до конца ХХ века. Увеличение затрат на корабельную группировку в Тихом океане — или, наоборот, уменьшение затрат на оборону, связанное с более ранним прекращением боевых действий в Европе — и расходы на "Манхэттен" будут сокращены, что приведёт не просто к замедлению темпов разработки. В подобных критических исследованиях крайне важно непрерывное расширение масштаба работ, иначе разработки, оставаясь на одном и том же уровне, стремительно вязнут в разрастающихся как снежный ком мелких и частных проблемах, после чего стагнируют к "сугубо фундаментальному", то есть не имеющему прикладного значения результату.

Так что если в какой-то из моментов между 1940-ым и 1945-ым годами финансирование североамериканского атомного проекта будет не то что урезано — просто не будет увеличено в соответствии с пожеланиями и требованиями разработчиков — работы скатятся на тот уровень, на котором сейчас, к примеру, находится уже упомянутая термоядерная энергетика — бесконечный повтор уже имеющихся исследований, с небольшими вариациями, без какой-либо внятной перспективы.

Совершенно аналогично обстоят дела и с другим "великим изобретением классического попаданца" — баллистической ракетой. Ракетная техника во время Второй мировой пережила Ренессанс. Во всех воюющих странах были реализованы многообразные варианты применения ракет — авиационных, наземных, морских, даже зенитных. Но! Именно в ходе войны произошёл поворот от разработок ракет на жидком горючем к ракетам на твёрдом горючем — то есть к ракетам на всевозможных порохах. Создать ракету дальнего действия на твёрдом топливе невозможно — в ходе войны было несколько попыток создания такого оружия, которые закончились провалом. Любые же исследования, не ведшие к непосредственному практическому результату, во время войны были прекращены во всех странах. И если бы не маниакальное желание гитлеровского руководства начать террористические бомбёжки Лондона — проект дальней баллистической ракеты мог так и остаться нереализованным. И кто знает, сколько времени бы прошло, пока его бы вновь не достали бы из-под спуда...

Но нацисты истово желали дотянуться до такого близкого — вот рядом, за Ла-Маншем! — и такого недоступного британского берега — и потому безрассудно тратили невообразимые по военному периоду средства на два (!) проекта ракетного оружия — крылатую ракету с пульсирующим воздушным реактивным двигателем фирмы "Физелёр" — и на разработанную командой фон Брауна баллистическую ракету на жидком топливе.

Добейся бы конструкторы "Физелера" большего в проектировании своего оружия — а надо сказать, что по малопонятным причинам, при конструировании "Фау-1" было допущено множество нелепых с первого взгляда ошибок(привёдших к совершенно неоправданным задержкам), вроде бы очевидных любому грамотному специалисту... Стоило их устранить — и в руках нацистов оказалось бы мощное оружие, на порядок более дешёвое, чем "Фау-2" и намного более надёжное (и появиться оно могло намного раньше).

Но инженеры "Физелера" и "Аргуса" как нарочно сыграли в поддавки, дав возможность коллегам из Пенемюнде предоставить достаточно конкурентноспособную систему. После применения нацистами дальнобойных баллистических ракет их развитие продолжилось в странах-победительницах, что и привело в итоге к появлению современной ракетно-космической техники. Сумей Геринг лучше контролировать процесс разработки "Фау-1", ракеты фон Брауна так бы и не полетели — и через сколько лет тогда конструкторы вновь занялись разработкой таких систем? Случайность, чистая историческая случайность.

Также и с полупроводниковыми электроприборами. Их массовое распостранение — результат волевого усилия, специального решения, то есть исторической случайности. Военное руководство североамериканцев, заинтересованное в скорейшем развитии электронных систем, выбрало полупроводниковые элементы как заранее обречённого конкурента для обычных — электронно-ламповых компонентов электронных схем. Дело в том, что стоимость производства полупроводниковых устройств первоначально намного — в несколько раз была выше стоимости ламп (при более низком, кстати, качестве полупроводниковых приборов). Военно-экономическое управление — а точнее, несколько человек в соответствующем отделе — приняли решение субсидировать производство полупроводников, с тем, чтобы их производители могли продавать свою продукцию в военное время за цены, меньшие, чем стоимость на рынке электронно-ламповых компонентов. Предполагалось, что конкуренция побудит производителей обычной электроники значительно усовершенствовать техпроцесс и снизить конечную цену — с одновременным ростом качества и количества продукции. Самим же полупроводниковым компонентам значительного внимания не уделялось — считалось, что после прекращения субсидирования их производство "отомрёт" естественным образом, как чрезмерно затратное. В определённой степени, их расчёты оправдались — к концу войны был достигнут значительный прогресс в минитюаризации и надёжности электроламповых устройств.

Но вот чего устроители этого маленького соревнования никак не ожидали — так это того, что благодаря значительным заказам военного ведомства производители полупроводников сумеют так модернизировать производство своей продукции, одновременно настолько снизив их себестоимость и улучшив качество, что и без субсидий смогут энергично вытеснять с рынка производителей традиционной электроники.

Так что если бы не авантюризм небольшой группы военных интердантов — и в современном мире электроника была бы ламповой, компьютер занимал бы пару зданий, а вершиной бытовой электротехники по-прежнему оставался бы телевизор...

Но ведь кроме полупроводников, существовало множество других интересных технических решений, которые не привлекли своевременно к себе внимания, и теперь незаслуженно забыты. А что бы случилось, если обстоятельства сложились бы чуть-чуть иначе, и позволили таким техническим устройствам проявить свои возможности?

Для меня интерес к "параллельной" истории возник именно из-за несогласия с необоснованным на мой взгляд убеждением в предначертанности хода технического развития. С детства увлекаясь загадочным миром техники, я часто был разочарован, когда узнавал, что вроде вполне действенные и зачастую продуманные до мелочей технические новшества остались невостребованными — при их несомненной пользе. Получалось, что и технический прогресс — явление случайное, и развитие техники происходит не линейно — от менее совершенных устройств ко всё более совершенным.

(Это очень расстраивало. Ведь так хотелось, чтобы все эти замечательные, уже придуманные, но почему-то не использующиеся машины были вокруг нас. Как бы было здорово жить в такой технической сказке! Но в реальной жизни чаще приходилось разочаровываться, нежели радоваться техническим чудесам. )

Действительно, быстрый рост совершенства технических устройств шёл лишь в некоторых направлениях, которым "повезло". Другие ветви технического развития "засыхали". Думаю, причина случайного отбора изобретений — в том, что их появление не мгновенно сказывается на тех областях человеческой жизни, где они могли быть востребованы и которые не вдруг необратимо изменяются, чтобы утвердить новинку в повседневном обиходе. Всегда существует некоторый интервал времени, пока польза новшества ещё не самоочевидна, а привычные формы и инструменты кажутся более надёжными. Если интерес общества к изобретению окажется недостаточным, чтобы оно распостранилось широко и применялось постоянно, оно может забыться, как некий курьёз, и бывает повторено вновь, когда вновь возникает похожая ситуация — или забывается навсегда.

Кроме того, неудача первого применения изобретения может полностью уничтожить интерес к нему, и мало того — всякое последующая попытка воплотить подобный принцип будет сталкиваться с дополнительным сопротивлением, вызванным, кроме характерного для общества консерватизма, обманутыми ожиданиями от провала первоначального "прожекта".

Примером такого хода событий может послужить неудача величайшего английского инженера Изамбара Брюнеля, который из-за банальной нехватки средств не смог достроить в середине XIX века крупнейший из пароходов — "Грейт Истерн", корабль, до спуска на воду в 1907 году "Лузитании" не знавший себе равных.

Если бы не Жюль Верн, вдохновившийся замыслом Брюнеля и увековечивший его в своём "Плавающем острове", эта попытка вывести мировое кораблестроение на качественно новый уровень осталась бы совершенно забытой.

Но стоит предположить, что в 50-х годах ХIX столетия появляется сначала один грандиозный корабль, затем создаётся конкурирующими кампаниями их серия, множество... Резко падают цены на межконтинентальные перевозки! Цена зерна в Европе обрушивается и разоряются сотни тысяч крестьян. Собрав последние пожитки и купив — значительно подешевший — билет на трансатлантический рейс, десятки, сотни тысяч человек отправляются искать счастье за океан.

"Миссурийский инцидент" теперь даже не произойдёт — на каждый десяток южан-рабовладельцев найдётся сотня отчаянных, на всё готовых крепких парней-иммигрантов, и даже американская армия не в силах подавить движение скваттеров. Победа противников рабства в северных штатах под вопросом — многие именитые и богатые северяне боятся, что аболяционисты не смогут удержать гнев обездоленных, и вслед за экспроприацией рабов начнутся ещё более масштабные "социалистические меры".

Сговор партийных кругов и победа кандидата Юга на выборах 1860 года! Законодательные запреты на иммиграцию, ограничение прав иммигрантов, военная борьба со скватерством, расширение "законных прав владельцев рабов" — весь спектр торжествующей реакции.

Законодательное собрание штата Канзас, штата аболяционистов — противников рабства, сторонников свободного предоставления земли всем нуждающимся, во главе с губернатором штата Джоном Брауном принимает решение о выходе из СевероАмериканского Союза. К Западному, или Аболяционистскому Союзу присоединяются другие северные штаты. Массовые уличные демонстрации в Нью-Йорке, собрания штатов Нью-Йорк и Нью-Джерси под давлением почти миллиона митингующих принимают решение о присоединении к аболяционистским штатам.

Нью-Йорк становится столицей Северной Коалиции штатов, а её президентом — виднейший из аболяционистских политиков, кандидат в президенты Североамериканского Союза на выборах 1860-го года — Авраам Линкольн.

Новое правительство Северной Коалиции принимает на первом же своём собрании, под решительным давлением представителей западных штатов закон о безусловной отмене рабства и запрете какого-либо рода деятельности в пользу рабовладельцев — розыск, задержание и возврат беглых или бывших рабов — на всей территории Северного блока. Правительство в Вашинтоне немедленно реагирует угрожающим ультиматумом, а затем начинает военные действия. Таким образом, гражданская война в Североамериканских штатах неминуема, но..

Уже на следующий день Конгресс Освобождения (официальное наименование конгресса аболяционистских штатов) принимает закон, по которому каждый, взявший в руки оружие "для защиты данных богом естественных прав, свободы и человеческого достоинства" получает права гражданина страны, включая право на свободный участок земли — гомстед.

Соотношение числа жителей юга и иммигрантов в таком варианте развития истории — ещё более в пользу Севера, настрой иммиграции — более радикальный, новая политическая партия, созданная аболяционистами — либеральная — не связана с правящими кругами и проводит решительную политику, в особенности — безжалостную конфискацию имущества у всех рабовладельцев и их сторонников, с последующей передачей земельных участков нуждающимся, в том числе освобождённым рабам, а иное имущество — распродаёт на аукционах, что невероятно усиливает и обогащает класс промышленников Северо-Восточных штатов. В тылу южан вспыхивают восстания, пехота, набранная из горожан, ненадёжна, а блестящая южная кавалерия — немногочисленна. Война заканчивается взятием Вашингтона в 1863 году и капитуляцией СевероАмериканских штатов. Новое государство, возникшее на месте САСШ, принимает существенно более демократическую конституцию, чем прежняя...

Можно продолжать и далее развёртывать ту цепь последствий, которые появились бы в случае успешной реализации замысла "Грейт Истерн".

Например, более быстрое, чем в нашей истории, разорение французского крестьянства ускорило промышленное развитие Франции — одновременно с расширением колониальной политики Наполеона III.

Политика Второй Империи была бы ещё более авантюристической и вызывающей — так что неоформившийся в нашей истории союз между бисмарковской Пруссией и пореформенной царской Россией стал бы неизбежностью.

Несмотря на восстановление Континентального антифранцузского Союза война между Пруссией и Францией ещё более вероятна. Поражение Второй империи ещё более неизбежно.

Проигранная война с Пруссией привела к гораздо более решительному выступлению городского пролетариата(значительно большего числом и намного более обездоленного, чем в нашей истории). А существенно уменьшившееся и обедневшее крестьянство оказало гораздо меньшую поддержку правительству Тьера. Коммуны Лиона и Марселя присоединили свои военные силы к колонне Гарибальди, шедшей на помощь Парижу из Швейцарии, и блокада версальцев снята.

В октябре 1871 года, после бегства буржуазного правительства в Бретань, новоиспечённая Германская империя приставила к виску Коммуны ультиматум — либо немедленная оплата контрибуции, либо восстановление "вменяемого правительства", то есть буржуазного...

Честно говоря, мне сложно представить, чтобы ответила бы на такое требование Коммуна и что могло произойти дальше. Но скорее всего, коммунары ответили отказом, народ Франции поднялся бы против интервентов, а пруссаки впервые тогда на своей шкуре почувствовали, что такое массовая народная война. Победа или поражение ждало бы Коммуну в таком варианте событий — всё равно привычный нам облик Европы исчез.

Или вот ещё некоторые из последствий более раннего начала строительства крупнотоннажного флота. На два поколения раньше — к 1870-м годам произошёл бы рывок в области военно-морских вооружений — появление кораблей дредноутного* класса. Невозможность строительства таких судов странами-аутсайдерами отделяло их от великих держав так же надёжно, как сейчас — необходимость в реализации собственного "атомного проекта". И контролировать такого рода отрыв было бы гораздо легче. Гораздо быстрее из-за этого завершился бы первичный раздел мира, а значит, Германия оказалась бы в гораздо большей мере обделена в колониальном захвате. И так далее..

__________

* — "Корабль дредноутного класса" не стоит ни в коем случае воспринимать как синоним "дредноута"! Совершенно правы те из читателей, что указывают — конкретное воплощение технического совершенства эпохи пара — линкоры — есть такая же историческая случайность, как и атомная бомба — воплощение технического совершенства эпохи электричества.

Но создание гражданских судов столь крупного водоизмещения неизбежно — как и в нашей истории — повлекло бы за собой и пересмотр основных принципов кораблестроения. Обязательно нашедших бы своё отражение и в военной сфере. От каких принципов при создании больших военных кораблей отталкивались бы их создатели, каково бы было их назначение — сказать невозможно. В зависимости от выглядящих наиболее переспективными разработок в общей и отдельно, в военной областях техники.

Например, если бы идеи графа Цеппелина реализовались бы чуть ранее, огромные морские военные суда могли бы быть носителями боевых дирижаблей.

Боевые дирижабли в конце 19-го — начале 20-го веков совершенствовались исключительно быстрыми темпами. Возможно, что авиация классического для нашей истории образца тогда бы имела гораздо меньше шансов на успех, оставаясь — по крайней мере до появления аэропланов со скоростями свыше 200 км/ч — лишь технической экзотикой. Вроде современных мотодельтапланов. А потребности военно-морского флота создали бы множество вариантов применения дирижаблей — и отточили бы под это многообразие форму и назначение крупнейших военно-морских единиц.

Над такими кораблями, надо полагать, пронзали небо многочисленные тонкие надстройки-мачты, служащие для надёжного причаливания и обслуживания парка дирижаблей. Ближе к центру корабля высились башни с основным оружием корабля — тяжёлыми дирижаблями-бомбовозами, способными нести бомбу весом в тонну и прицельно ударить ею с высоты более трёх километров. Достаточно для утопления любого военного корабля. Или уничтожения целого берегового укрепления.

Вдоль бортов устанавливались меньшие башни-причалы для дирижаблей иных классов — разведчиков, перехватчиков вражеских дирижаблей, охотников за малыми кораблями. Издалека такой корабль выглядел, наверное, как увешанная новогодними шариками ёлка — с пирамидальным расположением надстроек, возрастающими от оконечностей корабля к центру башнями-ветками, и горящими габаритными огнями сигарами боевых воздухоплавательных судов.

Оборонительное вооружение опиралось бы, скорее всего, на многоствольные реактивные установки — больший разброс ракет по дальности при стрельбе по довольно крупным целям, таким как дирижабль, малозначим. Зато ракета при меньшем занимаемом под установку месте (меньших потребных для обслуживания внутрикорабельных коммуникациях) даёт заметно больший поражающий эффект.

При тех же, что и у известных нам дредноутов линейных размерах и водоизмещении, получаем совершенно иной тип корабля. С совершенно иными требованиями к вооружению и абсолютно не совпадающей тактикой применения.

Попробуйте вообразить картину столкновения таких морских армад! "Дуэль новогодних ёлок". Или "сражение рождественских игушек". Для нас величайшие военно-морские сражения начала 20-го века в подобной альтернативе, думаю, выглядели бы, мягко говоря, непривычно.

Но вот, например, какой из двух флотов — привычный нам строй линкоров или многоколонный ордер "новогодних ёлок" вышел победителем, если неким невероятным образом произошло бы их столкновение — слёту сказать нельзя.

Мне почему-то кажется, что носители дирижаблей имели бы преимущество первого удара. А линейные корабли нашей истории не имели от такого удара — с высоты — никакой защиты. Корабли-"ёлки" улепётывали от преследующих их дредноутов, поднимая раз за разом в воздух возращающиеся после вылетов на бомбардировку преследующего противника дирижабли-бомбардировщики. Линкоры бы гнались следом — и тонули бы, тонули под сверхтяжёлыми бомбами. В условиях открытого моря — скорее всего, линейный флот известного нам облика потерпел бы полный разгром.

Эти домыслы я привёл, чтобы проилюстрировать мысль о том, что привычный нам путь развития техники вовсе не обязательно приводит к созданию в одинаковые отрезки времени наиболее совершенных видов технических средств. Конечно, доказательство малоубедительное, но я надеюсь, что технически развитая фантазия подскажет читателю ещё более интересные образы параллельного и возможно, опережающего развития технического развития мира.

Одно-единственное воплощение технической идеи, появившись не с запозданием, как в привычном нам мире, а на полсотни лет раньше — и на сколько ускорилось тогда бы социальное развитие мира! А ведь таких изобретений, открытий, технических решений были десятки, сотни, и по мере расширения границ технического роста их число увеличивается. Каждая необрубленная ветвь технического развития влекла за собой гроздь новых, заранее непредвидимых последствий и новых технических изобретений, в их числе, увеличивая отклонение от известной нам картины мира.

А вот обратный пример появления из вроде привычного, устоявшегося явления нового свойства, новой возможности, изменившей мир настолько, что мы не мыслим его иным.

Ведь если не смешная ошибка одного учёного, мы бы жили в совершенно другом мире.

Современная техническая цивилизация основана на свойстве движения электронов в металле. На электрическом токе. Всё, что окружает нас, всё, чем мы пользуемся — здания с их высотой, освещением и отоплением, домашние удобства и развлечения, транспорт и связь, производство всех продуктов и выращивание пищи — всё немыслимо без широкого применения электричества во всех возможных формах и сочетаниях.

Минеральные удобрения? Электрохимические процессы синтеза аммиака из воздуха и выделения фосфатов из минеральных соединений.

Одежда? Автоматические электрические ткацкие станки. Прядильные станы. Начиная от обработки текстильного сырья или производства синтетических волокон — до электрических швейных и раскроечных машин, изготавливающих готовое платье.

Книги? Полиграфия с начала двадцатого века во всё большей степени автоматизировалась — и следовательно, во всё большей степени определялась электрическими процессами. А в последние десять лет книги вообще уходят в "виртуальную" — читай, электронную среду.

Захотелось съездить в отпуск в экзотическую страну? Авиация немыслима без электричества. Всё, от лёгких сплавов и точных электрических станков для их обработки и заканчивая паутиной "электрических нервов" сложных управляющих систем громадных воздушных кораблей — это результат применения свойств электричества. Без этого в тропический рай пришлось бы собирать караван, долго добираться до морского порта, там грузить всё на корабль, изрыгающий дым из железного чрева, долго плыть на нём, изнемогая от духоты в трюмах и морской болезни, затем, прибыв в порт далёкой страны, вновь собирать караван (механических средств передвижения по суше нет или они очень дороги — паровики — так что лошадки, ну или верблюды там, ослики...) и добираться до намеченного места отдыха. Однодневный перелёт в Хургаду? А месячную экспедицию не желаете? Не желаете.

Электричество привычно. Мы не представляем жизни без него и свысока поглядываем на людей прошлого, корябавших при свете лучины плохо выделанные пергаменты или серую, без применения качественной химической отбелки, бумагу. Они, глупые, не знали такой простой вещи — электричества.

Не знали? Да электрические свойства были известны ещё древним шумерам, отлично применявшим их для создания тонких покрытий — гальванопластики, по-современному.

Ещё в ранней античности не вызывало никаких сомнений, что небесные молнии и крошечные разряды, пробегающие по шерсти, натёртой янтарной палочкой — одно и то же! Само название электричества восходит к греческому "электрон" — слову, означавшему янтарь. Знать, получается, знали, но не пользовались — а почему?

Да потому, что мощных источников тока не было. Что только не перепробовали, всё одно — дальше балаганных фокусов с искрами не шло. Даже созданные в 16-м веке "лейденские банки" — первые конденсаторы — не помогли. Слишком ничтожным было воздействие тех слабых токов, что получались, чтобы исследование электрических явлений привлекло внимание учёных.

Поэтому теория электрических явлений практически не развивалась, оставаясь такой же околонаучной экзотикой, как сейчас — парапсихология. Среди энтузиастов, увлекавшихся "электронаукой", царили самые дикие суеверия и нелепые теории. Как и сейчас в парапсихологии, дилетанты, среди которых было немало учёных-гуманитариев, не имевших систематических знаний в точных науках, предлагали свои концепции, зачастую взятые из случайного явления, для обьяснения природы электричества. А множество шарлатанов охотно спекулировала на их именах, дурача головы доверчивой публике ссылками на авторитет "действительных докторов наук", "истинных профессоров". Только вот не упоминали, что это были професора ботаники или действительные доктора юридических наук...

Такая же история случилась и с достопочтенным профессором физиологии, доктором медицины Гальвани. Перед одной из лекций, на которой он собирался продемонстрировать студентам препарирование лягушки, в аудитории проводились физические опыты и на металлическом столе остался электроскоп — прибор для демонстрации электрических явлений. Случайно коснувшись отрезанной лягушачьей лапки заряженным проводком, Гальвани заметил, что лапка дёрнулась. Но что удивительнее всего, сокращения продолжались, даже когда машина оказалась совершенно разряжена! Значит, электрические явления возникали внутри самой отрезанной лягушачьей конечности.

Заинтересовавшись этим явлением, Гальвани провёл ещё несколько опытов с электрическими машинами и отрезанными, автономными органами животных. Поразительно! Сердце, к которому прикасались металлическим незаряженным контактом, билось, сжимались и разжимались отрезанные пальцы преступников, пытались ходить собачьи ноги.

Впечатлённый этим зрелищем, Гальвани породил собственную теорию электричества — теорию электрического тела. "Животный магнетизм" Гальвани означал, что все живые существа — суть тела электрические. Мы вырабатываем электричество, наши мышцы — это электромашины, через которые идёт ток, выполняя работу движения. Если же к обнажённой мышце прислонить металлический контакт, электричество "стекает" по нему, вызывая рефлекторные сокращения. Вывод — гармонизируя "истечение" электричества в организме, его можно исцелить. Множество жуликов от медицины (а в медицине тогда они были в большинстве) немедленно бросились лечить несчастных страдальцев "новым, истинно научным способом" "животного магнетизма" по-Гальвани.

Конечно, рано или поздно ажиотаж вокруг нового всеисцеляющего метода спал бы, как это случалось с периодичностью примерно в десять лет, и мы бы и дальше жили в мире, где истинные ученые занимаются только достойной того механикой или физикой — мире пара, летающих шаров и оптического телеграфа. Можно только гадать, как бы всё это выглядело к современному моменту, одно можно сказать совершенно точно — ничего из того, к чему мы привыкли, не существовало бы.

Но тут вмешался ещё один случайный фактор. Этим случайным фактором была яркая антипатия достопочтенного профессора физики и великолепного экспериментатора — доктора физических наук Вольта — ко всяким шарлатанам. То, что какие-то недоучки от медицины полезли в его область и осмеливаются судить о физике, не умея рассчитать даже ветряную мельницу, в конце концов настолько его взбесило, что Вольта не поленился повторить опыт Гальвани. И с громадным удовлетворением убедился в своей правоте — дилетантам нечего делать в точных науках. Никаких автосокращений в чистом, выверенном эксперименте не возникало. Прикосновение металлическим предметом не вызывало "истечения животного тока", не приводило к автосокращениям. Опыт Гальвани повторялся только в том случае, если препарированное животное лежало, как в случае у Гальвани, на столе, обитом железом, а прикасались к нему медной иглой!

Вольта методично проверил свои выводы и доказал: достаточно соединить два разнородных металла — например, медь и железо — и между ними начинает течь слабый ток. Из этой суммы металлов, а вовсе не из животных тканей, брался разряд, заставлявший дергаться иссечённые мышечные ткани. Вольта добился публикации своих опытов в достаточно авторитетном научном издании, в преамбуле подчеркнув, что теперь всякая нелепая шумиха, поднятая вокруг физики "разными дилетантами от клистира" наконец-то прекратится. Эта статья привела к полувековой "войне" между сторонниками "животного" и "металлического" магнетизма. А ещё она послужила основанием для начала широких исследований свойств электричества.

Первые же проверки опытов Вольта показали — свойство "испускать" электрический ток парой металлов легко масштабируется. Если сложить вместе не два листика медь-цинк, а поочереди — медь-цинк-медь-цинк четыре, шесть, восемь... то и сила получаемого тока увеличится в два, три, четыре... сколько угодно раз. Первые большие батареи электротока, собранные из сотен пар, получили название "вольтовы столбы". И они уже давали не скромные искорки. Сила тока, даваемая такими устройствами, творила чудеса. Она плавила металл, поражала ударом прикоснувшихся к контактам, заставляла светиться воздух.

Исследователи получили в свои руки чрезвычайно удобный и очень мощный инструмент для воздействия на самые глубокие свойства вещества. Очень скоро выдающийся английский химик Дэви (ещё одна совершенно случайная личность в истории науки, своей научной карьерой обязан тому, что вовремя "примазался" к ещё одному научному курьёзу — очередному ажиотажу вокруг нового "чудодейственного" медицинского средства — закиси азота) смог многократно усилить силу тока, собирая отдельные столбы в последовательные ряды.

Феерическая череда открытий новых металлов с поразительными свойствами — натрий, калий, кальций — выделенных из считавшимися неделимыми веществами едких щелочей, демонстрация электрической дуги, названной в честь первооткрывателя "металлического" электричества вольтовой — начало ХIХ века отмечено взлётом научных открытий в области электричества, отразившемуся на всех сторонах жизни европейского общества.

Металлургия, химия, машиностроение были затронуты в первую очередь и стали основой промышленного переворота, который к началу ХХ века стали называть "второй промышленной революцией".

А в двери лаборатории Дэви уже стучался робкий поклонник его таланта — скромный клерк Фарадей. Совершенно случайно великий химик обратил внимание на ещё одного просителя из десятков, ежедневно обивавших его порог, и взял к себе на работу. Тем самым распахнув дверь открытиям в области электромагнетизма, привёдшим к созданию генераторов переменного тока — основе современной энергетики.

Так последовательная цепочка редких совпадений привела как к появлению самого средства исследовать электрические явления, так и к непомерно быстрому прогрессу знаний в этой области, менее чем за пятьдесят лет создав совершенно новый фундамент для всего здания науки — электродинамика и переодическая система элементов, без которых невозможна даже мысль об исследованиях атома и квантовых явлениях, теория Энштейна и современная космогония. Случайные моменты в техническом развитии, как показывают эти примеры, могут сыграть решающую роль и предопределить весь последующий ход исторических событий.

Конечно, имеет ли вообще смысл гадать о возможностях неслучившегося, не стоит ли ограничиться данной нам действительностью? Зачем нужны все измышления о том, чего никогда не будет, раз этого никогда не было? На моё счастье — потому что я сам не смог бы так внятно ответить на такой вопрос — есть в нашем прошлом у одной из лучших наших писательниц Валентины Журавлёвой рассказ "Приключение".

"— Вот так оторвется от реальности модель несуществующего мира... — Я покрутила трубкой в воздухе. — ...Оторвавшись, она попетляет, а затем... — трубка решительно пошла вниз, к столу, — ...а затем вновь пересечется с плоскостью реального мира. Где-то далеко впереди строящейся дороги. И здесь, на линии пересечения, несуществующие открытия несуществующего мира прекрасно совпадут с реальными открытиями реального мира. Мы прорвемся на сотни лет вперед. А может быть, и на тысячи. Я не знаю, какие открытия будут при этом сделаны. Они покажутся нам таким же волшебством, каким показались бы открытия двадцатого столетия античным философам. Быть может, мы сумеем сконденсировать фотонный газ и получим жидкий свет. Его можно будет зачерпнуть рукой, взять в ладони — вот так, он будет переливаться, в нем будут мерцать теплые лучистые огоньки, и рядом с этим живым светом бриллиант покажется серым булыжником... А может быть, мы откроем структуру электрона, проникнем в глубь элементарных частиц и еще дальше — в недра той неведомой пока формы материи, из которой построены электроны, протоны... Так или иначе это будут чудесные открытия, и стоит жить, чтобы делать их."

Журавлёва не стала (не было в том нужды!) развивать свою мысль дальше — на общество, на социальные эксперименты — но что мешает уже нам, сейчас, представить себе мир, в котором внутренняя логика событий, подобная во всём внутренней логике нашего прошлого, повела всё же к более сложным социальным изменениям, чем случившееся в нашей истории? Может быть, увидев, что наше настоящее не единственно возможное, мы перестанем мириться с его отвратительными причудами и тогда и в нашем будущем что-то изменится к лучшему?

Начало.

2004 год. Более 600 тысяч километров пустоты от Земли. Медленно вращающаяся глыба металла, вокруг неё множество мелких металлических обломков, хаотично мельтешащих в пространстве. Оплавленная поверхность неровна. Это просто обломок планетарного правещества, астероид. Астероид Апофис.

В глубине астероида — пустое помещение. Оно выглядит как низкий вытянутый эллипсом зал, к потолку поднимаются с пола стрельчатые арки, делящие пространство на открытые пустые отсеки. В нём, кажется, никого и ничего нет, кроме клубов то ли тумана, то ли дыма, колышащихся и расплывающихся в тускло-синеватом свете. Но здесь есть гравитация, почти равная земной, и подобный земному составом воздух, только более разреженный.

В сплошных стенах прорезаются узкие тёмные щели. Из них в помещение проскальзывают люди. Не очень высокие, стройные, гибкие тени тают в неверном свете, теряясь в нём. Голубоватая кожа почти сливается с бликами стен. Возможно, это плотнооблегающие костюмы, закрывающие и лица. Люди собираются, расходятся небольшими группами, переходят с место на место. Вряд ли можно их сосчитать в таком неуютном, веющем холодом подвале металлической глыбы. Однако известно их число — всего осталось 73 человека, а прийти сумели 59. Но нет гула человеческих голосов, который сопровождает многолюдство. В зале звучит то один высокий голос, как будто выпевающий короткие аритмичные мелодии. То его подхватывают несколько разнотональных мелодий, сплетаясь в подобие симфонии. И вновь одинокий поющий звук. Всё длится недолго, по часам — минут 6-7. Люди внезапно начинают расходиться, ныряя в отверстия входов. Какое-то решение принято.

Первая точка.

Англо-бурская война вызвала подьём внимания к социальным темам во всём мире и оказала влияние на всю историю ХХ века. Достаточно перечислить трёх человек из разных стран, роль которых в судьбе своих стран считается немалой и чьи представления о жизни и репутация обязаны участию в этом конфликте — Черчилль, Махатма Ганди и Гучков.

Самым популярным произведением во Франции стал "Капитан Сорви-Голова" — повесть о молодом французе, сражающемся на стороне буров. Кроме захватывающих приключений юных французов и буров, в "Капитане Сорви-Голова" мельком упоминаются и аборигены Африки — "кафры". Конечно, только и мечтающие встать под знамёна отважных французских волонтёров, но слишком тёмные и недалёкие, чтобы совместно со всеми свободолюбивыми народами сражаться с мировым агресором — Британской империей.

В нашей истории зулусы не приняли участия в войне, но после восстали против политики захвата англичанами наиболее плодородных земель и были расстреляны пулемётами. Именно об этих событиях писали: " Пулемёты положили конец тактике плотного пехотного строя — если даже зулусы, способные вихрем и не теряя плотного строя щитов, промчаться несколько минут, не преодолели завесы пулемётного огня, то и любая другая пехота погибнет также бесславно и бессмысленно."

Соединив три эти предпосылки — романтическо-демократически настроенную европейскую молодежь, смутное брожение и недовольство скотоводов-зулусов и массовое применение новых видов оружия и форм организации войск — получим первый узел новой истории.

Среди волонтёров были русские — один из них, уже упомянутый Гучков, стал впоследствии видным кадетским деятелем. Причём популярность его обусловлена именно участием в англо-бурской войне. Русских добровольцев было немало. Кто-то не вернулся, пропал в безвестности. Назовём ещё одного активного молодого и романтически настроенного русского офицера — Архипова.

Особенностью участия добровольцев, сражавшихся на стороне буров, была их практически полная автономия. Буры не понимали причин поведения добровольцев, относились к ним настороженно, не включали в свои части и не снабжали — но и не мешали им действовать на свой страх и риск. Волонтёры сами покупали или добывали себе всё им необходимое — от оружия и боеприпасов до транспорта и питания. Обьединяясь в небольшие группы — по национальному признаку или по политической близости — они действовали в интересах буров как разведывательно-диверсионные отряды. Волонтёрам пришлось искать союзников помимо буров — их участие в сопротивлении зулу английской колониальной политике становится вполне возможным.

Группа волонтёров, в которой сражается Архипов, обьединилась вокруг трёх французов — пожилого и двух юношей. Это решительные и самостоятельные люди и к ним присоединяются также решительно настроенные и дерзкие ребята.

В начале 1901 года буры терпят поражение за поражением. Опираясь на железную дорогу, англичане создают подавляющий перевес в силах и гонят медлительных и зарывшихся в обороне буров всё дальше. Попытки перерезать коммуникации англичан вблизи линии фронта встречают подготовленную оборону, а кавалерийский рейд по дальним тылам перехватывают превосходящими силами кавалерии. Поражение буров неизбежно, если они не сменят тактику. Командиры отряда "парижан" предлагают прорваться в Наталь малыми силами и развязать партизанские действия на коммуникациях. Командование буров убеждено, что это невозможно — Наталь английская колония, и её население настроено против буров. "Парижане" возражают — Наталь африканская земля и её население ненавидит англичан. Отряд при помощи проводников-зулу переходит в Наталь и начинает действовать, прячась в краалях африканцев.

Наталь глухо гудит — английские фермеры, которым правительство передало земли африканцев, увеличили поборы после начала войны. Начались конфискации скота — самого ценного имущества зулусов — для британской армии. В городах разорённые земледельцы и скотоводы, вынужденные работать за гроши на разоривших их англичан, принудительно вербуются в трудовые части, где отсутствует снабжение, люди умирают от голода, а попытки добиться хотя бы продовольствия и лечения рассматриваются как бунт и караются по законам военного времени — причем англичане ввели коллективную ответственность и за просьбу одного зулуса дать им питание, иначе они не смогут дальше работать, расстреливают всю команду — больше сотни человек, "в назидание" (реальные события).

Старший из французов — грамотный политик. Выказывая уважение к старейшинам родов, он стремится обьединить вокруг отряда те группы зулусов, которые уже вышли из-под контроля племенных вождей, связанных с колониальной администрацией. Это, в первую очередь, набирающая силу мессианско-христианская секта "Чёрного Дома". В основном она включает в себя активную и разоряемую англичанами часть скотоводов-зулу, желающих восстановления прежней независимости зулусов — свободного выпаса скота. Ещё решительнее настроены безземельные рабочие английских пригородов — их согнали с земли, когда они не смогли выплачивать грабительскую ренту арендаторам-англичанам, и для них независимость — это восстановление прежней земельной собственности, восстановление самостоятельной жизни, как они себе представляют, в противовес той униженной подневольной участи, на которую их обрекли. В нашей истории восстание зулусов было оттянуто колониальной администрацией, щедро раздававшей подарки и награды родовой аристократии. Те, в свою очередь, обращались к истории зулусов, столетиями враждовавших с бурами-захватчиками. Так английской администрации в нашей реальности удалось не допустить выступления зулусов одновременно с войной против буров.

В другой реальности "парижане", получая достоверные сведения и присоединяя к себе небольшие группы зулусов, в первую очередь христиан, не подчиняющихся власти племенных вождей, развернули, в ответ на английский террор на территории бурских республик — массовое сожжение ферм, угон или расстрел скота, концентрационные лагеря для населения (реальная история) — террор против английских землевладельцев-арендаторов. Горели фермы, падали убитые мужчины, женщины и дети пешком уходили по дороге в городки Колонии — но городки, ставшие центрами сбора английской милиции, обкладывались партизанскими постами, продовольствие в них не пропускали, англичане должны были сдаваться на милость восставших зулусов либо ждать помощи от регулярных войск, которых в провинции было мало и которые из-за действий партизан также оказались без связи и снабжения.

Отряд после первых ударов стал расти на глазах, кроме сотен зулусов к нему стали подтягиваться и другие волонтёры, настроенные расквитаться с англичанами за всё, что они творили. В тылу английской армии начинался хаос.

В примерно то же время к партизанским действиям перешли и остатки бурских армий.

Несмотря на действия карателей, в реальной истории Англия была вынуждена через год пойти на переговоры с разгромленными бурами и признать часть их требований, в том числе и широкую автономию буров. Одной из причин стала невозможность дальше содержать огромный экспедиционный корпус — против буров, численостью двести тысяч человек всего населения пришлось бросить полумиллионную армию! (Реальные цифры). В другой истории кризис английской армии начинается гораздо раньше, большая часть её, вместо того, чтобы блокировать и уничтожать бурских партизан, разворачивается на более опасного врага — а с бурами заключается перемирие, основанное на угрозе всеобщего восстания "кафров" против "белых". Бурские лидеры, устрашённые размахом начавшегося движения, согласны на английский протекторат, а англичанам нужны буры-стрелки, чтобы бросить их против зулусов. Южно-Африканский Союз возникает в 1902, а не в 1920-х годах. Политика апартеида начинается гораздо раньше известной истории. Англо-бурская война перерастает в англо-зулусскую, война захватническая порождает войну на истребление — таков итог империалистической политики, провозглашаемой и откровенно проводимой правящими кругами викторианской Британии.

В Натале боевые действия принимают всё более ожесточённый характер. Английская армия сжигает африканские краали вместе с зернохранилищами, убивает скот, расстреливает или угоняет на каторжные работы всех взрослых мужчин, отбирает детей и отдаёт их в рабство на английские фермы вместо взрослых, которых гонят за пределы Наталя (реальные действия английских карателей при подавлении волнений зулусов в Натале в 1906 году).

Однако в отличие от нашей истории, когда растерянные и беспомощные племенные вожди, потрясенные резким изменением политики англичан и их отношения, в первую очередь, к себе, по сути дела подставили ждавших их приказа взрослых мужчин-импи под уничтожение. (Вожди собрали все отряды в одном месте, "чтобы легче было командовать", и ждали, когда придут англичане, "чтобы сразиться с ними, а после договориться, как мужчины с мужчинами"). В иной истории племенные вожди скомпрометировали себя открытым сотрудничеством с англичанами гораздо раньше, выдавая английским войскам партизан и прося защитить их от мести своих соплеменников, поэтому вместо весёлого и интересного расстрела беспомощных против шрапнели, пулемётов и разрывных пуль зулусов ("Мы славно поохотились на кафров" — слова командующего англичан полковника Эльтона, награждённого за эту "охоту" орденами и получившего звание генерала. Реальная история.) развернулась тяжёлая и кровопролитная для обеих сторон партизанская война, в которой отряды зулусов, под командованием европейских волонтёров, умело использовали сложный рельеф местности: Наталь — страна холмов, покрытых редколесьем, с довольно многочисленными небольшими речками, текущими в заросшим густым кустарником долинках, дорогами, проходящими между небольшими фермами и поселками через частые и узкие перевалы между холмами — идеальная местность для мобильных диверсионных отрядов. Зулусы славятся тем, что способны к быстрым и долгим пешим переходам — преодолеть за день сто километров и вступить сходу в бой — норма военной подготовки взрослого мужчины, а военную подготовку должен был пройти каждый мальчик, если он хотел стать мужчиной.

К 1903 году англичане убедились в невозможности уничтожить восставших военными мерами — для подавления востания использовали дипломатию. Англичане привезли с острова Святой Елены последнего короля зулусов, подписали с ним мир, по которому зулусы должны были оставить Наталь и отступить на север. (Там в "нашей" истории находится независимое королевство Свази, созданное много позже, но при подобных обстоятельствах). Одновременно англичане договорились с португальскими властями и ввели войска в португальскую колонию Мозамбик, через границу которой тёк в Наталь ручеёк оружия и боеприпасов. Через племенных вождей и посланных к повстанцам отпущенных пленных передали — "Или восставшие согласятся на условия мира, или все женщины и дети, захваченные английскими войсками и загнанные в концлагеря, будут убиты".

Руководство восставших создало Регентский Совет при отсутствующем короле: большинство в нём было у новых племенных вождей, избранных в ходе восстания. Белые командиры имели совещательный голос. Регентский Совет принял решение: — "Когда англичане освободят их женщин и стада, уйти на север, но не в горный Свазиленд, а дальше, к берегам Великих африканских озёр, где англичане ещё не имеют власти." Осенью 1903 года, по цветущей весенней саванне, народ зулу уходил в изгнание... Волонтёры вынуждены были уехать.

В начале 1904 года Архипов вернулся в Россию. На волне роста антианглийских настроений, подогреваемых "дальневосточным вопросом", он оказался в центре внимания общества. Дополнительную остроту ситуации придавала его жена — "зулусская принцесса".

Дочь одного из младших сыновей Кечъвайо, в возрасте одиннадцати лет её пытался обесчестить англичанин, которому английское правительство передало земли её рода. Род её отца сопротивлялся поборам и англичанин стремился сломить или спровоцировать их. Попытка изнасиловать любимую дочь вождя была такой провокацией, но она ему дорого обошлась, Умансуни вспорола ему брюхо ножом. Англичанина еле откачали, род Умансуни изгнали из родных мест, отобрав судебным штрафом практически весь скот. Понятно, что многие мужчины этого рода вынуждены были отправиться на заработки, в том числе и в бурские республики. Понятно, что некоторые из них с радостью влились в группы волонтёров — те не относились к ним как к рабам, как буры. Понятно, что именно к краалям изгнанников вывели отряд проводники-зулусы, ушедшие из них на заработки и уверенные, что их кровные родственники укроют партизан и помогут убедить других зулу присоединиться к борьбе против ненавистных англичан.

Бедные краали на окраинах Наталя уже несколько лет как стали оплотом Эфиопской церкви Чёрного Дома — занесённое из городов Наталя мужчинами, ходившими на заработки новое религиозное учение бескомпромиссно отвергало власть белых пришельцев над Африкой, и зажигало сердца изгнанников. Умансуни, умная и страстная девушка, много говорившая со старшими и выучившаяся читать ещё до изгнания, была одной из опор антианглийского сопротивления — это привлекло к ней ненависть того англичанина, пытавшегося сломить её волю грубой силой и нарвавшегося на нож — а после изгнания, когда ей пришлось убедиться, что все англичане заодно и справедливости от них не добиться — сделало одной из ярчайших проповедников Чёрного Дома, в её понимании ставшего новым объединением, более решительным и не зависящим от племенной принадлежности, всех чёрных африканцев. По сути дела, именно она, узнав о намерении европейских волонтёров вторгнуться в Наталь, со своей стороны призвала их. Посланцы, обещавшие "парижанам" помощь и укрытие со стороны зулусов, говорили её голосом.

Первоначальная идея Умансуни — натравить одних демонов на других, в непосредственном общении сменилась сначала удивлением — волонтёры неожиданно оказались слишком "понятными", близкими, потом жгучим любопытством — как такие странные "белые" могут быть? — затем перешедшим в чувство единства с этими "неправильными" белыми, которых вела та же жажда справедливости.

Такое сильное чувство для молодой и сильной девушки не могло остаться обезличенным, отстранённым — Умансуни должна была полюбить и она, безотчётно, выбрала Архипова. Он, единственный русский из отряда, поэтому державшийся несколько наособицу от остальных бойцов, военный командир — единственный в отряде профессиональный военный (хотя старший "парижанин" имел несравнимо больший боевой опыт, но его роль в отряде была ближе к роли политического руководителя) — по своему положению и чувствам был наиболее "родственнен" — она тоже была наособицу среди соплеменников и в некотором смысле была их вождём.

Умансуни старалась не открывать свои чувства, но эмоции юной девушки прозрачны для окружающих, поэтому никто особо не удивился, когда Умансуни решила идти в рейд вместе с воинами. Для зулу такая практика была принятой — женщины постоянно сопровождали воинов, в первую очередь, чтобы готовить еду и ухаживать за ранеными — но те же традиции предполагали, что женщины имеют мужчину — и незамужние девушки воинов не сопровождали (что довольно мудро).

Поэтому намерение девушки отправиться с мужчиной в поход было по сути равнозначно обьявлению о своих чувствах и согласие родных девушки фактически было помолвкой. С юной пророчицей всё было конечно, сложнее — её желание, в отличие от желания простой девушки, затрагивали множество людей — она была из знатного королевского рода, широко известна и добилась уважения к себе со стороны большинства последователей Чёрного Дома — поэтому её помолвка, по сути, означала военный союз с волонтёрами.

Совет старейшин, спешно собравшись к краалю её отца, был под сильнейшим влиянием сторонников войны с англичанами и состоял преимущественно из пострадавших родов, чьи воины давно ожидали только возможности открыто выступить.

Архипов поначалу не испытывал к юной принцессе столь же сильных чувств — девушка, конечно, обратила на себя внимание всего отряда, но для него эта красивая и властная дочь вождя оставалась чужой. Умансуни не стала навязывать ему своё присутствие — в рейдах с отрядом она стойко сносила трудности и умело заботилась о всём отряде — но только слепой не мог заметить, что больше всех она заботится об одном. Мужество, ум и решительность девушки вызывали общее уважение, а её гордость и страстность, несмотря на намерение Архипова не поддаваться "всяким глупостям", восхищали романтически настроенного русского юношу.

Когда выжившие волонтёры стали собираться на родину, Умансуни наконец прямо сказала Архипову, что поедет с ним. Девушка уже завоевала его сердце, но везти её в далёкую чужую страну, оторвав от родных, через множество опасностей — он, втайне уже преклонявшийся перед прекрасной принцессой, не хотел подвергать её таким испытаниям ради своих чувств, казавшимися ему слишком простыми, недостойными такой замечательной девушки.

Попытавшись обьясниться, молодой волонтёр услышал простой вопрос: — "Почему ты не можешь остаться с нами?"

— " Я навлеку на вас беду. Англичане не успокоятся, они будут искать меня!"

— " А меня!?"

— " Но как ты поедешь так далеко?"

— " Как твоя жена. Ты ведь знаешь, что по нашим законам мы давно вместе. Ты уважаешь наши обычаи, но живёшь по своим законам и ты честен с собою.. и со мною, и понимаешь, что обряд по обычаям моих отцов не близок твоему сердцу. А ты хочешь, чтобы и твои предки, и твои родные стали свидетелями твоего слова — но христианского священника можно найти."

Вторая точка.

В начале 1904 года они приезжают в Одессу. Великосветская суета вокруг необычной пары имеет последствием приглашение в Ливадию — пощёчина англичанам, но не придерёшься — приглашение от брата царя, Михаила, действительно заинтересовавшегося. Михаил сам женился позже на актрисе-француженке, с которой у него были долгие и близкие отношения — его интерес к такой необычной паре поэтому понятен.

Знакомство с братом царя позволило Архипову не только изложить свои выводы о военном деле, но и добиться создания — при покровительстве Михаила — испытательной станции, которая должна была стать полигоном для отработки идей Архипова. В Феодосии, в развалинах старой крепости, открывается школа юнг и испытательно-техническая станция.

В детстве Архипов был свидетелем испытаний планеров. Симферопольский врач Арендт построил несколько больших моделей и исследовал их способность держаться в воздухе. В нашей истории Арендт умер в 1893, не испытав свой большой планер. Весной 1894 он планировал отправиться в Коктебель.

В отклонённой истории он также не успевает выполнить замысленные полёты, но планер испытали мальчишки — одним из них был 13-тилетний Серёжа Архипов. Какой мальчишка не мечтает полететь, в те годы в России отмечены взлётом интереса к воздухоплаванию, многие мастерили самодельные крылья — а тут они уже готовые! Планер вытащили из сарая, собрали и стали прыгать с прибрежной скалы — на которой позже построили Ласточкино гнездо. Планер плавно опускал мальчишек с огромной высоты, а в море их подбирали с лодки.

В Натале Архипов применил свою любовь к воздухоплаванию, сшив простенький монголфльер. Шёлк, керосиновая лампа и жесть — достали через португальцев. Монголфльер поднимали для осмотра местности, для координации действий отрядов, для отвлечения внимания противника. По воздушному шару часто вёли огонь англичане. Парашют Архипов изготовить не сумел, не смог повторить и планер Арендта. Архипов пришёл к мысли о соединении двух способов воздухоплавания — воздушный шар поднимает планер, где тот совершает свободный полёт.

Ещё одним часто используемым в Натале приёмом борьбы стали самодельные бомбы — зулу традиционно используют тяжелые метательные копья, в соединении с копьеметалкой и укреплённой на древке бомбой получилось достаточно точное и дальнобойное оружие — снаряженную охотничьим порохом бомбу, сделанную из хорошо обожжённого горшка, набитого всяким металлическим хламом, воины из-за прикрытия (заросли кустов, скалы и валуны, просто впадина) могли послать в конные колонны англичан и отойти. Английская конница — основная сила англичан в борьбе с маневренными партизанами зулу — несла от этих бомб большие потери. Сама идея бомб и их создание — результат применения европейской тактики бомбистов, адаптированная к ограниченным возможностям. Получилось эффективное и дешёвое, массово изготовляемое оружие.

Нарастание напряжённости в отношениях крупнейших стран и одновременное усиление социальной борьбы вело к росту военных приготовлений: общее внимание было привлечено к конфликтным, особенно к военным вопросам. Начало русско-японской войны сделало военный вопрос основным из постоянно обсуждаемых. Это способствовало желанию Архипова поделиться мыслями и идеями, пришедшими к нему за два года натальской войны. Дневник, изданный в мае 1904, мгновенно разошёлся по стране, став популярнейшей книгой молодёжи.

Хотя в предисловии главной задачей называлось желание познакомить читателя с новыми способами и приёмами войны — разделы дневника даже выделялись по главам: "Аэростат", "Пулемёт", "Сигнализация", "Артиллерия", "Конный маневр", "Ручные бомбы" и т.д. — а в конце каждой главы говорилось о перспективах и направлениях дальнейшего совершенствования тематики, данной в разделе — но сами главы состояли из кратких, сильно перемешанных дневниковых записей и воспоминаний. Социальные идеи автора были выражены неявно, но отчётливо в множестве диалогов и коротких характеристик.

Военные идеи Архипова вкратце сводились к организации небольших, но технически хорошо оснащённых вооружённых сил, способных к гибкой обороне врассыпную, небольшими отрядами, прикрывающими друг друга и быстрой концентрации для перехода в контрнаступление на приведённого в замешательство противника. Эта концепция предполагала наличие совершенной оперативной связи, мобильного и удобного в эксплуатации транспорта, эффективной и быстрой разведки расположения противника — всего этого ещё не существовало, но различные предпосылки таких технических средств уже появлялись, и Архипов предлагал максимально ускорить создание и разработку таких технических средств, которые вели к предлагаемым целям.

Его предложения особенно удачно совпали с ажиотажем, возникшим вокруг первого успешного полёта аэроплана братьев Райт. Американская журналистика, уже тогда активно использующая принцип Жюля Верна "удивить и привлечь", сделала обсуждение этого события и его последствий всемирным. "Воздушное наблюдение и разведка" Архипова из умозрительных для большинства соображений — опыт самого Архипова для "военных авторитетов" и "общества" наглядным не был — стала очевидной и решаемой. Разработка российских средств воздухоплавания стала полагаться главной задачей феодосийской "станции". Соответственно к её работе привлекается большое число людей, технически грамотных и горящих желанием применить свои разнообразные замыслы для всеобщего дела.

Первым этапом в создании собственных аэропланов стало восстановление чертежей Арендта и создание связки "монголфльер-планер". Основной задачей стало значительное расширение возможностей и снижение уязвимости тактической разведки, производимой с привязных аэростатов.

К осени 1904 первые "привязные" планеры были испытаны. В ноябре формируют из состава старшего возраста школы юнг первый отряд планеристов-наблюдателей. Фактическим командиром отряда стал внук знаменитого феодосийского художника Айвазовского — 12-тилетний Константин Арцеулов. Следующий этап — создание "моторного" — с двигателем аэроплана. Нужно было выбрать двигатель и определить форму движителя. На тот момент в России мощных двигателей внутреннего сгорания не производили, примерно равными имеющимся двигателям внутреннего сгорания по мощности были паровые — двигатели внешнего сгорания — и электрические. Электротехника в России была развита несомненно лучше, были созданы довольно мощные электродвигатели. Но у электрических двигателей при несомненных плюсах был важнейший минус — либо необходимость в проводах — но это неприменимо к свободнолетающему аппарату — либо аккамуляторы — но они слишком тяжелы и ненадёжны.

Но есть один способ, тогда ещё не забытый — передача электроэнергии высокочастотным полем — метод Тесла. Молодые изобретатели, собравшиеся на феодосийской "станции", мечтают создать высокосовершенные и повсеместные, дешёвые летательные аппараты. Метод Тесла манит простотой и изяществом технического решения — оставить на земле громоздкий запас топлива и создать машину чистых аэродинамических форм. В конце 1904 года Архипов с молодой женой, недавно родившей сына, отправляется в Европу в "свадебное путешествие". После Парижа и Лондона они в начале 1905 года плывут в Нью-Йорк.

В конце 1904 года Морган и Вестингауз прекращают финансирование исследований Тесла, и в начале 1905 года Тесла продаёт большинство своих патентов, чтобы расплатиться с долгами и собирается заниматься только теорией — у него после расчёта остаётся довольно значительная сумма. Появление Архипова даёт новый точок мыслям изобретателя.

В нашей истории турбинами и радиолокацией он занимался по сути дела, в одиночку, для себя — но всё равно оказал большое влияние на дальнейшие исследования. Предложения Архипова должны были подтолкнуть его мысли в том направлении, в котором и так происходило развитие идей Тесла. Тесла — создатель электродвигателя переменного тока даёт обещание Архипову помочь в проектировании мощных и компактных электромоторов для аэроплана и расчёте энергопередающих установок.

Третья точка. Появление значительного расхождения.

9 января в Петербурге начинаются события Российской революции.

К этому моменту недовольство в офицерских кругах значительно возрастает. В октябре 1904 года казачий корпус генерала Мищенко начал рейд по тылам японской армии. Хотя захватить Инкоу — главную тыловую базу наступающей армии японцев не удалось, но значительное число складов было разрушено и подожжено, разрушены железнодорожные пути, уничтожена большая часть подвижного состава, находившегося на станции Инкоу.

После удара на Инкоу штаб корпуса планировал отойти к позициям своих войск, но большая группа молодых офицеров настояла на продолжении рейда, с выделением многочисленных маневренных групп, для разрушения железнодорожных путей и коммуникаций и недопущения их восстановления. Японская армия практически была лишена кавалерии и парировать действия корпуса в своих тылах не могла. Для усиления охраны тыла с фронта были вынуждены снять практически все пулемёты, что лишило японцев преимущества в этом оружии, значительное число артиллерии, это не считая пехоты. Японское наступление в Маньчжурии остановилось.

Но благоприятные возможности для разгрома японской армии не были использованы. Куропаткин запретил проведение рейда по тылам армии Ноги, осаждавшей Порт-Артур. Такой рейд поставил бы самих японцев, осаждавших город, в положение осаждённых, и предотвратил бы очередной штурм крепости. Вместо этого командующий русской армией приказал немедленно вернуться, утверждая, что конница нужна для предотвращения обхода русских позиций. Куропаткин отчаянно боялся обхода и растягивал войска в тонкую линию. При численном превосходстве русской армии и голоде у японцев, вызванном уничтожением тыловых складов, обхода надо было бояться Куроки — командующему японской армией.

Отход корпуса Мищенко с коммуникаций позволил японцам восстановить снабжение и возобновить наступление — причём сохраняющаяся угроза конного рейда заставила японское командование торопиться. Не дожидаясь завершения всех осадных работ, армия Ноги начала решительный, четвёртый штурм Порт-Артура. Это привело к тяжелейшим потерям в японских частях, случаи неповиновения и дезертирства участились. Но ценой гибели более половины всех солдат своей армии, Ноги овладел ключевой позицией — горой Высокой и начал обстрел города и гавани.

На продолжение штурма сил у японцев не было.

Исключить возможность снятия осады Порт-Артура можно было лишь значительно отбросив войска Куропаткина. Хотя сил у Куроки было в полтора раза меньше, японское командование предприняло наступление, рассчитывая больше на некомпететность русского командования, чем на японское оружие. Сосредоточив почти все силы в центре, японская армия стремилась прорвать русские позиции. Части русской армии, оборонявшие центр, изнемогали, а основные силы, стоящие на флангах, бездействовали.

Командир 3-его Сибирского корпуса Штакельберг по своей инициативе предпринял поиск против фланга японцев. Обнаружив, что ему противостоит от силы 2-4 тысячи штыков, Штакельберг начал решительное наступление, поддержаное конной атакой и разгромил 3-ю японскую пехотную дивизию. Войска Штакельберга начали заходить японским войскам во фланг, а конница — в тыл. Под ударом оказались артиллерийские позиции и последние резервы армии Куроки. В этот момент Куропаткин отстранил Штакельберга от командования "за срыв обороны армии" (реальная формулировка) и приказал наступающим частям вернуться на свои позиции. Возобновив атаки, прерванные было попыткой перегруппировки для отражения флангового удара 3-го корпуса, японцы прорвали линию позиций в центре русской армии. Куропаткин снова приказал отступать.

Поражение в ходе этих боёв особенно ярко было освещено благодаря появимшимся на фронте аэростатам-наблюдателям. С большой высоты отчётливо были видны маневры и положения сторон, а жгучий интерес к рассказам аэронавтов, вызванный стыдом поражения и любопытством к невиданному доселе аппарату распостранил подробности боя при Сандепу невероятно широко. Большинство офицеров Маньчжурской армии прямо говорили о предательстве. Их слова эхом разносились по стране.

В конце декабря командующий обороной Порт-Артура генерал Стессель сдал крепость японцам. В военной среде позор капитуляции Порт-Артура вызвал неистовое негодование. Главными виновниками открыто называли весь высший генералитет. Появились первые военные организации, направленные против высшего руководства — вслед за юнкерами Александровского училища, юнкера и гардемарины создавали "роты смерти", обещая погибнуть, чтобы смыть позор Порт-Артура. Но условием своего выступления в обращениях, направленных лично Николаю II, сделали немедленную отставку всех высших чинов армии.

К началу января 1905 года "роты смерти" существовали во всех военных училищах и морских экипажах Петербурга и в большинстве остальных военных школ других городов. Бурное обсуждение в офицерских клубах сложившегося в армии нетерпимого положения, в том числе и обращения юнкеров, раскололо офицерский корпус. В Петербурге и Москве, а к началу января и в Севастополе, Одессе, Риге, Варшаве, Омске, Владивостоке появились "новые офицерские собрания", куда вступали те офицеры, что поддержали юнкеров и вызвались добровольцами на фронт при условии "принятия решительного оздоровления высшего командования". Очевидно, что в этих "новых собраниях" большинство составляли решительные и инициативные люди. Поэтому собравшись вместе, они не ограничились лишь словами поддержки, а начинали разрабатывать конкретные действия, чтобы добиться желаемого. В условиях царской России таким мог стать в исполнении офицеров только военный переворот.

Манифестация рабочих в условиях такого открытого недовольства правительством, встречена была сочувственно и вызвала большой интерес. Внезапно начавшись, она уже на следующий день после появления первых известий о себе, стала самой обсуждаемой темой и в салонах петербургской аристократии, и в комнатах прислуги.

Политическая ажитация сопровождала распостранившиеся по столице слухи о готовящемся шествии. На улицах, перекрёстках, возле тумб с обьявлениями и магазинных витрин, театральных подъездов — везде накануне образовывались бурно обсуждающие предстоящие события группы людей, подчас состоящие из весьма приличной публики. Весьма заметно в импровизированных таких митингах действовали агитаторы, преимущественно склоняющиеся к воззрениям партии народной свободы(конституционно-демократической)*. Основным в их агитации была уверенность, что правительство "войны", опозорившее Россию неспособностью проучить недавних дикарей, будет обращением рабочих окончательно скомпрометировано и принуждено уйти в отставку, а царь по необходимости обратится к здоровым кругам русского общества, давно предлагающим мягкие, но необходимые реформы.

__________

* — Хотя как обьявленная организация партия кадетов возникла лишь после начала Первой Русской революции, разнообразные "просветительские комитеты" и "собрания неравнодушных", слившихся позже под именем "конституционалистов", выступали с единой, многократно уже оговоренной в салонах политической платформой.

Левые партии — эсеры и эсдеки — преимущественно агитировали в рабочих кварталах. Присутствие партийных агитаторов в рабочей массе не сколько способствовало политическому её образованию, сколько возбуждению — видя, какое большое внимание обращается "порядочными и образованными" господами задуманному выступлению, даже самые робкие проникались мыслью о значимости происходящего и важностью задуманного. Причём с жадностью прислушиваясь не сколько к обращённым к рабочим воззваниям социалистов, сколько к доносящимся до окраин слухам об обсуждении их замыслов в "чистых" районах, рабочие массы по-своему преломили рассуждения "образованного класса" — царя-де дурные советники вконец "испортили", потому надо показать ему "правду", тогда царь "исправится", и дурных советников-немцев прогонит.

Доходящие же до дворца вторично искажённые слухи о настроениях среди волнующейся черни обретали пугающие черты — рабочие якобы собираются, по примеру прежних русских бунтов, "освободить" царя от его окружения, перебив двор и предав смерти наиболее преданных царю людей — а особенно пугали антинемецкие выкрики. Для императрицы Алисы-Александры они представлялись подобием угроз парижской черни "австриячке", брошенной позже революционным террором под топор. Неудивительно, что Николай II, особо чувствительный к покушениям на святость самодержавия, сделал строжайшее внушение поставленному им для пресечения готовящихся беспорядков военному коменданту и потребовал "не допустить бунта".

Однако настроения в среде офицеров старейших гвардейских полков — Преображенского, Измайловского, Семёновского, и вообще среди столичного гарнизона балансировали на грани от горячего осуждения правительственного кабинета до открытого неповиновения, особо атмосферу раскалила недавняя история с юнкерами-александровцами. Не будучи уверенным в гарнизоне, командование Петербургского военного округа решилось призвать в столицу дополнительные части из провинции, введя в город до сорока тысяч линейных сил.

Это решение было несомненной ошибкой — хотя в провинции среди офицерства не было столь заметного брожения, зато солдатская масса была чрезвычайно взбудоражена внезапным вызовом в столицу. На фоне постоянных ожиданий отправки на Дальний Восток солдаты не могли не испытывать горячего интереса к своей ожидаемой судьбе. Носившиеся по городу слухи о рабочей манифестации и её целях моментально облетели полки. В ночь перед демонстрацией на последних сходках среди шапок и платков рабочих и их жён торчало множество солдатских папах. С затаённым восторгом солдаты слушали пламенные призывы попа Гапона "принести русскому народу правду".

Несмотря на запрет и войска на улицах, к рабочим, идущим к центру города, присоединялись в большом числе гуляющие петербуржцы, а многие студенческие группы действовали заодно с рабочими организованно.* Солдаты линейных полков и младшие офицеры питерского гарнизона не видели смысла в запрете мирной демонстрации, поэтому разгон манифестантов начался только на подступах к Дворцовой площади, где в оцеплении стояли казаки и лейб-гвардия. Но огромное число пришедших, в первых рядах которых было много хорошо одетых людей из сочувствующих горожан и немало военных в парадной форме, по случаю выходного, не дали возможности применять нагайки. Цепи солдат отошли на площадь. Командующий питерским гарнизоном, получающий с утра разноречивые доклады и видя, как множество людей, вопреки всем его приказам, всё же втягивается на площадь, отдал приказ применить оружие. Ему подчинились не все гвардейские части — измайловцы и преображенцы, как "не выставленные в караул перед дворцом", предпочли команду "не понять" и двинулись к своим казармам. Семёновцы, занимавшие позиции на Дворцовой площади, открыли залповый огонь.

___________

* — В измышлениях "радетелей за французскую булку" про "кровавую провокацию гнусных социалистов, подкупленных японско-сионистскими финнами", постоянно поминаются чины питерской полиции, бывшие среди убитых.

Их приводят как пример "кровавого террора устроителей революции". В числе первых жертв, и совершенно внезапно. Только вот забывают помянуть, что пули, сразившие полицейских, были выпущены не из наганов коварных эсеровских боевиков. Полицейских убили винтовочными пулями. Когда первым залпом солдаты оцепления скосили весь первый ряд демонстантов, во главе которого полицейские и шли. Обеспечивая порядок во время шествия и своим присутствием подтверждая благонадёжность и мирные намерения демонстрантов. Так что устроителями революции были — какой сюрприз поборникам царствия российского — как раз защитники монархии, исполнители приказов "душки царя".

То есть и в нашей истории шествие отнюдь не было строго "рабочим". Особенно много присоединившихся оказалось непосредственно на Дворцовой площади и Невском проспекте, куда демонстранты проникали маленькими кучками через замёрзшую Неву — дворами. Идущим показывали дорогу, поили горячим чаем, всячески сочувствовали и провожали — чем далее, тем в большем числе. Из-за чего именно на Дворцовой площади и Невском проспекте доносившиеся из толпы выкрики были особенно озлобленными, а поведение толпы — особенно вызывающим. Ну никак не могли "приличные горожане" поверить, что с ними могут поступать также, как с "рабочим людом". За что и поплатились. Осатаневшие офицеры, получив в лицо булыжником, пущенным очередным студентишкой или приказчиком модной лавки, приказывали открыть огонь, уже не обращая внимания, на кого нацелены стволы винтовок.

Ну а солдаты... Деревенские никогда особо "городских" не любили. В особенности именно таких — лощёных, одетых непонятно во что, ведущих себя совершенно непристойно. Барин сказал стрелять? Так и сделаем.

Именно массовые (ну относительно массовые, не тысячи, но пара десятков точно) убийства людей из "городского общества" — а пуще того, высказанное со столь беззастенчивым и откровенным пренебрежением к "образованным классам" отношение к "мирным протестам" — породили самые нелепые, переполненные кровавыми подробностями и враждебностью к "кровавому царизму" слухи.

Сама мысль, что с людьми, полагавшими себя "в привилегированном положении" — хотя бы по "впитанным с молоком матери манерам и городскому обхождению" — могут обращаться и обращаются столь же бесцеремонно, как и со всякими "ивашками да малашками" — именно сама мысль о таком сокрушении всяческих моральных устоев общества была крайне революционизирующей, привела к радикальной переоценке "политическим классом" царской России своих взаимоотношений с властью и породила, по сути дела, Первую Русскую революцию. Те несколько барышень и разных молодых людей в приличной одежде, что на углу Невского пытались поколотить зонтиками и тросточками "нехороших солдатиков" и попали под ответный залп — именно несколько этих идиотов, свято веривших в свою неприкосновенность и отведавших свинца — стали той кровью, что воспламенила пожар гражданского возмущения.

Именно последствия разгона состоявших уже преимущественно из достаточно зажиточных слоёв населения стихийных митингов приковывали к себе всё внимание общества, вызвали болезненную и воспалённую фантазию, преисполненную "тыщщами убитых детей и стариков и рек кррови".

В то же время как первыми баррикадными боями на Васильевском никто не интересовался — ну дралась там мастеровщина с кем-то — так и чего особенного? Хотя события на Васильевском и по драматизму, и по числу погибших — с обеих сторон! — гораздо впечатляющи. Но там не было дам света и молодых людей из высших учебных заведений. Главными событиями "Кровавого воскресенья" остались те, что произошли на глазах "образованного общества" и с его непосредственным участием.

В описываемой альтернативе внимание "образованного общества" к демонстрантам с самого начала намного сильнее. Что не могло не привести и к гораздо большему размаху движения и к гораздо большим успехам в его начале.

Если уж даже неопределённых слухов о том, что высшие чины городской администрации извещены о намерениях гапоновцев в известной нам истории хватило, чтобы полицейские чины сами изьявили усердие и предложили свои услуги для поддержания порядка в ходе шествия — можно представить себе, насколько легче и проще было рабочим колоннам пройти в центр Питера под пристальным и одобрительном поощряющем внимании "всех достойных граждан".

Сколько обыденных препон для бедных жителей окраин, вступающих в чистые районы исчезло! Привычных беднякам косых взглядов со стороны прилично одетых людей — нет. Городовые не оглядывают тебя плотоядно-пренебрежительным манером — что за незваный бродяга пробирается по вверенной территории? Не ёжишся, ожидая каждую секунду окрика, свистка, а то и пинка в спину... Беднота вступает на мостовые центральных улиц уверенным шагом, идёт, сопровождаемая приветственными улыбками, ей расчищают дорогу, экипажи с нарядными барынями и важными барами уступают им путь...

Насколько веселее и праздничнее чувствовали себя идущие в колоннах — осыпаемые похвалами, поддерживаемые словами и угощением, сопровождаемые не отдельными зеваками — а целыми толпами мужчин и женщин в "хорошей одежде"? Масштаб шествия оказался невообразимым, такого его организаторы себе и представить не могли — к царскому дворцу, собственно, собрался весь город.

Последствия такого развития событий были тяжелее, чем в нашей реальности. На площади было гораздо больше людей и им оказалось некуда бежать, среди них многие, совсем не привычные к опасности, особенно женщины, просто в ужасе замерших. Немало бросились на площадь на помощь, услышав крики и выстрелы.

В плотной толпе с малого расстояния пуля винтовки пробивала несколько человек, и в задних рядах люди падали, ничего не успев понять. Чуть повременив, цепи гвардейцев на Невском проспекте и других улицах, идущих к Дворцовой площади, тоже открыли огонь по множеству людей, заполняющих эти улицы. На дрогнувших и побежавших напустились казаки, дробя копытами коней кости вплотную лежащих на мостовой, секя без разбору тяжёлыми нагайками, а то в запале и шашками.

Но беспрепятственно двигаться казаки смогли недолго. У многих офицеров, шедших с демонстрацией, были револьверы, вооружение было и у студенческих отрядов, а команды линейных частей, стоявшие у мостов и перекрёстком, под воздействием страшных вестей и видя, что казаки вытворяют — начали стрелять по казакам. У Московского вокзала появились первые баррикады, остановившие продвижение конницы. Через полчаса после приказа командующего, центр города был охвачен хаосом и пальбой, быстро распостраняющейся во все стороны.

Не найдя иного решения, командующий послал ещё подчиняющиеся ему гвардейские части вытеснить из центра "бунтующих". Не поверив в сообщения о переходе к восставшим воинских сил, от линейных полков потребовал плотно оградить центральные улицы, и "собирающиеся толпы рассеивать прицельным огнём". ( Реальная формулировка).

В тех частях, которые приказ получили, он вызвал ещё больший хаос. Младшие офицеры и большинство солдат окончательно взбунтовались, массово выступая против гвардии. Старшие офицеры разделились — большинство умыло руки, ничего не делая, немногие карьристы инсценировали бурную активность, якобы собирая силы, а некоторые командиры батальонов и полков, преимущественно гвардейских, посовещавшись, направили к командующему гарнизоном делегацию. Они хотели предложить ему прекратить стрельбу и дать время на оказание помощи пострадавшим.

Делегаты прошли сквозь рассеянные дозоры инсургентов, но когда приблизились к позициям правительственных войск, были обстреляны сосредоточенным огнём казачьего разьезда, принявшего их за очередных мятежников. Подобрав раненых, офицеры отступили. Это событие полностью парализовало действия большей части старших чинов гарнизона и вся активность сосредоточилась в руках собравшегося из младших офицеров и юнкеров Военно-Революционного Комитета.

Иллюстрацией к временному параличу управления стало то, что правительственные войска, препятствуя оказанию помощи со стороны петербуржцев и вообще не допуская их в центр, не мешали иностранцам всюду ходить свободно, за отсутствием попрятавшейся полиции. Иностранные корреспонденты и фотографы без помех снимали и фотографировали всё, что желали. Первую помощь стали оказывать также иностранцы, сорганизовавшие добровольцев Красного Креста. Только к вечеру через караулы стали пропускать питерские кареты "скорой помощи" и врачей.

Телеграфная и телефонная связь не была захвачена ни одной из сторон, но большая часть служащих бежала, а немногие оставшиеся, растерянные и испуганные, работали плохо. Военные телеграфисты из Генерального штаба также были в смятении, некоторые бежали, а часть вошла в заговор и передавала в округа не приказы Генштаба, а послания организовавшихся военных хунт. Александровское училище стало в центре одной из них — Военно-Революционного комитета — всего за полдня.

В декабре зачинщиков обращения к царю бросили в карцер и собирались исключить остальных подписавших, но многочисленная поддержка и давление на начальника училища заставили его ограничиться меньшими угрозами. Начавшиеся в Петербурге волнения донеслись до училища быстро — его юнкерам командование не доверяло, оружие заперло и в оцепление не вызывало, но сил не хватало, и в оцепление на Выборгской стороне были взяты солдаты из учебной команды училища, под командой не очень рьяных офицеров. С ними увязались юнкера постарше, более-менее благонадёжные. Несколько пошустрее, пользуясь ослаблением надзора в казарме, ушли самовольно. Они-то и прибежали первыми с дикими рассказами. Училище заметалось. Подошедшие солдатские команды были растеряны и сразу ушли к себе в казармы. Начальство исчезло. Решительно настроившись, юнкера сбили замки с оружейной и гауптвахты. Нашлись руководители возмущения. Старое название "смертных" сменили на новое — "батальон свободы". Вооружившись, роты юнкеров вышли в город. Часть пошла к мостам — взять их под караул. Рота подошла к Финляндскому вокзалу о оцепила его — чтобы не допустить помощи правительственным войскам с этой стороны. Отряды были посланы к другим училищам и экипажам, а также военным частям гарнизона. С правительственными войсками столкнулись только на мостах — небольшие караулы семёновцев при приближении плотных рядов бодро идущих юнкеров сначала терялись, а после кратких переговоров отходили, не решаясь стрелять. Из остальных частей и училищ прибывали делегаты, но реальные отряды привели только моряки и артиллерийская часть прислала две запряжки пушек. Отряд юнкеров захватил также арсенал Петропавловки, но после ушёл, забрав несколько пулемётов. Крепость осталась ничейной.

Утром 10 января комитет распостранил в частях петербургского гарнизона и на улицах города свое воззвание:

"...Нынешняя династия неисчислимые беды принесла России. Бесталанные правители её лишь о себе заботятся, пренебрегая своим народом, губя народ безвозбранно. Эта династия погубит всю великую Россию, ежели не поднимемся все и не изгоним чужекровных властителей, обманом и кровью над нами воцарившихся... Поэтому слагаем с себя присягу, обманом взятую и присягаем лишь России и её народу... Верные России офицеры, отстранив бездарных придворных генералов-казнокрадов, возьмут на себя ответственность за её судьбу, победоносно отобьют наскок наглого врага и обеспечат народу исполнение его желаний — созыв Учредительного Собрание, кое одно лишь может волей народа решать дальнейшую жизнь России. Всякий военный чин, верный России, не должен исполнять приказов, от временщиков и их покорных лакеев исходящих..."

10 января, собрав некоторые гвардейские полки и оставшиеся верными части, в основном казаков, комендант Питера послал их на рабочие окраины и против Выборгской стороны. Сбив небольшие группы дружинников с баррикад, перегораживавших Невский, войска правительства восстановили связь с Царским Селом. На Выборгской стороне семеновцы попали в ловушку. Пропустив после короткой перестрелки гвардейцев через мост, юнкера подвезли пулемёты, заранее поставленные на авто, к приближающимся колоннам, и обойдя по переулкам с флангов, ударили. От Финлядского вокзала, на который шли семёновцы, била шрапнелью батарея. В огневом мешке гвардейцы полегли, оставшихся захватили в плен. Командир семёновцев приказал обстрелять позиции бунтовщиков, для чего орудия выкатили на прямую наводку. Батарея инсургентов била шрапнелью по указаниям корректировщиков — юнкера заранее во всех домах к телефонам посадили людей и послали караул ночью на телефонную станцию — выбила прислугу орудий. Подобравшись поближе, несколько ударных групп юнкеров самодельными бомбами распугали оставшихся гвардейцев, бросились на орудия, и подогнав авто с пулемётами, увезли с зарядными ящиками. Оставшись без пушек, семёновцы в беспорядке ушли за мост.

11 января беспорядки распостранились по всей стране. В Питере начавшаяся стихийно всеобщая забастовка быстро обретала организованные формы.

Во многих городах начались манифестации. Власти, испуганные слухами о военном заговоре, военные части привлекать не решались, полиция бездействовала и манифестации усиливались. В Москве одна за другой останавливались фабрики, собирались митинги и организовывались стачечные комитеты, рабочие и работницы присоединялись организованными колоннами к демонстрантам. Волнения перекинулись на губернию и окрест — закрылись заводы в Подольске, Иванове, Владимире и далее.

14 января Николай II отдал распоряжение призвать в столицу войска и оружием подавить мятеж. Приказ был перехвачен и распубликован в массе появившихся в однодневье газет и листков. Железная дорога, до этого державшая нейтралитет, сорганизовала в Москве Центральный Железнодорожный комитет и воспретила военные перевозки в столицу и Москву, где к этому времени городская дума подчинила через военные собрания практически все части.

Временный Московский правительственный комитет, созданный 18 января из думы, Военного комитета, железнодорожного комитета и представителей заводских стачкомов, принял решение направить в Питер "сознательные и дисциплинированные военные части, дабы прекратить столкновения и обеспечить мирный переход власти к гражданскому и ответственному правительству". 21 января части Временного комитета и Военно-Революционного комитета Петербурга заняли большую часть столицы. Большинство гвардейских полков и казаки ушли в казармы, обьявив о неучастии в гражданской войне. Оставшиеся караулы семёновцев удерживали только Зимний и Адмиралтейство.

24 января делегация Сената добилась от Николая II, бывшего в Гатчине, подписания формального отречения. Сразу после этого царский поезд, сопровождаемый уполномоченными из Сената и представителями Временного комитета, 26 января преобразованного во Временное правительство, отправился из России в Германию.

6 февраля Временное правительство переехало в Петербург. На митинге у Московского вокзала глава Временного правительства Гучков — видный деятель партии народной свободы конституционалистов-демократов — провозгласил победу революции и установление Российской Республики.

Временное правительство, хотя и включало в себя демонстративно ряд видных либералов, на деле до самого конца срока своего существования находилось под сильнейшим влиянием военных. Часть наиболее влиятельных лиц Петербургского Военно-Революционного комитета, оставшись в составе Временного правительства, зорко следили за деятельностью правительства, на первый план выдвигая две основных задачи: "победу в войне" и "умиротворение страны". Для успеха "молодые" военные были склонны идти на союз даже с безбожниками-социалистами, если те "проявляли понимание" и были готовы к сотрудничеству. Либеральная буржуазия, оставаясь вывеской при правительстве, отнюдь не получила той свободы рук, о которой мечтала.

Достаточно сказать, что одной из первых комиссий, созданных Временным правительством, была комиссия, организованная для расследования хищений и злоупотреблений при строительстве новых крупных кораблей военного флота. Требование о незамедлительном расследовании масштабного воровства и вредительства на верфях было одним из главных в воззвании рабочих, шедших к царю и было незамедлительно использовано молодыми военными, из числа Военно-революционного комитета, для массовых арестов среди "саботажников и предателей Родины", которыми, как ни удивительно, оказались практически все высшие чины из военно-морского ведомства, наживавшиеся на огромных взятках промышленников. Следом за арестом одиозных "военно-морских старцев" "гнев революционных масс" обрушился и на промышленников. Рассчитывавшие на привычное покровительство "сверху" матёрые казнокрадцы оказались совершенно неготовы к свирепой ревизии. Огромные штрафы, конфискация "уворованного", а в некоторых случаях и уголовные дела парализовали либеральные круги Петербурга.

Это облегчило "молодым офицерам" чистку высшего военного состава — тесно срощенный с крупнейшими промышленниками, генеральский корпус сам по себе оказался неспособен отвечать за финансовые махинации, происходившие при их попустительстве и пребывал в полнейшей растерянности. Беспомощные перед лицом открывшейся неприглядной правды, "заслуженные" царские генералы один за другим подавали в отставку, а то и стрелялись. В короткое время была проведена смена командующих на всех высших армейских постах, в первую очередь — в управлении снабжением сражающихся войск.

Смена командования на маньчжурском фронте быстро привела к перелому положения не в пользу японцев. Офицерский корпус русской армии был воодушевлён надеждой на изменения в боевой практике, а солдаты надеялись, что со сменой командования война быстро закончится. На позициях под Мукденом русские войска начали концентрацию для удара. Многочисленные конные команды вышли в рейды по японским тылам. Усилились действия воздушных наблюдателей. Впервые был в боевых условиях опробован свободнолетающий планер — юнги-воздухоплаватели совершили несколько разведывательных полётов над позициями неприятеля на разных высотах. Японские солдаты на пролёт планеров среагировать не успевали.

На совещании командующих японских армий было принято решение не дожидаться прибытия дополнительных подкреплений. Оценив рост мощи русских войск, офицеры японского штаба пришли к выводу, что он обгоняет усиление японцев. Командование японских войск решило силами одной из трёх армий обойти с правого фланга русские позиции и опрокинуть фронт. После того, как будет занят Мукден, японцы решили перейти к обороне.

22 февраля армии маршала Ивао Оямы начали наступление. 24 февраля частям 3-ей японской армии удалось прорвать русский фронт у селения Киузань. Ожидая отхода русских войск, японское командование перебросило на передовую резервы, собираясь организовать преследование и на плечах отступающих ворваться в Мукден.

Командующий русскими войсками решил, что пришло время для запланированного контрудара. 25 февраля русские войска встречным ударом отсекли левофланговую 3-ю армию от основных сил, одновременным кавалерийским рейдом громя её тыл. Выдвинутые в первую линию резервы японской армии также попали под удар. В распоряжении японского командования не оказалось сил для парирования удара русских. Атакующие цепи сдерживал только ураганный пулемётно-пушечный огонь, но позициям артиллеристов всё более угрожали обходящие с фланга казаки. В решительный момент сражения, когда командующий 3-ей армией Ноги стал перебрасывать артиллерию на фланг для отражения конницы, а наступающие части русских пехотинцев остановились, лучший лётчик феодосийской школы юнг Константин Арцеулов, поднявшись с шара, выпущенного штабом 1-го конного корпуса Мищенко, перелетел в штаб фронта, сообщив свежие данные о положении и действиях японцев. Командующий понял, что противодействие японской артиллерии, сковавшее наступление пехоты, временно отсутствует и начал решительную атаку по фронту, введя в действие конные эскадроны, усиленные артиллерией и пулемётами на конной тяге. Растянутый и дезорганизованный фронт третьей японской армии был прорван, и русские войска начали окружение и уничтожение четырёх японских дивизий левого фланга. Одна дивизия и тыловые части вышли из-под удара, но между ними и основными силами японцев был 36-ти километровый разрыв, в котором свободно оперировали русские части.

Под угрозой пересечения своих коммуникаций Ояма был вынужден начать общий отход, закончившийся только в мае на реке Шахэ — там, откуда семь месяцев назад начал наступление в Маньчжурии.

Сложным оказалось положение обьединённого флота адмиралов Рожественского и Небогатова. В январе на стоянке в Индийском океане, у дружественно расположенных французских берегов Мадагаскара, на эскадре стали получать известия из России. Оперативность иностранных корреспондентов, живое описание происходившего, сначала полученное в виде телеграфных сообщений, а затем и французские газеты, с 12 января начавшие публиковать снимки с Дворцовой площади, вызвали растерянность у офицеров и брожение экипажей. Командование эскадрой понимало, что отправка кораблей была более политическим, нежели военным решением, и изменения в политике страны не могли не повлиять на задачу эскадры. Стоянка затянулась, командование ждало известий из Питера.

В военном министерстве и во всех военных комитетах после свержения монархии произошла смена руководства. Молодые офицеры, активно участвовавшие в революции, в военных поражениях обвиняли прежнее начальство. Теперь им надо было победить, чтобы доказать свою правоту. Если сухопутные войска для этого нуждались в немногом — действительно в устранении пораженчески настроенного высшего генералитета и упорядочении поставок — остальное молодые армейские офицеры могли сделать сами, то с флотом было тяжелее.

Собранная для похода на Дальний Восток эскадра состояла из кораблей разного года постройки и разного назначения. Вместе с кораблями, предназначенными для обороны побережья в неё входили лёгкие "скоростные" слабобронированные крейсера для океанского рейдирования, относительно современные и сильно устаревшие и изношенные единицы. Управлять этой разношёрстной кампанией как единой эскадрой было невозможно. Поэтому невозможен становился и прорыв во Владивосток.

В дополнение к навигационным и техническим сложностям к маю 1905 года добавились почти непреодолимые внешнеполитические. Правительство Великобритании, союзник японского правительства, стало всё более опасаться за исход войны. В Маньчжурии японские части терпели поражение за поражением. Единственное, что спасало японскую армию от полного разгрома — отлично налаженное снабжение по морю, на котором господствовал японский флот. Срыв снабжения, даже на короткое время, мог оказаться решающим. В такой ситуации английский кабинет не мог допустить появления русского флота на японских коммуникациях. Англичане запретили русским военным кораблям заход в свои порты, наложили арест на все суда, которые были зафрахтованы для перевозки угля для эскадры и предупредили, что пошлют свои военные корабли конвоировать японские войсковые транспорты, если соединённая эскадра продолжит поход.

Молодые офицеры главного штаба флота разработали многоходовую операцию, которая должна была парализовать противодействие британского правительства и позволить флоту в нужный момент воздействовать на ход военных действий. Первым этапом стало согласие русского Временного правительства вернуть на место постоянной дислокации корабли Балтийского флота. Но английским посредникам было выставлено условие: поскольку корабли сильно износили механизмы, совершая переход вокруг Африки, обратный путь наиболее пострадавшие корабли пройдут через Суэцкий канал. Английское правительство не сразу и за значительные суммы разрешило русским кораблям пройти через Суэц.

Эта задержка и денежное вымогательство входили в план: ссылаясь на нехватку денег, часть кораблей в наиболее хорошем состоянии, то есть — наиболее современные и быстроходные осталась на стоянке у Мадагаскара. Уголь для кораблей был заказан в Голландской Ост-Индии, и для уменьшения аренды прислали русский вспомогательный крейсер с командами на зафрахтованные суда.

После ухода старых кораблей на эскадре остались только добровольцы, согласившиеся на тяжёлый поход. Цель похода не обьявляли, но многие понимали, что поход не будет простым. В июне вторая часть эскадры, основу которой составляли три современных броненосца, четыре бронепалубных крейсера и два вспомогательных — вышла в море. Обьявленной целью эскадры был переход до Маврикия, где, дождавшись угольных транспортов, корабли вернулись бы на Балтику.

На самом деле, эскадра на последних запасах угля дошла до точки рандеву у южных островов Индонезии, где перегрузив топливо с приведённых русскими командами угольщиков, приготовилась к рейду в японские моря. Все моряки, не готовые рискнуть жизнью в походе, перешли на угольные транспорты, которые отправились в Европу.

Набеговая операция русской эскадры Открытого моря на японскую столицу должна была совпасть по времени с наступлением на сухопутном фронте и нападением крейсеров Владивостокского отряда на транспорты в Цусимском проливе.

Ещё одним сложным моментом в плане была последняя бункеровка кораблей — непосредственно у берегов Японии с зафрахтованных по телеграфу американских судов. Дополнительным основанием для этой рискованной, под самым носом у японцев встречи, была доставка на американских кораблях спешно заказанных и выделанных на американских заводах партии усовершенствованных взрывателей для орудий главного калибра броненосцев — в ходе расследования обстоятельств сдачи Порт-Артура, незамедлительно начатом Временным правительством, были подняты все докладные и рапорты по флоту, в числе которых оказался и до этого нерасмотренный рапорт о слабом фугасном воздействии русских снарядов, обусловленном слишком "тугим" взрывателем. Проще говоря, русские снаряды не взрывались, пробив броню. Спешно переконструированные взрыватели были изготовлены и испытаны, но для снабжения эскадры пришлось разместить заказ на американских фабриках, с доставкой прямо к японским берегам.

Существенного противодействия японского флота не ожидалось. По сообщениям американских газет, доставленных на угольщиках, адмирал Того собирал силы для удара по Владивостоку. Поэтому на востоке Японии крупных сил японского флота быть не должно. Для уточнения обстановки перед обстрелом Токио вперёд был послан вспомогательный крейсер "Алмаз". На рейде Токио не было военных кораблей, не считая пары вооружённых буксиров. Арестовав крупный английский пароход с военными грузами, крейсер направился на соединение с эскадрой.

Японский флот после сообщения о прекращении похода Обьединённой русской эскадры действительно прекратил подготовку к решающему сражению. Два броненосца, в том числе флагман флота были отправлены для текущего ремонта сильно изношенных механизмов и замены стволов главного калибра в Иокогаму, на ремонт в главной базе флота — Нагасаки — встали три броненосных крейсера. До завершения ремонтных работ на всех кораблях флота японское командование ограничивалось только патрулированием и эскортом транспортов — собранные в кулак остальные силы флота считались достаточными для уничтожения владивостокской крейсерской группы русского флота, есло бы та вышла в Японское море.

После появления на рейде Токио русского крейсера командир японского флагмана броненосца "Микаса", в сопровождении только лёгкого крейсера и пары миноносок вышел в море из Иокогамы с целью перехватить русский корабль и успокоить панику, охватившую японские порты. Он обоснованно рассчитывал, что одиночный русский крейсер не рискнёт прорываться через Цусимский пролив, а направится на север, к многочисленным проливам Охотского моря. На отходе японские корабли должны были перехватить и уничтожить дерзнувшего оскорбить японский флаг и восстановить уверенность в безопасности грузоперевозок у судовладельцев. Неготовность кормовых орудий главного калибра не смущала — лучший корабль Ниппон не собирался бегать от вооружённого парохода!

После встречи с японскими кораблями, "Алмаз", бросив конвоируемое судно, начал маневрируя отходить на восток. Японцы его преследовали.

Архипов, находясь в начале 1905 года в Североамериканских Штатах, принял участие в организации угольной экспедиции и при помощи своих знакомств в круге американских заводчиков, в размещении срочного и секретного заказа для русского флота. Он лично обеспечивал проводку каравана американских судов. После перегрузки угля Архипов с семьёй перешёл на флагман русской эскадры. За время пребывания в САСШ, получить компактные моторы для русских авиаторов не удалось, но с собою привёз улучшенный наблюдательный шар с водородным наполнением и отработанные парашюты. Архипов предложил использовать аэростат в координации эскадры. Для этого на корзине аэростата были смонтированы мощные сигнальные приспособления. Поднятый над эскадрой воздушный шар при приближении к запланированной точке встречи с "Алмазом" заблаговременно обнаружил погоню и предоставил командованию русской эскадры достаточное время для планирования.

В результате хорошо скоординированных действий все корабли, сопровождавшие японский флагман и он сам были уничтожены.

После боя командование эскадрой решило не производить бомбардировку Токио, а направиться через Цусимский пролив во Владивосток. Для отвлечения внимания японского флота "Алмаз" должен был в сопровождении захваченного английского судна и пары угольных транспортов инсценировать прорыв на север, через Сангарский пролив.

Японское командование направило к Сангарскому и Цусимскому проливу для перехвата одиночного русского крейсера две группы кораблей из броненосного и вспомогательного крейсера. Транспорты были задержаны в портах. После исчезновения в океане группы "Микасы" эти маневренные отряды получили приказ вернуться к основным силам флота. Отряд, отходивший от Цусимского пролива, столкнулся с владивостокской эскадрой. В результате боя японский броненосный крейсер погиб. Того пришёл к выводу, что русские корабли будут прорываться во Владивосток через Цусимский пролив и собрав ядро флота — два броненосца и четыре броненосных крейсера с многочисленными кораблями сопровождения направился к Цусиме.

Русская эскадра Открытого моря и владивостокская группа крейсеров встретились до входа в Цусимский пролив, который владивостокские крейсера проскочили, не встретив ни одного войскового транспорта. Решив максимально использовать преимущества обзорного аэростата, обьединённая флотилия, дождавшись хорошей погоды, в середине дня 26 июля направилась на прорыв. У русской эскадры был значительный перевес в артиллерийских кораблях — три эскадренных броненосца против двух и семь броненосных крейсеров против четырёх. У Того было значительное количество вспомогательных и миноносных судов. Исход боя решила лучшая координация при помощи передачи сигналов по воздуху и значительное фугасное действие усовершенствованных русских снарядов. Флагман Того взорвался и погиб вместе со всем экипажем. Также японский флот потерял три броненосных и три вспомогательных крейсера, больше десятка миноносных судов. Японские миноносцы добились успеха, потопив вспомогательный крейсер "Светлана".

Торпедные удары получил один из эскадренных броненосцев и один броненосный крейсер. Русская эскадра не стала преследовать остатки японского флота, основные усилия сосредоточив на спасении своих повреждённых кораблей. Все корабли дошли до Владивостока.

Победа в Цусимском сражении сопровождала успешное наступление русских войск в Маньчжурии. К августу японские войска или были заперты на Ляодунском полуострове, или отошли в Корею за реку Ялу. В начале августа, под сильным нажимом английской дипломатии и в связи с "польским вопросом", Временное правительство согласилось на перемирие.

После падения царского правительства различные силы, преимущественно реакционные, пытались использовать национальный вопрос. Бухарский эмир и хивинский хан обьявили об отделении своих владений. Опорой их была дворцовая гвардия и реакционное духовенство. Против средневековой реакции выступили широкие силы: в первую очередь рабочие, сорганизованные местными комитетами социал-демократов и поддержанные русскими военными гарнизонами, в которых, после краткой неразберихи, верх взяли сторонники переворота. Оренбургский отряд, собранный из добровольцев-студентов, офицеров и казаков, занял железную дорогу до Хивы и восстановил железнодорожное сообщение со Средней Азией.

В Закавказье попытки местных князей организовать власть были подавлены без привлечения сил центрального правительства. Но новое грузинское правительство добилось от Временного правительства широкой автономии, по примеру финляндской. Национальное брожение на Украине не переросло в сколь либо заметное: украинские сепаратисты не располагали военной силой и массовой поддержкой. Крупные землевладельцы, стоявшие за спиной Рады, не сумели выговорить со стороны центральной власти значимых налоговых уступок. Деятельность первой Рады закончилась незаметно для большинства украинцев.

Также безрезультатны были усилия националистов в прибалтийских губерниях: для большинства латышей, эстонцев и литовцев Учредительное Собрание означало переход земли в их руки, а "национальный вопрос" означал сохранение земли в руках немецких помещиков. В Прибалтике центральное правительство поддерживалось сильным социал-демократическим движением.

В Польше сразу после падения царского режима широкая организация националистов, выйдя из подполья, взяла курс на создание независимой Польши.

В марте 1905 собирается Варшавский сейм, на первом заседании провозглашающий независимость Польши. Однако вплоть до мая различным фракциям Варшавского сейма и многочисленным малым сеймам не удаётся договориться о государственном устройстве и границах страны. Вплоть до середины июня в Варшаве находится русский гарнизон.

Усиление забастовочной борьбы и присоединение к забастовкам в Польше польских рабочих в Германии резко консолидирует в свою очередь, большую часть польских партий вокруг крайних националистов. Созданное в июне правительство провозглашает восстановление Речи Посполитой в границах 17-го века.

В России Временное правительство, под влиянием иностранной дипломатии и противостояния демократических и реакционных партий колеблется между признанием независимости Польши и участием в карательной экспедиции, подготовляемой Германией и Австро-Венгрией. Германское правительство ультимативно требует от Варшавского сейма признания раздела Польши и не получив однозначного согласия, обьявляет о начале "борьбы с польскими бомбистами". Германская социал-демократия раскалывается — большинство выступает против вторжения в Польшу, крайние шовинисты отделяются, солидаризируясь с правительственной пропагандой.

В Австро-Венгрии польские события вызывают подьём движения за независимость Чехии. Собравшееся в пригороде Праги Чешское Национальное Собрание обьявляет себя представителем всего чешского народа и заявляет о желании добиться полного отделения Чехии от империи Габсбургов. Австрийская полиция подавляет национальные демонстрации и арестовывает делегатов собрания. Национальное Собрание прекращает свою деятельность. Движение за независимость Чехии приобретает нелегальные формы. В других славянских регионах Австро-Венгрии также происходят волнения. Императоры Германии и Австро-Венгрии во время встречи в июне в Карловых Варах договариваются о совместных действиях против "анархической Польши".

Французское и английское правительство по разным причинам, но поддерживают независимость польского государства. Для французского правительства важен территориальный спор между Германией и Польшей, делающий Польшу союзницей Франции в будущей войне. Для Англии независимая Польша есть рычаг влияния на Германию и Россию. Но если французская агитация в пользу поляков обращается к лучшим чувствам русского народа, то английская дипломатия, напротив, поддерживает враждебное отношение к польской независимости в русском правительстве. Английское руководство стремится отвлечь внимание русского общества от терпящей поражение союзницы Англии, Японии.

В конце июля сначала германские, а затем и австро-венгерские войска пересекают бывшую границу Российской империи. Варшавское правительство не располагает военными силами и опубликовав несколько громких меморандумов о походе против Германии, разбегается. Польское ополчение отступает к Варшаве, которая становится центром национального сопротивления. Демократически настроенные группы создают Комитет национального спасения, обращающийся к польскому крестьянству и рабочим с призывом защитить Польшу от полного порабощения. В начале августа под Варшавой "красные", т.е. созданные польскими демократами полки наносят поражение германскому авангарду. Продвижение германских войск вглубь Польши приостанавливается. План германского командования завершить польскую кампанию малыми силами срывается. Во многих местах Польши действия польских ополченцев усиливаются, на юге австро-венгерские части получают несколько чувствительных ударов от кавалерийского корпуса, который возглавляет бессарабский доброволец Котовский. В середине августа германское правительство обьявляет частичную мобилизацию. В ответ Франция начинает мобилизацию своих войск. Английское правительство, настороженное усилением Германии в случае присоединения Польши, присоединяется к французским приготовлениям. Русское Временное правительство, под совместным давлением как англо-французской дипломатии, так и демократических сил России, начинает переброску войск с Маньчжурского фронта, кроме того, в западные губернии направляются наиболее боеспособные части из европейской части России, в том числе гвардейские полки.

Перед угрозой широкой европейской коалиции германское правительство оказывается не готовым к большой войне. Генеральный штаб Германии выступает против начала войны в настоящий момент. "Германия не готова". Начинаются пятисторонние — Англия-Франция-Германия-Австро-Венгрия-Россия — переговоры о политическом устройстве Польши. Поляков на переговоры не пригласили.

Переговоры продолжаются до нового года. В январе 1906 года державы обьявляют о достижении договорённости: проведении в Польше выборов в Законодательный Сейм. Польский суверинитет, в германских интересах, ограничен — Польше запрещено иметь армию больше установленного в договоре держав размера, таможенная политика также находится под контролем держав. Договор вступает в силу после того, как в России создаётся постоянное правительство. Восточная граница с Российской республикой уставливается по реке Западный Буг.

Тогда же, летом 1906 года заканчиваются преговоры о мире с Японской империей. Под давлением англичан, российские представители соглашаются с передачей Японии Кореи и Ляодунского полуострова, но добиваются эвакуации японских сил с Сахалина и в компенсацию за Ляодун — возвращения Северной гряды Курильских островов. Маньчжурия остаётся русской "сферой влияния".

Осенью 1905 года в России усиливаются волнения. Рабочие требуют действительных изменений, в первую очередь ограничения всевластия фабрикантов. Под влиянием рабочих происходят выступления крестьян, направленные против особо ненавистных землевладельцев. Добровольческие офицерские части, подобные "батальонам свободы" — основная сила Временного правительства — недостаточно сильны для подавления народных волнений. Во многих фабричных районах заводчики, обьединившись, организуют локаут, опираясь на наёмные вооружённые отряды, поддерживаемые "братчиками" — членами крайне реакционных промонархических союзов "Михаила Архангела" и "Георгия Победоносца". В ответ в Иваново-Вознесенске рабочие стачкомы создают Совет рабочих депутатов, который подчиняет себе все городские службы, при помощи солдат гарнизона разгоняет наёмные банды и берёт в свои руки управление заводами, вместо саботирующих работу управляющих. Ивановский пример распостраняется по всей стране, рабочие Советы появляются в десятках городов, в некоторых, где размещены крупные гарнизоны или базы флота, по примеру рабочих Советов появляются солдатские — Московский, Питерский, Нижегородский, Самарский и т.д. — и матросские — Кронштатский, Севастопольский Советы. Временное правительство, всерьёз обеспокоенное размахом рабочих выступлений, спешно принимает "Временное фабрично-заводское уложение". В нём ограничивается продолжительность рабочего времени 10-ю часами, запрещается труд малолетних — до 12-ти лет, провозглашается возмещение ущерба по потере трудоспособности и право на забастовку.

"Временное уложение" вызывает резкую реакцию в кругах владельцев заводов. Крупные фабриканты и землевладельцы стремятся договориться с частью офицерства, желая ввести военную диктатуру для защиты своей неограниченной власти. Этот заговор в январе 1906 года частично раскрыт. Молодые честолюбивые офицеры, соблазнённые ролью "спасителей отечества" и немалыми денежными подношениями финансовых воротил, готовили выступление частей питерского гарнизона, в первую очередь юнкерских училищ. Питерский Совет солдатских депутатов стал основной силой отпора заговощикам. Обьединившись с рабочим и матросским Советами, они вывели гарнизон на демонстрацию с требованием ареста заговорщиков и защиты революции. Руководители заговора бежали за границу. Поражение заговорщиков привело к ограничению активности реакции и разгрому части наиболее одиозных организаций, вроде "Союза Михаила Архангела". Массовый подьём прогрессивных настроений в стране — одна из основных причин относительно левого состава выбранного в марте1906 года Учредительного собрания. Партия социалистов-революционеров вместе с социал-демократами-меньшевиками и другими небольшими социалистическими партиями обладала в нём большинством голосов.

Созданное первое в мире чисто-"социалистическое" правительство провозглашает своей основной задачей проведение земельного передела. Программа земельного передела: крестьянская общинная собственность ликвидировалась. Общинные земли распределялись между крестьянскими хозяйствами по числу едоков. Недостающую до минимального надела землю прирезали из государственного земельного фонда, в который поступила реквизированная собственность царской семьи и выкупленная по твёрдым расценкам собственность крупных землевладельцев, в том числе и церкви. Оставшуюся государственную землю продавали на аукционах всем желающим.

На деле крестьянам, которые не получили достаточного количества земли при выделении из общины, предоставляли наделы в Сибири, Средней Азии, на Дальнем Востоке, в том числе и в Маньжчурии. Безлошадные крестьяне, как правило, оставшиеся без земли при переделе, продавали свои "сибирские" участки многочисленным земельным спекулянтам за бесценок. Переселенческая политика в основном провалилась — большинство не имеющих наделов крестьян предпочла "отходничать". Деревня стремительно расслаивалась, всё большая её часть жила приработком, новая деревенская верхушка "скоробогатых" кулаков охотно подряжала разорившихся соседей "помогать", но за столь нищенскую плату, что соглашались на неё только вдовы да жёны отходников. Во много раз выросло число крестьян, на сезон или вообще на несколько лет уходящих на заработки. Особенно значительный рост товарного производства в земледелии произошёл в южных регионах России — Кубани, Приазовье, Таврии. Бурный рост капитала землевладельцев, связавший их с крупными банками и промышленными магнатами, оживил правые силы. В 1910 году кадетская партия, формально союзничая с "социалистическими" вождями правых эсеров и меньшевиков, создаёт однородное кадетское "правительство профессионалов", во главе с крупнейшими банкирами, промышленниками и землевладельцами. Это правительство с небольшими перестановками цепко держалось за власть вплоть до начала Великой Войны.

Поддержка правыми эсерами и меньшевиками этого правительства привела к окончательному размежеванию с левым крылом — были созданы Всероссийская коммунистическая партия (большевиков) и Революционно-Демократическая партия (левые социалисты-революционеры). Одним из лидеров РДП стал Архипов.

Первое послереволюционное правительство предоставило большие возможности молодому руководству военных в совершенствовании армии и вооружений. Была создана Центральная станция вооружений флота. Её разместили в крепости Свеаборг — в Гельсингфорсе.

Четвёртая точка. Создание научно-исследовательского центра, возглавленного крупным учёным-экспериментатором.

Переписка Архипова, ставшего одним из действительных организаторов Центральной испытательной станции с Николой Тесла закончилась его переездом в Россию в начале 1907 года. Российское военно-морское министерство утвердило его главой ЦИС. Предпосылками для переезда были: с одной стороны — многочисленные замыслы и эксперименты, требующие значительной материальной базы на направлении главных интересов Тесла — неограниченной передаче энергии на расстоянии и широкая дружеская поддержка российского научного сообщества, с другой стороны — враждебность деловых кругов САСШ, исключающая возможность для сколь-либо крупных работ и насмешки газетчиков, выбравших Теслу на роль любимого обывателями образа чудака-учёного. Для человека, однажды уже покинувшего негостеприимную родную страну, в переезде туда, где его замыслы заранее встречают поддержку и в его идеях нуждаются — очевидный шаг.

Тесла стал организатором экспериментов с передачей элекроэнергии на летающие аппараты. Сначала опробывалась передача на привязной аэростат с экспериментальным двигателем, после перешли к свободному полёту. Для надёжного обеспечения питания двигателя понадобилось установить несколько мачт передачи, между которыми перемещался аппарат. Для снижения потерь был использован способ направленной передачи. Направление оказалось возможным определять по разности напряжений мачт-передатчиков в слабом поле, когда между ними оказывался аппарат. Тесла, используя идею свечения разреженных газов в высокочастотном поле, создал прибор, визуализирующий аппарат в пространстве между излучателями. Разностью потенциалов управлялись электроды на плоском столе, накрытом стеклом с разреженным газом внутри. Свечение в разреженном газе усиливалось там, где в аналогичном месте между мачтами передатчиков находился аппарат. Тесла назвал прибор "зрителем" — т.е. показывателем. Вдохновлённые первыми успехами, некоторые из исследователей рисовали грандиозные перспективы флота, оснащённого аппаратурой Тесла и летательными машинами.

В изданной в начале 1909 года фантастической повести "Власть электрического моря", анонимный автор дал впечетляющую картину господства новых идей: " Прежде могущество судна стояло в прямой связи с его размером. Ныне, когда мощь судового оснащения не нуждается в громадных запасах топлива и занимающих больший обьём машинах, а корабль движется маленькими, но чрезвычайно мощными электрическими моторами, эта связь разорвана... Огромные суда, идущие в центре флота — мощные электростанции, снабжённые совершенными передатчиками. В центральном помещении флагмана на большом стеклянном столе постоянно видят положение всех боевых единиц флота. Небольшие артиллерийские и миноносные корабли с мощным вооружением и бронированием постоянно держат связь с штабом флагмана. Воздушный разведчик летит перед эскадрой, постоянно оглядывая море. Если он случайно вылетит за предел действия электрических машин флагмана — не беда. На нём есть небольшие аккамуляторы, и разведчик безопасно возвращается к эскадре. Об излишнем удалении ему сообщают по радиофону... Внимание! На горизонте — густой дым. Это движутся вражеские корабли. Эскадра сменяет курс. Навстречу противнику выходят артиллерийские суда. Огромные для такого размера корабля орудия стреляют за горизонт — корректировку стрельбы ведёт авиатор. Напрасно наблюдатели атакованного флота ищут отблески артогня — враг невидим. Вот разведчик сообщил, что контрминоносная артиллерия громадных судов выбита — и по новой команде на неповоротливых гигантов набрасываются юркие миноносцы, стремящиеся загарпунить самоходными минами беззащитные корабли. Огонь уцелевших башен главного калибра им не страшен — маневренные суда легко выходят из-под огня, от осколков тяжёлых снарядов спасает мощная броня. Один за другим гремят страшные взрывы электрических торпед — их движением управляют опытные наводчики. Корабли атакованной стороны скрываются под водой. Электрический флот торжествует на море!".

Эта повесть вызвала сильный переполох в адмиралтействах морских держав. Быстрое совершенствование технических средств создало впечатление технического всемогущества — поэтому никто не мог исключить правдоподобности описанного сценария. Во многих странах начались лихорадочные исследования "аппаратов Тесла" — так стали называть высокочастотные передатчики электроэнергии. Североамериканские фирмы — держатели патентов Тесла подняли шум о нарушении патентного права. Степень озабоченности "электрической проблемой" основных морских держав показал оперативный созыв летом 1909 года Парижского совещания, представленного европейскими державами — Англии, Франции, Германии и Австро-Венгрии. Приглашены с совещательным голосом были североамериканцы. Российских дипломатов позвали наблюдать. Претензии САСШ были отклонены. В патентное право были добавлены уточнения: "Патентной защитой обеспечивается не физический принцип, а техническое устройство, воплощающее таковой, во всей полноте своей конструкции. Другое устройство, использующее тот же физический принцип, но иной конструкции, патентного права не нарушает." Это уточнение позволило с минимальными переделками воспроизводить "аппараты Тесла" без каких-либо патентных отчислений. Но начавшаяся "электрическая гонка" продолжалась недолго — к 1911 году стало ясно, что создание надёжных и дальнодействующих передатчиков энергии в ближайшее время невозможно. Работы по "аппаратам Тесла" свернули. Некоторые из энтузиастов после прекращения работ над "аппаратами Тесла" у себя на родине перебрались в Россию — в "лабораторию Тесла".

В ЦИС Тесла также занялся другими направлениями. Исследования передач электроэнергии показали, что для устойчивой передачи-приёма на больших, а тем более — неограниченных расстояниях недостаточно ясны общие условия. Теория и математический аппарат не давали возможности рассчитать и создать надёжные технические средства. Резонансные контуры — основной элемент "аппаратов Тесла" существенно изменяли свои свойства в зависимости от погоды, расстояния и даже географического положения. Исследования Тесла позволили существенно расширить знания об атмосфере, её строении и свойствах, но общий багаж знаний об атмосферных и заатмосферных явлениях был недостаточен для предсказания свойств передатчика, который мечтал создать Тесла. Но зато были определены те направления фундаментальных исследований, осуществление которых давало возможность реализовать его мечту. Важнейшими из них были исследования атмосферы. Поэтому создание надёжных и совершенных летательных аппаратов стало для Теслы в последующие годы приоритетным. Это совпадало с основным направлением работы Центральной исследовательской станции, создававшейся как раз в первую очередь для разработки летательных аппаратов тяжелее воздуха. Но и здесь Тесла и его сотрудники сумели найти свой собственный путь.

Основным способом обеспечения полёта аэропланов, начиная с братьев Райт, считался двигатель внутреннего сгорания и воздушный винт. Лаборатория Тесла начала с того, что исследовала другие двигатели и движители, чтобы яснее представлять все недостатки и преимущества имеющихся технических средств.

Хорошо известным способом самодвижения был ракетный. Главный его недостаток — быстрое и неконтролируемое горение, исключающее управляемый полёт — было верно только для пороховых ракет. Инженеры ЦИС постоили прообраз жидкосного ракетного двигателя — в ракетную дюзу впрыскивались топливо и окислитель. Исследовались способы впрыска и воспламенения — от электрической искры, самовоспламенения при смешивании, от роста давления. Изучались различные составы смесей. На этом небольшом стенде удалось сформулировать мысль — наилучшим составом для полёта в атмосфере является керосино-воздушная смесь. При таком составе ракетного топлива можно было упростить и облегчить конструкцию, избавившись от окислителя. Конкретную форму самой ракеты надо было ещё подбирать.

Другая группа инженеров занималась исследованиями "классической схемы" — воздушного винта и приводящего его в движение двигателя. На тот момент такими мог быть или двигатель внутреннего сгорания или двигатель внешнего сгорания — проще говоря, либо бензиновый, либо паровой. Существенной сложностью был расчёт воздушного винта. Чем больше был его диаметр, тем сложнее воздушные потоки, созданные винтом, влияли на летательный аппарат. На малом диаметре эффективность винта быстро падала, сьедаемая аэродинамическим сопротивлением двигателя. Попытка решить задачу, поместив винт в туннель с расположением двигателя вокруг винта — показала, что скорость вращения нужно делать очень большой, иначе весь выигрыш теряется. Если бы удалось поместить сам двигатель в тот же туннель, но сделать его миниатюрным!

Прорыв произошёл при сравнении возникших перед коллективами задач. "Ракетчики" искали способ получения равномерной воздушно-топливной смеси, а "классики" — компактного, не занимающего места двигателя. Кто-то пошутил, что если вставить в винтовой туннель ракету, она будет крутить винт, кто-то упомянул дизель как более экономичный, чем бензиновый двигатель.. Сразу несколько инженеров мысленно представили себе эти образы — и совместили сжатый поток воздуха, впрыск топлива и "дизельную" детонацию керосина в сжатом и горячем воздухе.

Новая идея на какое-то время подхватила всех сотрудников станции. Работая без остановки, перебирая варианты, сконструировали первый вариант — вентилятор большого диаметра сжимал воздух, далее в него впрыскивалось топливо, оно самовоспламенялось и вращало малую турбину, вращающую большой вентилятор и топливный насос. Конструкция была простой и давала большую тягу. Слабым местом оказались места, подвергающиеся воздействию высокой температуры — по сути дела, находящиеся всё время в огне — малая турбина и сопло. Особенно быстро прогорала малая турбина. Двигатель останавливался. Первый успех создал новую проблему — нужны были либо материалы невиданной жаропрочности, либо новые способы защиты от огня. Несколько групп инженеров одновременно искали разные технические варианты решений, по сложившейся практике широко рассказывая о затруднениях на совместных совещаниях — часто случалось, что проблему одной группы мимоходом решила другая, либо могла что-то подсказать из своего опыта.

Тесла принял большое участие в расчёте и конструировании первого образца. После выявления его слабых мест некоторое время раздумывал, а затем рассуждение одного из инженеров о том, что способом решения проблемы могло бы стать местное, поверхностное упрочнение, защищающее от огня, "загорелся" идеей. Инженер имел в виду механическое или физическое упрочнение — термообработку или цементацию — эти способы, кстати, тоже пробовали, но Тесле пришёл в голову иной принцип, связанный с хорошо им понимаемыми электрическими явлениями. Ещё в САСШ он любил показывать трюк с высокочастотными разрядами, окутывающими тело человека, но совершенно для него безопасными. Уже тогда он думал, нельзя ли это свойство использовать для защиты. Например, хотя бы защищать человека от кровососущих насекомых. Сейчас он хотел проверить — может ли высокочастотный поверхностный разряд защитить металл от огня?

Металлический цилиндр, внутреннюю поверхность которой "покрывал" разряд, пламя "избегало". Но, исследуя свойства взаимодействия "защищённого" цилиндра и огненной струи, Тесла обнаружил "посторонний" ток. Другой экспериментатор, может быть, ограничился бы тем, что получил желаемый результат и не стал бы ломать голову над побочными эффектами. Тесла провёл серию экспериментов и установил, что поток пламени в цилиндре можно уподобить статору в электромоторе — если вращать цилиндр с витками проволоки вокруг скоростной струи пламени, получаем ток.

Этот эффект Тесла немедленно использовал, чтобы решить обе проблемы нового двигателя — избавился от малой турбинки и перегрева сопла. Высокочастотный генератор снимал электрический ток с потока плазмы в сопле, медные обмотки генератора обеспечивали эффективное охлаждение нагревающемуся, несмотря на высокочастотную защиту материалу, а электроток вращал вентилятор, засасывающий воздух в двигатель. Получилась надёжная, простая, с минимумом движущихся частей конструкция. Минимум потерь на трение и высокая температура рабочего тела обеспечивала высокий КПД, а следовательно экономичность. Но появилось новое ограничение — стабильный и ровный поток огня получался только не выше определённого небольшого диаметра и протяжённости — построить сколь угодно мощные двигатели было невозможно. Мощность первого варианта "роторного двигателя Тесла" — в дальнейшем их называли просто роторами — была ограничена 5-ю лошадиными силами.

Пути стабилизации плазменной струи в ЦИС наметили уже во время Великой Войны. Малые роторы нашли применение прежде всего в конструкции планеров-наблюдателей для флота. Хорошие аэродинамические качества планера обеспечивали длительный безмоторный полёт, двигатель был необходим изредка. В связи с этим необходимо было найти уверенный способ пуска "ротора" в полёте. Зажигание при пикировании от быстро набегающего потока воздуха было рискованным и ненадёжным. Исследование компактных, но ёмких конденсаторов стало важной частью работ станции.

Пятая точка. Развитие политической ситуации в мире после 1906 года. Движение к бывшему в нашей истории конфликту между блоком германских стран и Антантой. Усиление национального аспекта противостояния по сравнению с нашей реальностью.

После 1906 года рост мировой экономики ускорился. Наиболее интересны следующие последствия: независимость Польши позволила польскому производителю существенно расширить оборот с Германией. Польша быстро стала втягиваться во внутригерманский оборот, как зависимая область.

Германская промышленность широко размещала на польских заводах заказы на полуфабрикаты и первичную обработку, отказываясь от польских товаров под предлогом низкого качества. Низкие таможенные пошлины и дешёвая рабочая сила Польши были причиной огромной прибыльности для германских крупных заводчиков. Рост польского производства составлял в основном рост сырьевой добычи — угля, в первую очередь, а также зерновых, и лёгкой промышленности — текстильной и пищевой. Металлообработка и машиностроение также росли — но как дочерние кампании германских.

Россия после 1906 года стала развиваться очень быстро. Значительную роль сыграли дешёвые французские кредиты — французская элита, боявшаяся германского влияния на российскую политику, использовала (как это она, впрочем, уже проделывала многократно) кредиты как политический инструмент.

Кредиты давались под условие роста таможенных барьеров — якобы для роста государственных поступлений. Если учесть, что одновременно внутренние налоги, особенно на банковские операции, уменьшились, понятно, что главной причиной было желание не допустить захвата российского рынка германскими товарами. Франция насытить рынок России своими товарами не могла.

Итогом стал бурный промышленный рост, причём на долю тяжёлых отраслей промышленности пришлось более 30% от увеличения валового выпуска: сильно вырос обьём выплавляемого и прокатываемого металла, извлечённой и перерабатываемой нефти, производства средств транспорта — в первую очередь паровозов и рельс, появились крупные станкостроительные предприятия — в основном с участием иностранного капитала.

Следует заметить, что в 1907-1913 годах французский кредит широко употреблялся не только в традиционных для него сферах. Как то: строительство железных дорог, железоделательная и металлообрабатывающая промышленность, судостроение. Французский капитал резко расширил свою долю участия в горном деле, химическом производстве. Также, в разрез с традиционным, стало активное участие в русском текстиле — французские банки ранее стремились не поощрять развития текстильного производства, дабы не создавать конкурентов собственному французскому производству тканей и готового платья.

Совместно с французским действовал капитал бельгийский, а соперничать пробовал английский и — в меньшем, намного меньшем обьёме — капитал германский.

Бельгийский капитал стал надёжным союзником французских банков в химической отрасли: бельгийские и бельгийско-французские акционерные общества сообща овладели двумя третями всего химического производства в России к 1913 году. Оставшаяся треть почти целиком была представлена германским производителем: немецкие заводы в России, в отличии от франко-бельгийских, специализировались на красках и медицинских средствах, резинотехнических изделиях и пищевой химии. В то время как франко-бельгийская часть химической отрасли в России была представлена в певую очередь переработкой нефти и кокса, а также выпуском порохов и взрывчатки.

Английские средства, до 1905 года почти всецело относившиеся именно к текстильному производству и банковской сфере, из-за конкуренции с французским капиталом в своих привычных областях вложения, стали активно вкладываться в рискованные и высокодоходные бумаги. Британские банки подчас раньше французских выкупали акции новых железнодорожных и промышленных предприятий. Но в целом британское присутствие в России ощущалось менее, чем французское и германское — британское правительство было озабочено развитием собственных колоний, чем поддержкой "русского подьёма".

Французский капитал, акционирующий русскую железнодорожную сеть, мог быть уверен в блестящем будущем для себя. Рост массового производства в крупных российских городах рывком увеличил потребности в грузовых перевозках. В 1907 — 1913 годах железнодорожная сеть выросла в 2,5 раза, с учётом узкой колеи.

Стремительное развитие промышленности, подстёгиваемое с одной стороны, массовым и относительно доступным банковским процентом (оплачиваемым французскими деньгами), а с другой стороны — аграрный передел, выбросивший в города малоорганизованную и дешёвую рабочую силу — в совокупности привёло к бешеному росту мелкотоварной мануфактуры в городах, увеличению числа мелких, полукустарных фабричек, рентабельных в условиях таможенного барьера и рабочей нищеты.

Рождение тысяч мелких заводиков и торгующих их товаром бесчисленных лавок и лавчонок невиданно раздуло мещанское сословие в числе. Сотни тысяч новых городских "хозяйчиков" составили надёжный пьедестал русских правых политических партий. Кадеты стали главной политической силой в городах. Опираясь на крупных землевладельцев и пользуясь эсеровскими политиками, как ширмой, они добились доминирования в деревне.

Вместе с тем, рабочая среда, выровненная массовым ростом производства, существенно отдалилась от социал-демократов. Меньшевистские организации обьединяли теперь преимущественно инженерно-технический персонал. Разделившиеся по классовому признаку профсоюзы окончательно показали разрыв двух частей социалистов. Общероссийский промышленно-профессиональный союз — организация аккуратной, регулярно платящей взносы и обеспеченной договорно-юридической поддержкой инженерной касты. Против Всероссийского фабрично-заводского совета стачкомов — организации полулегальной, существующей в основном благодаря подписке на "Известия рабочих советов" — газеты, появившейся в 1905 году на взлёте стачечной борьбы.

Тяжёлые дни всеобщей майской забастовки 1912 года слили рабочую массу воедино. ВКП(б) к лету 1912 года добилась полного преобладания в районах городской бедноты.

Союзница ВКП(б) — революционная демократия существенно меньше выросла, но значение её деятельности для развития народного образования было огромным.

Ещё в 1906 году жена Архипова — Умансуни стала учить детей в феодосийской начальной школе. Громадная жажда знаний, подхлёснутая впечатлениями путешествий и знакомств, сложившаяся с её талантом пророка и даром понимания людей, сделали Умансуни выдающимся педагогом. Опираясь на поддержку сочувствующих ей образованных и либерально настроенных гороских властей, она решительно перестроила учебный процесс, разделив на чисто-образовательную и воспитательную части. Первая была вспомогательной, вторая главной и строилась на обретении навыков и умений — в том числе навыков учить других. Умансуни подчёркивала — учатся для того, чтобы узнать что-то новое для себя, чему можно найти применение в жизни. Навык чтения и счёта — в овладении всем остальным богатством человеческих знаний — вспомогательный. Умение сделать что-то самому и научить других — основной.

Феодосийская школа стала образцом нового образования, в 1909 году фракция РДП в Государственной Думе добилась признания программы феодосийской школы как основы народного образования. Несмотря на противодействие кадетского правительства в 1910-х годах, массовое образование существенно изменилось. Множество получивших новое образование людей стремились продолжить учение — в первую очередь в области практического применения человеческого знания. Подготовка техников и других специалистов увеличилась в разы. В России появилось много квалифицированного технического персонала.

Япония пережила тяжёлый период — английские биржевики с лихвой взыскали задолженность. Сменившая военное правительство Японии промышленная верхушка сумела интенсивной эксплуатацией Кореи отделаться от английского хомута и расширила торговые связи, в первую очередь, с дальневосточными окраинами России, а также, заключив финансовые союзы с Германией и Францией, усилила торговое проникновение в Китай. В европейской политике Япония, руководимая финансовыми верхами, стремилась держаться равноудалённо от любых группировок, чтобы не повторить ошибку втягивания в конфликт с какой-либо европейской державой.

В целом усилилось торговое давление на Китай. Это стало причиной очень быстрого роста крайне националистически настроенных организаций, выступавших против Циньской империи. Разложение цинских войск и массовые выступления городских низов препятствовали экономической деятельности колонизаторов. Державы прикладывали значительные усилия, стремясь в районах преимущественного влияния добиться усиления местной китайской администрации. Это привело к росту автономистских настроений. Создались условия для распада Китая.

Рост торговли на Каспийском море и расширение добычи нефти ускорили развитие национальностей Персии. В Южном Азербайджане быстро росло товарное производство сельхозпродукции, в основном за счёт крупных поместий-заминдаров. Разорение крестьян выталкивало их на нефтяные и рыбные промыслы Каспия, на заводы Баку, в меньшей мере — в ремесленные цеха Тевриза и других городов Персии. Отходничество приняло широкие масштабы и усилило связи с Северным, русским Азербайджаном. Усилилось и проникновение прогрессивных, "европейских" идей. В меньшей степени такие же процессы охватили остальную Персию.

Начавшиеся в 1906 году под сильным влиянием событий на севере волнения быстро охватили весь Иран. Маневры шахского правительства, поддерживаемого в первую очередь английской дипломатией, позволили реакции раздавить прогрессистов в Тегеране.

В Тавризе местный энджумен, возглавляемый хорошо организованным комитетом партии муджахединов, провозгласил независимость Южного Азербайджана и под командованием выдающегося командира добровольцев-федаев Саттар-хана разгромил правительственные войска. После поражения правительственных войск в карательном походе на Тавриз выступления революционеров усилились. Шах был вынужден бежать из страны.

Европейские дипломаты использовали победу революционеров для закрепления раздела Персии. Созданный при их вмешательстве и подконтрольный в первую очередь британской миссии регентский совет при избранном малолетнем шахе и новое, "конституционное" правительство подтвердили исключительные привилегии иностранных банков (денежная эмиссия, например, осуществлялась "шахиншахским" банком, созданным англичанами, под значительные проценты — не считая закладываемого в обеспечение кредитов имущества — что вело к постоянной высокой инфляции) и зарубежных фирм на использование природных богатств Ирана. Самое главное — передачу в бессрочную концессию — в обеспечение правительственных долгов перед иностранными державами нефтезалежей.

Демократические организации Персии упорно сопротивлялись действиям колонизаторов и смогли сорвать полное рассчленение страны. Особенно сильное влияние на стойкость и решимость народного движения оказывала борьба тавризских революционеров, отстоявших не только политическую, но и экономическую независимость — созданный в Персидском Азербайджане банк провинции, принадлежащий краевому правительству, и национализация почты и телеграфа исключили проникновение британского влияния в Южный Азербайджан.

Повторная попытка реакции подавить народное движение, предпринятая в 1910 году под прямым руководством иностранных правительств привела к отделению Южного Азербайджана от остальной Персии.

Поводом для ввода русских войск в Тавриз стало убийство военных руководителей азебайджанских федаев Саттар-хана и Багир-хана, вызванных в Тегеран под гарантии шаха и меджлиса для участия в разработке новой конституции и управления страны — упирая на то, что без участия авторитетных вождей демократии будет несравненно тяжелее защитить главные требования народа в будущем правительстве. Английское золото стояло за организацией провокации против федаев, переросшей в нападение на отряд Саттар-хана. Прорваться из кольца щедро оплаченных наёмников смогли лишь несколько человек.

После этих событий тавризский энджумен провозгласил полную независимость Азербайджана, а чуть позже русское правительство, воспользовавшись как предшествующими договорённостями с английскими представителями о разделе сфер влияния в Иране, так и формальным поводом — данными русским послом в том числе со всем дипкорпусом Тегерана строгими гарантиями безопасности Саттар-хану, ввело войска в Тавризскую провинцию под предлогом защиты от нарушившего клятвенные договорённости иранского правительства.

В 1913 году кадетский кабинет министров России обьявил об аннексии Южного Азербайджана, несмотря на противодействие английской явной и тайной дипломатии. Персия практически распалась на отдельные владения, власть в которых захватили вооружённые группировки различного толка. Центральное правительство оставалось бессильным символом в чехарде дворцовых переворотов. Юг Ирана был фактически аннексирован британскими колонизаторами, которые также ввели в страну свои части — под предлогом защиты своих концессий.

На Балканах последствиями российских событий стал рост товарооборота по Дунаю и в целом по Эгейскому морю. Увеличилась эмиграция и миграция рабочей силы в подунайских странах. Это вело к развитию внутрибалканского рынка, увеличению торговли и мелкотоварного производства, в том числе за счёт поступления денежных средств эмигрантов. Рост сдерживался в первую очередь турецкой администрацией — продажной и неэффективной.

Антитурецкие настроения не приводили к открытому конфликту до 1911 года во многом из-за уклончивой политики российского правительства, предпочитавшего лавировать между центральными державами и англо-французским союзом. Правое правительство в России заняло открыто антитурецкую позицию, следуя за англо-французской политикой раздела и захвата турецкой империи.

Первым на одряхлевшую Порту набросились итальянцы, заставив турок силой оружия отказаться от вассалитета над Тунисом и отдать острова Додеканессов. Поражение Оттоманской Порты в войне с Италией стало последним толчком, привёдшим в движение лавину балканских войн.

Совместное нападение на Турцию балканских стран закончилось утратой Турцией практически всех европейских владений, захватом французским экспедиционным корпусом Леванта (под флагом защиты христианского населения) и установлению "особого" таможенного режима Проливов. Конфликт между Англией, Францией и Россией за условия передела Турции и конфликт между центральными державами — Германией, Австро-Венгрией и Италией и англо-французским союзом за рынки Восточного Средиземноморья отсрочил окончательный распад Турецкой империи.

Стремление английской дипломатии не допустить усиления российского влияния в проливах выразилось в усилиях расколоть антитурецкую коалицию балканских стран, что позволило бы Англии навязать "международный" — читай "английский", контроль за Боспором и Дарданеллами. Для раздувания конфликта был удачный момент — спор за Македонию.

Заняли её греческие войска, но болгарское правительство ставило присоединение Македонии важнейшей целью внешней политики — для Болгарии это был выход к Средиземному морю через Салоники. Английская поддержка Греции привела к срыву переговоров между Болгарией и Грецией по македонскому вопросу. Но английское правительство в который раз перехитрило само себя — болгарский царь при посредничестве Германии договорился с Турцией и болгары, получив доступ через проливы, атаковали греческие войска в Македонии. Собираемая английской дипломатией антиболгарская коалиция выступить не успела. Болгарская армия заняла Македонию, морской десант овладел Салониками, вмешательство английских морских сил привело к тяжёлым для болгар потерям, но и крейсер британских ВМС потонул от попадания торпед.

Болгарские войска шли вперёд. Греческая армия, застигнутая врасплох, сражалась вяло и остановила продвижение болгар только перед горными районами Фессалии. Сербско-черногорские войска не решались вступить в войну, имея против себя сильный болгарский корпус. Добившись своих целей, болгарское правительство предложило мирные переговоры.

Мировое возбуждение не унималось. Английские лорды сочли себя оскорблёнными — вся мировая печать говорила о потоплении крейсера как о пощёчине "владычице морей". Усилия британского кабинета в "наказании" болгар были беспрецендентны. Румыния, под влиянием англичан, внезапно напала на Болгарию. Удар с неожиданной стороны резко повернул события. Сербская армия отрезала македонскую армию болгар — а с моря сторожили англичане. Осада Салоник шла пять месяцев. Болгарские войска продуктами для осадного сидения не запасались. Главные силы Болгарии отбивались с трёх сторон. Длительная война изнурила все воюющие страны. Капитуляция гарнизона Салоник стала финалом войны. Англии пришлось удовлетвориться ролью арбитра. Наказывать болгар дальше, кроме них, никто не хотел. За болгарского союзника вступилась Германия и Австро-Венгрия. Территориальных изменений не произошло. Контрибуцию болгары выплатили только грекам. Греческое правительство разделило болгарские деньги с сербами. Румыны не получили ничего и под австрийским нажимом очистили занятые области Болгарии. Прямым последствием второй Балканской войны стал союз между заклятыми врагами — Болгарией и Турцией и присоединение обеих стран к коалиции "центральных" стран.

В то же время "славянский" вопрос обострялся и в Центральной Европе. В Австро-Венгрии чешские националисты продолжали агитацию за независимость. Неспокойно было в словацком Подунавье. Но самым напряжённым становился "польский" вопрос.

Его причина была в ненормальном экономическом развитии "самостийной" Польши, зависимом, полуколониальном характере производства, лишавшем перспективы развития как промышленно-финансовую верхушку, попавшую в тесную зависимость от германского капитала, так и средние и мелкие сельские хозяйства, чьё товарное производство теряло рентабельность на разнице цен сельского продукта и промышленных — германских товаров, защищённых от конкуренции таможенными ограничениями, введёнными по требованию германского же правительства. Дополнительной выгодой германской промышленности — и потерей для польской, был постоянный переток наиболее качественной — и потому мобильной рабочей силы — в Германию.

Потому взлёт антигерманских настроений в Польше после окончательного оформления англо-французского союза, очевидно антигерманского, был бурным. К власти в Польше пришли крайние националисты. Правительство Польши с 1911 года открыто заявило о желании пересмотреть договор о польских границах и гарантиях. Первым требованием выставлялось отмена таможенных привилегий для Германии. Франция оказывала открытую помощь Польше в перевооружении и подготовке армии. Германия выступила с угрозами в адрес Польши. Все европейские страны начали лихорадочно готовиться к войне.

В начале 1910-х годов представление о новых формах военной деятельности у разных сторон сложилось неоднозначное. В России кавалерия после Маньчжурской кампании заняла центральное место. Польские военные в ещё большей степени — как под влиянием русской военной школы, к которой многие из них принадлежали, так и в силу национальной склонности к "рыцарственным" конным войскам — уделяли кавалерии первоочередное внимание, считая, что все остальные рода войск надо связать с конницей. Конная артиллерия и драгуны стали основным оперативным видом войск.

В отличие от русской военной школы, германская — и шире — центрально-европейская военная мысль считала главным средством вооружённой борьбы артиллерию.

Пехота занимала второстепенное положение. Кавалерии отводилась роль прикрытия. Вместе с тем, вопросы мобильности артиллерии, особенно тяжёлой, повысили важность моторизации армии. В германской армии применялось наибольшее число грузовых моторов.

Французские военные "по старинке" рассчитывали на пехоту. Но успешные действия пехоты должны были быть поддержаны маневром кавалерии и разведкой с воздуха. Франция была единственной страной, где авиация имела такое важное в повседневном применении войск значение. В остальных странах авиация рассматривалась как специальная сила для особых действий. Особняком стояли российские авиасилы — в отличие от французских военных, в России основной целью авиации считали не разведку, а дезорганизацию вражеского управления и тыла, но воздушных средств нападения, адекватных выдвигаемым задачам, российская армия не имела. Только перед началом Великой войны начали осваивать многомоторные аппараты типа "Илья Муромец". Все остальные страны, включая Францию, для основной цели авиации — разведки — предпочитали одномоторные машины.

Отдельным путём пытались пойти английские военные теоретики. Опыт колониальных войн 1900-х для Англии стал прообразом будущей войны, что, конечно, было неверно. Английские военные пришли к выводу, что исход сражения зависит не от количества втянутых в него войск, а от их инициативы. Даже в тактическом бою более инициативная сторона одержит верх над более громоздкой. Из этого постулата делался вывод о переносе инициативы в тактическое звено — на уровень батальонов. Соответственно батальон должен был иметь все средства для современного боя — собственную артиллерию и тяжёлое стрелковое оружие — пулемёты и бомбомёты, собственные средства связи с другими частями и разведки. При этом техническое оснащение войск считалось достигшим необходимого уровня для выполнения таких универсальных задач. Уровень самомнения английских военных теоретиков можно показать, упомянув, что связь они собирались держать, применяя посыльных на велосипедах и ... голубей. Отсутствие грузовых машин в составе транспорта, общая недостаточность транспортных средств — считалось, что большой обоз затрудняет маневр, отсутствие резервов на уровне выше батальона — всё это стало препятствием для военных действий в операциях большого масштаба, несопоставимых по размеру и техническому уровню с колониальными войнами, на которых учились английские военные.

В отличие от армии, флот Англии извлёк полезные уроки из первых конфликтов ХХ-го века. Сверхтяжёлые броненосцы типа "Дредноут" стали основным средством завоевания господства на море. Английскому флоту в разной степени подражали флоты других стран, также начавшие строительство сверхтяжёлых кораблей, получивших название "линкоров". Только в России кораблестроительная программа сильно отличалась. Новое руководство военно-морского департамента пересмотрело цели флотов и создало рациональную картину действий флота. Флот разделялся на флот Открытого Океана, имеющий неограниченный район действия и флотилии ограниченных и изолированных акваторий — речные и эскадры внутренних морей. Условием базирования флота Открытого Океана были доступные в любое время года, незамерзающие гавани, морские пути к которым не могут быть блокированы узостями и проливами. Чёрное море отсекают проливы Боспор и Дарданеллы, Балтийское — датские проливы, поэтому океанскими базами порты этих морей быть при такой постановке вопроса не могут. На Дальнем Востоке единственная незамерзающая гавань — Находка. Японское море отделено от океана проливами, более доступными, чем проливы Балтики и Чёрного, но угроза блокирования океанского флота на этой акватории сохраняется. Единственной пригодной для расположения флота Открытого Океана гаванью остаётся Мурманск(бывш. Николаев-на-Мурмане). Но для обеспечения большого океанского флота базу в Мурманске надо создавать с нуля. Поэтому Военно-морской департамент на первом этапе создания нового флота принял следующие решения: на внутренних морях обеспечить охрану морских баз и побережья имеющимися силами; в дальнейшем разработать специальную номенклатуру судов для завоевания господства на каждом из этих театров действия; в порту Мурманск начать создание базы флота Открытого Океана и создание кораблестроительных предприятий; в качестве предварительного опыта заложить на создаваемых верфях корабли нового океанского класса "эскадренный миноносец" (эсминец) как основы флота Северного моря — прообраза флота Открытого Океана.

На акваториях Чёрного и Балтийского флота создавались флотские группировки с новым определением основных на этих театрах типов кораблей. Убеждённые сторонники подводного плавания в морском департаменте утверждали — Балтика идеальна для действий подводных лодок. Множество мелей, узостей сложно-извилистых фарватеров — делает атаку из засады, атаку мощным оружием с короткой дистанции, атаку в условиях плохой видимости — туманов и дождя, господствующих на Балтике — наилучшим видом оборонительной тактики флота. Расположенная на Балтике Центральная исследовательская станция флота, ведущая широкие исследования по электродвигателям и аккамуляторам — ключевым для подводного флота технологиям — позволила вывести проект переоснащения балтийской эскадры из области теории. На Балтийском море создавались первые базы подводных лодок — в Либаве и на Аландских островах. Два дивизиона подводных лодок должны были обеспечиваться разведкой с морских авианаблюдателей. Прикрытие от тяжёлых кораблей противника должна была осуществлять Передовая бригада крейсеров, а Финский залив и главные базы флота обеспечивали броненосцы береговой охраны — тяжёлые корабли старой постройки, тихоходные и изрядно изношенные.

Чёрное море имеет совершенно другую конфигурацию берегов и глубин. Открытое в любую сторону плавания, но скалистые берега и немногочисленные удобные порты уподобляют его в миниатюре открытому океану. Корабли с большой автономностью плавания — в недели и месяцы — на Чёрном море излишни. Но высокая скорость, хорошая мореходность и сильное артиллерийское вооружение — необходимы. Под этот набор критериев лучше всего подходил новый класс кораблей — эскадренные миноносцы, эсминцы. Особенно при условии усиления артиллерийского вооружения и следующего за ним некоторого увеличения водоизмещения. На верфях в Николаеве начали закладывать первые корабли черноморского проекта.

Глубокая перемена в деятельности флота значительно влияла на людей — более решительных, стремящихся к новизне притягивала, желающих постоянства, консервативных — отталкивала. Убеждённость в благе, следующем из технического развития и широкого научного образования всецело совпадала с общим представлением партии революционной демократии. Помноженное на послереволюционную эйфорию, это умонастроение выглядело той высшей справедливостью, которой хотят добиться все бескомпромиссные и честные молодые люди. Поэтому, начиная с 1908 года, вслед за массовой отставкой старого состава морских офицеров, в командном корпусе флота число сторонников РДП неуклонно росло. Кадетское правительство стремилось препятствовать тому политическому и моральному влиянию, какое оказывали моряки на общество. Опираясь на армейских офицеров, недовольных пропагандой равенства в войсках, военное министерство ввело новую линию раздела в воинских чинах — за рамки табеля о рангах вывели "технических специалистов", отделив от "боевого состава". Большинство младшего офицерского состава флота как раз по характеру службы на сложных технических машинах — боевых кораблях — техники. Разом множество моряков стало "воен-инженерами такого-то ранга", за исключением немногих общекомандных должностей — командиров кораблей и их помощников. Также и создаваемые в российской армии воздушные силы полностью попали под новое разделение. Однако вместо ожидаемого спада популярности к профессиям, более не освещаемым блеском офицерских званий, в обществе, особенно в среде разночинной и рабочей, "военморы" и "военлёты" стали, не отделяемые более барьером "высшего" общества — пользоваться глубокой симпатией.

"Разделение служб" захватило военно-учебные заведения. Армейские военные школы стали именоваться "корпусами", а школы военно-технического персонала, включая большинство морских — "училищами". Итог — значительная демократизация, прилив масс простонародья на учёбу и приход прогрессивно настроенных передовых учителей и вследствие этого — качественное улучшение образования в военных училищах и элитарно-ограниченное и кастово ориентированное, собравшее всю чванящуюся своим положением накипь образовательных кадров из высшего офицерства царского времени — в юнкерских корпусах. "Новые" части войска — флот и авиация — всё более расходились в настроениях со "старой" — армейским офицерством.

Центральная исследовательская станция флота, воглавляемая Тёслой, была средоточием духа перемен во флоте. Противодействие правительства на настроениях её персонала, особенно на молодых и деятельных морских офицерах, ставших в одночасье "воен-инженерами" сказалось радикально. Инженеры ЦИС играли важную роль в создании и обучении новых видов флотских подразделений — морской авиации и морской пехоты — и настроения, господствующие в "школе Тесла", стали им полностью свойственны. На морскую авиацию, морскую пехоту и соединения малых и подводных кораблей возлагалась, по планам военно-морского департамента, главная задача по удержанию передовых рубежей на Балтике. Радикальные настроения в этих частях стали предметом травли со стороны правительства и буржуазных газет. Командование передовых частей балтийской эскадры всё более дистанцировало себя от центрального правительства.

К лету 1914 года наибольшая напряжённость была между германским правительством и франко-польским союзом. Польша ограничила ряд ранее действовавших льгот для германского капитала, усилила армию и вела переговоры с Францией об окончательном снятии ограничений суверинитета. Смена декораций на Балканах — очередной переворот в Сербии — сначала не слишком впечатлила мировое сообщество.

Для мировых держав балканские страны представлялись аналогами карликовых республик Центральной Америки — бессильными и зависимыми. В то же время две балканские войны неслыханно раздули националистические настроения среди разоряющихся и нищающих крестьян и горожан в небольших балканских странах. Кризис в сельском хозяйстве не прекращался, надежды на помощь со стороны "богатых" соседей оборачивались ненавистью к обманувшим "угнетателям".

Новое правительство Сербии и Черногории отказалось от австрийских гарантий, которые получила прежняя власть в обмен на отказ от притязаний на австрийские владения на Балканах. Сербские националисты всерьёз наметили начать партизанские действия в австрийских землях и добиться изгнания австрияков с "исконно сербских земель". Сигналом к восстанию должен был стать громкий теракт в Сараево — "поборники Великой Сербии" планировали захватить и убить генерал-губернатора Боснии. Сообщение о приезде наследника Австро-Венгерского престола эргерцога Фердинанда — показалось ещё более подходящим для исполнения громкого политического убийства.

В Австро-Венгрии с поездкой эрггерцога были связаны свои далеко идущие планы. Австрийский кабинет намеревался обеспечить оккупацию Сербии, пользуясь тем, что внимание мировых держав от Балкан отвлечено. Для этого наследник Австро-Венгерского императора должен был продемонстрировать политические преимущества славянских народов в Австро-Венгрии, обьявить по приезде в Сараево о расширении самоуправления и обратиться с предложением союза к Сербии. Когда Сербия отвергнет "дружескую руку", воспользоваться действиями сербских националистов в Боснии, и обвинив правительство в Белграде в "укрывательстве террористов", ввести войска в Сербию. Согласно данным австрийского генштаба, сербская армия была развалена внутрипартийными склоками и правительственной продажностью. Сопротивления от неё не ожидалось.

Шестая точка. Великая война.

Получив — и даже с избытком — повод для нападения на Сербию, австрийское правительство не медлило. Оно по-прежнему считало, что быстрый захват Сербии поставит остальные державы перед свершившимся фактом и позволит удержать захваченное. Но громкое убийство сыграло на руку не только Австро-Венгрии. Германия решила воспользоваться этим событием в собственных целях — разгромить Польшу, а если за Польшей в войну вступит Франция — и Францию. Германское правительство также намеревалось разбить своих противников быстро и по очереди. Политики и военные Германии считали, что за месяц, который могучей германской армии понадобится, чтобы разбить заносчивых панов и фанфаронистых галлов, правительства Англии и России не успеют вмешаться в войну.

Французское правительство также решилось использовать новую балканскую войну, для того чтобы ослабить союз центральных держав. Французские дипломаты и политики ожидали, что Австро-Венгрия пойдёт на попятный, если Франция совместно с Польшей окажут на неё давление в "сербском вопросе". Тогда, планировали француские правительственные деятели, можно будет вбить клин между Германией и Австро-Венгрией.

Польская армия рвалась напасть на Австро-Венгрию, чтобы сначала разбить более слабого врага перед решительной схваткой с Германией. В Польше были уверены, что в карпатских землях их встретят как освободителей.

Вслед за австрийским ультиматумом Сербии и началом военных действий последовал французский ультиматум и начало мобилизации во Франции. Германия потребовала прекратить мобилизацию французских войск и покончить со "славянским терроризмом", имея в виду разоружение Польши. Польская армия вывела основные конные соединения к польско-австрийской границе. Правительство Польши ждало сигнала от правительства Франции. Германский генеральный штаб, оценив складывающуюся обстановку, решил изменить ход операции, сочтя наивысшей угрозой французскую армию. Германская армия начала боевые действия против Франции немедленно по истечению срока ультиматума германского правительства. Сообщение о вторжении германских войск во Францию привело к обьявлению войны Польшей Германии и Австро-Венгрии. Польские конные корпуса ворвались в Чехию и Словакию. Англия, в это время подготавливавшая флот к захвату германских колоний в Африке, вступила в войну против коалиции "центральных стран" и тоже начала мобилизацию армии.

На Балканах к военным действиям сначала присоединилась греческая армия — вместе с сербской армией союзникам удалось остановить австро-венгерские войска. После этого болгарская армия напала на Македонию, отрезая от Греции войска, находящиеся в Сербии. И в тот же момент Турция начала захват греческих островов. Положение войск Антанты на Балканском полуострове стремительно ухудшалось.

Во Франции германские войска вынуждены были прекратить наступление, понеся тяжёлые потери во встречных боях. Заняв Бельгию, на Западном фронте германская армия остановилась, ожидая резервы, втянутые в польскую мясорубку. Польские войска вели бои на двух почти изолированных направлениях — варшавском и прикарпатском. На варшавском направлении германские войска из Восточной Пруссии, Померании и из-за Одера с трёх сторон — с севера, востока и запада обходят столицу Польши. Её отчаянно обороняют польская пехота и ополчение. На юге польская Конная армия и чешские добровольцы отходят с боями за Вислу, стремясь не дать окончательно рассечь польский фронт на две части. К октябрю 1914 года только две крупные европейские державы ещё не ввязались в эту свару грызущихся между собой человеческих масс — Италия — формальный союзник центральных держав и Россия — формально союзница Антанты.

В России правительство осенью 1914-го раздирают на части прогерманская и проантантская партии. Против любого участия в войне открыто выступают левые партии, поддерживаемые сильными пацифистскими настроениями в обществе. Антивоенные настроения подогреваются репортажами с полей сражений. Агитация коммунистов выражается десятками политических забастовок и манифестаций. Спекуляция на ценных бумагах приобрела лихорадочный характер — валюты и акции разных стран скачут, сообразуясь со слухами о правительственных делах.

Военное министерство охвачено суетой. Войска пополняются и готовятся к выступлению. Но никто не знает, кто окажется противником. Множество молодых людей из городских классов, взбудораженных невиданными перспективами, жаждущие героических деяний в пороховом дыму грядущих битв, записываются добровольцами в армию. Обьявлена частичная мобилизация, но начало всеобщей всё отодвигается.

В начале октября наступает перелом — российское правительство предьявляет ультиматум центральным державам. Собранная в Белоруссии 1-ая ударная армия, сформированная преимущественно из волонтёров и юнкеров-добровольцев, усиленная шестью кавалерийскими тяжёлыми бригадами (тяжёлыми — т.е. в основном конно-артилерийские и конно-пулемётные части с опорой на панцирных конников — карабинёров, пригодных как для конного, так и пешего порядка боя) и конной Дикой дивизией — лёгкая конница преимущественно туркмен и черкесов — нанесла удар вдоль границы Польши и Восточной Пруссии — отсечь восточную группировку германских сил в Польше и обеспечить варшавский гарнизон. С юго-востока наступление 1-ой армии должна была поддержать 2-я ударная, заняв позиции на подходах к Варшаве и тем самым сковав германские резервы. Но 2-я ударная армия запоздала с развёртыванием.

Окружение и уничтожение 1-ой ударной армии отняло у германского командования на Востоке все резервы и потребовало более двух месяцев. За это время 2-я ударная армия русских пробилась к Варшаве, а польская Конная отошла на сандомирский плацдарм. Австро-Венгрия, с лета 1914-го державшая большие силы выдвинутыми против России, наступлением в Галиции сорвала мобилизационные планы русского генералитета, вынудив перебросить на галицийский фронт все вновь формируемые части.

В свою очередь, английская армия завершила развёртывание и совместно с французскими войсками начала наступательные действия в Северной Франции, сковав инициативу германских войск.

В целом начало военных действий отмечено крахом военных планов, сталкивавшихся между собой непредусмотренным никем образом и привёдших в итоге к утрате военной перспективы обеими враждующими сторонами. В конце 1914 года этот вывод стал очевиден. Российские левые партии, всегда стоявшие на том, что столкновение мировых держав в первую очередь бессмысленно, оказались правы. Единственным смыслом в продолжении войны могла быть только нажива фабрикантов и банкиров, безнаказанно спекулирующих на неимоверных трудностях военного положения под прикрытием военной диктатуры.

Кадетское правительство, оказавшись в политическом тупике продолжения войны, придало военной диктатуре открытый характер. Принятые им меры военного принуждения внутри страны запрещали действия партий, массовые собрания и выступления, антивоенную агитацию под угрозой вооружённых репрессий и военно-полевых судов. Члены Государственной Думы — коммунисты и революцонные демократы — голосовали против кадетских репрессалий и продолжали активную агитацию после их принятия. Это послужило поводом для запрета ВКП(б) и РДП.

Крайние левые ушли в подполье. В городской среде, среди полевых офицеров и крепкого среднего крестьянства по мере продолжения военных действий, взгляды левых пользовались всё большей популярностью. Среди рабочих и разночинной интеллигенции с начала войны левых поддерживали практически все. С другой стороны, рост доходности военных предприятий и биржевая активность приводила имущие слои в некое исступление богатством, выставляемым броско, как специально напоказ нищающим горожанам, постепенно скатывающихся к голоду в развале карточной системы. Поэтому в подполье левые партии смогли развить высокую активность, возраставшую с каждым месяцем войны. Преследования левых полицией и контрразведкой снижали организованность антиправительственных выступлений, но усиливали их накал и массовую поддержку.

Центральный Комитет ВКП(б), при участии представителей руководства РДП, принял решение о подготовке всеобщего вооружённого восстания, как единственного пути покончить с навязанной России войной.

К лету 1915 года военные действия на всех фронтах приняли позиционный характер. Такой тип боевых действий был непредвиденным, военное решение "позиционного тупика" стало задачей теоретиков всех воюющих генштабов. Германский генштаб сделал ставку на подготовку пехотных штурмовых отрядов: усиление индивидуальной защиты солдата — в дополнение к каске кираса; на специальное оружие, обладающее высокой эффективностью в ближнем бою — дробовики, пистолеты и пистолеты-пулемёты, гранаты и гранатомёты, новое оружие пехоты, созданное германскими инженерами — огнемёты, развитие средств маскировки — дымозавесы, маскнакидки; тщательное сколачивание и длительная подготовка подразделения. Техническим средствам — машинам и авиации — уделялось незначительное внимание. Эффективность артиллерии намеревались всемерно повысить, разрабатывая новые типы боеприпасов, в первую очередь — снаряжённые отравляющими газами, и увеличивая калибр орудий. В авиации делалась ставка на цельнометаллические дирижабли — цеппелины. Высота полёта таких аппаратов была выше, чем высота полёта аэропланов тех типов, что существовали на начало войны. Цеппелины могли совершать дальние вылеты и нести значительный боевой груз. Важную роль германский генштаб возложил на морские силы — сопротивление войск Антанты на Западном фронте сильно зависело от морских сообщений. Германский флот должен был установить блокаду английского побережья и важнейших французских портов. Для этого планировалось нанести поражение Гранд Флиту британской метрополии в решающем морском сражении. На Восточном фронте германский генштаб планировал обеспечить оборону в первую очередь, благодаря силам своей союзницы — Австро-Венгрии.

Английское и французское верховное командование дать общую оценку началу военных действий не смогло. Политические группировки у власти стремились использовать военные успехи и неудачи в подковёрной борьбе за первенство, в которой участвовали и высшие чины армии. Практическое руководство войсками было оставлено на чиновников среднего звена военных министерств, а общее руководство войной вырывали друг у друга разные соперничающие клики. Составляющие планы военных действий клерки военных министерств не хотели рисковать своими местами и продолжали использовать уже известные приёмы наступления как многократного превышения своих сил на отдельном участке над силами противника. Чиновниками не принималось во внимание, что сосредоточение таких масс пехоты и артиллерии на одном месте не может остаться незамеченным, особенно при развитии воздушных средств наблюдения. В результате одновременно со сбором наступательных сил Антанты германский генштаб сосредотачивал на том же участке дополнительные силы обороны, увеличивая глубину оборонительной позиции. Завершалось всё чудовищной бойней, когда многотысячные плотные ряды пехоты, в стиле военных приёмов азиатов, своими телами забивали проволочные заграждения и пулемётчики, прекратив огонь, отходили за следующий ряд проволоки, где всё повторялось, пока у наступающих не заканчивались свежие части. Такой ценой достигалось продвижение на 2-3 километра.

Инициатива новых военных приёмов в англо-французских войсках исходила от младшего командного состава. Не имея общего представления о всех обстоятельствах войны, энергичные капитаны и полковники искали частное, но решительное средство, способное сразу переломить ход боевых действий. Не удивительно, что сразу несколько из них, продумав обстоятельства прорыва укреплённых позиций пехотой, пришли к выводу о бронировании защитных средств пехоты, позволяющих солдатам достичь вражеских позиций, не неся потерь от стрелкового оружия и осколков снарядов. Вариантов оформления таких средств было много — от толкаемой лежащим пехотинцем перед собой бронетележки до установленных на колёсах размером с колесо обозрения бронекабин с разнообразным вооружением. Проводимые по инициативе отдельных лиц военных министерств опыты с различными техническими средствами, позволили в течение 1915 года выделить самые многообещающие проекты. При уровне развития техники и вооружения начала ХХ века задачу прорыва полевых укреплений, усиленных пулемётами и лёгкими орудиями, могли выполнить созданные на базе гусеничных тракторов бронированные машины. Как только были получены первые обнадёживающие результаты, некоторые высшие чиновники и генералы потребовали скорейшего применения нового оружия, рассчитывая использовать ожидаемый военный успех. Производство танков начали массировать, собираясь протаранить германские позиции тысячами машин. Англо-французское руководство, не имея возможности руководить ходом военных действий в целом, сделало ставку на техническое превосходство.

На Восточном фронте обстановка после начального периода войны оставалась сложной. Всю первую половину 1915 года осада Варшавы приковывала к себе силы и внимание обеих сторон. После почётной капитуляции войск варшавского гарнизона русские и польские войска в основном отошли за русско-польскую границу. Дальнейшее продвижение германских войск сдерживала оборона, опирающаяся на цепь укреплённых пунктов и крепостей, центром которой в среднем течении Западного Буга была Брест-Литовская крепость. Это была одна из новейших цитаделей, перестроенных при личном участии крупного теоретика крепостной войны Кондратенко. Сразу после русско-японского конфликта фактический командир обороны Порт-Артура генерал Кондратенко стал начальником отдела крепостного строительства военного министерства. Под его руководством была разработана программа нового крепостного строительства на российских рубежах.

В её основу было положено:

стратегическая важность укрепляемых пунктов;

малозаметность и малоповреждаемость от артилерийского огня, в первую очередь, полевых калибров;

простота и лёгкость постройки, невысокая их стоимость, простота обслуживания и ремонта крепостных сооружений.

Фортификационные правила, предложенные отделом генерала Кондратенко, требовали обязательного укрепления с суши всех главных баз флота и нахождение там постоянных гарнизонов — именно это положение стало основой создания в русском военном флоте морской пехоты. Морская пехота сыграла значительную роль в военных операциях второй половины 1915 года.

В начале 1915 года младотурецкое правительство решило уничтожить армянское население в Анатолии. Сообщения о начавшихся массовых изгнаниях и убийствах армян и других христиан весной 1915 года обильно стали публиковаться в печати. Русское правительство, вступившее в войну в первую очередь для захвата турецких владений, использовало газетную агитацию для ускорения наступления на Турцию. Античеловеческий характер и огромный масштаб расправы над армянами сникал поддержку вторжению в Турцию даже у ярых врагов войны. Верховное командование русских войск планировало главную операцию на сухопутном, Кавказском фронте. Отвлекающую десантную операцию поручили Черноморскому флоту.

С начала войны в Черноморском флоте антивоенные настроения только усиливались. Моряков полагали ненадёжными и воевать не желающими. Поэтому десант поручили младшему составу штаба флота и надежд на него не возлагали. С другой стороны, поскольку на планы Генштаба эта второстепенная операция почти не влияла, за морскими делами из главной квартиры почти не приглядывали, дав полную свободу действий.

Командование Черноморским флотом и базами на время подготовки операции фактически перешло в руки руководства десантной операцией. Старшие адмиралы также устранились от непосредственного участия в подготовляемой авантюре. Штаб флота и экипажи кораблей настроились решительно — отсутствие контроля от верхов, которым не доверяли и очевидная правота дела, в которое флот собирался вступить — вместе поднимали боевой настрой. В подготовке задействовали главные силы флота — старые эскадренные броненосцы, большое количество вспомогательных и транспортных судов. Цель десанта была избрана решительная — Синоп! С взятием главной турецкой морской базы и основного узла транспорта на черноморском побережье открывался путь в глубину Анатолии в обход горных хребтов, преграждавших дорогу русским войскам на суше. Турецкий флот во внимание не принимали, береговые батареи уничтожены были комбинированным ударом — броненосцев и авиацией с кораблей-маток. Порт и город взят морской пехотой.

При создании морской пехоты руководство военно-морского департамента добивалось высокой огневой мощи и подвижности — для этого обычное пехотное снаряжение — винтовки и станковые пулемёты — было недостаточным. Появление в 1908 году автоматического ружья-пулемёта Фёдорова дало морским пехотинцам необходимое оружие. Отличный от стандартного винтовочного патрон, применяемый в "автомате" — 6,5-мм от японской винтовки "Арисака" — потребовал создания новых патронных производств. Японские кампании, при долевом участии французских банков, наладили по лицензии производство на трёх военно-морских арсеналах. Последовательно разрабатывая свою конструкцию, Фёдоров дал для вооружения морской пехоты различные варианты — самозарядный карабин, ручной пулемёт, ружьё-пулемёт улучшенный. По мере появления новых образцов вооружения ими начинали оснащать создаваемые части. К 1913 году военно-морской отдел военного министерства доложил о достижении заданного уровня численности и оснащённости бригад морской пехоты. Морская пехота состояла почти целиком из добровольцев — образованной бедной молодёжи. В таких частях матросы получали дополнительную техническую подготовку и им после легче было пробиться в воздушные силы или на флот на технические специальности. Так подбираемые и подготовляемые люди хорошо овладевали относительно сложным автоматическим оружием. (Но и благонадёжными морскую пехоту нельзя было назвать. Поучившиеся преимущественно в "новых школах", у демократически развитых учителей, волонтёры-матросы, а с ними и большинство командиров, были настроены радикально.) На Чёрном море было дислоцировано пять бригад морской пехоты — по одной развёрнуто в Одессе и Керчи, одна прикрывала кавказское побережье от Новороссийска до Поти, две — размещались в Севастополе. Четыре бригады были стянуты в главную базу флота — Севастополь — кроме кавказской и пошли в десант. Но после взятия Синопа надо было быстро продвинуться вглубь, рассекая коммуникации турецкой армии и не давая изолировать район десанта. На Кубани сформировали из иногородних две конно-драгунские дивизии — "морских казаков", как издевательски прозвали "коренные" казаки. Основой этих дивизий были батареи лёгких морских орудий, установленных на конные дрожки, и пулемётные экипажи — "тачанки". Конные эскадроны обучались бою преимущественно в пешем строю, по-пластунски, поэтому шашек не имели. Для обеспечения разведки и транспорта, по примеру французских войск под Парижем (когда для быстрейшей перевозки на угрожаемые участки реквизировали все парижские таксомоторы, что позволило остановить германский прорыв) забрали все авто из черноморских городов. На некоторых легковых автомобилях усилили подвеску в военно-морских мастерских, отладили мотор и обшили тонкой бронёй. На заднее сиденье ставили небольшую наблюдательную башенку с биноклем и ручным пулемётом. На нескольких грузовиках смонтировали морские радиостанции. Такое улучшение защиты и связи подвижных частей сильно повлияло на решительность их действий.

( Несмотря на значительное количество бронеавтомобилей в русской армии, для десантной операции генеральный штаб их не выделял, а Морской отдел перебросить находящиеся в распоряжении балтийских сил бронемашины по перегруженным железнодорожным путям не смог).

"Морская кавалерия" явилась для турок полной неожиданностью, связь между городами и военными частями отсутствовала или была ненадёжна, а маршруты передвижений находились под постоянным наблюдением сильной воздушной разведки Феодосийского авиоотряда, участвовавшего в десанте в полном составе. Феодосийский авиоотряд базировался на Феодосийскую лётную школу, в которой работал ряд талантливых авиаконструкторов — Степан Васильевич Гризодубов, много сделавший для развёртывания производства авиационных моторов, и Евгений Робертович Энгельс, ставший главным конструктором морской авиации. Организатором и руководителем работ Феодосийской авиашколы был Константин Константинович Арцеулов, знаменитый лётчик и планерист, молодой и дерзкий авиатор. Ему исполнилось тогда только 24 года. Благодаря активности воздушных сил Чёрноморского флота силы десанта всегда имели оперативный обзор местности и поддержку. Продвижение конницы и посаженных на автомобили или в основном на конные повозки, захваченные у турок, морской пехоты было стремительным. За счёт скоординированности действий авиаторов, конных батарей и подвижной пехоты немногочисленные передовые отряды перехватывали турецкие войска на марше, не давали занять оборону, подвергали артиллерейско-пулемётным ударам из засад, внезапно атаковали разместившихся на отдых в селениях, во время привалов и на бивуаках. Перебрасываемые турецким командованием части, по плохим дорогам и при отвратительной организации тылового снабжения, шли пешком, медленно и вразброд. Маневренные группы десанта громили турецкие роты и батальоны по одному, полностью взяв инициативу в свои руки. За две недели русские войска заняли почти всю внутреннюю область малоазиатского полуострова. Разведывательные отряды черноморцев вышли к Средиземному морю. Турецкая армия, ошеломлённая внезапным появлением в тылу врага, смешавшись, побежала по всему Кавказу. Правое крыло турок отходило в Месопотамию — их практически не преследовали, потому что отходили турецкие войска через горный и враждебный к русским Курдистан. Центр откатывался на Левант. Здесь местность была более удобной для военных операций, а население менее враждебно — раньше в равнинной части Анатолии жило множество армян и других христиан. Те, кто пережил младотурецкий террор, встречали русские войска как освободителей и всячески способствовали их действиям. Поэтому на центральном участке фронта турецким солдатам оторваться от преследовавших их русских не удалось. В Левант успели бежать только остатки кавалерии и штабы. Левый фланг турецких сил на Кавказском фронте зажали между морем, Синопским десантом и прорвавшими центр турецких позиций русскими армиями. Через месяц большинство турок сдалось.

Победа на Кавказе не ослабила, а усилила антивоенные настроения в России. Сообщаемые подробности, что о обнаруженных местах массовых убийств армян, что о множестве погибших в брошенных госпиталях раненых турецких солдат вызывали отвращение. К ведущимся боевым действиям прочно пристал эпитет — "бесчеловечные".

Поражение Турции повлияло на позиции нескольких остававшихся ещё не втянутых в военные действия государств. Румынское и итальянское королевство договорились о совместном разделе австрийских владений и подписали секретные протоколы с представителями Антанты. Вступление осенью 1915 года в войну на сторону Антанты "романского союза" вновь неожиданно повлияло на ход боевых событий. Подготовлявшая новое наступление в Галиции Австро-Венгрия, для отвлечения русских войск от турецкого фронта, вынуждена была бросить свои армии вниз по Дунаю. Вступление в войну новых союзников обернулось ухудшением позиций сил Антанты. Румынская армия, совершенно не собиравшаяся вести оборонительные бои, под ударом свежих сил, подготовленных австрийским командованием в Венгрии, была разгромлена. Большая часть Румынии была занята. Русское командование спешно собирало оборонительную линию по нижнему течению Дуная. В горле реки, в Измаиле успели высадить морскую пехоту. Австрийские речные мониторы обеспечить переправу своих войск не смогли. Итальянское нападение в Истрии также было отбито и "макаронники" покатились назад. Для спасения новых союзников или хотя бы прикрытия образовавшихся после их разгрома разрывов фронта страны Антанты использовали большую часть подготовлямых для продолжения войны резервов. Тупик европейской войны стал ещё более очевиден. К концу 1915 года во всех воюющих странах нарастало недовольство войной и ведущими войну правительствами.

В правящих кругах обеих коалиций опасность затягивания войны осознавали. Глава английского кабинета Ллойд-Джордж обронил: "Или в следующем году войну закончит наша победа, или революция". Германский кайзер Вильгельм II боялся революции больше, чем поражения — "Внуренний враг опаснее внешнего". Противоборствующие стороны бешено готовились к решающему, 1916 году. Каждая из сторон собиралась победить. Но это означало, что кто-то проиграет — противники одновременно победить не могут. Следовательно, революция, хотя бы в проигравших войну странах, становилась неизбежной. Об этом прямо начали писать уже не только коммунистические газеты. Собранный нелегальный сьезд левых партий России был посвящён обсуждению новой исторической коллизии — что делать, если революция сначала охватит только ряд стран? В результате сторонникам Николая Ленина — наиболее авторитетного и политически грамотного лидера коммунистов — убедили остальных участников сьезда в правильности теоретической программы ленинцев — возможности удержания революционного плацдарма в одной стране. Вооружённое восстание теперь ясно представлялось не только как необходимое для прекращения войны, но и как начало социальной революции, неизбежно следующей за социальной катастрофой, вызванной войной. Русские левые партии твёрдо противопоставили себя всей политике русского государства.

Приближающийся конец войны пугал своей неопределённостью. Крайняя реакция весьма оживлённо зашевелилась. Многочисленные спекулянты, наживавшиеся на военных сделках, мелкие лавочники и заводчики, старое офицерство, благословляемые попами — все они мечтали о "обожаемом государе-императоре" и "твёрдом немецком кулаке", "способном вразумить Россию-матушку" и вернуть ей исконно-посконное уважение к царскому величию и власти богатства. Непрочность, ненадёжность их положения, искусственность их жизни вела к разрыву со всем обществом и откровенному противопоставлению, отказу от всех общественных норм и условий. Монархическая камарилья открыто готовилась к предательству на фронте и разваливала тыл. Вожди монархистов были уверены, что захватив в свои руки поставки хлеба, они смогут поставить рабочих на колени. "Революцию удушит костлявая рука голода". Планы монархистов не были сугубой тайной — о заговоре монархистов, о зловещей тени германского шпионажа кричали газеты либеральных партий. Предательство всем классов "хозяев" республики, подготовление порабощения страны чужой армией было одним из главных аргументов действенной левой пропаганды — действенной всё более, чем более ясными становились планы реакции. К началу 1916 года для большинства самостоятельно думающих людей будущее имело две альтернатативы — или иностранная интервенция и восстановление уже изжитого, дикого прошлого как средства обращения страны в колонию враждебных держав — или революция.

В конце 1915 года в передел мира решилась вступить Япония. Десять лет, прошедших после поражения в русско-японской войне только усилили напряжение всех пружин, толкающих господствующие классы Японии к военным авантюрам. Нищета собственного населения и зависимость ориентированной на экспорт промышленности от внешних рынков, за время управления страной финансово-промышленными группами только выросла. Нищему населению надо было дать дешёвую миску риса, чтобы оно и дальше могло работать, а на внешних рынках надо было оградить низкокачественный японский ширпотреб от конкуренции и обложения таможенными пошлинами — и обеспечить поставки дешёвого сырья для промышленности. Вступая в войну на стороне Антанты, японское правительство намеревалось добиться решения всех этих задач. Оттягивая своё вступление в одну из воюющих коалиций, японские правящие круги вели "тайные" переговоры с обеими сторонами, делая всё, чтобы о ходе переговоров создать побольше слухов. Торгуясь за своё участие в войне, самураи добивались максимума уступок. Основными для японского капитала целями были открытие китайских рынков — снятие таможенных барьеров с японских товаров и захват германских колоний в Океании — островов Микронезии и Меланезии. Особенно привлекал японских колонизаторов остров Новая Гвинея — его природные богатства были ещё неясны, но явственно подтверждалось, что в глубине джунглей острова — большие запасы природных ископаемых, а плодородные почвы, освобождённые от покрывающей их растительности — могут давать обильные урожаи.

За прошедшее после войны время японское военное руководство постаралось использовать военный опыт для качественного улучшения армии. По лицензионному соглашению с российским военно-морским департаментом, в обмен на технологию и оснаску производства своего патрона, были получены чертежи ружья-пулемёта конструкции Фёдорова. По примеру русских войск в маньчжурской кампании, в состав частей, начиная от полка, вводили воздушных наблюдателей на аэростатах, а при штабах дивизий создавали разведывательные эскадрильи аэропланов. Для повышения мобильности артиллерии увеличивали количество грузовых автомобилей в тыловых частях. Но такая перестройка, ориентированная на насыщение войск технически сложными видами оружия и транспорта, расширение технических возможностей связи — стоила дорого, а японское правительство после войны было фактически банкротом. Поэтому была проведена программа резкого сокращения численности армии, в ней оставлен практически только кадровый — офицерский и унтер-офицерский состав, прежние дивизии сведены в кадрированные роты императорской гвардии, на основе которых отрабатывалась тактика и практические приёмы применения нового вооружения и оснащения. Малая численность военных сил Японии была для руководства страны дополнительной причиной, побуждавшей к крайней осторожности в международных отношениях и откладывания реванша на более позднее время. Поэтому после захвата германских владений на Новой Гвинее англо-австралийскими войсками, в нарушение уже достигнутых тайных договорённостей с Англией, японское правительство ограничилось вежливой нотой. В которой извещали, что вплоть до урегулирования спора о территориальной принадлежности бывших германских колоний на Новой Гвинее, приостанавливают участие в военном блоке стран Антанты. В 1916 году англо-французские войска в Западной Европе не получили японских пополнений. Заняв принадлежащие Германии владения в Китае — военно-морскую базу Циндао и "арендуемую" область Цзяочжоу (вместе с германской железной дорогой Циндао-Цзинань в распоряжении японцев оказался весь полуостров Шаньдун, ставший по сути, японской колонией) и острова Микронезии, Япония фактически вышла из войны.

Единство стран Антанты в Европе было нарушено желанием участвовать в разделе Турецкой империи. Существенно ослабляя группировку на Западном фронте, английское и французское командование перебрасывало значительные силы в район черноморских проливов, в Месопотамию и Анатолию. В Эгейском море собирались крупные силы английского и французского флотов. Обеспокоенное возможным вытеснением своих войск из захваченных турецких областей, русское командование также увеличивало группировку своих войск в Закавказье. Морскую пехоту и приданные ей части десанта, как ненадёжные формирования, пропитанные антивоенной агитацией, перебросили с Закавказского фронта на север. Три черноморские морские бригады были выведены в Финляндию и на острова Балтийского моря. Конно-моторизированные части "морской кавалерии" усилили гарнизон Риги. С завершением передислокации с Дальнего Востока владивостокской бригады морской пехоты, на Балтике оказались собранными восемь полностью боеготовых бригад и две продолжали формирование — в Гельсингфорсе и Ревеле. Ещё две бригады морской пехоты в начале 1916 года начали формироваться в Керчи и Феодосии.

Военное руководство центральных держав решило использовать тактическую паузу в действиях Антанты на Западном фронте, для прехвата инициативы и нанесения англо-французским войскам решительного поражения. Окружив в районе Вердена основные силы французской армии и нанеся удар подвижными соединениями в направлении Парижа, германское командование рассчитывало вывести из войны западные страны. Затем австрийская армия могла без особого труда разбить итальянские войска, а германская военная машина сломить сопротивление России. Успеха планировалось достичь при помощи новых средств и приёмов военных действий — артиллерийско-химической атаки и действий штурмовых групп, сводимых в штурмовые бригады. Ради достижения наибольшей внезапности в решающем ударе, германская армия с лета 1915 использовали штурмовые группы только эпизодически в интересах разведки, а газы применять перестали полностью, что военные Антанты восприняли как отказ от столь несовершенного (первые газовые атаки производились путём выпускания, или выливания отравляющего вещества из своих окопов при дующем на противника ветре) вида оружия. Начавшиеся во Франции и Великобритании разработки противохимических средств были остановлены, а части не имели противохимического оснащения. Массированный обстрел позиций из тяжёлых орудий снарядами, снаряжёнными отравляющими веществами значительно более сильнодействующими, чем применявшийся до этого хлор, нанёс катастрофические потери французам. Германские штурмовые группы, оснащённые противохимическими "мокрыми" повязками и плотноприлегающими защитными очками, без потерь занимали подвергшиеся химическому обстрелу позиции. Практически завершившееся окружение верденских позиций сорвало массовое применение Антантой авиации и автомобильного транспорта — авиация обнаруживала и подавляла артиллерийские батареи, а автомобильный транспорт позволял перевозить тяжёлые орудия к угрожаемым участкам и поддерживать авиацию в борьбе с артиллерией противника. Германской армии вновь не хватило возможностей выдерживать высокий темп наступления, прежде чем противник успел определить главные направления удара. Без тяжёлой артиллерии прорыв позиций завершить не удалось, а средств быстро перебросить артиллерийское усиление через передний край ещё не существовало. Свою роль сыграла недооценка возможностей массового применения авиации — оказалось, что средние французские бомбардировщики в плотном строю малоуязвимы для атак германских истребителей, а сами бомбардировщики, без особого противодействия со стороны германской пехоты, могут наносить сосредоточенные и сильные удары по артиллерийским позициям и районам сосредоточения войск. Германские "новинки" в военном деле Антанта смогла скомпенсировать широким применением уже известной, но не применявшейся в таком масштабе техники.

Германское наступление ускорило боевое применение разрабатываемого Антантой "ответа" — гусеничных бронемашин. Не дожидаясь, пока количество новых средств нападения будет доведено до запланированного, английское командование использовало их в наступлении на северном фланге Западного фронта. Малое количество "танков" и низкий уровень технической готовности — большинство машин вышли из строя, даже не дойдя до своей передовой — ограничил успех небольшим продвижением. С одной стороны, эта неудача успокоила германских военных, вплоть до конца 1916 года не понимавших, какую опасность представляет новый вид вооружения, особенно в специфических условиях Западного фронта. С другой стороны, охладила излишне горячих сторонников немедленного применения "танков" в англо-французской армии — спешно стали модернизировать и повышать надёжность существующих уже машин и разрабатывать новые, более совершенные, исходя из появившегося опыта боевого применения. В частности, именно благодаря более точным требованиям к боевым машинам переднего края был создан "пехотный танк" фирмы Рено FT-17, наиболее совершенная и массовая машина Великой войны, ставшая образцом для дальнейшего развития "танков". В целом в 1916 году на Западном фронте обе сражающиеся стороны ещё глубже увязли во взаимном истреблении, так и не приблизившись к желанной победе.

На Восточном фронте австро-германские войска и русская армия до конца лета 1916 года ограничивались небольшими операциями — наиболее сильные части как русской, так и австро-германской армии были задействованы на других направлениях.

В русской армии положение ухудшалось. Затягивание войны тяжело сказывалось на хозяйстве страны, росли цены, особенно на продукты питания. Снабжение армии разваливалось, на военном производстве наживались множество дельцов, срывавших поставки или поставляющих откровенный брак. Саботаж охватил не только поставки продовольствия и амуниции. Правительство передало в частные руки производство большей части оружия и боеприпасов. Нередки стали случаи, когда в винтовочных патронах вместо пороха был песок, а в артиллерийских снарядах — горох. Армейские офицеры, отвечающие за приёмку военных припасов, по преимуществу оказывались из числа добровольцев — хозяев тех или иных производств и надев форму, подвизались в тыловых частях с величайшей для себя выгодой. Фронт начинал голодать.

На флоте положение было лучше — производство боеприпасов и снаряжения, судовые верфи и арсеналы остались в собственности военно-морского департамента, закупка топлива и продовольствия проводилась со строгим контролем качества, обеспечиваемой несравнимой с армией чистоплотностью флотских делегатов. Но денежных средств для флота правительство выделяло всё меньше. К 1916 году пришлось вводить режим экономии, закупая в первую очередь продукты питания.

В городах дороговизна продуктов и беспомощность городских властей, так и не сумевших обеспечить карточные пайки, обернулась голодом ещё раньше, чем в окопах. Голодающие солдаты получали тягостные письма из дома. Одновременно с этим в газетах описывали миллионеров-аферистов, многие, даже обличённые в спекуляции, выходили сухими из воды. В дополнение к этому тяжёлому впечатлению носились слухи о заговоре офицеров, о их желании открыть фронт и вернуть монархию. В подтверждение слухам офицерский корпус, состоящий в первую очередь из старших офицеров и тыловиков, всё упорнее настаивал на восстановлении "царской" дисциплины, введения отменённых телесных наказаний — вплоть до расстрела. К лету 1916 года офицерские добровольческие батальоны, состоящие в основном как раз из тыловиков и юнкеров, вернулись к названию "батальоны смерти", декларируя свою готовность умереть во имя победы и от имени этой готовности требуя от остальных таких же жертв. Для тех, кто не проявлял желания умереть за отечество или, ещё хуже, агитировал против войны, в "батальонах смерти" учредили тайные суды. Стало широко известно, что "черепа" (так прозвали "батальонцев" за вышитые на чёрных нарукавных повязках белые черепа) похищают и убивают популярных агитаторов, не только солдат, но и офицеров. Подтвердилось, что многих перед смертью подвергали пыткам. Несколько человек, вырванных солдатами из рук "батальонцев", дали показания специальной комиссии. Эти показания, переписанные от руки сочувствующим левым офицером, передали в газеты. Несмотря на широкую огласку, "батальоны смерти" не были ни расформированы, ни направлены на фронт, куда они всё грозились отправиться. Командование составило из их числа заградительные команды, разместив в крупных тыловых пунктах, "для поддержания порядка и дисциплины", кроме того, при ставке начали создавать "охранные полки", состоящие целиком из "зарекомендовавших себя с наилучшей стороны" офицеров. Предназначались они якобы для отражения особо сильного вражеского наступления, на деле положение "охранных полков" соответствовало положению царской гвардии — элитные части для подавления внутренних выступлений, в первую очередь — выступлений в армии.

Ухудшение положения большинства населения и всё более откровенные выступления реакции не остались без ответа. С весны 1916 года начали бастовать голодающие рабочие, чья зарплата не успевала за спекулятивным ростом цен на продукты.

(Особенно ускорившимся как раз весной 1916-го, что в свою очередь, связано с закупками зерна в России странами Антанты для стратегических резервов. Интересно, что зерно продавалось за рубеж по твёрдым "закупочным" ценам, гарантированным государством. "Закупочные" цены были в несколько раз ниже цен внутреннего рынка. Разницу цен поставщикам зерна оплачивали из государственной казны — то есть голодающее население оплачивало дешёвый хлеб Антанте!

В левых газетах этот сговор финансовых воротил — потому что дешёвый русский хлеб закупившие правительства продавали задёшево своим хлеботорговцам, которые продавали его уже по другим, намного выше государственных — против своих народов был описан и оказал заметное влияние на рост антиправительственных настроений.)

К лету протесты приняли практически непрерывный характер. Взаимодействие бастующих рабочих, протестующих горожан и волнующихся солдат возродило Советы — сначала нелегальные комитеты координации антиправительственного движения, а к лету 1916-го — уже открыто действующие выборные органы непосредственной власти, взявшие на себя большую часть повседневных городских нужд.

Обеспечение населения продуктами и ограничение спекуляции продовольствием, работа городских служб, включая службы связи — почты и телефонные станции, обеспечение работы транспорта — железных дорог, ремонт и восстановление дорожного хозяйства — всё большую часть жизни общественного организма охватывала стабилизирующая деятельность Советов. Для большей части населения становилось очевидным, что хаосу, вызванному войной и безудержной спекуляцией на военных тяготах, противостоят — и успешно противостоят — именно Советы. При утрате какого-либо доверия к правительству, для всех ставшим лишь ещё одним союзом рвачей-спекулянтов — власть Советов становилась единственным спасением от надвигающейся и уже заметной всем катастрофы. Лозунг радикальных левых 1906 года, лозунг, когда-то выражавший лишь неопределённые мечты о справедливом устройстве общества, приобрёл вид ясного и понятного плана спасения. "Вся власть Советам!" К началу осени 1916 года этот призыв сплотил прежде неорганизованные массы огромной страны в едином порыве самозащиты.

Правительство кадетов не могло не ощущать, что положение в стране стало опасным. Но не имея поддержки уже ни в какой крупной силе общества, металось, совершая хаотические действия. Министр иностранных дел России выступил в августе1916 года с инициативой созыва в нейтральной Швеции мирной конференции. Авторитет российских политиков был столь низок, что сообщение о созыве конференции проигнорировали большинство мировых газет. Ведущие страны Антанты вообще не прислали представителей в Стокгольм, где их напрасно ждал российский министр. Страны центрального блока своё участие ограничили послами держав в Швеции. Дипломаты Германии, Австро-Венгрии и Болгарии выступили заодно, предложив России сепаратный мир, но потребовав контрибуции и территориальных уступок. Пропагандиское значение конференции, на которое рассчитывало правительство России, было равно нулю.

Также в пропагандистских целях, для демонстрации "единения правительства с демократией", в правительство пригласили некоторых видных эсеров и меньшевиков. Окончательно их популярность уничтожил ставший военным министром любимец публики эсер Керенский, немедленно узаконивший "Правила внутреннего распорядка" "батальонов смерти". Вместо расширения поддержки в обществе участие правых социалистов в правительстве привело к утрате меньшевиками и эсерами общественного влияния. Изоляция правительства стала ещё глубже.

В таком состоянии Россию застало осеннее наступление войск центральных держав. Первое, не слишком удачное использование "танков", побудило англо-французское командование на некоторое время остановить наступательные операции. Германский генштаб, утратив инициативу на Западном фронте, также не мог перейти к решительным действиям. Дальнейшая затяжка войны вела к неизбежному поражению — ресурсы Германии и Австро-Венгрии, в том числе и людские, заканчивались. Добиться по крайней мере приемлимых мирных условий можно было, по мнению германских генералов, только создав непреодолимую оборону. Но для этого надо было располагать значительным резервом, а все силы были втянуты в бои на двух фронтах. Ликвидировать слабейший фронт, принудить российское правительство к капитуляции — такая цель была у германского командования. Её достижение облегчало, по мнению аналитиков генштаба, капитулянтские настроения в высшем командном составе русской армии и развал народного хозяйства и управления. Появление Советов германские генштабисты сочли проявлением агонии российского государства.

Главной задачей германских войск был захват Прибалтики и создание угрозы взятия Петрограда. Наступающие на юге австро-венгерские войска должны были выбить русские силы из Прикарпатья и форсировать Дунай, обеспечивая последующее вторжение на Украину. Для этого наступления с Западного фронта, пользуясь практически полной остановкой боёв, германское командование стянуло три армии. С Итальянского и Балканского фронтов были переброшены значительные воинские контингенты Австро-Венгрии. Это сосредоточение сил не прошло полностью незамеченным. Западные союзники на просьбы российского правительства о помощи, как всегда, откликнулись неопределёнными обещаниями (и горячими заверениями в дружеском сочувствии). Но при этом военные поставки в Россию — уже оплаченные русским золотом и зерном, проданным по грабительски низким ценам — почти прекратились! В русской армии практически не было боеприпасов, несмотря на начинающуюся осень, обмундирование не получали, солдаты сидели в окопах голодные и разутые. Ширящиеся слухи о готовящемся германском наступлении и неверие в способность высшего командования хотя бы обеспечить армию необходимым снаряжением для обороны страны, вызывали у солдат ощущение, что их бессмысленно оставляют на убой. Дезертирство приняло громадный размах. С учётом большого числа заболевших, небоевые потери частей перед германским наступлением (больные и отсутствующие по иным причинам

(дезертиры) превышали три пятых от численности. Боеспособность русского фронта была ничтожной.

В сентябре германские войска прорвали оборону в Литве и Беларуссии, австрийские войска развернули наступление в Карпатах. Австрийцы встретили неожиданно твёрдое сопротивление. В Прикарпатье оказались части, сформированные из чешских добровольцев и остатки польской армии, которые не эвакуировались из России по приказу своего правительства. Польска Армия Людова (ПАЛ) и созданный из добровольцев чехов, словаков и русинов Добровольческий корпус карпатских славян (карпатцы), обеспечивались на добровольные пожертвования, поступающие со всего мира от польских эмигрантов и славянских общин, а также поддерживались американским правительством. Достаточно хорошо снабжённые и обученные, солдаты этих частей были решительно настроены. Командование Юго-Западным фронтом также отличалось в лучшую сторону, поэтому и состояние русских войск было несопоставимым с остальным фронтом. Чтобы не допустить утраты войсками боеспособности из-за уменьшения поставок продовольствия и боеприпасов, командующий Юго-Западным фронтом в марте 1916 года распорядился оставить в боевых командах только наиболее подготовленных и боевитых солдат, а остальных отправлять в тыл на хозяйственные работы. В итоге численность солдат на передовой в момент начала вражеского наступления на Юго-Западном направлении была не меньшей, чем в войсках в Прибалтике и в Добрудже, но их состояние оказалось несравнимо лучшим. К ноябрю 1916 года германские войска вышли на рубеж Западная Двина — Минск. На юге образовалась глубокая дуга, на вершине которой оборонялись части Юго-Западного фронта, а на флангах отходили войска Южного и Западного. Создалась угроза взятия Риги.

Седьмая точка. Работы "лаборатории Тесла" в ходе войны. Разработка новых

материалов для авиации и флота. Разработка "глиняных бомб",

"прозрачного папье-маше". Исследование огнемётов и решение

задач стабилизации плазменной струи. Появление мощных

"роторов".

Начало исследования тонкоплёночных материалов и открытие

метода микроскопического упрочнения. Создание первых образцов

сверхпрочной брони.

Начало мировой войны привело большинство исследователей "лаборатории Тесла" в Свеаборге в замешательство. Несмотря на свою работу в военном ведомстве, работающие у Тесла, как и он сам, были убеждёнными противниками военных действий. Колебания российского правительства в начале конфликта были совершенно правильно восприняты как попытки продаться одной из коалиций за наибольшую цену. Понятно, что для энтузиазма у сотрудников Центральной исследовательской станции Военно-морского флота не было причин.

Неопределённость умственного состояния лаборатории завершилась общим собранием, собранным по единогласному желанию. Наиболее трезвомыслящие из учёных сумели высказать соображения, в основном успокоивших и вернувших для сотрудников лаборатории смысл в дальнейшую работу. Первым было то, что исследования ЦИС носят ещё достаточно отвлечённый характер, и до воплощения полученных результатов в промышленности понадобятся годы. Война столько не продлится, и значит, исследования пользы в войне не принесут. В то же время после войны неизбежна перестройка всего устаревшего и технически не оправдавшего себя, а поэтому результаты разработок новых технических средств "лаборатории Тесла" понадобятся, и понадобятся сильно. Вторым, и по важности более существенным, при том умственном настрое, что господствовал среди демократически настроенного состава станции, было то, что завершение войны неизбежно совпадёт с общественным переворотом. Сама война, по согласному мнению, потому столь внезапно и молниеносно охватила все крупнейшие страны, что в каждой внутренняя жизнь до того стала ненормальной и неустойчивой, что никак иначе, кроме за счёт грабежа соседей, державы своего спасения не видели. А то, что состояние это для всех держав наступило по сути одновременно, есть верное свидетельство, что мировой переворот всем ходом событий уже подготовлен, и начавшаяся общая бойня есть пролог переворота. Неизбежность же ему придаёт очевидный факт, что в войне все победителями не бывают, и в странах, кои будут разгромлены, поражение окажется последним и неизбежным толчком к общественному спасению, немыслимому при старых порядках, то есть — поставит эти страны на путь революции. Страны, в которых революция начнётся сначала, будут застрельщиками мирового переворота, и потому между ними и победившими в войне державами крупного капитала неизбежен военный ход событий. А значит, создавая новые технические средства, сотрудники ЦИС не помогают в братоубийственной войне, а готовят технические средства для послевоенного восстановления и грядущего противостояния в мировой революции, в которой созданное в стенах лаборатории станет, возможно решающим моментом. Кроме того, не следует забывать о том, что все сотрудники лаборатории, коли она прекратит деятельность, либо числятся военнослужащими, либо призваны могут быть на военную службу. Оставив службу в ЦИС, её служащие попадут в положение обязанных участвовать в войне, или отказываясь от того — в тюрьму. Оба исхода бессмысленны, в противовес той пользе, что может быть извлечена из дальнейшего применения человеческого таланта в нынешнем положении. Приняв эти рассуждения, работники станции вернулись к своим занятиям в целом успокоенные, имея перед глазами разумную пользу в своей деятельности.

К 1914 году в ЦИС велись широкие исследования, направленные на усовершенствование летательных аппаратов и средств обеспечения полётов. В частности, в ЦИС группа опытных двигателистов ещё в 1913 немало поработала над лицензированным французским мотором фирмы "Сальмон" — 110-сильный мотор был одним из самых мощных и удачных. Проработав его конструкцию, удалось ценой некоторого снижения мощности — до 105-ти лошадиных сил — уменьшить удельный расход топлива, облегчить вес, а главное — значительно увеличить техническую надёжность. Отладив на Путиловском заводе производство авиамоторов, военно-морской департамент, а после и военное министерство получило надёжную основу для развёртывания выпуска четырёхмотороного аппарата конструктора Сикорского "Русский Витязь", в серии названного "Илья Муромец". Это была для начала века невиданная машина, и на неё возлагались большие ожидания — большие, чем ждали от авиаторов в других странах. Создаваемая на этих аппаратах Эскадра Воздушных Кораблей могла, по замыслу её создателей, перевернуть принципы военного дела. Поставленные на самолёте Сикорского мировые рекорды дальности полёта и грузоподъёмности давали надёжное основание для таких надежд. Начавшееся в Петрограде в начале 1914 года производство машин Сикорского на заводе Русского паровозостроительного общества в июне было дополнено производством в Москве на совместном предприятии, открытом Безобразовым, Моска и Лебедевым. Кроме того, "Илья Муромец" начал строиться в Киеве, на военном заводе "Арсенал". Для этого производства серийных двигателей Путиловского завода не хватало, и на самолёты ставили равные по мощности, но более тяжёлые "Клерже" и "Моносупап" — всё это моторы французских фирм, которые начали производить по лицензии. К августу к массовому строительству тяжёлых самолётов присоединилась мастерская Анатры в Одессе. Для машин её производства на Феодосийской станции доработали, а на Керченском судостроительном заводе начали производить моторы водяного охлаждения германской разработки "Мерседес", с мощностью 135 лошадиных сил — больше, чем моторы французской разработки. Самолёты фабрики Анатры имели наибольший вес, но и наибольшую скорость. Управляемость у них тоже была ниже. Поэтому Киевская флотилия ЭВК была укомплектована хуже, чем Западная или Балтийская. В августе 1914 темп производства ещё более возрос. Всего до вступления России в войну было построено около 200 машин, из них чуть более ста были в боевых частях. Благодаря запасу моторов и хорошо отлаженной ремонтной службе аэродромов, большинство самолётов боевых частей было технически исправно. Несмотря на относительно короткий опыт применения самолётов, до начала боёв были опробованы различные тактические приёмы их применения и сделаны приспособления, увеличивающие точность бомбометания. До октября прицельные приспособления ладили в ремонтных мастерских аэродромов, с ручной подгонкой прицельных значений по каждому самолёту. Затем в Московском Авиационном бюро был разработан первый постоянный бомбовый прицел, который начали применять на всех вновь закладываемых воздушных кораблях. С началом боевых действий самолёты "Илья Муромец" стали использоваться в составе больших групп, наносивших бомбовые удары по крупным железнодорожным и транспортным узлам в тылу германских войск. Недостаточное количество артиллерии и меньшую численность русских войск удавалось скомпенсировать интенсивным применением авиации. В налётах осени 1914 года первую ударную армию поддерживали до 50-ти тяжёлых самолётов. Несмотря на отсутствие у противника машин, пригодных для воздушного боя, на бомбардировщиках устанавливались два оборонительных пулемёта. Ещё в 1913 году военинжинером русской армии Поплавко были проведены опыты по применению пулемёта с аэроплана по наземным целям. В боях на прусской границе эти огневые точки использовались для рассеивания пехоты с бреющего полёта, германские пехотинцы под огнём авиационных пулемётов не могли применить своё оружие для самозащиты. Многие машины совершали более одного вылета в сутки. Расход боеприпасов в воздушных силах оказался непредставимо высоким. Увеличить производство авиабомб на заводах, производящих взрывчатку, было невозможно — расход снарядов и патронов тоже был слишком большим, и производство не справлялось даже с ним. С начала 1915 года в действиях авиации начались перебои из-за отсутствия боепитания. Командование воздушных сил и главное командование было готово на отчаянные меры для хотя бы некоторого обеспечения флотилий Эскадры бомбами. Такой отчаянной мерой стало изготовление во флотских и аэродромных мастерских самодельных малых бомб, используя опыт, подсказанный войной в Южной Африке — делая корпус из обожжёной глины и набивая его смесью взрывчатого вещества и твёрдых осколков. Потребовалось мощное и просто получаемое взрывчатое вещество, для которого нет необходимости в сложном производстве. Пикриновая кислота — японская "шимоза", в России называемая мелинитом — весьма мощная взрывчатка, производство которой можно поставить на достаточно простом оборудовании. Её главный недостаток — нестойкость при контакте с металлами, при использовании простых керамических корпусов оборачивался достоинством, в качестве твёрдых тел в шимозу стали досыпать сухой гравий. Мизерная стоимость и большая поражающая способность такого оружия особенно выросла после появления специальных бомбовых кассет, в которых бомбы взводились и сбрасывались поочерёдно, накрывая намеченную область бомбовым "ковром".

Тяжёлая бомбардировочная авиация России к середине 1915 года стала кошмаром германских солдат на Восточном фронте. Нарастающий выпуск нового оружия приводил к стремлению использовать удачное решение как можно шире. Вначале опробовали ручные варианты бомб. По сравнению с обычными гранатами они оказались слишком тяжёлыми, бомбы взрывались слишком близко от гранатомётчика. Для увеличения дальности броска опробовали разные варианты как метателей, так и конструкций бомб — от небольших зарядов, пускаемых из пращи до довольно больших и толстостенных, посылаемых подобием древних катапульт. Именно толстостенные заряды в конце концов оказались самыми удачными, но метаемыми не из громоздких катапульт, а из уже получивших распостранение бомбомётов, чаще называемых миномётами. В "лаборатории Тесла" на керамические боеприпасы обратили внимание как раз после появления миномётных вариантов. Появление во второй половине 1915 года нового типа самолёта — истребителя, вооруженного синхронизируемым скорострельным оружием, поставило задачу борьбы с вражескими аэропланами. Для этого самолёт следовало вооружить достаточно мощным оружием. Пулемёты винтовочных калибров были слабы, малокалиберные пушки слишком тяжелы. Миномёт сочетал относительно малый вес и отдачу с высоким поражающим результатом. Дополнительно важным было зажигательное воздействие "шимозы", особенно результативное против уязвимых для огня машин. Необходимо было увеличить точность миномёта. Для этого нужно было увеличить скорость снаряда. Установка более мощного заряда пороха могло разрушить снаряд в канале ствола и резко увеличивало отдачу. Поэтому конструкторы решили увеличить время горения заряда, а следовательно, время разгона. Для этого удлинили ствол, оставив его открытым, и в момент выстрела стали впрыскивать топливную смесь. Реактивная струя гасила большую часть энергии отдачи, а большая длина ствола придавала выпускаемому из него снаряду достаточно высокую скорость. Поскольку после установки системы впрыска новое оружие уподобилось "роторам", инженеры ЦИС проверили, даст ли положительный результат применение стабилизации огненной струи электрической индукцией. Попутно удалось решить задачу придания вращательного импульса выпускаемому снаряду. Обычный метод со спиральными канавками ствола, в которые врезаются ведущие пояски снаряда, был неприемлим из-за больших нагрузок на ствол и корпус снаряда, увеличивающих толщину ствола и опасных разрушением снаряда. Вращение гладкого ствола в индукционной катушке закручивало снаряд. Практически сама собой получалась схема автоматики оружия с вращающимся затвором-барабаном. После выстрела поворот ствола через зацепление поворачивал затвор, закрывая ствол. Затем барабан проворачивался до нового зацепления и в ствол подавался следующий снаряд. Для уменьшения отдачи кроме реактивного тормоза вся конструкция помещалась на скользящих салазках с пружиной. После отстрела барабана пружина возвращала ствол с затвором в переднее положение и вращая только барабан, перезаряжала орудие. Во второй половине 1916 года опробование нового оружия, разработанного под мины калибра 40 мм, показало, что хотя орудие было действенным и имело высокую скорострельность и достаточную надёжность, но для вооружения авиации было недостаточно точным. Всё-таки скорость мины оказалась небольшой. Конструкторы могли улучшить качества оружия несколькими способами. Отказаться от малопрочного керамического корпуса и увеличить метательный заряд. Удлинить ствол и улучшить его охлаждение. Или уменьшить калибр снаряда и тем самым изменить соотношение длины ствола к калибру. После продумывания вариантов военные наилучшим сочли дальнейшее развитие первоначальной мысли, но с уменьшением калибра ствола. Остальные варианты сильно увеличивали вес системы, что при относительно слабых моторах аэропланов привело бы к резкому ухудшению лётных качеств. Подсчёт показал, что достаточным воздействием на аэроплан будет обладать снаряд до одного дюйма — 23 мм. В конце 1916 года отдел авиационных вооружений ЦИС начал поиск инженерных решений, обеспечивающих успех создания авиапушки.

Ещё одна военная разработка 1916 года стала толчком к дальнейшему развитию роторных двигателей. Огнемёт как вид вооружения был создан германским инженером в начале 1910-ых и предлагался армиям различных стран, в том числе и российской. До Великой войны интерес к этому оружию не проявляли. Низкая дальность действия, громоздкость, уязвимость устройства — в маневренных боевых действиях, какими видели грядущую войну генштабы, огнемёт выглядел неуместным. Ход войны, с позиционным тупиком окопного рытья, сделал осадные виды вооружения, к которым по сути относился огнемёт, действенными. С 1915 года в разных странах началось боевое применение огнемётов разных конструкций и размеров. С небольших расстояний полностью подавлялась система обороны открытых полевых укреплений или обеспечивалась полоса поражения, делающая недоступными свои окопы. Военные специалисты лихорадочно работали над увеличением эффективности огнемётов. Слабыми местами были большой расход огнесмеси, низкая дальность метания и плохая прицельность. Работы с авиационным миномётом в ЦИС, с впрыском горючего в пороховую струю, напомнили одному из инженеров лаборатории недавно разработанный огнемёт с метанием огнесмеси пороховым зарядом. Совершенствование конструкции авиаоружия с использованием технологии "роторов", подало ему идею использовать "ротор" как метатель огнесмеси. Высокая скорость газовой струи и ламинарный характер позволял надеяться на большую дальность и устойчивость метания. Построенные образцы демонстрировали ранее не виданные свойства. Поскольку огнесмесь впрыскивалась после прогорания топлива, она не загоралась, но разогревалась до высокой температуры и самовспыхивала после разбрызгивания. Резко уменьшился расход смеси — она теперь не сгорала в полёте, но дальность "гуляла". Чтобы увеличить её, удлинили сопло "ротора", но прямой зависимости, как в ствольном оружии, не получили. Тесла заинтересовался сообщением инженера, что иногда, без вполне понятных причин, дальность метания вдруг резко возрастала. Внимательно изучив обстоятельства, при которых происходила самостабилизация горячей струи, Тесла понял, что при этом прогорали некоторые из проволочных обмоток ротора, наложенных на слишком длинное сопло, и по газоплазменной струе по всей длине сопла проходил высокочастотный ток. В случае совпадения частоты тока и собственных колебаний струи, струя ускорялась резонансно. Это и было долго искомое им решение стабилизации плазменной струи в "роторе". Применив в "роторном" двигателе стабилизацию пропускаемым через огненный поток током высокой частоты, Тесла добился устойчивой работы на больших, чем прежде, диаметрах и длинах конструкции. Удалось резко увеличить мощность двигателя без применения сложных технических решений, в отличие от двигателей внутреннего сгорания.

К 1916 году авиационный отдел ЦИС, в котором работало большое число талантливых энтузиастов (Уфимцев, Гаккель, Костович, Слесарёв,Слюсаренко и далее многие), кроме постройки многих опытных образцов летательных машин и работ по улучшению уже имеющихся серийных аппаратов, вёл широкую исследовательскую работу в области новых приёмов и материалов для аэронавтики. Огнеслав Костович, создатель арборита (фанеры), в "лаборатории Тесла" сосредоточился на улучшении качества этого материала. Постройка "Русского Витязя" и применение остекления и прозрачных ветрозащитных козырьков на других самолётов выявили потребность в прочном небьющемся "стекле". Германские инженеры применили "целлулоид" — первую прозрачный гибкий материал, изготовленный пропиткой минеральными маслами целлюлозы. Костович поставил себе задачу "превзойти целлюлоид", дать материал, по прочности схожий с фанерой, но прозрачный, "так что можно будет делать из него аэроплан целиком", и притом достаточно дешёвый. Он обратил внимание на сообщение профессора Московского университета Ильчевского, который исследовал хорошо известный в начале ХХ века "плачущий гриб" — разрушителя деревянных домов и других конструкций из древесины. Ильчевский "реабилитировал" гриб, утверждая, что "все беды от него вызваны крайней небрежностью домовладельцев и негодностью строений для проживания из-за предельного их отсыревания". Ильчевский опроверг сообщения о ядовитости "домового гриба" и рекомендовал использовать его в практических нуждах, "поскольку этот гриб в правильных условиях легко разводится и позволяет из ни для чего не годной гнилой древесины получать пропитание, хотя бы для животных". Попутно он отметил, что пищей для гриба является только "древесный клей" — лигнин, препятствующий извлечению целлюлозы из древесины, "что гриб проделывает не в пример бумагоделательной промышленности легко". Костовича заинтересовал вопрос — какими свойствами обладает целлюлоза, полученная не вываркой в щелочах, а таким, более щадящим для её прочности способом? Предположения оправдались. Молекулы целлюлозы, не повреждённые при вываривании, сохраняли первоначальную прочность, и полученная из них бумага по качествам приближалась к шёлку. Костович получил из нового материала обьёмные пластины толщиной до двух миллиметров — прокатывая материал через валки, и экспериментируя с различными клеями. "Новый арборит", или "прозрачное папье-маше" не был настолько же прозрачен, как стекло, впрочем как и целлюлоид, но мог использоваться не только для остекления, но и как конструкционный материал — он был заметно прочнее древесины и фанеры, не набухал от влаги и не подвергался гниению, плохо горел. "Стеклолит" стал основой конструкционных решений авиационных аппаратов ЦИС.

Значительные усилия авиационного отдела были сосредоточены на создании авиационного оборудования и приборов — навигационных и контрольных механизмов. Для многомоторных машин были спроектированы и построены первые реле-табло — автоматические посты централизованного управления и запуска. Изначально такие устройства планировали использовать для аппарата с большим числом "роторов Тесла" — в некоторых проектах число двигателей исчислялось десятками. Но с успехом применили на многомоторных поршневых бомбардировщиках. Сборка и расчёт сложных электрических схем с большим числом постоянно действующих устройств требовали надёжных и ёмких "резервуаров" электричества. Если в наземной технике можно было пренебречь большим весом аккумуляторных батарей, то для авиации большое потребление тока привело бы к перетяжелению конструкции. Вместо аккумуляторов необходимо было применить конденсаторы. Недостаток конденсаторов — саморазрядка и малая плотность заряда. Простейшим способом улучшения свойств конденсаторов было уменьшение толщин пластин конденсаторов и поиск материалов с высоким сопротивлением к пробою для их изоляции. В этом направлении в "лаборатории Тесла" вели работу с 1911 года, но результат не слишком устраивал — получение тонких и равномерных слоёв металла оставалось технически сложным и дорогим процессом, велик был брак, не удавалось создать качественные материалы-изоляторы. В целом, несмотря на значительное улучшение конденсаторов, применяемых в опытных аппаратах, качественного рывка до 1915 не было. В конце 1914 года, на одной из ставших обязательным правилом общих конференций, в ответ на также привычное сообщение "электриков" о недоступности действительно тонкого раската, один из химиков пошутил, что самые тонкие из известных ему плёнок — воздушные пузыри и радужные плёнки на воде. Шутка привела к необычному эксперименту — можно ли придать устойчивость воздушному пузырю? Нельзя ли извлечь тонкую плёнку на поверхности воды? До экспериментов ЦИС в тонких органических и минеральных плёнках практической пользы не видели и свойства были малоисследованы. Необычность, "детскость" и дерзость задачи привлекли внимание всего коллектива в Свеаборге. Химические, физические и механические свойства плёнок исследовались в различных группах разными способами, быстро накапливался экспериментальный материал. В органических плёнках присадками удавалось вызывать реакцию полимеризации на поверхности раствора — полученные тончайшие материалы показывали очень высокие значения удельного соотношения веса к удерживаемому электрическому заряду. Минеральные плёнки, содержащие соединения железа, пытались сначала извлечь путём проведения подобных реакций, но они сбивались в хлопья или оседали на дно раствора. Тогда предложили помещать в раствор с минеральными солями барабан с тонкоорганическими плёнками и на них извлекать, а затем и восстанавливать металл в виде тонкого покрытия. Из различных способов восстановления наиболее технически удобным оказался электрохимический — с пропусканием через зону реакции токов высокой частоты, но малой мощности. В других вариантах восстановления плёнка либо рвалась, либо спекалась грубыми лепёшками. Восстановление в малых токах высокой частоты впервые позволило получать плёнки ничтожной толщины из железа с присадками заранее введённых в раствор элементов. Полученные плёнки оказались великолепным полуфабрикатом для изготовления высокопрочных легированных сталей. Однако металлургический передел не вполне устраивал технологов-авиационщиков. Было бы желательно довести до полного результата уже сделанную плёнку — чтобы иметь готовый конструкционный материал для качественного электрооборудования. Отработка процессов восстановления из жидкости на тонкоплёночной подкладке с поиском наиболее удачных присадок, основы-плёнки и режима восстановления дала интересный результат — оказалось, что прочностью полученного материала можно управлять. При восстановлении из оксида получаемая металлическая плёнка собирается в своеобразные гребни. Регулируя модуляцией высокой частоты высоту этих гребней и вторичную сшивку в гребни более высокого порядка можно сделать тонкие анизотропные плёнки, с прочностью на разрыв намного выше, чем у сталей, полученных традиционной металлургией. Недостатком была малая толщина материала — начальные сверхпрочные плёнки имели толщины в одну-две десятых миллиметра. Простой переработкой в более толстые пластины сохранить их свойства не получалось, анизотропные свойства материала утрачивались. К концу 1916 года, увеличив диаметр барабана, на котором велась выработка сталеплёнок с прохождением различных режимов по мере вытягивания плёнки из раствора, удалось в итоге задать толщину "сборки" в один миллиметр. Такой материал уже мог иметь конструкционное применение, особенно если учесть, что прочность на разрыв определили в 2.5 раза выше, чем у лучших образцов стали. Полученный результат воодушевил исследователей, тем более что теоретически можно было создать ещё более прочные стали, отработать технологию получения больших толщин. Кроме того, привлекал относительно "чистый" — не требующий высоких температур процесс получения металла. Однако технология оставалась лабораторной, до создания промышленных установок надо было отработать множество деталей. Но первоначально искомый результат — создание конденсаторов высокой ёмкости был в общем достигнут. В конце 1916 года на аппараты, создаваемые в опытных мастерских станции, начали устанавливать новые электроустановки с технически надёжными конденсаторами.

Ещё одним неожиданным итогом взаимопересекающихся разработок в "лаборатории Тесла" стало создание убирающихся шасси аэропланов. Применённые в его конструкции пневматики низкого давления и пневмоцилиндры первоначально разрабатывались группой инженера Менделеева — сына известного русского учёного для установки в "передвижной тяжёлой батарее" — развитии мыслей главного создателя крепостных сооружений России — генерала Кондратенко. Крепостные сооружения нового времени, по его мысли должны соответствовать той подвижности, которую придают современные средства транспорта. "Крепости нового типа — писал он — есть в первую очередь устойчивая оборона крупных транспортных развязок, обильно снабжённых внутренними коммуникациями и постройками. Задача обороны столь обширного хозяйства путём строительства линейных укреплений, одинаково сильных в любом месте линии — есть попытка сооружения очередных "китайских стен", чрезвычайно дорогих и бесполезных по прорыву подвижными силами в каком-либо пункте. Само обилие транспортного оборудования в местах крепостного строительства даёт подсказку. Железнодорожные составы, усиленные для установки на них тяжёлых артсистем — вот универсальное средство обороны новейшей крепости. Полевые позиции нужны в первую очередь как наблюдательные посты и охранные линии, в то же время задачу отражения неприятеля обеспечивает могущество крепостной артиллерии, по сигналу перебрасываемой на заблаговременно подготовленные позиции — укреплённые железнодорожные пути." Создание тяжёлых артсистем железнодорожного базирования — прообразов бронепоездов — решило задачи усиления обороны крепостей. Но задача обороны транспортных морских путей, усиление береговых батарей осталась нерешённой. Береговые орудия, как правило, находятся в стороне от проходящих по суше железнодорожных линий и их работа железнодорожным транспортом обеспечиваться не может. В то же время те же соображения, что предполагают обеспечение крепостной артиллерии подвижностью, ещё более важны для береговых батарей. Кондратенко отмечал, что неподвижные крепостные форты уязвимы для внезапного артиллерийского нападения скрытно перемещённой тяжелой артиллерией. Береговые батареи тем более уязвимы в бою с подвижными артиллерийскими платформами — артиллерийскими кораблями. Основываясь на этих соображениях, Василий Дмитриевич Менделеев вёл проектирование "подвижной батареи", сначала в инициативном порядке, а после ознакомления со своим проектом руководства крепостного отдела военно-морского департамента — в отдельной группе Центральной исследовательской станции. Группа Менделеева работала в Петрограде, но Менделеев и другие инженеры его группы часто ездили в Гельсингфорс. Группа Менделеева была не единственной, которая работала в составе "лаборатории Тесла", территориально находясь не в Свеаборге. Приезжая в Свеаборг, Владимир Дмитриевич часто обсуждал "на совместных обзорах" свой "тяжёлый артиллерийский трактор". Необходимость обеспечить высокую проходимость артсистемы обусловил выбор необычного для начала века движителя — гусеничной машины. Для плавности хода машины и улучшения её проходимости группа Менделеева спроектировала и построила на опытном образце "тяжёлого трактора" пневмоподвеску. Одной из особенностей подвески была возможность уборки в корпус, при этом машина ложилась на грунт, для устойчивого положения артиллерийской позиции. В самолётах на тот момент были случаи использования подрессоренной подвески шасси, в том числе пневматической, предпочитаемой за относительную простоту и лёгкость, но в массовом порядке на самолётах она не применялась из-за неочевидности выигрыша в лётных качествах. Сообщение Менделеева о особенностях конструкции своей машины и демонстрация её модели подсказали Анатолию Уфимцеву идею улучшения взлётных и посадочных характеристик путём наддува шин шасси из пневмоцилиндра подвески. Опробование конструкции привело к дополнению уборкой пневмоцилиндра, при этом сдувающийся пневматик шасси поднимался рессорной пружиной под обтекатель. Новая система шасси получилась довольно лёгкой, надёжной и как показала проверка установкой на самолёт лётной школы "Сикорский-6", давала заметный прирост скорости и дальности. В дальнейшем передовая для своего времени убирающаяся установка шасси стала постоянной для аппаратов авиационного отдела ЦИС.

К концу 1916 года был построен интересный опытный самолёт "Жук". Начало его создания связано с появлением двухферменной машины конструктора Пороховщикова. Хорошая управляемость и весовая отдача самолёта побудила исследовать принципиальную схему для поиска наиболее выгодных форм будущих машин. Сбрасываемая с аэростата опытная модель двухферменной машины снабжалась двумя экспериментальными многороторными двигателями — каждый состоял из пяти 6-сильных "роторов Тесла". Кабина пилота занимала всё пространство между двумя фермами, в которых располагались двигатели. Применение полузакрытой (открытой сзади) кабины неожиданно, кроме увеличения комфортности управления машиной, улучшила её характеристики. Изучение профиля самолёта продувкой в аэродинамической установке показало, что сопряжённая с фермами фюзеляжей кабина работает как аэродинамическая поверхность толстого профиля. Занимавшийся изучением полёта насекомых авиаконструктор Василий Андрианович Слесарев предложил назвать такую схему воздушного аппарата — по аналогии — "жуком". В начатой постройкой большой опытной машине этой схемы широкий центроплан обтекаемой формы служил основой для крепления двух пар крыльев, имевших относительно малое удлинение и широкую поверхность — предполагалось, что такой аппарат будет иметь высокую маневренность. Опыты с безмоторным макетом показали, что длины крыльев недостаточно, машина имела плохие планирующие характеристики. Крылья пришлось увеличить, что благодаря их прямоугольной форме было просто. Но в первоначальном варианте относительно короткие крылья не нуждались в дополнительных подпорках, стоявших на всех бипланах того времени и создававших большое воздушное сопротивление. Удлинение крыльев потребовало усилить бипланную коробку, что было проделано впрочем, оригинальным методом — концы крыльев соединили небольшими дополнительными килями. Кроме обеспечения необходимой прочности, эти поверхности повышали путевую устойчивость самолёта. Но маневренность ухудшилась. В целом группой авиаконструкторов под руководством Якова Модестовича Гаккеля были предприняты до того в мировой практике не имевшие аналогов усилия по снижению вредного аэродинамического сопротивления и созданию машины максимально чистых аэродинамических форм. Следует отметить, что с самого начала схема "жук" разрабатывалась под "роторы" и приобрела жизнеспособность с созданием во второй половине 1916 года мощных "роторов" со самостабилизирующимся огневым потоком.

Восьмая точка. Корниловский мятеж и победа Советов. Планы раздела России между воюющими державами. Бои морской пехоты с германским десантом на Аландских и Моозундских островах, оборона Северной Эстонии.

Сражение за Киев. Остановка германского наступления и выход Советской Федерации из войны.

Захват англо-французскими войсками Малой Азии и создание белогвардейских частей из находившихся в Малой Азии русских войск. Вторжение в Закавказье. Бои на Кубани и англо-французские десанты в Крыму и Мурманске. Занятие японскими войсками Маньчжурии. Влияние российской революции на антивоенные настроения в воюющих странах и создание мирового коммунистического движения. Обострение военных действий на Западном фронте. Поражение германской революции.

К зиме 1916-1917 годов положение германских войск на Западном фронте стало угрожающим. Армии Антанты пока не добились в наступательных действиях значительных успехов, но способность к сопротивлению германских сил была на исходе. К поражению приближало готовящееся вступление в войну на стороне Антанты САСШ, всё увеличивающиеся масштабы применения технических средств — причём если в авиационном противостоянии германские пилоты с трудом, но давали отпор превосходящей авиации союзников, то сухопутные силы Германии средств для отражения массированных атак танков не имели. Поэтому германское командование решило любой ценой завершить операции на Восточном фронте. Уверенность в успехе давала работа германской стратегической разведки, хорошо осведомлённой о разветвлённом монархическом заговоре в руководстве русской армии. Нетерпение заговорщиков подхлёстывало всё возрастающее влияние Советов.

В феврале 1917 года Петроградский Совет рабочих, солдатских и матросских депутатов назначил время созыва первого Всероссийского съезда Советов — начало мая. Газеты прямо писали о том, что главной задачей съезда станет создание нового правительства, вместо "военного кабинета", потерявшего практически реальную власть в стране. Для военно-финансовой верхушки создание правительства Советов означал конец. Единственным выходом для прежнего правящего класса был приход германских войск, который должен обеспечить успех военного переворота и вооруженного "усмирения" страны. Для этого военное командование, действуя заодно с промышленной верхушкой, окончательно развалили снабжение Северного фронта.

Командующий Северным фронтом генерал Корнилов отдал "самовольный" приказ очистить Прибалтику и отступить на псковский рубеж. В штабе Северного фронта не без оснований считали, что отход на такое значительное расстояние без обеспечения достаточным для вывоза военной техники и имущества транспортом окончательно разложит армию и откроет германским войскам прямой путь на Петроград. Но офицеры-заговорщики не учли в своих планах противодействия Советов и находившигося всецело под их влиянием командования Передового отряда Балтийского флота.

Рижский Совет вместе с Советами частей Северного фронта остановил начавшееся бегство, массово формируя из латышских добровольцев на костяке из революционно настроенных военспециалистов и офицеров стрелковые бригады. Латышские стрелки отразили штурм Риги. Осада города не могла быть успешна. По Рижскому заливу защитники города получали постоянную помощь. Корабли Балтфлота обстреливали фланги германских позиций, а десант бригады морской пехоты в ближнем тылу противника привёл к длительной перегруппировке германских сил вокруг Риги и оттянул возобновление активных наступательных действий по меньшей мере, на месяц. Дальнейшее продвижение германских войск в Прибалтике стало невозможным без разгрома балтийской эскадры.

Попытки сторонников заговорщиков в центральном командовании ослабить противодействие со стороны балтийских моряков привели только к полному разрыву — командование Передовых сил Балтфлота подчинялось теперь только Петроградскому Совету. Усиление саботажа промышленников и предательский приказ об отступлении из Латвии командования Северной армии увеличил число сторонников скорейшего съезда Советов. Военные заговорщики не могли больше рассчитывать на то, что германская армия займёт Питер (и военную диктатуру удастся установить под флагом "спасения страны") до назначенного срока созыва съезда и вынуждены были начать военный переворот своими силами.

Отозванный в Верховную Ставку "за провал обороны фронта" генерал Корнилов стягивал к Могилёву "ударников", "батальонцев" и другие реакционно настроенные части. Пополнив ими "охранные" полки Ставки, Корнилов, встав во главе военного заговора, объявил себя новым главнокомандующим и потребовал передаче "здоровым силам армии" всех полномочий для "наведения порядка в стране". Не дожидаясь ответа правительства, мятежники начали марш на столицу. Одновременно с действиями ядра заговорщиков в Главной ставке, в основных промышленных центрах и столице их сторонники из числа офицеров развернули террористические действия против руководства местных Советов, вооружённые выступления для захвата власти в частях гарнизона и при поддержке буржуазных партий и организаций стали создавать органы военной диктатуры — Комитеты национального спасения.

Центральное правительство, последние полгода управлявшее страной только номинально, после начала мятежа распалось. Из числа министров в Петрограде остались только трое, среди них — глава военно-морского министерства. В военно-морском ведомстве сразу после сообщения о выступлении Корнилова руководство взяли в свои руки сторонники Советов. Несколько наиболее одиозных представителей "правительства народного согласия", среди них известный интриган — министр без портфеля Савинков, открыто переметнулись на сторону военных заговорщиков. Другие члены кабинета министров, укрывшись в посольствах великих держав или выехав в провинцию, не делали ничего, кроме громких заявлений. Прекращение деятельности почти всех центральных министерств привело к тому, что практически все решения принял на себя Петроградский Совет, ставший до созыва сьезда Советов единственным дееспособным руководящим органом центральной власти.

Несмотря на постоянные разговоры о неизбежности вооружённого выступления реакции, действия заговорщиков вызвали замешательство и ошеломление в охваченных террором городах. Единственная организация, не дрогнувшая ни на минуту, была партия коммунистов, немедленно начавшая мобилизацию партийной милиции и организацию заслонов на пути движения корниловских войск. Убийства людей на улицах, стрельба по любым скоплениям людей, бешено мчащиеся по мостовым автомобили, рассыпающие вокруг себя пулемётную дробь — вся обстановка хаоса и беззакония, создаваемая открытыми действиями "комитетчиков", вызвала яростный ответ со стороны масс, сплачивавшихся вокруг очагов сопротивления — вооружённых отрядов революционных партий, собирающихся при городских и районных Советах. Правые экстремисты намеревались разделаться с народным возмущением путём массового террора и не озаботились вооружением своих сторонников, поэтому численный, а вскоре и технический перевес оказался повсюду на стороне советских сил. Офицеры-корниловцы, разьярённые сопротивлением "обнаглевшего плебса", бесчеловечно расправлялись с сопротивляющимися, с лёгкостью шли на любые обещания и заверения, которые для них ничего не значили, и пользовались доверчивостью противников для массового и хладнокровного их истребления. Первоначальная растерянность демократов сопровождалась стремлением добиться примирения с мятежниками, которые не могли не понять "бессмысленности и безответсвенности" братоубийства. Под воздействием безумного террора корниловцев растерянность сменилась яростью людей, оскорблённых в самом праве быть человеком и стала твёрдой решимостью безжалостно покончить с мятежом.

Спустя три-четыре дня во всех крупных городах европейской половины России Комитеты национального спасения и их боевые силы были разгромлены, члены самозваных директорий — арестованы, а наиболее запятнавшие себя предательством и убийствами комитетчики и офицеры-"смертники" — расстреляны. Реакционные организации ушли в подполье, единственной их надеждой оставались силы Корнилова, двигающиеся на Петроград.

Московский и Питерский Советы, ставшие основными центрами отражения корниловского мятежа, стягивали к себе революционно настроенные отряды и части гарнизонов. Чтобы не позволить Московскому и Питерскому Советам скоординировать свои действия против него, Корнилов двинул свои части на Тверь. Заняв коммуникации между двумя столицами, штаб мятежа намеревался нанести удар по более слабо защищенной из столиц, а затем последовательно разгромить разьединёные силы Советов в остальных городских центрах. Занятие Твери и беспощадная расправа с забастовщиками-железнодорожниками стало последним успехом корниловцев. Центральный совет железнодорожников был переизбран взбешенными путейцами, возмущёнными "сдержанной" политикой в отношении мятежников. Новый Исполнительный комитет запретил всякое движение поездов через занятые частями Корнилова пути, приказал нарушить путь и не допустить использования подвижного состава, оказавшегося в руках реакционеров вплоть до акций саботажа. Корниловцы оказались отрезанными от остальной страны, а советские части начали сосредоточение против последних сил контрреволюции, опираясь на обходные железнодорожные ветки — через Ярославль и Вологду. К началу июня в боях под Тверью корниловцы потерпели поражение, пытаясь пробиться на северо-запад и под Москвой, в ходе операции, которой "батальонцы" стремились воспрепятствовать использованию советскими силами ярославского железнодорожного направления. После этого единственным возможным для них остался отход на юго-запад. Пользуясь беспорядком в тылах Западного фронта и усиливая его, части корниловцев обошли Смоленск и вышли к Минску. Гарнизон Минска был деморализован. Мятежники заняли город. Руководство корниловцев обратилось к германскому командованию с просьбой разрешить переход на их сторону. Германский командующий поставил условием сдачу Минска. В первых числах июля офицерские отряды открыли войскам центральных держав коридор к Минску. Подошедшие к городу советские части опередили германцев, заняв город решительным рывком. Большинство корниловцев бежало к германцам. Значительная часть штаба корниловской группы, начальник штаба генерал Деникин и сам командующий "ударниками" генерал Корнилов погибли — при "невыясненных обстоятельствах".

Собравшийся в начале июля Первый сьезд Советов Рабочих, Крестьянских, Солдатских и Матросских депутатов принял управление страной от Петроградского Совета, который был реальным правительством всё время отражения корниловского мятежа и обьявил о создании Советской Федерации. Созданный Сьездом Советов Совет Народных Комиссаров обратился к правительствам центральных держав и Антанты с предложением о немедленном перемирии. Одновременно новое правительство начало публикацию секретных договоров прежнего правительства — вместе с остальными тайными архивами. Открытие дипломатических секретов серьёзно повлияло на антивоенные настроения в мире и увеличило поддержку советского правительства в России, особенно большую роль сыграли находившиеся в распоряжении российского верховного командования документы предварительных переговоров стран Антанты — Англии, Франции и Италии с японским правительством в Берне. В этих документах оговаривались совместные действия стран Антанты и Японии "в случае, если русская армия окажется неспособной продолжать войну и если Россия откажется от проведения крупной наступательной операции." За возобновление участия Японии в войне японское правительство получало российский Дальний Восток. Предусматривалась десантная операция союзных сил на Севере и в Крыму — "для получения контроля за стратегически важными поставками сырья, необходимыми для продолжения войны".Уже появлявшиеся до этого в левой печати сообщения о подготовке "союзниками" оккупации и раздела России получили документальное подтверждение. Престиж и доверие к главам союзных государств были разрушены окончательно. Предложения СНК(Совета Народных Комиссаров) о немедленном прекращении военных действий имели подавляющую поддержку в России.

Правительства Антанты и Четвертного союза предложение о переговорах проигнорировали. Советское правительство в ответ начало широкую кампанию антивоенной пропаганды. На фронте многочисленные агитаторы, чья активность до того подавлялась командованием, организовывали массовые "братания", поддержанные активистами из бывших военнопленных. На многих участках фронта Советы сумели в короткое время, обеспечив достаточное снабжение, поднять боеспособность частей и резко снизить дезертирство — у солдат появилось чувство, что им есть что защищать. К началу августа германское высшее руководство пришло к выводу, что вместо ожидаемого развала страны, Россия определённо восстанавливается. Принятие предложений советского правительства по-прежнему не рассматривалось, но без активных военных и политических действий надеяться на достижение своих целей германская правящая верхушка более не рассчитывала.

В первых числах августа высшее руководство рейха определилось с планом дальнейших действий по отношению к России, отвергнув авантюристический план восстановления русской монархии — союзницы рейха. Авторы этого предложения намеревались превратить Россию путём навязывания ей монархического режима в своего сателлита, и получив под контроль природные ресурсы и промышленный потенциал страны, повернуть ход войны. Германские сторонники русской монархии, основываясь на утверждениях русских эмигрантов, считали, что длительная традиция царизма и поддержка населением "твёрдого" правительства одновременно с фактическим выходом из войны делает монархический заговор легкоосуществимым при "незначительной" германской помощи. После гибели генерала Корнилова германское руководство пришло к выводу, что восстановление царского трона возможно лишь ценой оккупации по меньшей мере, европейской части России и размещения значительного военного контингента, при значительном противодействии большинства населения, что исключает экономическую эксплуатацию оккупированной территории. Верх одержали сторонники "прагматичного" подхода к "российской проблеме". По плану, принятому германским правительством, на Востоке должны быть созданы государства-лимитрофы, полностью зависимые от Германии. В правительстве Германии считали, что крайне националистические деятели Польши согласятся с предложенным германским руководством проектом воссоздания Речи Посполитой за счёт оккупации Литвы, большей части Белоруссии и Западной Украины. Укрывшихся в Австро-Венгрии украинских националистов собирались использовать для провозглашения независимой Украины. Сил Восточного фронта должно было хватить для захвата Украины и Крыма и экономической эксплуатации захваченных территорий. Основным политическим инструментом, при помощи которого германское руководство намеревалось принудить Советскую Федерацию к принятию своих условий, был шантаж грубой силой — угроза захвата столицы — Петрограда. Для реализации этого плана генштаб разработал новый план операции. Главная цель — Передовые силы Балтийской эскадры, главный инструмент — предательство.

В командовании сил самообороны Финляндии, при помощи националистических буржуазных партий страны, был готов план действий по захвату власти в Финляндии и уничтожению сторонников Советов. Основным препятствием для планов финской реакции были морские силы, целиком состоящие из революционно настроенных матросов. У Маннергейма и германского генштаба был единый враг, и единство действий. Дополнительной подлостью стало использование шведских территориальных вод, не перекрытых минными завесами Ботнического залива, и нейтральных флагов, для внезапной атаки Аландского архипелага.

Захват Аландов германским десантом со стороны шведских шхер и порта Турку силами шюцкора должны были открыть дорогу германскому флоту в обход минных позиций Балтийской эскадры в Финский залив. Уничтожив подавляющим перевесом морские силы Советов и открыв штурмом Моозундских островов Рижский залив, германский флот и армия получали прямой путь на Петроград. 14 августа германские десантные суда вошли в фарватер шведских шхер. Началось двухмесячное сражение за Балтику.

Уверенность нападающим придавала информация из штаба шюцкора о состоянии аландского гарнизона. После первых месяцев войны плотные минные и противолодочные заграждения свели боевые действия на Балтике к минимуму. Прорыв минных позиций требовал сосредоточения значительного отряда тральщиков, а их прикрытие — превосходящего количества артиллерийских кораблей. Стратегический по привлекаемым силам размах операции предполагал оказание существенного влияния на положение на театре военных действий. По мере продвижения германских сил в Прибалтике такое значение приобретал десант на острова Рижского залива — с их захватом дальнейшая оборона на рубежах западнее Пскова и Нарвы становилась невозможной. Штаб Передовых сил в Ревеле для отражения возможного удара по Моозундскому архипелагу перебрасывал на острова дополнительные резервы. Оставшиеся части морской пехоты поддерживали сопротивление краснолатышских стрелков и боеспособные части русского Северного фронта на рубеже Псков-Печоры-Выру-Салагрива на юге Эстонии. К Рижскому заливу были стянуты и основные морские силы русских — по данным германской разведки. На Аландах оставалась учебная бригада, укомплектованная к тому же практически полностью контингентом из финнов-добровольцев, настроенных преимущественно радикально и пацифистски. Хотя десантные части, высаживающиеся на острова Ботнического залива, на первом этапе не могли быть поддержаны боевыми кораблями, серьёзного сопротивления не ожидалось. Эти предположения были неверными и исходили из убеждения о строго оборонительном характере стратегии со стороны русских сил.

С русской стороны также готовились к активным действиям в случае начала прорыва германским флотом минных заграждений. Возможность уничтожения трального флота германцев огнём кораблей даже не рассматривалась — было очевидно, что в этом случае предстоит артиллерийская дуэль с подавляющим количеством кораблей противника. Командование Балтийской эскадры понимало, что в лобовом столкновении с основными силами надводного флота Германии Передовые силы Балтийской эскадры могут только бесславно и бесполезно погибнуть, но считало очевидным, что пассивная оборона — лишь синоним капитуляции. Поэтому в ответ на стратегическую десантную операцию германского флота Ревель готовил тактический прорыв из Ботнического залива на коммуникации в тылу противника, что должно было сорвать десант. В отличие от германских штабистов, незаминированные фарватеры нейтральной Швеции не привлекли внимания — несмотря на декларируемый строгий нейтралитет, шведское правительство было настроено враждебно по отношению к России — незаметный выход на тыловые линии германского флота был невозможен. Но проход кораблей Балтийского флота мимо минных позиций в Ботническом заливе был обеспечен.

С началом войны сильно возросло влияние действий тайных служб на территориях нейтральных стран. Разведывательный отдел военно-морского департамента России активно использовал шведские каналы разведопераций. Для скрытного проникновения и убытия из Швеции использовались подводные лодки. Маскировка деятельности второго дивизиона подводных лодок, дислоцированного на Аландах, заключалась в размещении в местах прежнего базирования муляжей, составления отчётов о техническом состоянии, требующими длительного ремонта, размещении кораблей на тайно оборудованных стоянках, фиктивном переводе боевых единиц в другие дивизионы — в первый на Моозунде и учебный в Ревеле и т.д. В результате для внешних наблюдателей удалось создать ложное впечатление о состоянии дел в дивизионе и обеспечить скрытность его работы. Тайные рейсы в нейтральные воды, в которых основной задачей была незаметная доставка людей и грузов, повлекла ряд переделок подводных лодок. Убрали кормовые торпедные аппараты и начали применять освободившееся пространство под грузы — с выгрузкой через люки торпедных аппаратов. Движение под водой в сложных условиях шхерных лабиринтов и невозможность часто поднимать перископ для оценки своего положения требовали лучшей обзорности в подводном положении — сняв два носовых торпедных аппарата, перед их люками установили обзорный фонарь из прочного стекла в металлическом переплёте. Устойчивость к давлению этой конструкции обеспечили незамкнутой оболочкой — для пребывания наблюдателя фонарь поддували, образуя воздушный колокол, а в торпедных аппаратах оборудовали шлюзы, в которых проводили постепенную декомпрессию. С таким оборудованием подводные суда могли в умеренно светлый день уверенно идти в сложном фарватере. Эта возможность натолкнула нескольких морских офицеров на мысль использовать такие корабли для скрытного разминирования. С начала 1916 года, один, затем с осени 1916 три, а после гибели одной из лодок-разградителей — два подводных разградителя тайно разминировали проходы в германских заграждениях. После начала десантной операции германского флота в Рижском заливе через эти проходы отряд эсминцев и два дивизиона подводных лодок должны были сорвать транспортные перевозки десантных войск. В район Аланд по плану действий русской Балтийской эскадры должны были стремительно переброшены главные силы.

Нельзя сказать, что русское командование совсем исключало германскую активность в Ботническом заливе. Но размах её недооценивали. Предполагалось, что могут быть высажены диверсионные группы с малых судов под "шведским" флагом на побережье. Вероятным путём отхода для них мог быть только прорыв по железной дороге вдоль Ботнического залива в Швецию. Сколь-либо плотной завесы на побережье не было, гарнизоны на большинстве железнодорожных станций отсутствовали, пограничный переход охранял незначительный пост. Если после высадки диверсионных групп отловить "нейтральные" суда было возможно, то перекрыть силами флота отход по суше к шведской границе — нет. Для исключения такого развития событий, в ближайший к границе порт-железнодорожную станцию городок Оулу был переброшен усиленный батальон морской пехоты. Перерезав путь возможного отхода десантников, штаб малыми силами сделал реализацию десантной операции в предполагаемом варианте невозможным. Полный комплекс защитных мер — развёртывание сети прибрежных постов, укрепление гарнизонов городов и станций, постоянное патрулирование побережья — в условиях нехватки сил был недоступен. Переброску батальона провели демонстративно.

Ранним утром 15 августа суда десантной эскадры подошли к побережью Аланд. При том малом числе наблюдательных постов и слабой готовности к боевым действиям, какую ожидали германские офицеры, судам ничто не должно было помешать провести организованную высадку. Предположение было неверным. База тайных операции военно-морского флота имела достаточное количество скрытно расположенных постов, контролирующих основные судоходные фарватеры, и отлаженную связь со штабом Аландской флотилии. Подводные лодки, в отсутствии которых германское командование было уверено, нанесли большой урон судам десанта, а аландская бригада морской пехоты неожиданно сплочёнными и умелыми действиями нанесла поражение дезорганизованным силам десантников, несмотря на элитный характер отобранных для десанта сил. Подоспевшая бригада крейсеров Передовых сил при поддержке эсминцев и подлодок покончила с корабельным составом германских интервентов и поддержала артиллерийским огнём удары морской пехоты. Через двое суток большая часть германских солдат сдалась или погибла. Но окончательный разгром десантников был предотвращён действиями германских кораблей в устье Ботнического залива.

В течение всего периода междувластия разведывательные отделы военно-морского департамента и Балтийской эскадры, практически не затронутые разложением, охватившим высшие штабы армии и развалом правительства, продолжали достаточно успешно работать. Военно-морской департамент, ставший по сути главным военным командованием Советской Федерации, знал о подготавливаемой операции против Петрограда. Разведка Балтфлота, а за ней и высшее руководство, ошиблись, полагая, что по замыслу германского Генштаба флот Германии будет основными силами действовать против Моозунда, поэтому высадку на Аландах посчитали диверсией, предназначенной для отвлечения внимания. Для обеспечения ранее спланированной операции против германского вторжения в Финский залив необходимо было обеспечить фланговую позицию — уничтожить высадившиеся на Аландах вражеские части. Одновременно укреплялись части морской пехоты, занимавшие оборону на Моозундском архипелаге. От переброски регулярных сил против финских беломятежников пришлось отказаться, против шюцкоровцев и высадившегося в Турку германского батальона сражались отряды рабочегвардейцев и учебный батальон морской пехоты, дислоцированный в Турку.

Командование Балтфлота ошибалось, не зная, что с точки зрения германского командования, гарнизон Аланд и прикрывающие его морские силы — последняя преграда перед русской столицей. Потеря основных сил элитной дивизии лейб-гвардии ускорила действия основных сил германского флота. Днём 16 августа аэроплан морской разведки Аландского авиаотряда сообщил о подходе больших групп кораблей к минным завесам Ботнического залива, а последующая доразведка выявила в составе эскадры, кроме многочисленных тральщиков и вспомогательных кораблей, не менее двух бригад линейных кораблей — около десяти линкоров и тяжёлых крейсеров. Русский флот у Аланд располагал лишь четыремя крейсерами-"богинями" и неполным десятком эсминцев. Необходимо было предотвратить прорыв такого количества тяжёлых кораблей в акваторию, для этого требовалось воспрепятствовать тралению минных заграждений. Артиллерийские суда и авиация аландской базы наносили удар по тральщикам, подводные лодки должны были ставить новые мины в проделанных германскими тральщиками проходах и удерживать тяжёлые корабли германского флота от сближения с русскими кораблями, обстреливающими тральные суда. Трёхсуточное сражение в горле Ботнического залива закончилось поражением русского флота. Тральщиков и истребителей-кораблей противолодочной охраны оказалось достаточно много, чтобы обеспечить прорыв линейного флота скозь мины при минимальных потерях (получил повреждения борта от подрыва мины один броненосец, от авиаторпед и артиллерии крейсеров потонули четыре тральщика, один эсминец и вспомогательное судно, подводные лодки повредили ещё один броненосец и потопили лёгкий крейсер и пару тральщиков). Балтфлот лишился трёх крейсеров ("Аврора", "Диана" и "Юнона"), трёх эсминцев и четырёх подлодок. 19 августа германские транспорты встали на рейде Марианхамины. За день до этого было принято решение об эвакуации Аланд. Из-за действий белофиннов эвакуация была сильно осложнена. Германские эсминцы начали преследование судов, эвакуирующих гарнизон морской базы. Удары русской морской авиации, продолжавшей свои действия с оставшихся аэродромов, обеспечили отрыв от преследователей. Караван ушёл в порты в глубине залива. Посланный в догон отряд германских кораблей потерял на минных банках и от торпедных атак двух русских подлодок тяжёлый крейсер и два транспорта, не считая повреждённых кораблей и вернулся, не выполнив задачи по уничтожению порта Оулу. Больше германские корабли попыток пробиться вглубь Ботнического залива не предпринимали. Морская пехота и гарнизон Аланд продолжали сопротивляться до первых чисел сентября. Упорство красных частей выросло, когда стала известна участь попавших в руки германских солдат раненых из госпиталя в Марианхамине. После этого вопрос о капитуляции перед превосходящими германскими силами отпал. Пятого сентября последний караван транспортов, пробившийся к архипелагу, забрал около пятисот раненых и триста боеспособных защитников архипелага. На следующий день германская пехота уничтожила последние организованные очаги сопротивления. Небольшие группы защитников продолжали партизанские действия — в дальнейшем при поддержке с континента. Самым важным моментом в обороне Аланд стал перелом в планах германского командования — убедившись в силе сопротивления русских на суше, оно отказалось от ставки на десантную операцию через Финляндию. Без поддержки флота успех десанта был маловероятен. Поэтому германское командование решило продолжить действия на море, захватить Моозундский архипелаг и установить контроль над Финским заливом. Упорная оборона Аланд сорвала нападение германских дивизий на Петроград через незащищённые позиции с севера и вынудила к лобовому штурму укреплений островов Рижского залива.

Смена направления главного удара потребовала времени на перегруппировку, а главное, на согласование новых планов действий, в которые теперь входил согласованный удар с суши на Ревель(Таллин) и с моря по островам Рижского архипелага. Командование Передовых сил Балтфлота с начала боевых действий в Северной Прибалтике готовилось именно к такому варианту действий вооружённых сил противника и сделало ставку на срыв согласованных операций наступающих и разгром ударных группировок последовательной концентрацией сил, основную часть которых должны были составить бригады морской пехоты и железнодорожная тяжёлая артиллерия. Утраченные позиции на Аландах исключили важный момент плана отражения — отвлечение сил германского флота действиями основного состава кораблей Балтийской эскадры на морских коммуникациях. Для увеличения воздействия на германский десант военно-морской департамент решился задействовать в артиллерийском сражении эскадренные броненосцы береговой обороны — старые корабли, прошедшие ограниченную модернизацию. Установка современных приборов наблюдения и контроля артогня и замена части вооружения на более тяжёлые артсистемы (ценой утраты большей части остального вооружения) превращало эти корабли в своего рода канонерки, неплохо подходящие для обороны узких фарватеров.

К началу сентября переоборудован полностью был один эскадренный броненосец "Слава", ещё два уже получили новое вооружение, но системы управления артогнём не были отлажены.

Германское наступление началось на море. Сухопутные части германской армии перейти в одновременное с флотом наступление не смогли — командованию советского Северо-Западного фронта удалось сорвать выдвижение германских резервов отчаянными рейдами малых кавалерийских групп по вражеским тылам и диверсиями на железных дорогах. Активность на сухопутном фронте убедила германское командование, что основные резервы эстонской группы русских войск скованы, поэтому одновременное наступление было отменено ради последовательного разгрома, начиная с более слабого направления — захвата Архипелага, с последующим фланговым ударом вдоль побережья под прикрытием занявшего Рижский залив германского флота. Такая смена тактики гарантировала быстрый успех, особенно важный в связи со стремительно ухудшающимся положением на фронте в Западной Европе, где основные противники Германии завершали подготовку к генеральному наступлению. Поспешность диктовалась также разлагающим влиянием красной пропаганды, ставшей в последние месяцы особенно эффективной — так, к концу августа из числа перебежчиков была сформирована интернациональная рота Ревельского гарнизона в составе более 300 человек. На этот раз русское командование сумело ввести в заблуждение противника, побудив его действовать выгодным для русских способом. В действительности на Архипелаге были сосредоточены основные боеспособные силы Северо-Западного фронта — четыре полнокровные бригады морской пехоты с усилением — более 26 тысяч человек, отдельный конный драгунский корпус — около 9 тысяч сабель. Сосредоточенны были на островах основные силы морской авиации — более 60-ти машин, среди них — новейшие торпедоносцы. Кроме того, гарнизон поддерживала Рижская флотилия ЭВК — около 30 тяжёлых бомбардировщиков преимущественно новых модификаций, и главные силы тяжелоартиллерийского железнодорожного дивизиона — основы береговой обороны Рижского залива. Германское командование было введено в заблуждение и в отношении конфигурации оборонительных позиций Моозунда — так, о строительстве дамб через пролив Соэла с двухрядным железнодорожным полотном германская разведка была не информирована, а береговые укрепления, принятые за места строительства береговых батарей были ложным манёвром. Все тяжелые артсистемы обороны Архипелага размещались на железнодорожных платформах, что позволяло командованию обороны концентрировать против десанта подавляющую огневую мощь. Благодаря этим фортификационным усилиям вся оборона архипелага представляла собой не изолированные друг от друга гарнизоны отдельных островов, защищающих неподвижные позиции береговых батарей, а маневренное и эшелонированное обьединение частей морской пехоты, тяжёлой артиллерии и авиации. Транспорты с германскими десантниками попали под уничтожающий огонь из глубины острова, нанести удар по артпозизициям с воздуха не позволило сильное авиационное прикрытие, попытка вторжения в Рижский залив тяжёлых кораблей с целью блокады островов и последовательного их захвата наткнулась на качественно обеспеченные минно-артиллерийские позиции, защищённые главным калибром "Славы" — носовыми 14-тидюймовками. Втянутые в артиллерийское сражение на узком фарватере Ирбенского пролива линейные корабли германского флота не могли маневрировать, что позволило русским самолётам-торпедоносцам атаковать в практически идеальных условиях. Потеря линкора и повреждение достаточно большого количества боевых кораблей вместе с утратой значительной части трального и транспортного состава вынудило германское командование к началу октября свернуть операции в направлении Петрограда. Оценка степени сопротивления русских войск была признана ошибочной. Эта ошибка привела к срыву германского плана захвата Эстонии и заставила прервать боевые действия на всём протяжении Восточного фронта.

Также остановилось и наступление австро-венгерских войск на южном направлении. Основное значение в развитии ситуации принадлежит русскому Юго-Западному фронту, в составе которого нашлись в достаточном количестве части, не разложившиеся окончательно и сумевшие благодаря активной работе Советов сохранить боеспособность. Важную роль сыграла делегация Киевского Совета, посланная к частям иностранных добровольцев. Белая агитация в Польской Армии Людовой и Карпатском корпусе утверждала, что Советская Федерация предала дело национального освобождения Польши и Карпат, пойдя на сговор с центральными державами. Хотя добиться военного столкновения с советскими частями было малореально, зато призыв покинуть Россию, чтобы сражаться в составе войск союзников, нашёл отклик. Организованный отход частей ПАЛ и карпатцев к Киеву для посадки в железнодорожные эшелоны обрушил оборону русских войск и позволил австро-венгерским частям занять большую часть Правобережной Украины.

На митингах и собраниях советские делегаты переломили настоение солдат. Основой красной агитации было недоверие к правительствам Антанты: подавляющее большинство поляков и карпатцев были согласны, что западные союзники стремятся лишь использовать их несчастья, а не помочь в освобождении. Также практически не вызывало сомнения и глубокое противоречие между Советской Федерацией и правительствами Центрального блока — Советы не могли желать победы кайзеру. Главное утверждение советских агитаторов — мир есть демобилизация армии, а демобилизация армии есть освобождение всех оккупированных территорий — отвечал чаяниям изгнанников и чувству социальной справедливости — действия Советского правительства действительно последовательно вели к прекращению войны и освобождению всех угнетённых народов. Нежелание высшего командования Германии и Австро-Венгрии идти на перемирие и продолжение наступления было затягиванием войны, отсрочкой действительного освобождения. Остановить наступление, разорвать планы военной верхушки, вынудить её на перемирие значило ускорить возвращение свободы своим народам — это обращение советской делегации к иностранным волонтёрам придало волю к действию польским и карпатским частям. Развернувшись в боевые порядки, получив со складов центрального Киевского Арсенала максимальное количество снаряжения, перебрасываемого освободившимися воинскими эшелонами с формируемыми отрядами рабочегвардейцев войска киевского направления вступили в боевое соприкосновение с преследующими соединениями австрийцев. До этого момента продвижение австро-венгерских войск по Правобережной Украине происходило без существенного сопротивления. Натолкнувшись на объединённые силы ПАЛ, карпатцев и советских добровольцев, австрияки попытались преодолеть их оборону сходу. Получив отпор, австро-венгерское командование подтянуло с других направлений два армейских корпуса и значительное число кавалерии, но попытка прорыва была сорвана действиями тяжёлой авиации и артиллерии. Последовавший в первых числах октября контрудар отбросил вражеские войска от Киева и сорвал сосредоточение войск к повторному штурму — боеспособность интервентов, подрываемая активной партизанской деятельностью на коммуникациях, окончательно упала до неприемлимого для активных действий уровня.

Вместе с иностранными волонтёрами начали останавливаться многие части русского Юго-Западного фронта — до этого, потеряв надежду на успех сопротивления, они без боя откатывались, на глазах теряя личный состав дезертирами и отставшими — но установление на Киевском фронте прочной обороны из союзных отрядов и советских добровольцев остановило отход по всему фронту. Австро-венгерское нашествие захлебнулось на линии Днепра. На запад глубоко вдавалась дуга киевского плацдарма.

В начале октября в Минске возобновились переговоры о перемирии между представителями военного командования Болгарии, Австро-Венгрии и Германии — с одной стороны и делегацией Советской Федерации — с другой стороны. Попытка пригласить на переговоры марионеточные фигуры "союзных" центральным державам "правительств" Прибалтики, Украины и Финляндии была парирована приглашением делегации поляков и Карпатского союза. Не желая вести переговоры в таком составе, делегаты Центрального блока пошли на ограничение состава своих представительств.

11 октября 1917 года было подписано Минское перемирие — предварительное. Незавершёнными остались вопросы государственности и присутствия войск на территории Турции, Финляндии, в Прибалтике, Польше, Украине и карпатском регионе. Боевые действия прекращались, вопрос суверенитета на перечисленных территориях должен быть разрешён волеизъявлением местных народов после постепенного вывода войск противостоящих сторон. Центральные державы добились от руководства Советской Федерации значимых уступок в графике отвода войск и их принадлежности: так, части морской пехоты в Финляндии были причислены к войскам оккупирующей стороны, а белые добровольческие офицерские отряды, созданные германским командованием из числа корниловцев и присоединившихся к ним пленных — к местной самообороне. Эти части составляли основную угрозу Советам в Финляндии, и после запланированного по соглашению вывода морской пехоты белофинны получали подавляющее преимущество. Удалось Центральным державам навязать в качестве будущих вопросов для урегулирования статус созданных германским и австро-венгерским правительством марионеточных правительств — Балтийского герцогства, Финской республики, Западно-Украинской Рады. От разрешения вопросов статуса турецких территорий, на которых возникли инонациональные образования — Армении и Курдистана, а также Польши и Карпат — дипломаты Центального Союза уклонились. 12 октября на всём Восточном фронте объявлено было прекращение огня. Советская Федерация вышла из Мировой войны.

Турецкий галоп.

Оккупация большой части территории Турецкой империи и её выход из войны в конце 1915 года не стала для населения Турции освобождением от военной разрухи. Россия и другие страны Антанты ожесточённо соперничали за раздел Оттоманской Порты. Переброска дополнительных военных контингентов, провоцирование национальной розни и местного бандитизма для ухудшения положения в занятых другими странами-"союзницами" районах — с предложением военной помощи в борьбе с сепаратистами и разбойниками, поддержка самопровозглашённых, возникших после военного поражения "правительств", оснащение их воинств оружием и представление этих марионеток как законных правителей отдельных областей страны, а то и всей Турции — созданная совместной интервенцией атмосфера хаоса и беззакония росла, вызывая всё большее сопротивление со стороны местного населения.

Каждое правительство держав Антанты стремилось поставить своих "союзников" перед необходимостью признать свои интересы решающими.

Английский кабинет желал полного раздела Турции, с обособлением всех национальных окраин, потому что такой раздел вёл к закреплению британского влияния в арабском мире. Английские военные активно обучали отряды арабских шейхов и передавали значительное количество оружия курдским племенам, закрывая глаза на погромы немусульманского населения, поощряя вылазки своих креатур на территории, подконтрольные центральному правительству Турции или занятые русскими войсками.

Французские магнаты и военное руководство Франции желало получать и впредь проценты по выданным султанскому дивану кредитам, а потому настаивало на сохранении единства Оттоманской Порты. Кроме того, вооружённым путём французские колонизаторы не могли утвердиться в Леванте — для этого морские силы Франции были недостаточно могущественны — поэтому проникновение в Левант происходило в виде привилегий, вырванных у султанской администрации подкупом и шантажом. Стремясь ослабить позиции англичан в Леванте, француские агенты снабжали христианскую милицию всем необходимым, француские корабли поддерживали артогнём отряды маронитов, нападающих на мусульманские деревни, подогревали антианглийские настроения среди боевиков еврейских поселений в Палестине.

Кадетское правительство России намеревалось аннексировать значительную часть Закавказья, желая повторить ситуацию с иранским Арзебайджаном. С другой стороны, кадеты не собирались позволить демократическим настроениям освобождённых от турецкой администрации народов Закавказья проявиться. Поэтому аннексию предполагали осуществить прямой военной силой, с лишь декорацией её "избранными представителями освобождённых народов". Для подписания необходимого российскому правительству мира также было необходимо сохранение султанского кабинета, но дальнейшая судьба султана и его владений русскую буржуазию не интересовала. Позиция России мешала английской дипломатии, не позволяя разрушить Порту до заключения мира в Европе, и затрудняла маневр французского правительства, поскольку шла вразрез с сохранением единства Турецкой империи.

Также не потеряла своего влияния и дипломатия центральных держав. Одной из главных причин, по которой было отложено подписание капитуляции султана перед правительствами Антанты, была угроза болгарского посла занять Стамбул. Захват Стамбула странами Четвертного блока препятствовал замыслам правительств каждой из держав Антанты, а о совместных действиях в Проливах договориться Англия, Франция и Россия были уже неспособны, требуя от партнёров признания первенства своих интересов в Турции. Болгарские войска заняли Эдирне и приблизились к европейскому берегу Боспора, чтобы в любой момент одним броском воспрепятсвовать десанту союзных сил.

Это переплетение сталкивающихся интересов, дипломатических уловок и военного давления приводили к зачастую анекдотическому итогу: например, сильнейшая турецкая береговая батарея Боспора была построена болгарскими военными под руководством французских фортификаторов на британские деньги под германские тяжёлые орудия. В 1918 году её пушки сыграли значительную роль в прекращении военной интервенции Антанты в Крыму. Но самым существенным итогом было появление в Анатолии достаточно дееспособной и поддерживаемой местным населением администрации, возглавленной Мустафой Кемаль-пашей. Первоначально этот орган управления был создан из пленных офицеров турецкой армии для улучшения положения военнопленных турок и совместных действий с избранными местными жителями старостами для восстановления дорожного сообщения и прекращения вооружённого бандитизма. Активные и демократически настроенные офицеры из штаба Кемаль-паши сумели организовать эффективную самооборону и одновременно, быстрое выполнение самых неотложных работ по восстановлению жизни населения. Пока в Центральной Турции ещё размещались боевые части русской армии, Временная администрация военного управления, во главе с Кемалем, пользовалась активной поддержкой русского командования, видевшего в ней будущее демократических преобразований Турции. Русские офицеры, особенно из морских пехотинцев, делали много для быстрейшего обучения турецких "солдат-строителей". После начала замены войск, когда в основу комплектации оккупационного корпуса России в Турции была положена правильная "партийность" офицеров и рядового состава, влияние турецких "военных строителей" на местных жителей выросло, поскольку новая оккупационная власть либо вообще не занималась организацией жизни местного населения, да и транспортом в целом, или была вопиюще некомпетентна, а как правило — и то, и другое. В основном, для службы в Турецком оккупационном корпусе отбирали молодых и честолюбивых офицеров, стремящихся сделать карьеру без особого риска для жизни и не лишённых меркантильных желаний, зато не обременённых излишними моральными ограничениями. Рядовой состав также во многом подбирался по принципу знакомств и наиболее соответствовал офицерскому корпусу. Казачьи части, составлявшие костяк русского оккупационного корпуса, формировались из призывных второго срока — на основании небоевого характера размещения — а если понимать прямо, из зажиточных и основательных хозяев, не склонных упускать своего барыша. Без противодействия турецких военных частей, масштабы грабежа, которым в основном и занималась вся эта оккупационная армия, в русской зоне были бы несравненно больше. Опираясь на созданные военные части и поддержку населения, Кемаль-паша влиял на командование русских оккупационных сил, пользуясь противоречиями между войсками стран Антанты. Допустить развала управления в захваченных районах русское командование не могло, поскольку этим воспользовались бы английские и француские правительства — противники русского влияния в Турции. Поэтому русское командование не только закрывало глаза на самовольное управление, но даже способствовало кемалистам, передавая им инструменты и материалы, заказываемые для выполнения хозяйственных и эксплутационных работ. К тому же подкуп высших чинов русского оккупационного корпуса, хотя обходился недёшево, позволял практически игнорировать младших и средних русских офицеров. В течение 1916 года Временная военная администрация практически полностью взяла власть в Центральной Турции в свои руки. Русские части преимущественно размещались в районах соприкосновения с оккупационными силами других держав Антанты. Численность гарнизонов, расположенных в турецких городах, постоянно снижалась и к началу 1917 года составляла чисто символическую величину, сводящуюся к комендантской команде и тыловым службам, так, как будто русская армия размещалась на своей территории, а не захваченной вражеской. У турецких националистов не было никаких сложностей после начала развала русской администации с установлением контроля над всей оккупационной зоной, кроме районов, где были сильны армянские и курдские автономисты. Достаточно просто у турков получилось обеспечить изоляцию русских частей в их лагерях. В сентябре 1917 русский корпус в Турции по сути, был интернирован, тяжёлое вооружение и большая часть складов военного имущества перешла к кемалистам, а русские войска были переданы союзникам на довольствие — которое было достаточно скудным. Дисциплина в Закавказском корпусе после его реформирования никогда не была сильна. В основном личным составом двигали мотивы личного обогащения и карьеры. Выросшие до небес спекулятивные цены на продовольствие, которое теперь приходилось закупать у союзников и совершенно неопределённое положение полубеженцев-полупленных полностью разложили личный состав. Несмотря на то, что до августа 1917 в целом настроения в корпусе были проправительственные, поддержки корниловская авантюра не нашла — офицеры русских частей в Закавказье в основном были молодые, послереволюционных выпусков и восстановление монархии для них означало возвращение в армию, и прежде всего на старшие должности, "военной касты". Для карьеры молодых, в основном недворянского происхождения недавних выпускников юнкерских корпусов, да и для личного обогащения в спекуляциях на армейских поставках можно было тогда ставить крест — их бы оттеснили в сторону "обиженные" революцией аристократы, а то и вообще уволили бы из армии. Для рядового состава, особенно казачьих сотен — преимущественно разбогатевших, "основательных" хозяев, возвращение царя было угрозой достигнутому преуспеванию, восстановлением тяжёлых воинских повинностей, урезанию их владения землёй в пользу генералитета и казачьей верхушки. Но ещё хуже "закавказцы" относились к Советам, не без основания считая, что советские порядки с их стремлениями вообще не совместимы. Верхи русского командования в Закавказье в начале сентября перебрались в расположение войск Антанты, младшие чины и большинство офицеров получили приказ ждать на месте дислокации — одновременно с переподчинением прямым приказам эмиссаров союзников. Фактически командование русским корпусом продало свои войска в качестве наёмников союзным державам. Дезертировать в Турции было некуда, из расположенных в глубине Малой Азии полков до русской границы были сотни, а то и больше, километров, но и воевать на стороне союзников никто не рвался. Недовольство в частях нарастало, всё большей популярностью пользовался призыв сняться "всем кругом" и идти домой, если понадобится, пробивая дорогу оружием. Влияние эмиссаров Антанты в частях было ничтожно, им никто не подчинялся. Вызвать большие силы для усмирения недовольных было невозможно — войска союзников в Турции были малочисленны, кроме того, Временная турецкая администрация Кемаль-паши захватила всю власть в русской зоне оккупации и теперь добивалась эвакуации остальных союзных сил. Позволять ввести дополнительные войска Антанты на свою территорию правительство кемалистов в Анкаре не собиралось. Эвакуация русских войск была неизбежна, но одновременно — невозможна. Пропускать дезорганизованные, утратившие последние остатки дисциплины и совести казачьи сотни через свою землю кемалисты не хотели. Выводить в районы, занятые союзными войсками — не хотело союзное командование, справедливо опасаясь, что не сумеет совладать с хаосом, который такая масса обозлённых, неповинующихся вооружённых людей создаст. Главный черноморский порт малоазиатского побережья — Синоп — мог обеспечить вывоз морем людей, но казаки не собирались бросать "добытое" в походе, а удерживающий порт батальон морской пехоты во главе с Синопским Советом, не желал пускать на корабли неподчиняющуюся никому орду.

Неопределённость собственного положения и отсутствие какого-либо ясного будущего порождала бурные споры среди солдат и младших офицеров. Восстановление прежнего правительства было невозможно — даже неясные, искажённые новости, доходившие из бурлящей России, в одном сходились — за Советы — большинство страны, почти вся армия, сплочённые железной волей большевиков рабочие предместья и вся деревенская голытьба. Против Советов больше всего настроены на Юге, в богатых земледельческих районах России и Украины, где сильна власть зажиточных хозяев, нанимающих сотнями тысяч сезонников на поля Херсонщины и Кубани, пасти неисчислимые отары Таврии и Крыма, убирать сахарную свёклу на Полтавщине и пшеницу на Дону. Против Советов также были правительства держав Антанты. Всё, что делали эмиссары Антанты в русских войсках в Закавказье и писали в союзных газетах о происходящем в России — говорило о ненависти правителей Англии и Франции к новой власти в России. Жажда сохранить на Юге прежнюю жизнь и пример Турции, которую державы делили на свой вкус, уверенность в поддержке Антанты антисоветских сил и опоре в крепких хозяйствах Юга России — породила стремление отделить с помощью союзников Причерноморье и возродить старые порядки в этом огрызке — идея сепаратизма, "вольного казачества Дона и Кубани" стала определяющей в действиях войск Закавказского русского корпуса. В начале октября, ещё до заключения премирия на русско-германском фронте, новосформированная Армия Свободного Юга начала движение на Кавказ.

Кавказ к октябрю 1917 года разделился на несколько частей: во-первых, в Азербайджане власть в основном была в руках Советов — громадный бакинский район нефтедобычи с массовыми предприятиями и смешанным, интернациональным составом рабочих был полностью в руках большевиков. Сельскохозяйственные районы Южного Азербайджана преимущественно также характеризовались концентрацией в руках крупных землевладельцев-заминдаров, пользующихся трудом масс дешёвых рабочих рук — влияние революцонеров-демократов, в Южном Азербайджане ставших продолжателями традиции Персидской революции — было преобладающим. Влияние русской прогрессивной школы на молодёжь — вне конкуренции. Постоянное морское сообщение с центром страны по Каспию и Волге надёжно связывало прикаспийский регион с общероссийским рынком. Соответственно, был хорошо налажен транспорт и связь с центральными районами и обо всём, происходящем в России, становилось известно полностью и своевременно — многочисленные газеты информировали читающую часть населения — а благодаря успешному внедрению "новой школы", в том числе — классов для взрослых — грамотность в городах стала заметной. Верхушка общества, представленная смесью нефтедельцов, старой родовой знати и немногочисленного высшего чиновничества, стремилась при любой возможности перебраться в столицы или вообще покинуть страну и поддержки со стороны населения не имела никакой. Незначительность размещённых на территории Азербайджана гарнизонов, их глубоко заштатный характер, бесперспективность службы в них сделали офицерский состав безинициативным и по сути, беспомощным. Рядовые солдаты в основном — не годные к строевой службе, отбывали воинскую повинность.

Недовольство войной, тяжёлое положение с продовольствием, разорение мелких торговцев и обнищание деревни — при традиционно сохранившихся в обществе родовых связях больших семей вело к успеху левой агитации. Боевые дружины из рабочих и горожан в Баку были созданы в начале лета 1916 года — первоначально для защиты бастующих рабочих нефтеприисков, дальше они начали охранять порядок в рабочих пригородах и на рынках, затем — стали действенной силой, ограничивающей размах спекуляции продовольствием — с каждым шагом распостраняясь всё шире и становясь многочисленнее и организованнее — вместе с ростом влияния и расширением сферы деятельности Советов, военным крылом которых боевые дружины являлись. К лету 1917 всю полноту власти Советов в Азербайджане оставалось только провозгласить. Но связь с центром страны оставалась надёжной только по морю — на Северном Кавказе транспортное сообщение было нарушено. Многие всплывшие из забытья мелкие беки и ханы пробовали утвердиться в предгорьях и горных аулах. Но до Азербайджана возня мышиных правителей не докатывалась. Обширная, иссушенная солнцем и бедностью страна приняла советскую власть как дождь.

Во-вторых, грузинское автономное правительство провозгласило независимость страны. После 1906 года в Грузии почти не росло промышленное производство. Горный рельеф, недостаток промышленного сырья, неразвитость и дороговизна дорожной сети — отсутствие крупных портов и перевалочных центров — строительство новых предприятий, кроме переработки сельхозпродукции, было невыгодным. Единственное исключение — добыча марганцевой руды — была в руках иностранных концессионеров и шла на экспорт. Неудобные для крупнотоварного земледелия горные склоны исключали товарное производство чего-либо, кроме весьма трудоёмкого винограда. Снижение потребления грузинских вин, вытесняемых более дешёвыми, как внутреннего производства, так и импортируемыми, разоряло мелких виноделов — подавляющее большинство населения. Кооперирование сельского хозяйства, проводимое правительством правых эсеров и меньшевиков через кредиты французских банков сделали грузинское виноградоводство сырьевым придатком французских крупных винных домов. Созданные правительством сбытовые кооперативы заблаговременно приобретали урожай и вывозили на свои заводики. После годовой выдержки молодые вина вывозились в Италию или Францию, где использовались для купажа или переработки, позволяя намного увеличить производство дорогих марочных вин. Опутанные долгами грузинские крестьяне вынуждены были закладывать главное своё достояние — земельные наделы, поэтому руководство кооперативов контролировало деревню полностью. Объединившиеся грузинские правые социалисты создали националистическую партию — Народную партию социалистов Грузии и безраздельно управляли страной. Неслучайно лидер коммунистов Николай Ленин приводил Грузию как пример страны, в которой мечта русских социалистов-утопистов — "общинное хозяйствование" и реальное его содержание — полный контроль над сельским хозяйством в руках крупных финансовых предприятий — осуществилась. Коммунисты обладали влиянием только в Тифлисе, портах, на рудниках и в посёлках железнодорожников — транспортные и рабочие ремонтных мастерских, шахтёры и докеры — малая, но чрезвычайно сплочённая часть населения. Зато реальным влиянием в стране пользовалась РДП — хотя входило в партию всего несколько сот человек, но это были широко известные в Грузии люди — врачи, учителя, знаменитые своим бессеребием и бесстрашными выступлениями в защиту справедливости — вся Грузия гордилась ими. В начале войны грузинское правительство сначало объявило "ограниченный нейтралитет" — мобилизация в Грузии не проводилась, но в разгар "армянского кризиса" призвала вступать в армию добровольцев и по договорённости с центральным правительством России начало создавать "добровольческий грузинский корпус". Первые боестолкновения показали низкие качества грузинских "добровольцев". Корпус вывели с передовой, и в последовавшей кампании, а затем оккупации турецкой территории он не участвовал. Но правительство "народных социалистов" не только не распустило корпус, но и продолжило наращивать его численность. До войны по договору о автономии Грузии, правительство автономии собственных войск не имело. Теперь в лице "добровольцев", у грузинского руководства появилась своя армия.

Развал в июне-августе 1917 года прежней российской власти означал неизбежную потерю власти грузинскими автономистами, как части прежнего правительства. Единственным способом сохранить свою власть был суверинитет — отделение Грузии, тем более, что агенты союзников обещали реальную поддержку и активно участвовали в подготовке "акта государственной независимости". Несмотря на то, что экономическое влияние в Грузии было всецело французским, основное руководство переворотом оказалось в руках представителей Англии. Английское руководство на Ближнем и Среднем Востоке нацеливалось на Азербайджан и Среднюю Азию, грузинский плацдарм был необходим для последующих операций.

Широкое участие английских офицеров в подготовке переворота добавило куражу деятелям сепаратистов, но старательное следование указаниям военных советников привело к непоправимым последствиям. Британские колониальные офицеры из военной миссии не собирались вникать в детали жизни и поведения "туземцев". Операцию планировали, исходя из привычных колониальных представлений — вымуштрованные храбрыми английскими джентельменами туземные войска против местных мятежников. Британские силы, даже составленные из лодырей-аборигенов, под присмотром грамотных офицеров, демонстрируют вполне пристойную активность и беспрекословное послушание. Мятежники всегда дезорганизованы, наивны и нескоординированы. Преимущество активной и управляемой твёрдой рукой силы, имеющей всегда преобладание в связи, организации и транспорте — неодолимы. В дополнение ко всем этим аргументам чашу военной удачи на сторону Империи неизбежно перевешивает отлично налаженная сеть агентов, позволяющая всегда быть в курсе замыслов и настроений инсургентов, сеять среди них слухи и панику, усиливать между различных групп повстанцев междуусобную вражду, а если понадобится — и убивать наиболее опасных лидеров сопротивления.

Привычные представления, от которых британские офицеры не думали отказываться ради каких-то грузин, в результате оказались верны ровно наоборот. "Добровольческий корпус" состоял из зажиточной, а часто — из знатной молодёжи, лично безусловно храбрых, но с неумеренными амбициями и свойственной всем горцам обидчивостью.

На попытку навести дисциплину свойственными британским колониальным войскам методами "добровольцы" ответили возмущением, едва не доросшим до бунта. Положение спасли, введя прослойку между личным составом и английскими "консультантами". Теперь приказы отдавались грузинским офицерам, а те решали, как их следует выполнить. Джентельмены сделали вид, что не замечают, как их распоряжения изменяются от передачи. Реальная управляемость грузинских "добровольцев" и их желание подчиняться командам офицеров были невысоки.

Основным противником плану отделения Грузии руководство британской миссии считало Тифлисский рабочий совет — возглавляемую большевиками организацию, по сути, взявшую в свои руки железнодорожное сообщение и телеграфную связь в стране. Англичане ожидали, что уничтожение Совета дезорганизует рабочих и позволит легко разоружить их отряды. Тогда весь транспорт и связь будет в руках пробританского правительства. Успех плану должны были обеспечить подавляющее превосходство в численности, внезапность и запланированные убийства наиболее важных членов Совета.

Считая связь и организацию, в том числе и организацию тайных операций, своим безусловным преимуществом, британцы сделали вторую решающую ошибку. Большевистская партия в Грузии имела огромный опыт подполья, выучивший её главному — постоянному тайному наблюдению за правительством, агенты коммунистов, среди которых были, кроме мелких клерков и слуг, аристократы и высокопоставленные служащие — позволили руководству коммунистов заранее подготовиться к действиям хунты. С первых же моментов переворота правительство было лишено связи и возможности переброски подкреплений по железнодорожным линиям. Британским "наставникам" пришлось действовать против врага, превосходящего их в связи, транспорте и тайных операциях.

Последней ошибкой английских эмиссаров стал план широкого террора против Революционно-демократической партии. Немногочисленность организации РДП при том влиянии, которое она имела в стране и открытое несогласие этой партии с отделением Грузии от революционнной России было решено использовать для устрашения недовольных переворотом. Полное пренебрежение условиями жизни и ходом мыслей обитателей страны, которой британцы собирались распоряжаться, сыграли злую шутку с "повелителями мира".

Ничто не могло вызвать у народов Кавказа большего отвращения и ненависти, как холодная подготовка и открытое беззаконное убийство наиболее почитаемых всеми людей. Настолько неприемлимый вызов правильному в глазах грузин порядку мира сохранить в тайне было нельзя. И скорее всего, именно из-за этой части плана стали так быстро известны все подробности готовящегося переворота.

Центральный Комитет Компартии Грузии особо и сугубо потребовал предупредить лидеров и активистов РДП об опасности и оказать им всю необходимую помощь. Однако, мало кто из прославленных по всей стране врачей и учителей, знаменитых музыкантов и меценатов оставил свой дом. Слишком вразрез с их чувством собственного достоинства было прятаться от убийц!

Посланные для ликвидации членов РДП группы встречали открытое сопротивление. Соседи и почитатели известных демократов, взбудораженные слухами, организовывали добровольные посты и пикеты и по первому же тревожному сигналу собирались и прогоняли, а то и нападали на "добровольцев". Смерть нескольких видных сторонников РДП в Тифлисе, в основном погибших от выстрелов издалека, из засад или во время внезапных нападений, на глазах у множества людей, многократно усилила негодование и возмущение в стране.

На армию нового режима террор против лидеров сопротивления оказал сильнейшее деморализующее влияние. В патриархальной стране авторитет старших, особенно — уважаемых старших — особенно велик. Подняв руку — пусть не сами — на таких людей, молодые грузины-"добровольцы" в собственных глазах стали изгоями, отщепенцами. Процент дезертиров однако, был, как ни странно, невелик. Зато сильно изменилось поведение сторонников правительства. Чувствуя себя свободными от всяких моральных ограничений, от всех обязанностей и действуя только ради собственной выгоды, "добровольцы" стали бескрайне жестоки, но нестойки и не склонны к риску и беспрекословному подчинению. По сути, они стали аморальными бандитами. Но численность "добровольного корпуса" оставалась по меркам Грузии — большой. Только многократный перевес в силах позволил "правительству независимой Грузии" удержать за собой столицу и разбить сопротивление рабочих отрядов и народного ополчения. Тем не менее, подчинить страну без внешней поддержки теперь было невозможно.

Семьи железнодорожников под прикрытием самодельного бронепоезда в эшелонах эвакуировались по линии железной дороги — в Сухум. Развёрнутый на побережье учебный батальон морской пехоты разогнал и разоружил части "добровольческого корпуса". Мятеж пытались поддержать итальянские военные корабли — эсминец и сторожевой корабль. Авиационная торпеда повредила эсминец, итальянские корабли отошли от побережья и встали в дрейф для устранения повреждений, после чего сторожевик морская пехота ночью взяла на абордаж. Под угрозой орудий сторожевика команда эсминца спустила флаг и оба корабля были приведены на рейд Сухума. После допроса выяснилось — у британского Адмиралтейства для операций в Чёрном море свободных единиц не оказалось, и британцы "позаимствовали" их у итальянцев — в "обмен" на Крым. По радиотелеграфу и с посыльным аэропланом о событиях в Грузии и замыслах Антанты штаб батальона немедленно известил командование русского Черноморского флота в Севастополе.

Прикрывавшие эвакуацию жителей Тифлиса рабочие, ополченцы и часть Тифлисского гарнизона — учебный конно-драгунский эскадрон — отходили по Военно-Грузинской дороге, отбивая атаки добровольцев. Тифлисский арсенал удалось поджечь перед тем, как его захватили правительственные войска, но в составе корпуса было несколько десятков горно-артиллерийских батарей, правда, теперь им негде было пополнить боеприпасы. Несколько имевшихся у гарнизона орудий разместили на импровизированном бронепоезде, ушедшем в Сухум, у арьегарда артиллерии не осталось.

После гибели ротмистра Ужвартова — командира 6-ого учебного эскадрона конных драгун — командовать всеми отходящими по Военно-Грузинской дороге отрядами стал его заместитель — вахмистр Семён Михайлович Будённый.

Независимый характер Будённый получил от родителей — бывших крепостных, сразу после освобождения перебравшихся на вольный Дон. Иногородних бедняков жизнь и там не баловала, поэтому главным стало — чтобы ни от кого не зависеть и иметь постоянный заработок. Для этого требовалось владеть блестяще своим делом. С детства любивший лошадей, Семён мечтал стать берейтором — мастером выездки лошадей, человеком, уважаемым и ценимым в любом крупном поместье, а выше — на конных заводах. Грамоте выучился, договорившись с старшим помощником приказчика, в лавке которого работал с 9-ти лет — он учил Семёна грамоте, Семён убирал его комнату.

Овладев грамотой, Будённый стал работать на паровой молотилке вначале подсобным рабочим, затем стал машинистом. Призвали его в армию в 1903 году и отправили в Маньчжурию. Прибыло пополнение, когда русско-японская война уже началась. Из солдат, хорошо ездящих на лошадях, набрали пополнение в 46-й казачий полк.

Первоначально эта часть предназначалась для охраны коммуникаций, но в феврале 1905-го года вместе с другими конными частями приняла участие в Мукденском сражении, где Буденный отличился. За смелые и решительные действия в бою получил высокую награду — Георгиевский крест 4-ой степени. Получил и повышение в звании.

После войны командование прилагало значительные усилия для улучшения состояния и выучки конных войск. Умелого конника направили на Петроградские курсы наездников при Высшей офицерской кавалерийской школе. Семён принял решение остаться в армии. До войны дослужился до старшего унтера, но в конных частях сильны были землячества, особенно казацкие. Дальше карьеру делать ему не позволяли. Будённый собрался увольняться, перед увольнением взял отпуск — повидать родителей, посоветоваться, как быть дальше. Здесь его застало начало германской войны. Опытного кавалериста направили в части 2-ой ударной армии. По завершению боёв в Польше получил Георгиевский крест 3-ей степени, ранение и отпуск домой. Прослышав о формировании конно-драгунских дивизий для высадки в Турцию, добился перевода в эти части — с повышением, став командиром взвода.

За решительные и смелые действия в десанте получил Георгиевские кресты 2-ой и 1-ой степени, став полным георгиевским кавалером и повышение по званию. Но после завершения боёв в Анатолии попал на плохой счёт у старшего командования — защищая своих солдат, повздорил с капитаном-проверяющим и якобы вызвал того на дуэль — а когда тот высокомерно отказался, "по-простому", вспомнив навыки молотобойца..

Из-за раздутого начальством скандала в конно-драгунский корпус в Латвии не попал, застрял на должности заместителя учебного эскадрона. Здесь у Будённого нашлось время подумать и над своим будущим, и о будущем страны.

Вахмистр Будённый стал одним из руководителей большевистского подполья в Тифлисском гарнизоне. Партийная дисциплина, как умело прилаженная узда, направила в организованное русло его немалый талант руководителя, дала ясное приложение воле Будённого. При поддержке товарищей, продолжал учиться — в открытой при Тифлисском университете вечерней школе, затем — заочно на механическом. Строгая математическая логика отгранила чёткое прагматичное сознание, а пламя души его учителей, убитых во время меньшевистского террора, стало негасимым маяком на жизненном пути.

Командование горсткой людей, преградивших дорогу убийцам с твёрдой готовностью умереть, но не пропустить легло ему на плечи, как тяжёлая, но привычная бурка. Не приходилось гадать и искать решения — полная уверенность в правоте своих действий наполняла Будённого, передаваясь бойцам сводных рот нерушимым спокойствием и весёлым азартом поверивших в себя людей. Иногда время сводит так удачно человека и обстоятельства, что кажется неправдоподобным — всё получается, всё можно, как в сказке.

Результатом всех ошибочных решений тифлисского правительства стала ловушка, в которую угодили части "добровольцев" на Военно-Грузинской дороге. В плане действий военного переворота захват ключевых позиций на этой стратегической магистрали был поручен усиленному полку, заранее посланному на "учения" в направлении Цхинвала. Усиленную часть собрали из наиболее верных — то есть родовитых, знатных молодых добровольцев — а то села по Военно-Грузинской дороге — новые, живут там люди ненадёжные, из прежних мест землевладельцами за непокорность прогнанные, а то и вообще — из-за Хребта, всякие лезгины да дикие чечены. Неудивительно, что ещё не дойдя до Цхинвала, "добровольцы" "отметилились" грабежами. В "новых" сёлах жили сплочённо и вступились за соседей. По "обнаглевшему быдлу" не постеснялись применить пушки. "Учебный марш" отмечали зарева пожаров.

Организовавшийся для отпора Совет собирал к Цхинвалу ополченцев, послал за подмогой во Владикавказ, где была прочна поддержка Советской власти, безостановочно работали медицинские пункты, оказывавшие помощь нескончаемым беженцам. Усталые лица женшин, несущих перепуганных детей, вереницы арб с наваленным наспех скарбом и сгорбенными фигурами стариков, сломленных нелепой лавиной горя — чёрным огнём отметили лица ополченцев. Под Цхинвалом "добровольцев" встетила поспешная, но упорная оборона. Преодолевать такую оборону в прямых атаках "добровольцы" не собирались, командир "добровольческого" полка решил стянуть всю артиллерию к переднему краю, пользуясь тем, что у повстанцев ничего, кроме ружей нет, и перебить их снарядами. В оголённый тыл отряда карателей рухнули конники Будённого.

Пока пехотинцы сводного рабочего батальона удерживали врага под Гори, конные налетели на тыл и артиллерийские позиции "добровольцев", штурмующих Цхинвал. Защитники Цхинвала — грузинские крестьяне с нижних виноградников и осетины-батраки, русские почтари и армяне-хлебопеки — с ошеломлением смотрели, как орудия разносят укрытия противника.

Советские ополченцы поднялись в атаку почти одновременно с вылетевшими из-за горных склонов конными. Рассредоточенные перед атакой "добровольцы" смешались. Не побежали сразу — личной смелости хватило, но лишившись единого управления, не умея самостоятельно организовывать бой — потерялись, и погибая безостановочно под умелыми ударами будённовцев и яростным натиском горцев — попятились, замешкались. Отсекаемые от дороги, бросились к укрытиям, к горным отрогам, защищающим от артогня склонам — подставили спины саблям конников.

Побежали окончательно, спасая жизнь, безостановочно. Немногие успели, оторвались от погони, вышли горными тропами, таясь от сванских деревень к побережью. Послать весть в Тифлис о разгроме было некому.

Военные события замелькали, как в калейдоскопе. Не успели правительственные войска отбросить арьегард Будённого от Гори — с юго-востока, через азербайджанскую границу на Тифлис вышел 1-ый красный Бакинский полк.

Английские советники, зная о плане захвата шахской армией Арзейбаджана, за восточное направление не беспокоились. Излишняя самоуверенность подвела бриттов. Иранская авантюра оказалась несогласована с грузинской, и Революционный комитет Баку сумел послать часть своих сил на помощь грузинским товарищам. Позже, когда к предместьям Тевриза вышли отборные шахские войска, поддержанные британскими колониальными батальонами, все резервы бакинцев, вся помощь, что могла оказать Каспийская флотилия направлялась на юг, где упорно сражалась 1-ая Красная Арзейбаджанская дивизия. Но до ноября 1917-го силы из Северного Арзейбаджана нанесли существенный урон планам Британии на Кавказе.

Перейдя Куру и двигаясь по её долине к Тифлису, бакинские коммунистические отряды без боя подошли к столице. Только возле самого города у села Табахмела их пытались задержать пятьсот юнкеров военной школы при паре орудий и пулемётов.

Вначале юным белогвардейцам сопутствовал успех — не имеющие боевого опыта, подходящие небольшими отрядами по дороге азербайджанские "красные" действовали разрозненно и без потерь отбивались сосредоточенным огнём грузинских националистов.

Неинициативные, оборонительные действия меньшевистского отряда позволили получившим отпор ротам бакинцев собраться, провести толковую реконгосцировку позиций белых и действуя решительно, обойти и ударить с тыла по селу. Поодиночке или маленькими группками рассеянные в бою юнкера стали пробираться в Кутаиси, куда бежало правительство грузинских националистов. Азербайджанский отряд занял Тифлис. В руки красных попали секретные документы британской разведки. Не успевшие эвакуироваться члены британской и французской военной миссии были взяты в плен. Через несколько часов город отбили спешно вернувшиеся с Военно-Грузинской дороги бригады "добровольцев". Бакинцы закрепились в том же селе Табахмела вблизи и отбивались от преследующих их сил националистов.

На стороне красных была прекрасно работающая телеграфная связь. О движении бакинцев на Тифлис и взятии города в Цхинвале узнали раньше белых, хотя сообщение шло кружным путём через Баку, радиограммой в Астрахань и далее по линии во Владикавказ — в десятки раз большее расстояние, чем от Тифлиса до Гори. Собранный Будённым штаб красных сил решительно воспользовался разрывом между белыми частями. Отборные отряды конницы перешли в долину Арагви и внезапным ударом с тыла вновь заняли Тифлис. "Добровольцы" полностью утратили готовность сражаться и несмотря на своё численное преимущество, стали отходить на Кутаиси, бросая тяжёлое вооружение, непригодное для перевозки по горам.

Вся Восточная Грузия со столицей страны — Тифлисом — стала советской. Обьединившиеся отряды кахетинцев, бакинский полк, рабочие батальоны и конники Будённого готовились в поход в Западную Грузию. В предгорьях Рачинского хребта в помощь Красной армии собирались боевые дружины шахтёров Ткибули и горняков Квирил. В Сванетии советские ополченцы установили связь с Сухумским ревкомом. Владикавказ посылал подкрепления. Победа над националистами была близка.

Правительство Жордания, более не уверенное в своих войсках, посылало отчаянные призывы эмиссарам Антанты, прося военной помощи. Подготавливавшаяся английскими и французскими военными десантная операция в Северном Причерноморье была пересмотрена — транспортные суда, загрузившие в Западной Армении казачьи сотни Свободной армии Юга пошли вместо Новороссийска в Батум.

Итальянская флотилия, которая должна была прикрывать высадку казаков на Тамань, направилась к Керченскому полуострову — отвлечь бомбардировкой прибрежных городов Юго-Западного Крыма силы Черноморского флота от портов южной Грузии и подготавливаемого итальянцами и французами совместно десанта против Одессы. Ускорили переход казачьих сил, следующих сухопутным маршрутом через оспариваемые турками и армянами районы. Английское командование в Анатолии ухитрилось дать взаимопротиворечащие обещания кемалистам и дашнакам — обеим сторонам гарантировали "неприкосновенность национальной территории". Чуть позже эти английские обязательства стали одним из ключевых моментов турецко-армянского конфликта и в конечном счёте причиной провала интервенции ведущих держав Антанты в Таврии. Но в последних числах октября лихорадочные усилия британских организаторов позволили быстро перебросить в Батум и Артвин передовые корпуса русской закавказской армии.

Прибывшие в Грузию русские генералы собирались взять ведение военных действий в свои руки. Знающие о низком боевом потенциале грузинских "добровольцев" русские командиры считали, что в этом основная причина краха путча националистов. Русские войска, имеющие боевой опыт, стоят несоизмеримо выше грузинской армии в военном отношении, поэтому быстрая и лёгкая победа над красными грузинами будет предвестницей полного освобождения Юга России. Похожими настроениями был проникнут весь состав передовых частей армии, особенно казаки. Не дожидаясь дополнительных распоряжений, сразу с кораблей, казачьи сотни бросились в двух направлениях — вдоль побережья — на Сухум и вглубь страны — через Ахалцихе и Гори на Тифлис. В Кутаиси двинулись подразделения пластунов — для поддержки грузинского правительства и недопущения прорыва красных из-под Тифлиса в Абхазию.

О движении в русской Закавказской армии руководству большевистского подполья в Грузии стало известно ещё до начала гражданской войны.

Главный Совет Компартии Грузии отнёсся к этой угрозе с большим даже вниманием, чем к авантюре меньшевиков, науськиваемых английскими агентами. Предпринятые большевистскими организациями и контрразведкой флота усилия дали подробное описание начинающемуся вторжению. В Совете Федерации известия о накатываещемся казачьем потоке вызвали сильнейшее беспокойство. О стоящем за этим движением замыслом правительств Антанты догадаться было несложно. Начало интервенции стран союзной коалиции могло вновь втянуть страну в мировую войну. Совет Народных Комиссаров перебрасывал по Волге спешно собираемые отряды, собирая под Астраханью военный кулак. Железнодорожные артплатформы, бронемашины и лётные силы, в первую очередь — тяжёлая авиация, обеспеченная прикрытием из двух собираемых каспийских бригад морской пехоты и отрядов партийных добровольцев — войска формируемого Кавказского направления должны были рассечь силы интервентов, вторгающиеся через горные перевалы в предгорья и лишив их связи с дорогами, разбить. Черноморский флот готовился отбить десанты на побережье. Выбор тактики определялся наличными силами: технически организованные войска — авиаторы, броневики и моряки — были всецело на стороне революции и поддерживали советские партии, поэтому полностью сохранили боеспособность.

Для ведения боевых действий в горах Грузии какие-либо силы из подготавливаемых не выделялись. Перед советскими организациями в Закавказье ставилась задача — вывезти людей и оборудование, по возможности замедлить силы вторжения, исключить использование железнодорожными путями и портовым оборудованием, затруднить использование дорожной сетью, взрывая мосты и повреждая особо уязвимые в горах участки дорожного полотна. Победа над грузинскими сепаратистами стала результатом усилий, не подготавливаемых централизованно. Самоорганизовавшиеся силы в Восточной Грузии поэтому были мало вовлечены в подготовку отражения Антанты, и поглощённые своей задачей, не придавали событиям за турецкой границей особого значения. Масштабы предстоящего столкновения оставались для штаба Будённого за горизонтом рассмотрения. Столкновение передовых дозоров с казачьими патрулями не поколебало уверенности в скором разгроме всех антисоветских сил в Грузии.

Существенным моментом была и недооценка морального настроя "белых". Впоследствии Семён Михайлович часто приводил свою ошибку как пример заблуждения, основанного на своего рода высокомерии выработавшего собственную идейную позицию человека по отношению к тем, кто не стал или не сумел поставить свою волю выше текущих обстоятельств.

Преодолев плен собственного эгоизма, прояснив глубину своего невежества, человек обретает волю подчинять себе обстоятельства и оставаться самим собой в любых условиях. Разница в новом мироощущении и прежнем, подневольном, принуждённом внешне неодолимыми силами существовании столь велика, что бывает, возникает особая жалость и пренебрежение к людям, далёким от самоосуществления. Их воля, их желания с трудом могут восприниматься всерьёз, а столкновение воли убеждённого человека и слепого желания тёмных масс кажется несопоставимым. То, что эгоистические желания могут достигнуть такого же очевидного и однозначного накала — и потому воля собственническая, воля единичного желания может стать такой же организующей силой, как глубокое переживание коллективного действования — выпало из внимания впервые осознавших себя единой волей советских бойцов Тифлиса, Цхинвала, Кахетии.

Между тем, именно единое желание было той побудительной силой, что позволила казакам столь быстро и организованно выйти к Кавказскому хребту. "Домой, на землю!" — простая, до органического чувства, до прикосновения очевидная мысль спаивала казаков в не меньшей степени, чем рабочая воля сторонников Советов. Столкновение двух неотступных сил, любой ценой стремящихся сломать сопротивление противника, устрашить сверхнапряжением, вспыхнуло искрами гибнущих разьездов и вскипело маревом небывалой по ожесточённости трёхдневной битвы за Тифлис.

Передовые отряды "красных" сбили остатки грузинских националистов и двинулись на Кутаиси, когда им в спину зашли выбившие отстреливавшихся до последнего патрона дозорных красногвардейцев казачьи сотни бригады "белого" генерала Маркова-третьего.

В первых сшибках спешившиеся казаки вырубили в рукопашной стоящих насмерть бакинских рабочих, затем влетели в пулемётный мешок, затянутый яростью будённовских конников, быстро научившихся выманивать "беляков" на себя. Размозжив окованными прикладами головы в шевелящихся грудах людей и лошадей, скошенных кинжальным огнём пулемётов, конные эскадроны "красных", в свою очередь, ударили с тыла по артиллерии корпуса Шкуро, уже спешным маршем выходившего к предместьям Тифлиса. Казачьи пушкари, не дрогнув, били картечью по атакующим, пока не умирали на штыках. В дымах горящих обозов замедлившиеся силы "красной" конницы сцепились с перевалившими через горные склоны "дроздовцами". У штаба Будённого хватило воли вырвать свои отряды из исступления кровавой свалки Кутаисского шоссе, чтобы воспользоваться преимуществом в маневре. Спешенные "дроздовцы" отстали от уходящих рысью на Гори эскадронов 2-го Красного полка Советской Грузии. Артналёт из захваченных у казаков орудий рассеял спешно собравшиеся группки конных "белых". Взяв на упряжки несколько пушек с уцелевшей живой тягой и подорвав остальное имущество, будённовцы вырвались к знакомым позициям на Военно-Грузинской дороге. Собранные по набату небольшие силы местного Совета вместе с ранеными и спешенными "красными" конниками составили заслон, опирающийся на артеллирийские позиции всей оставленной здесь артиллерии маневренной группы красных войск. Вместе с отставшими обозами к Гори отошли и оставшиеся в живых бойцы 1-го красного Бакинского полка. Основная часть будённовской конницы бросилась знакомым маршрутом через долину Арагви к Тифлису.

Отставание артиллерии и резервов, втянутых в бой на северном направлении, не замедлило начало штурма столицы Грузии передовыми силами "белых". 1-ый красный полк Грузии, составленный из обстрелянных в боях ополченцев Кахетии и рабочих Тифлиса, должен был выдвигаться вслед за конниками 2-го красного полка и оказался скован на западном направлении налётами конных разведчиков Улагая. В Тифлисе из организованных военных сил были 3-ий и 4-ый красный полки — завершающие формирование из отрядов ополченцев.

Атака "мамонтовцев" разметала 4-ый полк, но дала время командиру 3-го полка поручику Зеншину подготовить отпор. "Красные" заняли позиции в городских кварталах, став малоуязвимыми от артогня. Преимущество в боевых навыках, особенно в рукопашной, удалось компенсировать за счёт тактики — передние цепи, составленные целиком из "охотников", главным делом должны были не уничтожать противника, а не давать прорваться ко второй, усиленной стрелковой линии. Так удавалось реализовать численное преимущество и нанести атакующим казакам достаточно тяжёлые потери. В первые ряды встали все члены Тифлисского ревкома и большинство командиров 3-его и 4-го полков.

Начальник штаба 4-го полка прапорщик Арцыбашев, после гибели в пятичасовом сражении более половины красных отрядов и всего советского руководства собрал остатки защитников Тифлиса в походную колонну и отошёл на юг, прикрывая бегство жителей города к азербайджанской границе.

К концу первого дня боёв "белые" практически полностью овладели столицей и удерживали в своих руках инициативу. Боевые действия шли на трёх изолированных от друг друга направлениях — под Гори, где казаки не предпринимали пока решительных действий, в направлении Телави, где "белые" эскадроны преследовали малочисленных и неорганизованных "красных" ополченцев, и в направлении долины Куры, по которой отступал Тифлисский отряд "красных".

Утром 8-го ноября холодный ветер с кавказских вершин принёс стылую морось и тихо крадущуюся конницу — будённовский полк соединился с выбитыми из Тифлиса группами ополченцев, отходивших вверх по Арагви, и обойдя казачьи посты, вошёл в город. Вместе с присоединившимся 1-ым красным полком лучшая конница красных грузин очистила от немногочисленных казачьих групп предместья города. При занятии Тифлиса казаки "порезвились" самую малость, но её хватило, чтобы у красных бойцов твёрдую решимость уверенных в своей правоте людей сменила холодная, смертная ярость. Возле вокзала и в центральных кварталах города казаки корпуса Мамонтова численно превосходили нападавших, но внезапность атаки и неостановимый напор красных на замешавшихся, утративших решимость белых привёл к разгрому и уничтожению в огневом бою побежавших казаков.

Пока не рассвело, в бешеной сумятице проснувшийся город готовился бежать. Ужас вчерашнего штурма и казачьих облав стронул с места множество людей. Вместе с красными теперь к азербайджанской границе двинулись огромные обозы с беженцами. Белые не вспомнили про телеграфные линии, и телеграфная станция Тифлиса имела связь с Баку и Цхинвалом. В долине Куры отходящая пехота красных внезапно на рассвете напала на казачьи разъезды, а в тылу появились "летучие" конные группы будённовцев. Оставив азербайджанскую дорогу, казаки пошли через горы на соединение со своими. Когда казачье командование сумело уловить нить ситуации, вновь вошедшие в город части Тифлисского отряда красных и Арагвинская группа, соединившись, начали действия против правого крыла белых, действовавших в направлении Военно-Грузинской дороги. С середины второго дня боёв основные усилия казачьих войск вновь направляются на занятие и прочное закрепление за собой Тифлиса.

Решительные действия красных разъездов вплоть до второй половины третьего дня боёв не дают белому командованию возможности свободно оперировать своими силами, заставляя парировать вновь и вновь сообщения о "прорывах". Но подавляющее численное превосходство и озлобленная решимость казаков-"бородачей", с их опытом войны позволило создать дозорную линию и обеспечить развёртывание основных сил. К вечеру третьего дня боёв передовой корпус Белой армии вновь сосредоточился у предместий столицы, ведя редкий артогонь по позициям красных — боеприпасов оставалось мало, потеря обозов в позавчерашнем сражении на шоссе Кутаиси-Тифлис и в самом Тифлисе практически оставила казаков без боепитания. В штабе белых сил рассматривался вариант отвода корпуса от города до накопления достаточных для решительного штурма сил, в первую очередь, боеприпасов. Красные не знали о колебаниях белого руководства. Для командиров советских сил положение выглядело очень тяжёлым — конные эскадроны потеряли большую часть состава в частых рубках с казачьими завесами, подвижных отрядов, без которых сопротивление хорошо подготовленным войскам становится малорезультативным, практически не осталось. Остальные силы — ополченческая пехота и несколько орудий с плохо обученными канонирами — были чрезмерно утомлены двухдневными усилиями и к тому же всё равно уступали в численности противнику. Весь третий день обе стороны ограничились частными и короткими, хотя яростными сшибками, прощупывая позиции противника. Вечером третьего дня боёв красные войска начинают отход.

До конца ноября основные силы передового корпуса белой армии восстанавливали свои силы. Отошедшие в направлении Гянджи советские отряды заняли прочную оборону. Это исключило в дальнейшем восточное направление из планов белых штабов. Основные события зимней кампании 1917-1918 годов происходили на Северном Кавказе и Причерноморье.

Самая сложная обстановка в Закавказье складывалась южнее, на Армянском нагорье. После занятия Западной Армении русскими войсками в областях, населённых преимущественно армянами, сложилось двоевластие — кроме временной администрации, назначенной русским правительством — как правило из прежних турецких чиновников, действовало армянское самоуправление, обладавшее зачастую большими, нежели назначенное русской администрацией турецкое, возможностями. В том числе потому, что опиралось на вооружённое население, организованное в силы самообороны.

С середины 1916 года, благодаря во многом усилиям русского генерала Тер-Григоряна, отряды армянской самообороны в Западной Армении получили статус русских войск второй линии. Ориентировавшееся на Россию военное крыло армянских общественных деятелей рассчитывало на автономию в составе Российской Республики, по примеру Грузии. Однако основная партия армянской интеллигенции — "Дашнакцутюн" — с 1906 года добивалась полной независимости Армении. В Восточной Армении, в Эриванской губернии и Нахичевани, отчасти в Карабахе, вооружённые дружины дашнаков были заметной силой. Советское движение на Армянском нагорье было малозаметно. Сложилось ненормальное положение — политические деятели из числа военных выступали за мир, пусть ценой отказа от полного суверенитета, а гражданские политики требовали решительных военных действий.

События в России лета-осени 1917 года раскололи еле устоявшийся покой переживших массовые убийства сел и городов Армении. Вторая и первая армянские дивизии, собранные в 1915 году из добровольцев, стянулись под единое командование штаба Карсского корпуса Тер-Григоряна. Кроме этой вооружённой силы, в Западной Армении управляли отдельными районами различные группы националистов-армян, собранных в небольшие вооружённые формирования. Турецкая администация полностью исчезла, турецкое население организовывало сельские и уездные представительства.

Первоначально турецкое самоуправление не противостояло армянским властям. Но оголтело националистическая пропаганда и карательные действия против турецкого населения "крайних" дашнаков привели к быстрому подъёму националистически и антиармянски направленного настроения, нашедшего выражение в собрании в Эрзеруме дивана Восточного пашалыка. В нём тон задавали последователи крайне националистических турецких партий — младотурки и "Движение Свет Востока", представляющие богатых турецких землевладельцев и связанные с ними городские круги — дорогих адвокатов, крупных торговцев и верхушку городского чиновничества. Несмотря на глубокие политические различия с кемалистами, в неприятии отделения Восточной Анатолии от Турции собравшиеся в Эрзеруме лидеры турецких общин Анатолии готовы были следовать за Ататюрком.

Диван провозгласил западные области Армянского нагорья частью Турции и обратился за вооружённой поддержкой к кемалистам. По всему побережью начались столкновения с продвигавшимся к грузинской границе турецкими отрядами. По договорённости с руководителями русской Белой армии Юга, кемалистские части должны были взять под контроль маршрут эвакуации русской армии и исключить конфликты с местным населением. Вместо этого боевые действия разгорелись по всему протяжению приморского шоссе, поддержанные местным населением с обеих сторон. Активное вмешательство делегатов Антанты на короткое время прекратило столкновения. Военное правительство в Карсе начало негласные переговоры с Анкарой. Сторонники мира в штабе армянских войск предлагали заключить соглашение по подобию готовившегося ранее договора с Российской республикой о широкой автономии. Переговоры были сорваны правительством первой Армянской республики в Эривани, провозгласившей независимость страны и государственный суверенитет, в границах, охватывающих всё Армянское нагорье с Черноморским побережьем. Дашнакское руководство сделало далеко идущие выводы из гарантий, данных представителями союзников и рассчитывало на будущий раздел Турции между странами-победительницами. В начале октября 1917 года зловещая тишина нависла над древними холмами и долинами Армении, в тяжёлом воздухе в поведении людей ощущалось напряжённое ожидание грозных событий.

Между союзниками по Антанте разногласия по разделу Турции за лето-начало осени 1917 усилились из-за событий в России. Стремление британских агентов действовать исключительно в интересах Англии, в том числе и при организации интервенции на Юг России, вызывало у французского руководства на Ближнем Востоке опасение не успеть получить свою долю из "русского наследства". С англичанами о французских пожеланиях при готовящемся разделе России договориться не получалось, бритты уклонялись от совместной "ответственности перед цивилизованным миром за события в Российской республике". В одиночку французские политики не решались на оккупацию русской территории. Понадобился бы слишком большой контингент войск, что ни по военным, ни по финансовым причинам было неприемлимо в условиях продолжающейся войны и плохого состояния французской экономики.

Инициаторы французской интервенции решили договориться о разделе будущей добычи с более слабыми странами, рассчитывая воспользоваться их военными силами. В дальнейшем французские политики ожидали получить "львиную долю" от прибылей экспедиции. Итальянское военно-морское командование, разочарованное незначительной ролью своей страны в Антанте, которая не обещала значительных выгод, с готовностью ухватилось за приглашение поучаствовать в акции. Итальянский военно-морской флот после разгрома Турции почти бездействовал. Необходимые сухопутные силы удалось найти на территории России. К участию в намечаемой авантюре было привлечено румынское правительство в изгнании, перебравшееся в Италию. После разгрома румынской армии из бежавших в Молдавию остатков частей сформировали довольно значительные силы, но румынское правительство ранее не соглашалось применить их на русско-германском фронте, так как царю Михаю эти войска нужны были "для восстановления румынской государственности". По плану Клемансо размещённый на юге Украины румынский Корпус Освобождения (вооружённый за счёт прежнего правительства России) должен был обеспечить интересы первой Малой Антанты (Романского Согласия) благодаря поддержке итальянского флота при созданном французскими эмиссарами независимом правительстве Таврии, а возможно, и всей Украины. Оставалось предоставить только "национальный" колорит.

В сентябре 1917 года в среде русского Закавказского корпуса французские делегаты выделили украинские землячества для организации "сичевого войска" будущей Украинской Рады. Эти "национальные" силы стали стягиваться к Синопу. В середине октября в Синоп пришла итальянская эскадра.

Итальянский адмирал вызвал на корабли делегатов от Синопского гарнизона, контролируемого Советом, и заявил, что союзники взяли на себя всю ответственность за порядок на территории Турции и потому полностью выводят окончательно разложившиеся русские войска. Он потребовал, "во избежание инцидентов" между "тыловым составом гарнизона Синопа" и "обозлёнными фронтовыми солдатами, в первую голову, казаками", отвести матросов батальона морской пехоты в казармы и сдать оружие "под хранение" итальянским представителям "вплоть до завершения погрузки русских частей".

В Синопском Совете после многочасовой ругани договорились о том, что выполнять требования итальянского командования не будут никаким образом. Однако в открытом противодействии силам вражеской эскадры, с берега поддерживаемой многочисленными "сичевиками", советский гарнизон был бы полностью уничтожен, без сколь либо заметного вреда для противника. Председатель Совета, "родоп" (так называли членов РДП) Зиновий Матвеевич фон Грасс, смог договориться с руководством турецкой администрации — кемалистами. Сторонники Мустафы Кемаля старались выглядеть нейтральными в конфликтах между бывшими союзниками, но фон Грасс сумел заставить их задуматься над тем, что после расправы с Советом, следующими, кому предъявят требование о фактической капитуляции, будут солдаты Мустафы-паши. Турки желали удержать важнейший черноморский порт под своим контролем, резонно опасаясь, что антантовские интервенты воспользуются этим транспортным узлом для давления на националистов и поддержки сепаратистских движений. Турецкая администрация скрытно и спешно собрала в городе и окрестных деревнях телеги, на которых морской батальон утром 2 ноября вышел из Синопа и вывез значительную часть имущества синопского порта. Из-за намеренной порчи многих портовых сооружений погрузка на корабли эвакуируемых "сичевиков" значительно замедлилась. Командующий итальянской эскадрой оказазался перед неудобной дилеммой — он хотел расправиться с опасным для дальнейших действий союзников и навредившим его замыслам Синопским Советом, но для этого надо было свернуть погрузку, и так идущую с большим отставанием и тем самым сорвать сроки десантной операции. Или продолжать выполнять первоначальный план, но тогда под десант пришлось бы занять часть боевых судов, оборудованных собственными подъёмными стрелами, что позволяло грузить, после порчи портовых кранов, артиллерию и конный состав. Но тогда у итальянского адмирала не оставалось кораблей для базирования в Синопе, и после начала десантного похода Совет мог вновь занять город, особенно с помощью турецких войск. Вариант с первоначальным ударом по туркам приводил к сухопутной осаде Синопа кемалистами при поддержке советских сил и означал полный провал всей операции, ради которой флот был послан в Чёрное море.

Не имея достаточно решимости, итальянец попытался сделать всё сразу — послал роту берсальеров вернуть портовое имущество, пригрозил турецкой администрации обстрелом из корабельных орудий, если та будет продолжать поддерживать "красных бандитов", распорядился ускорить погрузку, поставив к причалам бевые суда. Корабли у причалов не могли вести артобстрел города, поэтому угрозу со стороны итальянской эскадры турецкий глава Синопа проигнорировал. Единственной действительно серьёзной угрозой для турок и силой, которая могла быть орудием в руках Антанты, были стянутые к городу украинские "курени". Поэтому турок потребовал ускорить их погрузку на корабли и одновременно исключить свободный доступ в город эвакуируемым частям, мотивируя их низким уровнём дисциплины и угрозой грабежей. Итальянским стрелкам пришлось занять позиции в предместьях города и организовывать патрули на улицах Синопа — вместо ушедших морских пехотинцев. Свободных войск у итальянского командования для нажима на стоявших в 15-ти километрах от пригородов сил Совета не осталось.

Неразбериха разноречивых приказов также замедляла общую эвакуацию, кроме того, французские эмиссары при новом "украинском" войске не смогли составить полного реестра частей — в основном потому, что "сичевики", стремясь вывезти как можно больше награбленного, сознательно искажали данные по численности своих частей и потребному транспорту. Вместо планируемого 5-тидневного срок погрузки растянулся более двух недель. Итальянский штаб беспокоило ухудшение погоды, усиливающиеся шторма, затруднявшие навигацию. Но плохая погода была не единственной помехой исполнению планов союзников на Чёрном море. К борьбе с интервентами готовился русский Черноморский флот.

В конце октября у русских моряков появилась личная причина усиленно готовиться к встрече с кораблями Антанты. В двадцатых числах октября отряд итальянских кораблей совершил набег на города Юго-Западного Крыма. Командование Черноморским флотом ожидало высадки вражеского десанта в портах Северного Кавказа и на Тамани, побережье Керченского полуострова было слабо защищено. Для безопасности собственного каботажного судоходства минные заграждения у крымского побережья не обновляли. Появление итальянских крейсеров на рейде Феодосии было неожиданным. Пока на береговой батарее готовились к открытию огня, а учебные самолёты феодосийского полигона спешно прогревали моторы, собираясь вылететь в шквалистый ветер с тренировочными болванками, торопливо переделываемыми в хоть какое-то подобие бомб, корабли Rex Marina начали бомбардировку... феодосийского школьного городка. Снаряды подожгли и разрушили учебные здания и школьные общежития, убили много детей. Погибли педагоги, бывшие вместе с учениками под обстрелом и учителя, бросившиеся спасать детей из огня. Обвалившееся здание похоронило под собой самую известную учительницу школы, Чёрную Принцессу. Умансуни выносила девочек из горящего дома и осталась с ними, когда лестницы рухнули. По всей громадной стране стук телеграфа отдался в сердцах. Совершив свой "подвиг", итальянские пираты растаяли за стеной непогоды. (Позже капитаны крейсеров клялись, что спутали расположение школы и военного арсенала. При этом мимо мелей и минных банок корабли прошли, не заплутав.) Подоспевшие к Феодосии эсминцы керченского дозора не нашли вражеских силуэтов в сером море. Безрезультатно летали в мглистых тучах отчаянные авиаторы.

Многие крымчане учились в феодосийской школе, для живущих на полуострове "дом Умансуни" давно был светлым родником чистоты помыслов и знаний. Бессмысленный и кровавый набег стал болезненным и несмываемым оскорблением, давшим ясное видение, как будущие "спасители цивилизации" относятся к людям России. Для моряков-черноморцев нападение вражеских кораблей на беззащитный город воспринято было личной виной — зачем нужен флот, неспособный защитить тех, кто полагался на его защиту? На следующий день после оглушившей Севастополь вести один из матросов, учившийся в Феодосии, приколол старый школьный значок — раскрытую ладонь Феодосийской школы. Через несколько суток на башнях и казематах, раструбах торпедных аппаратов и боевых рубках — везде ярко выделялась ладонь. Нарисованные на броне знаки отличались от школьного — вместо звезды познания в ладонях горел огонь, символ гнева, воздаяния и справедливости. На кораблях общие собрания командного и рядового состава — редкий случай после революции, с отменёнными обязательными построениями — принимали яростные резолюции, требующие не пропустить вновь вражеский флот к советским берегам. Штаб, учитывая настроение экипажей, менял планы противодействия, готовясь к генеральному сражению. Сведения из Синопа, говорящие о том, что вражеское командование либо уверено в отсутствии сопротивления, либо слишком переоценивает свои силы, настораживали. Дозорные корабли не уходили от портов малозиатского побережья, с болезненной чуткостью стремясь уловить замыслы противника. Группировка итальянского флота не обладала подавляющим превосходством над Черноморским флотом, но возможно, римские флотоводцы рассчитывали на линейный флот Франции или Англии? В любом случае, штаб черноморцев готовил выход в море — перехватить и уничтожить суда десанта.

18 ноября итальянская флотилия наконец вышла в море. Извещённые радиостанцией Синопа, корабли Черноморского флота 19 ноября покинули рейд. Окованные сталью старые броненосцы не могли идти с большой скоростью, но малая скорость вражеского конвоя, скованного медленными транспортниками, давала шанс на перехват. Итальянские корабли первоначально двинулись вдоль побережья, к Боспору. Командующий советским флотом решил, что итальянцы идут на соединение с флотами Англии и Франции, но "красные" корабли не повернули обратно в Севастополь. Окаменело сжатые добела кулаки команды на рукоятях корабельных механизмов исключали мысль об отступлении. Дозорным судам Черноморского флота, стерегущим устье Боспора, передали любой ценой известить о выходе англо-французской эскадры. Но пройдя мимо Боспора, итальянский флот повернул на север вдоль болгарского берега. Британские и француские корабли к конвою не присоединились, зато дозорный миноносец "Зоркий", оправдывая своё имя, отметил, что от ордера итальянских кораблей отделился быстроходный лёгкий крейсер, взявший курс прямо на Одессу. Командующему Черноморским флотом стало ясно, что итальянский адмирал не заметил наблюдающих за ним советских кораблей и стремится обойти предполагаемый район патрулирования "красных" дозоров. Лёгкий крейсер послан в Одессу к румынскому командованию с известием о приближении десанта. Крейсерский отряд черноморцев устремился на Одессу, чтобы поддержать спешно вышедшие из Севастополя транспорты с бригадой морской пехоты. С итальянским флотом командующий решил расправиться силами дивизии броненосцев, поддержанной двумя бригадами эсминцев — старой и новой постройки. В отличие от итальянского флота, на кораблях черноморцев радиостанции обеспечивали уверенную связь в осенней непогоде. 20 ноября, в 280 километрах юго-западнее Одессы, тяжёлые корабли Советов прорезали строй конвоя, сразу оказавшись среди транспортных судов. Охранение конвоя, включая единственный линкор, связали боем эсминцы, решительно выходя в торпедные атаки. Плохая погода позволила лёгким силам Черноморского флота действовать с коротких дистанций. На итальянских судах из-за внезапности нападения и неготовности экипажей к его отражению не получалось скоординировать действия. Огонь корабельной артиллерии итальянцев был поспешен и неточен, каждый корабль маневрировал отдельно, уклоняясь от огня и торпед. Суматошные маневры итальянского ордера сбивали пристрелку кораблям Rex Marina, угрожали столкновением судов. Пока конвой отбивался от миноносцев, эскадренные броненосцы безнаказанно топили транспортники, вместе с крейсерами, загруженными десантными средствами. Советские эсминцы сумели оттянуть итальянскую эскадру на северо-восток, поэтому тихоходные броненосцы черноморцев, покончив с медленно разбегающимися транспортами и потопив один из трёх крейсеров-десантников, поворотом на юго-восток вышли из боя. Следом по условной радиограмме из боя вышли эсминцы. Несмотря на повреждения от артогня, все корабли Черноморского флота остались в строю. Итальянский флот, кроме потопленных броненосцами транспортов и крейсера, лишился ещё одного крейсера, получившего два торпедных попадания и перевернувшегося на штормовой волне, и миноносца, протараненного своим крейсером. По торпедному попаданию было на линкоре и двух крейсерах. Эсминец, также получивший торпеду в корму, потерял ход и был брошен экипажем. Через два дня этот корабль обнаружили у берегов Болгарии. Болгары привели его в Варну и включили после ремонта в состав своего флота. Итальянская эскадра, лишившись транспортных судов, которые она охраняла, вернулась в Боспор. Моряки-черноморцы от души рассчитались с "гордыми римлянами" за погибших детей.

На рейде Одессы в ожидании подхода итальянского флота, стоял лёгкий французский крейсер с сопровождением — греческим тральщиком и польским сторожевиком. Но вместо итальянских флагов на подошедших днём 20 ноября крейсерах вились красные стяги. Красное знамя неожиданно взлетело и над польским кораблём. Из внутреннего ковша порта вышли два "красных" сторожевика и миноносец старой постройки. Окружённый французский корабль спустил флаг. Греческий тральщик помаленечку уплыл, на него никто не обращал внимания. Встретив в море "итальянца", спешащего к Одессе с сообщением о задерживающемся уже полмесяца "украинского" воинстве, "грек" вместе с итальянским крейсером поспешил навстречу конвою, чтобы известить о пришедших в Одессу новых силах "красных". Искали "союзники" корабли Антанты в море долго.

Потеря корабельного десанта, который должен был захватить Одессу и обеспечить транспортный коридор, отсрочила начало выступления румынского корпуса. В Одессе севастопольская бригада морской пехоты, высадившись в порту, вместе с одесским морским батальоном и красногвардейцами оцепила штаб румынского корпуса и казармы. Патрули на улицах и посланные на автомашинах группы задерживали румынских солдат и офицеров, арестовывали всех подозрительных личностей. Телефонную связь румынам везде выключили. Под угрозой пушек крейсеров румыны в штабе и казармах сдались. Лёгкость, с которой удалось предотвратить действия румын, создала преуменьшенное впечатление об опасности, всё ещё угрожающей Новороссии. Одесский совет принял решение немедленно начать разоружение остальных румынских войск, чтобы не позволить "белым" заговорщикам опомниться и перехватить инициативу. При малости сил, которыми располагали "красные" против румын, протест румынских солдат подавлялся угрозой оружия и даже его применением. Но большая часть румын не участвовала в подготовке выступления и не считали себя чем-то виноватыми перед русскими. Поэтому угрозы и наставленные стволы вызвали массовое возмущение. Румынские офицеры сумели воспользоваться настроением своих солдат и подняли их на защиту "румынской независимости". В большинстве районов расквартирования румын власть перешла в руки командования Румынским корпусом и собравшейся при корпусе из русских "высших" классов Временной администрации Новороссии. Одесса оказалась в кольце белорумын. В Херсоне и Николаеве суда Черноморского флота прикрыли эвакуацию "красных" отрядов в Крым. Крымский полуостров оказался в серьёзной опасности — к Перекопу подошли части дивизии генерала Румалеску, поддержанные широким "белым" восстанием, охватившим Северную Таврию.

Настрой людей, только стряхнувших с плеч непомерную тяжесть мировой бойни, был далёк от военной лихорадки. Даже знание о готовящемся выступлении румын не вызвало поспешности в принятии оборонительных мер. Неготовностью советских сил удачно воспользовалось несколько лихих честолюбивых румынских офицеров. Румынские эшелоны стремительно шли на север, на Киев и Полтаву, сбивая немногочисленные заслоны красногвардейцев. Румыны заняли Кременчуг, Кривой Рог, Екатеринослав. Только решительное прекращение железнодорожного сообщения и высылка бронепоездов из Харькова и Киева замедлила продвижение белых. Но сбитые с железнодорожных линий, румыны пересели в сёдла, реквизировав у хуторян телеги и коней. К началу декабря для Советской Федерации первоочередной задачей стало отражение румынской интервенции. Рабочие военных заводов организовали 12-тичасовые смены, максимально увеличив выпуск боевой техники и снаряжения. На Юго-Запад направлялись вновь формируемые авиаотряды и конно-моторизированные части. Во всех городах ускоренно создавались отряды партийной милиции и Красной гвардии, которые должны были выполнять гарнизонные задачи. Вместе со всё увеличивающейся угрозой вторжения из-за Кавказского хребта южное направление полностью приковало к себе внимание руководства Федерации.

Германский генеральный штаб в преддверии решающих сражений на Западном фронте уделял мало внимания планированию операций в восточном направлении. Но неудовлетворённые амбиции ряда представителей военной и промышленной верхушки рейха побуждали их вновь и вновь рассматривать возможность "более решительной восточной политики". Начавшаяся в ноябре интервенция Антанты оживила замыслы расширения зоны германского влияния в России. Германский представитель при Совете Федерации 26 ноября в ультимативном порядке потребовал немедленного выполнения пунктов Минского договора о выводе советских сил из Прибалтики. При этом категорически отказался в какой-либо форме обсуждать статус прибалтийских стран. Высший Совет Федерации был поставлен перед выбором — признание фактической аннексии Прибалтики или возобновление боевых действий на северо-западном направлении, в то время как всё напряжение сил приковано к югу. Большевики были готовы согласиться с ультиматумом — железная партийная дисциплина во многом уподобляла логику политической борьбы для коммунистов военному мышлению с его вынужденными отступлениями и ложными маневрами — но вожди "родопов" решительно не могли пойти на поводу требований интервентов. Для руководителей партии, делавшей в своей пропаганде главный упор на личную ответственность и честь фактическое предательство людей, доверивших свою жизнь защите возглавляемых ими Советов, было за гранью допустимого. Архипов, почерневший после трёх телеграфных строчек, хрипло сказал с трибуны: "...Нам проще умереть..."

Противостояние двух оправданно жёстких позиций грозило расколом советской платформы. Но вождь революционного пролетариата Николай Ленин сумел вновь найти тактику, безошибочно отвечающую моменту и соответствующую общему настрою. Не рисковать всем достигнутым тяжёлым напряжением сил Федерации, но и не упаднически смириться с вражеской волей. Часть Федерации, которой угрожает вторжение, должна принять удар на себя, при всей возможной помощи со стороны Совета. При этом у врага не будет формальной возможности напасть на всю страну. Несмотря на очевидную тяжесть такого вынужденного решения, план был принят молча и единогласно. Почти не понадобилось уточнять последующие действия. Созданная Балтийская республика включала Южную Финляндию и Эстонию, Карельский край с Карельским перешейком и северным побережьем Ботнического залива с портом Оулу остался в составе Федерации. Во главе отражения вражеского натиска встали лидеры РДП и поддержавшие их моряки Балтики. Пролезший в щели дверей шепоток о раздрае в Советах сник под горьким, тяжким ритмом слов передовой статьи центрального органа коммунистов — "Правды" "... Бессмысленны всякие домыслы о причинах спора или разногласии в Высшем Совете... Как бы ни стремиться к лучшему, к неизменно справедливому во всей линии революции, пока существует враждебное давление, будут возникать особые, особо тяжёлые, труднейшие обстоятельства, справиться с которыми можно лишь послав против них особых, беззаветно честных, самых лучших людей. Людей, готовых ради нашей революции на самую тяжкую работу, на самую безнадёжную участь. Нам, большевикам, стоит лишь молча взяться за всю работу, которую оставили нам уходящие на подвиг, ни на минуту о них не забывая, всегда, при любой малейшей возможности ища способ поддержать их дело.."

Маневр Совета Федерации лишил германское правительство удобного рычага давления на Россию и вызвал разочарование в дальнейших действиях в восточном направлении.

Операции против Балтийской республики были предоставлены "местным силам" — войскам Остзейского герцогства и Республики Суоми. Продолжение нажима на Федерацию могло, по мнению генштаба, привести к успеху интервенции Антанты в России. Выгоднее для Германии было бы продолжение сопротивления Советов, отвлекающее внимание союзников от решающего направления мировой войны. Офицеры германского генштаба ускорили формирование сил прибалтийских сателлитов, намереваясь за зиму 1917-1918 года закончить захват Прибалтики и использовать эти силы в намечающемся на весну 1918 года "сражении за мир" — взятии Парижа. Из числа русских военнопленных и перешедших к германцам корниловских частей составили костяк прогерманских соединений. Офицеры русской армии с немецкими корнями в основном выбирали службу в войсках Остзейского герцогства. Остальные "белые" офицеры массово оказались сторонниками финской независимости под командованием "шведа" Маннергейма. В декабре 1917 года в Северной Латвии и Западной Финляндии вновь загремели пушки.

На русском Дальнем Востоке после августа 1917 было скверно. Синхайская революция, вытряхнувшая с золотых простыней Китая династию Цин, сбросила остатки императорского двора под крылышко русского правительства в Мукден. Не воспользоваться этим упавшим с Небес даром было выше слабых на искушение сил крупных биржевиков и государственных деятелей Петрограда. Прямое присоединение Маньчжурии к России до этого провести не удавалось из-за сильнейшего противодействия англо-саксонской дипломатии — к британцам подключилось в обличении замыслов русских экспансионистов северо-американское правительство. Но теперь появился законный император, пусть небольшой, по сравнению с Китаем, но вполне независимой страны. Регентский Совет при малолетнем Пу-И ратифицировал ряд двусторонних соглашений с Российской Республикой. В договор о военной помощи был включен и пункт о окончательном размежевании границ. Маньчжоу-Го и Российскую Республику теперь не разделяли речные русла, а соединяла линия КВЖД. Как и должно быть между настоящими союзниками. Ненаселённые районы севернее КВЖД становились теперь российскими территориями — императорская власть избавлялась от головной боли с усмирением хунхузов, свивших там свои гнёзда. Япония признала Маньчжоу-Го вместе с Францией в обмен на режим особого благоприятствования для французских банков и японских предпринимателей. К 1915 году население Харбинской, Приамурской губернии и Уссурийского края выросло далеко не так значительно, как рассчитывали русские власти — крестьянская колонизация Дальнего Востока шла медленно.

Южная Маньчжурия сохраняла восточную физиономию с усилившимся японским — в области всяческого товара — и китайским — в образе рваной массы кули — выражением. Европейский элемент выделялся в первую очередь на главных улицах Мукдена блеском банков и коммерческих обществ — среди которых русские названия встречались не часто. Число предприятий японских промышленников быстро выросло после захвата Империей Шаньдуна — через провинцию увеличился сбыт в Китай, причём на товары, сделанные в Маньчжоу-Го, таможенные пошлины были заметно ниже. Рост прибыльности китайской торговли через посредство Маньчжурии настолько возбудил финансовых деятелей Японии, что уже они, а не военная камарилья заговорили о необходимости "защиты интересов Империи в Северном Китае". Но до 1917 года союзники России отказывались от обсуждения вопроса "о многосторонних гарантиях правительству императора Пу-И". Всё возрастающая угроза выхода России из войны поставила под вопрос военную победу Антанты над центральными державами. Возобновление военного соглашения с Японией для правительств Англии и Франции, кроме получения военной поддержки на западноевропейском театре войны, стало весьма желательным и с стороны обеспечения интересов держав Антанты на русском Дальнем Востоке — японское правительство брало на себя обязательство защиты собственности и деятельности подданных европейских союзников в контролируемых японскими военными силами районах. Без уведомления российского правительства Англия, Франция и Япония подписали предварительные договорённости о "режиме многосторонних гарантий правительству Маньчжоу-Го и обеспечении условий свободной торговли и защиты собственности иностранных подданных". В случае " невозможности исполнения правительством Российской Республики прежних гарантий императорскому дому Союзники (Англия, Франция и Япония) берут на себя как обеспечение этих гарантий, так и интересов всех иностранных граждан в Маньчжоу-Го." Японские войска получают статус "трёхсторонних сил по поддержанию порядка" с присутствием при штабах нескольких наблюдателей от Франции и Англии. Особо отмечалось, что "прекращение действия гарантий российского правительства правительству Маньчжурии означает также отмену ограничивающих статей Харбинского протокола", что значило аннулирование передачи Северной Маньчжурии России.

В Северной Маньчжурии сколь-либо заметного советского движения не было. До войны население области пользовалось различными значительными налоговыми льготами для переселенцев и предпринимателей. Это притягивало в города Северной Маньчжурии массу авантюристов. Промышленные предприятия строились, по мировым меркам, достаточно крупные — при помощи не только российских, но и иностранных дельцов, для получения дополнительных выгод из льготного налогообложения. Направленность предприятий в первую очередь на внутренний рынок Дальнего Востока определяло в основном профиль производства как текстильного и мелкой металлообработки. На заводах работал весьма смешанный состав — инженеры по большей части — европейцы или американцы, а рабочие — сборная дальневосточная солянка, общение велось на упрощённо-китаизированном варианте русского языка из двухсот-трёхсот слов. При таком ограниченном лексиконе и множестве перегородок внутри самой рабочей массы успех левой агитации был ничтожен. Русское население в малом лишь числе составляли рабочие и чуть более заметном крестьяне. Большинство — служащие многочисленных торговых кампаний и государственного аппарата. Отдельно стояли работники КВЖД, отграждённые от остальных жителей расселением в специально построенных администрацией благоустроенных городках с отдельно и за специальные талоны питающимся в станционных магазинах и получающих за выслугу лет наделы из земельного фонда железной дороги. На военную службу из новообразованных Харбинской губернии и Сунгарийского казачьего войска не призывали, спекуляция продовольствием взвинтила цены, но действительно тяжело пришлось лишь рабочим низам, для крестьянства и казачества рост цен был выгоден, служащие и приказчики также наживались на различных сделках по продаже государству продовольствия и промышленных товаров, в том числе импортируемых. Развал государственного аппарата в Российской Республике поэтому мало затронул Харбинскую губернию — здесь вся полнота власти оказалась в руках правления Китайско-Восточной железной дороги, располагавшего достаточно внушительной военной силой — как военизированной железнодорожной охраной, так и сунгарийским казачьим войском и созданной при харбинской думе местной милиции — своеобразной буржуазной гвардии. В августе 1917 года в Северной Маньчжурии было создано правительство "Заамурского края" под председательством главы директората КВЖД Хорвата, заявившее, что "... при помощи союзных сил будет добиваться возрождения порядка и законности на всей территории республики." Ворота для интервенции на Дальнем Востоке широко распахнулись.

В остальных областях русского Дальневосточья положение отличалось, но сильное советское движение было лишь в Уссурийском крае. Здесь, в главной военной гавани России, Находке, стоял Тихоокеанский флот — победитель японцев. Здесь были большие судоверфи Владивостока и фабрики металлопроката и паровозостроения Хабаровска с преимущественно однородным составом рабочих. Здесь были угольные шахты Сучана, дающие топливо всему Дальнему Востоку России. Даже уссурийское казачество, существенно уменьшившееся в числе после переселения наиболее зажиточной его части в междуречье Уссури и Сунгари, во время войны заметно полевело — от похоронок, приходящих на призванных в армию казаков и растущих как на дрожжах налогов и цен. Во Владивостоке антивоенные забастовки приняли массовый характер уже в середине 1915 года, организованное советское движение сложилось через полгода, а к весне 1917 года Советы были почти в каждой деревне, да и большинстве уссурийских станиц. Гарнизонные части Владивостока, Благовещенска, Николаева-на-Амуре и остальных крупных городов имели свои Советы, обеспечившие нормальное снабжение рядового состава продовольствием и отстранившие проворовавшихся старших офицеров от командования. Батальоны морской пехоты и моряки Тихоокеанского флота — вместе с большей частью командного состава — поддерживали Советы. Но единого военного штаба советских сил в Приамурье до декабря 1917 года создано не было.

Тем временем в Дайрене японское командование сосредотачивало силы для занятия русского Дальнего Востока. Согласно плану, первоначально надлежало совместно с силами "Заамурского правительства" занять линию КВЖД, отсечь Приамурье от Забайкальского края, затем продвижение по железнодорожным линиям на Владивосток и Хабаровск. Поддержка десантом с моря изначально не планировалась — силы Императорского флота были сочтены не вполне адекватными возможному противодействию русских морских сил. В планирование вмешались делегаты САСШ, опасавшиеся, что в результате односторонних операций японских войск позиции североамериканцев на Дальнем Востоке могут быть подорваны. Для блокады русского Тихоокеанского флота было сформировано соединение из североамериканских, английских и японских кораблей в составе восьми линкоров и полутора десятка тяжёлых крейсеров. Эти силы должны были обеспечить успех морского десанта в порты Приамурья.

В начале декабря 1917 года японские части заняли Северную Маньчжурию. Консул Японии в Петрограде в письменной ноте заявил о восстановлении суверинитета Маньчжоу-Го над "северными областями" и потребовал "гарантий для японского и союзного капитала" в остальных районах Дальнего Востока. Совет Федерации не мог руководить отражением союзной интервенции на таком удалении от центральных областей России, но повторить "балтийский приём" также не было возможно — обьявить Дальний Восток суверенным государством означало позволить союзникам беспрепятственно его захватить. Приняли решение послать большую группу военных специалистов и сформировать отдельный Дальневосточный фронт, опирающийся на сьезд Советов Дальнего Востока, Забайкалья и Восточной Сибири. Мобилизация всех сил на востоке страны должна была сорвать или хотя бы уменьшить масштаб интервенции и дать время на создание крупных подкреплений на Урале и в центральной России.

К этому моменту Центральный Совет Уссурийского края уже ввёл в области военное положение, начал создание рабочей милиции и казачьих дружин из "красных" казаков Уссурийского войска, воинские части и морская пехота при поддержке железнодорожных артсистем заняли оборону по Уссури. Тихоокеанский флот развернул широкие минные поставки на фарватерах Владивостока и Находки, минными банками перекрыли выходы из Амура и Татарский пролив. В штабе флота обсуждался план нарушения японского судоходства — главное средство нажима на японское правительство, с целью принудить Японию отказаться от интервенции. Появление союзной армады на рейде Владивостока и ультиматум, вручённый русским с требованием капитуляции не был полной неожиданностью — морская разведка сообщала о появлении в портах Кореи и Японии английских и американских эскадр. Неожиданностью были лишь наглость и пренебрежение к силам Тихоокеанского флота — командование русского флота ожидало, что уроки Цусимы внушат достаточное уважение к морякам России. Несмотря на подавляющее преимущество противника, такое отношение к себе заставляло русских адмиралов действовать решительно — сила флота, которую не признают, влияния на действия противника оказать не может, особенно если отстаиваться в защищённых гаванях!

5 декабря 1917 года началось морское сражение, вошедшее в историю как Владивостокское. Происходило оно в основном на траверзе главной военной базы России — Находки.

Тихоокеанский флот после русско-японской войны стал главным учебным полигоном для военно-морского департамента. Здесь на базе сплававшихся экипажей, с большим числом сверхсрочников, щеголяющих отличиями за "Великий поход", отрабатывались новые приёмы корабельного управления в бою, новые пушки и системы управления ими, здесь в учебных походах к далёким берегам Северной и Южной Америк, Австралии и тихоокеанского побережья Азии готовили новых моряков, здесь проводили опыты с переделками и улучшениями корабельных конструкций. Здесь сложился самый своеобразный сплав показно-лощёного консерватизма и решительного новаторства. Офицерские салоны оставались на кораблях этакими английскими клубами с тщательно поддерживаемой традицией чаепитий. В то же время обедал весь личный состав, включая командный, в единой столовой. Адмиралы на Тихоокеанском не снимали золотых погон, упразднённых на флоте в 1906! Что не мешало стоящим на мостиках комиссарам матросских Советов. Это также стало частью традиции ТОФ — матросские Советы с 1906 года никто не смог упразднить и весь внутреннний распорядок жизни экипажей подчинялся твёрдой советской дисциплине.

Корабельный состав Тихоокеанского флота состоял из кораблей Отдельной эскадры, составивших костяк флота в Цусимском сражении, владивостокских крейсеров и поднятых в гавани Порт-Артура кораблей Первой эскадры. Несмотря на модернизацию, возможности восьми эскадренных броненосцев ТОФ и союзной эскадры были малосопоставимы как по весу залпа, так и по бронированию. Средняя скорость эскадры, даваемая более современными машинами дредноутов союзников, была выше. Единственное, в чём эскадренные броненосцы ТОФ, да и то не все, не уступали дредноутам противника, была дальность огня и системы наведения и управления. Нанесение врагу хотя бы существенного урона, не говоря уже о решительном поражении — было сомнительным. На общее построение экипажей перед боем командиры кораблей и штаб флота вышел в повседневной форме — без погон и привычного золотого шитья. Экипажи поняли правильно — командный состав идёт вместе с ними, ничем не собираясь выделяться перед смертью.

Решимость личного состава была важной частью подготовленного русским командованием плана операции — необходимо было, чтобы каждый корабль, каждый матрос действовал решительно, без колебаний и инициативно. Только при таком условии становился возможным успех в готовящемся сражении. Адмиралы и капитаны, нанёсшие поражение японскому флоту, собирались разбить и союзный. Залогом победы была быстрая подготовка, занявшая всего шесть дней и ряд преимуществ тактического порядка. К ним относились — разделение союзного ордера на блокирующую — против порта Находка — и десантную — подошедшую к Владивостоку части, отсутствие в составе союзников миноносцев и истребителей, не приспособленных для дальних переходов в зимнем штормовом море, отсутствие какой-либо защиты от аэропланов и дирижаблей, несогласованность действий союзных штабов и многое другое, что давало шанс русскому флоту, не успевшему получить корабли равного с противником класса, нанести всё же ему поражение.

Состав и подготовка союзного флота сильно колебались между собой. Новейший — и единственный пока линкор Страны Восходящего Солнца, лишь недавно законченный постройкой на верфях Иокогамы, по техническим данным превосходил дредноуты британцев, но реальные возможности его несплававшейся команды оценивались командующим соединением английским адмиралом как невысокие — в дополнение к низкой оценке японцев как моряков. Англичанин на собрании флагманов перед началом операции не подумал как-либо смягчить своё решение — зная, что японцы выделили свои корабли в состав эскадры под сильным нажимом и уверенный, что деться им будет некуда, а вот сражаться изо всех сил подданые микадо вряд ли будут. Английские моряки тоже не горели желанием участвовать в походе в северных водах Тихого океана. Но помощь американским союзникам была необходима для окончательной победы над Германией, и престиж флота Его Величества не предполагал иного исхода, кроме полной победы. Американские линкоры не уступали японскому по списочным показателям, но имели подготовленные команды, вполне способные использовать сокрушительную мощь своих кораблей, а американские адмиралы весьма горели желанием утвердить интересы Северной Америки в Японском море. Три из американских линкоров, самые лучшие, во главе с амбициозным молодым адмиралом Фиском вполне могли обеспечить успешный десант двух австралийских дивизий и новозеландской бригады, поддержанные огнём с двух тяжёлых крейсеров. Пять линкоров, из них два старых английских и три новых — двух американских и одного японского вместе с шестью тяжёлыми крейсерами — четыремя американскими и двумя японскими — было достаточно, чтобы охладить пыл русского Тихоокеанского флота, сидевшего запершись за минными бонами. Когда во Владивостоке по каналу, пробитому ледоколами, пойдут войсковые транспорты, эти старые черепахи всё равно сдадутся — или, зная характер русских, затопятся. Но Британии порт Находка не нужен, и пусть янки с япошками сами мучаются, их поднимая. План английского морского штаба совершенно не предполагал активности со стороны ТОФа, и сообщение о подходе от Находки крупных морских сил на флагмане Бронслоу сначала приняли с недоверием.

Однако британская военно-морская школа умеет предусматривать готовность к любым неожиданностям со стороны противника, и английский адмирал предпринял меры для недопущения прорыва русских кораблей к Владивостоку, где они могли сорвать проводку транспортов. Английские линкоры и американские тяжёлые крейсеры двинулись параллельной берегу кильватерной колонной, стремясь навязать артиллерийский бой русским кораблям, а американские броненосцы, обладавшие преимуществом в скорости, пошли наперехват строя Тихоокеанского флота, стремясь охватить его голову и подвергнуть истребительному воздействию своих четырнадцатидюймовых орудий. Центр позиции между британскими и американскими линкорами английский адмирал поручил японскому отряду. Три группы кораблей союзников совместным маневром обкладывали русские силы. Преимущество в скорости должно было позволить навязать бой на невыгодных для русских дистанциях и уничтожить или принудить вернуться обратно на базу.

Через полчаса английские офицеры были вновь сильно удивлены. ВСЕ русские корабли развёрнутой шеренгой шли на кильватерную колонну британских линкоров и американских крейсеров, а японские орудия молчали! Линкоры американцев тем временем дисциплинированно шли к северу, выйдя за радиус видимости. Радио не работало из-за сильнейших помех, создаваемых, очевидно, русским флотом. Возможности уклониться от боя у английского флота не было — русские корабли набрали скорость и могли прорваться. Но неожиданное поведение как русских, так и союзников заставило английского адмирала промедлить с открытием огня, ожидая, когда японцы начнут всё-таки действовать. Первыми огонь открыли русские корабли.

Тяжёлые американские крейсера оказались недостаточно бронированы для боя с броненосцами — несколько попаданий снизили их ход и ограничили ход английской эскадры 12-тью узлами. Не имея возможности оторваться, англо-саксы пытались перестроиться, чтобы прикрыть избиваемые суда более устойчивыми дредноутами.

Строй эскадры существенно сократился.

На мостике флагмана русского Тихоокеанского флота маневр противника вызвал недоумение. Сокращая линию кораблей, английский флотоводец затруднял прицельный огонь самым мощным своим единицам — американским линкорам, за которые приняли тяжёлые крейсера. Одновременно эффективность огня русских броненосцев возрастала — даже при перелёте снаряды могли поражать корабли второй линии. В условиях решительного столкновения не было времени для детальной оценки неожиданного поворота боя — оставалось лишь использовать его с наибольшей ожидаемой пользой, применив все подготовленные сюрпризы. С русского флагмана дали отмашку торпедной атаке.

Союзный флот не случайно не принимал мер по отражению угрозы атаки миноносцев. Торпеды на тот момент при сильном волнении сбивались с курса, их применение требовало удара с пистолетной дистанции. До подхода миноносцев к рубежу атаки линейные корабли успевали многократно их уничтожить. Ютландское сражение подтверждало этот вывод. На русском флоте предприняли шаги по исправлению присущего минно-торпедному оружию недостатка. В мастерских ТОФ отрабатывались торпеды со значительно большим заглублением относительно поверхности. Экспериментальные аппараты часто тонули, перейдя установленную глубину движения, но удачные пуски уже составляли около половины от общего числа испытаний. Восемь новых эсминцев с опытными торпедами в аппаратах — по четыре на корабль — бросились в атаку на столпившиеся союзные корабли.

Ещё до того, как наблюдатели британских линкоров заметили приближение советских эсминцев, британский адмирал решил исправить свою ошибку, отдав приказ тяжёлым крейсерам увеличить ход и начать обходить русский строй с юго-запада, держась на достаточно большом удалении от русских броненосцев. В бой они должны были вступить по отдельному приказу, когда наконец проснётся от летаргии японское соединение и появятся невесть куда пропавшие американские линкоры. Тогда действия быстроходных крейсеров исключат для повреждённых броненосцев "красных" возможность уйти за минные заграждения и покончат с возомнившими о себе русскими. Англичанин был уверен, что его мощно бронированные суда выдержат артиллерийскую дуэль со старыми и менее бронированными кораблями ТОФ. Этот маневр привёл к тому, что корабли с многочисленной противоминной артиллерией, специально предназначенные для охраны строя эскадры от атак миноносцев, в нужный момент полным ходом отрывались от британских линкоров, и световая сигнализация на таком расстоянии уже действовала в штормовых условиях нечётко..

На английских дредноутах большая часть личного состава расчётов противоминной артиллерии была убрана с палубы — в поединке с артиллерийскими кораблями слабозащищённые расчёты малых калибров несли большие и совершенно бессмысленные потери. Поэтому после тревоги, поднятой сигнальщиками, открыть огонь по идущим в атаку эсминцам и тем более, действовать согласованно, британцы смогли уже после того, как подкравшиеся на среднем ходу русские эсминцы выпустили торпеды. Из-за этого промедления несколько запоздал и разворот английских кораблей — адмирал не сильно опасался попаданий торпед, выпущенных с большой дистанции, да ещё в таких погодных условиях, но всё же решил подстраховаться. "Глубинные" торпеды обладали повышенной скоростью хода (что, кстати, часто приводило, к "нырку") и завершить противоминный маневр мощные, но маломаневренные суда не успели.

Только один из эсминцев отстрелялся в сторону уходивших на зюйд-вест крейсеров американцев (ни одна из его торпед не нашла целей), семь, не имея времени на поиск остальных кораблей союзников, выпустили торпеды в два британских монстра. Из двадцати восьми "посылок" "доставлено" было шесть. Особенно не повезло флагману, получившему пять "подарков". Из-за разворота три попали в носовую часть, одна разорвалась под днищем и одна удачно повредила правые гребные винты. В этом сражении выяснилась ещё одна крайне неприятная сторона торпед с большим заглублением — как правило, они поражали глубокосидящие корабли вне броневого пояса, а в особо неудачных случаях — даже под килем. Пять торпед — достаточно много даже для дредноута, но при таком наборе повреждений, потеряв управление в шторм и под воздействием артиллерии противника — корабль лишился запасов плавучести за считаные минуты. Всего через четырнадцать минут после попадания торпед описывавший циркуляцию английский флагман лёг на борт, перевернулся и затонул со всем экипажем. Спасательные шлюпки спустить на воду, видимо, не успели, а продержаться в ледяной воде больше нескольких минут невозможно. Гибель флагмана потрясла капитана оставшегося фактически в одиночестве английского линкора. Англичанин, несмотря на повреждения от торпеды, попытался увеличить ход и оторваться от русских кораблей. Четыре наименее повреждённых броненосца ТОФ начали преследование, один из эскадренных броненосцев в сопровождении выдвинувшихся русских крейсеров повернул на север, огибая позиции японской эскадры, а три наиболее повреждённых в артиллерийском бою линейных корабля в окружении эсминцев направились к своему берегу. Неожиданно курс повреждённым броненосцам пересекли вражеские суда.

Американские линкоры выполняли приказ командующего союзной эскадры, но им не встретились никакие корабли русских. Встревоженные невозможностью связаться с флагманом и предполагая, что остатки "красного" флота будут пытаться уйти в порт, янки проявили инициативу и вдоль берега двинулись на соединение с британцами. Появление кораблей на пересекающемся курсе и опознание их как русские эскадренные броненосцы подтвердило верность принятого американским адмиралом решения. Четырнадцатидюймовки линкоров открыли огонь.

Русские моряки были застигнуты врасплох и не имели возможности избежать боя в невыгодных условиях. Единственным преимуществом позиции Тихоокеанского флота было то, что противник был между ними и берегом, не знал расположения всех мелей и минных банок и поэтому двигался с осторожностью. "Красные" корабли имели множество повреждений и вели борьбу за живучесть, часть боевых расчётов была снята для неотложных восстановительных работ, готовность к бою была снижена. Снаряды американских линкоров из затемнения, созданного прибрежной полосой, точно били по горящим силуэтам русских броненосцев. После четвёртого залпа стало ясно, что "Три Святителя" тонет. Огонь артиллерии корабля прекратился, он горел и всё выше задирал нос, оседая на корму. Американские командоры допустили ошибку, предпочтя сначала добить тонущий корабль.

В отличие от судовых радиостанций союзников, радио на советских кораблях работало устойчиво. Для преодоления помех электротехники ТОФ использовали как резонансные подстроечные контуры Тесла, так и необычный метод кодирования сообщений — свистом. Ещё в 1906 году один из радиотелеграфистов заметил, что звук радиопомех напоминает боцманскую дудку — проведённые опыты подтвердили, что модулированный свист легче выделяется из какофонии радиоэфира, чем дробь морзянки или человеческий голос. Командующий Тихоокеанским флотом направил усилия всего соединения против появившихся линкоров САСШ, прекратив преследование кораблей союзников, уходящих на юго-восток и приказав крейсерскому отряду с броненосцем "Полтава" обойти врага с севера, отказавшись от немедленного удара по транспортным судам. Атакованные "Ослябя" и "Мономах" должны были продержаться до подхода помощи. Но их положение было крайне тяжелым. Прекратив добивать раскалённую болванку "Трёх Святителей", с шипением уходящую под воду, американские линкоры начали избивать отползающие на зюйд русские броненосцы, даже не входя в зону ответного огня.

Отход броненосцев был уловкой, попыткой заманить американцев в ловушку, в которую уже попались английские линкоры. Эсминцы сопровождения погасили огни и на малом ходу стремились подобраться к вражеским судам, кроме двух, спасавших людей с тонущего ЭБР. На новых эсминцах в торпедные аппараты спешно заряжали торпеды — обычные, не глубокоходные. Но в ордере сопровождения шло четыре эсминца старой, дореволюционной постройки — каждый из них имел по две "новых" торпеды. В плане боя предполагалось, что эти корабли будут использованы для добивания противника или в случае крайней необходимости. Крайняя необходимость настала. Шесть новейших эсминцев бросились в демонстративную атаку на кильватерную колонну линкоров. На американских кораблях вахты неслись не в пример строже, чем на британских кораблях. Эсминцы попали под сосредоточенный огонь малокалиберных орудий, линкоры начали поворот, затрудняя прицеливание советским минёрам. Четыре старых эсминца крались в кильватер друг к другу, под углом к выходящим в атаку новым эсминцам и поначалу были не замечены, а затем, отстреляв из носовых и кормовых аппаратов торпедами, на полном ходу отошли. Американские линкоры во время отражения минной атаки продолжали вести огонь главным калибром по русским броненосцам, но из-за маневрирования при уклонении от торпед точность накрытий упала. Командир янки решил, что самоубийственная — два из атаковавших с фронта и один из двигавшихся вдоль берега эсминца тонули — атака должна была дать время русским тяжёлым кораблям уйти. Убедившись, что эсминцы противника отходят, он собирался отдать приказ на возвращение на боевой курс, но в этот момент две из "новых" торпед русских поразили второй из американских линкоров. С него начали сигналить о значительных повреждениях и начавшемся затоплении, корабль резко сбросил скорость. Американский адмирал представлял, как будет воспринята гибель одного из линейных кораблей его соединения и решил выйти из боя.

Американские линкоры отвернули на норд-норд-ост.

После отхода американских кораблей эсминцы сняли экипаж с "Осляби". Корабль имел огромные пробоины в носу от разрывов как минимум трёх 353-мм снарядов, машинное отделение было затоплено и броненосец полностью лишился хода. Хотя волнение стихало, остановить поступление воды сквозь пробоины, ушедшие ниже ватерлинии не удавалось. Буксиры с эсминцев рвались, мощности судовых машин для буксировки огрузневшего корпуса "Осляби" не хватало. Несмотря на отчаянные усилия, через полтора часа после боя броненосец затонул. "Мономах" также получил тяжёлые повреждения, но его модернизированная силовая установка позволила сохранить ход и выброситься на берег.

После поворота американских кораблей на север продолжавший колебаться в течение всего боя японский адмирал Камимура отдал распоряжение своему отряду на возвращение в свои порты. В своём дневнике, опубликованном в двадцатые годы, командующий японскими морскими силами упоминает, что "...после ознакомления с ультиматумом Советов я сомневался, подобает ли чести японского флота принять вызов либо помнить наказ императора сохранить флот для большего." За час до выхода Тихоокеанского флота из базы, на флагман Камимуры катер доставил советских парламентёров. Центральный Совет Приамурья предупредил японского командующего, что участие в морской интервенции будет стоить Японии дорого — в первую очередь ТОФ будет стремиться утопить именно японские корабли. Камимура не слишком сомневался, что в сражении с союзниками русский флот будет уничтожен — но какой ценой? Терять единственный современный линейный корабль Японии за чужие интересы было нелепо. Но чего не ожидали русские адмиралы, что японский "коллега" не сообщит своим союзникам о русском предупреждении и до окончательного перелома сражения в пользу советских сил будет занимать выжидательную позицию.

Русские крейсера первыми начали атаку на отходящие линкоры САСШ. С севера американцы противника не ожидали и советские корабли сумели выйти на дистанцию эффективного огня своих десятидюймовок. Весь огонь был сосредоточен на американском флагмане. Повреждённый линкор американцев отстал и находился в неудобном положении для стрельбы по русским кораблям, заходящим с острых носовых курсов. Основной броневой пояс и броню башен главного калибра снаряды 250-миллиметровок не пробивали, зато благодаря накрытию с первых залпов опытные комендоры русских крейсеров повредили системы управления и дымовые трубы, сбив янки пристрелку и вынудив уменьшить ход. Американские моряки отнюдь не потеряли своей выучки и после первого же залпа крейсеров начали отвечать, но уже второй залп уничтожил основной дальномер. За время, понадобившиеся для восстановления данных для стрельбы с резервного дальномера, советские корабли приблизились менее чем на три мили. По линкорам стреляли все их орудия, даже противоминные трёхдюймовки. Значительного ущерба этот бешеный обстрел огромной туше линкора не наносил, но кое-где начинали разгораться пожары. Как только огонь главного калибра американцев вновь стал действенным, практически сразу накрыв атакующих, русские крейсера дали залп из торпедных аппаратов и отвернули, ставя дымзавесу. Дымовая завеса не помешала вести прицельный огонь, сильный ветер сдувал дым в океан, но угроза торпедного попадания, после поражения систершипа, была воспринята более чем серьёзно и на какое-то время приковало всё внимание командования американского корабля, а когда стало очевидно, что торпеды прошли мимо, в редких облаках разорванной дымзавесы по правому борту вновь обозначился силуэт корабля — на расстоянии пяти-шести миль. Это вступил в бой ЭБР "Победа". Его орудия сразу причинили существенные повреждения головному линкору американского соединения — заклинило кормовую возвышенную башню, в борту появились первые пробоины, вновь прекратил работу дальномерный пост. Но "Победа" была в досягаемости орудий второго американского линкора и менее чем через десять минут американские артиллеристы добились накрытия. Получив тяжёлые повреждения, на русском броненосце замолчали носовые башни и он, ведя огонь лишь с кормы, начал медленно отходить на юго-восток. У адмирала Симса возник громадный соблазн повернуть за уходящим подранком и заметно увеличить счёт потерь Тихоокеанского флота. Флагман янки сбавил ход.

Прежде чем строй американских кораблей восстановился, с правого борта блеснули зарницы, и на головном корабле янки сквозь оседающие столбы воды и круговерть падающих обломков увидели проступающие тёмным силуэты четырёх броненосцев. Прокляв русских, Симс решил немедленно уходить из этой ловушки, где как чёртики из бутылки, выскакивают всё новые "мишени". Сосредоточив огонь на строе русских броненосцев, флагман начал увеличивать ход. Американский командующий отнюдь не собирался бросить свой второй корабль. Заняв выгодное положение спереди по курсу русской эскадры, он намеревался вынудить "красные" корабли отвернуть и выиграть время для повреждённого линкора на отрыв из боя. На русских кораблях успели восстановить управляемость артогнём, дистанция боя составляла менее 80-ти кабельтовых и сокращалась. Накрытия американского флагмана следовали одно за другим. Но качество постройки новейшего линкора не давало нанести ему фатальные повреждения. Сосредоточение всего огня на одном, флагманском корабле врага оказалось ошибкой. Хотя огонь флагмана был серьёзно ослаблен и неточен, зато на втором из линкоров сумели успешно восстановить управление артиллерией главного калибра и добились накрытия концевого мателота русской эскадры. Корабли старой постройки не держали повреждений, наносимых такими "бомбами", и "Святая Мария" начала быстро принимать воду. А через несколько минут удачный выстрел с флагмана янки вызвал взрыв боеприпасов носовой второй башни "Святого Александра". Превосходство американцев в кораблях вновь позволило им переломить ситуацию в свою пользу. Но русская эскадра продолжила бой, флагман американцев был уже менее чем в сорока кабельтовых от идущей первой "Полтавы", и шёл на пересекающихся курсах. В этот момент из-за кормы "Полтавы" в промежуток с горящим "Святым Александром" устремились четыре русских эсминца, выходя на острые курсы с кормы неприятельского корабля и оказываясь вне зоны огня большинства скорострельных орудий обеих американских линкоров. Приблизившись менее чем на двадцать кабельтовых, эсминцы, маневрируя, бросили торпеды в полуразворотах. Большая часть торпед бесследно канула в воду, но две отметились попаданиями в корму, причём была повреждена левая рулевая группа линкора. Сразу после отхода эсминцев с северо-востока на второй линкор американцев рванулась пара русских крейсеров, а после того, когда орудия линкора перенесли огонь на них — со стороны русской эскадры появились ещё два крейсера — старой постройки, вышедшие на подмогу из Находки и три старых эсминца. Американский линкор получил по одному попаданию торпедой с каждого борта примерно в середину корпуса — повреждения незначительные, но сотрясения от взрыва выбило подпоры и пластыри на пробоинах от первой торпедной атаки. Резко увеличилось поступление воды в корпус, линкор начал тяжело валиться с борта на борт с медленным возвращением к нормальному положению, огонь корабля практически стих. В этот момент по кораблю дала торпедный залп советская подлодка "Таймень". Из четырёх торпед с расстояния восемь кабельтовых в цель попала одна. Ещё две подлодки, действовавшие вместе с "Тайменем", успеха не добились. "Линь" так и не смог выйти в торпедную атаку, заливаемый волнами, получил повреждения от ударов волн и был вынужден с трудом пробиваться в порт. Ещё одна подлодка, "Налим", пропала без вести — скорее всего погибла, переломившись на волне или попала под случайный выстрел. В это время продолжался артиллерийский бой между двумя русскими броненосцами и поддерживающими их эсминцами и крейсерами и флагманом американцев. Накопившиеся повреждения всё-таки привели к существенному падению темпа стрельбы, и обходящие врага с кормы советские броненосцы практически не получали сдачи. Неожиданно по американскому флагману открыла огонь из кормовых полузатонувшая "Победа", накрыв носовую оконечность линкора. После третьего залпа из возвышенной носовой башни взлетел в небо огромный сноп огня, корабль быстро потерял ход и остановившись, начал погружаться носом. На корабле были подняты сигналы: " Терплю бедствие" и "Прошу прекратить огонь для спасения экипажа". Русские эсминцы, подойдя к борту американского линкора, начали снимать с него людей. Второй американский линкор, также остановив огонь, поворачивал на север. Но принявший командование эскадрой командир "Андрея Первозванного" контр-адмирал Кедров приказал преследовать отходящего противника и радировать требование о сдаче. Капитан второго линкора приказал открыть кингстоны и оставить тонущий корабль.

Советскими кораблями было принято более 1,5 тысяч американских моряков, включая адмирала и одного из капитанов кораблей.

Победа дорого обошлась русскому флоту. Пошли на дно четыре эскадренных броненосца, два крейсера, четыре эсминца, подводная лодка. Два ЭБР после месячного ремонта были ограниченно боеспособны, одному требовался полугодовой, как минимум. "Мономах" восстонавливать было нецелесообразно. Серьёзные повреждения получили три крейсера и эсминец. По сути, Тихоокеанский флот как реальная сила прекратил существование. Но как сила, влияющая на противника, ТОФ приобрёл огромное значение.

Второй из английских дредноутов также не смог выдержать штормовой переход в Японском море и не дойдя до Нагасаки ста миль, начал тонуть. Экипаж линкора перешёл на три крейсера сопровождения. Четвёртый был направлен за помощью в Нагасаки, но помощь не успела. Тогда этот крейсер был отослан принявшим командование на себя капитаном второго английского линкора контр-адмиралом Пекенхемом к Владивостокской группе, с целью отвода эскадры в порты Японии.

Потеряв связь с эскадрой Бронслоу, командующий владивостокским отрядом кораблей интервентов адмирал Фиск предпринял поиск на юг, с целью прояснить ситуацию. Вернувшийся крейсер ситуацию мало прояснил. В подобранных им в море спасательных шлюпках с американского линкора и русских кораблей было мало выживших — люди быстро гибли от переохлаждения под ледяным ветром в штормовом море. Тогда, оставив два крейсера для обеспечения порядка в ордере конвоя, с остальными силами адмирал Фиск двинулся к Находке. Шторм начал затихать, и в прояснившемся небе появилась русская авиация. В двадцати милях от русской базы американский флот атаковали шесть советских бипланов-торпедоносцев. Два, наиболее современные, с самыми опытными пилотами, несли тяжёлые "торпеды большого заглубления". Одна из них, единственная из пяти сброшенных торпедоносцами попала в цель — тяжелый кресер. Ещё один крейсер, ведший разведку проходов в минных полях, был атакован подлодкой "Таймень" и тоже получил торпедное попадание. Корабли американского отряда отдалились от Находки, чтобы исключить повторные нападения самолётов и подводных лодок. Перед американским адмиралом встала задача выбора. Либо продолжить десантную операцию — позиция по сути оборонительная, так как неясно было, какие потери понёс Тихоокеанский флот и какими силами он будет пытаться сорвать высадку десанта — а то, что командование русским флотом обязательно предпримет активные действия, теперь выглядело неоспоримым. Либо изменить замысел операции, сосредоточив все усилия на взятии и уничтожении главной базы русского флота. Повторять ошибку с разделением эскадры на две части никто не предлагал, не собирались янки и отказываться от высадки. Но для выбора одного из двух решений надо было узнать достоверно, где находятся остальные корабли блокировавшей Находку эскадры.

В этот момент произошло сразу два события. Первым стал крейсер из группы адмирала Пекенхема, посланный к Владивостоку с распоряжением о свёртывании операции. Американский адмирал не счёл приказ обязательным к исполнению, но был озабочен — потеря обеих английских линкоров и видимо, одного из двух американских, а также выход из состава эскадры японских кораблей сильно уменьшали возможности интервентов. Теперь, скорее всего, удар по Находке становился невозможным. Только успев принять решение о повороте на север и начале десантной операции, американский командующий получил радио с крейсеров, оставшихся с конвоем — конвой был атакован самолётами русских, один транспорт потоплен, два — существенно повреждены и с них снимают людей. На транспортах были погружены аэропланы для оккупационных сил, но их надо было выгрузить и собрать, а без собственной авиации защитить корабли с военными грузами и десантом от неожиданно эффективной воздушной угрозы было нечем. Несмотря на свою жажду славы, адмирал Фиск был достаточно осторожным человеком. Он подтвердил распоряжение формально командующего соединением второго из флагманов англичан. Флот интервентов покинул воды Советской Федерации.

В докладе в военно-морской комиссариат Совета Федерации, опубликованном в "Известиях СНК", исполняющий обязанности командующего Тихоокеанским флотом вице-адмирал Кедров от лица штаба ТОФ ответил, что гибель многих моряков, в том числе командующего Тихоокеанским флотом адмирала Эссена, была не напрасной: "Опыт современной морской войны подтвердил ряд эмпирических устоев русского флота, заложенных ещё Ушаковым — морские силы по причине действия на неограниченном театре обязаны к активным действиям, и захват инициативы есть главное предназначение флота. Страх большого сражения, грозящего тяжёлыми потерями, связал руки флотоводцам Англии и Германии, не дав им в решительном столкновении определить судьбу морского счастья. Так в Ютландском бою Германия лишилась последней надежды остановить Северо-Американские штаты от вступления в войну, а Британия так и не сумела подавить волю Германии к борьбе, уничтожив её флот. Тяжелейшие потери, понесённые Тихоокеанским флотом, всё же оправданы фактом отказа от интервенции англо-американской эскадры и подписанием мирных условий с японским правительством."

Выводы доклада Кедрова стали руководством для действий Северного и Черноморского флотов в последовавших событиях.

Срыв планов американской интервенции на Дальнем Востоке и гибель четырёх линейных кораблей Антанты — тяжелейшие с начала Мировой войны потери в корабельном составе — вызвали истерику в милитаристски настроенных кругах САСШ и Британской империи. В конгрессе Северо-Американских штатов голосовали предложение за переброску всей подготовляемой для европейского театра армии. В парламенте Англии задавались резкие вопросы о потере морского престижа королевского флота и о потребных для его восстановления мерах. Умеренное большинство парламента высказывалось за посылку крупных сил "в угрожаемые районы судоходства, в которых торговые корабли Британии могут подвергаться атакам со стороны германских или иных кораблей". Из приложенной к отчёту парламентской комиссии карты следовало, что "угрожаемыми" Адмиралтейство считало бассейны Чёрного и Баренцева морей.

"Нейтралитет" японских боевых кораблей во время "владивостокского инцидента" и последовавшее за ним подписание соглашения "Об отказе применения вооружённой силы и создании согласительной комиссии" между уполномоченными представителями правительства Японской империи и Высшего Совета Дальневосточного края был раздут газетами англосаксонских стран в "предательство союзников". Предпринятые послами Антанты попытки давления на японский кабинет с целью отказаться от переговоров с Советами и "принять активное участие в восстановлении законности и безопасности международных отношений" — началом военного вторжения в Уссурийский край и Приамурье только заметно охладили отношения между Антантой и её дальневосточным партнёром.

Высший правительственный орган страны Ямато — Тайный совет Японии внимательно заслушал адмирала Камимуру. Негласные владыки Японии, впечатлённые его рассказом, приняли решение избегать в ближайшем будущем открытого столкновения со столь впечетляюще организованной и обладающей высоким боевым духом силой русских. Итогом "Владивостокского рейда" для правительственных кругов Страны Восходящего Солнца стала победа курса, нацеленного на агрессию против Китая — прежде всего экономическую, но со всей поддержкой грубой силой, на которую можно только рассчитывать, исходя из того, что европейские державы не смогут предоставить раздробленному на удельные владения Китаю существенной помощи.

На практическую безнаказанность в Поднебесной можно рассчитывать, пока война в Европе не завершится. "Сьесть пирог, пока собачья свора грызётся" — под таким неявным девизом японская дипломатия стала предпринимать ответные шаги, требуя прекращения нападок газет Англии и САСШ на правительство и флот Японии. Требования материальной и моральной компенсации японскому правительству только усилили газетный вой. Отказ "демократических" стран от принятия мер против "оскорбляющих священные устои" Японии газетчиков дал возможность японскому министерству иностранных дел вновь дистанцироваться от участия в военных действиях в Европе. Одновременно этим же манёвром японское правительство существенно ослабило влияние Антанты на ситуацию в Маньчжурии и действия Японии в Китае.

Поворот событий в мире сильно беспокоил правящие круги Французской республики. Военные усилия англосаксов явно направлялись не в ту (с точки зрения галльских генералов) сторону. Вместо быстрейшего разгрома опаснейшего врага (и последующего полюбовного раздела его имущества) англосаксы увлеклись дележом прямо сейчас, забывая о "прекрасной Франции", да и о том, что война далеко не закончена. По настоянию французского кабинета состоялось внеочередное совещание Высшего Военного Совета Антанты. Жоффруа добивался переноса всех усилий сухопутных войск на Главный Фронт, соглашаясь с выделением морских сил для "фланговых операций на Востоке". Британский генштаб настаивал на проведении "мощной десантной операции, (или операций), которая должна обеспечить нашу победу от предательской политики анархиствующих элементов России". Для проведения такого десанта предлагалось использовать не только британские части резерва, но и остальные силы Антанты, в первую очередь — перебрасываемые на европейский театр американские войска, "для которых десант в Россию станет хорошей школьной партой".

Главным моментом, вызывавшим тревогу у военных специалистов, была грядущая переброска сил восточных фронтов Центральных держав на Запад. Поэтому французский генералитет в лице маршала Жофруа настаивал на скорейшем переходе в решительное наступление, чтобы сокрушить германские позиции до подхода "значительных подкреплений". Английские военные круги считали, что надо восстановить Восточный фронт, "поддержав наших друзей в России и используя лояльные закону и верные союзным обязательствам силы для вытеснения германских агентов из жизненно важных для промышленности Центральных держав областей".

Компромиссное решение совещания гласило, что: "страны Антанты поддержат дружественные силы в России постольку, поскольку это будет оправдавно военной необходимостью". Что означало высадку десанта в тех масштабах, который будет необходим лишь для обороны уже захваченной антисоветскими силами территории. Также страны Антанты "принимали на себя обязательства по обеспечению свободы судоходства в акваториях, прилегающих к маршрутам следования судов в порты дружественных сил", то есть подразумевалось установить контроль военно-морских сил Антанты над территориальными водами России. Необходимость держать значительное число войск в готовности для дальнейшей переброски по морю исключала накопление резервов на Главном фронте для решительных действий в ближайшие полгода. В условиях дефицита живой силы особенно важным становилась роль "прорывателей траншей" — танковых соединений, успешно доказавших свою эффективность в сбережении усилий и жизни пехотинцев в сражении при Камбрэ в конце ноября 1917 года.

Поэтому наступательные планы сил Антанты были скорректированы в пользу сторонников массированного применения танков — дождаться насыщения частей этим новым видом оружия, учесть опыт их боевого применения, провести необходимые усовершенствования конструкции и потребную подготовку танкистов и по достижению требуемой готовности, нанести решающий удар. Производство танков росло достаточно быстро, но для получения запланированного результата нужное количество машин, особенно новейших Мк.VIII и Рено FT-17 могло быть накоплено не ранее второй половины 1918 года.

В январе 1918 года британский флот начал операции против Советской Федерации — в Баренцевом море — самостоятельно, в Чёрном — при поддержке флотов Франции и Италии.

Поражение англо-американского флота парадоксально усилило симпатии к русским революционерам в странах Антанты. Пропаганда союзников часто показывала русских солдат как неумелых и трусливых, боящихся германской мощи оборванцев, утверждала, что Россия не попала под деспотический сапог кайзера только из-за благородной помощи союзных держав, по-братски разделяющих с русскими тяготы войны и обеспечивающими восточного союзника всем потребным для победы над "европейской реакцией", и только нежелание "коварных полуазиатов" воевать мешает нанести решающий удар в спину германских полчищ, скованных героическими усилиями французов и англичан на Западном фронте.

Советский переворот изображался мятежом окончательно разложившихся солдатских орд, таким путём стремящихся сбежать от тягот войны в свои "dierevny". В России, по словам газетных проповедников, не осталось никаких организованных сил, способных дать отпор внешнему агрессору и внутреннему разгулу насилия, поэтому посылка воинских контингентов в Россию — миссия "чистого сердца", защита идеалов "свободного мира" и гуманизма.

Разгром разрекламированной военной экспедиции на Дальний Восток стал крахом всей пропагандистской машины Антанты. Внезапно стало очевидно, что в России существует достаточно мощная военная сила, способная хорошо проучить незваных "спасителей". Тогда почему же русские не хотят воевать? Что они хотят?

У множества людей в странах Антанты внезапно проснулся глубокий интерес к "русским делам", желание услышать собственный голос русских. Теперь замолчать предложения Советской Федерации уже не удалось, "красная пропаганда" стремительно завоёвывала сочувствующих в самых разных слоях общества, изнурённого безумием Великой Бойни. Пропаганда "циммервальдистов" никогда не имела столь широкой аудитории, как на рождество 1917 года.

Ещё в феврале 1915 года в швейцарском Циммервальде была созвана социалистическая конференция, на которой присутствовали делегаты от европейских социалистических групп и партий, сохранивших верность решению Гаагской конференции 1912 года о солидарных действиях пролетариев против своих правительств в случае развязывания буржуазией новой европейской войны. Основное число прибывших составляли представители социалистических партий оставшихся нейтральными стран — Швеции, Голландии, Дании. Из воюющих стран только Германия была представлена большой делегацией — левое крыло германской социал-демократии, группа "Спартак", была сильна и вела за собой большую часть партии. Активное противодействие парламентскому большинству, к которому присоединились и бывшие вожди Второго Интернационала, социалисты-реформисты, голосование против военного бюджета и антивоенная пропаганда вызвали террор со стороны кайзеровского правительства по отношению к "спартакистам". Глава парламентской фракции "левых" — Карл Либкнехт — был брошен в тюрьму. Арестованы были многие видные функционеры "Спартака". Немало активистов "левых", спасаясь от ареста, скрылись в Швейцарии, поэтому эмигранты из Германии оказались в большом числе представлены на собрании. Главой германской группы была избрана вторая из виднейших руководителей "Спартака" — Роза Люксембург.

Россия была представлена небольшой делегацией, возглавленной также двумя бывшими депутатами российского парламента, вынужденных бежать от ареста после разгрома парламентской фракции коммунистов — Александрой Коллонтай и Иваном Бабушкиным. Хотя русские делегаты были малочисленны, но в идейных настроениях на конференции они задавали тон, благодаря той организованной антивоенной позиции, которую сумела — единственная в мире! — занять их партия.

При поддержке германских и французских делегатов русская делегация преодолела пацифистское "болото" социалистов "нейтральных" стран и добилась принятия резолюции, призывающей использовать всеобщий военный конфликт как преддверие всеобщего социального переворота. Конференция признала единственно возможным способом прекращения военного безумия — вооружённое насилие пролетариев против вооруживших их террористических буржуазных правительств. Программа "циммервальдистов" окончательно расколола всю европейскую социал-демократию, выделив в ней растущую с каждым месяцем войны струю коммунистов.

Летом 1917 года российские события дали сильнейший толчок этому движению, позволяя "циммервальдистам" говорить в полный голос, чувствуя за собой широкую поддержку. В воюющих странах "левые" группы объединялись в новые организации, в которые от старых вождей социал-демократии, сидящих в империалистических правительствах — "консорциумах войны", массово уходили партийные активисты. В нейтральных странах социал-демократия, как правило, не была при власти, поэтому влияние реформизма в руководстве партий было слабее. "Левое" крыло социал-демократических партий скандинавских стан не стало размежёвываться с умеренными, но добилось принятия согласованных резолюций, организующих бойкот военных поставок как Антанте, так и Центральному союзу. Одновременно была начата массовая, поддержанная не только социалистическими активистами кампания помощи Советской России.

Прорыв "белых" частей через Главный Кавказский хребет в середине ноября 1917 года первоначально застопорился в предгорьях, где относительно небольшие передовые силы белоказаков попали под сосредоточенные удары моторизированных батальонов морской пехоты, действующих вдоль железных дорог. По железнодорожным путям крейсировали блиндированные артпоезда "красных", обеспечивая устойчивость мобильной обороны советских войск. В условиях осенне-зимней распутицы другие дороги, кроме главных, имели ничтожную пропускную способность, к тому же из-за большого числа горных узостей на них было множество участков, заняв которые пулемётные команды астраханцев могли удерживать их ограниченное только запасом патронов время, не боясь, что по раскисшим, срывающимся глинистым склонам их обойдут пластуны "белых".

Ситуация изменилась, когда крупные соединения конницы "белых" прорвались на приморском направлении к Новороссийску, а проникавшая с начала сентября на Кубань агентура "белых" подняла мятеж в прикубанских станицах. Мятежники разбирали железнодорожные пути, нападали на небольшие отряды "красных", убивали железнодорожные ремонтные бригады. Авиация, сосредоточенная на крупных аэродромах, мало пострадала, но теперь полёты на малой высоте даже над "своей" территорией могли закончиться плохо. Постоянно выводилась из строя проводная связь — резали проволоку, спиливали, валили телеграфные столбы. Радийная связь выручала не всегда — раций было мало, они были довольно капризны и весьма громоздки — занимая не меньше кубического метра пространства. В условиях сложного рельефа предгорий Кавказа радиосвязь работала неустойчиво. Нарушив транспортное сообщение и связь советских сил, белые мятежники обеспечили преимущество более подвижным вне дорожного полотна конным соединениям Армии Юга, что привело к провалу обороны "красных" на Северном Кавказе. "Белая" армия заняла Таманский полуостров, получив возможность снабжения по морю.

На Ставрополь и Екатеринодар откатывались необозримые колонны беженцев, преследуемые казачьим валом. В этом половодье организованные части "красных", немногочисленные перед начавшимся "переселением народов" играли роль кристаллов соли в перенасыщенном растворе — вокруг железнодорожных платформ с пулемётами и орудиями, вокруг броневиков и автогрузовиков с шеренгами штыков морской пехоты сбивалось, густело и на глазах организовывалось из раскалённых казачьими расправами людей войско — выхватывая из "красных" составов убеждённых агитаторов, выискивая повсюду оружие, находя лошадей и строясь прямоугольниками пеших рот — возникала Красная Армия Северного Кавказа.

И вот, не дойдя до Екатеринодара, в свежие линии траншей упёрлись лихие казачьи сотни. В степи сцепились с разъездами "белых", пущенных в обход плюющихся свинцом окопов, конные пулемётные двуколки — знаменитые "тачанки" Красной Армии. Ударили по тянущимся по шляхам обозам казаков "летучие команды" — броневики, поддерживаемые конниками, зачастую на лошадях протаскивающие вязнущие в непролазном чернозёме машины в тыл наступающим "белым". "Белая лавина" замерла, качаясь в неустойчивом равновесии — ярости на охамевшее быдло вкупе с азартом неостановимого грабежа — и страха за своё добро — вдруг не удержим? вдруг попятят "краснопузые" "белых лыцарей" — тогда бежать, прятать нажитое, а то и вообще, уходить за Хребет.

Нужно было Свободной Армии Юга дать толчок, и она бы понеслась — либо всесокрушающим потоком дальше на север, или разваливающимся на отдельные ручейки — на юг, в предгорья, домой. Таким толчком должна была, по твёрдому убеждению "белых" генералов, стать высадка частей Антанты — уже подготовленных английских батальонов, с необходимым снаряжением и артиллерией для прорыва тощей обороны "красных", в линиях которой не было ни рядов колючей проволоки, ни десятков пулемётных и бомбомётных гнёзд, да и винтовка бывала зачастую одна на двоих. Свободное движение военных транспортов Союзников по Чёрному морю становилось вопросом жизни и смерти для "белого движения" и всего хода интервенции Антанты в Россию.

Свободу рук кораблям Антанты не давал Черноморский флот и его база — Крым. Как полстолетия назад, для успеха вторжения в Россию, "владычице морей" нужно было занять господствующий на морских путях Черноморья полуостров. Потому в начале января 1918 года соединённая англо-француско-итальянская эскадра вошла в Боспор, имея задачей провести конвой в Одессу, занять город и снять транспортную блокаду с румынской армии, затем, совместно с румынами, прорвать ударом по Перекопу и высадкой десанта в Евпатории оборону Крыма и захватить Севастополь, не допустив бегства советских кораблей. Так выглядел в общих чертах отданный по эскадре приказ.

После разгрома итальянского конвоя в ноябре и поражения союзной эскадры на Дальнем Востоке следовало ожидать активного противодействия советского Чёрноморского флота, но контр-адмирал Уэмисс в планировании операции исключил вероятность столкновения с "красными" кораблями. Предположительно его решение объясняет совершенно несопоставимый характер сил — против трёх устаревших броненосцев, шести крейсеров и неполной дюжины эсминцев разных годов посторойки в союзных силах было семь дредноутов, полтора десятка тяжёлых крейсеров и две бригады эсминцев — итальянская и греческая. Турецкая администрация в Анкаре выразила протест против нарушения нейтралитета Проливов. Протест подкрепён был выдвижением двух турецких бригад к озеру Изник и переброской свежего болгарского корпуса к Марице. Хотя английские и французские войска располагали достаточно большими силами для обороны полуострова Галлиполи, правительства Антанты заверили Кемаль-пашу, что посылка эскадры на Чёрное море не означает постоянного присутствия союзных кораблей на акватории, после завершения проводки конвоя флот покинет внутренние воды. Англо-французские гарантии не повлекли за собой изменений в секретной инструкции Адмиралтейства, запертой в сейфе адмирала Уэмисса. Инструкция гласила: "Задержаться в портах следования — Одессе и Новороссийске — до полной победы лояльных Антанте сил в Северном Причерноморье и вспоследствии использовать Севастополь как главную базу эскадры, имея ввиду "удержание фланговой позиции против Центральных держав и достижение поставленных миролюбивыми странами целей на переговорах с легитимным турецким правительством". Добавилась только рекомендация максимально ускорить темп операций. Не сообщая остальным флагманам о своём решении, Уэмисс приказал шести транспортам с двумя английскими бригадами направиться в Новороссийск, чтобы как можно скорее обеспечить высадку союзников на Керченском полуострове. В прикрытие транспортам было выделено только два крейсера — чтобы не распылять силы эскадры, а главное — чтобы командующие союзными соединениями флота не начали оспаривать его решения, нарушавшего согласованный план десанта.

Выдвинув заслон из отряда крейсеров и бригады эсминцев против возможных поисков враждебных советских судов, имея перед строем флота тральщиков, английский адмирал был убеждён в отсутствии каких-либо неожиданностей, способных остановить ход операции. Поэтому раздавшиеся в хвосте конвоя артиллерийские залпы на несколько минут буквально заморозили Росслина. Самоуверенность английского флагмана дала Черноморскому флоту возможность нанести серьёзный ущерб противнику. Скрывая свои замыслы от остальных флагманов, он создал ситуацию, в которой точный состав союзной группировки не был известен. Не было ни возможности, ни самое важное — желания после довольно резкого ответа англичан о характере миссий, раздаваемым отдельным отрядам кораблей — уточнять его.

Полное равнодушие в союзной эскадре к составу кораблей других флотов позволило во время перехода конвоя от Боспора подсунуть во вражеский ордер "троянского коня" — один из трёх броненосцев севастопольцев был "загримирован" фанерными фальшбортами и ложными дымовыми трубами в конвоируемый транспортник неизвестной национальности. При подходе патрульных эсминцев итальянцев громоздкий пароход оказывался английским транспортом, перевозящим конный парк лейб-гвардии, а при запросе с греческих или английских кораблей — итальянским резервным углевозом. Кодовый радиосигнал при подходе к мысу Тарханкут закончил лицедейство впечатляющим фейерверком — сбросив бутафорские надстройки, "Сын Республики", до 1906 года носивший имя любовника Екатерины князя Потёмкина, начал расстрел транспортов конвоя.

Хаос возрос ещё больше, когда на спешившие к району бедствия английские крейсера напали итальянские корабли — крейсер при поддержке двух эсминцев. Переданное в эфир сообщение о предательстве итальянцев существенно дезорганизовало построение эскадры — английские и французские линкоры начали сближение вне разваливающегося строя конвоя, воспретив к себе приближаться итальянским судам. Итальянские корабли, предполагая возможность атаки со стороны других судов Антанты, отходили в противоположенную сторону. "Сын Республики", собрав возле себя остальные корабли "засады", сформировал третью вершину треугольника, из которого сейчас стремились выйти транспортные корабли. В условиях неразберихи начавшегося огневого противостояния под снаряды можно было попасть, двигаясь в любую сторону, поэтому принявшие вразнобой решение о следовании из ловушки капитаны транспортников в итоге начали одновременно разбегаться во все стороны, дополнительно усиливая неразбериху и угрожая столкновением как друг другу, так и боевым кораблям. В этот момент на сигнал приводной радиостанции советского броненосца стали выходить лидирующие самолёты симферопольской ЭВК. Начатые в 1909 году работы по радиопеленгации позволили создать оборудование малых габаритов для "радийных" аэропланов. За лидирующими воздушными судами шли остальные тяжёлые бомбардировщики, нёсшие разнообразную боевую нагрузку.

Атака с малых высот на аэропланах типа "Илья Муромец" была опробована ещё в 1914 году, поэтому наиболее опытные в бреющем полёте над морем экипажи собирались применять авиационные торпеды, великолепно зарекомендовавшие себя на Дальнем Востоке. Остальные самолёты были вооружены бомбами различного калибра и назначения. До этого момента массированного применения авиации против крупных соединений флота не было отмечено, поэтому пилоты во многом полагались на свой здравый смысл, предлагая варианты нападения на вражеские корабли.

Имевшие положительный опыт применения малых кассетных бомб фронтовые авиаторы собирались засыпать верхние палубы бронированных супостатов градом зажигалок — даже если непосредственный урон будет ничтожен, начавшийся пожар должен был, по замыслу советских энтузиастов, резко ухудшить условия наблюдения с корабля и сильно усложнить, а возможно, и воспретить стрельбу с подожжённого судна. Другими вариантами бомб были немного переделанные корабельные двенадцатимиллиметровые снаряды — экспромт специально против тяжелобронированных целей. На двух воздушных судах были размещены экстренно созданные "большие заряды" — двадцатипудовые бомбы, представлявшие из себя сборку керамических труб, залитых пикриновой кислотой. Вся сборка помещалась в железном клёпанном цилиндре — переделанном на судоремонтном отрезке пароходной трубы с единым взрывателем ударного действия. Главной целью создатели сего "чуда" ставили большую разрушающую силу, поэтому из двадцати пудов "упаковки" двенадцать с половиной приходилась на мелинит. Наскоро проведённый испытательный сброс "образца" в окресностях Симферополя смахнул небольшой курган. При попадании в корабль можно было рассчитывать на столь же успешный снос корабельных надстроек.

План атаки предусматривал последовательные действия отрядов эскадры. Первоначально линкоры врага должны были быть ослеплены зажигательным оружием, затем одновременно обстреляны торпедами и забросаны бронебойными бомбами и напоследок наиболее понёсшие ущерб корабли стоило попытаться добить сбросом "больших бочек". Из тридцати кораблей ЭВК, следовавших за четыремя лидерами, на цель вышло 28 — у одной машины отказали оба левых мотора — неудачная встреча с группой чаек, один пилот всё-таки потерял из виду огни лидера и был вынужден возвращаться по компасу. Но в основном план атаки расстроился из-за непредвиденной концентрации кораблей противника — лётчики намеревались навалиться на один-два линкора в линии и покончить с ними. Неразбериха в союзной эскадре, как ни удивительно, сыграла свою роль в уменьшении ущерба от воздушного нападения — обнаружив вместо строя кучу из тяжёлых вражеских судов, советские пилоты начали атаковать того, кто подвернётся. Это привело к резкому ослаблению воздействия на корабельный состав и позволило противнику организовать — в основном случайным образом — противодействие. Бросившие первыми малые бомбы самолёты бросали их не одновременно, к тому же на разные из оказавшихся ближайшими линкоров или крейсеров. Попадания были, но атакованные суда замедлили ход и стали отворачивать, поэтому следующая волна воздушных кораблей оказалась не перед уже подвергшимися атаке, с уже отчасти подавленной малой артиллерией линейными кораблями, как ожидалось, а , напротив, перед кораблями, на которых после отхода двух подожжёных мателотов успели сыграть противовоздушную тревогу. Несмотря на относительно малоэффективный обстрел шрапнелями из скорострельных пушек, летчики пытались атаковать, но при отсутствии выделенных целей, действовали врозь и нескоординированно.

Наибольший урон противнику нанёс и наибольшие потери получил отряд, применивший торпеды. Два из "торпедных" "Ильи Муромцев" зашли в атаку крылом к крылу и выпустили торпеды с малого расстояния и разом. Обе попали. Заглубление торпед было обычное, поэтому взорвалась одна из торпед на противоминном поясе. Вторая, видимо, не взвелась в боевое положение из-за малой дистанции хода. Один из этих воздушных кораблей был сбит. Все остальные торпедоносцы также получили тяжёлые повреждения в атаках и ещё один был потерян в аварии на посадке. Попадания ни один из них больше не добился.

Бомбы из переделанных артснарядов оказались малоэффективными. Применение их в горизонтальном пролёте над вражескими кораблями, при несовершенстве бомбовых прицелов по специально предназначенной для защиты именно от такого калибра броне было практически безрезультатным.

Последними в атаку вышли самолёты со "сверхбомбами". Они также разделились. Пилот одной машины увлёкся добиванием торпедированного линкора. Но все остальные суда, включая эскортные крейсера, как сумашедшие палили вокруг него, предотвращая повторные атаки. Зайти точно на цель Ермольчуку не дали. Бомба упала за кормой и рванула, погрузившись. Зато второй лётчик сумел испытать свою бомбу в полном размере. Выполнив манёвр, очевидно ведущий к уходу из района боя, он на большой высоте сделал вираж и аккуратно выпустил "большой заряд" по отставшему французскому линкору, на котором завершалось тушение пожаров.

Клёпаный "бак" самоделки попал в левый борт корабля, ближе к носу. Вероятно, несовершенство взрывателя привело к тому, что большая часть снаряженной шимозы не сдетонировала. Но и такого количества взрывчатки хватило, чтобы передняя надстройка линкора перекосилась, объятая огнём — распылённая взрывчатка, вбитая взрывом во внутренние помещения вскрытой взрывом надстройки создала очень высокую температуру горения. Шесть часов потребовалось аварийным командам, чтобы прекратить пожар. Пришлось затопить погреба носовых башен главного калибра — но несколько пороховых зарядов, уже поданных в башни, всё-таки загорелись. Когда пламя погасло, недавно ещё мощный корабль имел жалкий вид. Командующий французской эскадрой не согласился с отсылкой "инвалида" к Боспору в сопровождении пары итальянских эсминцев, а наперекор приказу британского адмирала, повёл в эскорте второй из французских линкоров, к тому же увёл с собой все уцелевшие транспорты с французским флагом. Гнев французского флотоводца вызвало распоряжение британского командующего о прекращении операции по захвату Одессы. Галльский адмирал решил, что направляя оставшийся десант на Тамань, англосакс в очередной раз под благовидным предлогом предаёт интересы Франции ради собственной выгоды. Не без этого, конечно, но всё же основную роль в отклонении от первоначального плана высадки сыграли успешные действия советской авиации. За первым, самым массированным налётом последовали ещё два. Один, во время боя английских дредноутов с отрядом "Сына Республики", позволил снять на советские корабли часть экипажа гибнущего броненосца и обеспечил отрыв лёгких сил "красных" от кораблей преследования. Последствия другой воздушной атаки были серьёзнее и по ущербу даже представлялись большими, чем результаты первого налёта.

На аэродромы Тарханкута после первого вылета вернулось 27 машин. Ещё четыре сели в Евпатории или в чистом поле. Вместе с разбившимся при посадке самолётом потери составили три машины — высокая цена за небольшое снижение боеспособности эскадры Антанты. Спешно собравшееся авиационное руководство вместе с наиболее авторитетными пилотами пыталось найти способ имеющимися в наличии средствами, при условии, что ничего особенного за пару часов подготовить не успеть, воздействовать на противника. Предложение применить не оправдавшие себя переделки артснарядов против транспортных судов выглядело единственно возможным выходом. Восемнадцать самолётов, нагруженные остатками снаряжённых бомб, ведомые двумя "радийными" лидерами, через четыре часа после первого налёта поднялись в воздух для перехвата подходящих к Николаеву транспортов. Топлива на обратный полёт было недостаточно, лидеры по приводному сигналу одесской радиостанции должны были вывести крыло к одесскому аэродрому. Советские сторожевики, вёдшие перестрелку с кораблями Антанты, разминировавшими подходы к черноморскому побережью, дали точный курс. Отсутствие опыта противовоздушной обороны на флоте впридачу с невысоким качеством команд транспортников позволили вышедшим из низкой облачности самолётам "красных" действовать первые пять минут в полигонных условиях — конвой стоял, дожидаясь разминирования фарватера. Свою роль в замедленной реакции союзников сыграло и то, что в прикрытии конвоя остались только крейсера — линейные суда вели погоню за "пиратами". Командование конвоем передали итальянскому флагману, которого на большинстве кораблей просто не знали. Эффективно управлять конвоем он не мог, британские и французские военные корабли начали действовать по собственной инициативе, на транспортных судах вообще не отвечали на сигналы с флагмана. Малорезультативные по бронированным целям самодельные "фугаски" советских самолётов по крупным незащищённым транспортам действовали превосходно — в случае попадания, не столь редкого, как в налёте на маневрирующие и отплёвывающиеся огнём боевые суда, бомбы пробивали несколько палуб и взрывались глубоко в трюме, повреждая силовые конструкции корабля, а зачастую — и пробивая здоровые дыры в днище. В результате налёта на дно пошло четыре транспорта, а пять получили сильные повреждения, с них пришлось снимать личный состав десанта и/или выбрасывать за борт снаряжение. Вместе с теми тремя транспортами, которые были потоплены "Сыном Республики", тоннаж потерянных кораблей составил почти половину от первоначального. Оставшиеся транспорты были перегружены, находящиеся в страшной тесноте подразделения десанта перепутались. Даже после выгрузки на берег понадобилось бы немало времени, чтобы восстановить их боеспособность. Предотвратить повторные налёты советских самолётов на рейдах Николаева и Херсона можно было лишь разместив сильную авиагруппу на припортовых аэродромах, а авиации в составе десанта выделили немного. Кроме того, против конвоя начали действовать малые миноноски с Одесской военно-морской базы. На узких фарватерах Днепровского лимана они представляли значительную угрозу, устранить которую можно было лишь уничтожением одесской группировки "красных", либо усиленным патрулированием почти всем составом эскадры. Невозможно сказать, действительно ли контр-адмирал Уэмисс принял во внимание все эти обстоятельства, но, получив с итальянского флагмана отчаянную радиограмму о советском налёте, он практически сразу приказал возвращать конвой транспортов под прикрытие линейных кораблей, назначил точку встречи и прервал преследование советских кораблей, хотя незадолго до этого поклялся, что только дьявол помешает ему войти на рейд Севастополя и потопить "все эти поганые лоханки". Возможно, это решение спасло остатки его репутации.

Два оставшихся советских броненосца отнюдь не отсиживались в севастопольской бухте, "дрожа всеми клюзами". Если бы операция заманивания союзного флота удалась полностью, улепётывающие советские эсминцы завели бы антантовские чудовища в проход в минном поле, который заткнул бы после их прохода по радиосигналу подводный заградитель. Итальянские же крейсера вновь, как в ноябре 1917-го, увидели бы перед собой весь Черноморский флот, который в сорока милях от Николаева дожидался, когда линейные корабли Антанты поближе познакомятся с черноморскими минами. Приказ Уэмисса о развороте на судах ЧФ перехватили и расшифровали — доступ к военно-морским шифрам британцев военно-морская разведка России имела с 1915-го года — но теперь броненосцы не успевали перехватить транспорты до их встречи с линкорами Уэмисса. Шесть эсминцев, ведомые крейсерами "Очаков" и "Слава Азова", пошли наперерез. Их набег должен был продолжаться лишь до момента, когда враг сумеет организовать сильное противодействие. Корабли следовало сберечь. Командующий советским флотом собирался стянуть все свои силы к Севастополю, чтобы иметь шанс отразить возможный десант Антанты в другие порты Крыма. После повторной неудачи с одесским конвоем высадка союзников в Крыму, для уничтожения главного оплота Советской власти в Причерноморье, представлялась наиболее ожидаемой.

Обстрел конвоя снарядами главного калибра крейсеров и торпедная атака оказались малоуспешны — черноморцы вышли в хвост вражеской флотилии и не смогли пробиться через замыкающие ордер корабли охранения. Но определённый ущерб союзники всё же понесли — опасаясь повторных атак, итальянский адмирал приказал затопить наиболее повреждённые транспорты, замедляющие общий ход. Два судна потопили.

После соединения флота английский командующий рассчитывал направиться в Новороссийск, но после отделения французов и уклончивых объяснений итальянцев посчитал имеющиеся у него силы недостаточными для одновременных действий против Черноморского флота и обеспечения десантных конвоев. До разрешения возникших затруднений между союзниками лучше всего было отойти в какой-нибудь крупный порт для отдыха и текущего ремонта. Уходить из Чёрного моря Уэмисс не собирался, поэтому он выбрал турецкий Синоп. Отсюда даже частью своих сил можно было поддерживать операции Армии Юга на Тамани. Позже британский адмирал действительно намеревался провести десант в Юго-Восточном Крыме, открыв "белым" дорогу на полуостров через Керчь и Феодосию. Занятие Крыма позволило бы соединиться с румынскими и "белоукраинскими" силами в Северной Таврии по суше, а уничтожение Черноморского флота, лишённого всех своих баз — обеспечить нормальное снабжение по морю. Удар, вновь нанесённый по британскому престижу русским флотом был болезненен, но адмирал Уэмисс, как и его штабные офицеры, были уверены, что в итоге английский флот рассчитается за всё.

Победа над конвоем Антанты переломила в пользу "красных" положение на нижнем Днепре. Утратив надежду на получение помощи в ближайшее время, в румынских частях большинство солдат упали духом. На Одесском фронте морская пехота и красногвардейцы при поддержке бронепоездов рассеяли две румынские дивизии и вышли на западе к Днестру, а на востоке к Южному Бугу, где встретились с криворожским красным отрядом, преследовавшим отходящие на Николаев конно-румынские части. Николаев был захвачен одновременным ударом от Одессы, десантом с лимана и наступлением с востока красной пехоты, поддержанной броневиками. После взятия Мелитополя донецкими красными отрядами надежда на соединение с партизанскими отрядами белоказаков, действующими в нижнем течении Дона, исчезла. Остатки румынской армии и белые силы Таврии оказались зажаты на левобережье Днепра между Херсоном, Каховкой, Геническом и Перекопом. Советское командование Таврического участка, объединившее все "красные" силы, собранные против белорумын, приостановило наступление, направив к противнику парламентёров. Одновременно активизировали подпольную пропаганду в во вражеских войсках и "прямую" агитацию "из окопов". Стойкость румынских сил была на исходе, бессмысленное сидение в окопах окончательно могло сломать готовность к сопротивлению и привести к массовой сдаче деморализованных поражениями и голодом солдат. "Белые" отряды из северотаврических "партизан" были вряд ли склонны сдаваться, но их численность не вызывала больших опасений, а по боевым качествам они никогда не отличались от бандитов. Начавшиеся февральские метели несли в причерноморских степях мелкую порошу напополам с горьким от соли песком, заметая, казалось, мечтания "соли земли" Таврии — владельцев хуторов, земельных наделов и овечьих отар — о независимости, богатстве и прекрасных южных городах в кружении музыки и живых цветов.

С января 1918 исчезло единство действий интервентов в операциях на Чёрном море и более не возобновлялось. Французская эскадра, покинув Проливы, ушла на ремонт в Марсель, оставив британских союзников. Французские эмиссары окончательно решили сделать ставку в "турецком вопросе" на армянских националистов. Транспорты с французской пехотой выгрузились в Бейруте, Триполи и Латакии. Командование британскими экспедиционными силами в Ираке предприняло энергичные усилия, не допустив марша французских частей на Армянское нагорье. Возбуждённые английской агитацией, щедро подкрепляемой оружием и золотом, сирийские племена демонстрировали враждебность. Местное турецкое руководство, враждебное кемалистам, также было всецело в руках английской агентуры и создавало многочисленные препоны французам. Без военной оккупации сирийского побережья оказалось невозможно проводить глубокие рейды. Высаженного в Леванте десанта оказалось достаточно только для удержания прибрежной полосы. Максимальным успехом сирийской экспедиции стало занятие Халеба — старинного Алеппо. Действия британского руководства, не допустившего занятия восточных областей Малой Азии французской экспедицией, нарушили хрупкое равновесие в Западной Армении.

Центральное правительство Турции в Анкаре убедилось, что армяне не получат в ближайшее время прямой поддержки из-за разногласий в стане Антанты. Зависимость британского экспедиционного отряда в Чёрном море от турецкого нейтралитета исключала возможность давления британцев на Кемаль-пашу. Январская неудача Антанты в Причерноморье вновь создала трения между Союзниками по "турецкому вопросу" и развязала Кемалю руки для "восстановления Восточных пределов". В конце января Анкара потребовала от армянского военного командования в Карсе очистить Эрзерум и Трабзон. Официальной границей с Армянской Республикой объявлялась старая русско-турецкая граница, но в Анкаре обещали пересмотреть пограничный вопрос в рамках "добрососедства". "Добрососедство" было провозглашаемой кемалистами национальной политикой в пределах Турции, то есть в обмен за пересмотр границы армянам предлагалась автономия в составе Турции. Даже если Тер-Григорян, Андроник и Назарбеков согласились бы рассмотреть турецкое предложение, начавшуюся армяно-турецкую войну они уже не были в состоянии остановить — в ответ на турецкий ультиматум дашнакские отряды начали наступление в направлении Евфрата, на соединение с францускими оккупационными силами в Сирии.

Для Советской Федерации самым заметным итогом действий интервентов стала высадка английских бригад в Новороссийске. Теперь белоказачьи генералы могли больше не цепляться за побережье и усилить свои группировки, действующие через Кавказский хребет на Армавир, Майкоп и Ставрополь. Тогда Северокавказская красная группировка окончательно рассекалась на две части, и враг мог практически беспрепятственно двинуться на Ростов-на-Дону, где в донских станицах богатое казачьё только ждало приближения белых, чтобы подняться против Советской власти.

Военный Совет Северокавказской армии в Екатеринодаре, собрав воедино все донесения и сведения о вражеской активности, вполне уяснил масштабы сложившейся для Советской Республики угрозы. Все силы "красных" на Северном Кавказе необходимо было сконцентрировать, чтобы любой ценой удержать Майкоп и Армавир. Но недостаток в первую очередь, вооружения, боеприпасов, подвижных средств — и опытного командного состава, преданного революции, мог решительным образом отразиться на положении. В Петроград, Царицын, Астрахань отправлены тревожные телеграммы. В Петрограде оценку северокавказских товарищей полностью поддержали в штабе военного департамента. Военная комиссия ВЦИК СНК перешла на круглосуточную работу. Усилия Республики, отражающей интервенцию на всех пяти фронтах, в первую очередь теперь направлялись на юго-восток, где враг мог в ближайшее время добиться решающего успеха.

С конца ноября, когда белая конница прорвалась в Прикубанье через Кавказский хребет, Будённый не находил себе покоя. Сводный отряд будённовцев, остановивший продвижение белых вниз по Куре, после нескольких коротких стычек, бездействовал. Здесь, на восточном направлении вражеского нашествия, ни красные, ни белые не имели сил для активных операций. Но оставаться на спокойном участке фронта, когда на юге Азербайджана шли кровавые бои с шахской армией, а за Хребтом решалась судьба Республики, было недопустимо для деятельного характера и требовательной совести красного командира. 18 декабря Бакинский военный комитет посылает сформированный по инициативе Будённого конно-маневровый Дербентский отряд на Махачкалу с заданием "обеспечить сухопутное сообщение от действий реакционных банд и белых приспешников для надёжной поддержки красным Азербайджаном сил революции на Северном Кавказе". Трёх недель было достаточно подготовленным и обстрелянным бойцам Будённого, чтобы при активном содействии местного населения выкурить обосновавшиеся вдоль каспийского побережья банды и очистить железнодорожный путь. 11 января конные сотни будённовцев, выросшие в числе в дагестанских аулах вошли в Грозный. Коней и отары, отбитых у байских банд, раздавали бедным семьям. Можно представить, как горели глаза у лихих мальчишек из нищих сакль. Простые люди, такие же бедняки, вершили грозную справедливость над ненавистными биями, как в с детства любимых сказаниях о народных героях — заступниках угнетённых. И вскочив на выбранного в бийском табуне горячего коня, дагестанские пареньки твёрдо знали — вот с кем надо идти искать волю для всех, чтобы о них тоже говорили — настоящие джигиты. Чуть позже подошёл эшелон бакинских красногвардейцев, усиленный блиндированными площадками с тремя горными орудиями. Рота бакинских рабочих также за время пути разрослась в полный батальон — на присоединённых платформах и паре "овечек" разместились железнодорожные рабочие и красногвардейцы Дербента, Каспийска, Махачкалы, с разьездов и маленьких станций. Словно магнит, отряд, идущий на помощь сражающемуся Северному Кавказу, обрастал людьми мужественными и горячими. Переданная по телеграфу: "Всем! Всем! Всем!" тревожная весть о наступлении белых на Майкоп словно свернула время вокруг воинских эшелонов. Спешная погрузка в теплушки, сгоняемые неизвестно откуда на станционные пути грозненского узла, стук колёс, пролетающие мимо предгорья и дома незнакомых станций — только на ходу в распахнутые двери теплушек впрыгивают, виснут, лезут какие-то разнообразно одетые и вооружённые люди — "революционная сотня" из Беслана, красная рота из Пятигорска — и ещё — крестьянские делегаты из Минеральных Вод, загруженный на готовый эшелон, пристраивается к карусели летящих поездов городской батальон Невинномысска — так получилось, что отряд Будённого стянул воедино все подкрепления, шедшие по железной дороге с востока к Армавиру. Не было времени на постепенное сплачивание частей, и штаб будённовских сил последовательно включал в свой состав представителей и начинал распоряжаться всеми теми силами, что шли в одном потоке с ними. Так, на ходу за трое суток собралась будённовская дивизия.

_________________

Вырезана панорама сражения за Армавир.

Но в станицах всё стало неопределённым. Сосредоточение сил Советов холодным зимним ветром остудило угар станового казачества, рвавшегося постоять за старинный покон и казачий уклад. Укрывающиеся по тёплым чуланам очевидцы Кавказского похода больше не хотели слышать сабельного визга. Если в начале осени посланцы с юга подняли на Кубани злой ветер, то в начале зимы долетевшие до станиц брызги от авангарда Свободной Армии Юга пригасили тлеющий пожар.

Сражение за Армавир 14 января 1918 года закончилось победой красных, наголову разгромивших передовые силы восточной группировки Армии Юга.

Военное дело часто сравнивают с шахматами. Неправильно и не по-человечески, конечно, сравнивать деревянные игрушки и живых людей. Сходство лишь в том, что и там и там стремятся разгадать замысел противоположной стороны — на деревянных досках или штабных картах, исходя в первую очередь из представлений о вражеских способностях. В событиях января-марта 1918 года на Кавказе в замыслах белых ярко видно влияние оценок противника на ход военных действий. Первоначально белое командование было убеждено в неумении Советов маневрировать довольно значительными, но слабо организованными силами, к тому же привязанными к крупным городам и железнодорожной магистрали. Такая оценка внушала уверенность в победе небольших, но профессионально сколоченных группировок, опирающихся в быстром конном маневре на горячую поддержку в сытных казачьих сёлах.

Неудача под Армавиром изменила как оценку возможностей "красных", так и характер действий белых. Теперь нельзя было игнорировать сильную и маневренную — всего за трое суток выдвинувшуюся от каспийского побережья до Прикубанья — группу красных войск. Нельзя было позволить занять этой группировке положение, при которой она могла сама воздействовать на тылы белых. Между тем, существовал пункт, заняв который маневренные силы красных получали идеальные возможности для фланговых ударов по белым частям, куда бы они не направлялись на ставропольском направлении. Соединившись с красными, оборонявшими Майкоп, имея надёжные железнодорожные силы, способные обеспечить поддержание снабжения по железной дороге, маневренные силы Советов делали невозможными продолжение операций белых сил намеченным способом. Только овладев Майкопом, белое командование устраняло эту угрозу. С 15 января большая часть подразделений белых, действующая за Главным Кавказским хребтом, начала спешно передвигаться под Майкоп.

Даже не имея в своём составе безусловно талантливых военноначальников — а такие были! — красное командование на ставропольском направлении понимало, что весь ход дальнейших военных действий связан в узел вокруг положения Майкопа — в чьих руках окажется город в ближайшие дни, тот и будет владеть инициативой в предгорье. Победа над казачьм авангардом добавила, кроме присоединения разнородных отрядов, спешивших к Армавиру с разных направлений, уверенности в собственных силах. Решительно и поспешно перетряхнув все подразделения, командование Ставропольской ударной группировки красных выделило наиболее решительные и подвижные отряды в Майкопскую боевую группу для стремительного броска к осаждённому городу. 17 января усиленный бронесостав будённовцев при поддержке конных тачанок и броневиков на несколько часов расчистил дорогу железнодорожным эшелонам, прошедшим в Майкоп, где на улицах уже шли баррикадные бои. Хотя летучие казачьи отряды вновь повредили полотно, но воспрепятствовать крейсированию по железнодожной ветке бронепоезда в сопровождении бронемашин малыми силами не удавалось. В ближайшее время в Майкоп могли быть переброшены дополнительные силы красных, поэтому утром 18 января командир белого корпуса назначил решительный штурм Майкопа. Тем самым, красным удалось своей стойкостью и волей к победе переломить стратегию белых на ставропольском фронте и вынудить их начать генеральное сражение.

В ходе этого сражения 18-23 января наиболее опасные и подвижные части корпуса генерала Шкуро понесли тяжёлые потери, усугублённые израсходованием почти всех запасов боеприпасов. Утрата подвижности казачьих соединений вынудила с 24 января начать планомерную осаду города. В складывающихся на конец января 1918 года обстоятельствах продолжение "стояния под Майкопом" предвещало скорую смену положения осаждённых и осаждающих и катастрофу для белых сил.

В распоряжении красных были большие ресурсы: майкопские нефтяные поля давали достаточно горючего для моторов красных машин, многочисленные заводы и мастерские обеспечивали их ремонт, а городские зернохранилища могли длительное время снабжать красные части провиантом. В тылу у белых были только редконаселённые долины с бедными аулами, жители которых были разорены уже "наряженными" белым командованием реквизициями фуража, провианта и тягла. А ведь кроме того, что забиралось по реквизициям, давали себе волю возвращающиеся домой казаки. И ладно бы только брали оставшуюся еду да отбирали немногие женские украшения. Озлобившиеся зрелые мужики, никогда не стеснявшиеся своей ненависти к "инородцам", позволяли себе мно-огое... Очень скоро в опустелых домах не осталось никого, кроме пары-тройки беззубо шамкающих стариков и старух — теперь всё, что нужно для войска, белым приходилось везти из-за Хребта.

Коммуникации! В напряжении двух насмерть схлестнувшихся воль всё зависело только от артерий, питающих белые войска. Железная дорога на Туапсе встала наглухо. Перевал оказался под постоянным воздействием советской железнодорожной артиллерии. Горные маршруты, по которым в обход перевала снабжались белые части, зимой были труднопроходимы. Медленные караваны не могли идти быстрее из-за лавин. Навязав белым решительное сражение в предгорьях, красные получили свободные для переброски подкреплений железные дороги. Основная масса конных казаков была стянута в район боёв. Появившееся преимущество в численности пехоты красное командование использовало для очистки прифронтовой полосы от вражеской агентуры и малых диверсионных отрядов. Одновременно советские части вместе с горскими волотёрами начали активные рейды во вражеском тылу. Теперь у красных появилось множество очень старательных помощников, прекрасно знающих, где можно пройти даже в занесённых по грудь снежных склонах — и пройдя, спустить лавины на ползущие по узким тропам караваны. С сорванным снабжением, с потерей мобильности в снежных заносах, с голодающим личным составом и некормлеными лошадьми — ненадолго хватило казаков. К началу марта потерявшие три пятых людьми, всех лошадей и тяжёлое вооружение, белые откатились за перевалы.

Вслед за ними на занесённых тяжёлыми снегами тропах показались редкие цепочки преследователей — оборванные шинели и прожжённые, вытертые до дыр бешметы и полушубки не спасали от холода почерневших на морозе бойцов, истощённые лошади падали от тяжести пулемётных станков, впрягшись в волокуши, еле переставляли ноги расчёты пушек. Немногочисленные красные отряды залегли на перевалах редким частоколом, огораживая тёплое, налитое солнцем и белыми войсками побережье стволами карабинов.

Вдоль заснеженных хребтов пролегла линия раздела: белые больше не решались на активные действия через перевалы, но и красные войска на Ставрополье понесли в ходе боёв тяжёлые потери и лишились многих боевых командиров. Истомлённые многими днями боёв в снегах на ледяном ветре красные части утратили напор и нуждались в передышке. Против многочисленных белых войск на кавказском побережье советские войска не могли рассчитывать на успех.

Тем временем английские корабли закончили переброску на Тамань белых добровольцев. Значительное численное превосходство белых сил, вдобавок поддерживаемое сухопутными войсками интервентов и подавляющим господством на море толкали белое командование на активные действия. Командование северокавказских красных сил, обеспокоенное продолжающимся сосредоточением вражеской армии, получая разведывательные данные о непрерывном потоке поступающего в занятые белыми кавказские порты оружия, военного снаряжения и запасов, пыталось предугадать замыслы белых. До лета повторного удара через горы можно было не ждать. Оставались два направления для возможного удара — через Керченский полуостров — в Крым или через Керченский пролив — на Дон и Северную Таврию. В обеих случаях ключом позиции в предстоящем сражении была Керчь. В то же время военные операторы военно-морского департамента и аналитики главного штаба также сконцентрировали внимание высшего Военного Совета Федерации на необходимости удержания в своих руках города и порта Керчи на крайнем юго-востоке Крыма. Оборона Керченского полуострова весной 1918 года способна была сыграть роль плотины против неумолимо надвигающейся угрозы белого вторжения. После снятия блокады с Одессы появилась возможность посылки подкреплений в Крым.

ВЦИК в конце февраля 1918 года по докладу Главного штаба советских военных сил принял ряд мер по усилению обороны в Юго-Восточном Крыму и на Азовском море. В том числе усилил снабжение для формирующихся советских частей — с посылкой ответственных делегатов для контроля и исполнения решений ВЦИК, обеспечил требуемые главным штабом перевозки по железным дорогам — под особым надзором Центрального Совета железнодорожников, через партийную и советскую печать привлёк к задаче отражения вражеского нападения внимание широких масс. Вкупе с предпринимаемыми Главным штабом действиями к марту 1918 года на оборону Керчи были нацелена большая часть резервов Советской Федерации.

Английское командование на Чёрноморском театре военных действий осталось весьма недовольно провалом "зимней" кампании на Кавказе. Джентельмены высокомерно полагали, что совершённые "белым" командованием ошибки можно было не допустить, действуя решительнее, отчаяннее. Для исправления сложившегося положения нужна была такая "отчаянная" личность, способная переломить ситуацию в Южной России в пользу союзников. Искать не было необходимости, генерал Слащев давно требовал "настоящего" дела для своего "цыплячьего" воинства.

С ранней весны 1917 года, когда в России отчётливо стал заметен рост советизации страны, на "спокойный Кавказ" устремились семьи "приличного общества" — курортные деревеньки и посёлки на побережье и в Грузии были переполнены светскими дамами и их родственниками, хотя купальный сезон ещё не наступил. Для множества великовозрастных отпрысков из "хороших" семей по частным инициативам открывались небольшие гимназии — немало среди искавших покоя на кавказских склонах было из преподавателей элитных учереждений, кроме того, на Кавказ, подальше от "красной" заразы эвакуировали младших учеников нескольких столичных юнкерских корпусов вместе с преподавательски-командным составом.

Немалое количество сочувствующих "белому делу" людей на чёрноморском побережье было одной из причин уверенного продвижения казаков на Новороссийск.

С началом гражданской войны и интервенции Антанты в Причёрноморье "белая" молодёжь забурлила воинственными прожектами. В Лазоревском в декабре 1917 был создан молодёжно-военнизированный лагерь, начальником которого стал генерал Слащев — человек с неумеренным воображением и амбициями, кумир грезящей "походом на Питер" "золотой" молодёжи. (По слухам, кокаинист.) Его "птенцов", довольно неплохо натасканных присланными союзниками инструкторами, было решено бросить в первой волне Крымского десанта.

По мнению британского штаба, главную угрозу для кораблей десанта представляли не суда Чёрноморского флота, а самолёты "красных" и минные заграждения. Главной воздушной базой Советов на Керческом полуострове была Феодосия. Из-за протяжённого мелководья перекрыть единственный выход на рейд города минными банками было несложно. Но Слащев предложил командованию союзников план, в котором все преимущества феодосийской позиции должны были обернуться против её защитников.

Мелководный Феодосийский залив исключает подход крупных судов к берегу — поэтому оборона залива строится вокруг порта. Она дополняется подвижными патрулями на автомобилях и железнодорожных дрезинах, курсирующих вдоль берега — в основном для пресечения действий разведывательных отрядов и шпионов — любая попытка высадиться вне порта окажется на берегу без средств передвижения и будет разгромлена подоспевшими маневренными резервами и артиллерией.

Слащев увидел, как можно сделать действия десанта с малых судов не менее маневренными, чем у располагающих транспортом и дорожной сетью защитников полуострова. Десант на мелкосидящих судах — шлюбках, рыбацких шаландах, разнообразных фелюках контробандистов — может выброситься на берег вне границ бара — скалистой гряды, идущей под водой у города. На малых судёнышках не перевезти ни лошадей, ни орудия. Увлечение собранных под командованием Слащева молодых ребят новым элитным* видом спорта — велогонками — стало озарением, плотный слежавшийся песок пляжей отлично подходит для велосипедов, на которые можно погрузить и станковые пулемёты, и бомбомёты. Молодёжь из зажиточных семей России неплохо умела ездить на самокатах, ставших популярными перед войной.

____________________

* — В рабочих предместьях дорогим самокатам предпочитали "прыгалки" — примитивную форму разработанного в 1905 году инженером ... "экзоскелетона" — конструкции, позволяющей намного, за счёт пружинной подвески, увеличить силу толчка ногой и совершать, тем самым, бег прыжками по три-пять метров. Эти "скороходы" стали популярны не только среди рабочей молодёжи, "прыгалки" появились и на селе. В ходе войны нашли применение как снаряжение для вестовых, изредка использовались штурмовыми группами как средство пересечения нейтральной полосы — огонь противника по высоко скачущим фигурам оказывался малоэффективен, а высота прыжка позволяла преодолевать стандартные проволочные заграждения. Кроме того, "прыгуны" меньше боялись и противопехотных мин — из-за гораздо большего расстояния между "шагами" риск подорваться был существенно меньше. (Да и вообще на Восточном фронте австро-германцы применяли минные постановки значительно реже.)

После 1918 года развитие "экзоскелетонов" уже в Советской Федерации продолжилось, в одно время их конструирование стало "модным" — между 1923-им и 1928-ым годами были созданы сложные варианты, зачастую имеющие встроенный двигатель и полностью охватывающие фигуру человека. Из-за непреодолённости основной проблемы таких конструкций — отсутствия автоматической стабилизации — интерес к ним сошёл почти на нет, к началу Второй Мировой исследования "экзоскелетонов" продолжали только три крупные группы энтузиастов, сконцентрировавшиеся вокруг одного из журналов технического направления, хотя благодаря определённым успехам в конструировании этих систем и применения современных материалов, в Федерации были созданы и широко применялись разнообразные спортивные и детские "экзы".

Возрождение интереса к "экзоскелетонам" было вызвано появлением "устройств прямой энцефалосвязи". "Энцефалосвязь", как известно, представляет из себя один из феноменов "третьего уровня развития способностей человека", являясь результатом значительного усиления чувствительности человека к слабым токам и позволяет устанавливать обратную связь со слаботочными приборами.

Теперь сложные "экзоскелетоны" в качестве элемента самостабилизации получили наиболее совершенный аппарат равновесия — человеческий. В начале пятидесятых на базе старых разработок были построены "КАП"-ы (комплексы автономного поддержания жизни) — полностью герметичные "экзы" с внешним движителем, позволяющие отдельному человеку — пилоту комплекса действовать в крайне угрожающей внешней среде. В огне, во время пожара и наводнения. И само собой разумеется, на поле боя. Наборы инструментальной поддержки и систем датчиков могли меняться в зависимости от задачи, стоящей перед оператором комплекса.

До конца пятидесятых эта линия разработок почти не привлекала внимания у правительств и инженерно-конструкторских кругов западных стран. Понимание её важности пришло только после "Домашней войны", в которой действия советской бронепехоты, закованной в "экзы", стали одним из причин провала сил "атлантистов".

=======================================================

Многие юноши взяли свои дорогие аппараты на Кавказ. Кроме того, англичане передали для формирования рот самокатчиков более тысячи велосипедов. В каждом из подготавливаемых к десанту восьми батальонов создавалась передовая рота самокатчиков-ударников — всего в сумме более полутора тысяч человек, вооружённых преимущественно тяжёлым стрелковым оружием английского производства — по десять станковых и десять-двенадцать ручных пулемётов на роту, бомбомёты и окопные мортирки — четыре-шесть на роту, остальные ударники имели английские и французские(Мадсен, Шош) ружья-пулемёты, британские кавалерийские карабины. Практически каждый самокатчик вооружился пистолетом или револьвером, был большой запас ручных гранат.

Каждой из передовых рот была поставлена отдельная задача, а все вместе мобильные части десанта должны были, относительно скрытно высадившись перед рассветом, быстро достигнуть города и блокировать или уничтожить основные силы гарнизона, аэродромные площадки и железнодорожный вокзал, воспрепятствовать огню береговых батарей и обеспечить свободный подход к причалам порта основных сил десанта. Во второй волне десанта должны были быть доставлены артиллерийские батареи на машинной сцепке, большое количество автомобилей — в том числе бронированные английской фирмы "Ланчестер". Слащев утверждал, что оперируя мобильными и моторизованными силами из Феодосии, можно будет до подхода резервов "красных", отрезать Керченский полуостров от остального Крыма и создать предпосылки захвата Керчи. Взятие Керчи предопределяло успех летней кампании интервентов на Юге России, поэтому замысел Слащева получил поддержку Военного Совещания — высшего командного органа Армии Юга. Но в возможность штурма Феодосии слащевскими "цыплятами" генералитет "белых" не верил, поэтому основным должен был стать десант корпуса Май-Маевского, офицерские полки которого должны были начать высадку на несколько часов позднее слащевского десанта и в другом месте — в коктебельской бухте.

Однако феодосийский десант "белых" удался — не полностью, потому что гарнизон города, состоящий в основном из учащихся военно-лётного училища и училища техников Черноморского флота, не был захвачен врасплох и ожесточённо сопротивлялся. Пробиться к пирсам и принять корабли с десантом юнкера не смогли, но командование десанта организовало высадку подкреплений и снаряжения на временный причал из составленных вместе лодок и баркасов восточнее позиций советских батальонов и к 12 часам дня вытеснили обороняющих город советских бойцов за Маячный мыс. В значительной мере успех войск корпуса обеспечила ошибка разведки штаба Чёрноморского флота, получившая планы готовящейся десантной операции, где высадка Слащева именовалась "отвлекающей", а главный десант на глубокосидящих судах был нацелен в коктебельские бухты.

Командующий основным десантным соединением генерал Май-Маевский приказал начать высадку своих сил в поддержку корпуса Слащева в порту Феодосии, тем самым избегнув ловушки, подготовленной командованием Юго-восточных сил советского Крыма, стянувшего в Коктебель свои наиболее боеспособные части — феодосийский морской батальон, значительные лётные силы и большое количество артиллерии. Теперь, после захвата Феодосии, эти силы под общим командованием командира морской пехоты лейтенанта Николая Скрипко, отходили на Старый Крым. Их преследовали передовые отряды корпуса Май-Маевского, а слащевские батальоны, только выйдя из города, не успев остыть от горячки боя, кто на чём — на самокатах и машинах — без особой команды и порядка катились на восток, к Керчи.

Поднятые переданной из Феодосии отчаянной телеграммой в страшной спешке части Керченского гарнизона грузились на автомобили и железнодорожные дрезины — на дальних поступах к городу заняли оборону поперёк полуострова на одном из древних валов в пятнадцати-двадцати километрах от Керчи. Для создания полноценной оборонительной линии не было ни людей, ни времени, ни средств усиления. Всё зависело от стойкости и инициативности защитников редко расположенных окопов, прикрывавших пулемётные гнёзда. На курганах позади позиций пехоты артиллерийские наблюдатели приникли к биноклям — скомандовать "огонь" по полевому телефону изготовившимся батареям. За линию обороны, навстречу врагу выкатились бронированные "скауты" разведки.

Слащевцы не смогли прорвать оборону защитников Керчи. Почти двухдневный непрерывный гон вымотал неокрепшую молодёжь, и после кровавого отпора, откатившаяся масса юнкеров не только утратила задор, но и вообще оказалась почти небоеспособна — юнцы, не подогреваемые более азартом первого кровавого успеха, враз сникли от накатившей усталости и практически валились с ног. К утру защитники Керчи получили подкрепления — несколько рабочих батальонов, добавивших уверенности в успешном отражении вражеского наступления. А самое важное, что посланные на ночной поиск "охотники" вернулись, сообщив, что противник дезорганизован, охранение практически отсутствует и примет подготовки к новому наступлению нет.

Командование бригады морской пехоты — неполной по числу и недавно собранной — решилось нанести упреждающий удар. Его результат ошеломил командование "красных" и оказал большое влияние на последующий ход боевых действий. Застигнутые не готовыми, слащевские "забияки" оказались нестойки, и в панике начали отступать. Некоторые части остановились лишь в виду феодосийских причалов. Весь успех первоначального наступления "белых" оказался утерян. Корпус Май-Маевского, не добив засевших в Старом Крыму феодосийцев, был вынужден бросить остальные части на восток, чтобы исключить соединение сил "красных". Дезорганизованные части корпуса Слащева, потерявшие во время бегства тяжёлое вооружение, были вывезены на транспортах на кавказское побережье, за исключением немногих сохранивших относительный порядок рот, из которых сформировали Ударный юнкерский полк в полторы тысячи штыков.

Продвинувшись по железной и грунтовым дорогам до линии мыс Казантип-Феодосийский залив, колонны "красных" частей, преследовавшие откатывающихся юнкеров, были остановлены встречными атаками офицерских батальонов и были вынуждены остановиться. Поспешно собранный в керченском депо железнодожный бронесостав вовремя подоспел к фронту и подавил натиск "белых" цепей. Неровные линии обороны протянулись через основание полуострова в смертельном равновесии боевых столкновений. Сил первого эшелона "белого" десанта было недостаточно для того, чтобы решительно переломить ход боёв в свою сторону — численный перевес и высокую боевую выучку офицерских частей "красные" парировали превосходством в количестве и качестве полевой артиллерии и абсолютным господством в небе. У "белого" командования были накоплены значительные резервы и средства, предназначенные для весеннего наступления — порты Кавказа были в нескольких часах хода транспортных судов от плацдарма, прибытие дополнительных сил лишь немного задержалось согласованием с британским командованием наряда морских сил для конвоя. Ощущение близкой и решительной победы радостным ветром облетело истомившиеся по добрым вестям людские массы, скопившиеся в курортных городках и дачных посёлках Кавказского побережья. Но всего через неделю после феодосийского штурма "красные" сумели неожиданно бросить тяжкую гирю на весы противостояния — внезапно на Керченском полуострове обьявился "красный" конно-драгунский корпус.

Конно-драгунский корпус полковника Степанова на весну 1918 года был самым мощным и опытным подвижным соединением советских войск.

После анатолийской виктории драгуны Синопского десанта оказались в странном положении в российской армии: неугодные победители. Передислоцированные в Прибалтику, части "морских драгун" пополнялись в основном "штрафным составом" — солдатами, казаками и офицерами кавалерийских частей, раздражающими начальство либо чрезмерной самостоятельностью, либо левыми взглядами и агитацией — а как правило, и тем и другим. В итоге за 1916 — первую половину 1917 года корпус получил пополнением свыше четырёх с половиной тысяч человек, опытных и настроенных решительно революционно.

Постоянные маневры, проводимые совместно с морской пехотой, обязательные курсы грамотности для всего состава подняли общий уровень обучения в корпусе и пробудили значительный интерес к дальнейшему образованию. Появившуюся жажду знаний удовлетворяли большое число специальных технических курсов морской пехоты, открытых для состава корпуса. За год в полках и дивизиях драгун, благодаря подготовленным военным специалистам было увеличено число артбатарей, расчётов пулемётов, в дивизиях были сформированы транспортные автороты, а в корпусе при развёрнутом управлении автотранспорта — автобатальон. Был сформирован батальон связи, располагающий аж двадцатью одной радиоустановкой на автомобильном шасси — это значительно увеличило боевую управляемость корпуса. В корпусе имелась собственная команда авиаразведки.

Осенью 1917 года в боях на Моозундском Архипелаге Отдельный драгунский корпус стал ударной силой советской пехоты, разгромившей германский десант. По условиям Минского перемирия, в конце октября драгун стали выводить из Эстонии. Корпус предполагали переместить на Кавказ, для отражения подготавливаемой Антантой интервенции, но во второй декаде ноября, когда части корпуса следовали через Украину, растянувшись от Харькова до Макеевки, начался белорумынский мятеж. Центральный Совет Конно-стрелковых частей в ответ на обращение военного командования советской Украины, принял решение оказать помощь в борьбе с подвижными соединениями белорумын.

Командование корпуса стало стягивать свои подразделения к Екатеринограду. После выгрузки из эшелонов части своим ходом прибывали к району сосредоточения — их подвижность была увеличена включением рабочих технических команд, мобилизованных городскими Советами, что позволило развернуть автороты дивизий до батальонов, а автобатальон корпуса — в полк.

Под Полтавой и Прилуками Конный корпус разбил конные отряды румынских интервентов и вместе с другими советскими частями участвовал во взятии Кременчуга и Днепропетровска, став основной силой Таврического фронта. После вытеснения румын и белопартизан из таврических степей корпус стал передавать свои позиции на линии соприкосновения пехотным соединениям советских войск, перегруппировываясь на Мелитополь. Основным делом корпуса по-прежнему оставалось отражение диверсии сил Антанты на Кавказе и нейтрализация белой Армии Юга — другого соединения, уже подготовленного для нанесения сконцентрированного удара по позициям противника на Тамани, у советского командования не было.

Сообщение об успехе слащевского десанта под Феодосией потребовали срочного изменения планов советского командования. Штаб корпуса, выполняя директиву своего Совета, уже к вечеру 2-го марта разработал контрдесантную операцию частей корпуса, но для её реализации необходима была координация усилий всего Таврического фронта, Азовской военной флотилии и городских рабочих Советов азовских городов. К утру 3-го марта приказ-план Отдельному корпусу был утверждён в штабе фронта, к этому моменту части корпуса уже начали передвижение согласно его пунктам, а в портах Таганрога, Бердянска и Ейска, невзирая на предштормовую погоду, к выходу готовилось большое количество барж и катеров с экипажами из добровольцев. К полудню 3-го марта на судах, подошедших из Мариуполя, советский десант был высажен в порту Геническа, одновременно с подходом к городу передовых конных частей Отдельного корпуса.

Оборонявшие город части 18-го королевского полка румынской армии к марту практически не представляли собой организованного войска: солдаты, побросав окопы и посты, отсиживались по домам горожан, офицерский состав, как правило, свои части оставил, по возможности покинув таврическую западню на лодках контрабандистов, загребавших барыши на доставке платёжеспособных клиентов в Турцию и Болгарию. Как ни странно, в родную Румынию стремились вернуться единицы.

Поэтому никакого охранения ни вокруг города, ни в порту не имелось, красные части зашли в Геническ и пока специально выделенные команды принимали оружие у румынских солдат, с облегчением избавляющихся от кошмара службы последнего безнадёжного месяца, основные силы конников и моряки восстанавливали паромную переправу на Арабатскую стрелку и готовились к переходу.

Арабатская стрелка всё это время оставалась в руках советских войск: в начале декабря, разрушив паром, на неё переправились из Геническа остатки городского гарнизона. Для перехода Конного корпуса к Феодосии на голой песчаной полоске Стрелки неоткуда было взяться ни бензину, ни сену для конного состава или еде для тысяч и тысяч. Их доставку брала на себя Азовская флотилия и реквизированные по мобилизации суда. Сплошной колонной конница и грузовики красных вытянулись по косе, ритмично питаемые с выбрасываемых на мелководья судов, на которые непрерывно перегружали со снующих челноками кораблей снабжения топливо для машин и костров, пищу для людей и фураж для коней.

Через двое суток передовые части корпуса заняли оборону в основании Арабатской стрелки, а ещё через двое суток на плацдарме сконцентрировались основные силы красных драгун, всё ещё не обнаруженные разведкой белых. Ещё сутки ушли на реконгосцировку и развёртывание соединений для решающего удара по Феодосии. Командование феодосийцев, сражающихся от побережья до Старого Крыма и керченцев через авиаторов делегатами связи согласовали план наступления — радиосвязью не пользовались, чтобы ненароком не спугнуть противника. Девятого марта конные лавы, сопровождаемые броневиками и артиллерией на конной и машинной тяге, двинулись в слякотной утренней мгле по смутным холмам и балкам.

Красное командование всего на сутки опередило действия белой конницы.

Желая реализовать своё численное преимущество и превосходство в индивидуальной подготовке бойцов, военное руководство белых стремилось превести ход боёв на феодосийском плацдарме из позиционной борьбы в маневренную. Основным инструментом маневра были конные соединения, поэтому в Крым спешно готовили к отправке конный корпус Улагая, имевшую в своём составе более шести тысяч сабель. Вместе с придаваемыми коннице артдивизионами на моторной тяге и дивизионом английских броневиков всадники Улагая должны были обойти позиции красных по практически неприкрытому флангу, примыкающему к Азовскому морю и нанести удар... на Джанкой! План белого командования состоял в выходе больших масс конницы, поддерживаемой перебрасываемой спешно по железнодорожной линии Феодосия-Джанкой пехотой и артиллерией в спину защитникам Перекопа и прорыве навстречу румынским союзникам. Эвакуация в Крым румынских частей создала бы численный перевес на полуострове в пользу "союзных" сил и при поддержке английского флота обеспечила блокаду и взятие главной базы Чёрноморского флота — Севастополя.

Кроме трудностей с переправкой больших количеств личного и конского состава операцию задержали ещё соображения авиационного прикрытия. Высоко оценивая качества советской авиации, белое командование (и весьма впечатлённые действиями советских лётчиков под руководством Александра Матвеевича Кованько военные Антанты) сочло, что красные самолёты могут нанести большой ущерб колоннам конницы при её выдвижении сквозь линию фронта, поэтому на лётное поле феодосийского аэродрома собрали со всего Кавказа наличные авиасилы: более трёх десятков самолётов-истребителей (Фарман, Ньюпор, Сопвич) и довольно большую группу разведывательных машин (разнообразных устаревших аппаратов) и лёгких бомбардировщиков.

На десятое марта штаб Май-Маевского планировал авиационный удар по советским аэродромам у Коктебеля и Старого Крыма, одновременно с выдвижением конницы и железнодорожных составов на восстановленном участке железнодорожной линии.

Удар красного Конного Корпуса во фланг и тыл офицерским полкам на Керченском полуострове не привёл к полному разгрому белой группировки. Отброшенные к Феодосии белые части понесли большие потери, но вступление в бой свежих конных сил казаков предотвратило развал фронта и ограничило успех советских войск. Разгорелись упорные встречные бои, в которые красное командование бросало снимаемые с других направлений части — в основном с Таврического фронта, в связи с начавшейся после сдачи Геническа капитуляцией белорумын. В свою очередь, на крымский плацдарм белое командование переправляло все резервы, накопленные для весенней кампании, а также обратилось к англичанам с просьбой поддержать "усилия союзных демократическим странам сил не только на море, но и на суше". Британское командование на Чёрном море продолжало воздерживаться от участия английских частей в прямых боевых действиях, следуя инструкции Адмиралтейства, но получить разом крымский полуостров и занять Севастополь — было большим соблазном для желающих реванша за январское унижение английских офицеров, поэтому штаб Уэмисса сразу по получении отношения от Военного Совещания Армии Юга во второй декаде марта отправил запрос в штаб-квартиру.

Позднее майора Эдвардса, начальника штаба дислоцированной в тот момент на кавказском побережье 3-ей уэссекской бригады, обвиняли в последовавшем провале. Между тем с точки зрения грамотного и добросовестного исполнения своих обязанностей майор действовал верно. Находясь на передовых наблюдательных пунктах феодосийского плацдарма трое суток с 16 по 18 марта, не раз оказываясь под огнём, он составил достаточно полное впечатление о характере боёв и в своих рекомендациях о предлагаемой переброске английских частей на Керченский полуостров ставил своей целью только действительно эффективное использование войск.

Предельный накал ожесточения, постоянные контратаки, высокая подвижность и маневренность советских сил, умелое и грамотное применение артиллерийского огня, наличие привычно и постоянно действующих бронесил и авиации означали для прошедшего школу Западного фронта штабиста бесперспективность чисто пехотного наступления — для гарантированного прорыва такой обороны простое численное преимущество не имело особого значения. Для того, чтобы высадка британских сил имела смысл, эти силы должны были получить усиление артиллерийского парка и тыловых служб, а также необходимо было наконец переломить ход воздушного сражения и обеспечить превосходство в воздухе. Части британского экспедиционного корпуса, размещённые в Северном Причёрноморье, укомплектовывались из расчёта, что они не будут вступать в боестолкновения с противником, организованным выше дивизионного уровня, и поэтому имели облегчённый состав.

Свои выводы Эдвардс сообщил штабу 19 марта, а уже 20 марта приказом Уэмисса недостающее для десанта снаряжение и потребные части усиления начали собирать из сил гарнизона Галлиполи. К 25 марта конвой с первой очередью грузов и снаряжения должен был прийти в Новороссийск, к 29 марта все подготовления должны были быть завершены, и ранним утром 30 марта должна была начаться высадка в Феодосии 15-ти тысячного английского контингента и свыше 20-ти тысяч белых — преимущественно казаки конных корпусов Мамонтова и восстановленных эскадронов корпуса Шкуро — в совокупности почти 13 тысяч сабель..

С другой стороны фронта красное руководство также было весьма озабочено складывающейся ситуацией. 19 марта в Симферополе председателем Центрального Совета Крымской Республики Дмитрием Ульяновым было созвано совещание командования Чёрноморского флота, Феодосийского боевого участка — сосредоточенное в руках штаба Степанова — и руководителей основных городских Советов Крыма. Возможность военного поражения сил республики не могла быть исключена, поэтому людям, отвечающим за жизнь полуострова необходимо было подготовить план эвакуации гражданского населения — в те сроки, на которые могут обещать военные задержать врага, решить, как исключить переход в руки противника наиболее ценного оборудования и припасов, как спланировать действия транспорта, чтобы максимально ускорить эвакуацию и в то же время не позволить белым воспользоваться дорожной сетью. И все эти меры не должны были мешать переброске свежих резервов и военных материалов на Керченский полуостров, поскольку возможность поражения не означала его неизбежность, а скорее наоборот, необходимость предельного напряжения всех сил для отпора врагу.

Военная ситуация к началу третьей декады марта была очень тяжёлой. В борьбе с умелым и озлобленным врагом недавно созданные и имевшие недостаточную подготовку молодые советские части несли тяжёлые потери. Созданные вместо переведённых на Север бригад морской пехоты две бригады севастопольцев только недавно закончили формирование, керченская бригада даже не завершила его, средний возраст бойцов учебных батальонов феодосийской морской базы и морских рот, укрепивших состав волонтёрских частей Керченского фронта, составлял 18-19 лет. На 20 марта три бригады морской пехоты Керченского фронта насчитывали около 14,5 тысяч человек, за время боёв потери морской пехоты составили около 6 тысяч погибшими, заболевшими и ранеными. Примерно равную численность имело главное соединение красных сил Керченского фронта — красный Отдельный Конный корпус. За десять дней ожесточённых боёв корпус потерял около пяти тысяч человек, и несмотря на все усилия по поддержанию полной боеготовности, части драгун выдохлись. С 12 марта на помощь фронту перебрасывались из-под Перекопа пехотные части, сведённые в Перекопскую дивизию красных. Её стержнем был красный Феодосийский полк подпоручика Федько, усиленный артиллерийскими командами севастопольцев и евпаторийским и Степным(татарским конным) батальонами. В совокупности эти части насчитывали около 10,5 тысяч бойцов, к 20 марта передислокация дивизии была завершена и она прикрывала железнодорожное направление на Джанкой. Из-за постепенности ввода в бой подходящих подразделений потери дивизии были неоправданно высоки — за семь дней погибло или было ранено и выбыли из строя более 3,5 тысяч человек.

Наибольшие потери понесли сформированные из волонтёров рабочие полки — Азовский, Керченский и Симферопольский. Волонтёрам давали от трёх до пяти суток на боевую подготовку. Основой подготовки был "окопный" опыт выделенных из Конного корпуса или морской пехоты "старых" бойцов, передававших главные навыки умения убивать — постоянную настороженность, привычку прятаться и понимание необходимости держаться вместе, сплочённо. Усваивали эти уроки рабочие парни старательно, но для того, чтобы кровавый приём вошёл в сознание достаточно глубоко, не хватало времени. Чрезвычайно высокая самодисциплина рабочих батальонов исключала свойственную необученным войскам нестойкость — ополченцы, несмотря на невероятно высокие потери не бежали и не отступали — но в столкновении с офицерскими и казачьими частями волонтёрам было очень тяжело. К 19 марта в трёх полках, в которые были сведены все ополченческие отряды было около 5,5 тысяч человек — а со 2-го марта совокупные потери рабочих ополченцев превысили 12,5 тысяч.

Всего под Феодосией у красных было примерно 50 тысяч человек боевого состава, включая артиллерию, броню и авиацию. Противостоящая им белая группировка, по мнению штаба фронта, имела 35-40 тысяч штыков и сабель, примерное равенство в полевой артиллерии и пулемётах, уступая красным в тяжёлых калибрах, авиации — особенно бомбардировочной и бронесилах — у красных было два пусть скородельных, но эффективных бронепоезда и сформированный в начале марта на базе бронероты Конного корпуса бронедивизион — в основном лёгкие "скауты", взвод РБ-1, усиленный несколькими пушечными блиндированными грузовиками и рота разномастной бронетехники, в которую свели полтора десятка собранных отовсюду машин. Потери белых за период десантной операции оценивались как весьма серьёзные — в пределах 30-35 тысяч человек, из чего командованием фронта делался вывод, что без серьёзного пополнения враг в ближайшее время перейти в наступление не сможет.

Хотя потери противника красным командованием завышались — в действительности Армия Юга потеряла, учитывая части юнкеров и потери на морских коммуникациях — менее 25 тысяч человек, но в основном — неготовности белых к прорыву красных позиций до прибытия значительных подкреплений — советские штабисты были правы. А это значило, что подкрепления к белым прибыть не должны. Командующий флотом контр-адмирал Евдокимов молча встал — Черноморский флот получил свою задачу. То, что она равносильна смертному приговору для большинства боевых кораблей и их экипажей — на примере владивостокцев ничего не значило.

Ранним утром 23 марта, когда после спешной побудки корабли галлипольского конвоя стали выходить из акватории синопского порта, передовой эсминец наскочил на минную банку. Выход транспортов был остановлен, в голову конвоя поспешили тяжёлый крейсер с командующим эскадрой прикрытия и два лёгких крейсера, имеющие на борту средства разминирования. Через несколько минут после того, как лёгкие крейсера начали траление фарватера, появился чужой гидросамолёт-разведчик. Следом ухнули в небо столбы воды от упавших снарядов — всё ещё не видимая, советская эскадра открыла огонь. Командующий британским конвоем отдал единственно верный в такой ситуации приказ — поскольку идти вперёд для обнаружения противника означало идти на не непротраленное минное поле, а оставаться на месте — дать себя безнаказанно расстреливать наводимым гидропланом артиллеристам — вернуться в порт, поднять гидросамолёты синопской базы для поиска врага, когда враг будет обнаружен и утренний туман рассеется — выйти из защищённой береговыми батареями акватории и разминировать фарватер, после чего принять бой с противником — даже если красные привели к Синопу весь свой ржавый флот, Моро был уверен, что потопит эти лоханки — в конвое, кроме тяжёлого и линейного крейсеров, было четыре лёгких крейсера и девять эскадренных миноносцев. Ловушка захлопнулась.

Утренний туман скрыл не только минный заградитель, поставивший плавучую смерть на пути британских кораблей. Он также спрятал все звуки, которыми сопровождалось прибытие в порт почти тысячи человек на четырёх десятках грузовиках и пешими — Синопский красный морской батальон прекрасно справился с основной задачей морской пехоты — внезапным захватом портовых сооружений и прикрывающих морскую базу укреплений. На выставленных англичанами береговых батареях сменились комендоры, и принимая по радио установочные данные, начали поворачиваться стволы орудий. Без приказа адмирала Моро один за другим, еле слышно рыча в тумане моторами, отошли от причалов и взлетели курсом в море британские гидросамолёты — кроме одной полузатонувшей машины, из простреленной кабины которой бессильно свешивалась рука английского лётчика — единственного, успевшего добежать до своей машины, но уже не успевшего предупредить королевский флот. Задача, поставленная перед советским Черноморским флотом Центральным Советом Крымской республики была тяжела — но всё же выполнима.

Из Синопа удалось вырваться двум лёгким крейсерам и двум миноносцам. Корабль командующего эскортом потерял ход и был затоплен посреди рейда, линейный крейсер получил несколько пробоин в подводной части и полузатопленный, был интернирован в гавани. Вместе с ним турки интернировали ещё один лёгкий крейсер и эсминец. Позже подняли со дна два эсминца и лёгкий крейсер, затонувшие в гавани и на фарватере. Весь военный груз и перебрасываемую в Новороссийск английскую бригаду турецкие власти интернировали также — вместе с судами, на которых они перевозились. Кроме четырёх самых крупных транспортов, на которых ещё по ноябрьскому соглашению — выйти из Синопа при первой оказии — ушёл Синопский морской батальон.

Одним удачным ударом красные моряки сорвали подготавливаемые планы британского командования. Теперь у командующего британскими силами на Чёрном море просто не было выбора — он должен был вывести свои дредноуты в море и потопить русские корабли, прежде чем они успеют скрыться в севастопольских бухтах. Преимущество в скорости корабельного состава обеспечивало безусловный успех перехвата, а успех морского боя теперь не мог зависеть ни от предательства союзников, ни от подлости турок — теперь всё должна была решить мощь корабельных орудий, а в них британский адмирал был уверен. Да, сейчас в составе английского флота было лишь три линкора — повреждённый в январе авиационной торпедой ушёл на ремонт в Италию, ещё одну единицу линейного флота приходилось держать в Проливах, чтобы придать устойчивость тральному соединению, обеспечивающему безопасность судоходства от мин, выставляемых русскими рейдерами. Уэмисс собрал свой ордер в три колонны, возглавляемые линкорами, пустил вперёд по паре эсминцев с минными тралами — необходимость постоянно помнить о любимой привычке русских всюду расставлять свои проклятые мины доводила до чёрной меланхолии — решительно направился в район мыса Херсонес. Как бы ни прятались в море русские корабли — им всё равно придётся возвращаться либо в Севастополь, либо в Одессу — а поднятые с корабля-носителя гидросамолёты перекрывают все направления отхода для тяжёлых кораблей. Прорыв в Керчь был маловероятен — пролив забит минами, и пока его русские будут тралить, английский флот успеет вернуться.

То, что принимать бой в море означает верную гибель флота, командование черноморцев отлично понимало. Также было понятно, что к морским базам, чьи минные заграждения и аэродромные самолёты могут уравнять шансы флотов, Уэмисс советские корабли не пропустит. Надо было заставить британский флот принять сражение в условиях подготовленного побережья и отсутствия маневра, когда англичане не могли бы лишь ограничиться блокадой красного флота, заперев его в какой-либо бухте. И средство принудить британцев к такой неудобной атаке было. Замедлив ход и пропустив корабли Уэмисса перед собой, дождавшись, пока флотские сигнальщики сообщат, что английские линкоры стали на якорь на траверзе Ялты, Черноморский флот туманным утром 25 марта возник возле рейда Феодосии. Два патрулирующих порт английских эсминца не смогли противостоять пушкам броненосцев — один, полузатопленный, приткнулся на мель в метрах трёхстах от берега и после ещё десятка попаданий лёг на бок, второй вырвался из леса окружавших его разрывов в море, и дымя кроме работающих на пределе паровых машин разгорающимся на юте пожаром побежал на восток — как только вышел из поля помех, создаваемых радиомашинами красных кораблей, застрочил в эфире точками.

Огонь броненосцев советской эскадры прикрыл высадку десанта — бойцы Синопского батальона прорвались к причалам на транспортных судах. Береговая оборона Феодосии была организована белыми совершенно недостаточно — неся наибольший ущерб от действий красной авиации, в основном в порту размещали противосамолётные лёгкие орудия и зенитные пулемёты — 152-мм гаубицы и 180-мм орудия, доставленные для обороны порта, установили на позициях, противостоящих сухопутным батареям советских войск, для уменьшения чрезвычайно тяжёлого для белых неравенства в тяжёлых калибрах. Сейчас это решение стало губительным — точно зная расположение тяжёлых орудий белых, комендоры красных кораблей главным калибром разбили их позиции, в основном метясь по блиндажам расчётов и казармам. Артиллерия сопровождавших десантные суда миноносцев и лёгких крейсеров подавила немногочисленных защитников порта, не сумевших сделать более одного-двух выстрелов с размещённых на возвышениях зенитных пушек. Гарнизон города был достаточно многочисленен, но основные боевые силы находились на окраине, в казармах или на позициях, а в самом городе квартировали тыловые службы и высшие офицеры со своими штабами — подразделения, совершенно не приспособленные для отражения внезапной атаки. Под громадными султанами взлетающей земли, среди размётанных строений командиры офицерских частей собирали людей и пытались наметить план действий — из-за полной невозможности связаться между собой ввиду прекращения телефонной связи организовать действия даже хорошо сколоченных боевых сил получилось не сразу. Подавляющее воздействие противника вынудило большинство сохранивших выдержку белых командиров постараться вывести своих подчинённых из-под атаки. Некоторая — к чести белых войск — небольшая часть белых, поддалась растерянности и в панике бежала, но в целом оставили Феодосию белые быстро и по возможности организованно. За полчаса, практически не вступая в бой, синопцы очистили город от врага. Оттесняемые и преследуемые артиллерийским обстрелом, белые хлынули в направлении, где быстрее всего можно было оторваться от огня красных кораблей — на равнину. Таким образом, замысел красного командования, предусматривавший создание предпосылок для разгрома левой прибрежной позиции белого десанта, удалось реализовать.

Теперь занявших город морских пехотинцев и оборонявших Коктебель красных курсантов разделяла только скальная гряда, по гребню которой проходила главная линия обороны белых к западу от порта. Балка Двуякорной бухты, лежащей между Феодосией и Коктебелем, простреливалась орудиями с обеих сторон, и в ней появлялись только передовые дозоры. Сильная артиллерийская позиция красных, размещённая на столовой вершине Узун-Сырта, вместе с передовой базой самолётов, не позволила белым войскам пересечь овраги и ущелья долины в первые дни наступления. Подкреплённая с тыла тяжёлыми орудиями порта, позиция белых была достаточно устойчивой. После потери большей части сил, оборонявших мыс Илья и горную гряду к северу от него — эти роты были в казармах и домах на склонах Феодосии и под огнём красных кораблей достаточно беспорядочно отошли — на позиции оставался только один батальон свиридовцев, назначенных в этот день на дежурство, без поддержки артиллерии, имея только восемь станковых пулемётов и батарею бомбомётов. Атака с тыла на позиции белых началась как только на склоны феодосийской гряды вышли развёрнутые цепи морской пехоты.

Синопский морской батальон был необычным по численности и формированию подразделением. Оставленная в Синопе летом 1915 года для портовой службы морская рота разрослась к лету 1916, включив в себя военные службы порта — морскую пехоту постоянно привлекали для обеспечения всех работ, идущих в порту и постепенно вся деятельность порта легла на них. Преобразованная по сути, в военно-транспортное подразделение, эта часть в основном состояла из докеров, водителей и грузчиков. Ею командовали офицеры, распоряжающиеся значительным ремонтным парком, большим количеством грузовых автомобилей, портовой техникой — скорее предприятием, нежели военной частью. Возраставший на протяжении 1916 года поток грузов через Синоп — кроме увеличения численности русских войск в Турции, после занятия Проливов значительная часть военных грузов союзников для России направлялась через Средиземноморье в Новороссийск и Одессу — поэтому грузооборот синопского морского порта сильно вырос. Значительно выросла и численность синопского морского батальона, пополнялся он в первую очередь за счёт призываемых черноморских портовых рабочих — их особо выделяли уполномоченные от морского департамента, и если они давали согласие, без проволочек переводили в первую очередь в синопский батальон. Также специально среди инженеров-добровольцев, поступавших на военную службу, посланные из Синопа в командировки за пополнением командиры искали грамотных организаторов, желательно с опытом заводского производства — особенно было хорошо, если они могли собрать свою команду из толковых рабочих, которых тоже вытаскивали из военных частей — так удалось поставить в Синопе производство всего потребного для корабельного ремонта и эксплуатации весьма капризной автомеханики. Необходимость практически полной реконструкции основы жизни города — порта вела к постоянному вмешательству во все устоявшиеся и привычные отношения жителей Синопа. Последовательное разрешение всех возникающих вопросов — прокладка портовых коммуникаций, расширение припортовых улиц, строительство современных складских помещений и мастерских — ломало жизненный уклад множества горожан. Суета и беспорядок, без того более чем присущие восточному городу, усугублялись во много раз, угрожая сделать совершенно невозможным какой-либо упорядоченный образ действий. Хотя именно интервенты своими нововведениями стали причиной краха жизни для отчаявшихся людей, кроме них не к кому было пожаловаться — старая турецкая власть, и раньше не особо помогающая, сейчас полностью исчезла. Сотни людей бросались со своими бедами и требованиями к русскому начальству. Офицеры морского батальона — технократы, считающие технический прогресс социальной панацеей, а потому убеждённые в гуманном характере производимой перестройки всего организма порта на современный лад — согласно своим убеждениям, просто не могли позволить, чтобы реконструкция, превращающая неэффективное и архаичное в новое и безупречно действующее сопровождалась массами лишившихся крова и работы людей. Поэтому на батальон стало ложиться всё больше и больше задач по устройству всей городской жизни — начиная с пристраивания к работам в порту множества безработных, но не только — для нормального в понимании русских офицеров быта для местных работников надо было вести строительство школ для детей, установливать порядок на базарах и обеспечить безопасность горожан от грабежей и поборов. Нужно было учить турецкий язык и учитывать множество житейских нюансов быта чужого народа, чтобы не допустить озлобления и ненависти турок к русским реформаторам. Братское сотрудничество с желающими грамоты и обновления своей страны турками было единственной возможностью успеха. Перемены в жизни всей страны создали жгучую потребность в новом взгляде, даваемом знаниями и представлениями, принесёнными интервентами. В Синопе, благодаря этой массовой потребности, возникли первые в стране демократические обьединения, офицеры морской пехоты — люди преимущественно революционно-демократических взглядов — своей повседневной агитацией и помощью в том числе и с переводом социальной литературы на турецкий язык оказали решающее влияние на возникновение прогрессивных организаций Турции.

Огромную роль в становлении новых органов власти сыграло то, что в годы младотурецкой диктатуры Синоп, а вернее, Синопская крепость была местом заточения политических противников стамбульского "триумвирата". Только в конце 1913 года, после разгона парламента, в Синопской крепости были заключены более 300 бывших депутатов от оппозиционных партий и организаций, редакторы антиправительственных газет, многие из руководителей рабочих союзов. Позже часть из них была помещена в городе "под надзором", но казематы крепости не пустовали — к моменту занятия Синопа русским десантом в основных помещениях цитадели содержалось около тысячи узников. В Синопе оказались ссыльные столичные армяне, известные в Стамбуле адвокаты, врачи, деятели культуры, которых младотурецкое правительство собиралось позднее выслать в пустынные районы Ирака. Их помещали во "временных условиях" — разнообразных присторойках и бараках, где пребывание было ещё тяжелее "крепостного сидения" из-за отвратительного состояния убогих строений.

Политические арестанты, освобождённые от заключения русскими войсками, стали одними из первых организаторов жизни в новых условиях оккупации. Не все из них поддерживали русскую оккупацию, но из числа "левых" русская оккупационная администрация смогла получить достаточно усердных и самостоятельных помощников, вскоре полностью взявших в свои руки городское самоуправление. Вместе с переходом власти в руки "левых каторжан" в Синопе был воссоздан Учредительный комитет Турецкой социалистической партии. К весне 1918 года он обьединился с созданной благодаря помощи русских большевиков группой "За освобождение рабочих", обьединённая организация приняла название Социалистической Рабочей партии Турции. При её центральном комитете, находившемся в Синопе, был создан Военный отдел и "боевая организация" — партийная милиция, чьей задачей была охрана центральных органов партии и её печати. При оставлении Синопа советскими войсками "боевая организация" почти в полном составе ушла с ними: в составе батальона добавилась "особая интернациональная турецкая рота".

Помимо того, постоянно работающие в порту турецкие грузчики, возчики и разнорабочие вначале были организованы в постоянные бригады при батальоне, а позже, самые грамотные и тянущиеся к русским рабочим турецкие докеры были собраны в отдельную роту под командой выбранных ими и обученных морскими офицерами командиров. По мере роста авторитета морских пехотинцев среди жителей Синопа в батальон влилось, в его технические службы, а также в строевые роты, довольно большое количество демократически настроенных турок.

Сотрудничество между командованием батальона и теми из турок, что взяли на себя добросовестно тяжёлую и непрерывную работу налаживания городской жизни создало синопский энджумен — местное самоуправление, по постоянству взаимодействия неразрывно связанное с появившимися демократическими организациями, с одной стороны, и Синопским Советом — координационным центром всей деятельности русских в Синопе. Успех самостоятельной и осмысленной работы, выполняемой согласованно всем составом батальона и очевидная польза, приносимая от своих усилий для большинства горожан, давали личному составу синопцев такое необходимое чувство своей причастности к нужному и важному делу, увеличивали их веру в себя и в правоту своих убеждений.

К лету 1917 года батальон пополнился ещё и теми из солдат и офицеров русской Закавказской армии, которые сохраняли романтически-революционные взгляды, во-первых, и относились неприязненно к союзникам по "сердечному согласию", во-вторых. Среди закавказцев, в связи с особыми усилиями подбора людей для оккупационной армии таких набралось не очень много, но всё же больше полутысячи человек, и в отсутствии в Турции какой-либо иной российской или иностранной военной части, сохранявшей верность дорогим для русских демократов человеческим идеалам, они могли присоединиться только к синопцам.

В итоге, к ноябрю 1917 года, Синопский морской батальон насчитывал до трёх с половиной тысяч человек, сплочённых постоянной совместной работой, грамотных технически и в военном отношении — и при этом настроенных явно просоветски. Поддерживаемые наиболее активной частью турецкого населения и местной властью, синопцы стали практически "своими" и потому могли действовать партизанскими методами, как на собственной территории. После ноябрьской "романской авантюры" морские пехотинцы Синопа, хотя и покинули город, через многочисленных помощников и друзей по-прежнему фактически контролировали всю городскую жизнь.

За зиму 1917-1918 года батальон, выведя свои технические парки и запасы из города, на их основе активно участвовал в подготовке новых турецких войск. Совет Синопа, после переговоров посланцев Кемаль-паши с Симферопольским ревкомом, счёл, что новая армия Турции нацелена в первую очередь против интервентов-антантовцев. В целом администрация Анкары действительно стремилась избавиться от навязываемой правительствами стран Согласия кабалы. Турецкая же власть на местах, из числа поддерживающих Временное Военное командование, испытывая на себе постоянные унижения со стороны представителей сил Антанты, горячо союзников ненавидела. Синопский паша, один из офицеров-кемалистов, прилагал все усилия, чтобы при помощи морских пехотинцев как можно лучше подготовить и оснастить турецкий гарнизон. Многие из моряков-синопцев, и не только служившие в батальоне турки, стали командирами создаваемых частей. Гарнизон формировался из местных жителей — выдаваемое аскерам содержание было по меркам бедноты весьма значительным. Но кроме надежды получить гарантированную оплату, для туземных обитателей желание поквитаться с интервентами оставалось одной из главных причин массового притока в части гарнизона. Всё это происходило прямо на глазах у британской администрации созданной в синопском порту военной базы. Предпринятые англичанами попытки повлиять на синопского пашу окончились неудачно — в отсутствии опытных дипломатических работников прямолинейное давление бригадного генерала, командующего британской базой в Синопе, искусно парировалось многочисленными восточными уловками. Не усилили симпатии к Соединённому Королевству и запрещение английскими военными властями деятельности городских клубов, попытка поставить под прямое управление работу энджумена. Бесцеремонное вмешательство в жизнь горожан без какого-либо уважения и внимания к их нуждам, только ради собственных целей многократно усиливало эффект "красной" антиантантовской агитации.

При таком отношении турок к войскам интервентов, занимающим порт, совершенно не удивителен разгром, устроенный английскому конвою советским флотом. Хотя глава турецкой администрации заявил об интернировании оставшихся британских солдат и военных грузов, Синопский батальон смог пополнить свой арсенал из судовых грузов — да и сама транспортировка производилась на реквизированных кораблях. Большинство синопцев, временно служивших в турецких частях, погрузились на транспорты — но кроме них, с синопцами поплыло немало турок-волонтёров, желавших сражаться за Советскую власть и честный мир всех народов.

Ещё одним источником пополнения сил десанта стали команды кораблей. Командование Черноморским флотом не считало, что в предстоящем сражении с эскадрой Уэмисса тяжёлые корабли удастся сохранить, поэтому для уменьшения потерь все не задействованные в боевом расписании при ожидаемом ограниченном маневрировании эскадры матросы вошли в десантные команды. В первой и второй волне десанта за час на берег высадилось 4,5 тысячи бойцов, при пятидесяти станковых и около ста восьмидесяти ручных пулемётов, восьми батареях полковых (британских) орудий и трёх батареях миномётов (также британских). Практически одновременно с началом высадки десанта в Феодосии красные войска начали обстрелы и атаки по всему обводу оборонительных позиций, основные атакующие силы были сосредоточены вдоль дороги Джанкой-Керчь и для прорыва в поддержку десанта со стороны Коктебеля. Почти одновременно с завершением выгрузки последних частей моряков на феодосийские причалы оборонительная линия белых над Феодосией была занята и десантники соединились с основными силами Керченского фронта. Успех наступления основных сил "красных" обеспечило массированное применение резервов.

Под Феодосию с 20 марта начали переброску всех накопленных сил главного командования штаба советских войск. С декабря 1917 года создавались новые артиллерийские дивизионы и авиационные команды. К началу марта 1918 года резервы готовились для окончательного разгрома румын, после капитуляции румынских войск и высадки белых в Крыму вновь созданные части готовились прикрывать отступление красных войск за Перекоп: штаб Черноморского флота убедил Центральный штаб Красной армии задействовать все наличные силы в скоординированном ударе по плацдарму. Керченский фронт получил 16 дивизионов полевых орудий и три дивизиона железнодорожных тяжёлых артустановок. Боеприпасами удалось обеспечить из расчёта по два боекомплекта на орудие на позициях и полевых складах и пять комплектов на складах армейской группы. Для авиационной и автотехники завезли бензина по две-две с половиной заправки.

Этого было недостаточно для длительной оборонительной операции, но могло хватить для мощного кратковременного удара; в случае неуспеха наступления основная часть Керченского фронта должна была отойти на позиции Керченского полуострова и оборонять Керчь, остальные силы дожны были постепенным отходом обеспечить эвакуацию Крыма. Черноморский флот мог лишь на короткое время обеспечить изоляцию "белого" десанта от морских сил Британии, и если за это время не удалось бы нанести решительное поражение силам Армии Юга, дальнейшее удержание феодосийских позиций могло вылиться в стратегическое поражение. Артиллерийский и авиационный удар советских резервов утром 25 марта оказал решающее воздействие на оборону белых частей на направлениях прорыва — такой плотности огня, при эффективной его корректировке воздушными наблюдателями при весьма высокой точности офицерские батальоны не выдерживали. В разрушаемых артогнём траншеях и блиндажах просто не оставалось никого в живых. Контбатарейную борьбу артиллерия белых вести не смогла — полевые батареи оказались под чередующимися авианалётами, тяжёлая артиллерия, сосредоточенная возле порта и на побережье, захвачена или приведена к молчанию огнём красных кораблей. Примерно в то же время, когда советские части соединились с десантом в Феодосии, наступающие с востока и запада вдоль железной дороги ударные группировки красных сошлись, отрезав северную часть плацдарма белых. Железнодорожные блиндированные установки и подвижные автолетучки дали достаточно высокую скорость продвижения ударных кулаков, однако занявшая оборону по насыпи красная пехота не смогла создать достаточно плотное кольцо окружения, и это сорвало планы по дальнейшему рассечению белой группировки. Соединения красного Конного корпуса, начавшие выдвигаться к побережью Феодосийского залива от коридора прорыва, были остановлены ударом в спину. Командующий одним из отрезанных офицерских полков генерал-майор Дроздов успел сконцентрировать окружённые части и под прикрытием гибнущих от огня красой артиллерии арьегардов прорвал позиции советских механизированных сил по линии железной дороги. Намеченное рассечение оставшихся белых сил на западную, прижатую к предгорьям, и восточную, уничтожаемую на побережье группировки не удалось. Напротив, через два часа белые войска оставили и район Старого Крыма, сконцентрировавшись на небольшом пятачке побережья восточнее Феодосии и отражая удары с севера и востока, предпринимали яростные попытки вернуть контроль над портом и городом. К трём часам дня суммарные силы белых на плацдарме составляли не более двадцати пяти тысяч боеспособных, при примерно пяти тысячах раненых, была потеряна большая часть артиллерии, у оставшейся практически не было снарядов — основные склады были на захваченной территории или в порту, размещённые вдоль берега резервные хранилища подвергались обстрелу с кораблей, полевой артиллерией и авиацией, потеряна большая часть конского состава, в вязкой весенней грязи оставлено во время отхода основное число пулемётов. Оборона держалась лишь на железной стойкости офицерских цепей, штыковыми ударами останавливающих волны красных атак. Потери в людях составляли более 15 тысяч человек — погибшими или попавшими в плен. За пять часов боя феодосийская группировка белых истратила все запасы — людские и материальные — и была на грани краха. Особое отчаяние вызывало бездействие могущественного союзника, не спешившего на помощь. Радио белых не пробивалось сквозь ворожбу помех мощных красных броненосцев, и о планах спасения белым оставалось только гадать. Но через семь часов после начала красного нападения в море южнее железной стены Черноморского флота появился густой дым. Эскадра Уэмисса наконец была готова вступить в сражение.

Сообщение о начале красной атаки на Феодосию вызвало у британского командующего ощущение липкого бреда: русский флот вновь появился из ниоткуда и нанёс удар в самое болезненное место. Однако Уэмисс сумел сохранить выдержку и проявил железную волю и огромные организаторские способности для столь быстрого контрудара. Хотя наиболее быстроходные корабли из соединения Уэмисса действительно могли подойти в район Феодосии через три-три с половиной часа, появление всей эскадры через такой короткий срок было результатом проведения выдающихся по размаху и скоординированности подготовительных мероприятий. Для штаба британской эскадры было очевидно, что атака красным флотом Феодосии — ловушка, целью которой являются корабли королевского флота. Основными элементами этой западни должны были стать, по мнению Уэмисса, минные заграждения, исскуство устанавливать которое в самое короткое время и в самых неожиданных и неудобных местах русские уже не раз демонстрировали, и массированные воздушные налёты тяжёлых аэропланов, для которых равнинное побережье Юго-Западного Крыма предоставляет куда более удобный район действий, нежели горные отроги Южного Крыма.

За пару часов безумного напражения в порту Новороссийска три из имевшихся войсковых транспортов были переоборудованы в корабли-матки для гидросамолётов. Были подготовлены резервные боновые заграждения для защиты от возможной (весьма возможной! по мнению штаба британской эскадры) подводной угрозы, собраны имеющиеся и изготовлены на скорую руку новые минные тралы, сконцентрирована и погружена вся пригодная к полётам с воды авиатехника, включая ранее переоборудованные по инициативе офицеров штаба в гидросамолёты шесть истребителей "Сопвич-беби". Переоборудование тральных кораблей производилось в порту и отчасти, во время перехода. С трёх часов дня основные силы британского флота в Северном Причерноморье начали штурм позиции красного Черноморского флота в Феодосийской бухте.

К ночи оба броненосца красных сели на дно — малые глубины феодосийского рейда не дали им полностью погрузиться в воду. На замершем практически на ровном киле "Вольном гражданине" за ночь усилиями оставшейся на борту команды сумели восстановить возвышенную носовую башню, дальномерный пост и организовать механическую подачу из временных снарядных погребов. Погиб также один из советских крейсеров и эсминец. Четыре эсминца и лёгкий крейсер прорвались в Керчь. Эсминец "Бдящий" загнали в Двуякорную бухту, под защиту орудий Узун-Сырта и минных банок. Красная авиация проявила себя слабо — из-за задержки в появлении кораблей Уэмисса, тяжёлые бомбардировщики, действительно готовившиеся оперировать против британского флота, израсходовали топливо в повторных налётах на упорно сопротивляющиеся позиции добровольцев. Организовав экстренный подвоз горючего, штаб авиации Керченского фронта к семи вечера провёл одну массовую воздушную атаку на британские корабли, но к тому моменту исход артиллерийского сражения был уже ясен, настоящего массирования удара достичь не удалось — в нём участвовало не более двадцати пяти экипажей четырёхмоторников, прикрытых полутора десятками разведчиков и истребителей фронта. Гидроавиация Антанты, всё это время ожидавшая красного налёта, поднялась разом и действовала решительно и азартно. Шесть тяжёлых самолётов и около десятка одномоторных было потеряно. "Муромцы", даже под яростными атаками и обстрелом, не свернули с боевого курса и сбросили свои бомбы, но вынужденные уклоняться и менять высотные эшелоны — неточно. Противнику практически не было нанесено никакого ущерба. Огнём бортовых стрелков и ударами истребителей удалось сбить или повредить десяток английских самолётов. Но эта неудавшаяся атака была скоординирована по времени с ударом-прорывом лёгких сил Черноморского флота и позволила большей их части вырваться из огненного мешка.

Несмотря на несомненный успех, положение сил Антанты и белых добровольцев осталось трудным — до ночи английские транспорты не успели начать переброску подкреплений на плацдарм, поэтому штурм Феодосии пришлось отложить на утро. Кроме того, необходимо было вновь организовывать охрану транспортных конвоев и усилить патрулирование Керченского пролива — ушедшие в Керчь эсминцы определённо не собирались отстаиваться на рейде. Артогонь кораблей черноморцев не потопил ни одного британского судна. Единственная потеря за день — эсминец — результат минного подрыва. Английский адмирал полностью использовал превосходство в численности и маневре — циркулирующие корабли эскадры поочерёдно вели огонь по броненосцам Советов, ответный огонь не успевал нанести существенный вред, а советские корабли находились под непрерывным огневым воздействием. Только нежеланием Уэмисса нести потери можно обьяснить столь долгое время, понадобившееся на потопление старых броненосцев — эскадра вела огонь с наибольшего удаления, корректировка огня осуществлялась благодаря постоянно летающим гидросамолётам. Кроме того, черноморцы продемонстрировали завидную точность, добиваясь накрытия зачастую с третьего-четвёртого залпа. Вплоть до подавления главного калибра красных кораблей дредноуты Уэмисса не подходили к побережью ближе чем на десять миль.

Осторожность британцев не позволила начать подвоз подкреплений и материалов на плацдарм до начала тёмного времени. Ночью стали переправлять самые неотложные грузы и вывозить раненых, используя гребные шлюпки и корабельные катера к временным причалам. Красное командование предприняло попытки затруднить снабжение врага. С закрытых позиций принялись обстреливать районы причалов советские батареи. Их огонь, первоначально только беспокоящий, со временем усилился и стал губительным. Особую роль в нанесении ущерба белым частям и практическом срыве ночных перевозок сыграли ночные вылеты красной авиации.

Ведение огня с закрытых позиций без ориентиров было бестолковым: вражеские пристани надо было обозначить, хотя бы подсветить. Но от зажигательных снарядов на песке толку мало — а что ещё может гореть? Один из разведчиков-авиаторов, Родион Веретенников, решился слетать на разведку — площадку для посадки осветили сильными электрическими фонарями, за насыпью железной дороги, скрывающей от наблюдения с моря. На место стрелка-наблюдателя в своём "Вуазене-Анатра" Родион приспособил кассету зажигательных бомб, зашёл со стороны моря. Причалы сигнальщики белых обозначали направленным светом для своих транспортов. На эти сигналы Веретенников вывел машину и сбросил бомбы. Пристань не загорелась, занявшийся штабель зарядных ящиков потушили землёй, но красные артиллеристы успели взять ориентиры, и разгрузку баркаса пришлось прекратить, поспешно уходя от вспышек взрывов. Воодушевлённые удачей воздушного поиска, пилоты-разведчики повторили налёт. Малое расстояние до цели — три-четыре километра облегчало задачу.

Шесть одноместных и двухместных самолётов участвовали во втором вылете. Несколько сбросов были особенно удачными, загорелись бочки с бензином и патронные цинки, горели какие-то деревянные сооружения — артиллерийские батареи оживились по хорошо обозначенным целям. Почти сразу после возвращения стали готовить новый налёт — повреждений машин не было, только при посадке один из "Фарманов" подломил стойку шасси. Теперь в атаке приняли участие и тяжёлые бомбардировщики — два лучших экипажа поднялись в воздух после полутора дюжин разведчиков, и, подойдя к уже освещённым пожарами и разрывами береговой линии, сбросили свои "кассеты".

Под утро последовал последний налёт — число одномоторных самолётов участвовавших в вылете, не выросло, зато тяжёлая авиация задействовала все наличные исправные машины — пять четвёрок четырёхмоторников последовательно обработали причальные пирсы. Эта атака стала наиболее скоординированной и организованной — каждое звено "Муромцев" следовало за специально выделенными одномоторными разведчиками. Лёгкие самолёты могли лететь ближе к земле, определяясь по наземным ориентирам, вдобавок артиллеристы давали пристрелочные выстрелы зажигательными снарядами по заранее оговорённым координатам.

Последний налёт стал наиболее тяжёлым по нанесённым потерям — совместно с артналётом, в котором приняли участие практически все без исключения орудия советского Керченского фронта. Этот удар уничтожил доставленные на баркасах и ещё не убранные в укрытия припасы. Ночная погрузка дала менее половины нужного прижатым к морю частям белых. Офицеры не получили необходимого количества снарядов к уцелевшим орудиям, пулемёты имели по две-три ленты. На стрелков приходилось и того меньше — к утру в ротах было по обойме на винтовку. Добровольцам оставалось рассчитывать только на штык. Доставленного продовольствия еле-еле хватило на раздачу сухого пайка, остро не хватало питьевой воды — её доставка по морю была слишком сложна, а имеющихся колодцев было недостаточно. Санитарный персонал сбивался с ног — раненые лежали вповалку на земле, не укрытые, ожидая очереди на эвакуацию, не было не только медикаментов — даже бинтов. Состояние белого десанта оставалось катастрофическим. Но отчаянье только добавляло решимости обороняющимся.

Всю ночь крейсера британцев пытались помешать "красным" орудиям безнаказанно убивать добровольцев — но не имея возможности из-за мелководья приблизиться к берегу и не видя врага, находящегося за сопками и склонами балок, сделать ничего не смогли. За ночное время артиллерия советских войск заняла позиции вокруг белого пятачка и закопалась — пушки британских кораблей не могли её теперь полностью подавить. Единственное место, где с рейда тяжёлые дредноуты могли успешно поддерживать десант — феодосийский порт — всё ещё был перегорожен минными заграждениями и защищён батареей мыса Ильи и Маячного, за ночь существенно усиленными.

К утру 26 марта командование белых частей на плацдарме и британское командование согласовали действия при штурме Феодосии. Невзирая на недостаток боепитания, который за ночь не удалось восполнить, отборные части белых должны были занять город под прикрытием разминировавших рейд тяжёлых кораблей. Британская гидроавиация должна была сыграть важную роль: кроме разведки и защиты кораблей от бомбардировщиков авиация должна была выявить и подавить береговые батареи.

В течение всего дня англо-белогвардейские силы пытались выполнить свой замысел, но к 9 часам вечера вынуждены были остановить штурм. Основную роль в срыве планов союзников сыграли моряки и морская пехота. Артиллеристы "Вольного гражданина" сумели, подпустив врага вплотную, внезапным огнём уничтожить один из эсминцев-тральщиков и повредить два других. Прежде чем орудия главного калибра британских линкоров положили корпус старого броненосца на бок, моряки-черноморцы повредили тяжёлый крейсер и один из дредноутов Уэмисса. Задержав выдвижение сил британской эскадры, моряки позволили синопцам без угрозы со стороны моря отбить первый, самый серьёзный натиск офицерских рот. Упорство проявили и советские авиаторы, раз за разом атакуя разведывательные и бомбардировочные гидропланы англичан. Оборона Феодосии дорого обошлась защищавшим её красным частям, но продолжительное сражение за город свело на нет угрозу Крыму. Продолжая силами морской пехоты и линейных частей Красной армии блокировать белый десант, советское командование начало готовить решительное наступление против Армии Юга на Кавказе. К началу апреля положение сил Антанты и их союзников в черноморском бассейне резко ухудшилось.

Поводом для кризиса британских сил в Чёрном море стал демарш британского контр-адмирала. Интернирование в Синопе турецкими властями британских кораблей с подкреплениями и необходимыми средствами для высадки бросало тень на его репутацию. Убедившись, что без существенных подкреплений исправить положение под Феодосией не удастся, Уэмисс счёл необходимым в кратчайший срок получить подготовленные силы, причём без помощи английской пехоты переломить ход боёв полагал невозможным, "так как воля к победе мужественных русских союзников была сломлена огромными потерями в длительных сражениях". Восстановить покачнувшийся авторитет британской мощи, добиться должной почтительности со стороны слишком многого себе позволивших месных царьков и вызволить попавшие в нелепое положение английские войска, которые смогут в кратчайший срок одержать победу в затянувшемся противостоянии на Керченском полуострове — вот те соображения, которыми руководствовался английский адмирал, ранним утром 27 марта подходя к синопскому рейду на борту своего линкора.

Уэмисс вновь был вынужден разбить свою эскадру на три выполнявших разные задания части: поставив во главе каждой по линейному кораблю, одну из частей он оставил поддерживать белых десантников под Феодосией, другая блокировала Керченский пролив и боролась с лёгкими силами черноморцев, флагман флота и поддерживающая его эскадра направлялась в Синоп за задержанными кораблями. В ультиматуме, переданном паше Синопа, британский парламентёр заявил, что требует немедленной и безоговорочной выдачи всех захваченных незаконно британских кораблей и британских подданных, открытия рейда и полного сотрудничества с союзной администрацией "по праву единственного флота в Чёрном море, способного подтвердить свои требования силой оружия". После гибели основных кораблей русского Чёрного флота Уэмисс был уверен, что флота, способного оказать сколь либо значимое противодействие английским кораблям, в Чёрном море больше нет. Он ошибался. Такой флот был. И это был подводный флот.

Второстепенность событий на Востоке по сравнению с вызванным смертельной угрозой единством на Западном фронте развалила на черноморском театре военных действий непрочное Согласие. Французское командование, действуя сепаратно, вывело к концу марта из Чёрного моря и Проливов все подчиняющиеся ему части, включая румыские войска и сербские батальоны, перебросив их либо под Париж, или в Левант. Английское командование действовало на свой страх и риск и могло полагаться лишь на собственные ресурсы. Стягивание британских сил для удара по Крыму оголило позиции Антанты на галлипольском полуострове. Забрав оттуда почти все английские подразделения, Уэмисс оставил оборону Дарданелл на малочисленный греческий контингент, практически лишив его авиационной поддержки и полевой артиллерии. Между тем, кроме главного противника английского господства над Чёрным морем — Советской Федерации — британским интересам противостояли и другие державы. Штаб Уэмисса, слишком занятый текущим боевым столкновением, пропустил мимо своего внимания активизацию морских сил Центральных стран и передвижение войск турецкого правительства в направлении Проливов.

Болгарский военно-морской флот до начала Великой войны действительно имел незначительную боевую ценность и предназначался лишь для обороны болгарских портов на Черном море. Корабли береговой охраны и флотилия миноносок не представляли никакой угрозы для русского Черноморского флота, поэтому русский морской штаб не предпринял активных действий по уничтожению военно-морских баз болгар, ограничившись небольшими минными постановками. Полная сохранность портовых сооружений Варны сыграла важнейшую роль в замысле германского морского штаба, стремившегося воспользоваться недооценкой русским командованием противника. Планируя подводную войну против Англии, Германия хотела максимально расширить её масштабы, по возможности перенести действия подлодок в другие моря. После поражения Османской империи и занятия Проливов силами Антанты последним средством, способным перерезать важнейшие коммуникации союзников в Чёрном море оставался болгарский флот — и единственным способом, позволявшим выполнить такую задачу для флота слабой балканской страны было широкое использование подводных лодок. Очевидно, что постоить сколь либо существенные подводные силы в обозримый срок Болгария сама не в состоянии — но ещё в ходе русско-японской войны на Дальний Восток с Балтики перевозили малые подлодки. В своё время этот факт был отмечен германскими военными наблюдателями, скурпулёзно проанализирован — и был использован в программе создания подводного флота для Болгарии.

Германский флот выделил для обучения болгарских экипажей четыре малых подводных судна, доставленных по железной дороге. Позже прибыло ещё два кораблика. На этих судах шло спешное обучение экипажей строящихся "больших" подводных лодок. В течение 1916 года на верфях Варны были заложены и построены по германским проектам и из германских материалов восемь подлодок океанского класса. Для ускорения строительства германская промышленность применила "блочный" метод — наиболее важные и ответственные механизмы монтировались в готовых отсеках, что исключало ошибки при сборке малоквалифицированными рабочими в Болгарии; "блоки" перевозились по железной дороге целиком, а на верфях Варны соединялись с остальным корпусом и другими "блоками". Германский штаб рассчитывал, что к лету 1917 года, когда Германия одержит решительную победу на Западном фронте, болгарская подводная мощь окажется достаточной, чтобы отрезать Боспор и позволить болгарским войскам занять Стамбул и черноморские проливы без угрозы со стороны русского Черноморского флота.

Неудачи Германии на Западе и потрясающие перемены на Востоке сделали вопрос борьбы против сил Антанты в Чёрном море для германского генштаба неактуальным. Рейх свернул кораблестроительную программу для Болгарии и отозвал своих специалистов, обучавших болгарских моряков. Всего за 1916 — первую половину 1917 года флот Болгарии получил пять малых (учебных) подводных судна(одна подлодка была потеряна во время учебного выхода), и десять "больших" подлодок. Ещё две заложенных, но не достроенных подводных лодки были введены в строй во второй половине 1917 благодаря помощи моряков Австро-Венгрии. Командование сил Антанты оставалось в полном неведении о присутствии вражеских подводных лодок в портах Болгарии — как и раньше командование русского флота, союзники не придавали болгарам никакого значения.

Положение Болгарии в Центральном Союзе было двойственным — с одной стороны, болгарское правительство желало расквитаться со своими балканскими "друзьями" за позор "Салоникского сиденья", особенно же болгарская гордость была уязвлена британским высокомерием, но с другой стороны, война против России вызывала смятение и недовольство в народе. Неудачи Четверного Союза и военные тяготы, длящиеся уже третий год, порождали глухое вначале, а затем всё более откровенное брожение, антиправительственные шепотки и разговоры стали сменяться уже дерзкими выходками и откровенным неповиновением. Возвращение летом 1917 года солдат с Восточного фронта и заключение мира с Россией немного облегчило положение внутри страны, но не прекратило вообще антиправительственное движение. Пример выхода из войны, поданный Россией, для болгарских патриотов стал образцом. "Закончить войну, с царём или без царя!" Вновь возродились надежды на болгаро-русский союз. Интервенция Антанты против Советской Федерации стала болезненным ударом для национального чувства болгар. Желание британского правительства, не считаясь ни с кем, добиться гегемонии в Чёрном море, угрожало болгарам в ближайшем времени — после утверждения английского владычества в Северном Причерноморье — вторжением, вновь напоминало о истинных виновниках Второй Балканской войны — на наглядном примере натравливания на Советы малых, принуждаемых англичанами народах и означало установление чужеземного гнёта над страной.

Для народа, пережившего четыре века порабощения, новая угроза иноземного владычества представлялась тяжким, ненавистным кошмаром. Правительство Болгарии, раздираемое борьбой дворцовых партий не участвовало больше в действительном управлении страной, которое взяли в свои руки военные круги, увлечённые охватившим большую часть армии желанием дать отпор англичанам. Требуя уважать провозглашённый султаном нейтралитет Турции, болгарские войска оказали военный нажим на султанскую администрацию, а через неё — на представителей Антанты и добились отказа от расширения присутствия союзников в Проливах. В первую очередь — гарантировали сохранение за турецким правительством контроля над Боспором. Но британский военный флот по-прежнему свободно проходил в Чёрное море, угроза британского владычества над Чёрным морем сохранялась и болгарская армия не могла ничем ей более воспрепятствовать. Захват европейской части Турции и блокада Проливов потребовала бы больших сил, чем было у болгарского командования, учитывая необходимость удерживать балканский фронт против обьединённых сил Греции, Италии и остатков армии Сербии. Воевать ещё против англо-французского экспедиционного корпуса, притом что турецкие части присоединятся в таком случае к интервентам, болгарская армия уже не могла. В обстановке взаимных уверений в самых лучших и гуманнейших намерениях, в постоянных заверениях о уважении всех законных прав турецкого народа и его желания мира и неявных угроз ни англо-французкий альянс, ни Центральные державы не могли предпринять никаких решительных действий. Нарушение сложившегося равновесия полностью изменило весь политический пейзаж этой части мира. Нарушили его болгарские моряки.

Молодёжь, по преимуществу составлявшая экипажи крейсерских подводных лодок, большого морского опыта не имела, а боевого — тем паче, но неудачные действия сначала итальянского флота у берегов Крыма в октябре-ноябре, а позже — и соединённого флота Антанты в Черноморье позволили преодолеть как временные сложности с организацией боевой работы, так и сопротивление консервативной части военного руководства, не верящей в возможность нанесения врагу заметного ущерба "подводными гробами", а потому считающими, что война на море не может быть выиграна действиями подводных лодок. Заметно повлияло на усиление позиции моряков то преувеличение роли минно-торпедных атак и в особенности подлодок, какое было дано в прессе союзных стран успеху советских действий против эскадр Антанты.

С конца ноября большие подлодки ВМС Болгарии стали выполнять минные(сплавные) постановки в Боспоре, что привело к гибели на минах нескольких транспортов и отзыву для патрулирования Боспора крупного соединения флота — английские адмиралы полагали, что минные ловушки — результат рейдерства надводных судов Чёрноморского флота, которые вполне могли сопровождаться тяжёлыми кораблями. Подводные лодки в расчёт не принимались — дальности действия тех аппаратов, которые были на вооружении у русского, а теперь советского флота для самостоятельного плавания до Проливов было не достаточно — и англичане, пристально следившие за оснащением флотов своих союзников, прекрасно это знали. Отсутствие мер по защите от нападения подлодок английских кораблей повлияло на готовность болгарского Генштаба оказать силовую поддержку нейтралистскому правительству Кемаля при первом же удобном случае. В случае успешного захвата кемалистами европейской стороны Проливов можно было рассчитывать и на нейтрализацию всего бассейна Чёрного моря, что чрезвычайно улучшало позиции Болгарии на переговорах с правительствами стран Антанты. К марту 1918 года между штабом ВМФ Болгарии и Отдельным командованием сил Временной турецкой администрации в Коджаэли и Пашаэли — вилайэтах, примыкающих к Боспору — была согласована операция, в ходе которой переброска основных сил кемалистов на западный берег Боспора и занятие Стамбула прикрываются от действий британского флота подлодками болгар.

"Синопский инцидент", закончившийся разгромом города тяжёлыми орудиями английской эскадры, позволил правительству Анкары покончить с теми остатками султанской администрации, которые сохранялись под эгидой союзников и предпринять решительные шаги в захвате контроля над Боспором и Дарданеллами. Поддержанное силами кемалистов выступление частей стамбульского гарнизона закончилось арестом наиболее одиозных деятелей султанского правительства и бегством самого султана на французском пароходе. Кемалисты и перешедшие на их сторону части султанского правительства без затруднений заняли береговые батареи Боспора, включая новейшую батарею 420-мм, размещённую в Румелифенери.

Кемаль-паша обьявляет о запрете прохода через пролив для военных судов всех воюющих стран: "Мы сможем защитить нашу независимость, наш нейтралитет силой. Обстрел Синопа не повторится!" Под защитой береговой артиллерии Боспора войска кемалистов переправляются для штурма греческих позиций на галлипольском полуострове — провозглашённое в Анкаре правительство национального возрождения 2 апреля потребовало эвакуации всех сил интервентов с турецкой территории. Уэмисс, осознав, насколько он ослабил оборону Галлиполи и понимая, что без поддержки британского флота немногочисленные и слабовооружённые греческие силы не удержат позиции, подготавливает удар по турецким силам в Боспоре, собираясь прорвать турецкую оборону одновременно со стороны Чёрного и Мраморного морей. В поединке с береговыми батареями турок англичане рассчитывают на больший вес залпа своей эскадры и лучшую подготовку артиллеристов.

В ходе сражения 5 апреля неожиданная торпедная атака авангарда и арьегарда черноморского отряда британских кораблей не наносит катастрофического ущерба — от торпед погибает эсминец и лёгкий крейсер, ещё один торпедированный эсминец остаётся на плаву, попадание торпеды в линейный корабль приводит лишь к небольшому уменьшению хода, несущественному в условиях боя на узком фарватере — но воздействие этой атаки на план англичан оказывается фатальным. Передовые эсминцы, которые должны были обеспечить траление фарватера, вынуждены перестроиться в противолодочный ордер, чтобы не позволить вражеским субмаринам повторно торпедировать тяжёлые корабли. Не сумев из-за этого протралить минные заграждения, британский флот вынужден проходить на траверзе береговых батарей не сплочённой группой, а следуя по одному через узкий проход в минном поле, что приводит к тяжёлым последствиям — главный рубеж обороны турок не удаётся подавить, огонь артиллерии топит линейный крейсер и несколько меньших судов англичан. Прорыв через Боспор основных сил британского флота сорван.

6 апреля начинается наступление турецких войск на перешейке, отделяющем Галлипольский полуостров от материка, в этот же день прорваны первая и вторая линия обороны, турецкие войска неожиданно высаживают с малых судов десант в тылу обороняющихся на третьей линии у Балайира греческих отрядов, что окончательно обрушивает фронт. Части греческой армии беспорядочно отступают, сил для их подкрепления командование союзников в Эгейском море не имеет — все резервы проглочены черноморскими операциями британского флота либо левантийскими — французского командования. 10 апреля остатки греческого гарнизона Галлиполи капитулируют. Через неделю, 18 апреля представители британского правительства заключают сепаратное соглашение с правительством Кемаля об эвакуации всех британских сил с турецкой территории и из бассейна Чёрного моря — события в Северном море и на парижском направлении требуют сосредоточения всех сил Империи.

Хотя в соглашении права иракского королевства на самостоятельное существование не оспариваются, линией разграничения ответственности признаётся течение Евфрата до линии параллели 36 градусов сев. широты, что означает турецкий контроль над нефтеносными районами Мосула и Киркука. Эвакуацию британцев из Черноморья подхлёстывают неудачи белогвардейского движения, в первой половине апреля потерявшего Таманский полуостров и стоящего теперь на грани разгрома. "Если мы не поторопимся уйти из этой ловушки, — замечает один из британских политиков, — то нам придётся принять на себя ответственность за всех не желающих оставаться в красной России и организовывать их эвакуацию, что потребует от Империи усилий, которые мы должны сейчас сосредоточить на более важных направлениях."

Вывод английских сил из Чёрного и Мраморного морей означал тяжёлый удар по британскому престижу. Ответственным за него стал командующий британскими экспедиционными силами. В конце апреля 1918 года Росслин Эрскин Уэмисс уходит в отставку. Впоследствии он становится известным теоретиком применения авиации на флоте, одним из основоположников стратегии и тактики авианосцев, но на родине его работам придавалось весьма скромное значение, во многом благодаря его репутации. Во втором мировом конфликте Англия тяжело заплатила за своё нежелание учиться на собственных поражениях.

Вечером 2 апреля 1-ый конно-стрелковый корпус Красной армии начинает Таманскую десантную операцию. Её цель — вынудить белое командование отвлечь силы с Керченского полуострова, прехватить инициативу и создать предпосылки для полного разгрома Армии Юга. Контрдесантные меры белыми не принимались, штаб Конного корпуса в ходе мартовских боёв получил большой опыт организации десантных действий, поэтому высадка производится массированно, во втором эшелоне перебрасывается бронедивизион и автотранспортные части, обеспечивающие прорыв спешно отрытых "добровольцами" траншей, широко применяется опыт феодосийского белого десанта — мобильные группы самокатчиков и мотоциклистов с тяжёлым стрелковым вооружением. Благодаря внезапности и хорошей организованности красных сил, восстановивший за неделю передышки силы Конный корпус уверенно наступает, сминая слабое сопротивление неподготовленного противника и 10 апреля подходит к Новороссийску. Белые части, оставив позиции в низовьях Кубани, откатываются к перевалам. 11 апреля силы десанта соединяются с преследующими отходящих белых войсками Кавказского фронта.

Уменьшение британского присутствия в Чёрном море приводит к ухудшению и без того недостаточного снабжения феодосийского плацдарма. Начиная со 2 апреля советские эсминцы наносят удары по транспортным судам во время их перехода к крымскому побережью, а после 10 апреля — и по стоящим на феодосийском рейде. Основные силы красной авиации до 10-12 апреля поддерживают десант на Тамани, поэтому воздушные удары по транспортам успешно отражаются феодосийской группировкой гидросамолётов, базирующихся на британских кораблях-матках. После 10 апреля британские гидросамолёты отозваны в распоряжение главных сил Уэмисса, а красная авиация, напротив, возвращается на крымские аэродромы базирования и вместе с лёгкими силами Чёрноморского флота, наращивает усилия по блокаде побережья. Военное руководство белых сил 15 апреля принимает решение об эвакуации сил из Крыма, считая необходимым переход к обороне, "вплоть до момента, когда наши доблесный союзники преодолеют временные трудности, вызванные наступлением кровавых орд безумного кайзера и предательством вероломных турок."

Начавшаяся 16 апреля эвакуация проходит крайне тяжело, только в ночь с 17 на 18 апреля удаётся вывезти большую часть подготовленных к эвакуации сил, в остальные ночи эвакуация срывается огнём артиллерии и всё более решительными действиями советских кораблей и авиации. 21 апреля пятитысячные остатки феодосийской группировки белых, на протяжении всей последней недели лишённые воды, пищи и не имеющие боеприпасов, складывают оружие. Ликвидация феодосийского десанта становится прологом окончательного поражения сил контрреволюции на Юге. Инициатива в боевых действиях полностью переходит к советским войскам.

Причиной, по которой британской правительство оказалось от поддержки своих сил в Чёрном и Баренцевом море были успешные действия германского флота и армии. С середины марта немецкие цеппелины усилили активность в Северном море. Решив некоторые технические проблемы, вызванные подвеской аэроплана к дирижаблям, германские воздушные рейдеры нанесли значительные потери английским патрульным дирижаблям и обеспечили своим морским набеговым силам безнаказанность. Военные корабли Германии совершили ряд нападений на суда союзников и приморские города Англии. Самым заметным стал перехват транспортного конвоя четыремя германскими крейсерами вблизи Ла-Манша 10 марта 1918 года.

Командующий английским флотом адмирал Джеллико осознавал, что повторение Ютландского сражения, когда англичане не сумели утвердить своё превосходство в море — недопустимо. Вопреки своей осторожности, он соглашается на более рискованный план действий Гранд Флит — разделить основные силы на две примерно равные части на флангах передовых отрядов, ведущих поиск засадной позиции германского флота, который должен напасть на преследующие германские лёгкие силы крейсера. Идущие по флангам линейные дивизии сумеют пересечь курс основного ядра германского флота при отходе. Даже если первоначально в бой вступит лишь одна половина английской эскадры, вторая успеет вмешаться в сражение прежде, чем сдерживающие противника корабли получат тяжёлые повреждения. План опирался на уверенность в том, что германские флотоводцы не осмелятся на генеральное сражение со всем Гранд Флитом и будут прорываться к своим базам.

Германский флот между тем как раз собирался дать британскому флоту генеральное сражение. Кроме политических причин, требующих победы на море для подавления нарастающих антивоенных настроений в обществе и в войсках, существовали причины психологического порядка. На Балтике, на Тихом океане, на Чёрном море — русский флот продемонстрировал всему миру образцы умелого и самоотверженного противодействия слабейшей морской группировки намного превосходящим силам врага, везде добиваясь побед, производивших неизгладимое впечатление, особенно на фоне нерешительного характера действий основных флотов мира. Даже высшее командование Германии было недовольно пассивной тактикой своего флота. Это настроение, подкреплённое сменой верхушки командования флота, снятой за нерешительность, означало, что в назревающем генеральном столкновении флотов германцы будут действовать агрессивно. "Никакое превосходство англичан не оправдывает бегства!"

Кроме того, на немецком флоте ощущается всё усиливающаяся агитация "красных". Советская Россия подаёт весьма заманчивый пример выхода из войны, многие матросы готовы последовать примеру кронштадцев и развернуть орудия на свои собственные штабы. Решительное сражение необходимо, чтобы восстановить воинственный тевтонский дух и развеять миазмы социалистической пропаганды. "Пока флот ещё боеспособен, необходимо вывести его в море, чтобы свежий ветер выдул пораженческие настроения!"

Маневры флотов Германии и Англии днём 15 апреля привели к десятичасовому бою, в целом завершившемуся победой германского флота. После столкновения передового отряда немецких крейсеров с преследующими группами англичан, германский флот пошёл резко на север — где разведывательные дирижабли заметили дымы большой группы кораблей. Германцы ожидали встретить все силы британцев, а встретили лишь половину Гранд Флита, возглавленную Джеллико и идущую на юго-восток, преследуя отходящие, как ожидалось, германские корабли. Пока линкоры Джеллико сражались со всеми линейными кораблями германского флота, вторая половина английского флота ещё продолжала движение на зюйд-ост-ост, продолжая следовать замыслу окружения противника.

В целом в прямом столкновении командующие британским флотом проявили меньше решительности и готовности добиться победы. После гибели флагмана Джеллико принявший командование над Северной группой флота адмирал Карден скомандовал отход, рассчитывая, что германские силы не отважатся преследовать английские корабли и можно будет, восстановив управляемость соединения и скоординировав действия с Южной группой, зажать германские силы и разгромить их превосходящими силами. Германские дредноуты преследовали отходящие силы Кардена, окончательно расстроив порядки Северной группы и нанеся английским кораблям тяжёлые потери. На возвратном курсе к своему побережью правый фланг германского ордера был обстрелян линкорами Южной группы. Несмотря на удачное начало боя — германский флот потерял один линкор потонувшим и большинство кораблей правой колонны повреждёнными — английская эскадра не стала продолжать бой и отошла на северо-восток. На отходе один британский линкор был торпедирован германской субмариной и впоследствии затонул — это первый достоверный случай потопления линейного корабля в результате атаки подлодки.

В итоге сражения* Англия лишилась шести дредноутов и четырёх линейных крейсеров, не считая кораблей меньших классов. Германия потеряла потонувшими линкор, броненосец и три линейных крейсера. Победа в Северном море повлияла на последующие события на Западном фронте.

___________

* — несмотря на то, что это сражение и по намерениям сторон, и по и итогам намного превзошло битву на Доггер-банке и Ютландское, в военной историографии ему всегда придавали несравнимо меньшее значение.

Как писал исследователь войны на море в годы Первой Мировой Джордж Рассел: "Апрельская мясорубка" (так обычно в английских источниках называют "битву за Северное море" , по немецкой версии) — произошла уже не в тот момент, когда действия на море могли иметь сколь-либо заметное воздействие на совокупные морские перевозки. Даже нанеся тяжёлый удар Королевскому флоту, германский флот Открытого моря не смог начать регулярные удары по английскому побережью и важнейшим портам. А без этого итоги победы немецкого оружия обесценивались."

Распостранённое в странах Антанты обвинение русских революционеров в продлении сроков Великой войны из-за освобождения значительных контингентов германских сил с Востока не соответствует исторической правде.

В формулировках Минского мирного договора между Советской Федерацией и Центральными державами указывалось, что "...части, высвобождаемые после прекращения военных действий договаривающихся сторон, не будут вновь направлены против договаривающихся сторон на других фронтах или их союзников". Но действительной причиной, по которой германское командование смогло задействовать силы своего Восточного фронта, было не фактическое обьявление Антантой войны Советам — что позволяло правительству Германии проигноривать вышеприведённый пункт договора. И не "тевтонское коварство", хотя переброску некоторых сил с Востока на Запад германский главный штаб начал действительно ещё задолго до боестолкновений между войсками Антанты и Советской Федерации.

После войны один из командующих германскими войсками на Восточном фронте, а затем один из ведущих генералов Германского генштаба фон Валленштейн, откровенно сказал: " мы бы не сдвинули на Запад ни один батальон (с Восточного фронта), если бы не достигли договорённости об обороне (на Востоке) с польскими националистами". Германское командование начинало переброску своих войск только после того, как линию размежевания с советскими силами занимали польские легионеры. Ответственность за существенное продление боевых действий Германией лежит всецело на выступившем на стороне германского правительства Польском Легионе и его руководителе и вдохновителе — Юзефе Клеменсе Пилсудском.

Юзеф Пилсудский — одна из самых значимых фигур польской истории начала ХХ-го века, человек, ставший иконой польского национализма и одновременно — человек, привёдший националистическое движение в Польше к окончательному краху. На примере его деятельности бесплодность, неадекватность самой идеи национализма происходящим в современном обществе событиям — лучшая иллюстрация.

Юзеф Пилсудский всегда действовал, исходя из своей цели — возрождения независимости, достоинства и величия Польши. Средний — четвёртый — из сыновей многодетной и разорившейся шляхетской семьи из-под Вильно, он на всю жизнь сохранил чувство горячей любви к своей родине и к матери, внушившей ему эту любовь. Её жертвенная фигура всегда для него была образом страдающей Польши, которую он покляляся освободить.

Примкнув в молодости к польским социалистам, он вскоре разочаровался в их идеях, поскольку социализм много говорил об освобождении рабочих, но мало — Польши. Но своих связей с социалистическим подпольем не порывал, использовал боевиков ППС для борьбы против первоначально царского режима, а после — правительств Германии и Австро-Венгрии. Встав во главе отделившихся от Польской социалистической партии "революционной фракции", Пилсудский сделал ставку не на революционную борьбу, а на столкновение империалистических держав между собой. После начала русско-японской войны он побывал в Японии, где в обмен на денежную помощь обещал поднять пламя антирусского восстания в Великопольше. Но тратить японские йены на конспиративную деятельность не стал, а отправился в Краков, где при содействии симпатизирующих польским идеям высокопоставленных австрийских чиновников начал создавать Польский Легион, чтобы вторгнуться в Россию и спровоцировать военные действия между царским правительством и правительством Австро-Венгрии. Пилсудский был уверен, что ни Россия, ни Австро-Венгрия не в состоянии одержать победу в войне, а поэтому после окончания войны оставшиеся независимыми и под его командованием польские вооружённые силы легко принудят и русские, и австро-венгерские войска к отступлению с территории Польши.

Вышло ровно наоборот. Освобождение Польши стало результатом успешного свержения царизма, а подготовка Пилсудским интервенционистских сил чуть не обернулась продолжением оккупации Польши. Когда после Январской революции в России польский сейм заговорил о провозглашении независимости Польши, всплывший факт подготовки австрийским правительством польских легионеров чуть не подтолкнул русское Временное правительство в соучастии в подготовляемом Германией "замирении Польши".

Русская пресса вполне оправданно оценила поддержку Австро-Венгрией "польских инсургентов" как желание чужими руками распостранить своё господство на всю остальную часть Польши. Русские газеты Пилсудского иначе, как "австрийским наймитом" и не называли. В умах многих представителей австро-венгерской элиты бродили мысли об "обьединении католических наций под единым скипетром", дополняющие идею о преобразовании "двухголовой империи" в "трёхголовую" — Австро-Венгрии в Австро-Венгро-Славию. Но эта идея угрожала доминированию "тевтонской идеи" и Германской империи как её главному выразителю. Двусмысленное поведение австро-венгерского правительства вызвало гнев главного его союзника — германского кайзера, который лично посетил Вену, чтобы добиться прекращения поддержки поляков и проведения совместного курса.

В итоге на переговорах о границах Польши австро-венгерским представителям пришлось согласиться, что Краков и Малая Польша представляют собой явственный славянский и польский элемент и должны войти в состав создаваемого польского государства. Впрочем, Львовщина и Закавказье осталась в составе империи Фердинанда.

Популярность Пилсудского в течении 1905 года то поднималась ввысь, то падала — в зависимости от того, насколько его деятельность совпадала со складывающимися обстоятельствами. Первоначально его легионеры встречались в польских городах со слезами восторга — впервые за много лет у Польши появились собственные независимые силы.

После, когда у Пилсудского и иже с ним закружилась от успеха голова и они стали требовать не только "возврата польских земель на Востоке", но и "освобождения от немецкой оккупации", и больше того, поощрять действия террористов против немецкой администрации, возникли настроения опасения и страха перед возможной ответной реакцией Германии и Австро-Венгрии. Неспособность воинства Пилсудского оказать сопротивление регулярным германским частям вызвало разочарование в "пилсудчиках", оказавшихся дутыми "освободителями". Газетная кампания, представляющая действия Пилсудского как агента венского двора, окончательно подорвала остатки его популярности.

Но хотя в польском правительстве, сформированном в октябре 1906 года, Пилсудскому и его "партии" не досталось ни одного поста, он не впал в отчаяние. Освобождение Польши, по его представлениям, только начиналось, а значит, Родина ещё нуждается в своём самом преданном сыне. А поскольку правительство создано "умеренными" националистами, то есть, по его взглядам, предателями великой Польши, то национальные интересы, зов Отчизны рано или поздно обратится к нему — последовательному борцу за полное освобождение всех поляков, за восстановление Польши в её естественных границах, обозначенных той чертой, которую достигла польская доблесть. Иное несправедливо, и значит, быть не должно.

Перейдя в оппозицию, Пилсудский непрерывно критиковал правительство за недостаточные усилия в возрождении польской военной мощи и получал со временем всё большую поддержку от националистически настроенных поляков, всё более желающих освободиться из-под германского пригляда. Росту его популярности способствовало и усиление националистических движений в Чехии и Моравии, и бескомпромиссные "боевые акты", проводимые боевиками ППС-"правицы" в Силезии и Галиции против наиболее одиозных лиц из числа германских или австрийских чиновников. Перед Мировой Войной Пилсудский был избран "командиром ополчения" Малой Польши. Пылающих энтузиазмом волонтёров Пилсудский при первой возможности перевёл на казарменное положение и ввёл строжайшую дисциплину и воинскую муштру.

Это позволило несколько сгладить отчаянное положение с резервами польской армии в начале военных действий, но все преимущества от наличия ещё трёх более-менее боеспособных дивизий были потеряны, когда по настоянию Пилсудского был предпринят рывок к Судетам. Вместо развала фронта австрийцев последовал фланговый удар германцев из Южной Силезии, и только быстрые кони спасли польских жолнежей от полного разгрома. Участь же пешей армии была печальной...

Заняв к концу 1915 года всю территорию Польши, Центральные державы стали налаживать контроль над завоёванным. Создание лояльных польских органов власти, а следовательно, подконтрольных германо-австрийцам вспомогательных польских войск было необходимым, если завоеватели хотели получить хоть какой прок от занятой территории, не ставя под каждым кустом по солдату, чтобы кричал: "Цурюк!"

Пилсудского выдвинули на пост руководителя этой марионеточной армии германские представители. Австро-венгерцы, хотя и намного лучше знавшие главу "крайних", не были уверены, что смогут найти с ним общий язык. А вот германские делегаты не сомневались, что знают, что сказать Пилсудскому. Впрочем, он уже много раз сам говорил то, что ему надо. "Польша в границах 1772 года!" Если посмотреть на эти границы, легко заметить — больше всего польское государство утратило на востоке. Германское высшее командование полагало полезным использовать польские военные формирования для контроля восточных областей. Поляки, ради удержания "кресов восходных" пойдут на союз с Германией, а усилиться им не даст вражда с Россией, что будет гарантией их лояльности.

Это предложение действительно оказалось достаточно соблазнительным для Пилсудского. В 1916 году он был освобождён из краковской тюрьмы и назначен командующим создаваемым в Галиции "Польским Легионом". Пилсудский сумел, искусно лавируя между различными националистическими польскими группами, избежать как нескольких покушений на себя, так и сохранить независимость от различных клик в "польской коалиции" в своих действиях. Главной своей целью он видел укрепление реального взаимодействия с германским командованием. Он рассчитывал, что сможет благодаря германской помощи достаточно качественно подготовить свои войска, чтобы суметь занять Западную Украину и Белоруссию и удержать их после неминуемого, как он считал, поражения Германии. На деле его программа обернулась заменой германских войск на востоке польскими частями, причём германская оккупационная администрация из польских городов никуда не делась. В итоге получилось именно то, в чём его обвиняли сторонники "левых" — Пилсудский заставил поляков воевать за чужие интересы, да ещё и кормить чужую армию. Именно благодаря усилиям Пилсудского германский генштаб смог накопить необходимые людские ресурсы и получить достаточное количество продовольствия, чтобы начать ещё одно наступление во Франции.

23 апреля 1918 года началось последнее крупное наступление Германии на Западном фронте.

Наибольших успехов в действиях добились включённые в состав группы армий принца Руперта соединения "остзейского фрайкора" — части, сформированные в Латвии из прибалтийских немцев, белолатышских добровольцев и русских военнопленных германского происхождения. После поражения "фрайкора" в боях с ударными силами Балтийской республики и ликвидации Остзейского герцогства в феврале 1918 года, эвакуированные из Прибалтики части остзейцев были пополнены. В ходе эвакуации лиц германского происхождения из Латвии все мужчины, годные к строевой службе, мобилизовывались в "добровольцы". Также в состав корпуса вошли части, формировавшиеся в Латвии из антикоммунистически настроенных латышей — в основном крайне националистической городской интеллигенции и зажиточных хуторян. Эти подразделения не успели принять участие в сражениях в Восточной Латвии и под Ригой, где были разбиты основные силы "фрайкора", поэтому их личный состав потерь практически не понёс. За март-первую половину апреля сведённые в "отдельный добровольный корпус остзейских немцев" войска переформировали и перевооружили. Значительный опыт, имевшийся у бывших офицеров русской армии в применении бронированных машин поля боя, как и недавнее поражение от бронесоединения "красных", побудил германское верховное командование пойти навстречу пожеланиям "фрайкора" иметь собственные броневики.

План строительства A7V был увеличен с 10-ти до 38 машин, из них 8 уже готовых к апрелю 1918 передали "фрайкоровцам"(из них одна машина предсерийная, с корпусом из неброневой стали). Но для руководства "фрайкора" такое количество машин было явно недостаточным для прорыва позиций противника. Поэтому кроме машин германской постройки "балтийский фрайкор" получил два отделения трофейных английских Mk.I и Mk.II — ещё 12 тяжёлых танков. Кроме того, для обеспечения боевой работы создаваемого броневого соединения было получено 10 "грузовых" А7(небронированные шасси танка A7V, из них на двух были установлены 77-мм орудия), тракторы "Holt", колёсные броневики "Эрхард" и "Бюссинг".

Главной проблемой германского танкостроения было нежелание крупных германских фирм заниматься производством новой непроверенной техники, из-за чего бронемашины производились в полукустарных условиях на небольших фабриках, что снижало их и без невысокие боевые качества, а малое число в серии препятствовало проведению улучшений — в отличие от английских танков, быстро модернизирующихся от серии к серии. Всё это крайне не удовлетворяло командование отдельного Остзейского корпуса, по собственному тяжёлому опыту ставшему сторонником массированного применения бронемашин. Представители "фрайкора" вели переговоры о производстве дополнительных боевых машин со многими производителями, и хотя большинство отказалось, на двух берлинских заводах при поддержке Тиссена согласились произвести ограниченное число разработанных главным конструктором A7V Фольмаром лёгких Lk.I — несложных гибридов автомобильного шасси и гусеничной бронеобшивки. До апрельского наступления бронеотряд особых сил "фрайкора" успел получить шесть таких аппаратов.

Хотя с точки зрения командования "фрайкора", его бронесилы были далеки от готовности, а остальные подразделения уступали в подготовке и оснащении другим частям рейхсвера, но именно бронесилы Отдельного корпуса сумели в первый день наступления расчистить штурмовым группам участок прорыва, на котором было достигнуто наивысшее продвижение за сутки — 13,5 км. Британские солдаты оказались совершенно не готовы к борьбе с танками, английские артиллеристы не имели никакого опыта стрельбы по бронемашинам, авиация не умела обнаруживать сосредоточение боевых машин и тем более не смогла воспрепятствовать их выдвижению. Наступление правой группировки германских дивизий, задуманное как отвлекающее от основного удара на Париж, дало наибольший результат, почти достигнув среднего течения Сены. Вбитый в оборону союзников клин разъединил силы французской и британской армий. Для восстановления оперативного взаимодействия необходимо было срубить этот выступ, но начавшееся в первых числах мая плохо подготовленное наступление было отбито. Не помогло и применение всех имевшихся на тот момент у союзников боеготовых танков. Во-первых, танки бросались в бой небольшими отрядами, по мере их переброски к передовым позициям. Далее, танковые атаки плохо подготавливались, не координировались с действиями пехотных частей, сами пехотные подразделения не умели взаимодействовать с танками. Английские Mk.IV и Mk.V, французские "Шнейдеры" и "Сен-Шамоны" атаковали на необследованной местности, где часто вязли или попадали в труднопроходимые заросли, действовали малыми группами в отрыве от пехоты и без связи со своими артиллеристами. Германские солдаты, особенно остзейцы, сравнительно легко справлялись с такими нападениями, зачастую захватывая вражеские танки целыми или с небольшими, легкоустранимыми повреждениями. В ходе контратак мая-июня месяца британский Танковый корпус, как и французские части "штурмовой артиллерии" полностью истратились. Чтобы выправить положение, в июле 1918 года союзное командование привлекло к новым наступательным операциям против германского "клина" прибывающие в Европу американские части. После небольшого успеха последовал контрудар Отдельной армии, главным ядром сил прорыва которой стала "штурмовая бронебригада", имевшая 18 A7V(из них 14 боеготовых), шесть отделений трофейных английских танков (Mk.II, Mk.IV и Mk.V, всего 46 машин) и 18 Lk.I и Lk.II. На этот раз танковой атаке не предшествала даже краткая артподготовка, поэтому была достигнута полная внезапность. Способность американских войск противостоять удару бронесил была даже меньше, чем британских двумя месяцами ранее. Только в сентябре 1918 года верховное командование Германии решило оставить плацдарм в связи с ухудшением ситуации на других участках фронта.

К октябрю 1918 года союзники в основном восстановили свои танковые подразделения и 14 октября начали генеральное наступление на "линию Зигфрида". Германское командование уже не располагало достаточными силами для отражения этого удара, в особенности из-за того, что противник перешёл в наступление на широком фронте, бросая в первом эшелоне до полутора тысяч боевых машин. Германское командование оказалось неспособным противодействовать такому массированному давлению — вместо сосредоточенных контрударов по наступающему противнику Oberstle Heeresleitung (OHL) раздёргало резервы, затыкая образующиеся разрывы боевой линии. В том числе были рассредоточены и без того немногочисленные машины "штурмовой бронебригады", которые бросали в бой поотделённо, а иногда — и по одной-две машины. Как и танковые силы Антанты в майских боях, подобный поспешный и немассированный ввод в бой бронесил оборачивался, как правило тяжёлыми потерями без заметного успеха. К ноябрю германские бронесилы располагали в семи "штурмовых отделениях" неполной дюжиной боеготовых танков. Между тем производство танков по другую сторону фронта всё возрастало.

Французские войска, отказавшись от применения неудачных средних танков, использовали лёгкие "Рено FT-17", количество боеготовых машин к ноябрю составило чуть менее 2.000 единиц. Англичане построили близко к тысяче своих усовершенствованных Mk.V и Mk.V*. К середине ноября началось производство самых совершенных машин британского Танкового корпуса — Mk.VIII. Американская промышленность также включилась в производство танков, военные заводы САСШ собирались произвести в 1919 году около 15.000 танков. Промышленность Германии оказалась совершенно не готова переносить такие нагрузки. Не удавалось запустить в серию жизненно необходимый противотанковый 13-мм пулемёт — ружья "Танкгёвер" на основе его ствола выпускались с ноября 1917 года (и впервые были опробованы в бою против советских броневиков под Сигулда). Но это было очень неудобное и малоэффективное оружие. Малокалиберная артиллерия производилась в совершенно недостаточных количествах. Верховное командование Германии ещё испытывало надежды на продукты военного гигантизма — четырёхмоторные бомбардировщики серии "R", и 150-титонные танки серии "К". Огромные бомбардировщики должны были посеять хаос в тылу противника, нанося удары по его портам и железнодорожным станциям в глубине территории — первая целенаправленная попытка создания стратегической бомбардировочной авиации. А громадные танки, неуязвимые для пушек полевой артиллерии, разорвут вражеский фронт и откроют дорогу для стремительного наступления на Париж. Падение Парижа неизбежно должно завершить войну, как это произошло в 1871 году.

На чём зиждились эти милитаристские иллюзии — осталось никому неизвестным. Почему Антанта должна была по сути, капитулировать с потерей Парижа — совершенно непонятно. Особенно если учесть неоднократные заявления французского правительства о верности союзническим обязательствам, "которые не поколебёт даже штурм или гибель столицы". Но планы военной гигантомахии провалились ещё на стадии своего воплощения. Кажущаяся высокопоставленным германским военным простота масштабирования технических решений, представление о том, что огромная машина будет вести себя, как её маленький прототип оказалась громадной — в размер создаваемых колоссов — ошибкой. Первые два "K-Wagen", построенные в ноябре, даже не дошли до фронта. Один — застрял при разгрузке и его пришлось разобрать, чтобы освободить пути. Другой прополз пару километров от станции и попал под авиаудар — как позже оказалось, по ошибке. Авиаразведка союзников сочла весь тот табор машин технической поддержки и обеспечения, двигающийся вместе с танком, за парк тяжёлой артиллерии и разбомбила его. Выяснилось, что огромный танк (пилоты союзников сочли его за громадный ящик для боеприпасов) не может уклониться от бомб. Обычная 20-ти фунтовая бомба разбила один из двух 650-ти сильных двигателей машины и вызвала пожар. Средств пожаротушения в достаточном количестве не нашлось. Танк выгорел дотла. После этой катастрофы программа строительства "больших танков" была аннулирована, ещё два танка, находившиеся на окончательном этапе сборки, пошли на слом.

Ещё нелепее закончилась эпопея со сверхтяжёлыми бомбардировщиками — пока германские конструкторы только готовили к производству свои — очень недоведённые — конструкции, начались налёты британских тяжёлых бомбардировщиков Хендли Пейдж H.P.15(V/1500). Надежды достичь превосходства в воздухе за счёт стратегических бомбардировщиков рухнули. К декабрю 1918 года войска Антанты рядом последовательных операций оттеснили фронт на территорию Бельгии, по которой проходила тыловая германская "линия Эльфриде". В январе 1919 года начались неофициальные переговоры о капитуляции Германии. Несмотря на то, что о них не сообщалось, интенсивность боевых действий сразу упала. Вплоть до мая 1919 года велись только местные операции.

В мае 1919 года, стремясь заставить германскую делегацию принять навязываемые условия мирного договора, армии Антанты перешли в последнее в мировой войне общее наступление. Германские войска оставили "линию Эльфриде" и начали отходить к границам Германии. Наступление шло медленно, командование Антанты не хотело рисковать и всегда обеспечивало подавляющий перевес сил наступающих, поддерживая пехоту хорошо организованными действиями крупных соединений танков. Хотя немецкие крупнокалиберные пулемёты начали производить ещё в начале 1918 года, в германских окопах весной 1919 года их насчитывалось всего несколько сотен — примерно столько же, сколько было автоматических 20-ти мм лёгких пушек и 37-мм траншейных орудий. Против нескольких тысяч бронемашин Антанты такого количества противотанковых средств было абсолютно недостаточно. Германские части могли организовывать только подвижную оборону, прикрывая отход своих сил наиболее подготовленными и вооружёнными отрядами, выполнявшими задачу сдерживания. 2 июня 1919 года было объявлено о заключении предварительного перемирия. До Рейна ещё оставалось около восьми километров.

Несмотря на желание правительств Антанты как можно скорее приступить к послевоенному разделу завоёванного мира, внутренние разногласия среди союзников привели к оттяжке открытия мирной Парижской конференции более чем на два месяца. Конференция, на которой должна была быть подписана окончательная капитуляция Германии и её союзников и обозначены новые границы государств в Европе, началась 4 августа 1919 года. Хотя ей предшествовала значительная подготовительная работа, на конференции практически сразу вспыхнули споры по национальным вопросам и территориальным претензиям стран-участниц. Особое затруднение вызывало присутствие нескольких делегаций, представляющих польское правительство — кроме двух фракций польского правительства в изгнании, взаимно отказывающих соперникам в праве представлять перед высоким собранием послевоенную Польшу, прибыли также представители администрации Пилсудского, и допуска на конференцию потребовали — но не получили — делегаты Армии Людовой. Кроме того, в одночасье появились множество малых и угнетённых народов — вплоть до сорбов и лужичан — чьи неизвестно откуда взявшиеся представители желали национального самоопределения под благодетельным присмотром "великих демократий". Распад Австро-Венгерской и Германской империй порождал желание погреть руки у массы политических авантюристов и разногласия между великими державами позволяли этим картонным фигурам выступать на конференции "народными представителями". Действительный смысл всей чехарды "свободолюбия и братства" был в тех договорах и обязательствах, которые все эти самопровозглашённые освободители рвались "от лица своих народов" заключить с тем представителем Англии, Франции или САСШ, который бы прельстился бы на предлагаемый куш, в обмен на поддержку своего "правительства". С другой стороны, правительства стран Антанты вынуждены были делать всё возможное, чтобы уменьшить недовольство собственных народов, жаждущих "справедливого" мира, "мира, после которого не будет войны". Из-за этого на конференцию пришлось допустить, кроме подставных фигур, и несколько делегаций, представляющих реальные национальные силы. Так, кроме самоорганизовавшегося "Временного правительства Чехословакии" и нескольких словаков, добивающихся отдельно независимости для Словакии, на Парижскую конференцию попали делегаты Всекарпатского сейма, представлявших освобожденные от польских легионеров Пилсудского области Закарпатья. Значительные разногласия также были между королевским румынским правительством и временной регентурой Венгрии — из-за принадлежности Трансильвании, ожесточённые столкновения — и не только словесные — происходили между сторонниками обьединения южных славян под крылом дома Карагеорговичей и ревнителями хорватского флага (с любезной итальянской поддержкой). Болезненно отзывался "турецкий вопрос". После утверждения центральной администрации в Анкаре прикрываться султанскими договорами или арабскими сепаратистами власти Англии и Франции уже не могли, поэтому раздел "оттоманского наследства" пришлось вести прямо и откровенно, грубо настаиваяя на своих интересах, что было недипломатично и портило реноме "миротворцев".

Вильсон и его североамериканская администрация успешно пользовались всеми этими разногласиями, отстаивая свой принцип "свободной торговли", означающий на деле свободу американского кредита от налогообложения и значит, доминирование американских банков над подорванной войной европейской финансовой системой.

Запутанность международного положения усиливала экономическую разруху в воевавших странах. Международная торговля никак не начинала расти, пока окончательно не определятся перспективы мирного соглашения. Народы, с неподдельной радостью ликовавшие при открытии мирной конференции, бурно встретившие оглашение обязательства стран-победительниц "дать Европе мир на века", всё больше разочаровывались в затянувшейся на месяцы дипломатической говорильне, которой не было видно конца. К началу ноября 1919 года всё ещё оставалось неясным, каким будет послевоенный мир. Это не могло не привести к тому, что требование левых партий — взять судьбу страны и мира в собственные руки — стало находить всё больший отклик в Европе. Повсюду, а особенно в странах, потерпевших поражение, нарастали выступления требовавших социальной справедливости масс. Людей приводило в отчаяние готовность правительств бесконечно спорить о формулировках малопонятного торгового пункта соглашения, когда они уже умирают с голода. Дальше терпеть было не в человеческих силах, и только глубоким невниманием к действительному положению населения со стороны "человеколюбивых просветителей" можно обьяснить то, что правительства Антанты фактически проспали социальный взрыв в Германии в ноябре 1919 года.

К осени 1919 года продовольствия в городах побеждённой Германии почти не осталось. Дунайские страны — Венгрия и Румыния — зерно не продавали, эмиссары Антанты препятствовали какой-либо торговле по Дунаю, пока не определены условия мира. Сами страны Согласия продажу продовольствия в Германию обставляли частоколом условий, среди которых, кроме грабительских цен, под скромным заголовком "обеспечения безопасности кредитов от реквизиций" значился безусловный запрет на деятельность коммунистов и любую коммунистическую агитацию. Правительство "чрезвычайного времени", возглавленное правым социал-демократом Носке, само было готово всячески поспособствовать разгрому "спартакистов". Но в любом случае, у правительства и "фрайкора" не было в достатке ни военной силы, чтобы заткнуть рты всем недовольным, ни достаточно твёрдой валюты, чтобы закрыть те же рты куском хлеба. И всё же массы колебались. Их останавливала слабая надежда, что откладываемый уже пятый месяц мир наконец наступит, Англия и Франция прекратят блокаду и появится хлеб. Надежда — плохая еда для умирающих от голода детей, поэтому события в Любеке взорвали рабочие предместья.

Советская делегация не присутствовала в Париже на конференции. Даладье на вопрос: "Собираются ли союзники пригласить русскую делегацию?" — ответил — "В России некому приезжать на наш праздник мира — русские его прогуляли." В свою очередь, Высший совет Федерации опубликовал заявление, в котором говорилось: "Все решения, касающиеся заключения мира между народами Восточной Европы и границ между самодеятельными и суверенными нациями — соседями Федерациями уже содержатся в договорённостях, заключённых ранее даты открытия Парижской конференции. Поэтому в решениях Парижской конференции, определяющих государственный характер или границы наций Восточной Европы, уже нет необходимости и следовательно, любые новые соглашения, принятые вразрез и против воли народов Восточной Европы недействительны."

Федерация стремилась прорвать дипломатическую и торговую блокаду, установленную правительствами стран Антанты. Положение с продовольствием в Германии, которым, как дубиной против германского рабочего движения, пользовались "парижские умиротворители", было крайне неприемлимым — российский рынок нуждался в промышленных товарах, которые некому было делать на заводах Германии, стоящих в первую очередь из-за отсутствия продуктов для рабочих. А германское население отчаянно нуждалось в хлебе, весьма приличный урожай которого собрали в Федерации в 1919 году — но закупить достаточно зерна мешал товарный голод, далеко не востановившиеся промышленные центры России и Украины не могли обеспечить всех потребностей села. Из Петрограда под прикрытием Балтийской эскадры советского флота и кораблей балтийских баз курфюстенмарине в последних числах октября в германские порты провели караван с продовольствием. Кроме товарного зерна, в Ростоке и Любеке разгружали собранную по всей стране продовольственную помощь. (Несмотря на остававшиеся в советских городах "карточки" на продукты, только рабочие Петрограда собрали для отправки в Германию семь тысяч пудов хлеба. Не меньшую поддержку голодающим немецким рабочим оказало российское крестьянство. К примеру, только из безвозмездно переданного крестьянами Урала зерна сформировали два железнодорожных эшелона.)

Советские агитаторы, выступая в Берлине и Гамбурге с поездов, привёзших хлеб, кричали: "Товарищи! Не верьте Антанте! Антанта не даст мира, как не даёт и хлеба! Только мы сами можем отстоять своё главное достояние — мир и хлеб! Товарищи! Мы, ваши братья в Советской России, понимаем, в каком тяжёлом, безнадёжном из-за предательства вашего правительства положении вы находитесь. Они говорят вам — продадим хлеб, когда вы разоружитесь. Не верьте им! Не слушайте их! Советской России очень нужны ваши товары, ваши станки, ваши машины. Советское правительство не будет ждать разрешения от Даладье и Чемберлена, чтобы привезти хлеб! Защитите свои Советы, чтобы никто не мог помешать нашему союзу, пролетарскому союзу двух стран. Тогда мы сами обеспечим себя и продовольствием, и машинами! Да здравствует революционный народ! Да здравствует Интернационал! Да здравствуют Советы!"

Прорыв "хлебной" блокады советскими кораблями чрезвычайно усилил позиции "спартаковцев" в стране, во много раз увеличилась численность сторонников Советов в Германии. Правительство Носке не могло воспрепятствовать поставкам хлеба по балтийскому пути — большая часть военных моряков открыто поддерживала коммунистов, а те немногие офицеры, которые по-прежнему не одобряли матросские сборища, с ещё большим презрением относились к "социалистическому" правительству.

Обращение делегатов Германии в Париже к правительствам Англии и Франции с просьбой "пресечь незаконную контрабанду русского хлеба на Балтике, которую в провокационных целях, пользуясь тяжёлым положением германского народа, устроили русские большевики" было плохо продуманным шагом отчаяния. Левые французские газеты 2 ноября опубликовали текст обращения германской делегации, а 3 ноября произошла "рюгенская свалка" и "любекский инцидент".

Английское правительство ещё до вопля о спасении "германского порядка" рассматривало начавшиеся поставки продовольствия из Советской России в Германию как главную угрозу так хорошо реализуемым планам Британии поставить немцев навсегда на колени. Английский королевский флот готовился преодолеть датские проливы, чтобы "навести на Балтике порядок". Оставалось убедить правительство Дании, боявшееся за свой девственный нейтралитет, в том, что пропуск кораблей Его Величества в Балтийское море — совершенно мирное, нейтральное действие. Обращение германского правительства — совершенно законный повод для пребывания "миролюбивых сил" во внутренних водах Германии — снял остатки возражений честных датчан. 1-го ноября английский флот в составе двух третей эскадр Гранд Флита прошёл пролив Большой Бельт, собираясь заставить заплатить тевтонов за гибель адмирала Джеллико.

Германский Большой флот в основном стоял "на приколе" из-за отсутствия топлива. Патрулирование морских баз после начала перемирия прекратилось, в лучшем случае за ближними подступами к военным обьектам присматривали выходящие на промысел рыбацкие судёнышки. После возобновления балтийской навигации по решению немецкого Центрального Военно-Морского Совета в германских портах на Балтике сформировали группы эскорта из малых боевых судов — в основном для предотвращения минной угрозы.

Радиостанции британских линкоров заглушили передачи с двух немецких траулеров, немецких рыбаков потопили. В одном случае часть команды рыбацкого судна приняли на борт английского крейсера. Оставшуюся часть команды первого траулера и всех выживших со второго оставили барахтаться в море среди обломков. Эти беспрецедентные меры, которые должны были обеспечить внезапность действий британских кораблей (чуть раньше ангичане остановили и забрав команды, отправили на дно шведский и испанский пароход и датскую рыбацкую шхуну) всё равно сорвались. Третий немецкий траулер сумел укрыться на несудоходном участке пролива и передать открытым текстом сообщение о британской армаде.

Ценой гибели германских и советских кораблей сопровождения каравана в неравном бою у берегов Рюгена, основная часть торговых судов, шедших в Петроград, успела вернуться в Любек. Английского командующего это не остановило, английские суда вошли в гавань и принялись расстреливать суда под советским флагом.

Последовавшие в ряд сообщения о предательстве пролетариата берлинским правительством, пожаре на хлебных терминалах Любека, обстреливаемых английскими кораблями и невнятное правительственное коммюнике, с уверениями "в полном порядке на побережье, сохраняемом от анархии дружественными силами" прорвали плотину сдержанности. Без каких-либо особых обращений, словно сами по себе люди стали выходить и собираться на улицах. Несмотря на рабочий день, во всех городах Северной Германии, Рейнской области, Баварии, Тюрингии, в столице шум толпы и массовые шествия создавали ощущение тревожного праздника. Никаких призывов ещё не прозвучало, даже Центральный Комитет "спартакистов" ещё заседал, стараясь понять, как правильно сориентироваться в условиях открывшейся английской интервенции, как без сколь-либо заметных лозунгов нахлынувшие массы начали действовать.

На перекрёстках улиц появились патрули с красными повязками и столики, вокруг которых теснились записывающиеся в "красные бригады". В полицейских участках, где напуганный начавшимися непонятными событиями отсиживался личный состав отделений, появились группы немногословных, уверенных людей, в основном, по одежде, рабочие или мелкие служащие. В первую очередь они изымали стрелковое оружие — винтовки и пулемёты, но оставляли личное оружие полицейских. Обычно, определив ответственного за участок, назначали нескольких уполномоченных для контроля действий полиции. Эти уполномоченные решительно распоряжались — выделить на улицы патрули в сопровождении "роттенбригадир"ов, обеспечить порядок и защиту от грабежей и дебошей. Усилить охрану участков и арестованных за уголовные действия.

Сформированные группы вооружённых "красноповязочников" появлялись перед казармами гарнизонов и арсеналами, брали под охрану проходные заводов и массовые шествия, занимали площади перед ратушами и вокзалы. Последовательно нарастающие волны людей брали в кольцо центральные кварталы, буржуазные районы, во всё большей мере втягивая в свои ряды солдат гарнизонов и запасных полков, парализуя всякое действие, всякое шевеление ещё вчера полностью отлаженного государственного механизма.

Вне сомнения, способность германского народа к организации сыграла немалую роль в почти бескровной передаче власти. Кроме того, привычка немецких чиновников беспрекословно подчиняться приказам, отдаваемым уверенным в праве приказывать людьми, также способствовала отсутствию какого-либо противодействия либо саботажа со стороны правительственных сил. К вечеру 3 ноября собранное в Берлине спешное совещание делегатов городских Советов (рабочих Советов предместий, двух солдатских Советов — от гарнизона и от стихийно собравшегося солдатского митинга на Центральном вокзале, нескольких делегатов из Гамбурга, Франфурта-на-Одере и южных областей), Центрального Комитета "Спартака", выборных от районных штабов "красных рот" — обьявило о полном переходе власти в Германии в руки Временного рабочего правительства, посылке им делегации для заключения оборонительного союза с Советской Федерацией и приказало военному флоту обеспечить оборону страны. В армейских частях, продолжающих находиться на линии перемирия, появились неизвестно откуда политические агитаторы и начались окопные работы. Приступивший в августе к работам по разоружению германской авиации аэродромный персонал теперь принялся спешно собирать отправленные на уничтожение разобранные авиамашины, на всех крупных аэродромах лихорадочно готовили летательные аппараты к возможным боевым действиям.

Сообщение о начавшейся в Германии революции оказало ошеломляющий эффект на правительственные делегации в Париже. 4 ноября были отменены все заседания. Французское и английское правительства спешно собрались за закрытыми дверьми, сначала по отдельности, потом — совместное, которое резко прервали и вновь начали совещаться порознь. Североамериканская делегация отменила все запланированные визиты и заперлась в своём отеле, только пресс-атташе раз в полчаса делал успокоительные заявления, что "правительство САСШ, несмотря ни на какие возникшие мелкие затруднения, будет продолжать выполнять взятые на себя из человеколюбия обязательства". Вся остальная мелкая дипломатическая шелупонь, налипшая на пирог "мирной конференции", как будто взметнулась в воздух от этого известия и металась по Парижу, жужжа и беспорядочно панически сталкиваясь между собой. Ночью 4 ноября появились слухи о идущих совместных консультациях делегаций Англии, Франции и Северной Америки с делегацией кайзеровского "чрезвычайного кабинета". Утром 5-го ноября слухи подтвердились — в 10 часов утра было опубликовано совместное коммюнике "великих держав", к которому прилагался текст договора о капитуляции Рейха, уже подписанный всеми сторонами.

Кроме уже ранее не раз публиковавшихся ограничительных статей и пунктов о репарациях и территориальных уступках, скоропалительно подписанный акт о капитуляции включал в себя новые разделы "об ответственности союзных держав за мир в германском государстве" и "обеспечении союзными вооружёнными силами всех пунктов настоящего соглашения". Короче говоря, правительства Антанты открыто провозгласили своё намерение оккупировать побеждённую Германию, чтобы не допустить победы революции.

К середине ноября, используя отряды реакционного германского "фрайкора" как таран в боях против революционных частей, французская армия заняла прирейнские земли и долину Майна, остановившись на линии Вюрцбург-Кассель-Ганновер, где соединились с британскими дивизиями, высадившимися в портах Северного моря и продвинувшимися до Кильского канала, Гамбурга и Бремена. Части Западного фронта беспорядочно отступали, рассеиваясь на маленькие группки дезертиров. Старая армия рейха полностью прекратила своё существование, гражданская война шла между революционными гарнизонами, опирающимися на ополчение "красных рот", и контрреволюционными "черными" отрядами "фрайкора", составленными из реакционно настроенных офицеров и солдат, поддерживаемых военной машиной Союзников. Британский флот продолжал блокаду балтийского побережья, одновременно обеспечивая беспрепятственную перевозку с Западного фронта польской армии "коалиционного содружества".

Германский линейный флот не успел выйти в море и под угрозой захвата кораблей британским десантом, был по приказу Совета, затоплен на базах, кроме нескольких кораблей, решивших прорываться в нейтральные порты Скандинавии. Все корабли, интернированные в норвежских или датских портах, впоследствии были переданы Антанте. Об этом и предупреждалось в решении Совета, приказывающем затопить корабли: "Никакой нейтралитет малых стран не будет, ввиду победы одной из коалиций, приниматься во внимание. Поэтому наш флот не может интернироваться в гаванях нейтральных северных стран — это только ненадолго оттянет его переход в руки враждебных германскому народу правительств. Неподчинение приказу Центрального Военно-Морского Совета о затоплении кораблей в военно-морских базах Эмден и Куксхафен поэтому является осознанным или неосознанным предательством." Единственный крейсер, избежавший этой участи, совершил переход через Атлантику и интернировался в порту Буэнос-Айреса.

Советская Федерация с самого начала интервенции союзников потребовала прекращения блокады Балтийского моря и спешно совместно с Балтийской республикой собирала корабельно-авиационную группировку для деблокады оставшихся в руках революционного правительства в Берлине портов Любека и Ростока. Однако прежде чем советское соединение вышло из-за минных завес Рижского залива, войска нового польского правительства вторглись в Померанию и Силезию, угрожая с востока окончательным поражением германской революции.

К декабрю фронты новой европейской войны причудливо извивались по территории Германии, по белорусским лесам вплоть до Карпат и сворачивались в огненное кольцо, окружающее революционный Берлин. Польские войска при поддержке "фрайкора" заняли балтийское побережье до устья Зуде, но оборона Ростока поддерживалась по морю. Короткий каботаж в Мекленбургской бухте, закрытой от остальной Балтики минными постановками, был единственным, чем революционный флот Балтики мог помочь — на остальной акватории моря господствовал английский флот. Надводное сражение между советской эскадрой и британским блокирующим соединением возле Борнхольма было "красными" проиграно — небольшое количество гидропланов-торпедоносцев не склонило чашу весов на сторону лёгких кораблей Советов. Англичане сумели прикрыть ордер артиллерийских кораблей от торпедных атак подвижной завесой лёгких крейсеров и эсминцев, поэтому даже козырная карта "красного" флота — глубокоходные торпеды — не принесли успеха. Погибавшие в отчаянных торпедных заходах на британские корабли лучшие эсминцы "красного союза" — советские и германские — ничего не смогли сделать вражеским линкорам. Поражение у датского острова стало одной из причин скепсиса, с каким в дальнейшем в советском флоте оценивали возможности торпедного оружия.

Сколь-либо удачными были только вылазки подводных лодок, достаточно часто топивших войсковые транспорты стран Антанты.

Франция и Англия продолжали наращивать войсковую группировку польской армии — главного противника революционных сил.

Боеспособность польского войска обеспечивалась большим числом англо-французских военных специалистов, направленных командованием Антанты в том числе и для надёжного контроля за намерениями довольно ненадёжного союзника. Так, для переданных в большом числе полякам "танков" невозможно было успеть подготовить экипажи, боевые машины управлялись опытными добровольцами, набранными в британском Танковом корпусе и французских силах "подвижной артиллерии". Благодаря иностранным "военным советникам", передаваемая военная техника и амуниция не залёживалась по получении мёртвым грузом, а сразу поступала в формирующиеся или действующие части. Польским штабом фактически руководил французский генерал Вейган, бывший сторонником широкого применения "танков" в наступлении. Поэтому полученные от французского правительства 550 боевых машин, в основном FT-18, последних модификаций, активно действовали в "польской" кампании на всех трёх направлениях — против германских революционеров, против советских войск и в боях с армией Людовой и её карпатскими союзниками.

FT-18 был интересным примером последовательного совершенствования удачной конструкции, с быстрым развитием её положительных черт и постепенным устранением первоначальных недостатков.

FT-17, спроектированный инженерами фирмы Рено в 1916 году, был двуместной машиной с пулемётным или лёгкоорудийным вооружением. Причём орудие — 37-мм короткоствольная пушка — была скорее гранатомётом и могла поражать только слабозащищённые цели. Ни о какой борьбе с вражеской артиллерией или, тем паче, бронеобъектами, речи идти не могло.

Машина была недостаточно устойчива на ходу, при резких поворотах валилась на бок. Вдобавок ко всему командир/стрелок даже не имел нормального сиденья — в маленькую башенку оно не влезало, танкист пристраивался в импровизированной люльке из кожаного ремня.

Но FT-17 оказался лучшим из боевых машин сопровождения пехоты, поэтому его производство начали стремительно наращивать. Некоторые из недостатков машины были устранены ещё во время подготовки первых батальонов "подвижной артиллерии", для других понадобилось определённое переосмысление конструкции. Такое переосмысление произошло в ходе передачи производства танка союзникам Франции — итальянцам.

Итальянская армия одной из первых в Европе начала использовать бронемашины в боевых действиях.

В 1911 году несколько на скорую руку блиндированных автомобилей разгоняли слабовооружённых арабов при завоевании итальянским королевством Туниса и Триполитании. Вступив в Великую Войну с дивизионом довольно неплохих бронемашин, итальянцы быстро их лишились. Сложное положение итальянского фронта, отступающего перед умелыми действиями армий Центральных держав, побуждал римских генералов надеяться на помощь союзников. Из Рима постоянно приходили запросы прислать итальянским войскам самые совершенные и современные военные средства, чтобы остановить напор германской расы и вдохнуть бодрость в приунывших итальянских солдат. Французскому командованию было недосуг всерьёз заниматься проблемами бестолковых союзников, но совсем оставлять их без поддержки не стоило, поэтому итальянское техническое ведомство получило несколько первых FT-17 как образец и вдобавок, предложение, по примеру самой Франции, заказать большую партию таких машин в САСШ, где как раз разворачивалось военное производство.

Итальянские инженеры, осмотрев французскую диковину, пришли к выводу, что машина весьма перспективна, но заказ за границей обойдётся дороже, чем производство на своих заводах. Фирма "Фиат" быстро разработала по переданной "Рено" лицензии собственную технологию производства, причём по согласию с держателем лицензии и для ускорения выпуска, а также улучшения боевых свойств танка, внесли ряд изменений.

Двигатель машины развернули поперечно, вместо продольного его размещения в танке-образце. При этом длина машины сократилась, а ширина — выросла. Из-за этого выросла устойчивость машины и стало возможно применить башенку большего размера, и следовательно, веса. Кроме улучшения обитаемости для стрелка, имевшего теперь нормальное место, в новой девятигранной (у FT-17 была сначала коническая, а затем восьмигранная) башне решили расположить и пулемёт, и пушку! Разместили их, правда, немного своеобразно — на разных сторонах башни. То есть можно вести огонь из пушки, а если решишь сменить на пулемёт — вращаешь башню, пока не докрутишь до пулемётной амбразуры и тогда уже стреляешь из пулемёта.

Хотя чертежи итальянцы выполнили быстро, но вот с производством у них не слишком получилось. Сотню "Фиат-3000", как назвали свои танки итальянцы, заводы Турина выпустили лишь к началу 1919 года.

Между тем в самой Франции применение первых частей FT-17 вызвало нарекания со стороны высшего командования. Кроме вполне обоснованной критики несовершенной тактики применения, отмечались и недостатки самих машин — в первую очередь плохой обзор для экипажа, часто приводивший к тому, что танки шли в атаку вдоль линии фронта, а то и вообще на свои позиции! Не устраивала первых французских танкистов и слабая бронезащита — бронебойные винтовочные пули германских "Максимов" протыкали в лоб броню боевых машин. Не нравилась и вынужденная необходимость применять два типа танков — нередко там, где нужен был пулёмёт, оказывался пушечный танк, ещё чаще бывало наооборот. И наконец, с усилением германской противотанковой обороны, в первую очередь, с появлением специально нацеленных на борьбу с танками "батарей ближнего боя" теперь FT-17 самим была нужна защита от вражеской артиллерии.

Луи Рено был заинтересован в расширении военного заказа своей фирме, поэтому он приложил максимум усилий, чтобы удовлетворить недовольных заказчиков.

Удачно подвернувшиеся документы по модернизации его машины итальянским "Фиатом" навели его на ряд продуктивных решений.

В первую очередь, поперечное расположение двигателя позволяло установить более мощный мотор, при той же массе танка, вдобавок, усилить бронирование наиболее уязвимых мест танка.

Во-вторых, увеличение размера башни позволило поместить в ней уже двух человек командира/стрелка и наводчика, ведущего огонь из орудия. Причём вместо 37-мм окопной пушки на новой машине установили полуавтоматическое 20-мм орудие, способное поражать цели на дистанциях до километра. Конечно, поражающая способность 20-мм снаряда была несравнима с 37-мм гранатой, но для расчёта пулемётного гнезда или установленной открыто "пушки прямой наводки" хватало.

Кроме того, Луи Рено сумел весьма эффективно оценить общение с танкистами, применявшими его машины в бою. На FT-17 сверху башенки располагался своеобразный нарост в виде гриба. Предполагалось, что он обеспечит надёжную вентиляцию боевого отделения от пороховых газов. Как выяснил конструктор танка, сами танкисты препочитали пользоваться им, как удобным наблюдательным люком, и только сожалели, что "грибок" не оборудован наблюдательными приборами. В новом FT-18 вентиляционный люк был с самого начала предназначен для кругового осмотра поля боя и имел закрывающиеся бронезаслонками наблюдательные щели.

Чуть позже проект переделали ещё раз — по опыту рем-мастерских учебных частей, куда в конце 1918 начали поступать первые FT-18. Оказалось, что танкистам удобнее разделять задачи командира и стрелка, и по их просьбам ремонтники обьединяли установки пулемёта и пушки, оставляя за командиром только наблюдение. В боевые части с начала 1919 года стали поступать машины, на которых уже на заводе в единой амбразуре устанавливались пушка и пулемёт.

На Западном фронте FT-18 успели повоевать недолго. Эта машина оказалась самой эффективной из всех, бывших в распоряжении союзников, но особенно отличиться новейшие французские танки не успели. Великая Война закончилась. Только вот производство было уже развёрнуто, и французская армия получила к моменту заключения перемирия 1030 FT-18. Из них на начало мая 1919 года — 567 боеготовых. С мая по ноябрь 1919 заводы Франции и подключившиеся к ним североамериканские кампании построили ещё 1270 танков, которые уже не поставлялись в войска, а сразу направлялись на склады. Значительное количество боевой техники, которая уже не была нужна французской армии, но за которую можно было содрать деньги с правительства Польши, обьясняет, откуда у польских легионеров появилась такая прорва новейших французских танков.

За исключением трёх десятков британско-американских Mk.VIII, остальные бронесилы новосозданной армии Польши состояли из машин французского производства, лучше подходящих для массовых перевозок. Эти силы были сведены в четыре бронебатальона и несколько отдельных бронерот общим составом примерно 450 единиц. Остальные машины являлись учебными либо резервом Главного штаба. Стоит отметить, что против германских "красных" сил действовал только один из четырёх бронебатальонов, на некоторых направлениях — любецком, дрезденском, силы польской пехоты поддерживали ещё три отдельные бронероты. Ещё одно крупное соединение "польских" бронесил оперировало на белорусском — брестском направлении. Основные силы польской армии и крупнейшее сосредоточение бронетехники было нацелено против войск Карпатского Союза на волынском и львовском направлениях. Именно там к исходу 1919 года определилась судьба Центральной Европы.

Союз трёх карпатско-славянских республик — Чехии, Словакии и Закарпатской Руси — образовался в июле 1919 года после прорыва Армией Людовой и Карпатским корпусом обороны польских легионеров Пилсудского на верхнем Днестре в мае-июне 1919 года, после чего Карпатский корпус через словацкие перевалы вышел на родину. Вернувшиеся части стали тем ядром, вокруг которых стали быстро складываться новые эффективные органы власти. Завершили становление нового государства Народные собрания в исторических областях империи Габсбургов, населённых славянами — Богемии, Моравии, Словакии и Закарпатской Руси, на которых было избрано Союзное правительство, с представительством от каждой части возникшего союза. Польское "коалиционное" правительство не признало новое государство, заявив, что в его состав вошли "исконно польские земли". Несмотря на симпатии к Советской Федерации, правительство Карпатского союза, возглавленное "умеренными" социалистами, стремилось дистанцироваться от передела "европейского" наследия и от связанных с ним военных конфликтов. После провозглашения нового государства, пражское правительство решило прекратить своё участие в гражданской войне в Польше и отозвало свои части, сражавшиеся на Волыни. На август 1919 года Советская Федерация не имела заметных резервов, способных восполнить покинувшие фронт силы чехословаков, поэтому полки Армии Людовой не смогли поддерживать сплошной фронт и избегая окружения, оставили важнейшие транспортные узлы — города Ковель и Владимир-Волынский, откатываясь к Луцку.

После прекращения боевых действий на Северном Кавказе и Закавказье советские военные силы по факту имели два конно-моторизированных корпуса — единственные крупные соединения сухопутных войск. Принятая в июне ЦИК Высшего Совета Федерации "программа борьбы с десантными силами Антанты" предполагала, что после поражения центральных держав и прекращения мировой войны враждебный Федерации союз стран-победительниц будет не в состоянии вести новую полномасштабную войну. Вместо этого державы будут поддерживать силы сепаратистов и белобандитов по перифирии Федерации, в худшем для советских сил случае высаживая десантные партии, составленные из отборных, не поддающихся антивоенной агитации частей, чья численность из-за этого не сможет быть выше армейского корпуса.

Сложившиеся в ходе боёв на Юге структуры Первого и Второго драгунских корпусов, поддерживаемые ударными силами приданных эскадр воздушных судов и бригад тяжеложелезнодорожной артиллерии идеально подходили именно для противодействия нерегулярным силам мятежников и привязанных к портам высадки немногочисленным десантным войскам. Малая численность и высокая транспортируемость таких соединений по железным дорогам позволяла не наращивать их количество, ограничиваясь пополнением и переброской уже наличествующих частей на угрожаемые направления. Кроме того, такая организация вооружённых сил позволяла Республике значительно экономить на военном строительстве, отказываясь от развёртывания массовой армии. В условиях внешнеэкономической блокады и товарного голода экономия сил была жизненно важной.

В июньских сражениях за Петрозаводск и в Северо-Восточной Карелии Северная армия командарма Самойло, усиленная кавсоединением Степанова вполне подтвердила правильность новой стратегии главного штаба советских сил. Армия Маннергейма и английский десант, совместно угрожавшие Архангельску и Петрограду, были разбиты и разъединены. К началу июля советские отряды заняли Кандалакшу, окончательно разобщив силы интервентов и белофиннов. После бегства шюцкоровцев из Лиексы восстановилась связь с удерживающим северный участок Ботнического залива советским морским батальоном. Когда 14 июля красные роты заняли Выборг и захватили Лаппенранту, Сенат Финской Республики запросил советское командование о перемирии.

К началу августа 1919 года Первый конный корпус находился на Мурманском фронте. Второй кавкорпус Будённого, после короткого отдыха в июне-начале июля после стремительного рейда в Закавказье, начали перебрасывать в прибайкальские степи, где в этот момент манчжуро-японские войска успешно продвигались на северо-запад, угрожая перерезать Транссиб и выйти к столице Восточной Сибири — Иркутску. Совет Федерации не ожидал появления нового сухопутного фронта и не имел в центре страны значительных резервов, чтобы поддержать союзные Федерации войска Армии Людовой.

Наступление Несвижского отряда "красных волонтёров" на Ивацевичи и далее — на Брест-Литовский было остановлено под Кобрином удачными действиями импровизированных бронесоставов, из "танков" Рено FT-18, установленных на железнодорожные платформы. Поддержанные большим авиационным соединением — 2-ой и 5-ой добровольческими авиаэскадрильями (французскими), Брестский заслон польских "сил коалиции" в августе нанёс поражение юго-западной группировке советских войск в Белоруссии и вышел на рубеж реки Цна.

На северо-востоке польские "легионеры" и "новые" польские силы, доставленные с Западного фронта, захватили Мемель и Двинск, но потерпели поражение от бронебригад балтийцев под Елгавой и Тукумсом и дальнейшего продвижения не имели. Также безуспешно закончился поход Житомирского красного полка, сформированного прославленным красным командром Щорсом из добровольцев и остановленного польскими конными эскадронами под Сарнами. В октябре 1919 года, после ставшего очевидным поражения польской Армии Людовой в гражданской войне в Польше, между правительствами Советской Федерации и Балтийской республики, с одной стороны, и "польской коалицией" с другой было заключено перемирие.

В течение всего этого времени правительство Карпатского Союза, в которое к тому времени по соглашению с эмигрантскими группами вошли все представители карпатских народов на Парижской мирной конференции, упорно придерживалось нейтралитета, "благожелательного к силам народоправства и демократии". Отошедшие на Ужгород и Ивано-Франковск отряды польских партизан и Красной гвардии не были интернированы и разоружены, срок их пребывания в стране был установлен в полгода. После ноябрьских событий на Балтике и Германии единственной возможностью доставки продовольствия из Советской Федерации в революционную Германию стал железнодорожный путь через Закарпатье и Чехию. Разрешив в конце ноября провоз хлебных эшелонов через свою территорию, правительство Карпатского союза, к тому моменту возглавляемое представителями умеренно-социалистической Чешской демократической партии, не допустили однако перевозку советских добровольцев и оружия на помощь "красным немцам".

"Нейтралитет" не спас чехословаков от внешней агрессии. В конце ноября, убедившись, что на германском фронте дальнейший успех маловероятен, союзное польско-французское командование решило окончательно разорвать все связи между Федерацией и революционными германскими областями. Польское правительство обьявило ультиматум, требуя одновременно эвакуации чехословацких сил из Закарпатья и "разоружения бандитских красногвардейцев, скрывающихся на территории Червонной Руси". Против войск пражского правительства действовала свежая 3-я польская армия, в составе которой были недавно закончившие формирование 3-ий и 4-ый бронебатальоны, усиленные значительным количеством прицепной и моторизированной артиллерии. К концу декабря польские войска вышли на румыно-венгерскую границу, завершив оккупацию Закарпатской Руси.

Нерешительность и беспомощность руководства Союза, возглавляемого "пражанами", вызвали сильное негодование местных правительств, поддержанных населением. В январе Словакия вышла из Союза. Первый Карпатский Союз прекратил своё существование. Чуть позже, по настоянию держав-победительниц, был заключен Второй Союз — Чехословацкая Федерация, с существенно ограниченными правами местных и городских правительств. Это государственное объединение просуществовало до начала Второй Великой войны.

С прекращением поставок продовольствия из Федерации и переброской на германский фронт освободившихся частей польской армии, положение революционной Германии стало безнадёжным. 12 января 1920 года представители берлинского Народного Совета и стран-интервентов начали в Виттенберге переговоры о капитуляции. 17 января, после вмешательства Советской Федерации, пригрозившей начать полномасштабные боевые действия против Польши, был принят наиболее важный пункт соглашения о капитуляции — в течение всего переходного времени, до формирования нового германского правительства, войска стран-оккупантов не будут проводить репрессий против участников революционного сопротивления, а все желающие покинуть страну смогут это сделать по упрощённому протоколу. Взамен такое же обязательство по эмиграции граждан, не желающих оставаться в Стране Советов, приняли на себя и советские власти.

4 февраля 1920 года отборные части "фрайкора" ворвались в Берлин. Несмотря на присутствие в городе миссии Антанты, реакционеры начали массовые аресты и убийства, в течение первого дня "чёрного" террора было убито более четырёх тысяч человек. Офицерские команды, специально выделенные для этого, охотились за наиболее известными "спартаковцами", уничтожая их, где застанут. Руководитель Центрального Совета Германии Карл Либкнехт был убит в своём кабинете — позже подкупленные писаки сочинили, что "красный Карл" покончил жизнь самоубийством. Пятёрка "чёрных офицеров" по наводке предателя выследила Розу Люксембург и после жестокого избиения потащили свою жертву к каналу, где намеревались скрыть своё преступление, утопив тело. Самоотверженные действия представительницы Красного Креста швейцарки Анны Брохман, вырвавшей умирающую Розу из рук убийц, спасли в результате множество жизней. На созванной 6 февраля в Берне представителями Красного Креста пресс-конференции приехавшие из "советской" части Германии независимые наблюдатели заявили о массовых пытках и убийствах, происходящих в занятых оккупантами городах с попустительства Международной наблюдательной комиссии, предьявив изуродованную Розу в качестве доказательства. Фотографии изувеченной самой известной революционерки Европы — это была сенсация, которую невозможно было проигнорировать. В Париже и Лондоне, в Марселе и Бирмингеме, Лионе и Нью-Йорке пролетарии вышли на улицы огромными демонстрациями с траурными знамёнами, на которых было написано: "Отомстим за Розу"! Кому рабочие собираются мстить за разгул реакции, было легко догадаться. 7 февраля правительства Англии и Франции были вынуждены вмешаться в происходящую "очистку Германии от зловредных элементов", как двумя днями ранее сформулировал происходящее глава британской части наблюдателей, поясняя свой отказ от активных действий по наведению порядка. Позже Розу Люксембург удалось переправить в Петроград. Её состояние продолжало быть крайне тяжёлым, на протяжении нескольких лет она балансировала на грани смерти.

После 8 февраля по каналам Красного Креста и нелегальными маршрутами вслед за Розой в Швейцарию переправили за десять дней около 12 тысяч человек — преимущественно семьи "красных" активистов. Немного позже удалось добиться освобождения захваченных в первые дни террора и оставшихся в живых революционеров — из тюрем в зарешеченных вагонах арестантов вывозили прямо к швейцарской границе. Всего в течение марта 1920 года через Швейцарию "освобождённую от советской заразы" Германию покинуло более 27 тысяч человек.

Но прекращение открытых убийств на улицах не означало прекращения контрреволюционного террора. Люди просто исчезали. Кроме того, созданное при интервентах правосоциалистическое правительство начало публиковать открытые "списки на выезд" всех участников революционных организаций. Для таких людей и их семей не выдавались продовольственная и материальная помощь, их не принимали на работу или увольняли под первым же сколь угодно надуманным предлогом, вернувшиеся домохозяева требовали с них тройной платы за помещения и не давали никаких рассрочек. Продуманная и проводившаяся солидарно всей буржуазией программа "по выдавливанию смутьянов из страны" не оставляла для десятков тысяч сторонников Советской власти другого выхода, кроме эмиграции. Вновь потёкший через границу ручеёк беженцев к осени стал полноводной рекой. За лето-осень 1920 года ещё около 150 тысяч немцев были вынуждены покинуть свою страну. Всего к 1922 году в Советскую Федерацию из Германии эмигрировало четверть миллиона человек, примерно столько же германских диссидентов уехали в другие страны мира, в основном в Канаду и САСШ.

Лето, 2030 г.

Андрес не любил "аватарок". Вполне нормальные девушки — 18 лет собственного возраста, по мнению Андреса, давали ему возможность говорить о девушках уверенно — но только их повёрнутость, фанатизм нелепый, "эльфячность" ненатуральная — вся их мифология надуманная — и попробуй сказать, что игра у них детская! Как можно в перевоплощения да призвания верить — не понятно.

Ведь не молельщицы пришибленные — наоборот, вроде все атеистки-коммунистки!

Смотришь — лицо в синий цвет накрашено, глаза клеем к вискам растянуты, волосы распушены — ну конечно, первое воплощение Детей Звёзд, кто же ещё! Вот и эта девчонка-гид, которая их группу в Крыму встречает — тоже из "аватарок". Хотя поскромнее — макияж не синий, а скорее светло-серый, неброский, уши накладные прикрыты волосами, да и те гребнями прижаты. И пластика выглядит понатуральнее — хоть двигается быстро, но не дёргано. Глаза вот только сильно подтянуты — но смотрится реально, наверное, не клеем мимическим, а операционно изменены — верно, раньше девушка себе сделала, а сейчас угар прошёл, вот и красится без фанатизма. Хотя назвалась по всей их форме — "Аирна Схеол, дочь Звёзд."

Но с ребятами держится скромно, в разговоры со всезнанием не лезет, на вопросы отвечает интересно — видимо, родилась здесь — в целом, с гидом повезло, несмотря на небольшие заскоки. Причём свои, личные — незачем портить детям настроение, если тебе какая-то мелочь не по вкусу.

Группа малышни, которую сопровождал Андрес, на море конечно, бывала. Но то с родителями, да по всяким курортам. А курорт — это считай сидение на одном месте, да изредка беглые экскурсии, где взрослые экскурсоводы быстро тащат взрослых мимо множества непонятных и потому неинтересных предметов, зданий и сооружений. Здесь же — только такие же ребята, да два сопровождающих — Андрес от родственников да местный гид — тоже, в общем-то девчонка. И можно самим маршрут выбирать, советоваться с гидом, правда, за Андресом слово последнее — но он не спешит командовать, не так уж народу много, чтобы беспокоиться за порядок — меньше десятка. А гид советы хорошие даёт, да обещает рассказать всё подробнее по дороге — не придётся на одном месте оставаться, это ясно. Хорошо, что в Крыму общественный транспорт — в полном доступе, да и базовые наборы в кафешках и столовых — нормальные. Есть у Андреса на карте кредиты, но не так, чтобы в той же Турции свободно погулять. За то Крым и выбрали — пусть и Республика, но детям спокойно и свободно.

Кроме того, у Аирны-Арины замечательный браслет оказался — с отлично отлаженным голопроектором и распознаванием местности. Когда она останавливала ребятню и начинала рассказывать о событиях, что здесь происходили, накладывалась такая качественная иллюзия, что казалось — они сразу в два времени попали. Андрес понимал немного в настройке браслетов и хотелось бы ему познакомиться с тем человеком, который Арине так браслет запрограммировал. Новая техника "венериан" мало кому легко даётся. Есть простые, адаптированные под массовое пользование устройства — малые стационарные плазма-реакторы, химбатареи для мобилей, гравикольца для них же, пищевые синтреакторы. Но там настроено управление — считай, включил да выключил.

В Европе простенькие браслеты — такие, как ребятам на переходе дали — ещё в соцнорму не включены, у одной девочки был, да зря она им хвасталась — теперь над ней остальные дети смеются. Андрес свой браслет тоже поменял — даже общая модель с каждым годом разнообразнее и мощнее выходит, но до возможностей наручного комма гида новому браслету было далеко.

Вечером, рассказав ребятам, что будет завтра, он вышел из комнаты на балкон над темнеющим морем. Арина уже была на балконе, они договорились ещё раз перед сном обсудить подробности предстоящего пути. В спокойной безмятежности заката не хотелось торопиться и Андрес тоже молча прислонился к тонкой решётке ограды. Чувства были отстранены и светлы. Подумалось, что у Аирны-Арины наверное много друзей, ребят и взрослых, и можно договориться с ней, что с самими интересными её знакомыми группа повстречается — всё-таки ребятам без общения со сверсниками пустовато. Мысли скользнули дальше, и Андрес негромко сказал:

— Скажи, тебе среди своих не хочется отдохнуть? Маску не надевать, побыть собой, ведь все же тебя знают, тебе и так рады. — и добавил, досадуя на свою неловкую попытку влезть в чужую жизнь, — без маски всегда легче.

— Легче. — Арина ответила тоже тихим голосом. — И меня действительно многие знают в Крыму. Пока я отдыхаю с вами, я хожу без маски.

— Что, ты хочешь сказать, что у тебя такой цвет... Андрес запнулся. Может, всё-таки девчонка совсем... Или татуировку себе сделала — тогда же, когда лицо переделала. В общем, правильно он на себя рассердился, незачем в чужой выбор лезть.

Арина спросила, не поворачивая головы: — Ты когда готовишься пройти полную вакцинацию?

Андрес точно не говорил с ней о своём решении сделать вторую прививку. В Латвии многие не принимали предложенных пришельцами "усовершенствований человека", Андрес выбрал и сам выбор во многом определял его будущее. Вопрос, которого он не ждал, поэтому задел важное важное для него — облик всей его дальнейшей жизни, и это казалось посерьёзнее, чем та обида, которую он мог нанести Арине своим бестактным вопросом. Прежде, чем встрёпанные чувства Андреса улеглись, девчонка-гид повернулась и пояснила: — Когда пройдёшь полный курс, отличишь маску от настоящего лица. От татуировки тоже.

Она всё-таки улыбнулась. Андрес понимал, что такое смятение, какое написано у него на лице, у любого вызовет смех. Но Арина почти не веселилась. А главное — чтобы на его лице не отражалось, мыслей его там не было! Прежде чем он закричал, Аирна повела рукой, в сумерках лицо её дрогнуло, стало неразличимым, а затем стало ясно видно — светлое, с яркими веснушками на вздёрнутом носике и тревогой в круглых синих глазах под соломенными волосами... как у его двоюродной сестры, Елле!

Предобморочное марево схлынуло, Андрес глубоко вздохнул, преодолевая подкатывающую тошноту. Рука девчонки перестала удерживать его за локоть. Чуть мазнула по лицу, оставив ощущение свежести, от которой слабость сгинула, возвращая отчётливость красок. Голова казалась звонкой и пустой.

Аирна смотрела чуть в сторону. Что-то с ней было не то. Прежде чем ощущение ушло, она спросила: — Ты ведь вроде хорошо натренировал эмпатию?

Развивать эмпатию было не слишком привлекательным для многих. Ощущать чувства, направленные на тебя — не всегда приятно. Особенно не любили это девушки. Андрес занимался сам и чувствовал людей неплохо. Привлекательный и скромный юноша атлетического вида редко вызывал к себе отрицательные чувства. Ощущать окружающих давалось легко. Вот что изменилось! Вместо привычного ровного тона спокойствия Аирна стала потоком еле улавливаемых, странных чувств. Никогда прежде Андресу не доводилось слышать о укрытии от эмпатии — но девушка была укрыта. Ещё несколько секунд назад. Мир внутри парня вновь дрогнул, наполняясь невороятным, невозможным.

Сознание стремится сохранить устоявшийся образ мира. Что-то внутри нас старается оставить небывалое шуткой, игрой. Только сам прочувствовав перемены с Аирной, Андрес ощутил, как освободился от тянущего душу чувства обмана. С ним действительно случилось чудо. Рядом сидела настоящая, неподдельная сказка — девчонка из-за звёзд.

Девятая точка. Исследования микологов во время войны и появление высокоэффективных антибактериальных средств. Изучение тонкоплёночных фильтров и селективных колонок — извлечение из растворов и смесей отдельных компонентов. Работы ЦИС по совершенствованию броневиков и самолётов. Отражение интервеции на Балтике. Спасение Розы Люксембург — первый крупный успех вакцинотерапии.

Потребность в расширении выпуска "прочной целлюлозы", получаемой обработкой древесной щепы "плачущим грибом", требовала специалистов-биологов, хорошо знающих особенности жизнедеятельности грибов. Работа в "лаборатории Тесла" для студентов и пары аспирантов с биологической кафедры питерского университета внезапно оказалось невообразимо много — кроме чисто специальных тем с "биоматериалом" для целлюлозных чанов, исследованиям других групп ЦИС потребовались ответы на вопросы, связанные с жизнедеятельностью человека при больших атмосферных давлениях — для подводников, больших перегрузках — для авиаторов, борьбы с переохлаждением людей в холодной воде и консервированием продуктов для полевых рационов и ещё множество неожиданных вопросов, требовавших самой широкой эрудиции в биологической области. Никакое университетское образование не могло дать такую широкую картину биологической науки, молодым исследователям приходилось непрерывно отыскивать всё новые данные в ворохах книг, статей и газетных сообщений. Задачи оказания первой помощи при ранениях, постоянно мелькающая в газетных вырезках и собственная специализация — в большинстве студенты учились на микологов — не случайно привлекли их внимание к плесневым тампонам для предотвращения заражения открытых ран.

Ещё со времён Пастера, открывшего активный мир микробов, шёл поиск таких малых форм жизни, которые враждебны, губительны для патогенных микроорганизмов. Такие микробы должны были существовать, в миллионолетней конкурентной борьбе разных микроорганизмов не могли не появиться смертельные для патогенных по отношению к человеку штаммы. Другое направление микробиологии исходило из развития приспособляемости высших организмов, в борьбе с микробным миром создавшем средства, его ограничивающие или уничтожающие. Сообщение о плесневых грибах, смертельных для подавляющего числа гноеродных бактерий, было для молодых исследователей ясным подтверждением глубокого научного предвидения создателей микробиологии. Отлаженное производство "шёлковой целлюлозы" позволяло быть уверенным, что выпуск препаратов на основе плесневых грибов удастся развернуть в потребном масштабе. Летом 1916 года микологическая группа ЦИС вплотную начала исследования пенициллиума.

Выращивание плесневых культур на бульоне позволило получить раствор, насыщенный "действующим началом". Но кроме противомикробного, раствор обладал большим набором побочных свойств, исключавшим его применение в инъекциях — единственном возможном способе помощи организму при губительном заражении крови. Необходимо было выделить "действующее начало" из смеси с другими выделяемыми грибом активных веществ и отходов жизнедеятельности, разделить на составляющие сложномолекулярную взвесь. Решение нашли технологи-производственники "лаборатории Тесла", работающие с тонкими плёнками металлов и изоляторов. При "наборе" сухого вещества на барабаны синтеза было отмечено явление избирательности — от скорости вращения барабана (и конечно, изначального материала барабана) зависел химический состав вещества, осаждавшегося на подложке. Скорость адгнезии(слипания) различных соединений оказалась разной, появилась возможность тонко разделять раствор на компоненты, пользуясь этим свойством. Изучив свойства высокомолекулярных смесей, технологи установили, что эта закономерность верна и для сложных биологических составов. За восемь месяцев последовательного перебора режимов выделения и материала барабанов, с последующим изучением выделяемых веществ на посевах микроорганизмов, удалось получить концентрат "действующего начала" — это оказалась сложная органическая кислота, нестойкая сама по себе, но после получения её солей способная храниться длительное время.

Опыты применения в больницах дали ошеломляющий результат — смертельно больные люди стремительно выздоравливали, сепсис и лихорадка лечились полностью, потребность в хирургическом вмешательстве при гангрене существенно уменьшилась. Возникла необходимость в развёртывании нового широкого производства, одновременно с этим всё большее значение приобретали продолжающиеся медецинские исследования. Для организации широкого разворота работ в "лабораторию Тесла" пригласили доктора Владимирова, начавшего в своё время в военных госпиталях исследования пенициллиума в клинической практике. Профессор принял предложение своих коллег, с которыми имел оживлённую переписку во время эпопеи с получением "действующего начала". Но сам Александр Александрович успел несколько охладеть к своему открытию — не имея возможности выделить концентрат активного вещества в скромных условиях госпиталя, он ограничен был лишь местным применением, поэтому направил усилия на поиск условий или веществ, усиливающих собственный иммунитет человека.

Представляя свой план исследований, Владимиров писал: " Открытие "пеницилла" есть важнейшее доказательство всей микробиологической теории, важный указатель на правильное направление исследований. Как теория предсказала существование у живых существ средств, активно подавляющих развитие микробов, так она предсказывает существование новых, ещё более могущественных, средств борьбы с миром патогенных организмов. Теория иммунитета живых существ предполагает открытие мощных сил, способных защитить человека путём многократного возрастания свойственного ему иммунитета, что вкупе с антимикробными веществами означает полную победу над болезнями. "

Владимиров считал, что открытие "пеницилла" позволяет по новому соориентировать поиск медицинских средств. "...В более простых существах жизненная сила имеет более простой и наглядный характер. Те вещества, которые, несомненно присутствуют и в высших организмах, но в многократно меньшем виде и менее отчётливо ввиду несравнимо большей сложности жизнедеятельности, у этих простых созданий в случае необходимости вырабатываются в громадном количестве и явственно. Плесень, мох и лишайники, простые животные и растения — вот среди кого следует искать ту "живую лабораторию природы" в которой можно получить искомые нами ответы на тайны иммунитета. Школа системологии 18-19-го веков накопила громадные сведения о существующих на нашей планете живых организмах и их взаимопроисхождении, дала нам закономерности, позволяющие использовать тома Брема и Линнея как лоции в поиске целительного средства для человека."

Медицинский корпус "лаборатории Тесла", располагавшийся в Ревеле, начал интенсивный поиск стимуляторов иммунитета и общие исследования иммунных механизмов человека. К осени 1918 года производство "пеницилла" велось уже в заводских масштабах — каждые сутки выделывалось около десяти тысяч доз "активного вещества". Эти лекарства были необходимы в связи с продолжавшимися в Прибалтике тяжёлыми боями между советскими и национальными силами с одной стороны, и германскими сателлитами — с другой.

3 декабря 1917 года многочисленные перестрелки на линии разграничения Остзейского герцогства и Балтийской республики прорвались полномасштабным столкновением. Правительство остзейцев предъявило ультиматум Ревельскому Совету. В трёхдневный срок балты должны были оставить Моозундский архипелаг и очистить Видземскую гряду. Не дождавшись ответа, части 1-го и 2-го корпусов остзейской армии начали наступление: 1-ый корпус от Риги на Седу, 2-ой — из района южнее Эргли на Гулбене, Алуксне. Далее по плану, разработанному офицерами германского генштаба, крылья остзейской армии должны были соединиться у Тарту(Дерпта), заняв всю Восточную Эстонию и открыв дорогу для рывка на Ревель. Численность советских сил была невысокой, но они были хорошо — не хуже офицерских батальонов остзейцев — обучены и имели высокую подвижность. Окружение советских войск севернее Выру не состоялось. 1-ый корпус завяз в долине Гайи, не дойдя до Валмиеры. Путь на Тарту закрыли балтийские броневики.

В отличие от "танков", чья конструкция была результатом боевых испытаний всевозможных средств бронирования живой силы на поле боя, идея бронеавтомобиля родилась почти сразу после появления самодвижущихся аппаратов. Возможность установить оружие на такую машину естественно предполагала создание защиты для стрелка от ответного огня. Во Франции фирма "Шаррон" разработала частично бронированный автомобиль своей конструкции для армии в 1902 году. Однако нигде, кроме России, опыты с бронированными вооружёнными машинами не переходили из ряда опытных образцов. В России в 1905-1914 годах бронеавтомобиль получил планомерное развитие.

В Варшаве с фирмой "Шаррон" сотрудничало предприятие, организованное князем Накашидзе. Страстный поклонник автомобилей — этих новейших воплощений технического гения, и, одновременно, весьма деловой и авантюристичный по натуре человек, Накашидзе сочинял книги и наставления об автомобилях и их значении в военном деле. Не ограничиваясь популяризаторством, на паях с графом Потоцким и полковником Головиным открыл в 1903 году "Большой международный гараж автомобилей", который, кроме продажи машин французских фирм изготавливал автомашины собственной разработки. В 1904 году Накашидзе полностью переключается на сотрудничество с кампанией "Шаррон", продав свой пай в варшавском предприятии. Он вкладывает средства в французскую фирму, намереваясь продвигать в России бронированные аппараты этой кампании, с пользой для страны и выгодой для себя. С началом русско-японской войны князь Накашидзе возглавляет собранную им из добровольцев команду скаутов, которая действует на фронте в составе 7-го Сибирского казачьего полка. В то же время не прерываются деловые связи Накашидзе с Францией, в которой отставной полковник Гюйе разрабатывает проект полностью блиндированной машины с башенной установкой. Возможно, проект сообразовывался с указаниями, передаваемыми в письмах князем, с учётом боевого опыта, полученного последним. В июне 1905 Накашидзе, представившись директором отдела броневых автомобилей фирмы "Шаррон, Жирардо, Вуа", предложил Главному Военно-Техническому Управлению Русской армии законченный образец боевой машины. Несмотря на фактическое завершение военных действий, молодое руководство управления сочло необходимым изучить новое боевое техническое средство. С фирмой "Шаррон" при посредничестве князя Накашидзе заключается контракт на поставку опытового образца, удовлетворяющего заявленным требованиям — проходимость по просёлочным дорогам в распутицу, достаточно высокая надёжность ходовой части, ограждение экипажа машины от стрелкового оружия со всех расстояний стрельбы, удобство обслуживания пулемёта и круговой обстрел без заметных "мёртвых" зон огня. Фирма оперативно доставила свою машину в Петроград, где в ноябре 1905 года были проведены её всесторонние испытания. Выявились многочисленные слабые места изделия — невысокая проходимость и чрезвычайно плохая маневренность (поворотливость) и неудовлетворительная устойчивость (склонность к опрокидыванию) машины, перегруженность шасси, недостаточное бронирование (пули винтовки Мосина пробивали автомобиль навылет со ста шагов). Вместе с тем комиссия, проводившая испытания, отметила общую перспективность броневого автомобиля как нового средства войны и рекомендовала продолжить разработки таких машин с учётом полученного при создании бронеавтомобиля "Шаррон" опыта. Рекомендовалось уменьшить высоту центра тяжести автомашины и увеличить дорожный просвет, применить управление на все оси и увеличить диаметр колёс, при этом обеспечив защиту от прострела шин и тяг, добиться удовлетворительной стрельбы на ходу путём подвешивания оружия в амортизирующей подвеске. По заключённому предварительному соглашению, князь Накашидзе обязался подготовить новый исправленный проект машины, а для её выпуска — открыть в Петрограде завод, предназначенный для выпуска боевых машин. К 1908 году Главному Военно-Техническому управлению были предложены проекты, кроме фирмы "Шаррон", начавшей уже выпускать в Питере грузовики своей разработки, Русско-Балтийского автомобильного общества, иностранные проекты фирм "Рено", "Джаррот" и "Фиат". Опытные образцы смогли предоставить на испытания Руссо-Балт, Рено и Шаррон. Ни один из них не был принят на вооружение, но предпочтение получил проект Руссо-Балта, в целях соответствовать техническому заданию применившему ряд новых решений. Шасси сделали трёхосным, с приводом на среднюю пару колёс. Это повлекло сдвиг двигателя к центру машины, под сиденье шофёра, что кроме улучшения устойчивости и поворотливости, обеспечило водителю прекрасный обзор. Поскольку над кабиной шофёра разместить пулемётные башни значило поднять высоту машины, оружие разместили в двух боковых спонсонах, а между ними в небольшой башенке наблюдателя располагался командир экипажа, имеющий полный и наилучший круговой обзор. В первоначальном проекте ведущими были передние колёса, но при разработке окончательного варианта был применёно шасси с двумя ведущими — передними и задними — осями, как в проекте фирмы "Шаррон", предприятие которой в России было куплено вскоре после конкурса Руссо-Балтом. Использовали ряд технических новшевств, предложенных в проектах остальных фирм. Для улучшения надёжности сцепления использовали вместо обычного кожаного конуса технически более сложное, но выдерживающее намного большие нагрузки трёхдисковое сцепление. По лицензии американского отделения фирмы "Фиат" на московском предприятии Руссо-Балта освоили выпуск усовершенствованных двигателей повышенной — до 65 л.с. — мощности. Применили сдвоенные покрышки на широких колёсах с металлическими широкими спицами по проекту "Рено". Дорожный просвет сделали достаточно большим — более 28 сантиметров, что улучшило проходимость. Итоговый образец, заказанный для войсковых испытаний в довольно большой — 40 машин — серии весил около 3-х тонн, защищён бронированием от 7 до 3 мм легированной стали и вооружён двумя пулемётами "максим" с принудительным охлаждением. Расчёт машины — четыре человека.

Войсковые испытания 1909-1910 годов показали, что машина вышла удачная, но для задуманного предназначения — рейдирования вместе с конницей — всё ещё малогодной — мал запас хода, проходимость по сравнению с первым опытом фирмы "Шаррон" выросла намного, но "вездеходность" не достигнута, хотя может идти по грунтовым дорогам в неплохом состоянии. Опытовая партия была передана в Крепостной отдел ГВТУ Армии, поскольку одному из предложенных назначений — машины связи и поддержки полевых укреплений вполне соответствовала. В дополнение для приграничных крепостей была заказана партия в 120 единиц "броневиков" в таком же исполнении, но предусматривающей замену вооружения на перспективные тяжёлые пулемёты воздушного охлаждения. Одновременно был объявлен следущий конкурс на бовые машины для армии. Теперь предлагалось разработать несколько вариантов бронированных автомобилей — разведывательные, "крейсерские", транспортно-санитарные, "радиотелеграфные" и т.д. Столь широкий выбор предлагаемых к разработке моделей свидетельствовал о разногласиях по применению "броневиков", возникших после войсковых испытаний прототипов. Испытания вызвали чувство разочарования у многих молодых военных энтузиастов, видевших поначалу в бронеавтомобилях универсальное средство боя. Несмотря на то, что в построенных машинах, благодаря самой широкой технической помощи Главного Военно-Технического управления, воплотился весь накопленный опыт и были применены самые передовые на тот момент технические решения автомобилестроения, достичь желаемой цели — полной автономности бронесил на поле боя и свободы манёвра — не удалось.

После 1910 года разочарование в бронеавтомобилях уменьшило интерес командования к этому средству. Положение с постойкой новых машин усугублялось позицией нового, консервативного правительства, стремившегося изгнать дух новаторства из армии. Наиболее инициативные офицеры переходили во флот или второстепенные отделы военного управления. В Крепостном отделе ГВТУ армии был создан "кабинет по блиндированным и броневым системам", отвечавший, кроме бронеавтомобилей, за подготовку бронедрезин и бронезащиту создаваемых тяжёлых железнодорожных артсистем. Крепостной отдел работал в тесной связи с командованием создаваемой во многом по инициативе самого отдела морской пехотой — будущими гарнизонами морских баз, поэтому бронеавтомобили первых выпусков были заказаны для испытаний на аландском полигоне морской пехоты. Кроме защиты сухопутного фронта морских укреплений, на полигоне отрабатывались боевые действия против морских баз и укреплений противника. "Броневик" мог стать средством качественного усиления десанта. Но первые "Руссо-Балты" оказались малопригодны для наступательных действий против подготовленной обороны. Они плохо концентрировали огонь непосредственно по курсу, не преодолевали самых мелких окопов и были низкоманевренны на поле, что делало "броневики" легкоуязвимиыми для тяжёлого вооружения. В целом, первые бронемашины оказались скорее оборонительным средством, поэтому Крепостной отдел армии продолжал заказывать и работать над совершенствованием бронеавтомобилей.

В 1911 году для регулярно проводимых зимних гонок по льду Финского залива работающий в России французский инженер Кегресс предложил "новую концепцию автомобильного движителя". На заднеприводном автомобиле фирмы "Мерседес" вместо колёс была установлена широкая прорезиненная полотняная лента, натянутая на два гладких барабана. Эта конструкция распределяла вес автомобиля по большой площади и значительно улучшала его проходимость. Изобретением заинтересовались автомобильные фирмы, патент купила недавно созданная московская компания "Русский Рено", имевшая лицензию на машины французской фирмы. Владельцы компании предполагали, что без достаточно убедительной "адаптации" заграничных машин к русским дорогам продавать их будет достаточно сложно. "Прибор Кегресса" стал применяться на полугрузовых и грузовых машинах фирмы как запасной вариант на случай бездорожья. К 1914 году в первоначальную конструкцию Кегресса было внесено достаточное количество изменений, сделавших автомобиль с таким движителем довольно технически надёжным. В первую очередь была улучшена конструкция полотняной гусеницы — в неё стали заделывать при изготовлении металлическую проволоку — по примеру протекторов для автомобильных шин, а нижнюю поверхность гусеницы для улучшения сцепления делать рифлёной, прорезинивая на манер брезента. Для лучшего сцепления с поверхностью дороги стали устанавливать пружинные ролики между барабанами, усовершенствовали механизм натяжения гусеницы.

К началу военных действий в стране насчитывалось чуть более двадцати пяти тысяч автомобилей, примерно равных долей отечественного и иностранного производства. Значительное количество автомашин мобилизовывалось для военных нужд, а также продолжало заказываться военным ведомством. Некоторые из наиболее удачных образцов автотехники — например полуторатонные грузовики по лицензии "Фиата" — получали особо широкое распостранение. Также случилось и с машинами "Рено" с "кенгрессами". После установки довольно примитивной бронезащиты — в виде коробки из бронелистов — и простейшего вооружения, не намного перегружающего шасси и не сильно влиявшим на проходимость машины, их стали использовать на передовой. Дополнительным положительным моментом было наличие у фирмы "Рено" опыта бронировки легких авто — такие машины применялись в начале войны на Западном фронте. "Бронеящики Рено" с новым движителем оказались востребованы как разведывательные машины, а также машины связи, посыльные и всё остальное, что может быть на войне срочного и требующего обязательной доставки. Легковые машины после мобилизации блиндировались во фронтовых мастерских, но их было недостаточно для растущих масштабов военных операций, и на московском заводе "Рено" начали выпуск "скаутов" с бронировкой из ижевской стали. Вместе с забронированными по мобилизации количество поставленных в войска "кенгрессов" на весну 1915 года превысило пятьсот единиц. Широкое применение новинки не прошло незамеченным для военных специалистов, занимающихся развитием бронедела в России. С зимы 1914-1915 года "бронекабинет" начал отработку этого движителя для военного применения в более тяжёлых машинах.

Попытки приспособить резино-полотняные, с армированием металлической проволокой "бесконечные ленты" на броневиках "Руссо-Балт" выявили главный недостаток схемы "мягких гусениц" с зацеплением силой трения — на непрочных грунтах полотна гусениц проскальзывали на гладких барабанах, а при резких поворотах — легко слетали. Понадобилась замена зацепления на цевочное и проработка технологии гусеницы.

Результатом стала оригинальная колёсно-гусеничная схема при сохранении трёхосной базы машины. При переходе на гусеничный ход гусеница надевалась на протекторы двойных шин, зацеплялась проходящим посреди гусеницы тросом с насаженными на нём биконическими муфтами за гребень находившегося между двойными шинами гребенчатого венца, натягивалась и прижималась к зацеплению четыремя пружинными роликами — два в начале и конце ленты обеспечивали натяжение, а два по сторонам от среднего тянущего колеса сверху ленты прижимали верхнюю ветвь гусеницы к венцу колеса. Амортизация обеспечивалась рессорами колёс и упругостью шин и гусеницы. При движении на гусеницах отключалось рулевое устройство, рулевая колонка снималась, а тормозные рычаги, до этого сцепленные, рассогласовывались, и поворот обеспечивался торможением одной из гусениц. При движении на колёсах нагруженный "до образца броневика" макет по хорошему шоссе мог идти со скоростью 45 км/час, на гусеницах верхние передачи отключались, но на максимальной по полю макет мог развить скорость свыше 15 км/час. К лету 1916 года в военно-морских мастерских рижской морской базы начали постройку боевой машины с применением всех разработанных новшеств. Кроме колёсно-гусеничного хода на ней собирались испытать новейшие автоматические 40-мм бомбомёты, новую схему бронировки, усовершенствованные приборы наблюдения с триплексами. Поставить самый мощный и компактный из разработанных автомобильных моторов — по сути дела, авиационный. Изменить компоновку боевого отделения — установить вооружение в поворотной башне. "Броневик Руссо-Балт ? 3", сокращенно РБ-3, достраивался и испытывался уже в Ревеле, куда эвакуировали рижские предприятия.

По массе машина не превосходила РБ-1 — чуть больше трёх с половиной тонн. Невысокая башня имела особенность — поскольку у реактивных бомбомётов был сильный выхлоп, вооружение устанавливалось вне башни, наверху, в специальном бронекожухе. Бронелисты, из которых собиралась машина, были изогнуты по коническим поверхностям — этого требовала технология сборки многокомпонентной брони — конусы из стали разных марок и "стеклопласта" вставлялись один в другой, обеспечивая надёжное соединение. Верхний 4,5-мм лист из очень твёрдой закалённой стали воспринимал основные ударные нагрузки, "стеклопласт" гасил ударные колебания, а внутренний 2-мм слой особо вязкой брони останавливал осколки и остаточный импульс пули. При сравнении с образцами гомогенной стали, новая технология при удельном весе, равном 7-мм обычной брони, имела бронестойкость, эквивалентную 10-12-мм листу. Такая защита, вкупе с рикошетирующими характеристиками наклонной брони, делала машину непоражаемой из ружей и пулемётов винтовочных калибров всеми типами пуль с любых дистанций. 75-сильный двигатель обеспечивал, вместе с применением достаточно совершенных гусениц, невиданную доселе маневренность для тяжёлого оружия.

В мае 1917 года Ревельский Совет Передовых сил Балтики принял РБ-3 на вооружение — в первую очередь для бригад морской пехоты, и начал развёртывать его производство, привлекая заводы Ревеля, Гельсингфорса, Петрограда. Самым трудным было положение с вооружением — оружейные мастерские Гельсингфорса, в основном нацеленные на опытное производство, не могли дать значительного прироста продукции. Для вооружения РБ-3 приспосабливали 37-мм морские скорострельные орудия, снаряды которых имели меньшую бризантность, но лучшую точность и дальность. На нескольких броневиках смонтировали 76-мм противоштурмовую пушку образца 1913 года — для неё пришлось перепроектировать боевое отделение, снять башню и установить орудие на тумбе с углом поворота 300. Данные для стрельбы выдавал командир с приборов, находящихся в небольшой поворотной башенке. Из-за невысокого темпа производства первая "броневая" бригада морской пехоты не участвовала в Моозундском сражении.

Угроза захвата Прибалтики с сухопутного фронта заставила удвоить усилия по производству новых машин и подготовке экипажей. К началу декабря две полубригады броневиков закончили боевое слаживание и стали основой 1-ой и 2-ой моторизированных бригад морской пехоты Балтийской республики. В бригадах, кроме броневиков, было по батальону морской пехоты на грузовиках с блидированными стальными листами бортами, с приданными батареями 76-мм орудий на прицепах, ремонтная рота и рота снабжения — также на машинах, разведрота на мотоциклах и лёгких бронеавтомобилях различных систем, а также рота связи с установленными на блиндированных грузовиках радиостанциями. Большое количество собранных отовсюду машин разной степени износа, разносортица двигателей, видов топлива, множество мелких дефектов собранных в непрерывной спешке броневиков — приводило к частому выходу автомобилей из строя. Положение спасало лишь техническая грамотность и сметка личного состава — из бригад морской пехоты, имеющих поголовно грамотный состав, в бронебригады переводили в первую очередь проявлявших нешуточный интерес к технике и главное — к автомобилям — матросов. Бригады смогли поддерживать высокий темп движения, не замедляя его ремонтом поломавшихся автомобилей. Их быстро восстанавливали члены экипажа машин, серьёзные поломки были редкостью, из-за грамотного использования техники хорошо подготовленными экипажами. Начав движение в предутренние часы 4-го декабря, к рассвету 5-го бронебригады вышли к мосту через Гайю у Стренчи.

Это был критический момент декабрьских боёв. Вечером 4-го декабря 2-я дивизия обошла позиции 5-го красного латышского полка, защищавшего Валмиеру. Латышские стрелки отошли на западный берег Гайи, удерживая переправы в самом посёлке. Но дорога на Валку осталась открытой, по ней устремилась в Эстонию 1-я остзейская дивизия — лучшее из подразделений остзейской армии, имеющая почти исключительно офицерский состав и большое количество машин и кавалерии. В ночь на 5-е декабря разведывательный кавалерийский эскадрон 1-го полка 1-ой остзейской дивизии, усиленный батареей дивизионных пушек на упряжках, сбил слабое охранение на мосту и занял оборону. Подошедшие через час отряды красных латышей, спешно направленные на усиление защиты предмостных укреплений от Седы — и, чуть позже, из Валмиеры, атаковали разрозненно и были отбиты.

К утру через мост начали движение передовые части остзейцев. Посланная на Седу разведка "белого" корпуса позиции "красных" обнаружила только вокруг самого местечка. 1-ый полк, перейдя мост, в походных колоннах двигался по дороге. У моста позиции занял 3-ий батальон 3-его полка, сменивший конников 1-го полка, ушедших к Седу. 2-ой полк подходил к Гайе, сопровождая обозы и артиллерию дивизии. В этот момент, когда силы "белых" были максимально растянуты по шоссе, ударили балтийцы. 1-ая бригада затаилась в заболоченных лугах южнее переправы, а севернее моста, вдоль дороги на Седу, в леске развёрнутой ожидала 2-ая бригада, с присоединившимися к ней красными латышами и красногвардейцами из Седу и Валки.

Батальонные колонны 1-го полка остзейцев были сметены с шоссе внезапным ураганным пулемётным шквалом. Уцелевшие под огнём занимали оборону за насыпью шоссе, но с севера вдоль дороги их атаковали броневики 1-ой бригады, с юга и юго-востока подходили броневики 2-ой бригады балтийцев. Обстрел из бомбомётов по залёгшей без окопов пехоте подавлял всякие попытки сопротивления, перекрёстный огонь пулемётов не позволял поднять головы, не то что контратаковать. Через полчаса остатки уничтоженных подразделений начали выходить на шоссе с поднятыми руками.

У моста в это время развернулось тяжёлое для обеих сторон сражение. Его штурмовала меньшая часть сил 2-ой бригады. Отряду лейтенанта Грачика надо было выбить с моста белых и обеспечить безостановочный прорыв остальных подвижных сил бронесоединения на восточный берег. Броневики успешно пошли по топкому низменному лугу к южным окопам, из-за болотистой почвы мелким и не расположенным сплошной линией. Но прорвавшись к мосту, оказались под огнём прямой наводкой спешно развернувшихся батарей из обоза 1-ой дивизии остзейцев. Подходивший к мосту 2-ой полк дивизии бросился в атаку на захвативших окопы морских пехотинцев. Несмотря плотный пулемётный огонь броневиков и морской пехоты, остановить атакующих офицеров не удавалось, повсюду шли ожесточённые рукопашные схватки, в которых победу, как правило, одерживали великолепно подготовленные для штыкового боя остзейцы. Теряя преимущество огневого боя, даваемое автоматическим оружием, балтийцы несли сокрушительные потери. Отряд Грачика таял. Вместо потерявшего сознание от тяжёлой раны командира полуокружённых "красных" возглавил мичман Черванцев.

Преимущество "белых" в артиллерийской поддержке было уничтожено огнём приданных отряду Грачика артброневиков. Все пять машин обеих бригад составили подвижную батарею, которая последовательно выбивала установленные прямо на шоссе батареи 1-ой дивизии, не имевшие возможности отойти из-за запруженности дороги обозным имуществом. Ответный огонь дивизии был малорезультативен — артброневики мало страдали от осколков снарядов, от накрытия при усилении артобстрела уходили, резко откатываясь в любую сторону. Прекращение огня "белых" батарей позволило уцелевшим броневикам морских пехотинцев усилить огонь и маневрировать по открытой местности, пресекая атаки "белой" пехоты. Мост и подступы к окопам, в которых укрылись балтийские стрелки, были завалены грудами мёртвых тел, батальоны 2-го и 3-го полка имели большие потери в командном составе и утратили координацию действий, обессилели от постоянного нахождения под истребляющим огнём. Заняв позиции в северной части предмостного укрепления и окопы за мостом, остзейцы пытались перевести дух перед продолжением сражения. Переход к обороне совпал с прекращением сопротивления 1-го полка, передышки "белые" части не получили.

Сначала северную дугу окопов попыталась атаковать группа броневиков при поддержке пехоты. Сплошные траншеи северного фаса предмостья не позволили пулемётному огню и залпам бомбомётов полностью подавить сопротивление на расстоянии, ружейно-пулемётный огонь прижимал немногочисленную балтийскую пехоту, попытка броневиков прикрыть своих стрелков, двигаясь вместе с ними в цепи не удалась. Остзейцы не сталкивались до этого с бронированными машинами, но имели представление, как надо с ними бороться. Когда броневики подошли близко, два из них были подорваны сосредоточенными зарядами. Оставшиеся машины отошли задним ходом, не давая подняться в контратаку воодушевившимся офицерам. Наблюдая за отступлением своих бойцов, комбриг-2 кавторанг Семишный приказал остальным РБ-3 развернуться в линию, а атаку окопов поручить роте экспериментальных огнемётных РБ-1. Эти машины были собраны на базе бывших на складах опытных и неиспользованных бронемашин. Стремясь усилить формирующиеся бронечасти, пробовали использовать всё, что можно было бросить в бой. При формировании бригад вооружение старых броневиков, как слабое, сняли, а машины решили использовать как специальные. В обеих спонсонах оборудовали ёмкости для огнемётной смеси, над командирской башенкой под бронекозырьком смонтировали роторный огнемёт с дальностью огнеметания до 160 метров и поворотом по горизонтали 200. В роту вошло 12 переделанных РБ-1. Машины имели ограниченную проходимость — гусеничный ход на них поставить не было возможности. Но сейчас они могли атаковать прямо по шоссе, большая часть линии окопов оказывалась в досягаемости огнемётов.

Воздействие огнемётных броневиков окончательно сломило дух защитников моста. Когда первая линия траншей, залитых огнём, пала без выстрела, белые батальоны, засевшие в предмостье, побежали. РБ-3 бригад линией вышли к реке, за которой также начали беспорядочный отход солдаты 1-ой дивизии. Затушив тлеющий настил моста, броневики бригад вдоль шоссе начали преследование противника. Весь обоз дивизии оказался в руках "красных". К полудню 5-го декабря бронебригады морской пехоты завершили разгром и пленение остатков 1-ой остзейской дивизии.

К двум часам дня командующий 1-ым корпусом остзейцев, находившийся в Валмиере вместе с частями 2-ой дивизии, был вынужден согласиться с тем, что силы 1-ой дивизии потерпели катастрофу, внезапно столкнувшись с превосходящими силами "красных". Загадку представляло, откуда взялись эти силы, ведь по сообщениям разведки, перед началом боевых действий 3-го декабря значительных группировок на этом направлении не отмечалось, а воздушная разведка не обнаружила железнодожных перевозок в усиленном режиме на Валги. Ситуация прояснилась, когда разведка первого полка 2-ой дивизии, совместно с появившимися беглецами из 2-го и 3-го полка 1-ой дивизии сообщили, что они были атакованы бронемашинами. Генерал пришёл к выводу, что противник использовал значительное количество броневиков, но это означало, что у "красных" практически отсутствует пехота и артиллерия, а их маневр ограничен линией качественного шоссе. Он решил — дождаться наступающие части "красных" броневиков на позициях у Валмиеры, заранее подготовив "огневой мешок". Если балтийцы не решатся наступать — тогда остзейская армия получит инициативу и воспользуется ею, чтобы по непроезжим для бронемашин грунтовкам отрезать их от тыла и уничтожить артиллерией.

Оценка командующим остзейскими войсками, бывшего русского генерала-от-кавалерии фон Гилленшмидта, подвижности и организации бронесоединений опиралась на его опыт военных действий и отвечала практике организации русских бронедивизионов. Сила традиции, вера в правильность "старых, истинных порядков" придававшая уверенность в своей правоте и стойкость остзейским офицерам, стала их уязвимостью и погубила сначала 1-ую дивизию, а затем и весь 1-ый корпус. Генерал не мог допустить мысли о том, что "сумашедшие нигилисты" способны к чему-то действительно дельному, полезному, новому. Временные успехи безумцев, как были уверены все офицеры "белой" армии, объясняются ошибками, совершёнными силами порядка, пропустившими удобное время для усмирения заразы, или, как в случае с 1-ой дивизией, не озаботившейся надёжной разведкой. Чёткие, правильные действия, грамотное планирование операции, выясняющее для каждого офицера, каждого солдата его место в предстоящем бою исключат повторение подобной нелепой и трагической ошибки.

Штаб 1-го корпуса развил высокую активность: формировались всё новые разведывательные партии, отправляющиеся в сторону Валги, подготавливались позиции для отражения возможного наступления "красных", перемещались обозы, артиллерийские упряжки готовились встать на поддержку батальонов, собирались воедино вырвавшиеся из-под удара остатки 1-ой дивизии и формировались в новые подразделения. К вечеру 5-го декабря командование остзейцев было уверено — противник силами до 30-ти бронемашин и двух батальонов пехоты потеснил передовые дозоры корпуса в 5-ти км от Валмиеры, и остановился на ночёвку, явно дожидаясь подхода "красной" пехоты из-под Валги, к которым, очевидно собирались присоединиться и загнанные в Валмиере "в болото" латыши, но штаб корпуса, опередив их готовность отойти, обозначил угрозу преследования через удерживаемые противником в местечке мост и переправу. "Краснолатыши" были вынуждены отреагировать на демонстрацию и закопаться в грязь. Когда основные силы бунтовщиков на шоссе Рига-Тарту будут окружены и уничтожены, можно будет выделить небольшие силы, которые обойдут засевших на окраине Валмиеры недоумков по западному берегу реки и ударят им в спину, после чего с этой незначительной помехой будет покончено. Уже совершенно стемнело, но на главной площади городка перед зданием штаба 1-го корпуса продолжалось активное движение. Первые залпы орудий, донёсшиеся с востока, только немного усилили упорядоченную суету военного лагеря. Главным вопросом, которым был озабочен командующий остзейцев был — что предприняли "красные"? Это разведка боем или они не дожидаясь своих подкреплений, решились в наглую на ночной штурм? В любом случае надо было привести все части ловушки в готовность, но ударить лишь по отдельной команде, когда станет ясно, что противник атакует главными силами. Адьютанты лихорадочно готовили приказы частям, которые бегом подхватывали посыльные, один за другим выскакивающие из штаба. Подготовленная балтийцами операция по окончательному разгрому 1-го отсзейского корпуса вступила в решающий этап.

Раздавшиеся у западной околицы городка выстрелы, по мысли генерала, прояснили замысел "красных". Ночная атака должна была отвлечь внимание от отряда латышей за мостом, и те, отбросив коротким ударом сторожащие их остзейские батальоны, сумеют отроваться и выйти на соединение с остальными частями "красных". Чтобы не допустить этого, он приказал сборному батальону 1-ой дивизии поддержать контратаку 2-го батальона 3-го полка, вместе с пулемётной командой защищавшему западную часть поселения. Командующий полагал, что поступил благоразумно, поскольку из бесед с вырвавшимися из боя на шоссе офицерами сделал вывод, что в ближайшее время посылать их против "красных" бронесил нежелательно, пока не пройдут последствия шока, вызванного видом сгорающих на позициях солдат. В наличии затаённого ужаса, оставшегося у солдат сборного батальона, генерал прозорливо угадал, зато катастрофически ошибся в выборе места для батальона в начавшемся сражении.

Снега к началу декабря выпало немного, он еле прикрыл иззябшую, лишь немного промёрзшую землю — когда рыли окопы, лишь на ладонь приходилось разбивать затвердевший суглинок — а глубже земля оставалась ещё тёплой. Грунтовки слегка подморозило, но колонны обозов быстро размалывали тонкий слой снега и затвердевшей глины, которая, налипнув на колёса, под несильным балтийским ветром незаметно вновь окаменевала, машины и телеги вставали мёртво. Испытавшие на себе труд протаскивания сколь-либо заметных сил артиллерии и потребного для них снабжения в обход дорог с твёрдым покрытием, остзейские офицеры были уверены в оценке потребного для обходного манёвра времени. Вне насыпных линий шоссе и железнодорожных колей штаб остзейского корпуса не ожидал манёвра подвижных сил. Конницы у "красных" не было.

Во второй половине дня 5 декабря командир 1-ой бронебригады каперанг Молосеев, принявший командование сводным балтийским отрядом, переформировал образовавшуюся Южную боевую группу — в отряд прикрытия, выдвигавшийся по шоссе Валки-Валмиера были собраны трофейные батареи и пулемётные команды. Состоял этот батальонный отряд из волонтёров-латышей, усиленных матросами-комендорами, назначенными в расчёты орудий и тяжёлого стрелкового оружия. Для движения по шоссе, кроме полутора десятка захваченных грузовиков, преимущественно германских, выделили десятка два блиндированных грузовых машин морской пехоты и половину сил разведроты — лёгкие "скауты" "Рено" и "АМО". Движение отряда командование 1-го остзейского корпуса приняло за продвижение маневренного авангарда "красных". Звуки ружейно-пушечной перестрелки на шоссе смогли замаскировать натужное гудение "кегрессов", на пониженных передачах тянущих на сцепках грузовики и огнемётные РБ-1. Идущую со скоростью пешехода колонну основных сил Южной группы можно было легко обнаружить с воздуха — 1-ый корпус остзейцев имел в распоряжении разведывательную эскадрилью. Но у Валмиеры германские добровольцы останавливаться не планировали, поэтому поле для аэродрома не подготавливали. Во второй половине дня 5-го декабря по приказу командования корпуса начали расчистку взлётной полосы — 6-го декабря фон Гилленшмидт намеревался полностью "видеть" ожидающееся сражение. До сумерек полосу не закончили, перелёт эскадрильи согласовали на одиннадцать часов следующего дня. Дозоры 1-го полка 2-ой дивизии остзейцев с восточного берега следили за движением по просёлкам вдоль западного берега Гайи. Нейтрализовать наблюдателей без риска открыть противнику свой замысел "красное" командование не представляло как, поэтому скорость марша дополнительно падала в глубоком обходе по малоезженным тропинкам вдоль самого края болот. Без местных проводников-латышей бросок бронесил был бы невозможен, с их помощью — невероятно труден. 25 километров по прямой от моста через Гайю до Валмиеры Южная группа преодолела за двенадцать часов, сосредоточившись на западном берегу Гайи за домиками предместья.

С наступлением сумерек бронемашины по одной-две начали проскакивать на плацдарм. Шум, издаваемый двигателями, старались заглушать перестрелкой, бросанием гранат или бомб, криками "Ура", провоцирующими отверный огонь. Командир блокирующего батальона остзейцев правильно посчитал, что повышенная активность краснолатышей — способ отвлечь внимание, но как и штаб 2-ой дивизии корпуса, зная, что основные силы красных выдвигаются по шоссе, полагал, что цель этой демонстрации — вынудить командование корпуса направить резервы против городского анклава красных, атакой с которого действительно можно было угрожать железнодорожной станции. Поэтому он отправил сдержанно-уверенный доклад о происходящем в штаб и вполне удотвлетворился обещанием присылки сборных рот первой дивизии в подкрепление.

Между тем командиры передовых групп Южной группировки красных, убедившись, что остзейцы вполне уверены в отсутствии угрозы со стороны запертых на западном берегу латышей и не ожидают решительной атаки, решили двинуться молча, без артобстрела, пустив против выявленных пулемётов бронемашины. Батальон, занимавший позиции против моста, был смят подобравшимися на короткую дистанцию силами балтийцев, огонь пулемётов угас почти сразу, под точными очередями башенных пулемётов и скорострельных бомбомётов, забросанный гранатами подкравшихся штурмовых групп. После успешной атаки первый эшелон — "кегрессы" и сопровождающая их пехота — остановились для перегруппировки, а вперёд выдвинулись шедшие во втором эшелоне огнемётные РБ-1 и пулемётные команды на грузовиках. Командование Южной группы полагало, что в условиях встречного боя ночью, в тесных пространствах городских улочек огнемётные машины будут эффективнее, нежели пулемётные машины, пулемётные же команды пошли в сопровождении огнемашин почти случайно, из-за нехватки подготовленных к немедленному выдвижению штурмовых групп. Пять оставшихся на ходу РБ-1, негромко шумя моторами, медленно и поодиночке покатились в переулки, ведущие от предмостья к центру Валмиеры и вокзалу, за ними угловатыми тенями последовали грузовики с торчащими вперёд "гочкиссами" и сидящими на подножках и в кузовах немногочисленными ополченцами сопровождения. Одновременно с этим, капитан фон Штаубе, командующий сводным батальоном, услышав усилившуюся, а затем резко смолкшую у моста перестрелку, решил ускорить движение батальона и приказав ротам идти максимально быстро, рассредоточил их по нескольким улицам. Так что остзейская пехота буквально выскочила сразу в нескольких местах под красные огнемёты.

Из-за спешки офицерские роты шли слишком плотно, такая масса людей не могла никуда повернуть разом, узкие переулки старого латвийского городка были почти лишены проходов между домами, стены и заборы высоки, двери — заперты, окна — узки, залечь — негде. Атаковать сквозь огонь, под суматошное татаканье пулемётов и частую пальбу карабинов не удавалось, извилистые улочки не давали бросить ручные бомбы издалека, а выскочив из-за угла, отчаянные бомбомётчики не успевали даже взмахнуть рукой. Свет от фар машин и почти непрерывных струй огнемётов — яркий, злой — чётко выделял человеческие фигурки, мечущиеся, бегущие, падающие. Из шести колонн батальона четыре столкнулись с броневиками в лоб, одну рассекли напополам, последняя из ротных колонн, бегом попытавшаяся обойти красных, налетела на пулемётный дозор. Затем залёгших офицеров накрыли из скорострелок.

Огромное значение в быстром падении воли к сопротивлению остзейцев сыграли и те самые психологические моменты, о которых заботился командующий корпусом. Страх перед огнемётами — ужас пламенной и мучительной смерти — вновь, ещё в более страшном виде, среди тесных стен без выхода, где негде укрыться и невозможно сопротивляться. Никакая человеческая воля не могла удержать от бегства из этой западни, из ночного кошмара заживо сгорающих однополчан, от смерти, воплотившейся в вылезающих из ночных теней адских стальных коробках, неуязвимых от выстрелов и не подпускающих на бросок гранаты. Городской резерв 1-го корпуса остзейцев был рассеян в течении пятнадцатиминутного боестолкновения и преследующие бегущих броневики балтийцев буквально на их плечах ворвались в расположение штаба корпуса.

Штаб остзейцев погиб в полном составе. Рота, стоявшая в карауле у железнодорожной станции, не смогла закрепиться в станционных зданиях и была при отступлении рассеяна и расстреляна пулемётами. Основное преимущество бронепехоты — высочайшая подвижность тяжёлого пехотного оружия — пулемётов и бомбомётов — раз за разом ломало в ближнем бою сопротивление кадровых сил остзейцев. Выбив белых из города, Южная группа красных вышла на позиции артиллерии 1-го корпуса. Развёрнутые для организации "огненного мешка" атакующим по шоссе красным частям, батареи корпуса не успели повернуть на внезапно возникшего в тылу противника. Пехота 1-го и 2-го полка 2-ой дивизии остзейцев, бросившись с опушки зарослей назад, к батареям, попадала под фланговый пулемётный огонь и вынуждена была отходить. Под плотным огнём пулемётов потерявшая командование пехотная масса остзейских полков, оставляя тяжёлое вооружение и артиллерию, отошла в лес на север от Валмиеры.

Атаки 3-го полка, развёрнутого в засаде юго-восточнее Валмиеры, закончились поспешным отходом. Вначале ударным группам двух батальонов удалось ворваться в городок и начать продвижение к центральным улицам — с целью восстановить контроль над железнодорожной станцией и наладить связь с северной группой. Затем для отражения атаки белых Молосеев использовал свой резерв — четыре огнемётных бронемашины и роту морской пехоты, усиленную ручными бомбомётами. Огонь ночных пожаров осветил картину массовой гибели 2-го батальона 3-го полка остзейцев, попавшего под сосредоточенный удар красных резервов. Отойдя от городских постоек, командование 3-го полка первоначально собралось занять оборону южнее Валмиеры, перекрыв шоссе и железную дорогу к Риге, но незадолго до рассвета красная артиллерия начала частый обстрел района расположения остзейцев, а после передовые дозоры донесли о передвижении по железной дороге бронепоезда, сопровождаемого по сторонам сильными заслонами. Командующий 3-им полком майор Йохим Раумштейн посчитал, что имеющейся у него пятиорудийной батареи трёхдюймовок недостаточно для отражения мощной атаки бронесил, поддерживаемых трёх-четырёхкратным перевесом в полевой артиллерии и в 8-20 утра 6-го декабря 1917 года приказал отходить на соединение со 2-ым ударным корпусом, на Гулбене. Оставшиеся к северу от Валмиеры значительные силы пехоты 2-ой дивизии остзейцев к утру сумели восстановить управляемость и прорвав линию дозоров по шоссе Валмиера-Валка, также направились на восток. Тем самым рижское направление оказалось открытым, сколь-либо значительных заслонов на тот момент у остзейских войск восточнее Риги не было. Балтийская бронепехота могла бы одним броском взять Ригу и покончить с военными действиями. Но командование ударных частей балтийцев промедлило.

У Молосеева были основания для колебаний: больше двух третей состава основной ударной силы — броневиков — нуждались в ремонте. Немало их осталось засевшими в грязи на обходной дороге. Далеко оторвавшись от остальных сил Республики, отряд испытывал затруднения в снабжении и поэтому первоочередной задачей командование 1-ым ударным корпусом балтийцев — такое наименование получила днём 6-го декабря сводная группа Молосеева — видела в восстановлении сообщения с Ревелем и предотвращении угрозы флангового удара 2-го остзейского корпуса, соединившегося с остатками разбитого 1-го.

Неопределённость положения к востоку от шоссе Рига-Ревель в полосе наступления 2-го ударного корпуса остзейцев потребовала у командования красных 3-ёх дней, понадобившихся для оценки обстановки, сложившейся в болотистых низинах севернее и северо-восточнее Гулбене на направлении движения основных сил 2-го остзейского корпуса.

Поскольку восточнее Алуксне сколь либо приличной дорожной сети не было, то при планировании своих "клещей" остзейское командование собиралось обеспечить высокую подвижность корпуса сведением в него всех наличных конных сил и передвижением на конной тяге всего личного состава и приданной артиллерии. Большое количество лошадей требовало постоянной активности фуражиров. После захвата германской армией Риги и эвакуации советских войск из Латвии на восток вместе с уходящими красными отрядами двинулись множество беженцев — семьи издольщиков и батраков. У латышской бедноты были все основания бояться возвращения немецких помещиков. В хуторах и фольварках, в бедных сёлах восточной Латгалии осела большая часть покинувших занятые германцами районы беглецов. Вместе со своими семьями осталось немалое число из отходящих красных волонтёров. Остзейские фуражиры в каждом доме могли нарваться на выстрел — особенно если вспомнить, что среди латышских стрелков женщины составляли заметную часть. В столкновениях с множеством мелких красных отрядов, в постоянной борьбе с засадами и стычках почти в каждой деревне конные силы остзейцев потеряли темп марша и компактность, расползаясь по белому полотну зимних лесов и полей черной кляксой пожаров. Так было видно продвижение белых с воздуха.

С 6-го декабря с аэродромов вблизи Выру и Печор начали действия экипажи переброшенной с Моозунда 1-ой и 2-ой тяжёлобомбардировочных групп Ревельской ЭВК. С 9-го декабря с наскоро подготовленного поля у Алуксне начала боевую работу 4-я тяжёлобомбардировочная группа — в итоге число четырёхмоторных машин на фронте достигло тридцати трёх. Воздушное нападение на растянутые по зимним дорогам обозы и конные части имело значительный вес — остзейские войска теряли большое количество лошадей, надолго прекращалось движение по разбомбленным дорогам. Переброшенные на аэрополе Гумбене германские "Альбатросы" не могли прикрыть наступающие части — их радиус действия был недостаточен. Кроме того, боевая тактика советских воздушных кораблей предполагала действия нескольких совместно летящих машин, а против взаимоподдерживающих друг друга огнём тяжёлых аэропланов атаки одиночных истребителей были малорезультативны. С нескольких менее крупных площадок, размещённых ближе к зоне боёв, с 4-го декабря начали летать разведывательные эскадрильи морской пехоты и Ревельского Главного штаба обороны Республики. 11-го декабря соединённый налёт трёх групп ЭВК на Гулбене нанёс большой урон складам 2-го корпуса, а главное — удар восемнадцати бомбардировщиков по лётному полю Отдельного восточного авиаотряда уничтожил 3 из имевшихся на аэродроме летательных аппарата, и сжёг запасы авиационного горючего. Погибли шесть пилотов и более двух десятков авиатехников отряда. Авиация белых, потерявшая в воздушных боях и на земле к 12 декабря пятнадцать машин, практически утратила своё значение.

Замедление наступления конных сил 2-го корпуса и поражение под Алуксне, который не удалось ни захватить сходу, ни окружить, всё ухудшающееся снабжение и угроза со стороны ударной группировки красных единственной более менее работающей линии снабжения Гулбене-Сигулда заставили остзейцев к 10 декабря начать отход на позиции Лигатне-Сигулда-Нитауре, с целью не допустить прорыва красных к Риге. Конные арьегарды должны были отходить на Эргли, Плявинас, чтобы исключить охват правого крыла остзейской группировки. К Сигулде перебрасывались части вновь сформированных 3-го и 4-го корпусов Остзейской армии. Для формирования ещё одного корпуса добровольцев из немецкого населения уже не хватало, поэтому в формируемый в окресностях Юрмалы 5-ый корпус принимали желающих не-германской нации, при наличии рекомендаций, причём обязательно — хотя бы одной от лица германского происхождения. Довольно много образованных и зажиточных латышей были настроены яро антисоветски, поэтому набор в корпус шёл быстро.

Но время Остзейского герцогства уже закончилось. Завершив сосредоточение ударных сил в районе Валки-Валмиера и убедившись в отсутствии угрозы со стороны спешенных ударами с воздуха и атаками красных партизан 1-ой краснолатышской дивизии солдат 2-го корпуса, вечером 8-го декабря передовые дозоры 1-го бронепехотного корпуса балтийцев двинулись из Цесиса по дороге на Сигулду. Утром 9-го декабря началось сражение за Сигулду, поставившее точку в недолгой истории Остзейского герцогства.

Эта небольшая по масштабам шедшей мировой бойни стычка всё же была отмечена в военной истории мира, поскольку в ходе сражения за Сигулду впервые была построена система протиброневой обороны. Основу её составили не полевые орудия, а полученные в достаточно большом количестве бронебойные ружья, недавно разработанные германскими оружейниками. В целом ружьё, использующее ствол ещё не поставленного в производство тяжёлого 13-мм пулемёта, было неудачным. Однозарядное, без какой-либо системы компенсации отдачи, без сошек и упоров. Выстрел демаскировал стрелка длинным снопом огня, перезарядка была небыстрой. Пуля пробивала до пятнадцати миллиметров брони (по нормали, на расстоянии до 300 м). Но причинить вред экипажу бронемашины могло только попадание в кого-нибудь из них — пуля была просто пулей. Поэтому одиночный выстрел по машине почти наверняка не останавливал броневик, зато бронемашина, даже при не слишком удачных условиях наблюдения за полем боя из узких бойниц, сразу обнаруживала стрелка. Поединок между одиночным бронебойщиком и бронеединицей закончился бы в пользу брони. Но остзейцы сумели применить ружья массово, используя обученность офицеров залповому огню. Три специально созданных бронебойных взвода по двадцать четыре ружья нанесли большие потери экипажам балтийских бронеходов.

В этом же сражении была создана и методика прорыва противоброневой обороны. После значительных потерь в первой атаке на город, производившейся вдоль дорог строем колонн, атакующие советские части отошли и перестроились в несколько групп по две линии, причём во второй были машины артподдержки, а также оснащённые бомбомётами. В первом ряду были машины с сигнальными устройствами (в том числе — и быстро сооружённые из подручных средств) а также машины с дополнительным бронированием. Первая линия атакующих обнаруживала противоброневые средства обороняющих Сигулду "белых", после этого, по условным сигналам, по ним били артиллерия и бомбомёты второй. Спешившиеся морские пехотинцы шли вплотную за бронемашинами первой линии, укрываясь от пулемётов остзейцев корпусами бронеходов. Часть атакующих всё же завязла в поле, не дойдя до городка, но когда морская пехота ворвалась на улицы, возможности обороняющихся причинять ущерб штурмовым отрядам балтийцев стали незначительными. Полевые орудия разместить внутри зданий не успели, баррикады разрушались гранатами под ливневым обстрелом пулемётов броневиков, противоброневые взводы — козырь остзейцев — оказался в условиях городского боя неэффективен. Длинные стволы бронебойщиков были слишком громоздки, сосредоточить большую группу стрелков в стеснённых улочках не получалось, а одно-два "длинных ружья" сразу выбивались моряками, вооружённых гораздо более подходящими для штурмовых действий короткоствольными самозарядными карабинами.

Бой за Сигулду "белые" проиграли, но значительные потери в экипажах боевых машин вынудили "красный" ударный корпус на двое суток прекратить продвижение.

12 декабря советские войска выбили остатки 3-го корпуса из городка Вангажи — менее 30 километров от Риги. Части 4-го и 2-го корпусов отходили к переправам через Двину южнее — около Огре. 14-го декабря правительство Остзейского герцогства, бежавшее из Риги в Мемель, обратилось за помощью к Германской империи. 15 декабря, при посредничестве Советской Федерации, между Балтийской Республикой и Германской империей начались переговоры о разграничении в Латвии и репатриации лиц германского происхождения. Правящие круги Германии были более не заинтересованы в продолжении военных действий в Прибалтике. В руках Германии оставалась Мемельская область. После поражения войск Остзейского герцогства на западных границах Советской Федерации значительных угроз сухопутного вторжения более не возникало.

Итогом всех потрясений и политических катаклизмов Великой войны и последовавших за ней революций, переворотов и малых войн стало полное обновление карты мира. Исчезла в Европе многовековая "лоскутная" империя австрийских Габсбургов. Стала независимой Венгрия и Чехословакия. Австрийские земли первоначально намеревались, по настоянию английского премьер-министра, выделить в отдельное государство, невзирая на организованный временным австрийским правительством референдум о присоединении к Германии. Но после разгрома революционных отрядов в Германии большое число их бойцов укрылось в дунайских землях. Президенты Франции и САСШ были обеспокоены необходимостью подавления возможного выступления "красных" в Вене и сочли нужным повлиять на позицию Британии. "Пусть задачу очистки Австрии от красной заразы возьмёт на себя уже имеющее опыт в этом вопросе германское руководство. Сепаратизм в германских землях сейчас на руку только бунтовщикам. Интересы окончательного восстановления порядка и цивилизации требуют воссоединения Австрии с остальной Германией и мы должны пойти навстречу желанию немецкого народа."

Присоединив к Германии Австрию, версальские "миротворцы" заметно обкромсали её с запада и востока. Насильственно "сосватанным" чехам и словакам "подарили" в утешение Судеты. Польша и Франция заметно округлили свои владения за счёт Южной Силезии, Лотарингии, Померании и Эльзаса.

Румынское королевство расширило свои владения за счёт Трансильвании и правого берега Дуная — большая часть Молдавии осталась в руках румынских бояр, граница с Советами проходила по-над Днестром. Немало приобрела и сербская корона — Хорватия и Босния вошли в состав её владений.

Болгария практически не понесла территориальных потерь, вовремя успев обьявить о своём выходе из войны — а может и из-за того, что по докладам разведывательных служб Франции и Англии, в болгарской армии и обществе чрезвычайно сильны были пророссийские и просоветские настроения, и попытка аннексии части болгарских земель неизбежно повлекла бы за собой возникновение ещё одного "красного очага". Мировое правительство, в лице властей держав-победительниц, и так устало гасить всё новые и новые искры разгоравшегося революционного пожара, вспыхивающие неожиданно в самых неподходящих местах. То вдруг полыхнёт в Аннаме, а то вдруг займется в Бразилии. Только задавишь демонстрантов в Италии, как начнётся невесть что в далёкой и законопослушной — вроде — Австралии. Так что Болгарию Антанта "великодушно простила". Кого этим хотели обмануть — бог весть, в самой Болгарии даже русские эмигранты злорадно смеялись, услышав о решении в Версале. "Ага, красного кулака испугались! Вот то-то же, не хотят больше эти трусы-англичане русских тумаков!"

Из всех стран-участниц Антанты наименьший прибыток был у бедного итальянского короля — мало того, что всю войну его армию австрияки били, как хотели, так и после победы даже наголову разбитому румынскому государю целую провинцию подарили — да целых две провинции! — а ему? Так, кусочек от полуострова Истрия, и то не навсегда, а только подержать — "вольный город Триест" называется! И где справедливость?

Оставим далее страдать итальянского монарха и посмотрим, что произошло с границами бывшей Российской республики, на просторах которой раскинулась ныне Страна Советов.

Прибалтика. В восточной части Балтийского моря появилось аж четыре новых страны — Эстония, Латвия, Литва и Финляндия. Очень разные страны и очень по разному появились.

Эстония — последний оплот красных сил в Прибалтике, гордость красного Балтийского флота, гавань надежды для германских революционных матросов. В портах Ревеля-Таллина укрылись последние крейсера немецкого флота, сумевшие с небольшим количеством быстроходных транспортов прорвать английскую блокаду. Эстония — единственный в мире союзник Советской Федерации.

Латвия. Краснолатышские стрелки вместе с эстонскими морскими бригадами освобождали её от германской оккупации. Но по условиям заключённого мира, в Латвии было создано коалиционное правительство "умеренных". Впрочем, оно пользовалось массовой поддержкой — не слишком зажимало рабочие и батрацкие комитеты, не давило на городские классы, а основной профит извлекало из спекуляции на реквизированных землях остзейского баронства. Все земельные угодья, принадлежащие крупным помещикам германского происхождения были после провозглашения независимости страны конфискованы, часть поступила в фонд крестьянского распределения — и уменьшила поддержку радикальных элементов в крестьянских комитетах. Остальное пошло с молотка, позволив правительству проводить относительно мягкую налоговую политику.

Литва. Её территорию сначала хотело присовокупить к остальным своим приобретениям "коалиционное" польское правительство, но Северная Америка, опасавшаяся чрезмерного усиления этой союзницы Франции, настояла на "выполнении воли народа Литвы на провозглашение своей государственности". Провозгласить-то провозгласили, только вот от независимости и территории осталось только грустное напоминание — немалую часть страны вместе со столицей оставили себе поляки, выхода к морю — в виде бывшего русского, а теперь немецкого Мемеля — почитай и нет, делить что-то чужое — так нет ничего, всё уже украли. Литовская политика отличалась в послевоенные годы редким по неприятности сочетанием посконной грубости и лизоблюдской угодливости — более приличные люди во власть в Литве не стремились, предпочитая эмигрировать.

Финляндская республика или Суоми — своеобразный реликт прежней Российской империи, с её делением на коронные — пользующиеся особым статусом — и коренные земли, бывшие под общей администацией. Всего около ста лет прошло с момента захвата этих шведских владений. Империя, откусывая по куску у своих более слабых соседей, предоставляла вновь присоединённым землям значительные привилегии. Царское правительство рассчитывало таким образом обеспечить лояльность населения новой части Российской империи.

Великое княжество Финляндское во времена, когда оно входило в состав империи Романовых, имело свой сенат, свой суд и законы, свои деньги, даже собственную армию. В части российской армии уроженцев "страны озёр" не призывали, своими были и налоги, почти целиком поступавшие в распоряжение финского Сената. Как и грузинские националисты, сенатские кавалеры, когда в России всерьёз заговорили о переходе всей власти Советам, поняли, что сладкая жизнь может внезапно кончиться, и надумали отделяться. Сделать это было не в пример сложнее, нежели грузинам — в портах Финляндии стояли красные боевые корабли, на суше — красные морские батальоны, а в городах было достаточно красных рабочих Советов. "Заграница нам поможет" — решили сенаторы и обратились к государству, с которым Россия вела военные действия.

Германское командование посылать свои части в материковую Финляндию, после того, как лейб-гвардию кайзеровского величества закопали в землю на Аландских островах, не слишком торопилось. Но зато нашло много добровольцев из русских военнопленных и перешедших на германскую сторону корниловцев. Командовавший этой сборной солянкой генерал-от-кавалерии Карл-Густав Маннергейм был не вполне финном, но достойно защищал самобытность финского народа. Самым самобытным было умение вовремя переметнуться в нужную сторону, что бывший русский генерал и сделал в январе 1919-го. Перепрыгнул в стан Антанты и совместно с английскими интервентами пытался взять столицу революции — Петроград. С походом на Питер вышел конфуз, и "чёрный барон", бросив недавних покровителей, поспешно замирился с Советами. За независимой Финляндией остались Аландский архипелаг и территория на восток вплоть до Сейменского канала. На севере граница проходила по цепочке озёр от Поросо-озера до Оулуярви. Финским националистам пришлось отложить планы создания "Великой Финляндии от Белого моря до Баренцова, от Ботнического залива до Чудского озера" и разделить власть с социал-демократами, утвердив 9-часовой рабочий день, право на профсоюзы и прочее. Финское правительство предпочитало демонстрировать умеренность, отрадно радующую сердца многих перебравшихся в этот сохранившийся чудом островок старого имперского мира российских изгнанников.

Сильные изменения произошли в Передней Азии. Они затронули и старые русские границы.

Исчезла с лица земли Османская империя. Трещавшее по швам турецкое одеяло растащили в разные стороны страны Антанты и их приспешники. Полную независимость (на словах) обрёл Египет. В междуречье Тигра и Евфрата появилось Иракское королевство. Земли Леванта — от подножия Ливанских гор до набатейских скал — передали под "патронаж" заботливой Франции. Та их ещё раз поделила — на христианское Приморье, откуда выдавили всех не-христиан, заселив опустевшие деревни беженцами-армянами — и Сирию, из которой вынужденно бежало практически всё немусульманское население, спасаясь от инспирированных британскими агентами погромов "неверных". Эта британская активность на ниве восхваления аллаха была одной из основных причин, по которой богатые армянины ни при каких обстоятельствах не переселялись во владения британской короны.

Англия не забыла себя, похлопотав о Палестине. Здесь уже французы сумели "помочь" своим дражайшим "союзникам", передавая деньги и оружие эмиссарам сионистов. Даже британская разведка оказалась не в силах раздавить или поставить под контроль шустрых еврейских террористов, изрядно портивших имидж миротворцев колониальным английским властям. Аравийский полуостров разделился на несколько полукочевых владений. Их контролировали английские резиденты.

Также под контролем англичан теперь была и большая часть Персии. Английским "добровольцам" и армии шаха не удалось взять советский Тебриз, красные дивизии азербайджанцев выбросили интервентов из Южного Азербайджана и дошли до Решта и Хамадана. Отряды федаинов проникали далеко на юг, вплоть до Исфахана. Только после признания независимости Советского Азербайджана шахское правительство сумело заглушить разгорающийся пожар гражданской войны. Вместе с советскими силами на север ушли сотни тысяч беженцев. Граница с Советской Федерацией обозначалась Красной рекой.

Неудачей закончилась и попытка вторжения английского ставленника хана Нахичеванского в прикаспийские земли. Басмачей выбили из Туркмении прочь, за Копет-Даг. Но кровавый хаос южнее и севернее горной цепи длился ещё по крайней мере десятилетие — воинственные йомуды и другие туркменские племена Иранского Хорасана, разоряемые шахскими налогами и английской торговлей, продолжали бунтовать, заниматься контрабандой и работорговлей, нападая на всех, до кого могли дотянуться — и британская агентура с удовольствием предоставляла кочевым вожакам оружие для джигитов и золото им самим. Неурядицы на востоке Ирана увеличивали влияние британского капитала на правительство Ирана и ослабляли советскую агитацию в стране. Но действие неизбежно рождает противодействие, и разжигавшие войну рано или поздно оплатят счёт кровавыми слезами.

В 1936 году советские волонтёры пришли на помощь восставшим джемшидам, и хорошие денёчки для английской агентуры закончились. Отряды джемшидов, ведомые неистовой пророчицей Джаггарет, истребляющим зло огнём прокатились от Нишапура до Шахруда, втягивая на своём пути многотысячные волны опалённых ненавистью обездоленных кочевников и дехкан. Непоколебимая стойкость сражавшихся в рядах восставших советских волонтёров спаяла отряды "очищающих" невиданной дисциплиной самопожертвования, бои за Горган, к которому шахское правительство стянуло почти всю иранскую армию, были чудовищно кровопролитны. "Очищающие" не имели никакого представления о современных средствах войны, в полный рост бросаясь на окопы шахских солдат. Йомудские всадники, теряя сотни и тысячи, прорывались к стрелявшим картечью батареям. Шахские дивизии, рассеяные неостановимым натиском воставших, сдавали одну позицию за другой.

Только после тяжёлого ранения в кровавой круговерти боёв "иранской Жанны д'Арк" — принцессы Джаггарет — напор хорасанцев ослабел. Иранский парламент с готовностью подписал договор, предоставивший Мешхеду значительную автономию. На главной площади столицы Хорасана святыней йомудов и всех хорасанцев встал обелиск Девы Огня. Вплоть до Второй мировой в остальном Иране британское могущество казалось неодолимым.

Правительство Мустафы Кемаля удержало за собой Восточную Анатолию. Турецкая республика дала права автономии курдам — в обмен на поддержку против английских и французских войск. В союзе с курдами турецкая армия разбила армянских националистов. От независимой Армении остался маленький огрызок, зажатый между озером Севан и Араксом. Развязавшее войну дашнакское руководство бежало после череды разгромов в Париж, более миллиона беженцев-армян укрылись во французском Леванте или в советском Азербайджане. Созданное военными командирами временное армянское правительство обратилось к Советам с мольбой о посредничестве. Кемаль-паша не стал настаивать на полной капитуляции, но выбор предложил один — или Армения входит в состав Турции на правах автономии, как Курдистан, или все армяне должны покинуть земли Турции. Советское правительство предложение армянских посланников о присоединении к Федерации отвергло.

"Присоединение Армении к Федерации в настоящий момент означает начало войны с Турцией за интересы армянского народа. Но Советская Федерация не видит особой разницы между национализмом одной или другой из сторон конфликта. Когда побеждали армянские националисты — они убивали и изгоняли турецкое население. Сейчас победили турецкие националисты — и проделывают то же самое. Мы, федераты Советов, всеми возможными силами противодействуем убийствам мирных жителей, но если мы вмешаемся в эту войну, где гарантия того, что, победив, армянские силы не начнут по новой избиение турецкого народа? Пока хотя бы одна из сторон не подтвердит на деле желание жить в мире с соседним народом, нам не удастся выбрать, на чью сторону предпочтительно встать.

Далее, именно турецкое руководство сейчас проявляет хотя бы малую долю человеколюбия. Турки обещают не трогать армянские деревни, если армянское правительство готово признать своё поражение. Мало того, наши посланники и наблюдатели подтверждают, что это обещание — далеко, конечно, не первое в череде обещаний турецких властей — на этот раз поддерживается жестокими дисциплинарными мерами к тем турецким солдатам, которые пытаются продолжать насилие по отношению к армянскому населению. Для народов Анатолии появилась надежда остановить кровавое безумие.

Но зато армянское правительство, напротив, готово продолжать войну, готово пожертвовать землёй своего народа и жизнями своего народа, лишь бы не признать окончательного своего поражения. Это — выбор армянского правительства и мы не можем настаивать на изменении его. Но помогать выбравшему продолжение войны правительство не будем. Со своей стороны, советское правительство даёт обещание сделать всё, чтобы уменьшить число жертв среди мирного населения."

Советское правительство сдержало обещание. На трёхсторонних переговорах были определены послевоенные границы независимой Армении и составлен примерный план депортации армянского населения из Западной Анатолии. Война и массовое бегство существенно уже сократили его, но советские представители добились весьма умереннего графика переселения, позволяющего покидающим родину армянам собраться не второпях, с обязательным получением заранее виз на жительство в выбранной стране, с возможностью перевезти с собой всё необходимое. План был рассчитан на десять лет с момента подписания договора в мае 1920 года, но фактически последние армяне покинули Турцию только в 1933 году.

Основная диаспора осела в Леванте и, через французский Левант, перебиралась во Францию. В другие страны Европы и Америку уезжали редко. В независимую Армению переселилось менее пятой части всех беженцев. На карте мира появилась самостоятельное армянское государство, но увы — оно не привлекало к себе внимания даже армян.

На Дальнем Востоке продолжалась агония великой страны. Её рвали на части внутренние негодяи и внешние хищники. Вели между собой военные действия генералы, перебегая из стана кантонского правительства в стан правительства пекинского, а то и вообще — обьявляли свой уезд особым независимым государством. Отпадали национальные окраины Китая.

Давно отделился Северо-Запад, теперь армия Маньжчоу-Го стала вторгаться на китайскую землю, отторгать всё новые районы. При активной поддержке японцев маньчжуры заняли Внутреннюю Монголию и Чохар. Целых два года мужественно обороняли свою землю монгольские воины под водительством своего народного вождя Сухе, но отстоять Внешнюю Монголию от маньчжур не удалось. Только под Ургой остановили натиск маньчжуро-японских полчищ отряды царандоя и красноармейцы конно-ударного корпуса Будённого, пришедшие на помощь народным силам. Не преодолев сопротивления буденновских войск, маньчжуры заключили перемирие. По Онону, через верховья Селенги и краю озёр протянулась новая граница Республики — по просьбе монгольских кочевьев, их представители вошли в состав Совета Федерации.

С 1913 года независимым стал считать себя Тибет. Феодальная ламская верхушка больше всего боялась проникновения в страну новых веяний и изо всех сил закупоривала страну, мешая даже привычным караванным перевозкам. Усердие ламских чиновников бывало, даже создавало неудобства для английской агентуры. В остальном полновластно распоряжаясь за спиной лам, британские агенты так и не смогли до 1926 года добиться разрешения на стоительство автомобильной трассы из Непала в Лхассу.

Также отпала на юге обширная горная провинция Юннань. Один из местных князей провозгласил себя новым императором "царства Ю", но повиноваться ему никто не стал. Горные князьки продолжали грызться между собой, занимающая долины китайская администация провинции никуда не делась и регулярно собрав очередной вооружённый сброд "на усмирение бунтовщиков", посылала карательные отряды в горы, грабить.

Дольше всех оставалась верна империи Синьцзян-Уйгурия. Отдалённая от центральных областей, отделённая горными цепями Кунь-Луня и пустынями, провинция была почти ничем не связана с Китаем, но многовековая история завоевания удерживала народы межгорной страны в привычном рабстве сильнее, чем военная сила. Военной силы как раз у местной китайской администрации не было, потому они держались за призрак имперской мощи, пугая местные народы повторением прежних кровавых расправ китайских войск над бунтовщиками. Также многократно испытанным приёмом китайских правителей было стравливание разных племён между собой, и чиновники старательно разжигали все раздоры между киргизами и калмыками, пестовали ненависть среднеазиатских народов к выходцам из Китая — дунганам. На этой розни и выезжали — до поры до времени. Пламя народного бунта копилось и ждало только искры. Подчас поводом для возмущения может стать любая чепуха, на которую вчера никто бы не обратил внимания. Но когда народное терпенье на исходе, его может прорвать любая мелочь.

Народы Синьцзяна с каждым годом всё более тяготились зависимостью от Китая. Отдалённые вести оттуда только увеличивали разброд и недоверие к провинциальным властям. Шептались втихомолку, что люди Китая поднялись на безнравственных чиновников и добиваются праведной жизни. Распостранялись небылицы о приказах и законах, изданных гоминдановским правительством. Ожидали перемен, но власти провинции из полного забвения Китайского Туркестана правительством Китая сделали вывод, что провинция недосягаема для контроля из центра. Генерал-губернатор Синьцзяна — ду-ту Янь Цзэ-Синь и правители уездных городов — амбани — совершенно распоясались, вели себя безбоязненно, творили, что придёт им на ум. Поборы, беззакония, грабёж, убийства. Амбань Хотана Мо по распоряжению ду-ту убил ставшего слишком популярным правителя Кашгара — его захватили вместе с его семьёй, одели в парадный мундир и изрешетили пулями. Затем сфотографировались рядом с убитым. Его имущество Мо разделил между собой и своими солдатами. Семью убитого амбаня Ти-Тая — его многочисленных жён и детей — обобрали до нитки и выгнали из дома.

Ду-ту обьявил, что благодарный народ желает поставить ему памятник. Со всего населения собрали чрезвычайный налог — "на памятник ду-ту". Памятник действительно отлили из бронзы, эполеты и ордена — позолотили, поставили перед резиденцией ду-ту в Урумчи. Оставшиеся деньги от сбора Янь хотел вывезти к себе на родину в Китай, но первый караван из трёх десятков арб, груженных серебром, захватили власти соседней провинции — Ганьсу. После этого стало понятно, что награбленное увезти через соседние китайские провинции не получится. Ду-ту загрустил и стал дружить с британским консулом.

Больше всего эти правящие от имени иллюзорной власти бандиты боялись, что центральное правительство всё-таки пришлёт проверяющих и в каждом приезжем видели тайного ревизора. Ехать в Синьцзян в те годы было опасно, официальные документы, которые получали в китайском посольстве иностранцы для посещения Синьцзяна, в глазах синьцзянских властей служили доказательством шпионажа на центральное правительство. В 1924 в восточном Туркестане был убит американский путешественник Свенсон. Никаких обьяснений по поводу его смерти власти Синьцзяна не дали.

А между тем в Синцзян, исторически более связанный караванными тропами с севером, нежели с востоком, приходили с севера ещё более волнующие вести, чем из Китая. Все хорошие товары — шерсть и кожу, традиционно закупавшуюся русскими купцами по привычке именовали "русскими". Хороших лошадей и верблюдов тоже называли "русскими". И все новинки и диковины, вроде патефонов или литографий, попадающих разнообразными путями в Синдзян, тоже по привычке считали "русскими". Нового, обнадёживающего по-прежнему ждали из России и с волнением ловили все слухи с севера. Для людей, всё более отчаявшихся от безудержного насилия утерявших всякое чувство меры провинциальных властей, вести из-за северных гор казались провозвестниками освобождения. Рассказывали о "улан-цириках", "красных всадниках", которые повсюду на севере бьют и гонят богачей и угнетателей. Говорили, что в Монголии сто тысяч красных войск ждут только сигнала, чтобы пойти на помощь народу в Китае. Говорили, что по тайным тропам придут в Синцзян посланцы с Севера, чтобы подать сигнал к восстанию.

Калмыцкие, киргизские, казахские аилы, дунгане Кашмира и Хотана, тибетцы и ойроты — все волновались и ждали обещанного прихода "красных вестников", чтобы разом подняться на поработителей. В такой необычной атмосфере беззакония, произвола, бессилия власти и народного возмущения в декабре 1925 года в Хотан прибыла американская экспедиция, организованная эмигрантом из России, известным теософом и филантропом Николаем Константиновичем Рерихом. Перед караваном, медленно входящим в узкие улочки старинного города, маленький китайчонок гордо вёз знамя экспедиции. Красный всадник на красном коне трубил в изогнутую раковину. Поверх рисунка был начертан единственный иероглиф. "Ло" — по-китайски "набат".

Позже в Соединённых Штатах вышла книга "Путешествие по Гималаям и Алтаю" — своеобразный отчёт о поездке, написанный Рерихом с обширным привлечением дневниковых записей. Николай Константинович надеялся таким образом опровергнуть утверждения, что он с самого начала планировал вмешательство во внутренние дела Китая. Предисловие к первому североамериканскому изданию было даже целиком посвящено описанию тех "случайностей, волей которых наша мирная группа оказалась в самом центре бурных и увы, кровопролитных событий".

Первой в цепи "непреднамеренных, но далеко проникающих за горизонт... мира" случайностей стало присутствие в экспедиции "малыша Хо" — знаменитого китайского революционера Яна И, или "Янь-Цзы", — "мудреца Яна". "Малыш Хо попал в состав нашей экспедиции случайно", — писал Николай Константинович, — "мы, конечно, не намеревались вести с собой прислугу из Европы, но когда я был с Е.И.Рерих в Лондоне, советский консул упросил меня принять участие в судьбе этого мужественного китайского юноши". К консулу Рерихи обращались для получения виз на пересечение советско-китайской границы, а Ян И скрывался в тот момент от британской полиции. Его жизни угрожала серьёзная опасность, контакты консульства тщательно отслеживались агентами Скотланд-ярда, поэтому помощь со стороны Рерихов могла быть неоценимой. Справедливости ради надо сказать, что влезать в "шпионские игры" у американского теософа никакого желания не было. Консул Бородин отчаялся подыскать аргументы, способные убедить Николая Константиновича хотя бы минимально посодействовать покинуть Соединённое Королевство "красному шпиону", но сам Ян, присутствовавший при разговоре, вмешался и убедил Рериха. Правда, не сразу. Рериху понадобилось время и небольшое собственное расследование, чтобы поверить в реальность того, что рассказал ему Ян. "Никогда я не обольщался до конца", — писал Рерих, — "изысканным лоском лондонского высшего общества, но поверить в то, что эти холёные, энергические леди, со знанием дела обсуждающие либеральные вопросы экономики и не без остроумия высказывающиеся по сложным философским проблемам — эти прекрасные женщины, само воплощение цивилизованности и европейской культуры — могут с ажиотажем раскупать омерзительные китайские зелья, всё достоинство которых состояло лишь в том, что их готовили из живых людей — нет, такая мысль далеко не сразу смогла угнездиться в моей голове. Но когда по моей просьбе Е.И. с осторожностью подняла тему этих "лекарств" в женском кругу салона одной известной особы — оснований для сомнения больше не могло быть. Мне не оставалось ничего другого, как пожать мужественную руку человека, который разоблачил эту ужасную торговлю, спас десятки жизней, причём жизней детей, а за этот подвиг подвергся гонениям и нешуточной угрозе своей жизни. Я с радостью принял на себя обязательство помочь покинуть маленькому китайцу столицу Великобритании, но сразу предупредил, что сам могу очень немногое, потому что никогда тайным уловкам не обучался. Но мне пришлось ещё не раз удивляться актёрским талантам этого экстраординарного китайского юноши. Вопрос с отъездом Хо был решён вообще без вмешательства советского консульства, а даже как бы наперекор ему. В последние дни нашего пребывания в Лондоне к нам приблизился один восточный джентельмен и стал просить за своего родственника, какого-то племянника киргизского бека, мечтающего вернуться домой и согласного потому отправиться с нашей экспедицией. У юноши оказались хорошие рекомендации из Гарварда, но я колебался, так как не хотел вмешиваться в политику — явственно проступавшую из-под просьбы о репатриации юного киргизского вельможи. Даже когда он явился ко мне в предпоследний день, я не сразу узнал Хо, пока он сам мне не признался. Оказывается, всё то время, что полиция Лондона его упорно разыскивала по коммунистическим трущобам, Хо проводил время среди золотой молодёжи, прикрытый славой эмигранта от Советов. С такими документами он легко присоединился к нашей экспедиции, и если не драма в Бомбее, мог свободно бы доехать до Синцзяна."

Много позже, уже после смерти Н.К. Рериха, были опубликованы — по его завещанию, те отрывки из его дневников, которые он полагал важными, но не стал включать в издаваемые в 30-х и 40-х книги. Одна из дневниковых записей самому Рериху была весьма дорога: он особо отметил её в своих дневниках и не раз позже возращался к мыслям, которые у него вызывали эти строки. В этом отрывке воспоминаний о событиях в Синцзяне сохранён разговор, якобы состоявшийся между Николаем Константиновичем и Чрезвычайным эмиссаром Высшего Совета Советской Федерации Павлом Остаповичем Красницким, прибывшим в Урумчи вместе с частями Красной Армии.

Советский эмиссар оказался в Урумчи практически одновременно со вступлением в столицу Синцзяна отрядов народного ополчения из Хотана и Карашара, с которыми следовала и экспедиция Рерихов, ставшая невольной и неожиданной причиной народного восстания.

Кроме дневника Рериха, сам факт длительного разговора между ним и советским представителем ничем не подкреплён; напротив, есть немало доказательств тому, что захлестнувший Красницкого поток обращений, жалоб, требований, неотложных дел и тревожных событий, когда — по воспоминаниям консула Федерации в Урумчи Быстрова, бывало, всадники с факелами в третьем часу ночи влетали на подворье и снова приходилось куда-то скакать — нет, в такой запарке никак Красницкий не мог уделить Рерихам больше времени, чем краткое их приветствие при встрече их каравана. Но с другой стороны, очень уж непривычны для всего умственного настроя, всего характера мысли Николая Константиновича те мысли, что изложены были в этом диалоге. Никак не мог он их придумать! Да и упоминания о парижских годах жизни советского посланника соответствуют действительности.

Некоторые из биографов Рериха обходят вопрос о достоверности такой встречи, некоторые соглашаются с гипотезой одного из индийских исследователей жизненного пути Николая Константиновича, что встречей была названа совместная поездка по каким-то делам Рерихов под Урумчи, притом что и Красницкий тоже отправлялся в ту же сторону по своей необходимости и разговор произошёл в дороге. Китайский историк Ши Цань полагает, что Рерихом в качестве разговорной речи поданы собственные рассуждения по поводу участия в "хотанских событиях". По другому рассуждает один из известных советских биографов Рерихов, Ляпин: "По-видимому, Николай Константинович в круговерти хаоса, происходившего в Урумчи несколько потерялся — беседа, которая, по его словам, относится к первым дням его пребывания в городе, скорее всего была позже и авторство её Рерих Красницкому лишь приписал. В действительности этот разговор состоялся с кем-то другим, но перемешанная впечатлениями память сложила воедино волнующий момент вступления в Урумчи и приветствий экспедиции Рерихов народом и советскими делегатами и более позднюю, но глубоко запавшую в душу Николаю Константиновичу беседу." Версия Ляпина изящна, но недостоверна — как раз из-за множества тех подробностей, которые связаны именно с пребыванием Красницкого во Франции и никак не могут быть сообщены в частной беседе никем, кроме самого Павла Остаповича. Так что остаётся признать, что разговор состоялся, но как собеседники сумели выкроить на него время — остаётся загадкой.

" ... — Вы, Николай Константинович, напрасно на Хо жалуетесь. — говорил Красницкий. — Он ведь, если поближе рассудить, ваше честное имя спас. Вы всё пеняете, что он вашим именем "Революцию учинил". А ведь прежде того сколько вы разговоров вели — да каких ещё! С ламами, сами рассказываете — о единстве Запада и Востока, с простым людом — о начале новой эры, о времени справедливости и общинного порядка. Вот скажите — неужели вы не замечали, в какой тяготе здесь народ живёт? С какой надеждой выспрашивают всякого нового человека — не случилось ли где облегчения народному гнёту? С каким восторгом принимают любой рассказ о совершении справедливости и воздаяния за преступления? И вы всё ещё думаете, что несчастный князь затоптанного английскими наймитами Ладакха к вам приходил просто пожаловаться? Что просто так ламы Малого Тибета вам чуть ли не богословское испытание устроили, а потом открыли для вас самые тайные свои хранилища — а ведь не бывало такого за всё время, что стоят монастыри? И что за танку* вам подарили ламы при расставании — думаете, без намёка?

________

* — танка — вид традиционной религиозной тибетской живописи. Обычно имеет вид вертикального штандарта. Именно с этой танкой-знаменем, с изображённым на штандарте "красным вестником", экспедиция Рерихов вьехала в Хотан.

Да ладахкцы прямо сказали — ждём вас! Вы ж всем говорили, что из России, что вы русский — а про Америку тут никто и не слышал, да и не спрашивал, ведь так? Вы, всем своим строем разговора, здешнему люду представлялись кем? Да долгожданным вестником! Мол, настало время, пришёл конец угнетению, будет по всей земле справедливое житьё. Вас спрашивают — так ли? А вы в ответ что? Так и говорите: новое время настало-де, всей земле по новому, по справедливым законам жить. Ведь так? А потом смотрите: пришли вы в Синцзян, власти вас боятся, народ совета требует — что делать? А вы сели и ждёте — когда, мол, амбань хотанский вам разрешение на проезд даст! Тот-то, бандюга, сначала спрятался и трясся — думал, сейчас-то с него за все злодеяния грозный "красный всадник" спросит! Бегал от вас, помните? А потом видит — ничего вы не делаете, а перед ним — экое диво — робеете! Ну и решил — "красные" его, несгибаемого Мо, боятся, и стал над вами глумиться. Сначала потихоньку, по мелкому пакостить, а потом уже разошёлся. Да он бы вас сгубил бы, никуда из Хотана не выпустил. Ваши письма не то, что до почты — до первого верстового столба не доезжали! Если бы не Хо и его ладахские парни — и убийцу бы подослали. А так заперли вас в городе и ждали, пока вы совсем в отчаяние не впадёте — а потом можно брать человека голыми руками! Не первый бы раз такое учинили китайские бандиты.

Но вот Хо не дал. Сначала не позволил китайской страже ладахцев, с вами пришедших, обижать. Потом с горожанами вместе выгнал посланца амбаня, который вломился к вам и собирался обыск учинять, отбирать оружие. Вот скажите, пожалуйста, Николай Константинович, вы ведь знали, что нет никакого права у китайского градоначальника оружие у вас реквизировать, обыск вести. С чего вы решили сами навстречу ему пойти и отправить ему оружие экспедиции? Вы же знали, что он — бандит, и все ваши знаки уважения для него — только повод дальше над вами поиздеваться! Неужто не стыдно вам уважение такому человеку высказывать?

Я в запальчивости ответствовал, что даже если насчёт моих слов он прав, всё равно цивилизованного человека должна прежде всего отличать культура поведения. А культурный человек не должен вмешиваться во внутренние дела другого народа и выказывать неуважение его властям, пусть даже совсем худым и никуда не годным.

Павел Остапович пожал плечами и спросил: — Вот почему, когда дело доходит до отношений с властью, люди, вам подобные, Николай Константинович, первым делом про уважение к правительству говорят. А об уважении к собственным правам, к своему человеческому достоинству — мерилу культурности человека! — вспоминают как бы не в третью очередь! Не хотите вы признавать, что Хо вам жизнь спас — ладно. Но почему вы не желаете признать за ним защиту вашего достоинства — вот что мне непонятно и неприятно.

В вашей философической системе, Николай Константинович, личное достоинство человека, как мне видится из ваших же пояснений, центральное место занимает. Не мудрено, что Хо, послушав вас, так горячо за вас вступился. Как же получается — человек ваши же слова в дело превратил, вас от смерти и унижения защитил, да по сути дал вам свободно заняться тем, ради чего экспедиция в Среднюю Азию прибыла — а вы его порицаете.

Я, поймите меня, Николай Константинович, никаких требований к вам не имею. И никак вас в вашем мнении не ограничиваю. Не хотите вы за свои слова отвечать, не собираетесь задуматься, к чему приводит ваша патетика в обстоятельствах, когда люди обозлены до крайности, когда власть в крайнем испуге перед своим же народом идёт до конца в безумных и бессмысленных зверствах — это к вашей совести. Но вот защитить доброе имя настоящего человека, искреннего поборника вам же милой общей человеческой работы я обязан перед своей совестью и перед людьми, мне доверяющими защищать их жизнь и свободу. Можно сказать, я ваши слова осудил по моему долгу комиссара. Требовать от вас, как я уже говорил, ничего не могу, но надеюсь, что отповедь моя, пусть не слишком к месту, покажет вам происшедшее не так, как вы взялись судить.

Не могу не признаться, что слова Красницкого меня тогда не обидели. И рассердился я, и горько было. Только вот прав был, получалось, Павел Остапович, упрекая меня в расхождении того, чему я намеревался учить людей и моих собственных поступков. Выходит, что я, как Паганель, не видел, что происходит у меня прямо под носом и продолжал безмятежно рассуждать о чём-то отвлечённом, не замечая, что меня уже собираются зажарить! Получалось, что пристыдил меня Красницкий вполне справедливо. Я высказал свои чувства своему собеседнику, и пожаловался на свою житейскую несостоятельность.

Красницкий усмехнулся и ответил: — Ну что люди, по настоящему увлечённые наукой, действительно не слишком стремятся бороться за обыденные блага — мещанская банальность. Но вот когда мне довелось побывать в Париже, в году так в 1911-м, я заинтересовался историей парижского правительства весны 1871-го. Хотелось понять, что за ошибки сделали защитники французской столицы, из-за чего проиграли гражданскую войну. Увлёкся чтением старых архивов, довелось мне встретиться и с некоторыми коммунарами, вернувшимися из Кайенны.

Знаете, что больше всего потрясло меня в хронике тех дней? То, как менялись люди, каким неожиданным и непривычным обликом оборачивались вроде бы совсем известные персоны, как борьба за человеческое достоинство преображала всё. Вот вы говорите — Паганель. А я вот думаю, что если бы происходящее задело бы вас всерьёз, если бы вы впрямь бы почувствовали то родство с людьми Востока, какое вы ощутить желаете — не думаю, что понадобился бы малыш Хо! Вы знаете, как звали прототипа Паганеля, с кого романист Верн списал образ для своего произведения? Я был сильно удивлён, когда сопоставил этот знакомый из детства комический персонаж с событиями грозного апреля!

Был такой знаменитый во Франции профессор географии, восторженный и увлечённый человек, добрейшей души, весь отдавший себя любимому делу. И что вы думаете? Не было в дни Коммуны более свирепых бойцов, защищавших Париж, чем воспитанники его географического клуба путешественников. "Дети Флуранса", да. Какой человек внезапно раскрылся в этом романтике, как он говорил о будущем, как увлекал за собой! Враги за ним специально охотились и поймав, убили с яростным пылом, буквально растерзали. За те слова, что дороги и вам, Николай Константинович, за горячую веру в единство всего человечества, за веру в человеческую солидарность, что откроет человечеству новый век свободы. Правда, невероятно? Паганель на баррикадах, само воплощение отвлечённого от реального мира научного любопытства — и возглавляет порыв людей к высшей реальности, к тому миру, что живёт в душе каждого лучшей из светлых сказок! Помнится, тогда для меня мир перевернулся.

Я по молодости с известным пренебрежением относился ко всякого рода учёному люду, считая их особой, почти бесполезной — за исключением их узкой сферы интересов, конечно — частью общества. Этакие живые инструменты, прилагательное отдельной функции, подчас и вовсе бесполезной. И вдруг из привычного образа выкукливается такой человечище, такой рыцарь без страха и упрёка, герой и народный трибун — я, знаете, несколько дней ходил как пьяный, в каждом мне мнилась иная форма, дивный облик, лишь ждущий своего часа для пробуждения. Думаю, лишь тогда я и стал по настоящему революционером, потому что узнал, почувствовал наконец, до самых печёнок ощутил, для чего она нужна людям — эта самая революция.

Как бешеный я бросился разгребать архивы далее — и находил всё новые потрясающие описания того, как целительный ветер революции будит к жизни и преображает самые заскорузлые, самые подчас подлые состояния, побуждая людей раскрыть в себе всё самое прекрасное, самое лучшее, что только может быть в человеке. Не хмурьтесь, Николай Константинович, как бы не чрезмерно восторженно выглядит мой панегерик Коммуне, он лишь бледная тень того воистину великого и вечного, что блеснуло в людях в дни Коммуны.

Чего только мне не встретилось в архивной пыли! Клошары и малолетние монмартские проститутки, вытаскивающие раненых из-под прицельного огня версальцев, пробирающиеся к баррикадам с посланиями и боеприпасами — и подрывающие себя на бочонке пороха в окружении ворвавшихся на баррикаду пуалю! Было такое, представьте себе.

Эти беспризорная детвора в дни Коммуны сорганизовалась вполне осознанно, прямо слово не по-детски. Устроила себе где-то на Монматре штаб, и из него парижские оборвыши держали в своих тощих ручонках все линии связи сражающегося Парижа. Огромное дело делали, и пока их штаб версальцы не захватили — действия коммунаров оставались организованны.

Не случайно, совсем нет, версальские стрелки пуляли в мелюзгу, что мелькала по подворотням и задним дворам. Старательно! Командиры ихние за меткие выстрелы хорошо платили — вот так приспешники Тьера "защищали культуру", выплачивая премию за убитых детей. Только вот запугать этих отчаянных пацанов и девчонок охотой за ними не вышло, покончить с "глазами и ушами Коммуны" никак версальцам не удавалось, пока работал ещё "главный штаб" гаврошей. Но и это ещё не вся история.

Того, что они и так прямо со смертью наперегонки бегают, мальцам казалось недостаточно для победы дела Коммуны. Вытрясли из всех своих карманов, собрали по всем тайникам, вывернули наизнанку захоронки разных фальшивых нищих и собрали несколько пудов — несколько пудов! — медных монет — на оборону Парижа. Из этих медяшек на парижском Пушечном дворе отлили именную пушку — вот беда, забыл её название. Пушка вышла смешной — когда из неё попробовали выстрелить, она, из-за несовпадения калибра своего со стандартными бомбами, просто чихнула. Бомба из неё выкатилась и упала. Детвора эта пушку свою всё же не бросила, впряглись и утащили вверх, к себе. И что вы думаете? В последний день, когда версальские стрелки заняли уже почти все площади и улицы Парижа, на узкой улочке в районе Монматра встретили торчащую поверх полуразобранной баррикады эту пушку. Надо сказать, что над неудачным выстрелом из неё версальцы часто зло подшучивали, поэтому нисколько вида её не испугались, а напротив, побежали вверх скорее, норовя первыми такой забавный приз ухватить.

Да-с. Зря они, конечно, так сделали, потому что уцелевшие клошары забили в своё сокровище столько пороха, сколько смогли найти, а вместо заряда набили ствол доверху всяким железным ломом и камнями — вот куда материал с баррикады пошёл. И когда версальцы подбежали, один из этих пареньков изловчился ткнуть в запальное отверстие раскалённым прутом. Баррикада взлетела на воздух, спрятавшихся за ней детей разметало в клочки, но версальцам не было никак не порадоваться тому — больше сотни здоровенных, весёлых солдат растерзало страшным огненным вихрем, разом ополовинив ряды батальона. Такая вот история.

Или вот ещё одна история — скажем, по происхождению её персонажей прямо противоположенная. Проживало тогда в Париже немало прямых наследников древних аристократических родов, после Великой революции и Реставрации совершенно обнищавшие. Однако при всей своей нищете эти чистокровные отпрыски славных домов отказывались служить в ином роде войск, кроме кавалерии — потому их в армию никто не брал.

И представьте себе, эти нищие аристократы смогли собрать в осаждённой французской столице кавалерийский эскадрон! Представьте себе, кавалерия в осаждённом Париже, где не то что лошадей — ворон уже сьели! А уж как те дворяне смотрелись — и без того всю жизнь от нищих отличавшиеся лишь титулом да старинной эмблемой — когда не осталось в городе ни одного толстосума, что раньше их прикармливали на званых раутах из собственной спеси! Французские "рыцари печального образа", от вида которых зарыдал бы Дон Кихот — качающиеся на ветру тени, потомки знатнейших фамилий Франции и Европы, растерявшие всё родовое достояние, кроме своей гордости и идущие в бой на живых костях, которые даже в осаждённом Париже, не попали из-за своей худобы под нож мясника — "кавалерия Коммуны"! Держались они, к слову сказать, не менее мужественно, чем свой литературный прототип. Версальцам ни один из них не сдался. Командир этого эскадрона теней, знатнейший из знати французской, прямой потомок гроссмейстера ордена госпитальеров — умер от голода в Брюсселе, до последнего мига жизни своей оставаясь верным делу Коммуны!

Или такое диво — клерк окружной управы, всю свою жизнь регистрировавший новорожденных пролетариев — отважный предводитель батальонов этих пролетариев, умелый полководец и народный вождь.

Ну или взять к примеру, какое потрясение я испытал, узнав об участи масонов в восставшем городе.

Не в обиду вам будет сказано, Николай Константинович, но я тогда полагал — да и сейчас не сильно мнения переменил — что масоны занимаются всякими благоглупостями, пустыми ритуалами да разговорами о благих намерениях.

*(Рерих действительно был близок к масонским кругам, но сам в масонах не состоял.)

Не сомневался я, что и во время Коммуны все эти "Рыцари четвёртого меча", "магистры Серебряных облаков" и прочая мистическая публика по-прежнему собиралась в своих нарочито затенённых комнатах, надевала свои неудобные, расшитые бессмысленными символами покровы и рассуждала о "великом храме" и других непонятных непосвященным вещах. Которые, впрочем, никому, кроме самих масонов и не интересны. В общем, всегда я думал о масонах как о грезящих романтически людях, не желающих отказываться от своего выдуманного мира и жить в мире обыденном. Если положить руку на сердце, Николай Константинович, вы бы и сами бы также подумали? Эх, и как же я ошибся!

Представьте себе, Николай Константинович, и впрямь была затенённая комната, и тяжёлые драпировки, блеск странных символов на ниспадающих одеждах и непонятных масонских реликвиях, гулкие обмены загадочными паролями и церемониальные жесты — вся та сладкая сердцу неисправимых романтиков мишура. Но вот что решила на своём собрании Великая ложа Франции — этого я представить себе не мог.

А решили масоны вот что. Поскольку настало время, когда человечество вновь собирается воедино, для возведения великого храма любви и справедливости, им, масонам, надлежит выполнить ту роль, которая предназначалась при создании ордена.

Вот ведь парадокс какой, Николай Константинович! Ведь из кого ложа состояла? Филантропы — люди в основном не бедные, списки членов ложи я искал с особым тщанием. Банкиры, лавочники, владельцы ремесленных мастерских, рантье — совсем не бедняки и никаким боком не пролетарии! А ведь почувствовали, поняли, на чьей стороне правда и выступили за неё со всей серьёзностью, пусть даже и называли по своему — но ведь не побежали из Парижа, как всякие "творцы культуры", не остались в стороне. Я с тех пор для себя запомнил — то, среди кого человек родился и вырос — дело важное, но вот какой он человек — от него самого в огромной степени зависит. Надо сказать, в Париже мы с товарищами много об этом спорили, и то, что я о дальнейшей участи парижских масонов сумел найти, для большинства моих товарищей важнейшим уроком оказалось. Слушайте, как дальше случилось.

Великая ложа Франции повелела всем масонам выступить на защиту Коммуны — во всех своих регалиях, могущественных тайных символах и под славными знамёнами своих лож. Представьте себе, Николай Константинович, этих великовозрастных мальчишек, бородатых детей в сказочных одеяниях — порванных и запылённых, пропитанных потом, грязью и кровью — у содрогающихся под артиллерийским обстрелом баррикад, над которыми оборванными тряпками полощутся изорванные златотканые флаги, и в моменты затишья, перетягивая свежие ранения обрывками своих гобеленовых плащей продолжающих с жаром спорить о толкованиях какого-то туманно описанного символа в одном из бесчисленных мистических опусов!

Масоны, оказывается, продержались дольше всех других сил Коммуны и последнюю баррикаду Парижа защищали в предместье Пер-Лашез почти они только. Один из коммунаров, бывший среди защитников той баррикады и сумевший избежать гибели — на нём был военный мундир и он сумел выдать себя за мёртвого версальца, а потом ухитрился выбраться из кучи трупов и скрыться — рассказывал, как он был поражён поведением этих последних масонов Парижа.

Они выбрали, по его словам, председателя собрания, который предоставлял по очереди возможность желающимся высказаться, и все выступали, строго один за другим, не перебивая, отчётливо с академической велеречивостью и без спешки. Если закрыть глаза — представлялось, что слышишь речи, произносимые в каком-нибудь фешенебельном клубе на ежегодной встрече филантропического общества, откроешь — и видишь наваленную груду бочек, ящиков, фонарных столбов и булыжников, к которым привалились несколько десятков людей с оружием в руках, а рядом, в лужах крови лежат павшие.

Долго мне пришлось голову ломать, чтобы понять — откуда у этих в общем-то не слишком решительных людей столько твёрдости, столько мужества? И что за интерес им был в смертный свой час спорить о чём-то отвлечённом, даже им самим малопонятном? Мне всегда было привычнее думать, что желание и воля есть единое целое, потому, может, было мне так трудно представить себя на месте этих людей, чья жизнь, чьи условия жизни и мечты так расходились между собой.

Но вот когда я понял, что Коммуна была для масонов парижских исполнением несбыточной мечты, воплотившейся наяву сказкой — тогда я их понял. Их веру в правоту свою, их желание угадать, почувствовать, какие ещё мечтания их о великом будущем человечества сбудутся. О том они и спорили, и было это им действительно непредставимо интересно — попробовать угадать, что ещё случится из того, что их предшественники и они сами предсказывали, о чём мечтали. И твёрдость их более невозможной не казалась — умирали они с таким ясным ощущением правоты своего дела, с такой убеждённостью в правильности своей жизни, коя для для любого человека — счастье редчайшее, достижимое лишь единицами.

Потому и верно, когда говорят: "Пал в борьбе за счастье человечества". Если такая ясность, такая радость даётся революцией не единицам, не отдельным исключениям, а самым разным кругам человеческого множества, людям, во всём другом бесконечно различным — то что есть революция, как не всеобщее счастье?

Знаете, какой урок я для себя извлёк из той картины? Неважно, в каком положении ты окажешься, главное — в любом положении оставаться самим собой, уважать себя и вести себя достойно. В вас, Николай Константинович, у меня сомневаться причин нет, и я думаю, доведись вам оказаться в действительно тяжёлой ситуации — и вы бы выказали бы не меньшую доблесть, чем те оторванные вроде бы от реальной жизни романтики, чей смешной флаг версальцы смогли сорвать, только когда кончились патроны у защитников баррикады и пуалю перестреляли последних "рыцарей храма", поднявшихся в отчаянную атаку.

Глупо, конечно, такое желать, но знаете — я больше всего в тот момент, когда прочитал воспоминания старого коммунара — захотел оказаться рядом с этими чудаками, быть вместе с ними в их последний миг. Так и ощущается бесповоротность прошедшего, когда как бы ни желалось вмешаться — ан нет, невозможно, немыслимо.

И от этого острого чувства потери, знаете, Николай Константинович, рождается особая, что ли, зоркость ли, чуткость ли. Ведь стоит пропустить что-либо важнейшее — оно также будет потеряно, бездарно утрачено. А потому такие переживания полезны и учат внимательнейше к настоящему, к тому, что случается сейчас, подходить. Я в общем из-за этого также столь долгий разговор с вами затеял — хотелось мне вас подбодрить и насчёт политического состояния вашего успокоить. Больше мне такого случая, наверно, не выдастся, а оставлять вас в такой сумятице без дружеского ободрения совсем не хотелось.

Так уж вышло, Николай Константинович, что для громадных масс людских вы сейчас стали провозвестником лучшего, и было бы несправедливо, если бы вы положением этим тяготились или вообще на людей за их наивную в вас веру обиделись. Очень надеюсь, что ваши сомнения я своими рассказами хоть отчасти рассеял. Хотелось бы ещё с вами в Кашгаре встретиться, но на случай, если больше пересечься не выйдет — прощайте."

Рерих позже неоднократно в своих размышлениях возвращался к этой записи, заново переосмысливал содержание её, по его словам, "этот разговор помог мне увидеть разрыв между моими суждениями и ответственностью за них", "повлиял на меня быть решительнее, но вместе с тем осмотрительнее".

Рерих не стал, как известно, сторонником советского "опыта", он полагал, что культура и история Азии предоставляет "более естественные пути движения человечества", но вне всякого сомнения, события в Синцзяне и переосмысление своей роли в них оказало на Н. К. Рериха большое влияние. Становление Рериха, как крупного политического деятеля и одного из руководителей освободительного движения Индии, без сомнения, связано с теми взглядами, которые у Николая Константиновича возникли после событий в Восточном Туркестане. Несмотря на то, что до 1944-го года вьезд в Индию Рерихам был запрещён британским правительством, картины Рериха, его печатные работы, посвящённые Индии и положению её народа, письма к другим известным деятелям индийского национального движения сыграли заметную и важную роль в обьединении индийского народа и освобождения его от английского владычества.

Вряд ли Красницкий знал, но у бесед в Париже 1911-го года было ещё одно, весьма неожиданное продолжение. Один из инженеров-эмигрантов заинтересовался тем, какой огромный урон нанёс версальцам взрыв пушки монмартских гаврошей. На протяжении нескольких лет он ставил кустарные эксперименты с "направленными минами" в свободное время. Этот инженер, по фамилии Байенков, пробовал даже заинтересовать французских военных таким приспособлением, но чиновники не высказали интереса — военное ведомство тогда буквально захлёбывалось в потоке разнообразных прожектов и ещё один, к тому же посвящённый ненужным, на взгляд французских военных теоретиков минным заграждениям, какого-то очередного русского эмигранта пришёлся не к месту. В 1918 Байенков вернулся в Россию, где занялся работой по специальности — конструированием металлических мостов и переходов. Все свои наработки по "направленному взрыву" он отдал в Технический комитет. Так вышло, что при пересылке бумаги Байенкова попали к ещё одному из общих их с Красницким знакомых по "школе Ланжюмо" и тот попробовал заинтересовать темой "лабораторию Тесла". С 1919 года в эстонских мастерских велись поисковые работы в области направленного, или как стали говорить позже, "управляемого" взрыва. Их результат сказался много позднее, когда выявилась необходимость в поражении сильнозащищённых бронемашин.

...Успех в создании "комплексной вакцины" связан с обнаружением в одной из разновидностей северных мхов вещества, многократно повышающего регенеративные способности организмов. Способность некоторых мхов, приложенных к открытым ранам и язвам, ускорять их заживление, привлекла внимание исследователей, ведших поиск веществ, влияющих на иммунитет. Подробное изучение выделенных из мхов экстратов, с применением "тонкого расслаивания" раствора на барабанных фильтрах, позволило выделить состав с неожиданными свойствами — для большинства животных, включая высших, он в небывалых масштабах ускорял регенерацию тканей организма. При этом пропорционально возрастали и иммуные барьеры — иначе столь стремительный рост клеток неизбежно приводил бы к злокачественному их перерождению — как было в опытах при пересадке органов от одного животного к другому, когда приходилось искусственно понижать иммунитет организма. "Регенератин" в таких случаях не ускорял приживление тканей, а неизменно убивал, приводя к тяжёлой и быстропрогрессирующей форме рака. Для инфекционистов важным показался именно момент существенного подьёма иммунитета в применении "регенератина" — можно было рассчитывать, что "живые вакцины", основа комплексной защиты от микроорганизмов — будут переноситься легче. Без усиления — хотя бы временного — ответа имунной системы, шанс перенести заражение сразу несколькими, пусть даже и ослабленными, болезнетворными организмами оставался гадательным. Эксперименты, поставленные создателями "комплексной вакцины" на себе, с одной стороны, подтвердили их догадку о существовании "комплексного ответа" организма — человек, привитый сразу несколькими "живыми вакцинами" одновременно, получал повышенную сопротивляемость ко всем инфекционным болезням, вдобавок к уже перенесённым. Но количество осложнений, и даже летальных случаев оставалось неприемлимым для применения метода в клинической практике.

С появлением "регенератина" его попытались использовать как имунномодулятор, поскольку такое свойство препарата подтверждалось при лечении местных ран. Однако при лечении общих заболеваний организма воздействие регенератина на иммунитет было слабым, эпизодическим и первоначально не поддавалось расшифровке — оставалось совершенно неясным, при каких условиях "регенератин" влияет на рост иммунитета.

Понимание принципа воздействия "регенератина" на живой организм связано с чрезвычайным риском, на который пошли лечащие врачи, пытаясь спасти умирающую от тяжёлых физических травм Розу Люксембург. Когда в 1922 году её состояние резко ухудшилось начавшимся общим воспалением, молодые врачи, борющиеся за её жизнь, среди других экспериментальных способов лечения испробовали и вливание "регенератина". Они надеялись, что препарат окажет влияние на состояние внутренних повреждений, уменьшит непрекращающиеся внутренние кровоизлияния. Тогда у Розы будет больше шансов перенести лихорадку.

Как позже стало понятно, вливание препарата переломило течение болезни. Как только Розе стало чуть легче, она, невзирая на сильные непрекращающиеся боли, вернулась к работе, стремясь успеть как можно больше — она была уверена, что отсрочка от смерти кратковременна. Видя, что применение экспериментальных методов лечения дало некоторый результат, лечащий консилиум решил повторить процедуры, с дополнительной целью уточнить, какое средство оказалось наиболее эффективным. Применение средств с некоторым растягиванием их употребления во времени позволило установить, что "регенератин" в данном случае стал спасением — с каждым его приёмом состояние больной изменялось, явственно добавлялось сил, и хотя высокая температура и сильные боли не исчезали, Роза несомненно выздоравливала — на рентгеновских снимках было видно, как исчезают внутренние рубцы и гематомы, больную перестало тошнить, вернулся аппетит и она начала набирать вес. К лету 1923 года здоровье Розы Люксембург не вызывало больше опасений.

Специально собранная для обсуждения этого случая конференция медиков разделилась на несколько групп, в течение месяца детально изучавших все записи, касающиеся не только Розы Люксембург, но и других случаев лечения человека "регенератином", а также все эксперименты на животных, проводимые в рамках исследования свойств этого вещества. Было сформулировано несколько гипотез, обьясняющих характер воздействия "регенератина" на живые существа, среди них наибольшее влияние на дальнейшие исследования оказала версия молодого иммунолога Йоффе. Один из медиков, участвовавших в обсуждении, назвал её "садистской". На это были все основания.

Йоффе предположил, что воздействие "регенератина" запускается теми веществами, которые организм выделяет под влиянием боли. Во всех случаях, когда "регенератин" поднимал общую сопротивляемость, человек или животное испытывали сильную, практически невыносимую боль. Йоффе поставил ряд весьма опасных и болезненных опытов на себе и на своих сотрудниках-добровольцах, в целом доказавших правоту "болевой" гипотезы. Например, приём сильнораздражающих слизистую оболочку желудка веществ (слабого раствора серной кислоты) при заражении организма патогенным штаммом (тифом) при одновременной иньекции "регенератина". Испытуемый (сам Йоффе) не заболел. После двухдневных тяжёлых мучений он быстро пошёл на поправку, гастроскопия подтвердила полное восстановление функций желудка, а анализы показали отсутствие тифозных бацилл.

Понадобилось определённое время, чтобы на основании большого количества таких рискованных опытов найти более важное свойство, обьясняющее влияние "регенератина" на организмы. В 1926 году Йоффе, сделав обобщающий доклад по исследованиям проблемы "регенератина", назвал метод его применения при лечении общих болезней организма "стресс-терапией", а вакцинацию с применением высокопатогенных "живых вакцин" и усилением иммунитета "регенератином" "стресс-вакцинацией".

...В середине двадцатых годов среди советских биологов шли непримиримые споры сторонников двух фундаментальных взглядов на природу живой клетки. Для более полного исследования особенностей живых организмов было необходимо уяснить, каким образом обеспечивается воспроизведение всех признаков живых существ в последующих поколениях. Что обеспечивает сохранность биологических форм — вся совокупность биологических реакций организма, живое существо — или особенная система химических реакций, скрытых внутри основной единицы живого — клетки, наследственное вещество. Представление о наследственном веществе, о заданной химизмом программе развития живого многим претила своей механистичностью, но у сторонников наследственного кода был очень убедительный аргумент в пользу своей точки зрения. Вирусы.

В 1892 году петербургский студент Ивановский, исследуя болезнь растений табака на Украине и в Крыму, открыл новый тип живого — заразное начало, по размерам сопоставимое с молекулами сложных веществ, но способное вновь и вновь распостраняться, то есть обладающее главным признаком живого — размножением. Подбирая фарфоровые фильтры с различным диаметром пор, он смог создать методику, позволяющую определить размер возбудителя инфекции. Позже химики сумели ещё более тонкими градациями фильтров выделить заразное начало в чистом виде. К громадному удивлению биологов, полученный концентрат оказался способным кристаллизоваться, то есть продемонстрировал свойства, характерные для неживой материи. Но вновь разведённый, раствор выделенного фильтром яда опять оказывался способным вызывать эпидемию, передаваться от одного носителя к другому. Этот новый класс жизни получил наименование фильтрующихся вирусов, ядов, обладающих свойствами живого. Уже давно микробиология в своей борьбе с опасными инфекциями столкнулась с возбудителями, обнаружить которых не удавалось никакими самыми тонкими уловками "охотников за бактериями". Незримыми оставались причины "чёрной оспы", никто не мог найти заразу, вызывающую бешенство. Завезённая из Африки кораблями работорговцев во все тропические страны, неуловимой оставалась причина опаснейшей жёлтой лихорадки. Выдающиеся немецкие микробиологи Леффлер и Фрош доказали, что одна из опаснейших болезней — ящур — передаётся заразным началом, обнаруживаемым методом, который создал Ивановский для исследования мозаичной болезни табака — и следовательно, также является вирусом. Это исследование положило начало борьбе с болезнями человека, вызываемыми вирусами. Проблемы вирусных инфекций начала ХХ века, нанёсшие громадный урон человечеству — грипп-"испанка" и бич детей — полимиелит — вынуждали активно изучать ранее неизвестные свойства живых организмов. Вирусы демонстрировали все признаки того самого "наследственного вещества", которое теоретически предсказывали создатели теории наследственности, при этом позволяли работать с "чистым", очищенным от всех остальных свойств живого материалом.

Окончательно вопрос о природе наследственности был снят практикой, потребностью в эффективных способах предотвращения повторения событий "франкфрутского карантина".

Так была названа беспрецендентная система мер санитарно-медицинского контроля, развёрнутая по всей Германии с целью остановить распостранение заболевания, окрещённого в панических передовицах газет всего мира "Алой смертью" — по названию выдуманной Джеком Лондоном в своей антиутопии причины гибели человечества. Новая болезнь фантастически совпадала с описанной в книге — невероятной заразностью, лёгкостью передачи от человека к человеку, очень коротким скрытым периодом и самое главное — огромной летальностью. Умирало семь из десяти заболевших, большинство выживших становились инвалидами. Совпадали даже внешние признаки убийственной заразы — из-за начинавшегося у больных на поздних стадиях патологического процесса наружного кровотечения из кожных капилляров люди покрывались красными пятнами, зачастую захватывавшими большую часть тела.

Болезнь впервые появилась в мае 1928 года в небольшой медицинской клинике Франкфрута-на-Майне, занимавшейся, по официальным данным, исследованиями противовирусных вакцин, в частности, вакциной от полимиелита. Работали в основном с африканскими приматами, незадолго до вспышки в лабораторию завезли новую партию мартышек, пойманных в Центральной Африке. Заболевших трёх сотрудников клиники положили в отделение инфекционных заболеваний городской больницы. Ещё не была известна страшная проникающая способность нового врага человека, поэтому больным даже разрешили посещение родных — конечно, с надеванием халатов и масок. Работницы прачечной, в которую сдавали на стирку больничное бельё, стали одними из первых жертв второй волны эпидемии.

Когда через восемь дней после поступления в станционар первого больного двое из первых трёх больных умерли, несмотря на все предпринятые попытки интенсивного лечения, а в лаборатории, где началась вспышка, обнаружилось ещё пять заболевших, медики встревожились: предположили, что источником смертельно опасной инфекции являются какие-то из лабораторных животных — ещё не было подтверждённых случаев передачи болезни от человека к человеку. По предписанию городского медицинского комитета лаборатория была закрыта, все животные уничтожены, помещения химически стерилизированы. Позже сторонники теории "искусственности" самой опасной болезни века утверждали, что это решение было продиктовано стремлением скрыть улики, говорившие о разработке в лаборатории нового поколения биологического оружия. Во время Мировой войны Германская империя стала первой использовать болезнетворные микроорганизмы как оружие — в широком масштабе и массой различных способов применения. Неудивительно, что биологическую катастрофу некоторые журналисты связали с реваншистскими настроениями, глубоко укоренившимися в немецком обществе и тайно поощряемыми правительством Германии.

Меры, предпринятые медицинским комитетом для предотвращения новых заболеваний, были совершенно недостаточными. Но осознание всей опасности положения пришло после того, как ещё через четыре дня поражённые новой болезнью пациенты начали поступать из всех райнов города, а первые случаи заболевания появились ещё в трёх городах страны, включая такой большой, как столица Баварии Мюнхен.

Следует отметить, что медики Франкфрута сумели показать в возникшей ситуации себя с наилучшей стороны — установив, что новая болезнь может передаваться от человека к человеку, причем, возможно, бесконтактным путём, они предприняли экстраординарные меры по предотвращению дальнейшего распостранения эпидемии. В отчёте, предоставленном Лиге Наций по итогам "франкфрутского карантина" отмечалось: "Вероятнее всего, если бы не оперативные и решительные меры, предпринятые отважными врачами Франкфрута, история человечества могла пойти по сценарию романа мистера Лондона."

Принятые меры включали в себя кроме чрезвычайно жестких карантнных мер (перемещение по городу только пешком, в одиночку, запрет на все виды общественного и личного транспорта — проезд только для санитарных машин, не разрешено не только покидать город, но даже свой район, прекращение работы всех предприятий, раздача пищи и воды через специальные пункты с обязательным представлением сведений о всех получающих продукты членах семьи, уничтожение всех крыс и домашних насекомых, проводимое химическими отрядами рейхсвера, уничтожение всего имущества и помещений, в которых находились заболевшие, пресечение любых нарушений карантинного режима огнём на поражение с уничтожением из огнемётов тел нарушителей и т.д.), обращение ко всем правительствам мира за безотлагательной медицинской и материальной помощью, а также самое широкое оповещение населения — через листовки и радио — о принятых правительством заградительных мерах и причинах их введения. К гражданам обращались с настоятельной рекомендацией полностью следовать всем требованиям медицинско-кордонных частей и всемерно сотрудничать в выявлении новых очагов заболевания.

Многие авторы, освещавшие впоследствии вызывающие холодный озноб события четырёхмесячного противостояния организованных сил человечества и смертоносного кошмара, отмечали, что возможно, только высокая дисциплинированность германского населения позволила эффективно действовать таким крайне жестоким по отношению к людям методом — выполнение всех безжалостных требований карантина в любой другой стране вызвали скорее всего массовые беспорядки и закончились бы анархией и гибелью большинства жителей. Для выполнения карантинной службы и исполнения всех необходимых мер обеспечения гражданского населения хотя бы минимумом необходимого на время эпидемии ограниченных версальскими ограничениями сил армии Веймарской республики было недостаточно, была проведена мобилизация, в ландсвер и вспомогательные силы карантина были привлечены все трудоспособные мужчины пяти призывных возрастов и молодые здоровые женщины трёх возрастов. Суммарно численность мобилизованных на борьбу с эпидемией составила примерно два миллиона человек, в ограждении главного очага болезни — Франкфрута — было задействовано около ста пятидесяти тысяч человек, занимавших отстроенные по всем инженерным правилам три кольца полевых укреплений, окружавших заражённый город.

Впоследствии эта мобилизация часто называлась "генеральной тренировкой" возрождения военной машины вермахта. Принятые меры карантина позволили резко сократить число новых заболеваний и остановить распостранение эпидемии по стране. К первым числам октября перестали регистрироваться новые случаи заболевания, а перед рождеством карантинные меры были отменены по всей стране.

Официальное объявление о прекращении болезни стало массовым праздником, по примеру средневековых карнавалов-торжеств по случаю окончания чумы превратилось в гигантский маскарад, продолжавшийся целую неделю.

Кроме огромных сумм экономического ущерба, вызванного почти полной остановкой экономической деятельности и затратами на обеспечение карантинных мероприятий, болезнь унесла жизни около 14 тысяч человек. Во Франкфурте победа над смертью обошлась городу почти 11 тысячами погибших. Но без широкой международной помощи победа над болезнью могла стоить гораздо больших человеческих жертв.

Огромное значение имела поддержка населения продовольствием, предметами первой необходимости, медикаментами, поступавшая от правительств, организованная Красным Крестом и другими международными организациями. Но не менее значимой оказалась помощь врачей-добровольцев, приехавших в поражённую эпидемией страну со всего света. Вместе с пятидесятью тысячами германских медиков натиск болезни отражали две с половиной тысячи их коллег из всех стран Европы, из Северной и Южной Америки, эпидемиологи из стран Дальнего Востока и воспитанники знаменитого Института Хавкина из Индии. Триста семнадцать лучших клиницистов, эпидемиологов, терапевтов, выбранных из тысяч вызвавшихся добровольцами, приехали из Советской Федерации.

Самоотверженность и мужество советских врачей стали горькой и страшной легендой. Чуть более пятисот человек из прибывших в страну иностранных добровольцев непосредственно приняло участие в борьбе с болезнью непосредственно в районах карантина, в наиболее опасных и тяжёлых районах.

Для большинства иностранных помощников работа на эпидемии заключалась в помощи при эвакуации, обслуживании выселенных по карантину жителей санитарными услугами, помощи падающим от усталости немецким медикам и военным властям в правильной организации пропускных пунктов и точек питания.

Но самое тяжёлое — прямая схватка с болезнью — досталась на долю тех врачей, кто решился перешагнуть карантинные линии и вступить в бой в болезнью в скованных мёртвой тишиной припортовых районах Эмдена, замерших в неподвижности летних парках Ганновера и в зачумлённых кварталах главной беды страны — Франкфрута-на-Майне. Большинство советских медиков — двести девять человек — были среди них. Сто девятнадцать заболели. Умерло девяносто восемь. Треть всех потерь иностранных врачей на эпидемии.

В течении десяти лет гитлеризма — с 1933 по 1942 — в Германии была запрещена песенка, написанная одной из выживших девочек. Она была посвящена врачу-педиатру Татьяне Николаевне Степановой, лечившей больных детей, собранных в одной из центральных школ Франкфрута. В песенке говорилось об ангеле, пожалевшем заболевшую девочку и отдавшему ей одно своё перо. Перо сгорело в руках девочки и болезнь растаяла в этом огне. Тогда другие дети тоже стали просить ангела помочь им. Ангел раздал все свои перья из крыльев и спас детей. Но когда он остался без крыльев, болезнь схватила его и убила в отместку за всех детей, которых ангел спас. И тогда все увидели, что ангел был молодой девушкой — русским врачом.

Летальность на эпидемии в среднем по стране составляла 80% — умирало четверо из пяти заболевших. Одной из причин такой частой гибели людей была недостаточная забота медицинского персонала о больных — у медиков госпиталей, переполненных всё новыми заражёнными, просто не хватало времени даже на неотложные процедуры. Из детей, лежавших в импровизированном госпитале выжила треть — двадцать два человека. Когда от болезни слегли и санитар, и обе монашенки-кармелитки, вся работа по госпиталю легла на Степанову. Полтора месяца она одна лечила, кормила и убирала за десятками мучающихся детей, утешала и успокаивала, организовала взаимопомощь, поддерживала умирающих и ставила на ноги выздоравливающих. Самым невероятным было то, что болезнь настигла её одной из первых — два месяца Татьяна продержалась на ногах, не позволяя себе упасть. За эти два месяца её тело настолько иссохло, что когда пришла помощь и она позволила себе остановиться, то уже не очнулась. Вес умершей был равен тридцати трём килограммам.

Когда было решено сохранить её тело для Музея Медицины в Москве, даже не потребовалась бальзамирование. Принятые меры предосторожности — прозрачная камера из двойного прочного стекла, заполненная азотом, и освещение лампами синего света — исключили возможность передачи инфекции. Через некоторое время смотрители-врачи заметили весьма необычный эффект — после трёх-четырёх лет пребывания в таких условиях кожа женщины не только не высохла, но даже приняла более здоровый вид. Проведённые чрезвычайно осторожно исследования дали начало целому направлению — оказалось, что под воздействием вируса клетки кожных покровов получили известную автономию и смогли усваивать ультрафиолет для поддержания аэробного(бескислородного) существования. Возможность изменения свойств человеческого организма в результате встраивания в клеточные механизмы чужеродного наследственного материала открывала манящие перспективы глубокой перестройки природы человека, безграничного расширения его сил.

Десятая точка.

Послевоенное развитие мира. Борьба за океанскую гегемонию. Влияние противоречий между Британией и САСШ на антиколониальное движение. Участие Советской Федерации в антиколониальном движении в североафриканских колониях и в Китае. Противопоставление советского Воздушного флота морским флотам империалистических держав. Строительство авианесущих кораблей-маток "смешанного"(катамаранного) типа. Развитие советской авиации — создание преимущественно тяжёлых скоростных машин. Морские гидросамолёты-пикировщики Энгельса. Упор на строительство самолётов "двойного" назначения — массовое строительство учебных машин и развитие гражданской пассажирской авиации как основы для бомбардировочной авиации. Развитие аэродинамики и теории летательных аппаратов. Появление сверхэкономических схем аэропланов и длительные эксперименты в этой области. Карл Циммерман и его сверхэффективное крыло-корпус. Рывок технологических достижений в Советской Федерации в конце тридцатых годов.

...К 1922 году дальнейшие резервы совершенствования самолёта "Илья Муромец", бывшего костяком советских воздушных сил, были исчерпаны. Машины последних серий имели четыре ротор-двигателя по 150 лошадиных сил, "облегчённый" за счёт широкого внедрения качественной фанеры и "стеклолита" набор и вылизанную аэродинамику, вплоть до изменения угла установки крыльев и места их крепления к фюзеляжу. Стоимость машины почти не выросла по сравнению с ранними выпусками, в сухом весе убавилось более двадцати пудов. Соответственно, на столько выросла максимальная грузоподъёмность или дальность полёта. Но даже в этом случае аппарат имел максимальную нагрузку около пятидесяти-пятидесяти пяти пудов — около тонны. Малая скорость и высота полёта делали "Муромца" лёгкой добычей не только резко выросшей в могуществе к началу 20-х зенитной артиллерии, но и истребительных аэропланов, на которых появились первые тяжёлые виды вооружения — крупнокалиберные пулемёты и лёгкие (полуавтоматические) пушки. Ноябрьские бои 1919 года над Балтикой окончательно поставили крест на военной карьере знаменитой машины. Выпущенный за годы Мировой войны в количестве полутора тысяч экземпляров, ставший символом мощи русской авиации, аэроплан сходил со сцены, в 1920-м оставшиеся самолёты начали переделывать в гражданские и передавать на пассажирские линии. Попытки коллектива конструкторов улучшить лётные данные аэроплана, предпринятые в 1920-1921 годах, позволили небольшому количеству построенных в эти годы машин задержаться в армии в качестве дальних разведчиков. Но для военных целей нужны были более скоростные и маневренные машины, пусть даже с потерей в дальности и грузоподъёмности относительно данных четырёхмоторного "Ильи Муромца".

Руководство военно-воздушных сил в "Предложениях по реорганизации и развитию красных воздушных армий" в 1921 году, когда стали более очевидны возможности начатых в годы войны конструкторских работ, а также был обобщён опыт военных действий в воздухе над сушей и над морем, сделало следующие выводы:

Во-первых, аппараты легче воздуха окончательно потеряли свою боевую ценность. Использовать аэростаты можно только как неподвижные заграждения или наблюдательные/пусковые посты ПВО.

Во-вторых, наибольший результат в действиях на суше авиация даёт ударами по коммуникациям, а непосредственно на поле боя — по артиллерийским позициям. В действиях на море самолёты наносят наибольший ущерб транспортным кораблям. Разведывательные действия с воздуха также остаются одной из приоритетных задач авиации, но необходим новый тип воздушного наблюдателя.

В-третьих, в боях между самолётами преимущество оказывалось не за самыми тяжеловооруженными машинами, а за более скоростными и маневренными. Противосамолётное оружие также должно обладать двумя сложносочетаемыми качествами — высоким темпом стрельбы и большой разовой силой воздействия — зажигательной и/или бризантной.

Итогом анализа стало формирование облика потребных на ближайшую перспективу машин.

Для суши считалось необходимым иметь три типа машин: самолёт поля боя, вооружённый скорострельной пушкой/пулемётами и бомбами малого калибра в кассетах, живучий и сильно защищённый от вражеских самолётов и зенитных средств — лёгкий или средний бомбардировщик/штурмовик. Фронтовой бомбардировщик, по дальности действия способный дотянуться до основных транспортных узлов противника в тылу его фронта. И истребитель — лёгкую и дешёвую машину, выпускаемую в большом количестве, с небольшой дальностью полёта, но по скорости превосходящую бомбардировщики и штурмовики, с хорошей маневренностью и не слишком большим весом вооружения, не ухудшающим лётные качества истребителя, но позволяющим с большой вероятностью уничтожить вражеский самолёт.

Своеобразным юмором ситуации стало предложение построить на основе "Муромца" именно штурмовик — самолёт обладал действительно выдающейся способностью (для того времени) переносить боевые повреждения, а вот потолок и поднимаемая бомбовая нагрузка уже не соответствовали роли бомбардировщика. Ценой уменьшения радиуса полёта можно было ещё усилить вооружение, установить местную броню и несколько улучшить маневренные свойства самолёта за счёт появившейся в начале двадцатых механизации крыла (закрылки и прекрылки). Правда, прославленный создатель "Русского Витязя" — конструктор Сикорский, серьёзно разойдясь во взглядах на будущее своей машины с Высшим Техническим Советом Советских войск, покинул Федерацию. Вместе с ним уехал ряд его ближайших сотрудников, а оставшийся коллектив продолжил работу по плану ТехСовета. Но из-за снижения темпа работ конструкторское бюро, возглавленное вместо Сикорского Григоровичем, запоздало. К моменту, когда был готов новый вариант "Сикорского", военно-воздушные силы уже получили тяжёлый штурмовик заводского конструкторского бюро московского завода Лебедева, постоенный "по мотивам" известной машины Юнкерса. Как и Юнкерс, Лебедев применил цельнометаллический фюзеляж, увеличивающий стойкость машины к обстрелу из стрелкового оружия, а относительно большой вес скомпенсировал применением двух наиболее мощных поршневых моторов, бывших в распоряжении руских конструкторов — реплику немецкого "Даймлера" сделанную Гризодубовым — 600-сильный мотор с отличными для того времени весовыми характеристиками — удельной мощностью менее килограмма на лошадиную силу (мотор весил "всего 540 кг."). Лобовое сопротивление поршневого двигателя — главный недостаток по сравнению с ротор-движками — удалось понизить применением туннельных радиаторов, появившихся недавно на французских самолётах. Трёхместная машина весила примерно столько же, сколько "Муромцы" последних серий, но была проще в конструкции и эксплуатации (металлические самолёты менее подвержены атмосферным влияниям и не разрушаются так быстро при открытом хранении). Больше была скорость — за счёт гораздо меньшей величины крыла и отсутствия многочисленных расчалок бипланной коробки. А главное — вооружение совпадало с пожеланиями авиаторов — установленный в нижней кабине на поворотной турели бомбомёт штурмана-бомбардира и спаренная хвостовая установка стрелка-радиста позволяли "Лебедю" как уничтожать наземные цели, так и обороняться от воздушных атак.

Машина была выполнена по схеме полутороплана, с укороченным нижним крылом, к законцовкам которого крепились убирающиеся под обтекатели шасси "конструкции ЦИС". Единственная стойка коробки крыльев являлась продолжением крепления шасси и поддерживала расположенные на верхнем крыле моторные блоки. Закрылки на нижнем, несколько вынесенном вперед крыле были очень велики и выполняли роль горизонтального оперения, которого у аппарата не было. По сути, "Лебедь" был сделан по довольно редко используемой схеме "утка", с переднерасположенным горизонтальным оперением. Кроме вертикального оперения, машина имела высокий киль, расположенный вместо гаргрота. Устойчивость полёта на малых высотах — весьма важный для штурмового самолёта показатель — была для своего времени феноменальной. Кабины имели остекление и частичное (низ, спинка) бронирование, причём бронедетали входили в набор корпуса. Так, продольная балка крепления, на которой по сути и сидели лётчики, была из бронестали, с выпрессованными сидениями, не нарушающими прочности конструкции, бронеспинки были частью перегородок, обеспечивающих жёсткость конструкции. Также, следуя принципу несущего корпуса, были защищены мотогондолы.

Ещё одной необычной идеей, нашедшей своё применение на аэроплане Лебедева, были сбрасываемые/съёмные баки. Весьма затратным по времени при обслуживании самолётов того времени делом была заправка топливом. Она занимала от получаса у небольших машин до нескольких часов у многомоторных бомбардировщиков. Не касаясь причин этого обстоятельства, отмечу — быстрых и недорогих методов устранения этого недостатка авиационной техники на тот момент не существовало. Между тем для машины поля боя, самолёта непосредственной поддержки крайне важной была высокая оборачиваемость, возможность быстро нанести удар, не теряя времени, заново вооружиться и повторить налёт, не снижая воздействия на противника. При большом времени, потребном на заливку баков, лучше было бы сделать их очень вместительными, чтобы на одной заправке совершить много вылетов, желательно — все вылеты в один день. Но тут появлялось противоречие с приёмами использования такого самолёта. Ведь большие бензобаки делают самолёт уязвимым от ружейно-пулемётного огня, то есть главная задача штурмовика оказывается под вопросом. Пытаясь снизить угрозу, создаваемую большими, а следовательно, небронируемыми из-за слишком значительного веса бензобаками, кто-то из московских конструкторов вспомнил о применяемых на разведывательных машинах начала Мировой войны сбрасываемых баках. Такое решение позволяло самолёту с загоревшимися основными баками избавиться от них и совершить посадку на топливе из небольшого и забронированного расходного бачка. Специальные расходные бачки начали применять ещё на военных сериях "Муромца", для снижения потерь топлива на виражах и его ритмичного расхода. Первые пробы конструкции сбрасываемых баков показали необходимость их периодической съёмки и замены, для профилактики протечек бензина из уплотнений. Уже трудно установить, у кого появилась мысль устанавливать сразу наполненные бензобаки. Согласно одной истории, так делали, чтобы сразу обнаружить возможные дефекты в местах соединения бака и топливной системы. В другой версии, полный бак подвесили именно чтобы ускорить вылет машины при государственных испытаниях прототипа. Не исключено, что верны оба рассказа. Самым важным стало то, что развив содержащуюся в этом техническом решении идею, получили простую для эксплуатации и малоуязвимую штурмовую машину. Бензобаки в конечном варианте "Лебедя -ШМ" уменьшили и поместили в забронированном объёме, сохранив возможность экстренного сброса. Непосредственное питание двигателя по-прежнему производилось из хорошо защищённого расходного бачка. Такая схема почти исключала возможность возгорания двигателя при его простреле. При возвращении на аэродром вместе с обслуживанием систем вооружения техники снимали опустевшие основные бензобаки и заменяли их на полные — благодаря продуманному размещению лючков и креплений мотогондолы, вся процедура обслуживания самолёта занимала четверть часа. Недостатком такого подхода к обслуживанию самолёта была более высокая возможность поломки топливных магистралей и частый выход из строя соединительных фланцев. Также к расходным материалам пришлось отнести бензобаки, нуждавшиеся в достаточно частой замене. Но производство вполне справлялось с выпуском как фланцев и авиационных соединительных муфт достаточного качества, так и герметичных ёмкостей для баков, к тому же форма самого бака была максимально упрощена именно для массового производства. С 1923 года "Лебедь-Штурмовик" стал выпускаться массовой серией, в том числе и на питерском РБВЗ, до этого головном по производству "Муромца".

Высокая скорость этой удачной конструкции привела к необычному изменению в последующем её предназначения. В ЦИС к 1925 году сумели найти способ справиться с наводками, исключавшими ранее обьединение нескольких мощных ротор-движков. Установив два движка противоположного вращения и синхронизировав их первоначально, в дальнейшем удалось обеспечить их автосинхронизацию. Спаренные 225-сильные "роторы" выдавали суммарную мощность 445 "лошадок" (на потери при синхронизации уходил примерно один процент мощности). При этом вес такого движка, сравнимого по мощности с полутонными "Либетри" и "Даймлерами", был в пределах 250-ти килограммов. Ротор-движки давали громадный выигрыш в весе двигателя, сильно снижали лобовое сопротивление и были намного более экономичны — использовали более тяжёлое топливо — керосин, и на километр полёта этого топлива по весу нужно было меньше, чем сравнимому по мощности поршневому. Главным недостатком "роторов" была уже вполне заметная граница развития "второго" их поколения. Мощность единичной "трубы" вряд ли удалось бы поднять намного выше 300 л.с. С поршневыми моторами тоже далеко не всё было ясно. Масштабирование их мощности путём увеличения числа цилиндров упиралось в проблемы с охлаждением, а увеличение диаметра цилиндров и/или хода поршня требовали качественно более надёжных материалов. Но в целом рост как мощности, так и экономичности поршневых двигателей казался более перспективным, поэтому в Федерации в основном моторостроители занимались именно поршневыми ДВС (КБ Гризодубова, Московский институт двигателестроения, петроградские и харьковские КБ). Двигатели схемы "ротор" разрабатывала преимущественно эстонская "лаборатория Тёсла". Для Эстонии низкое потребление топлива "роторами" было важным аргументом.

Поэтому получив "Лебедь-ШМ", конструкторы ЦИС попробовали на нём свои "фирменные" движки, как только довели их до кондиции. Кроме того, существенно доработали аэродинамику и компоновку машины. В итоге полученный самолёт весил меньше на тонну, имел два члена экипажа, неподвижно закреплённые носовые орудия с "газовыми снарядами" и скорость, превосходящую лучшие истребители того времени.

"Газовым" снаряды орудий назывались не из-за их начинки — 40-мм снаряды имели обычное снаряжение — а из-за своеобразной гильзы, заполненной "твёрдой водой" — силикатным гелем. Вес геля примерно равнялся весу снаряда и при выстреле выбрасывался в открытую с тыльной стороны "дюзу" орудия, уравновешивая импульс снаряда. При этом высокая температура пороховых газов, соприкасающихся с этим своеобразным "пыжом", испаряла из геля воду, выбрасывая облачко паро-пылевой смеси. Туманная пелена, окутывающая стреляющее орудие, послужила причиной прозвища этого типа боеприпасов. Металлические снаряды имели ведущие пояски, но ствол пушки нарезов не имел. За счёт относительно небольшой отдачи он откатывался на спиральных направляющих в гидравлическом откатнике. Вращение ствола обеспечивало как закрутку снаряда, так и работу автоматики орудия. В отличие от бомбомётов, у 40-мм "безоткатки" ЦИС была выше начальная скорость снаряда и кучность, при сравнимой скорострельности. Стоимость боеприпасов из металла была несколько больше, чем у "глиняных", но практически полностью исключалась проблема со стойкостью. Керамические боеприпасы не удавалось выполнять с той же равномерностью по прочности и процент взрывающихся сразу после выстрела, а иногда — и в момент выстрела — снарядов у бомбомётов был пока непозволительно велик.

Получившаяся после модернизации машина оказалась лучше тех специализированных истребителей, которые на тот момент были или разрабатывались в советских Вооружённых силах, поэтому "Лебедь-ИМ " стал основным самолётом красных ВВС, породив новый, необычный класс истребителя-штурмовика. Обычная эволюция воздушных аппаратов происходила в обратном направлении — от истребителя к штурмовику или лёгкому бомбардировщику, как, например, произошло с несколькими удачными машинами времён Мировой войны, ставших позднее массовыми самолётами штурмовых эскадрилий. Но огромный весовой выигрыш, данный применением "роторов" позволил "Лебедю" стать выдающейся для своего времени машиной. Продолжая совершенствоваться, этот аппарат оставался на главных ролях в воздушных войсках Федерации всю вторую половину 20-х — первую половину 30-х годов, вплоть до гражданской войны в Испании — более десяти лет.

После заключения в 1920 году на Генуэзской конференции мирных договорённостей между Советской Федерацией и странами Антанты непосредственная угроза военной интервенции отодвинулась. Но продолжали оставаться весьма активными политические силы в Англии, САСШ и Франции, желающие покончить с большевизмом, как с угрозой для мировой гегемонии стран-победителей. Одиозно-консервативные политики в этих странах призывали к повторению мирового "крестового похода" против Советов. Враждебный тон наиболее влиятельных буржуазных газет — голоса могущественных капиталистических кланов — требовал от советского правительства готовности ответить на угрозы военной силой и надёжно обеспечить оборону страны.

"Из выступления тов.Троцкого на III съезде КомИнтерна, декабрь 1919 года.

...Из того, что нам приходится, взяв государственную власть, организовывать армию, не стоит делать вывода об утрате нами революционного сознания. С самого начала мы шли к завоеванию политической власти: завоевав её всецело, мы не можем исключить тех её особенностей, которую даёт политическая власть в её суверенном, полном виде. В том виде, как она выделяется в обществе как особая функция и существует, пока эта функция необходима обществу.

Основой, лейтмотивом особой функции политической власти как суверенной, то есть государства является война... с возникновения классов и появления общественного богатства в его даже первоначальной, дикой форме — форме рабства — война стала мерилом жизнеспособности государства, главным рычагом, понуждающим правящий класс к улучшению имеющихся в его распоряжении производительных сил, центром, вокруг которого вообще вращается вся политическая жизнь.

Кто-то скажет, что Маркс и Энгельс не учили такому взгляду на государство — и будут неправы. Во всех своих практически-исторических работах они всегда уделяли военному вопросу важнейшее внимание... всегда подчёркивали неразрывность между государством и военным делом. Не стоит забывать, товарищи, что в исследовании капитализма основатели Интернационала в первую очередь выделяли его особую, то есть экономическую часть. Но даже оставляя вне центра своего анализа практическую деятельность буржуазного государства, Маркс и, в ещё большем размере, Энгельс говорили и о тех громадных переменах, которые даёт капиталистическая организация войне. Тому, что война между буржуазными государствами становится столь же массовым предприятием, как массовым становится промышленное производство, и как в громадных масштабах увеличивается техника войны, отражая всё совершенствование экономической жизни и принимая настолько бесчеловечные формы, что военный характер политики буржуазных государств становится главенствующим, исключительным.

Никогда в истории до нынешней эпохи милитаризм не принимал в такой мере формы государственной идеологии, никогда ещё до нашего времени не пелись такие гимны грубой силе, никогда ранее многомиллионные убийства не преподносились как необходимые жертвы во имя торжества государства, сбросившего с себя весь обветшавший хлам феодальных добродетелей и представшего в своём единственно полном виде — механизма войны.

Как в области производства капитализм доводит до абсолюта, до полной противоположности принцип частной собственности, делая каждого человека частью общественного производства, так и в военной области, в области существования государства капитализм доходит до полного своего отрицания, превращая войну как исключительное право господствующего класса в обязанность для класса угнетённого. Тем самым, вложив в руки пролетариата орудие уничтожения своей экономической власти, капитализм, волею неотвратимых исторических законов вкладывает, принуждает даже пролетариат принять в свои руки оружие в прямом смысле слова — то есть орудие свержения политического господства буржуазии, тот главный рычаг, при помощи которого рабочие всего мира низвергнут буржуазный террор и утвердят свою победу над господствующими классами. И как в экономической области главным нашим оружием является организация, повсеместное и единое действие организованных рабочих, так и в политической области нашим оружием должна быть организация, единое действие вооружённых пролетариев, собранных сознательной волей класса и применяющих весь современный арсенал военных средств, как на производстве мы применяем весь арсенал современной техники для наилучшего употребления производительной силы общества.

Поэтому организация вооружённой силы пролетариата есть прямая обязанность пролетарского государства. Поэтому без такой организации, мы, даже доказав всему миру нашу правоту в сфере организации экономической жизни, неизбежно проиграем в политической сфере, то есть будем уничтожены как государственно правящая сила, если мы не озаботимся организовать всестороннее вооружение рабочего класса и такое обучение применению всего этого вооружения, при котором буржуазные государства не смогут принудить нас к подчинению военной силой, не смогут рассчитывать на успех, напав на наш форпост мировой революции..."

Военный штаб Республики по поручению Высшего Совета Федерации разработал, кроме очередного плана обороны на 1920 год, план перспективных действий по организации и оснащению вооружённых сил республики. Были выделены главные направления, на которых необходимо сосредоточиться, чтобы исключить военный успех интервенции враждебных сил. Указывались страны, правительства которых способны начать военные действия против Страны Советов. Перечислялись наиболее возможные направления, с которых может действовать враг. Дальше следовало описание оборонительных мер, которые должны быть предприняты и военных средств, для этого необходимых. План был задан на пятилетие, с возможным переносом дат готовности на более ранние или более поздние сроки в зависимости от складывающейся международной обстановки.

"Поскольку непосредственными соседями на сухопутной границе у Советской Федерации являются лишь малые страны, не способные самостоятельно осуществить агрессию против страны Советов, нападение на Республику на суше возможно только при активном участии в нём великих держав. Активное участие мировых держав означает посылку ими своих воинских контингентов против советских сил. Крупные воинские контингенты Франции и Великобритании не могут быть переброшены против Советской Федерации по суше — для этого понадобится слишком большое время развёртывания, будет парализовано всё железнодорожное движение на Европейском континенте и потребуется предварительная оккупация стран-лимитрофов. Все эти действия в целом уже являются новой полномасштабной европейской войной, причём советское правительство окажется последней из стран, в неё втянутой. Это означает, что силы стран-агрессоров к тому моменту сильно уменьшат боеспособность, а значит, и угроза для Советской Федерации окажется минимальной. Подобный образ действий полностью противоречит главному направлению действий реакции — преимущественно нацеленному именно против Федерации. Следовательно, на сухопутном фронте возможны только вылазки ограниченными силами, сопоставимыми с военными силами одной из малых стран или в худшем случае — соединённых сил двух или трёх малых стран. Наибольшая угроза исходит от правительств Польши, Финляндии и Румынии. На востоке военную угрозу представляют силы Маньчжоу-Го и её монгольского вассала. Для отражения этой угрозы на сухопутных границах Федерации развёрнуты четыре конно-механизированных корпуса, и два таких соединения планируется развернуть в Московском и Харьковском транспортном узле.

(В действительности Третий конно-механизированный корпус по днестровской погранлинии только заканчивал сколачивание, Первый ударный Степанова недавно завершил передислокацию в минский оборонительный район, Четвёртый конно-механизированный, размещавшийся возле Смоленска, имел не более 45% от штатной численности, но почти все технические службы и штабы соединения уже действовали. Указывая основные маневренные группировки советских вооружённых сил как боеготовые, генштабисты исходили из месячного срока, в течение которого будут развёртываться войска агрессора. За это время четыре указанных корпуса по мобилизационному плану заканчивали подготовку.)

На перспективу планируется оснащение подвижных сил усовершенственными образцами боевой техники. Каждое маневренное соединение обеспечивается с воздуха специально формируемым авиаотрядом, вооружение которых также будет совершенствоваться по мере выпуска промышленностью машин по разработанным авиаспециалистами спецификациям. Таким образом, на вспомогательных направлениях возможной вражеской интервенции оборона Республики уверенно обеспечена.

Из вышеприведённых соображений также следует, что крупный военный конфликт между ведущими мировыми державами и Советской Федерацией потребует от противника быстрой и сконцентрированной переброски сил к границам Федерации или сразу на её территорию. Такая переброска в настоящий момент мыслится только морским путём. Её обеспечивает абсолютное господство военно-морских сил стран Антанты в Мировом океане и делает возможным громадный тоннаж принадлежащего этим странам торгового флота. Поэтому без возможности отражения агрессии с моря в предстоящем столкновении с главными силами мирового капитализма силы Советов обречены на поражение. Советская армия и флот должны быть способны защитить основные морские порты на своей территории и перерезать морские коммуникации в непосредственной близости от своих границ. Таков минимальный уровень требований к вооружённым силам страны, при котором задача обороны выглядит выполнимой.

Поскольку создание военно-морского флота, по тоннажу и вооружению сравнимого с соединёнными силами всех главных военно-морских держав: Англии, Франции, САСШ и Японии — задача утопическая, то необходимо найти такие средства вооружённой борьбы, которые при наших возможностях дадут достаточный уровень угрозы на ограниченных задачей обороны акваториях."

"Опыт Мировой войны, — писали аналитики Главного Штаба — показал, что задачу обороны морской акватории, ограниченной географическими условиями (проливы, заливы) или условиями базирования (порты, районы выгрузки) может обеспечить комбинирование пассивной и активной минной защиты (якорные и свободноплавющие мины, разрабатываемые "всплывающие" мины, подводные лодки в барраже или на заранее подготовленных позициях), береговые артиллерийские силы и воздействие базовой авиации. Советский флот имеет большой опыт построения такой комбинированной обороны, поэтому задача защиты своей территории от вражеского десанта представляется вполне выполнимой. Но тот же опыт Мировой войны и вражеской интервенции 1917-1918 годов показал, что высадка крупных сил врага в портах непосредственно рядом с нашей территорией или в портах на нашей территории, занятой вражескими арьегардами, создаёт смертельную угрозу.

Для её парирования необходимо наносить удары по коммуникациям противника в зоне боевых действий. Средства, предназначенные для обороны берегов, недостаточны для выполнения такой задачи. Невозможно ни выставить мины на всех маршрутах следования судов, ни сорвать перевозку военных сил ударами подлодок. Это убедительно показал опыт действий германского флота в попытках установить военно-морскую блокаду Великобритании. Подводные лодки не могут эффективно действовать без связи с берегом. Им необходимо достаточно частое пополнение боеприпаса и горючего. Не говоря уже о том, что длительное пребывание в открытом море крайне утомляет экипаж подводного судна, делая людей небоеспособными.

Также невозможно оказывать воздействие на морские пути силами базовой авиации — дальность полёта наиболее грузоподъёмных самолётов не идёт ни в какое сравнение с дальностью плавания и автономностью морских судов. Это значит, что на том ограниченном отрезке моря, где смогут появляться базовые самолёты Красной армии, враг сможет сопровождать свои транспорты заранее выделенными и постоянно действующими военными кораблями. Кроме того, дальность вражеских самолётов сопоставима с дальностью наших самолётов, и при обеспечении достаточного контроля ограниченного воздушного пространства, вражеская авиация также сможет нанести большие потери советским бомбардировщикам."

Перед специалистами Высшего Военного штаба Красной Армии встала задача — какими силами можно эффективно парализовать транспортное судоходство противника, имея в виду, что нет возможности развернуть линейный флот сопоставимого с врагом размера?

Из опыта действий на Чёрном море и Тихом океане зимой 1917-1918 годов получалось, что самое большое число транспортов противника удавалось уничтожить самолётами.

Опыт борьбы с английским флотом на Балтике в ходе прорыва блокады германского побережья убедительно показал: основным ударным самолётом морской авиации должен стать пикирующий бомбардировщик. Горизонтальные бомбардировщики неспособны поразить маневрирующую морскую цель — даже если это тихоходное транспортное судно! — с большой высоты и вынуждены снижаться, становясь уязвимыми даже для лёгкого стрелкового оружия. Больше шансов у торпедоносцев, но при атаке на конвои или при действиях против боевого ордера эскадры эффективность авиационных торпед оказалась недостаточной. Самолёт-торпедоносец для уверенного удара должен был приблизиться к вражескому кораблю на сверхмалой высоте (на которой угрозу представляли даже разрывы снарядов на воде!) и на минимальной скорости, близкой к скорости сваливания. Иначе торпеда, ударившись о воду при сбросе с большой силой и скоростью, тонула или просто разламывалась. Для поражения атакующих самолётов в таких условиях обороняющемуся конвою хватало даже турельных установок пулемётов на надстройках транспортов. Не говоря уже о силе артиллерийского вооружения боевых кораблей, при самой незначительной модернизации и установке противоминоносных скорострелок для ведения зенитного огня. Без значительного совершенствования торпедного оружия и бомбовых прицелов торпедоносцы и горизонтальные бомбардировщики не могли быть использованы против флотов крупных империалистических держав.

Но именно в ходе неудачной атаки 26 советских "Муромцев" на британский флот у Рюгена была подтверждена идея нанесения эффективных бомбовых ударов по сильнозащищённой малой цели. Идея удара с резким снижением, иначе называемым пикированием. При такой атаке самолёт буквально целится собой в противника и бросает бомбу как стреляет, с малой высоты и на высокой скорости. Таким способом двум последним атаковавшим английские линкоры красным самолётам (остальные не смогли пройти сквозь огонь эсмнцев и погибли) удалось прорваться сквозь зенитный заслон — на высокой скорости — и попасть. Неприспособленность к таким резким маневрам тяжёлых горизонтальных бомбардировщиков-торпедоносцев привела к тому, что один из них не сумел выйти из крутого снижения, разбившись о воду. Другой самолёт, командора Отдельной Ударной Авиаэскадры Степана Маркелова, выровнялся буквально в считанных сантиметрах над морем, но бипланная коробка, не рассчитанная на такие перегрузки, сложилась, как карточный домик, и самолёт, теряя крылья, рухнул в балтийские волны.

(Позже Маркелова и других выживших лётчиков Отдельной Ударной судили Британским "трибуналом по морским делам" по обвинению (!) в пиратстве.

Некоторые протоколы допросов и тактические рекомендации британскому флоту, сформулированные по итогам раследования англичанами "инцидента" оказались в руках германских военных. На основе этих материалов при возрождении люфтваффе определился облик будущих немецких ударных самолётов.)

Опыт этого авианалёта стал решающим при обосновании тактики действий и советской морской авиации.

Для будущих ударных машин морской авиации основным требованием стала возможность нанесения бомбового удара с крутым снижением — то есть ударные самолёты должны были быть пикирующими бомбардировщиками. Но какими именно будут эти самолёты, оставалось неясно.

В ходе войны неоднократно всеми сторонами практиковалась доставка гидросамолётов специально для этого переоборудованными судами и даже длительное патрулирование акватории такими судами с регулярными вылетами гидросамолётов на задания (британские патрули в Ла-Манше). Кроме того, в последние годы Мировой войны американцы поставили ряд экспериментов с посадкой колёсных самолётов на палубу и даже построили первый экспериментальный авианосец. После них в 1919 году к строительству своих авианесущих кораблей приступили в Англии и Японии. Авианесущий корабль мог контролировать гораздо большое пространство, чем корабль линейный, создающий угрозу лишь в радиусе действия своих пушек, и оставаться при этом менее заметным для противодействия. Авианесущие корабли могли бы наносить удары по вражеским конвоям, оставаясь вне их ответного огня и многократно.

Но существующие на тот момент суда-авиаматки, предназначенные для обеспечения гидроавиации Черноморского флота, были переоборудованными тихоходными баржами с малым радиусом действия. Из-за неудобства обслуживания с этих судов могло производиться очень малое число вылетов в день, также мал был запас авиационных материалов — его хватало на три-четыре вылета авиагруппы. Для морской авиации были нужны суда специальной постройки.

В создании авианесущего флота можно было пойти двумя путями.

Можно было далее развивать удачные решения, найденные при эксплуатации гидроавиаматок, создать усовершенствованный корабль базирования гидросамолётов, более крупный и более удобный. А можно было заимствовать идею американского опыта и построить корабль-аэродром, на который может садиться обычный (колёсный) самолёт. У обоих вариантов были свои преимущества и недостатки.

Главным недостатком авиатранспортов с гидросамолётами была не их малая скорость и вместимость, а сложность погрузки-выгрузки самолётов с корабля и большой интервал времени, потребный на выполнение этих операций. Кроме того, взлёт и приём самолётов на борт могли производиться только при остановке авиаматки. Вдобавок надо было максимально уменьшать высоту подъёма самолёта на корабль, чтобы ускорить его загрузку-выгрузку и уменьшить возможность удара о судовые конструкции при раскачке строп крана ветром и волнением. Вот и получалось, что наилучшим судном, пригодным для базирования гидроавиации, были тихоходные (всё равно приходится часто останавливаться), низкобортные баржи. А если вспомнить, что такие суда немореходны, и поэтому построить корабли больше лихтера не удастся, легко убедиться, что гидроавиация не подходит для крейсерских действий.

Корабль-авианосец с палубой-аэродромом на первый взгляд кажется лишённым таких недостатков. Самолёты взлетают и садятся как на суше, быстрота их повторных вылетов ограничена только скоростью, с которой их будут обслуживать корабельная команда. Авианосец не должен останавливаться для подъёма или приёма самолётов, напротив, он должен, маневрируя по ветру, развивать полную скорость. Такой тип корабля кажется намного более подходящим для ударов по коммуникациям, но..

Но это должен быть именно аэродром. Длина взлётно-посадочной полосы при ещё очень несовершенных средствах управления самолётом, слабой удельной мощности и немеханизированных, лишённых тормозов шасси, была весьма велика. Для уверенной посадки одномоторных машин на тот момент была необходима ВПП не меньше полутора сотен метров. Для тяжёлых машин — двух— и более моторных — длина необходимого для пробега посадочного пути увеличивалась вдвое. Почему в первую очередь пробега? Потому что ускорить взлёт применением либо стартовых ускорителей (сбрасываемых после взлёта) либо катапульты, выбрасывающей самолёты в воздух, американцы при создании первого авианосца сумели сразу. А вот уменьшить расстояние, необходимое для посадки — удавалось намного меньше. Попытка останавливать самолёты сетью или тросом, набрасываемым на садящийся самолёт показала, что делать это возможно уже в самом конце посадки — на высокой скорости резкое торможение неизменно заканчивалось катастрофически. Так что механизация посадки позволяла выиграть только двадцать-тридцать метров длины палубы под аэродром. В самом удачном случае корабль-носитель лёгких самолётов должен был иметь размер с тяжёлый крейсер! При этом базирующаяся на нём авиация могла выполнять только разведывательные задачи и служить истребителями прикрытия эскадры против вражеских бомбардировщиков. Бороться с базовыми истребителями самолёты такого класса успешно не могли — их лётные данные были посредственны. Ограничения по скоростям посадки, лимитированное длиной ВПП, не позволяло ставить на корабль действительно скоростные машины. Такой корабль мог выполнять задачи сопровождения эскадры, но как ударная сила использоваться не мог. Для выполнения ударных задач нужно было применять более тяжёлые летательные аппараты, что влекло за собой соответствующее увеличение корабля. Расчёты, сделанные в 1920 году в проектном отделе военно-морского департамента Сил Обороны Советской Федерации, показали, что размеры корабля такого типа будут не менее трёхсот метров в длину, не менее тридцати метров в высоту надводной части борта, шестьдесят-восемьдесят метров в наиболее широкой части корпуса. Эти величины были сопоставимы с крупнейшими из дредноутов. Построить сколь-либо заметное количество таких кораблей за пять-десять лет верфи Республики не могли. Нужно было искать способы заметно уменьшить размеры авианесущего судна либо исправить органические пороки, присущие гидроавиации. Советские изобретатели постарались решить обе задачи.

Для существенного улучшения взлётно-посадочных свойств самолёта нужно было отчётливо представлять, как он взлетает и садится. Представлять заранее, на модели. Применение первых натурных аэродинамических труб для продувки макетов самолёта дополнилось в начале 20-х появлением математического аппарата, описывающего аэродинамику самолёта. Эти зависимости, выведенные в годы войны группой германских учёных, после войны были опубликованы и оказали громадное влияние на последующее развитие авиатехники. Кроме того, в ходе войны были созданы разнообразные приспособления, влияющие на подъёмную силу самолёта. Наилучшими выглядели методы механизации крыла — установки на крыле относительно простых, но точных механизмов, по желанию пилота меняющие геометрию, а значит и свойства крыла. В чём-то их действия походили на действия оперения птиц — когда нужно резко сбросить скорость, растопыривающегося, а когда необходимо лететь быстро — гладко прилегающего друг к другу. Более сложные с точки зрения механики способы — поддув крыла снизу струёй воздуха от двигателя, установка дополнительного винта по схеме автожира и так далее — сильно увеличивали вес самолёта и срезали его полётные характеристики.

На обьявленный в 1921 году конкурс "Скоростной самолёт с малой посадочной скоростью" представлены было семь законченных, вплоть до лётных образцов, работ, не считая присланных проектов. Которые также постарались внимательно изучить в поисках рациональных идей. По уже оправдавшему себя опыту, три группы проектантов, выбранных как авторы наиболее перспективных машин, собрали вместе и ознакомили как с машинами других изобретателей, так и с найденными интересными предложениями в неосуществлённых проектах. Нужно было, использовав все возможности, разработать наиболее простой, дешёвый, легко осваиваемый промышленностью, легко ремонтируемый самолёт, имеющий выдающиеся на тот момент взлётно-посадочные характеристики — длина разбега(без ускорителей) 50-60 метров, длина пробега — 80-90. Машина должна была поднимать двух человек или одного человека и груз не менее 250 кг (на тот момент самые мощные 15-ти пудовые бомбы). Она должна была развивать скорость до 200 км/ч и иметь дальность полёта не менее 500 км. Вооружение на образец устанавливать не предлагали, машина создавалась как для применения в военных целях, так и в гражданской авиации. Планировалось, что построив и эксплуатируя достаточно большой парк таких самолётов в мирное время, в случае военной угрозы Федерация будет располагать уже обученными пилотами и машинами.

Самой удачной из спроектированных машин стал аппарат группы молодого конструктора Поликарпова — его По-2, биплан с массовым на тот момент двигателем воздушного охлаждения М-15 мощностью 250 л.с. имел очень простую систему управления. Поскольку основным его применением в военное время должно было стать использование как пикирующего бомбардировщика, вопросам управляемости самолёта при больших (более 40 градусов) углах атаки и высокой скорости уделялось особое внимание. Результатом тщательной проработки аэродинамики и приёмов управления самолёта стала его выдающаяся надёжность — машина практически не могла быть введена в неконтролируемые режимы полёта и легко из них выходила. По техническим характеристикам По-2 соответствовал всем остальным требованиям проекта. В 20-е годы самолёт строился массово (более 15 000 ед.) применялся в основном как самолёт гражданской авиации — в пассажирском варианте По-4, при установке более мощного двигателя М-17(380 л.с.) и удлинении фюзеляжа на метр поднимал четыре-пять пассажиров и летал на триста-четыреста километров. Однако По-2/По-4 остался самолётом, применяемым с наземных аэродромов, так и не став машиной морской авиации, хотя создавался изначально как самолёт авианосного базирования.

Оригинальный путь создания сил морской авиации Советской Федерации — заслуга выдающегося авиастроителя Евгения Робертовича Энгельса. Продолжая сотрудничество на Керченской авиаверфи с моторостоителем Степаном Васильевичем Гризодубовым, Энгельс создавал новые типы гидросамолётов, тяготея к лёгким и скоростным машинам. Задача создания нового типа авиатранспорта гидроавиации, способного с той же быстротой, что и полевая авиация, поднимать и принимать машины, и в то же время не имеющей огромной взлётной палубы, казалась неразрешимой, но талантливый авиаконструктор сумел найти способ объединить достоинства гидросамолёта и машины наземного базирования и при этом намного улучшить характеристики получившегося гибрида.

Совершенствуя свою скоростную лодку, Энгельс пришёл к выводу, что для улучшения её посадочных свойств желательно придать ей свойства глиссирования. Глиссирующий корабль может двигаться на большей скорости с меньшим сопротивлением. Ранее при посадке на воду с большой скоростью летающая лодка испытывала сильное сопротивление воды. Чтобы она не разрушилась в момент касания воды, необходимо было усиливать конструкцию свыше потребного для полёта запаса прочности. Перетяжелённый аппарат закономерно ухудшал свои воздушные характеристики: летал медленно, неуклюже и легко сваливался в неуправляемый полёт при порыве ветра или боевых повреждениях. Используя выдвижную посадочную лыжу для глиссирования, гидросамолёт избегал этих проблем. Но возникли новые. Выдвижная лыжа препятствовала полной герметизации корпуса лодки. Теперь, сбросив ход, воздушное судно набирало воду и тонуло. Приходилось при посадке поворачивать к берегу и выскакивать на мель или отлогий пляж. Взлетать также можно было либо со специальной, отцепляющейся тележки с берега, либо на пороховых ускорителях, работавших не очень надёжно и угрожающих взрывом. Решение задачи взлёта было подсказано ледяными горками для ребятни. Построив высокий деревянный трамплин и при взлёте самолёта поливая его водой, удалось обеспечить набор скорости до 30-40 км/ч, достаточной для начала глиссирования. На режиме глиссирования аппарат быстро набирал скорость и взлетал. Для упрощения посадки рядом со взлётным трамплином соорудили деревянный настил-слип, на который самолёт выскакивал в конце посадки. Созданная группой Энгельса система базирования скоростных гидроавиамашин для Чёрноморского флота в 1922 году натолкнула конструктора на мысль, что скомбинировав все удачные находки в виде корабля и соответствующего ему воздушного аппарата, можно решить задачу ударного авианосца с меньшими, чем у палубного, затратами. Существенное значение в успехе предложенного комплекса сыграл выигрыш, даваемый предлагаемой схемой, в лётных характеристиках самолёта.

Для любого авиасредства задача посадки является сложной и значительная часть веса машины служит обеспечению уверенного приземления. Шасси наземных машин или поплавки либо водоизмещающие корпуса гидросамолётов — немалая часть поднимаемого в воздух груза, от которого нельзя избавиться. Энгельс же предложил машину вообще лишённую, по сути, шасси. Выступы-рули корпуса, обеспечивающие глиссирование, не добавляли сколь либо заметного веса и не имели большого аэродинамического сопротивления, в отличие от многочисленных распорок и тяжёлых балок шасси обычных машин. Самолёт приводнялся и поднимался по слипу либо на корабль-носитель, либо, в случае аварийной посадки, выбрасывался на берег. Корабль-носитель таких машин мог иметь достаточно скромные размеры, занятые почти исключительно ангарами для машин и хранилищами топлива и боеприпасов. Взлётная вышка и опускаемый приёмный слип не требовали много места. В 1922 году перестроенный из 30-тиметрового посыльного судна авианоситель "Дерзкий" с двумя лёгкими машинами конструкции Энгельса МБР-3 (морской ближний разведчик) показал принципиальную осуществимость замысла конструктора. При малом волнении обеспечивался взлёт-посадка на полном ходу корабля, сами операции по приёму и выпуску самолёта занимали время немного большее, чем с обычным самолётом. Из-за отсутствия шасси под машину нужно было подгонять такелажную тележку. При этом сами МБР-3 обладали весьма высокими характеристиками. При несколько меньшей, чем у По-2, дальности, развивали скорость до 240 км/ч и поднимали больший на 100 кг груз. А ведь эти самолёты не были разработаны для авианесущих судов. Под авианосцы конструкторская группа Энгельса в 1922 году разработала и начала строить опытный образец дальнего разведчика-пикирующего бомбардировщика СУМА-1 (самолёт ударной морской авиации). Предложенная схема базирования позволяла на корабле таких же размерений, как и под самолёт Поликарпова, разместить машины более тяжёлого класса. "Сумки" Энгельса могли поднять груз в 500 кг или, при замене бомбовой нагрузки дополнительными топливными баками, пролететь до 1200 км. Такие характеристики были сочтены достаточными для уверенного уничтожения враждебных конвоев, включая военные суда сопровождения вплоть до эсминцев.

Следует отметить, что специальные самолёты-торпедоносцы флотом не заказывались вплоть до 1928 года, их создание велось несколькими коллективами на инициативной основе. Энгельс также полагал, что отказ от применения авиаторпед — ошибка. Авиаконструктор считал, что самолётные торпеды — единственное средство, позволяющее авиации бороться с военными кораблями тяжёлых классов. Одним из главных достоинств своих машин для Евгения Робертовича была заложенная в их конструкцию возможность быстрого переоборудования в торпедоносцы. Схема корпуса была выбрана так, чтобы бомболюк мог быть увеличен в длину без особых сложностей, а центровка самолёта при внутренней подвеске торпеды нарушалась несущественно.

С 1924 по 1926 годы на Чёрном море был постоен авианоситель "Опытный", на Тихом океане — "Отважный" и "Отчаянный", последним в серии кораблей "О" был построенный в Мурманске "Осмотрительный". Эти корабли классифицировались в международном обозрении зарубежных флотов как лёгкий крейсер. При длине в 65 метров они имели необычно широкий корпус — около 20 метров. Поэтому максимальная скорость кораблей не превышала 25 узлов. Перед высокой передней настройкой размещалась башня с тремя 152-мм орудиями. Крейсера имели два трёхтрубных торпедных аппарата (впоследствии их сняли).

Основное вооружение корабля скрывалось в кормовой части. Кормовая надстройка была оборудована трамплином, спускающимся к низко обрезанному баку. При взлёте самолётов корабль шел по ветру, на полной скорости. При этом палуба как бы "убегала" из-под самолёта, а ветер дул навстречу взлетающему аппарату, ускоряя взлёт. При посадке бак опускался, создавая слип-подъём для садящегося самолёта. В кормовых ангарах находилось 6 (на "Опытном"), 8 (на тихоокеанских кораблях) или 9 самолётов. С 1926 года в ангарах авианосцев появились улучшенные машины конструкции Энгельса — Э-2. Вместо поршневого М-5Б на них ставились два спаренных "ротора" ТМ-7, суммарной 880 л.с. Масса новой двигательной установки была больше на 10%, а мощность выше в полтора раза, что дало резкий скачок в лётных возможностях машины. На середину 20-х годов это был самый скоростной бомбардировщик в мире, способный лететь быстрее 300 км/ч. Поэтому от второго члена экипажа — кормового стрелка — отказались, повысив грузоподъёмность самолёта до 750 кг. Это позволяло нести три "морские" 250-кг бомбы и уверенно уничтожать корабли достаточно большого водоизмещения.

Следующие авианесущие корабли советского флота — серии "С" начали строить в 1928 году после довольно существенной переработки проекта. Необходимость иметь достаточно широкую палубу при одновременном требовании заметно поднять ход корабля привела к необычному в военно-кораблестроительной практике решению. Первый из новых авианосцев — построенный в 1930 году авианосец "Славный" поразил всех присутствовавших при его спуске гостей своим двойным корпусом. Это был катамаран с относительно узкими корпусами-поплавками и размещёнными на них широкой главной палубой. Длина корабля — 112 метров, ширина — почти половина от длины — 54 метра. Корабли этой серии несли вдвое большее число самолётов, были более быстроходны — максимальная скорость до 33-ёх узлов. С 1930 по 1936 год было построено 8 кораблей этого класса — "Стремящийся" на Балтике, на Чёрном море, кроме "Славного", были спущены на воду "Смелый" и "Сильный", на Тихом океане, взамен авианесущих кораблей "Опытной" серии в строй вступили "Старательный" и "Степенный", на верфях Мурманска были завершены "Сообразительный" и "Смекалистый". До 1937 года в большинстве зарубежных справочников советские корабли характеризовались как "авиатранспорты" или "авиаматки". Заметного интереса они не вызывали. Но в столкновениях между советскими военными кораблями испанских конвоев и итало-германскими рейдерами советские авианосцы оказали решающее воздействие на события.

В 1938 году в адмиралтействах Великобритании, САСШ и Японии, после событий у западно-испанского побережья возник заметный интерес к разработанной Советами схеме применения морской авиации. Но после рассмотрения новых данных о "красных" новинках, английское и североамериканское адмиралтейство сочло ненужным их копирование, поскольку для выполнения конвойных задач считалось достаточным наличие имеющихся авианосцев палубной схемы, причём в дальнейшем палубная схема позволяла расположить на кораблях более мощные машины или увеличить сам размер корабля, советская же схема базирования в целом, по заключениям специалистов, достигла своего потолка.

Негласные противники советских морских сил — флотоводцы Германии и Италии также не стали увлекаться созданием кораблей и самолётов, подобных советским. Итальянское морское командование, нацеленное на завоевание превосходства в Средиземном море, полностью полагалось на поддержку на относительно небольшом театре военных действий военно-воздушных сил с сухопутных аэродромов. Германские морские специалисты проявили больший интерес и даже сумели достать практически лётный экземпляр Э-2М3, но из-за отсутствия у Германии собственных турбодвигателей достаточной мощности отказались от дальнейшей разработки и передали все материалы японским партнёрам.

Японское морское командование в оценках советского опыта разошлось. С одной стороны, характерное для Японии желание иметь дешёвые и надёжные средства вооружения, вдобавок усиленное традиционным почтением к неоднократно доказавшим своё преимущество в бою северным соседям подвигало на заимствование. С другой стороны, та же привычка к экономии возражала против резких перемен в кораблестроительной программе, что могло повлиять на готовность японского флота "выступить в нужный момент по приказу императора". Оценив возможные риски, Высший комитет военного планирования решил продолжать развёртывание по имеющемуся плану, а "русскую" машину скопировать для применения с малых кораблей или подводных лодок.

Сотрудники морского Арсенала в Дайрене с энтузиазмом взялись за разрешение этой задачи. Ещё с 1925 года, по примеру американских и немецких подводников, применявших гидропланы-разведчики с борта подлодок, в Дайрене вели проработки авиационных систем, базирующихся на подводных лодках. Арсенал в основном был занят строительством судов береговой охраны и защиты побережья, имел двойное подчинение — армии и флоту — и в силу этого — определённую независимость. Навигация в Жёлтом море ограничена мелководьем, вода малопрозрачна, много мелей. С другой стороны, Жёлтое море достаточно велико, чтобы патрулирование силами малых кораблей не могло охватить всю акваторию. Одним из решений как раз было применение гидроавиации. Другим — строительство подводных лодок с достаточной автономностью. Были и попытки совместить оба подхода к созданию наилучшего патрульного судна. В доставшемся советском самолёте японские инженеры увидели решение своей задачи.

Первые опытные машины, выпущенные в 1939 году фирмой "Аичи", представляли собой цельнометаллический высокоплан с толкающим винтом, расположенным за кабиной пилота. Из-за выбранной схемы расположения двигателя пришлось устанавливать двухбалочное хвостовое оперение — это не лучшим образом сказалось на маневренности и скорости летательного аппарата. Использованная в самолёте компоновка была вынужденной: турбин аналогичных советским в Японии не существовало, тянущий винт, установленный в носу фюзеляжа, при посадке без шасси неизбежно повреждался. Самолёт не показал заявленных способностей, кроме, разве, увеличенной бомбовой нагрузки. Однако армия с успехом применяла эту машину в материковом Китае, так как она была достаточно проста в пилотировании, а требуемый для базирования гидродром — легко строился на любой запруде между холмами.

Стремясь всё же выполнить пожелания военных и получить армейский заказ, инженеры фирмы "Аичи" исследовали другие методы движения над водой. Некоторое время проектировался посадочный насадок, должный поддувать воздушную струю под самолёт. Приподнявшись на воздушной струе, самолёт дальше разгонялся обычным движетелем. Схема оказалась слишком сложной и требовательной к механическим передачам. В 1940 году, отталкиваясь от работ французских и американских изобретателей начала века, японские конструкторы пришли к применению "подводного крыла" — небольшого, убираемого в полёте посадочного приспособления. Полностью переработанный самолёт теперь стал низкопланом с крылом "обратная чайка" — от фюзеляжа крылья отгибались вниз, а затем изламывались вверх. Посадочная стойка — узкая высокая обтекаемая пластина — располагалась в месте излома крыльев и заканчивалась небольшими поплавками-обтекателями. Из поплавков при посадке выдвигались небольшие планки, создающие на воде подьёмную силу, достаточную для движения над водой. Такое решение позволило перенести винтомоторную группу в нос самолёта, что позволило как применить более мощный мотор, так и в целом улучшило аэродинамические свойства машины. Для самолёта специально был у германской фирмы Даймлер лицензирован их последний двигатель жидкостного охлаждения с непосредственным впрыском — ДБ 601. Интересно, что производство этого двигателя в самой Германии шло не слишком быстро, так что когда фирма "Ацута" наладила его выпуск, германское посольство проявило значительный интерес к закупкам у фирмы моторов.

С новым двигателем самолёт АМ-24 "Сейран" наконец-то удовлетворял требованиям по скорости и дальности. Поскольку прикрытие пикировщиков, взлетающих с авианесущей подлодки своими истребителями не предусматривалось, в требования по скорости были заложены величины, соответствующие скоростям истребительной авиации на начало 40-х годов. АМ-24 в горизонтальном полёте без бомбовой нагрузки мог развивать скорости около 550 км/час, что позволяло после удара по противнику избежать перехвата вражескими истребителями. Дальность "Сейрана" определялась из представлений о возможности незаметного выхода подводной лодки на стартовую позицию и выпуска самолётов. Положение о 100-мильной "зоне преимущественных интересов" прибрежных государств, закреплённое в морском праве, в целом соответствовало возможностям по контролю прибрежных вод на середину ХХ века. Поэтому проектировщики комплекса "подлодка-авиаматка — самолёт" полагали, что при действиях из-за границ 100-мильного прибрежного пространства шанс на обнаружение позиции всплывшей подводной лодки в течении времени, потребного для выпуска самолётов, незначителен. Перегонная дальность машины, равная 1000 км, и продолжительность полёта в 2-2,5 часа вполне удовлетворяла предполагаемым условиям применения "Сейрана". По маневренности аппарат пожеланиям в целом соответствовал, на режиме пикирования — основном боевом — был устойчив, чему особенно способствовали тонкие стойки-обтекатели, выполнявшие роль стабилизаторов. Армейское командование Японии наконец-то получило весомый аргумент в противостоянии с флотом, способный утвердить первенство Армии в военных операциях. Поэтому высшее армейское руководство создало вокруг самолёта настолько густую завесу секретности, что о его существовании не только за рубежом, но и собственное японское командование флотом узнало только после его применения в достопамятной "битве за Оаху".

Ещё в 1920 году, рассматривая задачу обороны на потенциальных морских ТВД(театрах военных действий — специфический военный термин, обозначающий пространство, на котором развёртывается мистерия массовых убийств, называемая войной), военно-морское командование Федерации отдельно поставило задачу разведки протяжённой морской акватории. Оборона отличается от нападения тем, что инициатива находится в руках противника. Успешность оборонительных действий потому всецело зависит от вскрытия этих планов, то есть от оперативной и всеохватывающей разведки. Для морских сил это означает в первую очередь непрерывное наблюдение за морем на большом удалении от баз флота. Применяемая ранее система контроля морского района при помощи малых судов в ходе мировой войны доказала свою неэффективность. Малые суда не могли нести достаточно мощные радиостанции. Вражеские эскадры своими мощными передатчиками подавляли передачи сторожевых кораблей, поэтому патрульные просто бессмысленно погибали, не сумев никак воздействовать на планы противника. Для наблюдения за морем необходимо было выделять либо значительные силы, как это делал британский флот, либо искать другой способ отслеживать морскую обстановку.

Контролировать море значительными силами означало существенно уменьшить основное ядро флота, это заметно сказалось впоследствии на потерях англичан в ходе сражения в Северном море. Другие страны не могли позволить себе отвлекать крупные силы флота на патрулирование акватории, да и британцы также стремились сократить число и время пребывания больших кораблей в открытом море. В течении Великой войны из всех средств постоянного наблюдения за морем с привлечением относительно малых сил самыми удачными оказались воздушные аппараты — легче и тяжелее воздуха.

Так, к 1917 году британское Адмиралтейство создало дозорную линию в Северном море из дирижаблей малого класса. Вплоть до появления у Германии цеппелинов-носителей самолётов эта патрульная схема связывала германский флот, не позволяя проводить рейдовые операции без риска генерального сражения со всем Ройял Флит. Дирижабли были удачным средством, при небольших затратах дающее невиданную ранее возможность наблюдения за большим океанским районом в течении длительного времени. Но уже в ходе войны были созданы эффективные меры борьбы с дирижаблями. Дешевизна аппаратов во многом определялась дешевизной применяемых материалов, это позволяло достичь необходимой массовости, а следовательно, надёжности наблюдений. Но дешевизна для дирижаблестроения означала, кроме выбранной схемы корпуса — массовые серии имели "мягкий", тканевый корпус, ещё и заполнение самого корпуса легкодоступным и дешёвым газом — водородом. Другой газ, пригодный для воздухоплавания — гелий, стоил в сотни раз дороже, в первую очередь — из-за своей малодоступности. Водород же, кроме высокой текучести, приводившей к быстрой потере подъёмной силы, обладал ещё одной, крайне опасной для дирижабля чертой — горючестью. В боевых условиях это означало, что низкоскоростная и маломаневренная туша дирижабля обладает фактически нулевой живучестью. Уничтожить дирижабль оказалось слишком легко. Хотя в Советской Федерации были энтузиасты дирижаблестроения, пытавшиеся реализовать перспективную идею калужского изобретателя Циолковского о "вакуумных" цельнометаллических аппаратах легче воздуха, Военный Совет Федерации счёл дирижаблестроение пока не готовым для воздушного наблюдения за морем. Для создания новых средств дальней разведки морского пространства советскими конструкторами было избрано два пути.

Для наблюдения за морем в ходе войны все участники конфликта активно применяли летающие лодки. В ходе войны росли их размеры, мощность и количество размещаемых на лодках двигателей, увеличивался вес и ассортимент бортового вооружения, улучшались мореходные качества. К концу войны в России была построена серия аппаратов "МК-1" — дальних морских разведчиков конструкции Григоровича. Самолёт имел дальность полёта более 800 км, мог приводняться при волнении три-четыре балла, в его вооружение были включены авиационные торпеды и бомбы весом до двадцати пудов(ещё только разрабатываемые).

На этой машине конструктор наконец исправил главный недостаток своих предшествующих самолётов — усилил оборонительное вооружение задней стрелковой точкой. До этого отсутствие оборонительного заднего вооружения приводило к тому, что вражеские самолёты легко сбивали аэропланы М-5 и М-9 его конструкции. Скорость машин была мала, они не могли уйти от противника, а отсутствие пулемёта сзади позволяло вражеским машинам догонять и спокойно сбивать тихоходные лодки. Теперь за крылом был установлен спаренный пулемёт на турели, обеспечивающий надёжный заслон от вражеских атак сзади-сверху. Григорович пошёл даже дальше. Желая исключить в дальнейшем упрёки в недостаточной защищённости своих машин, он оборудовал место заднего стрелка откидным нижним люком. В случае необходимости задний стрелок мог, откинув этот люк, вести огонь вниз-назад, сняв турельный пулемёт. В реальности этим люком как правило пользовались для аварийного покидания самолёта. Удобство спасения из падающей машины через нижний сбрасываемый люк оказалось настолько значительным преимуществом, что авиаторы стали требовать от авиаконструкторов оборудования самолётов таким люком в обязательном порядке.

В качестве морского разведчика-наблюдателя Григорович в 1922 году предложил свой "МК-2" — маштабированный в сторону увеличения "МК-1". Кроме увеличения размеров, конструкторское бюро, возглавляемое Григоровичем, постаралось решить на новой машине ряд дополнительных вопросов: улучшить аэродинамические свойства самолёта, в том числе за счёт уменьшения погружаемой части, обеспечить круговую (без мёртвых зон) оборону от вражеских истребителей, поднять крейсерскую скорость. В качестве двигательной установки конструктор выбрал достаточно экзотичные на тот момент авиадизели. Как и "роторы" Тесла, дизельный двигатель отличался меньшим удельным расходом топлива, что позволяло увеличить дальность полёта. Но зато в перспективе дизель мог наращивать мощность, а век "роторов", как и некоторых других авиадвигателей начала века, заканчивался. Их возможности к дальнейшему росту характеристик, по мнению многих специалистов, были исчерпаны. До 1925 года в Федерации, до появления "Лебедя-ИМ", "роторные" движки не применялись в перспективных конструкциях самолётов.

"МК-2" был бипланом с уменьшенным — за счёт увеличения жёсткости конструкции крыла — числом межкрыльевых стоек и отсутствием расчалок. Использование достаточно толстых листов "стеклолита" в виде несущей обшивки позволило как уменьшить вес каркаса, так и упростить выполнение криволинейных поверхностей, выгибаемых и склеиваемых по формам-лекалам.

Корабельный набор делался из лёгких стальных ферменных конструкций, обеспечивающих достаточную жёсткость при минимуме веса. По своим размерам аппарат вполне мог поспорить с наиболее крупными гидросамолётами иностранных фирм. Причём если создаваемые в первые послевоенные годы в Италии и послевоенной Германии машины для трансатлантических полётов строились в единичных экземплярах и не обладали заметным преимуществом над наземными самолётами, "морской крейсер" Григоровича выпускался в 1920-х годах малой серией и мог соперничать в лётных данных с машинами других типов.

При взлётном весе почти 8 тонн самолёт имел дальность полёта 1600-1900 км, крейсерскую скорость 175 км/ч и поднимал полезную нагрузку в 1500 кг. Экипаж составлял 4-8 человек, на самолётах обязательно устанавливались рации с дальностью телеграфной связи не менее 300, а голосовой — 150 км.

В 1922 году, на Военно-Технической комиссии Высшего Военно-Технического Совета Федерации, "МК-2" был представлен как вариант дальнего морского разведчика. Сторонники высотных самолётов отвергли аэроплан Григоровича, как неспособный к полёту на высоте большей 3000 метров. Предполагали, что на меньшей высоте машина будет доступна даже гидропланам-разведчикам, которыми на тот момент оснащались все военные корабли, начиная с тяжёлых крейсеров, тем более — для палубных самолётов авианосцев конвоя. Следовательно для главного назначения — поиска вражеских эскадр и крупных конвоев "МК-2" не подходит, если не считать экипаж разведчика смертниками, заранее согласившись с их гибелью.

С другой стороны, возможность часами летать на малой высоте чрезвычайно полезна для выполнения задач береговой охраны. Осмотр изрезанных, скалистых, труднодоступных с моря или опасных по наличию рифов и сложных течений участков побережья, в изобилии встречающихся на Балтике, Баренцевом и Белом море, на тихоокеанских берегах становится несравнимо проще, если производить его с такого самолёта. Машина была утверждена как "Низковысотный Береговой Разведчик тип 1" — НБР-1, или как чаще говорили "первый набор". В дальнейшем НБР-1 и его модификации широко применялись в Арктике для ледовой разведки — конструкция самолёта отличалась высокой прочностью и позволяла полёты в сложных метеорологических условиях. Высокая надёжность и грузоподъёмность самолёта спасала экипаж при аварийных посадках на лёд. Бортового НЗ было достаточно, чтобы дождаться помощи.

В качестве дальнего разведчика — точнее, прототипа, был принят самолёт группы Туполева — АНТ-4.

Машина приближалась к тем характеристикам, которые были заложены в техническое задание на самолёт дальней разведки. Определяющими, кроме высоты полёта, делающей разведчик неуязвимым от корабельных зенитных средств и истребителей с авианосцев были скорость и радиус действия самолёта. Эти величины были вычислены, исходя из скорости морских судов.

Со скоростью 20 узлов конвой мог за сутки покрыть почти тысячу километров. Поскольку производить высадку десанта в ночное время чрезвычайно рискованно, можно было ожидать подхода вражеских сил к побережью в светлое время суток. Значит, дальность производимой авиаразведки должна быть не менее половины суточного перехода конвоя.

Кроме того, продолжительность светового дня сильно изменяется в зависимости от долготы и времени года. Поэтому минимально приемлимая крейсерская скорость дальнего разведчика представляла собой отношение потребного сколь либо достаточного для контроля моря расстояния полёта — примерно 1200 км — ко времени, в течение которого полёт возможен при малой продолжительности дня. В Главном военно-морском штабе предполагалось, что осенне-зимний период со светлым временем меньшим шести часов неудобен для больших десантных операций.

Получалось, что средняя скорость дальнего разведчика должна была быть около 200 км/ч. Такую скорость самолёт должен был иметь на "рабочей" высоте полёта — 5500-6000 метров. Потолок самолёта — максимальная высота, на которую он должен быть способен подняться — должна была быть не менее семи с половиной километров — и предполагала необходимость герметизации обитаемых объёмов машины. Высоту "потолка" выбрали в качестве защиты от вражеских аппаратов — негерметизируемые палубные самолёты были заведомо не способны действовать против разведчика, уходящего в такую высь. По этой причине придавали малое внимание оборонительному вооружению — на АНТ-4 пулемёты вообще не устанавливались.

Туполевский коллектив изначально строил безмоторные планеры и добился хороших результатов в отработке аэродинамики летательных аппаратов. АНТ-4 представлял собой двухмоторный моноплан с высоко расположенным крылом, работающей обшивкой из гладкого тонкого стеклолита и убирающимися шасси.

Привод уборки шасси — своеобразный, электромеханический. Шасси из фюзеляжа выпускались вниз и в стороны, увеличивая колёсную базу. Это заметно уменьшало сложность посадки на малоподготовленные аэродромы. Профиль крыла относительно тонкий, максимальная строительная высота соответствует максимальному диаметру двигательной гондолы, которая поэтому полуутоплена в крыле, снижая аэродинамическое сопротивление конструкции.

Двигатели были снабжены первыми, ещё несовершенными вариантами турбонагнетателей, позволяющих движкам "не задыхаться" на большой высоте. Винты большого диаметра — около 4,5 метра, трёхлопастные, металлические. Такие большие винты требовали малой частоты оборотов, для этого двигатели были оснащены редукторами.

Большую часть фюзеляжа занимали съёмные топливные баки. Для экипажа предназначалась довольно большая остеклённая герметизированная кабина в носовой части фюжеляжа. Кроме того, через узкий негерметизированный коридор можно было попасть в наблюдательный пост, оборудованный в хвосте самолёта. Этот пост также имел герметизацию. В герметизированных обьёмах действовала система поддержания нормального атмосферного давления и температуры — для обеспечения эффективной работы экипажа. Отладка жизнеподдерживающих устройств потребовала почти столько же усилий, сколько ушло на настройку главной двигательной установки.

Основной полезной нагрузкой самолёта были наблюдательные приборы.

К 1922 году необходимое для дальней авиационной разведки оборудование только проектировалось, поэтому ДВН-1 (дальний высотный наблюдатель, тип 1) нёс кроме оптических средств, предназначенных для визуальной разведки, большое количество метеорологических приборов.

В основном машина применялась как воздушный метеопост, полёты АНТ-4 планировались из потребностей Метеоцентра. Благодаря авиационным наблюдениям, во второй половине 20-х годов удалось значительно улучшить точность краткосрочных прогнозов погоды.

Прогресс в создании электротехнических средств авиационной разведки позволил в начале 1927 года начать проектирование "второго дивана" — самолёта дальней авиаразведки АНТ-6. Основным прибором, устанавливаемым на него, предполагался визор РДП-7 "Глаз Агни", работающий в сантиметровом диапазоне волн и теоретически способный обнаруживать крупные цели класса "линейный корабль", без которых не представлялись тогда действия крупных конвоев, на расстоянии 50-60 километров. Вес первых образцов визоров (без антенного оборудования) составлял около полутора тонн, так что кроме радиотехнического оборудования, полезная подъёмная нагрузка ДВН-2 составляла всего 350-400 килограммов.

АНТ-6 был подобен по конструкции предшественнику — АНТ-4, но имел уже четыре двигателя. Причём для увеличения дальности КБ Туполева рискнуло установить на самолёт авиадизели. Разработанные к 1927 году моторы АДМ-105 по весовой отдаче и максимальной мощности уступали самым удачным на тот момент двигателям на лёгком топливе — советскому М-107 и американским Пратт-Уитни "Дабл Уосп" и Кертисс "Конкверрор". Но зато из-за более высокой температуры выхлопных газов существенно лучше работал турбонаддув, что повышало высотность аппарата.

Ненамного превосходя по скорости АНТ-4 (а скорее, даже чуть-чуть уступая — в первых образцах), АНТ-6 имел рабочую высоту полёта 6700-7100 метров. Самолёту-разведчику теперь не было необходимости искать просветы в облачности и опускаться ниже к поверхности океана — радиотехника позволяла уверенно отслеживать все корабли в море с большого удаления, оставаясь необнаруживаемым корабельными средствами наблюдения.

Изучив в 1928 году итоги трансатлантических перелётов, а также наиболее совершенные образцы авиатехники, появившиеся в западных странах, в Центральной мастерской исследования аэродинамики обратили внимание коллектива туполевцев на особенности крыла пасажирских аппаратов фирмы "Локхид" — в первую очередь самолёта "Орион". Для этих машин был характерен тонкий профиль крыла с сильно выступающими мотогондолами. Как показали опыт эксплуатации таких машин, а также исследования аэродинамистов, он давал заметное уменьшение аэродинамического сопротивления по сравнению с относительно толстым профилем, применяемым в советских дальних самолётах, что влекло за собой значительный выигрыш в скорости и дальности полёта. В 1929-1930 годах консоли крыльев АНТ-6 были изменены.

Последующее развитие самолёта и улучшение свойств и массо-габаритных характеристик бортовой аппаратуры позволило к 1933 году выполнить ряд рекордных по дальности и сложности перелётов, причём производились они не только для установления самого факта рекордов, а и в научно-исследовательских целях, в том числе для поиска приполюсной суши, существование которой было заподозрено после полярных экспедиций ледокольного корабля "Челюскин" и дрейфующей станции Папанина "Северный Полюс-1".

Возможности радиовизора последней серии РДП-8М2 "Светлый глаз Агни" позволяли отличить ледовую поверхность от каменного острова, если он, конечно, не покрыт более чем метровым слоем льда и снега. Правда, полоса уверенного наблюдения составляла около тридцати километров по направлению полёта, но у штурманов АНТ-6 "Дозор Советов" была предположительная схема нахождения острова, с возможным отклонением 10-12 км от истинного положения, что вместе с совершенствованием корабельных средств навигации было достаточно для обнаружения искомого.

В первом трансполярном перелёте остров в приполярном районе обнаружен не был. Хотя сам факт перелёта был сенсацией, но сообщение о цели полёта и его фактической неудаче заняли большую часть места в газетных сообщениях американских и западноевропейских издательств.

Тон комментариев варьировал от злорадного смакования бестолковости "красных", построивших огромную машину и потративших впустую громадные деньги на дурацкие "невидимые лучи", на самом деле несуществующие, потому что такие лучи, божьей волей, быть не могут — до сочувственного, некоторые известные западные ученые и исследователи Арктики высказывали свои предположения о действительном характере тех аномалий, которые советскими исследователями были приняты за признаки существования суши.

Наболее вероятным считали предположение, выдвинутое виднейшим исследователем высоких широт Амундсеном. Он считал, что в приполярном море может находиться подводное поднятие, не достигающее поверхности моря, а лишь создающее отдельные отмели-банки. "Как известно" — писал Амундсен — "в более ранние эпохи уровень моря был намного ниже, и существовали участки суши, ныне затопленные.

Примером может быть ныне ушедшая под воду Северного моря Доггер-банка, которая ранее, видимо, была местом гнездовья многих перелётных птиц. Память о её существовании до сих пор оказывает влияние на маршруты птиц к местам гнездования. Известно ещё с прошлого века, что возвращающиеся с зимовки морские пернатые, ныне выводящие потомство у берегов Норвегии, сначала направляются от устья Рейна прямо на север. И, лишь покружив над былыми местами гнездования в открытом море, летят к современному берегу.

Замеченный пролёт стай белых гусей в направлении полюса может быть такой памятью о некогда существовавшей в приполярной области низменной суши, сейчас также погрузившейся под воду.

Что касается замеченных в приполярном районе возвышенностей, то на ум приходит мысль о севшем на мель крупном айсберге из грендланского архипелага — к тому же именно через приполярный район происходит вынос ледового материала с островов северо-западнее Грендландии. В сообщениях упоминались замеченные на этих возвышенностях скальные обнажения, что для многих менее знакомых с ледниковыми полями слушателей стало подтверждением коренной, скальной природы замеченного "острова". Напомню, что ледники в своих бортах нередко несут огромные массивы скал, выдранные из ледниковых долин при их сползанию к океану. При таянии эти каменные обломки обнажаются, создавая ложное впечатление о природе наблюдаемого обьекта. Такой ледниковый остров может находится на одном месте несколько лет, а в приполярном районе — даже несколько десятилетий.

Я рискну предположить, что храбрые русские изыскатели видели такой остров и даже смогли взять его ориентировочные координаты. То, что специальный самолёт не обнаружил на указанном месте острова, может быть результатом двух причин. Первой, при всём моём уважении к советским коллегам, я поставлю всё-таки недостаточную поисковую способность применяемой аппаратуры. Отмечу, что русские исследователи вообще не могут быть обвинены в небрежности — если их приборы настроены на обнаружение каменного острова, а на его месте находится ледяной айсберг с не слишком крупными каменными вкраплениями — неудача поиска вполне закономерна.

Но могло произойти и другое. Айсберг, подмываемый океанскими течениями, снялся с отмели и продолжил свой дрейф. В любом случае сам опыт сквозного пролёта через приполюсный район и отработка аэронавигации в высоких широтах есть новое большое достижение человечества, с которым мы можем поздравить наших русских друзей."

Отдельно стояла задача разработки боевых бронемашин. Формулируя в 1921 году на конференции старшего комсостава при высшей военной академии Генштаба требования к этому виду техники, начштаба ТехОргБюро Наркомата общественной безопасности Михаил Васильевич Фрунзе отмечал: "Сколь либо надёжные технические средства могут быть основаны только на многообразной и значительной практике. В общем смысле же это означает производство тысяч машин требующейся техники и их постоянная и повседневная эксплуатация. Державы Антанты могли пойти на создание огромных масс машин военного времени, имеющих крайне малый срок службы — правительства этих стран нуждались в "оружии победы" и не боялись выбросить огромные средства на короткоживущую технику. У нас нет возможности в нужный момент пустить в ход столь же гигантские производственные мощности — да и времени на производство множества промежуточных вариантов машин, которое было у броневойск Антанты, нам никто не даст. Нашей стране нужна подготовленная, избавленная от множества технических неувязок и "детских болезней" конструкция, отработанная в мирное время и способная производиться в случае угрозы на отечественных заводах в больших количествах, не требуя долгого переналаживания заводского техпроцесса. Всей совокупности требований к бронемашине у нас отвечает бронеавтомобиль. Грузовые автомашины, выпускающиеся в достаточном количестве, дают необходимую отладку основных узлов, а их грузоподъёмность позволяет переоборудование в машины поля боя. Благодаря разработке "боевого хода", аналогичного гусеничному, бронеавтомобиль может действовать столь же широко, как и гусеничный "танк". Рост мощности автомобильных моторов позволяет поднять массу перспективных бронеходов до 6-7 тонн, что на на сегодняшний момент достаточно для создания машины любых потребных конфигураций. Какие же конфигурации боевой машины поля боя нам требуются?

Во-первых, нам нужна машина артиллерийской поддержки. Эти машины должны первыми выходить в район атаки и артиллерийским огнём прямой наводкой уничтожать пулемётные точки и заграждения, препятствующие атакующим пехотным частям. Далее артиллерийские машины должны, оставаясь во втором эшелоне атаки, подавлять противоброневые средства противника, угрожающие машинам первого эшелона.

Во-вторых, нам необходима машина огневой поддержки, которая будет следовать в одних боевых порядках с атакующей пехотой, ведя огонь по оживающим пулемётным точкам и прикрывая своей бронёй штурмовые группы пехоты.

И в-третьих, нам потребуется машина непосредственной расчистки траншей противника, которая будет с близкого расстояния поражать вражеские земляные укрытия, обеспечивая их занятие штурмующей пехотой.

Как могут выглядеть такие машины и нельзя ли создать бронеединицу, в которой будут совмещены все вышеперечисленные свойства, машину-универсал.

Не будем пока рассматривать основу машины и остановимся только на потребном вооружении.

Наиболее нам понятны сейчас требования к машине огневой поддержки. Для выполнения её задач необходимо орудие типа "траншейной мортирки" или бомбомёта калибра 37-45 мм во вращающейся башне, что позволяет быстро отвечать на возникающую опасность. Хотелось бы, чтобы наш бронеход мог отбиться от огня противотанковых средств противника. Для этого достаточно несколько улучшить баллистические характеристики малокалиберных орудий.

Опыт боевых действий последних трёх лет дал ответ на вопрос, какое оружие наиболее эффективно для очистки укреплений и поражения больших сосредоточенных масс пехоты. Это огнемёт. Огнемётные машины с новейшими ротор-огнемётами прокладывали дорогу штурмовым отрядам в Прибалтике и на Юге, действовали в боях против масс маньчурской конницы и оказались очень эффективны против пластунов на Кубани и в Закавказье. Пулемёты и бомбомёты не могут настолько же надёжно подавлять вражескую оборону, как это делает огнемёт. Одновременно воздействуя на физическое и психическое состояние человека, огонь также препятствует стрельбе, образуя вид ослепляющего препятствия и имеет длительное воздействие, пока продолжает гореть огнесмесь и подожжённая ею местность. Устанавливать огнемёт необходимо с таким расчётом, чтобы угол горизонтального его действия составлял не менее 180 градусов. Для самообороны желательно вооружение огнемётной машины пехотным пулемётом.

Артиллерийское вооружение наиболее сложный случай вооружения бронесил. С одной стороны, нам необходимо гарантированное уничтожение дерево-земляных укрытий и блиндажей, а с другой — наибольшая маневренность артсредств. Гарантированное уничтожение вражеских укрытий обеспечивается увеличением калибра орудия, то есть ростом веса, причём при увеличении диаметра ствола вес орудия увеличивается в кубе. Поэтому необходим компромисс между достаточным весом снаряда, и весом орудия, из которого его выпускают. На настоящий момент калибр в три дюйма (76,2 мм) соответствует по массе самого орудия и по могуществу своего снаряда задаче уничтожения полевых укреплений с подвижной бронеплатформы. Для орудия, стреляющего с остановок и достаточно удалённо от передовой линии, нет необходимости в полноповоротной башне и даже в большом угле горизонтальной наводки. Наши артсамоходки имели угол горизонтальной наводки в 15-20 градусов, и этого было вполне достаточно для прикрытия атаки.

Можно говорить об некотором увеличении этого значения, но нет необходимости в создании "сухопутного корабля" с большими орудиями в полноповоротных башнях. Такие проекты выглядят очень увлекательно, но слишком дороги даже на стадии постройки, выполняются в единичных экземплярах и остаются только экзотическими образцами, годными лишь напоказ. Я говорю это для тех из сотрудников ТехОргБюро, которые увлеклись "переделкой" британских тяжёлых "танков" и хотели бы создать советский "красный гусеничный крейсер", невзирая на его заоблачную стоимость и практическую бесполезность. Те моменты, о которых я упоминал вначале — массовость производства и повседневность применения — к машинам такого класса не применима никак, поэтому получим постоянно ломающиеся, не вылезающие из переделок и доводок коробки.

Вы говорите — у англичан не ломались? Ломались! Их первые "баки" даже до первой линии своих окопов доползти не могли! А кроме того, англичане не ставили перед своими танкистами общих целей — только пройти сквозь проволочные заграждения и поддержать пехоту в боях за первые линии траншей. Никогда английские "танки" не уходили дальше чем на три километра вглубь немецкой обороны! А горе-энтузиасты расписывают картины бронеходов, уходящих в крейсерские рейды на десятки километров во вражеские тылы! Нет сомнения, для одиночной машины в глубоком вражеском тылу нужна и мощная, действующая на все 360 градусов артиллерия, и значительный запас топлива, и большое количество средств самообороны.

Но на базе какого сухопутного аналога предлагается делать такого монстра? В море есть большие пароходы, а на суше даже слоны меньше, чем этот железный крокодил! Только массовость даёт отработанную конструкцию, иначе речь идёт даже не о техническом риске, а о прожектёрстве, об авантюризме! Страна даёт нам средства не для куража, а для своей защиты, и тратить народные деньги надо так, чтобы ничего не оказалось выброшено на ветер. Для артподдержки вполне достаточно тумбовой установки в бронерубке, и пока не появится необходимости вести огневой бой со скоростными бронемашинами врага, поворотная башня под большие калибры орудий будет оставаться неоправданным излишеством. Мы планируем оснащение броенесил для поддержки ударных частей советской армии, для прорыва полевой обороны или нанесения контрудара, и предлагаемый ТехОргБюро комплекс бронемашин обеспечивает выполнение этой задачи.

Но в чём правы сторонники "универсальной большой машины" — в том, что чем больше разных специализированных сил, тем сложнее организовать их согласованные действия. Нет ли возможности совместить несколько задач, уменьшить число разнотипных машин, а может и вообще сделать универсал-бронеход?

Легче всего совмещаются задачи огневой поддержки и непосредственного подавления противника. Установка небольшой второй башенки ниже основного орудия позволяет бронемашине следовать за пехотой всё время в передних рядах, обстреливая вражеские позиции из малокалиберной пушки, а прямо перед окопами наводчик может перебраться к огнемёту. Небольшая толщина ствола огнемёта, не нуждающегося в устройствах гашения отдачи, позволяет установить его в малой по высоте башенке, не мешающей действию основного орудия. Трёхместная машина такого типа сейчас разрабатывается. А вот добавить в лоб ещё трёхдюймовое орудие не получится — слишком тяжёлым, весом до десяти тонн, выходит броневик, слишком большим оказывается экипаж — не менее пяти человек, слишком неудобным, тесным такой аппарат будет внутри. Таким образом, ТехОргБюро планирует к 1922-1923 году поставить на вооружение ударных корпусов два основных вида броневиков на одинаковом шасси: машину прорыва с малокалиберной пушкой с улучшенной баллистикой, огнемётом и пулемётом и машину артподдержки с полковым трёхдюймовым орудием на тумбовой установке. Масса машин не более 7 тонн, проходимость сравнима с проходимостью пехотинца. Бронезащита будет несколько усилена относительно имеющихся образцов, чтобы выдерживать огонь тяжёлых огневых средств пехоты. Поставленные в части машины будут служить главным образом для боевой учёбы, развёртывание крупных сил брони будет производиться при угрозе военного нападения на основе гражданского производства грузовых машин, однотипных с броневиками по ходовой части, мотору и трансмиссии."

Однако к 1923 году в ударных частях приступили к изучению трёх, а не двух типов боевой машины. Создание боевой машины, несущей в поворотной башне малокалиберное орудие, а во вспомогательной башенке — мощный огнемёт оказалось непростой задачей со множеством неувязок. Надёжность работы огнемёта зависела от как можно меньшего числа гибких соединений в его конструкции. Разрыв или течь в шлангах подающих огнесмесь насосов угрожала быстрой гибелью экипажу броневика. Уменьшения числа шлангов можно было добиться, монтируя весь огнеметающий агрегат вместе с баками огнесмеси в едином конструктиве в самой башенке. Но тогда обьём баков оказывался ограничен размером башенки, а при вспомогательном её расположении, относительно главной башни, огнесмеси хватало на три-четыре огнезалпа. Для прорыва долговременной обороны такого количества огнезалпов было недостаточно. В спроектированный огнемётный бронеход в качестве главного вооружения устанавливался роторный огнемёт в башне, с запасом огнесмеси на тридцать двухсекундных залпа, или почти четыре тысячи литров огнесмеси. Вплоть до середины тридцатых годов создание универсальных машин поля боя заканчивалось неудачей.

Вопреки мнению Фрунзе, первый успех в создании комбинированного бронехода связан оказался именно с машиной, вооружённой полевой артиллерией. В 1934 году был построен лёгкий бронеход поддержки с 60-мм орудием, устанавливаемом в наклонном лобовом листе и двигателем заднего расположения. При этом командир машины и водитель располагались также сзади, над моторно-трансмиссионным отделением, в небольших башенках. Такое расположение давало великолепный обзор водителю, снимая обычную для боевых машин проблему "слепого вождения". У командира на башенке устанавливался пулемёт, с автоспуском и возможностью ведения огня под углами от -5 до +65 градусов, то есть мог вести огонь по атакующим самолётам. По горизонту командирская башенка вращалась на все 360 градусов. В передней части самохода, в сильнозащищённой бронёй и отделённой перегородкой цистерне располагался запасной бак топлива. Предложение установить на этот бак малый огнемёт, действующий на дизельном топливе было реализовано. Получившаяся машина впервые действительно могла выполнять все ударные задачи на поле боя, хотя у специализированных машин было преимущество в конкретных случаях. Неудивительно, что для боевых действий в Испании, когда возможность обеспечить организованное по правилам взаимодействие бронесил не представлялось возможным, были отправлены именно эти "универсалы".

Вообще, после трагической и нелепой смерти Фрунзе* — основного теоретика "массовой" армии — сторонники "малых сил" воспряли и сумели пробить выделение средств на исследования по теме "универсальных машин". В конце 1920-х годов были начаты опытно-проектировочные работы, предназначенные определить облик будущих "тяжёлых бронесистем", с учётом возможной их роли — машины прорыва долговременных укреплений или броневой машины для рейдирования по тылам противника. Особенно сильно подхлеснуло интерес к "универсальной схеме" появление идеи "ротор-пушки".

_________

* — Старший советник армии Абд-аль-Керима погиб во время реконгосцировки передового края. Погиб, отражая неожиданную атаку испанских легионеров, стреляя из пулемёта, брошенного растерявшимся расчётом. Атака была сорвана, Фрунзе убил случайный выстрел убегавших легионеров.

Первоначально идея "ротор-пушки" возникла в 1915 году, когда один из молодых исследователей ЦИС предлагал использовать ротор-движок для сброса бомб с самолёта. Простая переделка прицела позволяла обеспечить указание точки сброса, а большая скорость, с которой будут выбрасываться напором газовой струи бомбочки, позволит увеличить точность ударов. Проект был отклонён во многом из-за технологических проблем того времени — керамические бомбочки, которые предлагал метать изобретатель, были весьма ненадёжны, и взрыв одной такой треснувшей штуковины в двигателе — совсем не то, с чем можно легко справиться в полёте. Сам же выброс предмета струёй реактивных газов из ротора был опробован — для этого необходимо было несколько переконструировать двигатель, увеличив плавность регулировки мощности и добавить боковое окно заряжания. В струе горячих газов предмет удерживался по оси трубы из-за ламинарного характера реактивной струи первых ротор-двигателей.

Впоследствии идея ротор-пушки увлекла одного из обладавших яркой фантазией конструкторов-оружейников. Не умея на практике доводить до действенного итога свои задумки, Курчевский умел увлечь самим размахом замысла и кажущейся простотой исполнения.

Курчевский сумел в своём проекте объединить большое количество нововведений, которые должны были привести к появлению принципиально нового вида вооружений. Изначально его мысль отталкивалась от проблемы размещения в боевой машине двух разных типов оружия — дальнобойного орудия и действующего на малой дистанции огнемёта. Получалось, что одно из этих боевых средств всё время оказывается мёртвым грузом — или стреляем из пушки и не используем огнемёт — до противника слишком далеко или стреляем из огнемёта и не используем пушку — до противника слишком близко. И здесь Курчевского осенила мысль — а что, если их объединить? Сделать пушку, из ствола которой можно будет производить огнеметание? Ствол может недопустимо нагреться? Так у нас ведь есть способ предотвращения чрезмерного нагрева металлических конструкций огненной струёй — метод Тёсла! Заодно и дальность огнеметания существенно возрастает.

Неясно, был ли знаком Курчевский с военными опытами по метанию бомб струёй ротора или пришёл к этой идее сам, но в следующей версии своей "пушки" он предложил использовать ротор-режим как основной. Для выстрела снаряд надо толкать быстрой струёй расширяющихся газов. Обычно эту роль выполняют газы быстрогорящих артиллерийских порохов, но к началу 1920-х хорошо был известен и процесс детонации жидкого топлива — аэрозоли углеводородов, распылённых в воздухе. На этом принципе работали уже несколько десятилетий двигатели любого автомобиля, но ещё никто не подумал, что принципы сгорания порохов в стволе орудия и бензина в цилиндре двигателя можно приравнять друг к другу. Курчевский предложил в перспективной системе оружия вообще отказаться от заряда пороха и сопровождающих его металлической гильзы, капсюля-взрывателя. Многократно упростить и облегчить тем самым как производство боеприпасов, так и сам боеприпас, оставив от него по сути, только боевую часть. Метательное же действие производить либо при посредстве обычного топлива, либо при помощи специальной "жидкой взрывчатки" — смеси углеводородов с повышенными детонационными свойствами. Дополнительным плюсом такой схемы была плавная регулировка силы выстрела — "жидкий компонент" можно дозировать произвольно, в отличие от пороховых зарядов, которые произвольно засыпать в пушку не удастся — ну если только вы не снаряжаете гладкоствольную фузею "времён Очаковских и покоренья Крыма", засыпая в ствол порох из пороховницы. И тем же веществом, которым производится выстрел — топливом из основного бака, если удастся решить вопрос с эффективным метанием снаряда из пушки на обычных топливных смесях — или "жидкой взрывчаткой" производить огнеметание по типу ротор-огнемётов. Множество возможных плюсов предлагаемой Курчевским конструкции не давали заметить одного небольшого минуса — такое оружие не имело аналогов, и прежде чем удастся создать работающий образец, придётся испробовать не один тупиковый вариант компоновки.

Так и произошло. Идею подхватило и начало разрабатывать сразу несколько молодых коллективов. Но успеха в разработках не было. Сам Курчевский к началу 1930-х охладел к своей "фантазии", но работы в предложенном им направлении продолжались — уж очень удачно вписывалось "орудие Курчевского" в конструкцию "идеальной боевой машины". Главной бедой ротор-пушки было то, что в ней надо было получить результат прямо противоположенный принципу работы его прародителя — ротор-движка. Ротор-движок требовал максимально ровного постоянного потока, ротор-пушка должна была действовать строго отмеренными, локализованными и устойчивыми импульсами. Как сделать так, чтобы вспыхнувшее топливо не расплывалось, не взвихрялось по мере сверхбыстрого расширения, а продолжало оставаться компактным и плотным сгустком движущегося с ускорением раскалённого газа — эту задачу не удавалось решить экспериментально.

Тогда за дело взялись теоретики. Двое друзей — физик Фридман и математик Келдыш, собрав вокруг себя группу энтузиастов, решили смоделировать процессы в высокоскоростной горячей среде и рассчитать, при каких условиях могут существовать такие плотные самоподдерживающие сгустки раскалённого газа. В качестве примера существования в природе таких явлений Фридман указывал на феномен шаровой молнии — вне всякого сомнения, стабильной формы раскалённой материи. В 1934 году группа Фридмана-Келдыша нашла общие формулы, определяющие существование таких объектов. Это математическое решение привело к появлению совершенно другой физической картины мира.

За сто лет до этого английский естествоиспытатель Джон Рассел наблюдал весьма необычное явление. Находясь возле причала, он видел, как из-под резко остановившейся ударом об пирс баржи выкатилась одиночная волна. Сначала Рассел не отметил ничего особенного, но через минуту, взглянув вдоль канала, увидел, что одинокий водяной холм продолжает катиться по каналу, не собираясь сникать и рассеиваться, подобно всем нормальным волнам. Заинтересовавшись, Рассел пустил коня вслед за беглянкой, желая узнать, как долго будет продолжаться путешествие этой странной аномалии и чем оно закончится.

"Я скакал за ней по берегам каналов много миль. Она поворачивала в местах пересечения с другими каналами и проходила через волновую зыбь, не теряя своей формы и скорости." Берега каналов стали болотистыми, лошадь устала и выбилась из сил... Рассел так и не смог до конца проследить за феноменом, но дал ему описание и название — "солитон", что означает "уединённая".

Формулы Фридмана-Келдыша основывались на новых формах математического анализа и описывали солитоны в общем случае, как вариант взаимодействия различных математических функций. Теория предсказывала, что в случае взаимодействия трёх и более возмущающих процессов возникают устойчивые, не угасающие во времени автоколебания. Данные уравнения могли быть применены к широкому кругу физических состояний, далеко выходящих за рамки первоначальной задачи об устойчивых плазменных сгустках. Одним из наиболее важных приложений новой математики стала теория элементарных частиц, которые могли быть описаны как солитоны трёх возмущающих процессов: энергии, вероятности и чисто элементарной характеристики пространства — "сдвига".

Для прикладных задач наиболее заметным стало влияние математического аппарата новой теории на рассмотрение процессов в быстропеременных средах — например в стволе орудия во время горения пороха или в турбине при сверхскоростном режиме. Первый значительный успех был достигнут именно в создании новых "ротор"-движков — обеспечив работу двигателя как устойчивую смену пульсаций с высокой частотой, удалось превзойти ограничения на ламинарный характер потока и выйти на мощности единичного "ротора" в 500-550 л.с. Дальнейшее развитие этих идей позволяло поднять мощности "ротор"-двигателей до величин, сопоставимых с наиболее мощными поршневыми — но при этом новый метод формирования струи вдобавок позволял уменьшить габариты изделия при той же выходной мощности, то есть удельная мощность "роторов" третьего поколения оказывалась выше, чем у прежних поколений "роторов", превосходя значения 3,5-4 л.с./кг — в то время как лучшие поршневые двигатели середины тридцатых приближались к 2 л.с./кг. "Роторы" давали огромный выигрыш в тяговооружённости, вдобавок к намного более простой схеме конструкции, несопоставимой надёжности и экономичности. К 1938 году появились первые опытные образцы "единичных" "роторов" мощностью в 950-1050 л.с. и "спаренных" в 1300 л.с. Новые перспективные военные и гражданские самолёты, заказанные конструкторским бюро Федерации и Эстонии, нацеливались на применение этих движков.

Хотя в остальном мире появление сверхмощных "роторов" осталось незамеченным, ирония состоит в том, что даже в случае успеха разведок иностранных держав, получивших каким-либо чудом техдокументацию на новые "двигатели Тёсла", влияние это сообщение никакого бы не оказало. Федерация и Эстония вынужденно развивали производство "роторов", как паллиатив закупкам дорогого уникального оборудования для производства высокоточных деталей мощных поршневых моторов. Созданные в ходе этого развития технические мощности и решения не применялись более нигде в мире и не могли быть повторены либо без достаточно долгого повторения опытно-конструкторских работ над "ротор"-движками. Либо такое оборудование надо было заказывать в Федерации. Подавляющее число западных авиафирм предпочитало двигатели собственных производителей, закупка лицензии у Советов могла подорвать деловую репутацию фирмы, как это случилось с американской кампанией Чанс-Воут. При этом существенного выигрыша в продукции советские "роторы" на первый взгляд не давали. Вот почему, даже будучи осведомлены о научно-производственном прорыве советских двигателестроителей, конструкторы западных стран не смогли бы повторить их решения.

Впрочем, во всех ведущих авиационных державах — Англии, Германии, САСШ — за исключением, пожалуй, французов — после 1938 года значительно возрастают темпы работ над турбодвигателями различных схем. В Германии фирма "Аргус" добивается заметного прогресса в создании "пульсирующего" двигателя, в Англии "Роллс-Ройс" создаёт первые рабочие варианты турбодвигателей с осевым компрессором, в Соединённых Штатах магистральным направлением развития турбин до 1942 года остаётся конструирование турбодвигателей с центробежными компрессорами. Возможно, это простое совпадение. А может быть, реакция на непроверенные слухи об успехах "лаборатории Тёсла".

Другим существенным техническим следствием появления теории Фридмана-Келдыша стало появление первых экспериментальных орудий с "подогревом". Во время вспышки порохового заряда в зарядной камере его плазму научились "стабилизировать" и "проталкивать" вслед за ускоряющимся снарядом по каналу ствола. При этом улучшалось и охлаждение ствола орудия, поскольку большая часть пороховых газов вылетала непосредственно вслед за снарядом, а не оставались в стволе, передавая ему свою тепловую энергию. Определённую роль играла и "изоляция" плазменного сгустка от стенок ствола "разгоняющим" стабилизированным импульсом.

Недостатком стал чрезвычайно длинный и мощный сноп огня, выбрасываемый из ствола и намного более сильный звук выстрела — не считая более понятного резкого усиления отдачи. В первую очередь постарались уменьшить громкость звука выстрела, оказывавшего поражающее воздействие на расчёт. Созданные исследователями электромагнитные "глушители", формирующие по выходу из ствола вихревое электромагнитное поле, должны были препятствовать возникновению сверхзвуковой ударной волны в воздухе и существенно снижать громкость выстрела. На деле это решение оказалось комплексным — многократно уменьшало видимую вспышку и вдобавок выполняло роль дульного тормоза, намного уменьшая динамический момент отдачи.

Когда удалось рассчитать наиболее эффективную (и как оказалось — конструктивно самую простую) форму "глушителя", а также путём введения в пороха лёгких металлов намного усилить ионизацию загорающейся пороховой смеси — открылся путь к созданию ручного ствольного оружия, применяющего "солитонные" эффекты. При сохранении тех же характеристик, как у "обычного" ручного оружия, пехотное вооружение на новых физических принципах могло иметь намного меньшую массу и быть менее заметным. Возможности пехотных подразделений всецело определяются грузоподъёмностью "одной солдатской силы" — чем больше солдат может унести, тем больше он может в бою. Снижение массы как личного оружия, так и единичного боеприпаса к такому оружию означало соответствующий рост возможностей бойца, а значит, и увеличение у каждого солдата шансов на выживание в бою. Федерация всегда уделяла непропорционально высокое внимание сохранению жизни своих граждан, поэтому создание пехотного оружия на новых принципах стало приоритетной задачей, как только удалось решить основные технические сложности его разработки. В 1939 году появились первые варианты новых автоматических карабинов под новый 9-мм патрон-выстрел.

Изюминкой этого оружия было необычное движение выстрела в стволе оружия. Закручивание пули обеспечивалось отрицательным способом — не врезанием ведущих поясков пули в каналы ствола, а проникновением воздуха в спиральные желобки движущейся пули. Отсутствие нарезов на стволе намного упрощали производство и увеличивали прочность и долговечность оружия, а необычное поведение пули... Дело в том, что пуля была скорее не миниатюрным снарядом, а крошечной ракетой — и причём не пороховой. Пороховым был только начальный заряд, придававший начальный импульс и поджигавший быстрогорящее горючее — основной заряд патрона. Прогресс в области исследований тяжёлых углеводов позволил создать такое быстросгорающее топливо с высоким удельным импульсом, которое позволяло превысить характеристики чисто порохового оружия. При этом прорывающийся в спиральные каналы пули воздух, с одной стороны, обеспечивал сгорание заряда, с другой стороны, перед движущейся пулей давление воздуха снижалось в разы — соответственно, снижалось сопротивление разгону пули и уменьшались ударные нагрузки на пулю.

Стало возможным применить для материала пули высокопрочную керамику. Что намного снижало стоимость производства пуль-зарядов. Вдобавок появилась возможность в случае необходимости подключить к выпуску боеприпасов предприятия строительной индустрии. Например, кирпичные заводики или, скорее, мастерские по производству керамической плитки — после небольшого дооборудования.

Особенности "нового типа патронов" сочетались с применением "солитонных" методик — обмоткой ствола проволокой с заданными свойствами индуктивности, вдобавок ещё и работавшими как рёбра воздушного охлаждения. То есть в АК-40 ("автоматическом карабине 40-го года принятия на вооружение") удалось соединить множество уже существующих и эффективных наработок и получить принципиально иной итог — ручное оружие с малоразмерными и лёгкими, но мощными зарядами.

Вдобавок ко всему у "керамических" пуль оказался крайне неприятный "эффект торможения". При соударении с целью, имеющей большую в разы плотность, чем воздух, керамический заряд, уже предельно напряжённый высокоскоростным движением, испытывал сильнейшее возмущение, и мгновенно рассыпался на мельчайшие осколки. (Так называемый "реолитический взрыв", при котором вся (!) накопленная материалом потенциальная энергия мгновенно переходит в кинетическую. В зависимости от материала, удельная мощность такого вида разрушения может достигать значительных величин, даже превосходящих удельную мощность "классической взрвчатки". Используемая в советском вооружении керамика имела большие значения прочности, поэтому "взрыв" шести граммов керамики пули отвечал примерно пяти граммам тротила.) При этом вся кинетическая энергия пули через облако мельчайших "каменных" частиц передавалась жертве, которой "не повезло" стать мишенью этого оружия. Результат попадания был похож на действие всевозможных "разрывных" пуль, популярных в начале века, но были и отличия.

Во-первых, из-за высокой прочности самих керамических частиц и силе удара такие пули пробивали кирасы и каски (или вминали их в тело на несколько сантиметров, что тоже давало фатальный шок).

Во-вторых, "разрывные" пули всё-таки производили сколь-либо обнаружимые осколки, в небольшом количестве. Даже если их все не удавалось хирургически извлечь, тяжёлыми послеоперациоными осложнениями это не грозило, если речь шла о ранении, например, в руку. "Керамическая" пуля, если не не убивала, необратимо калечила — мельчайшие кристаллики "керамита" проникали в кровеносные сосуды, пронизывали ткани, поражали внутренние органы, вызывая непрерывные мельчайшие внутренние кровоизлияния. Гарантированно такое поражение приводило к инвалидности. Если же хотя бы в пяти-семи сантиметрах от области ранения были крупные артерии — почти наверняка поражался миокард. А ведь в человеческом теле артерии как правило, и расположены с указанной частотой. Задыхающийся от постоянных болей сердечник — совсем не боец, даже если и сможет прожить пару-тройку лет.

Но обычно новое оружие просто убивало. Попадание в голову — однозначно разрушение черепа, перелом шейных позвонков, вызванный резким сверхскоростным ударом, смерть. Попадание в корпус — поражение любого жизненно важного органа — сердца, печени, лёгких, плюс с сильнейшим болевым шоком, смерть. Попадание в конечность — очень часто отрывает конечности, сильнейшая скоростная кровопотеря, острый шок, смерть. Такая высокая летальность нового оружия вызвала даже некоторое беспокойство: не является ли его применение бесчеловечным? По принятому специальной комиссией Высшего Совета Федерации решению, "керамика" предназначалась только для армейских операций, то есть действий, заведомо предполагающих физическое уничтожение людей.

АК-40 поэтому стал поступать на вооружение исключительно в части КОГ и Технические Силы Советской Красной Армии. Для гражданской обороны и обучения военному делу оставались старые 7,62-мм карабины АК-24, с укороченными гильзами. Гражданские части рассматривались как силы обеспечения советской власти, занимающиеся предотвращением и прекращением беспорядков — а по своим гражданам стрелять из "керамики" Советы не хотели. В основном и в ходе войны АК-40 оставался на вооружении "ударных и особых сил", части линейного прикрытия, создававшиеся на основе гражданской обороны, продолжали вооружать "трёхлинейными" стволами. Правда, из-за того, что промышленность не успевала наращивать выпуск "керамических" пуль в нужных количествах — приходилось ограничивать количество этого оружия и вооружать им только те части, которые его использовали с наибольшей пользой. Полностью переход на новые боеприпасы завершили много позже конца войны — в 1946 году, когда были созданы нелетальные 9-мм заряды для АК.

Одиннадцатая точка.

Восстановление экономического состояния в Советской Федерации к 1922 году. Быстрое развитие сбытовой кооперации на селе в противовес также быстрому росту кооперации производственной — трудовым коммунам и сельхозартелям. Нарастание политической напряжённости в стране, сильное движение за "прекращение неэффективных методов хозяйствования, за расширение ответственности за материальные потери кооперативных и национализированных предприятий". Масштабная кампания по срыву сельхоззакупок в 1923-24 годах, совмещение систематических хищений и саботажа в промышленности и торговле.

Ответные меры Советской власти. Восьмой экстренный Съезд Советов. Принятие ограничений на финансовые операции, совершающиеся наличными, правило конфискации всех крупных сумм наличности, не имеющих подтверждающих финансовых документов. Обращение к гражданам с призывом поддержать действия Наблюдательных Комитетов. Активное участие городских Советов в экономической жизни коммунарского движения на селе. Преодоление сопротивления верхушки потребительской кооперации и переход управления потребкооперацией в руки товарных секций городских Советов. Подавление сопротивления частнособственнических элементов развитию общественного хозяйства и быстрый рост производства и ассортимента сельскохозяйственной продукции во второй половине 1920-х.

Значительный отток авантюристически настроенных элементов в "особые районы золотодобычи" с широкой внутренней автономией. Преодоление анархического периода "золотой лихорадки" на колымских и якутских золотых приисках. Колымские "шерифы" и их деятельность по сохранению правопорядка. Утверждение "большим колымским кругом" включения колымского района золотодобычи в Советскую Федерацию на основе собственного свода "артельных правил".

Общий рост потребления производственных товаров и догоняющий рост промышленности. Высокая устойчивость золотого стандарта и расширяющийся внутренний рынок как основная причина высокой устойчивости экономического развития Советской Федерации в условиях начавшегося в августе 1929 года крупнейшего мирового экономического кризиса. Использование неблагоприятной для мировой промышленности экономической конъюктуры для значительного увеличения закупок машинно-станочного парка. Стремительный рост числа и оснащенности фабрик в 1930-1933 годах. Заметная экономическая эмиграция в Советскую Федерацию — преимущественно, из Германии и СевероАмериканских Штатов.

Мировой кризис начала 30-х годов. Обвал североамериканского фондового рынка. Рост экономической напряжённости в отношениях между странами. Экономические требования, предьявляемые правительствами ведущих капиталистических стран другим державам и зависимым странам. Протекционистские меры, принимаемые правительствами большинства стран в ответ на экономическое давление извне и рост тревожных настроений собственного населения.

Усиление радикальных политических настроений в мире. Радикализация традиционных и консервативных политических взглядов. Распостранение фашистской идеологии в мире. Ослабление и раскол левого политического крыла, падение поддержки коммунистического движения в рабочей массе и кругах левой интеллигенции. Отчаяние левых активистов, переходящее во взаимные обвинения в подрыве левого единства. Нарастающее на фоне бессилия левого лагеря ожесточение, направленное против правых сил, ведущих ультимативную политику уничтожения любых форм левых взглядов, широко и цинично прибегая к подкупам, шантажу и политическим убийствам.

Поляризация идеологии, полное неприятие взглядов других политических течений, крайнее ожесточение в противостоянии, стремление уничтожить политического противника физически. Атмосфера всеобщей ненависти и гнева как психологическая основа подготовки новой мировой бойни. Усиливающаяся политическая и идеологическая изоляция Страны Советов, особенно вызывающая на фоне определённого экономического благополучия и демонстрируемого Федерацией устойчивого промышленного роста. Обращение многих небольших левых партий и организаций к советским представителям как к авторитетным арбитрам в конфликтных случаях, а также за поддержкой в особо вопиющих случаях беззакония действий правительств или покрываемых правительствами правых экстремистов. Противоречие между потребностью политического вмешательства с целью защитить единомышленников или хотя бы потребовать восстановления пристойного уровня справедливости политической борьбы и необходимостью для этого обращаться ко внешнеполитической агрессии, отказ от которой являлся постулатом советской внешней политики.

Появление "автаркических" утопий — представления о том, что по достижению мирового уровня производительности труда, обеспеченного современным уровнем развития науки и производства, Советская Федерация в состоянии будет сама целиком обеспечить себя всем необходимым, а значит, в состоянии построить социалистическое общество. 19-ый съезд ВКП(б) и поражение сторонников "советского изоляционизма". Победа последователей интернационального и демократического крыла в коммунистической партии, возглавляемого Яковом Свердловым, Джоном Ридом и Розой Люксембург. Создание Мирового Совета — единого мирового представительства всех трудящихся мира — в противовес установлению национал-социалистического режима в Германии.

Яростные споры на страницах политических изданий и трибунах партийных собраний в Федерации между "борцами" и "примиренцами". Сторонники прямого вмешательства Советской Федерации в противостояние политических лагерей в различных странах мира стремятся идейно и морально разбить защитников невмешательства советского государства военной силой. Конгресс гуманистического движения в новой столице Федерации — городе Мирном, созванный, чтобы отметить торжество мирного, демократического пути преобразования Европы. Основным моментом, подтверждающим правильность мирного пути развития — последовательная победа демократического Народного Фронта сначала во Франции, а затем — в Испании. Начало мятежа фалангистов через три недели после завершения конгресса. Согласованные усилия наиболее авторитетных представителей обеих советских "течений" в поддержку Испанской Республики.

Лето 2030.

За два дня Андрес перекинулся с гидом всего несколькими словами. Смятение юноши уменьшилось настолько, что он уже чувствовал, что в разговоре с Аирной сможет держать себя в руках. Детские фантазии и мечты о "звёздных людях", вызывавшие в нём семь лет назад нестерпимое волнение, вырвались из-под спуда обыденности и на два дня Андрес снова почувствовал себя тем одиннадцатилетним мальчишкой, ошеломлённым и сбитым с ног небывалой новостью о произошедшем наконец контакте с иным разумом. Постепенно невероятное ощущение личного соприкосновения с тайной перестало быть настолько ослепляющим, что пока Андрес не отшёл от шока, он буквально не мог из-за этого разглядеть лица Аирны, когда обращался к ней. Сейчас он уже мог сохранять внешнее спокойствие, находясь рядом с девочкой-"аватаром".

За два дня их группа облазила старые таврские поселения на сухих, поросших перекрученным можжевеловым лесом скалах Нового Света, добрались до руин одинокой башни генуэззских братьев-разбойников и вдоль берега моря дошли до Большой Алушты. Сегодня всю первую половину дня карабкались по горным склонам чаши скал, в которой лежит город. Поднимались в буковое урочище-заповедник на южных склонах Чатырдага. Белки, живущие в нём, были не такие пушистые, как в сосновых борах северной родины ребятишек, но тоже привыкли к людям и выпрашивали лакомства — шоколадные конфеты, с негодованием отказываясь от обычных орехов. Правда, убедившись, что кроме орехов ничего не предлагают, всё-таки расхватывали грецкие орехи и округлую лещину, немедленно с треском разгрызая скорлупу и пряча за щёки сладкие ядрышки.

Потом, спустившись к дороге, ребята проехали пару остановок на древнем экскурсионном тролейбусе до тропинки на Демерджи. Тропинка, затейливо петляя между громадными лавандовыми кочками-кустами, постепенно поднималась почти к самой плоской вершине горы — к узкой, заросшей невысокими деревцами долинке, усыпанной, уставленной, причудливо разгороженной необычными отдельно стоящими камнями. Аирна подтвердила, что в Долине Призраков вполне можно услышать таинственные голоса и даже устроила просмотр маленькой записи — в воздухе взвихрился холодный снег, то ли туман, скалы почти исчезли в молочной дымке, всё время меняя очертания, а вокруг зашептали, тихо и непонятно, чьи-то бесплотные тени. Было очень не по себе, девчонки завизжали, да и всем остальным заметно стало страшно. Правда, Аирна продержала голограмму всего три секунды, так что по настоящему никто испугаться не успел, зато ощущение сладкого ужаса было непередаваемо, намного острее, чем на любом аттракционе!

Налазившись по Долине, вдоволь набегавшись и наигравшись в прятки среди таких нестрашных в летнем уюте скальных столбов, детвора устала и нагуляла здоровый аппетит. Так что после хорошего обеда все почти без споров договорились "отдохнуть полчасика". Сейчас младшие ещё тихо спали по своим номерам, а старшие, меньше уставшие — и бегали меньше, и выносливость побольше — уже встали и собирались поговорить, куда поехать дальше — проехаться ли вдоль всей горной гряды Южного побережья на троллейбусе до самого Севастополя или всё-таки вернуться за горный кряж в межгорье, где таятся у подножия гор и возле вершины Чатырдага гулкие громады стылых и тёмных пещер.

В холле гостиницы кондиционер поднимал волны холодноватого сухого воздуха, в окне, полуприкрытом плетьми винограда, мерцали отблески близкого моря. Спокойно и мирно, и так странно видеть было в соседнем кресле эту чужую девушку — среди всего летнего покоя и уюта. Словно бы звенящая без конца нота повисла в воздухе, и вслушиваясь в неё, Андрес с удивлением услышал собственный голос: — А всё же, Арина, почему вы решили, что ваш корабль попал вниз по течению реки времени?

Если полуприкрыть глаза, то было ощущение, что рябь солнечных зайчиков на полу и еле слышимых чувств-сполохов — одно и то же. Слова прозвучали — на секунду замерла игра эмоций-пятнышек и вновь разбежалась множеством лёгких касаний.

— Время — не только протяжённость лет. Ты чувствуешь, что чем больше ощущение разделяющего нас времени, тем труднее даётся понимание, да?

Андрес чувствовал что от ясного голоса Аирны время словно бы и впрямь замедляется, тянется. Остаётся только её голос, а всё остальное как будто накрывает мягкой пеленой воды.

— Время — всёпоглощающая граница, через неё не переступишь. Не перескочишь легко. Только человек силой своих чувств, своей воли может пройти сквозь время. Тяжело и не даётся даром. Тебе ведь не математическая интерпретация случившегося с "Прометеем" нужна? Единственное, в чём преимущество математической записи — всё запечатлённое в ней превращается в образы в голове человека. Как буквы, которые только закорючки на листе, но заключают в себе чьи-то мысли. Чью-то радость или боль. Но мало просто уметь читать, чтобы почувствовать вложенное в бумагу автором. Надо ещё уметь чувствовать, испытать в своей жизни хотя бы нечто сравнимое. Это умение и есть время, спрессованное человеческой памятью — умение чувствовать. Его не подаришь и не покажешь. Как бы я рада была просто сказать — "да". Только моё "да" и твоё — не только отличаются тем, чему нас научили. Мы ведь практически одного возраста с тобой, Андрес. Но время — у него столько разных обличий. Это и другая начальная ступенька, с которой меня начали учить. Знаешь, то, что мы, "иные", помним себя ещё до рождения — не сказка. И говорить я начала через два месяца после рождения. От рождения — другая скорость жизни, и опыт жизни. Это не преимущество, это как старшинство по возрасту — больше прожито, больше можем. Вот такая между нами разница — как между юным человеком и старушкой.

Аирна на краткий миг остановилась, словно ожидая от него какого-то знака. Андресу хоть и было не по себе, но ещё больше желал он, чтобы сказка не кончилась так, вдруг.

Аирна снова заговорила: — Наша разница — как пример сравнения двух потоков времени. Можно приводить сложные математические формулы, смысл которых в действительности те же самые человеческие чувства, а можно прочувствовать различие целиком, не разбивая его на кусочки головоломной математики — и ответить. Так что да. Мои сородичи уверены, что мы вынырнули вновь в реальность ниже по великой реке Времени, чем нас забросила катастрофа. Просто попробуй представить себе время как плотный ком музыки, как мешанину слышимых аккордов, голосов и точек морзянки, сожми её и брось в небытие. Что-то подобное ощущает человек, когда проваливается в Безвременье. А потом вдруг вновь возникает хор и музыкальный шум, ты вслушиваешься — и слышишь, что он слабее, реже, как бы менее плотен и напряжён, и ты понимаешь — всем, каждой клеточкой, что это другое, менее плотное, более раннее время. Попробовал представить?

Андрес непроизвольно мотнул головой, избавляясь от нахлынувшего шума в ушах. Он как будто наяву проваливался в эти, описанные "венерианкой" состояния и был немного оглушён. Собственные чувства как будто замерли, и сквозь сковавшее его ватное оцепенение он увидел внимательный взгляд Аирны. Она встала и вновь памятное ему невесомое прикосновение словно сдуло пелену перед сознанием. Аирна была уже в своём кресле.

— Одна из причин соблюдать осторожность и дистанцию, Андрес. Даже простой рассказ в моём исполнении легко перегружает восприятие человека. А представь себе, что я бы читала лекцию!

Тени чувств скользнули по её лицу, отозвались эхом в ещё пустой после сенсорного удара голове парня. Улыбка, печаль, сожаление и уверенная беззаботность — мелькнули чередой и ушли, растаяли в возвращающемся покое полдня.

Из выступления Николая Ленина (Ульянова) на Х сьезде Коминтерна (Петроград), 1925 год.

(Одно из последних выступлений наиболее авторитетного вождя русских большевиков, позже он был прикован к постели тяжёлой болезнью и умер в 1927 году.)

"...Многие наши товарищи из капиталистических стран делают руководству Федерации упрёк — почему вы в открытую не провозглашаете задачу социалистического строительства? Почему в названии Федерации нет слова "социалистический"? Мол, такое дистанцирование, такой отказ от социалистических лозунгов разочаровывает рабочих, особенно в ведущих странах капитала, потому что буржуазная пропаганда, все агенты капитала твердят рабочим: — "Вот смотрите! Даже большевики, эти оголтелые социалисты, не решаются взяться за социализм, не идут дальше — значит, понимают, что социализм невозможен, социализм — не в природе человека и тому подобное."

Что мы, русские коммунисты, большевики можем ответить? Только то, что мы, организованные русские пролетарии, считаем — гораздо важнее для социалистической пропаганды, для дела социализма во всём мире не провозглашаемые нами лозунги, а совершаемые нами дела. Что, по вашему, более разочарует рабочих в мире — то, что буржуи нас попрекают отсутствием должной "революционности" или то, что мы, провозгласив на словах социализм, обьявив себя "архиреволюционными" — в угоду "сочувствующим" нам буржуям! — на деле ничего не сделаем? Ничего действительно социалистического, ничего, что в действительности может послужить примером для мирового пролетариата? Ведь поставив в название Федерации слово "социалистическая" мы по сути, примем на себя обязательство социалистического строительства в Федерации, или по меньшей мере, создания предпосылок для социализма. Можем ли мы сделать это на деле или только на словах?

Первое, что мы должны обязательно помнить, говоря о социализме, о построении социализма — что социализм — это не рай, падающий с неба. Это строй жизни, уклад производства, возникающий как необходимость, как естественная общественная потребность. Если нет потребности в едином кооперированном хозяйстве, если экономически весь общественный труд не обьединён в масштабах всего общества — социализм остаётся лишь утопией, сказкой. Это азбука, это аксиома марксизма, но я должен вновь напомнить некоторые аксиомы, без которых легко увлечься прекрасными мечтаниями, что некоторые наши товарищи и делают. А именно — требуют от русских большевиков коллективизации общественного хозяйства, всё ещё в основном построенного на ручном труде, на труде частном, индивидуальном, на соответствующей этому труду собственности мелкой, мелкособственнической, крестьянской.

Можем ли мы реально обьединить это хозяйство, перевести его на социалистические рельсы сейчас? По декрету? Нет, не можем, потому что без соответствующего крупной коллективной формы хозяйствования, отвечающего социализированному земледелию любая кооперация мелкого собственника преждевременна, и значит может быть проведена лишь насильно, против действующих условий хозяйствования, и соответственно, против воли всего класса крестьянства. А в России, где демократия, как народное представительство является первым делом представительством крестьянским, как основной части народа, такое насилие есть разрыв с демократией, есть её предательство не на словах, а на деле. И любой сознательный пролетарий отвернётся тогда от таких "революционеров", которые за ради лозунга социализма на словах на деле оказываются насильниками!

Далее. Как многие уже говорили: — "Пусть не немедленная программа построения социализма. Но решительная постановка вопроса о социалистическом строительстве, твёрдое заявление о социалистическом пути, на котором стоит Федерация — разве это не помощь мировому пролетариату? Разве не будет поддержкой мировому пролетарскому движению сознание того, что есть такая страна, в которой социализм провозглашён главной целью, основной задачей государства?"

Такая формулировка вопроса — есть главное свидетельство простодушия, а значит политической незрелости мировой революции. Ведь для любого пролетария, уже бравшегося за завоевание политической власти, за коренное преобразование общества ясно как день — для решительной постановки вопроса о построении социализма необходим тот главный инструмент, то основное орудие, без которого пролетариат не может, не смеет всерьёз говорить о социализме — это диктатура пролетариата. Что есть диктатура пролетариата? Это говорено много раз, это известно с июльских дней в России всем. Это три легко видимых, легко проверяемых вопроса. Если эти вопросы решены, если три этих условия соблюдаются — мы можем говорить, мы имеем право назвать наблюдаемое диктатурой пролетариата, как бы она сама себя не называла. А если хотя бы одно из этих условий не соблюдается — тогда сколько бы революционости в ваших речах, названиях и лозунгах бы не было, но на деле всё будет лишь пустой говорильней.

Вот эти три общеизвестные, всем понятные условия:

Во-первых, это — вооружение пролетариата.

Вопрос вроде самоочевидный. Вопрос даже смешной. Ведь если мы говорим, повторяем, пишем: "Государство есть особым образом организованные отряды вооружённых людей", то очевидно должно быть, что пролетарское государство немыслимо без вооружённых пролетариев, без организованного в самостоятельную вооружённую силу рабочего класса.

(Ибо буржуазия тоже вооружает рабочих, но ставит их под начало специально подготовленных ею специалистов, как она это же делает на фабриках.)

К этому ворпосу мы ещё вернёмся, но уже понятно — Федерация не соответствует, далеко не повсеместно соответствует этому критерию. Если пролетариат столиц, пролетариат крупных промышленных центров вооружён и организован в "рабочую гвардию", "красных стрелков" или ещё как. То в провинции, а тем более в районах сельскохозяйственных отдельного, самостоятельно действующего, охватывающего весь пролетариат вооружённого самодействия нет.

Во-вторых, диктатура пролетариата — это рабочий контроль, организованный в политическую власть, опирающуюся, понятно, на самодействующих вооружённых рабочих. В России такой рабочий контроль принял форму Советской власти, но во всей полноте существует опять же лишь в главных городских центрах. В районах сельскохозяйственного, мелкотоварного производства Советы, хотя и взяли в свои руки распоряжение главным средством производства — землёй, по необходимости распоряжением землёй и ограничились. Что конкретно выращивает крестьянин, кому потом он продаёт выращенное и по какой цене — Советы напрямую регулировать уже не в состоянии.

И из этой слабости, этого недостатка нашего ещё далеко не подготовленного для всеобщей социализации экономического положения следует третий обязательный в России пункт действительного рабочего контроля в масштабах государства, пункт, обеспечивающий пролетариату, вооружённому пролетариату уверенность в своём правящем положении. Этот пункт, этот обязательное место программы пролетарской революции во всякой стране, далеко ещё не индустриализированной, ещё аграрной по прежнему, по до-капиталистически — это обязательная хлебная монополия.

Вы, товарищи, конечно, помните, что хлебная монополия в России была. Нам даже не пришлось её учреждать — те особые условия, в которые была поставлена русская буржуазия мировым кризисом, мировой войной сами вынудили буржуазию учредить государственную монополию на зерно, на хлеботорговлю. Всё, что нам пришлось сделать — это вырвать хлебную монополию из рук спекулянтов и обратить её для снабжения промышленного населения и фабричного производства. Но крестьянство, особенно крестьянство мелкое, малотоварное, было решительно против хлебной монополии, против прямого контроля над хлебосдачей. Не от хорошей жизни против, а от того факта своей повседневной деятельности, в которой мелкий крестьянин, мелкий собственник постоянно нуждается в мелком кредите, в обеспечении зерном, в помощи посевным материалом или при уборке, а подчас и реализации своего товара. А всё это шло мимо государственной монополии, шло через деревенских богатеев, через кулаческую верхушку деревни. И та, распоряжаясь товарным хлебом, вынуждала крестьянство идти против монополии, против диктатуры пролетариата над анархией сельского капитала.

Мы, как вы помните, не пошли на поводу у тех товарищей, которые предлагали "извести кулачество как класс", решить задачу подчинения сельского капитала простым способом — экспроприацией, ограблением кулака. Потому что такие меры вели к двум результатам, равно диктатуре пролетариата враждебным. Либо на месте раздавленного класса сельской буржуазии поднимется новая поросль. Поднятая той же экономической необходимостью в кредите мелкотоварного производства и щедро питаемая всей неравномерностью, всей уязвимостью, всей подвластностью мелкотоварного аграрного хозяйства от малейших случайностей и природных капризов. Только эта поросль вырастет уже применительно к новым условиям, и будет в сто раз злее, упорнее, решительнее, чем прежний класс сельской буржуазии.

Либо мы, от лица государства, возьмём в свои руки всё аграное хозяйство, насильно экспроприируем не только сельскую буржуазию, но и всех крестьян. Централизуем всё — вспашку, посев, уборку. В российских условиях, когда аграрное производство децентрализовано, не располагает сколь-либо заметным современным инвентарём, разбросано по маломелиорированным, сложным в обработке участкам — эта мера ничем, кроме постоянного государственного насилия не обеспечена. От такого насилия крестьянин неизбежно будет пытаться уйти — и для сохранения аграрного производства не останется ничего другого, как искусственно прикреплять его к земле. Какое отношение может иметь к построению социализма, к диктатуре пролетариата второе издание крепостничества?

Очевидно, что оба варианта мы отвергли. Понятно, почему всю тяжесть борьбы с сельским капиталом, с враждебной пролетариату — и городскому, и сельскому — силой мы перенесли в сферу кооперативного движения, в организацию крестьянского кредита помимо кулака, дешевле кулака, быстрее кулака. Эта борьба потребовала от нас отмены хлебной монополии — по крайней мере, в основных хлебопроизводяших районах. Мы не ставим теперь восстановление хлебной монополии как прямого действия государственной власти. Мы пошли по пути подчинения аграрного производства производству промышленному через постепенное расширение кооперации — от кооперации кредитно-сбытовой к кооперации производственной. Которая может быть единственно прочной лишь на базисе крупного машинного производства, невозможного без развёртывания в стране производства сельскохозяйственной техники в немыслимых прежде масштабах.

Если борьбу за сельский кредит, за централизацию хлебозаготовок мы выиграем — мы создадим прочную основу для утверждения рабочего контроля на селе и тогда, только тогда мы сможем вновь вернуться к вопросу о восстановлении диктатуры пролетариата, о появлении предпосылок к началу социалистического строительства. Сейчас же, когда нам приходится отчаянно бороться с организованным сельским капиталом саботажем вновь возобновившиеся разговоры о "немедленном, декретируемом введении социализма" есть лишь проявление паники перед лицом этого наступления, страха перед этим враждебным натиском..."

Двенадцатая точка.

Развитие советской науки и техники в 20-е — 30-е годы. Исследования в области биологии, в частности колониальных насекомых, давшие толчок к появлению высококачественных пластматериалов. Успехи в совершенствовании материаловедения, основанного на использовании свойств сверхтонких плёнок. Создание промышленных установок, производящих высокопрочные стали с техническими толщинами. Развитие на базе материаловедения тонких слоёв и получаемых с их помощью высококачественных материалов малораспространённых двигательных схем, дающих значительный выигрыш в экономичности и эксплуатационном удобстве. Появление технологий последовательного размещения плёнок разного состава и заданных свойств и геометрических форм — предпосылка к созданию радиотехнических изделий малого и сверхмалого размера с высокими эксплуатационными свойствами.

Широкие исследования в области иммунитета и иммунного ответа. Продолжение начатых в 20-е годы исследований по "комплексной вакцинации". Важные моменты, связанные с регенерацией нервных тканей, провоцируемые вирусными инфекциями нервов, в частности, энцефалитом и вирусом бешенства. Появление представления о последовательном воздействии на организм человека как приданию жизни человека нового качества. Доказательство реальности двух таких последовательных ступеней совершенствования, названных "активацией" — общим возрастанием жизненного тонуса и сопротивлямости организма, и "инициацией" — воздействием на глубинные процессы роста и обновления, в первую очередь — нервных тканей. Стремительный взлёт способности к обучению и "второе детство" как главный признак совершившейся "инициации". Доказательства появления у прошедших "инициацию" людей "непривычных способностей". Предсказание существования третьей ступени совершенствования человеческого организма, на которой эти "непривычные способности" дают человеку неограниченную власть над собственным организмом.

Развитие районов Крайнего Севера в 20-е годы происходило под большим влиянием идеи "последней границы", "кратчайшего пути", выдвинутой в своих работах организатором освоения Северного Морского пути Отто Юльевичем Шмидтом. "Кратчайшим путём" именовался не только транспортный коридор между Западом и Востоком Федерации по ледовитым морям, но и технократическая идея о наиболее благоприятных и успешных направлениях общественного развития.

Эта идея была сформулирована в работах парижской школы технократов конца ХIХ-начала ХХ века и сводилась к тому, что наибольшие усилия, прикладываемые обществом для реализации амбициозных и представляющихся нереализуемыми технических проектов позволяют выделить наиболее эффективные общественные структуры, способные разрешить накопившиеся социальные проблемы и обеспечить дальнейший прогресс общества. Из логики такого размышления следовал достаточно спорный вывод, что развитие и само существование человечества зависят от всё новых и новых "вызовов" техническому гению человечества. Как только всё, предстающее нам невозможным, в силу бесконечного роста могущества техники, станет возможным, человечество остановится в своём росте и неизбежно рухнет под грузом новых социальных противоречий. Такой была канва почти всех фантастических утопий французской литературы этого периода.

Шмидт, конечно, не мог принять столь однобокую картину общественной жизни и в достаточной мере разделял представления ортодоксальных марксистов о системном характере общественных конфликтов и внутрисоциальной природе человеческого прогресса. Но ему в полной мере была присуща убеждённость в том, что крайние, предельные усилия, необходимые для преодоления новых и невиданных задач, облагораживающе действуют на тех людей, которые посвящают им жизнь и через таких людей, их непосредственный пример и образ в общественном сознании, создают "пионерный" эффект, дают пример для подражания, преодоления узкоэгоистических мотивов для большинства. И чем более масштабной будет как сама задача, так и её полезный материальный взнос в жизнь каждого гражданина страны, тем больший воспитательный и самодисциплинирующий результат будет оказан в области социально-психологической.

Выбор освоения Крайнего Севера в качестве такой "пионерной" цели отвечал всем критериям: такой транспортный коридор многократно снизил бы трудозатратность грузоперевозок между развитыми западными областями Федерации и восточной её окраиной. Это давало бы большую экономическую отдачу при освоении богатств Дальнего Востока и обязательно позволило улучшить жизненные условия людей Федерации. Для выполнения такой задачи было в первую очередь необходимо создание ещё никогда не существовавших обширных научно-экономических коллективов — целого Института Севера, обьединяющего работу сети метеостанций и гидрографических судов, ведущих круглогодичную разведку ледовой обстановки и погодных условий по всей протяжённости Великого Северного Пути; обеспечивающих работу такого количества постов и станций централизованного Управления Северного Пути, создающего под нужды своих полярных экспедиций заказы на необходимые установки, приборы, машины и корабли; то есть, действующую в постоянной кооперации с Управлением промышленную Базу СевМорПути. Причём вся эта огромная и точная система должна была создаваться на общественных началах и за счёт средств, собираемых по добровольной подписке. Шмидт считал, что только при условии понимания энтузиастами зависимости самой возможности продолжать свою работу от внимания остальных членов общества и их готовности пожертвовать средства на продолжение изысканий исключена "звёздная" болезнь, невозможно превознесение заслуг одних людей перед другими.

"Да, ты сумел совершить то, что до этого считалось невозможным. Но обязан этим тем, кто отрывал от себя кусок, чтобы у тебя сама эта возможность появилась."

Шмидт указывал на историю Фритьофа Нансена и его корабля "Фрам", как на яркий пример того, что самоотверженная деятельность небольшой группы людей, поддержанных добровольным содействием всей нации, оказывает громадный общественный эффект, воздействует на само сознание людей, вырабатывая новое к ней отношение и меняя всю жизнь страны.

В посвящённой мужественному норвежцу и значению его подвига статье Отто Юльевича Шмидта был дан абрис истории Нансена. "Пионерная деятельность Нансена началась с доказательства того, что "невозможное — возможно". Никто не верил в возможность пересечь грендландский ледниковый щит в его самой широкой, абсолютно неизведанной части в одиночку. Нансен на деле показал, что умеет рассчитывать и осуществлять кажущиеся невероятными путешествия. После своего возвращения из грендландского похода Фритьоф Нансен предложил совершить "ледовый круиз", построить судно, способное выдерживать многолетнее сжатие полярными льдами и на нём сознательно войти в ледяные поля, вморозиться в них. Через три года — так рассчитал Нансен из собщений о движении ледовых масс в Северном океане — путешественники будут вынесены в открытое море. "Ледовый дрейф" позволил бы попасть в такие полярные области, куда проникнуть до этого не удавалось.

"...До своей грендландской экспедиции Нансен не смог привлечь интерес общества к своей цели. Теперь же люди поверили в него, поверили в разумность и пользу задуманного своим земляком. На корабль собирали средства все норвежцы. Лучшие кораблестроители обсуждали, каким должно быть судно для таких условий плавания и строили его из лучших материалов. Вместе с Нансеном отправилась команда, отобранная из сотен вызвавшихся добровольцев строжайшей всенародной комиссией. Поход "Фрама" сплотил всех людей Норвегии общими помыслами, а триумфальное его завершение стало общей гордостью страны, изменило отношение норвежцев к себе, само поведение жителей Норвегии. Пока сохраняется горячая память о этом отважном походе, пока она не затёрлась, норвежцы будут ощущать себя людьми, которые спокойно могут пойти навстречу неизвестности и справиться с ней. Если в последующие годы другие примеры отважных норвежцев поддержат это настроение, оно может стать частью национального характера, неотьемлимой стороной культуры этой северной страны. Если мы будем ставить перед собой столь же грандиозные и достойные цели, то задуманное освоение Северного морского пути принесёт советскому народу не меньшую пользу, чем знаменитое путешествие "Фрама".

Конечно, во многом Шмидт преувеличивал воспитательный эффект добровольного финансирования. Постоянный интерес людей к работам в Арктике такая стратегия освоения, несомненно, создавала — пожертвовав свои средства, люди ощущали непосредственную связь с тем, что делает экспедиция и горячо сочувствовали её успехам и неудачам. Но размах работ требовал привлечения средств, которых не могло быть в распоряжении отдельных людей, а только целых коллективов. Именно развитие идей Шмидта подтолкнуло коллективы крупных предприятий к новым формам организации труда. Перечисление средств, заработанных во время добровольно организованных дополнительных "вахт помощи полярникам" продвинуло дальше рабочий контроль — от регулирования отношений труда и капитала он начал переходить к элементам управления капиталом. Совместное определение целей, на которые должны тратиться прибыли предприятий, вдохновлённое общим, захватывающим всё общество делом стало тем рубежом, с которого общественное самоуправление пошло вширь, раскидываясь на всё большее число занятий в обществе, всё более ставя знак равенства между ответственностью перед обществом и ответственностью за выбранное самим человеком дело, за своё призвание. В целом, освоение СевМорПути стало действительно школой освоения новых социальных методов и новых социальных отношений, дорогу которым открыла Советская власть.

Также оправдались и надежды на появление неожиданных путей технического совершенствования. Новые, доселе не встречавшиеся сложности потребовали неожиданных до того решений и породили новые, многообещающие направления научно-технического развития. Одним из таких неожиданно возникших технических решений стал "холодный свет" и развившаяся на его основе техника тонкослойных электросхем.

Предшествовало появлению "холодного света" ещё одна задача, которую было необходимо решить в рамках общей северной стратегии. Включение Крайнего Севера в транспортно-экономический оборот страны неизбежно привело бы к вовлечению в более широкие экономические отношения с центральными районами страны аборигенных жителей Севера. Без их активной поддержки освоение северных районов могло стать невозможным: кто, кроме уже живущих в тундре людей, согласится остаться там постоянно? А без постоянного населения освоение новых территорий становится временным, лишь до исчерпания наиболее заметных и выгодных ресурсов. По их исчерпании освоенные лишь вахтовым способом, людьми, приезжающими на короткий период времени пространства, забрасываются. Вся громадная работа по освоению Крайнего Севера без постоянного его населения, без его вовлечения в освоение оказывается лишь временной мерой, очередной хищнической затеей по выкачиванию доступных богатств, аналогичной "золотой лихорадке" на Аляске в начале ХХ века. Следовательно, нужно было не просто облегчить положение племён Севера, не просто ограничиться наведением порядка в кооперативной торговле, обеспечивающей несложные запросы к бытовым условиям охотников и оленеводов тундры. Надо было, сохранив самостоятельность жителей Севера, в то же время привлечь их к созданию всей экономической базы Северного пути — строительству и поддержанию посёлков и станций, исследованию минеральных богатств и разработке руд: к созданию самоподдерживающейся, связанной со всей остальной страной и эффективной в разделении труда в масштабах всей страны экономики. Без активного участия самих аборигенов такое было невыполнимо.

Заручиться поддержкой северян, привлечь их к постоянному и инициативному сотрудничеству — тоже было одной из сторон задачи освоения Крайнего Севера. Решение этой задачи должно было предшествовать освоению районов тундры с технической стороны — без подготовки достаточного числа помощников из местного населения масштабы привлечения добровольцев из центральных районов Федерации были бы нереалистичны. Только коренные жители арктических широт могли эффективно выбирать действительно отвечающие эксплуатации в условиях Севера технические решения. Для этого нужно было, чтобы люди кочевых оленных и охотничьих племён стали по своим знаниям, представлениям о мире вровень с остальными народами Земли, но не утратили бы своей привычки, своего умения выживать в Арктике.

За привлечение жителей Севера к предстоящей работе взялась большая группа энтузиастов, обьединённая вокруг Комитета северных народов.

Отправка в северные районы учителей, врачей и исследователей природы Крайнего Севера — после отбора кандидатов и прохождения курса по изучению условий выживания на Севере и обязательного изучения хотя бы одного языка аборигенов — стала первым шагом программы освоения Севера. Как всегда бывает в таких масштабных проектах, уже реализация первого шага создала неожиданные трудности и предоставила неожиданные возможности, потребовав существенно изменить последующие запланированные действия.

Очень много дала переоценка ресурсов и возможностей, находящихся в распоряжении северных народов. Представление о крайней нищете, исключительной убогости жизни северных народов, их отсталости, после того, как молодые энтузиасты испробовали эти условия на себе, поколебались. Как писал один из учителей (и по распостранённой среди волонтёров практике — врач), работавший среди нганасан Таймыра, Ужвартов: "Не следует полагать, что тяжёлые условия жизни Севера могут быть преодолены иначе, как искусным, виртуозным применением всех возможностей, предоставляемых человеку природой. Необходимо изучить и полностью использовать бесценный опыт поколений людей, сумевших не только выжить в условиях тундры, но и создать развивающуюся культуру. Нашей целью должна быть не замена аборигенного образа жизни образцами нашей культуры, а развитие собственных форм жизни народов Севера и если мы сможем, применяя все имеющиеся в нашем распоряжении силы науки, поднять материальную культуру арктических народов до сопоставимого с остальной жизнью человечества уровня — это станет лучшей пропагандой и полным разрешением задачи вовлечения северных племён и населённых ими территорий в общехозяйственный оборот."

Работники Комитета северных народов, изучая весь привычный уклад жизни на Севере, искали способы улучшить, усовершенствать средства жизни и методы выживания северян. Обработка кож и заготовка долго не портящегося мяса, ветеринарное обследование и лечение домашних оленей, строительство зимников и изучение возможностей заготовки кормов — и множество других исследований, которые велись в результате тщательного и внимательного описания быта северных людей для качественного его улучшения.

Одним из таких исследовательских проектов была работа группы студентов из эстонского Института Пастера. В институте в основном продолжались работы по созданию новых медицинских средств и вакцин, во многом основанные на применении активных веществ, извлекаемых из низших растений и грибов. Молодых энтузиастов из лаборатории микологии привлёкла просьба о создании удобных светильников, не требующих большого количества топлива или иных расходных материалов, например электрических батареек. Свечение гнилушек — хемолюминисценция мицелия некоторых видов грибов — могло дать требуемое решение. Для такого освещения не нужно много топлива и производство таких светильников несложно и легко применимо в условиях Севера. Необходимо было только изучить сами дающие свет формы плесени и выделить наиболее перспективные.

Дальнейшие исследования, как всегда, показали, что простота замысла редко совпадает с простотой исполнения. Люминисцирующие грибы оказались достаточно капризны и для выведения штаммов, дающих устойчивое свечение, могли понадобиться десятилетия. Тогда микологи решили попробовать другой путь. Выделить дающее свет вещество из грибницы и сделать светильники из "чистого" светящегося начала. Это тоже оказалось совсем не просто, но молодым исследователям улыбнулась удача.

В одной из множества серий по выделению на сепарационных барабанах составляющих гриба был использован в качестве фиксирующего раствора, из которого велся отбор вещества, не формальдегид, а силикатный гель. Просто буквально не хватило консерванта на бесчисленные серии и ребята рискнули использовать заменитель. Ещё одной удачей было то, что барабаны были слаботочные, и их поэтому не изолировали. Слабые электрические токи не нарушали обычно процесс осаждения вещества на подложку барабана. В результате при одном из опытов с разными скоростями вращения барабанов под тонкой плёночкой покрывшего барабан жидкого стекла еле заметно светилась зелёноватым гнилушечным светом поверхность барабана. Удалось установить, что светящаяся субстанция практически мгновенно разлагается на воздухе, вступая в реакцию с атмосферным кислородом. Все работы с ним надо вести в бескислородной среде. Зато с испусканием света разобраться получилось довольно быстро — вещество фосфорецировало в слабых высокочастотных полях. Причём для каждого из видов вещества — а из разных видов светящейся плесени выделены были различные светящиеся начала — существует своя "резонансная" частота, на которую данное вещество реагирует.

Исследовательские работы затянулись на три года, но в итоге была представлена полупромышленная установка, позволяющая выпускать "экономные светильники". Небольшие прямоугольные металлические листы, сверху покрытые стеклянной глазурью, светились довольно ярким неприятного оттенка светом при подключении источника тока через небольшой высоковольтный резонатор. У конструкции были несомненные плюсы — она была компактнее и проще, чем обычные источники света. На одной батарейке новый светильник работал раз в десять дольше, чем фонарик с лампочкой накаливания. Всё-таки в лампочке накаливания большая часть энергии преобразуется в тепловую, необходимую для нагрева нити светильника до тысяч градусов, а в хемолюмисцирующих светильниках почти вся энергия превращается в свет, за исключением потерь в высоковольтном трансформаторе. Недостатком была всё-таки большая трудоёмкость производства — и главное, раздражающий глаза гнилушечный свет фонариков. Но несмотря на этот недостаток, необходимость в безопасном и экономном источнике света была достаточно велика. Поэтому в начале тридцатых годов в Эстонии первые образцы таких светильников получили широкое распостранение — везде, где нужно было освещение только для ориентировки при желательно малых затратах. Дежурные светильники-ночники и лампы в туннелях и шахтах — вдали от проведения работ. Небольшие уличные светильники и освещение в коридорах кораблей. Освещение автомобилей и небольшие ручные фонарики. Массовое применение новинки было важной причиной для дальнейших исследований "биогенных хемолюминисцирующих источников света". Несколько коллективов, включающих в свой состав специалистов из разных отраслей знания, взялись за совершенствование, развитие и упрощение производства "холодного света".

Одной из важных задач считалось добиться более приемлимого цвета, даваемого светильниками. Пусть не такого, как от ламп накаливания, но хотя бы менее мертвецкого. Опробовались разные способы — от смешивания нескольких видов светящихся составов до нанесения на стекло дополнительных красителей, светящихся под испускаемым хемолюминофором светом и изменяющих суммарный спектр свечения. Наиболее результативным был именно последний вариант — при смешении или внесении добавок в сам светящийся состав он как правило, становился нестабильным и разрушался. Светящиеся краски несколько ухудшали характеристики источника света — яркость падала в полтора-два раза, зато сам свет был более "тёплым" и такие светильники уже были приемлимы для более широкого круга использования.

Другие группы сосредоточились на других направлениях изучения свойств нового открытия. Существует ли предел яркости света, испускаемого такими светильниками, можно ли на их основе создавать столь же мощные источники света, как на приборах накаливания. То есть можно ли сделать "хемо-прожектор"?

Каков предельный размер такого светильника, нельзя ли на его основе делать целые светящиеся поверхности, например, светящиеся стены домов? Может быть, на основе таких источников света можно сделать нечто вроде светящейся краски и вообще избавиться от специальных источников ночного света? Красить ею дома и корабли, автомобили и самолёты. Или её можно будет добавить в ткань, прошитую металлическими нитями — тогда будут светиться, как фонарики, стены палаток и плащи-дождевики, зонтики и женские платья. Новый источник света будил фантазию, появлялись неожиданные предложения по применению его свойств в самых неожиданных отраслях, например в машиностроении. Автомеханики предложили применить хемолюмисцирующие покрытия для постоянного освещения моторов, так как при ремонте машин почти всегда возникают проблемы с освещением внутренностей механизмов. Железнодорожники увлеклись системой "свет-стой". Ровный, не дающий теней свет хемосветильников навёл их на идею автоматической системы торможения перед препятствиями в ночное время. Машинист, несмотря на мощные прожектора, установленные на составе, всё-таки не слишком хорошо видит, что происходит перед поездом, к тому же ночью его внимание всегда слабее. Вместо прожекторного освещения предлагалось покрыть путь светящимся составом и установить на паровозах автомат-фотоэлемент. Если что-то перекрывает свет впереди — значит на путях появилось препятствие, закрывающее светящиеся пути и надо тормозить. К сожалению, срабатывание фотоэлемента надёжно происходило только при очень ярком освещении и небольшой скорости состава. Но сам прибор впоследствии был применён в других технических решениях.

Наибольшие последствия для развития техники имели исследования, ведшиеся с целью получить максимально равномерный и постоянный поток света от хемолюминофоров. Начаты они были по инициативе фотографов, которых не удовлетворяли постоянные слабые мерцания и "волны" свечения первых хемофонариков. Но в лаборатории ЦИС заинтересовались изучением фундаментальных физических свойств и механизмов нового источника света и именно эти фундаментальные работы, начатые по подсказке прикладников, дали наибольший эффект.

Описание механизма свечения дало понимание причин неравномерности светоиспускания. Высоковольные колебания создавали волну на поверхности металла, на которую наносился люминофор. Неравномерность соответствовала градиентам волнового процесса. Стало понятно, что для уменьшения неравномерности надо уменьшить размер источника света. Точечный или приближающийся к точечному хемолюминофор мог давать равномерный свет. Поскольку преимущество хемолюминофорных светильников как раз и состояло в возможности создания достаточно крупных светящихся поверхностей, то такой результат был не воодушевляющим. Сначала экспериментаторы попытались разрешить проблему неравномерности источника света, собирая его из множества малых элементов, но кроме непомерного роста трудоёмкости соединения крошечных пластинок металла (по аналогии такую модель светильника назвали "кольчужной"), возникла трудноразрешимая задача синхронизации множества крошечных высокочастотных контуров для каждой из микролампочек. Когда экспериментаторы обратились к теоретикам с просьбой рассчитать режимы синхронизации, те очень удивились такому нерациональному методу создания массива ячеек и порекомендовали наложить на единое поле сетку электродов, в каждой из ячеек которой будет возникать однообразный ток.

Это решение разом позволило в десятки раз уменьшить трудности с созданием "больших" световых пластин и открыло дорогу к последующему совершенствованию "холодного света". Создание электрохимическим способом "сетки" из металлического листа с весьма малым размером ячеи напрямую следовало из приёмов получения высокопрочных анизотропных листов металла. Нанесение на такую "сетку" хемолюминофора привело к повышению концентрации и увеличению плотности светящегося агента в ячейках и увеличило яркость источника света. Использование отработанных в промышленном масштабе способов "тонкоплёночной" металлургии снизило трудозатраты настолько, что хемолюминисцирующие источники света стали более доступными, чем лампы накаливания. Кроме того, для их производства не нужно было экспортировать дорогой вольфрам. К середине тридцатых годов "холодный свет" начал массово применяться в Эстонии и в меньших масштабах — в Советской Федерации.

В 1932 году "холодный свет" получил новое, неожиданное применение. Радиолаборатория ЦИС была на тот период основным разработчиком визоров. Весьма сложной и дорогой частью аппарата оставалась вакуумно-катодная лампа, на люминисцирующей под потоком электронов поверхности которой получали изображение, соответствующее отражению радиолуча. От газоразрядных "световых столов", бывших на ранних прототипах, пришлось отказаться из-за чрезвычайной расплывчатости изображения и быстрого выхода оборудования из строя при малейших колебаниях. Катодная трубка тоже была хрупка и капризна, но всё же лучше и надёжнее. Параллельно лаборатория участвовала и в других работах радиотехнической или с ними связанной направленности. Высокочастотные индукторы "холодного света" во многом повторяли высокочастотные контуры визоров, поэтому сотрудники лаборатории давали консультации и участвали в расчётах наиболее экономичной конфигурации таких контуров. Когда рассматривали один из первых удачных образцов "большого света" с мелкоячеистой структурой, одного из сотрудников Радиолаборатории вдруг осенило. Он всё пытался вспомнить, что же ему напоминает свечение хемолюминофора. Ну конечно же, первые газосветные столы! Ведь как и там, свечение в отдельных местах хемолюминофора зависит от наличия высокочастотных колебаний в нём, а значит, управляя напряжением на листе путём регулирования напряжения в отдельных местах сети, мы получим на нём изображение.

Предположение успешно подтвердилось. Благодаря тому, что уже были созданы хемолюминофоры с шагом ячеи в 0,5 мм, удалось получить на редкость качественное — по сравнению с катодной лампой — и устойчивое изображение. Поскольку в таком устройстве не было гибких частей, хемоэкран практически не реагировал на колебания и толчки и был идеальной кандидатурой для больших — размером двадцать сантиметров на пятнадцать! — экранов корабельных и воздушных визоров. Применение хемоэкранов позволило существенно уменьшить вес радиовизорного оборудования и улучшить его характеристики — дальность и отчётливость. Любопытно, но из-за аналогии со "световыми столами" первые хемоэкраны тоже устанавливали горизонтально — в отличие от закрепляемых вертикально вакуумных трубок. Только к началу 40-х годов вернулись к установке светоэкранов на стенах радиорубки. Применение "холодного света" в качестве элемента радиотехнической схемы стало началом массового применения в радиотехнике электрохимических "тонких плёнок". В начале 40-х годов по аналогии с экранами были созданы первые простейшие радиосхемы.

Ещё к двум путям передовых изысканий общее внимание вызвала одна художественная книга. В 1922 году в журнале Федерации молодых коммунистов "Красная Новь" начал публиковаться роман "Закат Марса". Он удивительно точно попал в тон умственному настроению эпохи: восторженные и критические отзывы были многочисленны. Сначала автор собирался для предлагавшегося ему отдельного издания только немного переработать произведение. Сократить технические длинноты и излишние чувственные рассуждения.

Позже он рассказывал: "Десятки пришедших энтузиастов, делегации от заводских комитетов, пачки проектов, улучшающих мой умозрительный технический замысел и кипа заявлений с просьбой зачислить в экипаж небесного судна — всё это исподволь влияло на моё собственное восприятие книги. Всё больше я склонялся к тому, что так буднично и незаметно, как мне сначала представлялось, не могли покинуть Землю её посланцы. Индивидуальное действие при том интересе, который общество обратило на идею полёта к Марсу выглядело чуть ли не трусостью, каким-то бегством украдкой."

Начав правку рукописи, Алексей Толстой к конечном счёте полностью переработал весь текст, существенно изменив характеры главных персонажей и всё настроение книги. В новой редакции, вышедшей в 1924 году, она называлась — "Аэлита". Особенно большие изменения были связаны с фигурой Гусева: в первоначальном варианте представлявшем из себя классического "спутника барина", "человека из народа", вводимого в текст ради колорита и жанровых сценок — приём, знакомый романистам со времён Филеаса Фогга и Паспарту.

"Чем больше я знакомился с действительным положением вещей в фабричной среде — писал потом Толстой, — чем больше я видел глубоких произошедших изменений, перевернувших сознание рабочей массы — тем более бледнел созданный моим воображением лубочный образ ловкача-работяги, тем более его заслоняла берущаяся откуда-то сама собой глыба человеческой воли, всё более властно выходящая на первый план. Я слушал истории, которые рассказывали мне рабочие о времени интервенции, о последних годах и планах их власти и всё яснее мне становилось то особое чувство вселенской ответственности, которое теперь было огненным клеймом, пылающей пятиконечной звездой выжжено в их душах, особым, ясным отблеском видимым в их глазах. Подметив этот отблеск, я с трудом избавился от искушения столкнуть взглядами Гусева и Тускуба. В достоверном описании событий романа такому столкновению места не находилось, но я долго ещё как наяву видел эту сцену — каменно-неподвижную фигуру диктатора Марса, побелевшие тяжелые кисти рук Гусева, впившиеся в холодный камень столешницы, натянутой струной дрожащее молчание — и миг идёт за мигом, замершие противники не шевелятся — но вот на лице Тускуба появляется испарина, она постепенно собирается всё большими каплями, бороздками чертящями его сжатое в напряжении лицо. Одна капля за другой — взгляд Тускуба дернулся, выражение каменной уверенности дрогнуло, и вот он пятится, закрывая лицо широким рукавом, пятится, не в силах отвести взгляда от тяжело дышащего великана, всё так же неотступно глядящего ему в глаза."

Почти не тронутой осталась легенда о земной прародине человечества Марса. Писатель лишь постарался в наибольшей степени усилить её сказочное звучание. Поразительную жизненность созданной им легенде придавала описанная в ней смена эпох и владычествующих ими рас — идея, шедшая вразрез принятой в романистике того времени "особой роли белой расы", но звучащая как откровение в пронизанной идеями всечеловеческого братства Федерации.

Атлантида, нарисованная Толстым, представала сокровищницей всего человечества, всех народов, живших некогда на Земле. Обретение утраченного наследства бесчисленных поколений людей и соединение всех ветвей человечества воедино силой вдохновлённого любовью труда — такой глубокий смысл обрела переосмысленная автором история. "Почти против своего желания, — писал Толстой, — одной силой вдохновения, согретой жаждой истины и справедливости, которой бескорыстно делились со мной увлечённые моим произведением люди, я воплотил их неопределённые стремления в явь. Всё лучшее, всё самое заветное, о чём только могли мечтать люди, мне пришлось, отбросив собственный эгоизм и внушенные воспитавшим меня обществом предубеждения, собрать воедино, придать ему живой облик и дать ей имя. Так родилась Аэлита."

В том же 1924 году, когда вышла книжная версия "Аэлиты", по инициативе молодёжных организаций была открыта подписка на создание кинематографической её версии. Толстой взялся бесплатно переработать сюжет романа в киносценарий, но в итоге сценарий разрабатывала целая группа авторов. Огромные усилия были вложены в придание максимальной достоверности фантастическим сценам в фильме. Сотни добровольцев снимались в массовых эпизодах, выполняли технические работы, тысячи энтузиастов создавали декорации, различные приспособления и фотоприёмы, позволявшие создать невероятные панорамы безвоздушного пространства за бортом космического аппарата, пейзажи Атлантиды и пустынных равнин Марса. Из-за многочисленных доделок отдельных сцен выпуск фильма откладывался неоднократно. На экраны он вышел в 1927 году и тогда же был переведён на несколько иностранных языков.

Воедино сплетя историю двух миров, Толстой также воедино сплёл и две мечты — полёт на Марс и поиск Атлантиды. Роман-сказка дал толчок масштабным усилиям по созданию глубоководных аппаратов и ракетных систем.

"Земля обречённых". Такое название носила ещё одна книга, ставшая частью переворота в умственных настроениях эпохи. В 1938 году Герберт Уэллс второй раз приезжает в Федерацию. Его поездка была вызвана в основном политическими соображениями. Фабианское общество — своеобразный английский клуб левых интеллектуалов, "мозговой центр" английских лейбористов, выступал против политики сближения Британии и нацистской Германии. Уэллс был одним из самых известных представителей фабианцев, даже имея некоторые разногласия с остальными членами этого общества. Обострение отношений с Советской Федерацией, участие английского флота в попытках установить блокаду испанского побережья сопровождалось широкой антисоветской кампанией в газетах. Выходило немало книг, посвящённых "проблеме России", рисующих советскую действительность в гротескных образах. Отношение английского общества, под влиянием исключительно враждебной к Советам пропаганды клонилось к соглашению с "антибольшевистским бастионом Европы" — гитлеровским режимом.

Уэллс собирался бросить тяжесть своего авторитета на другую чашу весов. Своими репортажами и очерками из Петрограда и Москвы, которые было бы невозможно замолчать, как выступления других, менее известных публицистов, он намеревался дискредитировать всю линию антисоветской агитации, выставить её вдохновителей откровенными лжецами и провокаторами, подорвать политические позиции "соглашателей".

До этого Уэллс уже побывал один раз в послереволюционной России, но при всём сочувствии к идеям социализма, остался недоволен русскими революционерами. "Это болтуны, вроде наших тред-юнионистов" — было записано в его личном дневнике, — "ради всеобщего воодушевления применяющие химерические прожекты. Они (такие проекты) зажигают массы энтузиазмом, но в реальности абсолютно невозможны". Кроме того, Уэллс имел личные основания для неприятия советского режима. По просьбе советского ЦентроПолитГрафа, организовавшего переиздание его книг в Советской России, Уэллс встретился с читателями. В отличие от встреч с публикой в Англии, других западных странах, советская молодёжь не преисполнилась перед ним благоговения. Вместо обычной очереди за автографами Уэллса подвергли беспощадной критике, причём к особому потрясению писателя — на языке оригинала. "С этими людьми невозможно разговаривать, они всё принимают всерьёз" — жаловался потом Уэллс.

Несмотря на сдержанно-доброжелательный тон своих статей, присланных из Федерации, Уэллс уезжал из страны победившего пролетариата недовольным и ещё более убеждённым в правоте своих политических убеждений — не революционный путь станет дорогой в новое общество, а реформы под руководством лучшей части просвещённого класса. В значительной мере это своё мнение он высказал в вышедшей в 1926 году книге "Россия во мгле". Несмотря на мрачное название, Уэллс отнюдь не нападал на советские преобразования с оголтелой критикой. Но в своих оценках он подчёркивал изолированность России в мире и неизбежность провала всех начинаний русских революционеров, обречённых на трагический финал, на тёмное будущее.

Новое произведение Уэллса как будто бы продолжало, если судить по названию, прежнюю линию автора в оценке советского общества. Весьма многие в Англии сочли, что маститый романист под влиянием личных впечатлений изменил своё мнение о России и перешёл в стан её противников. Это обусловило скандальный ажиотаж вокруг нового издания. Но прочитавшие книгу получали от неё не только всю противоречивую гамму эмоций, пережитую автором в его путешествии в страну Советов, также и полное и беспристрастное описание жизни людей, чрезвычайно далёкое от навязываемой антисоветской пропаганды картины. Вместе с тем основным лейтмотивом романа была громадная разница, практическая несовместимость жизненных укладов — традиционного, привычного для среднего британца и нового, сложившегося в далёкой стране, раскинувшейся в северных широтах Евразии.

Уэллс назвал чувство, которое, по его мнению, доминировало в сознании советских людей, обречённостью. "Отсутствием всякой надежды".

Уэллс писал: — "Это особое настроение затрагивает неощутимо каждого, кто приближается к Петрограду. Как и "американская мечта", воодушевляющая любого, стремящегося в Соединённые Штаты, это настроение имеет выразительное воплощение, зримый облик громадного масштаба. Каждого, входящего в Нью-Йоркский порт, встречает Статуя Свободы, освещающая своим светом все затаённые мечты в душах стремящихся с Новый Свет иммигрантов. Всякий, кто приближается к Петрограду со стороны моря, встречается взглядом с Тремя.

Русский архитектор (так в тексте) Мухина дополнила свой потрясший Парижскую выставку образ России ещё одной фигурой. Кроме Рабочего и Колхозницы, простирающих к зрителю символы непрекращающегося человеческого труда — молот и серп — на стрелке Васильевского острова, за их спинами замер в полушаге Учёный — поднимающий над скрещенными символами пролетариата знак общечеловеческого единства — земной шар с пылающей над ним красной звездой маяка. В таком виде композиция обрела несокрушимую монументальность, дополнившую порыв в будущее твёрдой уверенностью в правоте своего знания. Но хотя вся композиция нацелена на грядущее, в ней ничего нет от обещания, от надежды, от радости встречи со светлым "завтра". Трое не обещают ничего, они проламываются сквозь время, сквозь любое препятствие на предначертанном им пути. В них нет ничего возвышенного, сакрального, что мы привыкли встречать в других памятниках — ничего, что отделяет изображённого от всех остальных, кто смотрит на памятник."

" Неприятно даёт всё время себя знать, — пишет Уэллс — постоянно ощущаемое чувство, с которым юное поколение России обращается к чужаку. Я сказал сопровождавшей меня молодой элите, что удивлён их высокомерным отношением. В который раз я смог их удивить. В который раз они удивили меня. Сбившись вместе и поспорив между собой — со мной они не спорили никогда! — меня поблагодарили. Когда я удивился — за что они меня благодарят, паренёк, бывший в кампании гидов чем-то вроде "голоса группы", ответил:

— Наконец нам стало понятно, почему никак не удавалось отнестись к Вашим словам всерьёз.

О нет, я вовсе не шутил! Действительно, ко мне были приставлены юные члены советской элиты. Элиты? В стране, провозгласившей равенство всеобщей целью, а справедливость — величайшим благом? Жизнь любит преподносить парадоксы, в прочитанном (т.е. переведённом) мне по моей просьбе школьном учебнике от старых идеалов 89-го года (год начала Великой Французской революции) не оставлено его авторами камня на камне. (Далее цитируется советский учебник социологии для 6-ых классов, редакция 1932 года.)

"...Социальная справедливость всегда обьясняется глубинным человеческим чувством, исходит, как кажется, из самой человеческой сути. Но должны ли мы соглашаться с видимостью, а не проникать в сущность явления? Не должен ли естествоиспытатель человеческого общества задать себе вопрос — а справедлива ли социальная справедливость? Можно ли навязывать равенство людям, различным по своей природе, опираясь лишь на своё чувство, а не на реальность, которая порождает это чувство? Нет ли в таком навязывании всем одинакового ощущения, единого отношения к самим себе пренебрежения к самому человеку? Нет ли в провозглашении социальной справедливости универсальной ценностью, ценностью самой по себе — несправедливости?

Люди от рождения неравны. Сама биологическая природа человека пестует различность, никогда не давая нам забыть, мужчина ли ты или женщина. С возрастом, с увеличением числа знакомых нам людей, растёт и количество различий между нами. В конечном итоге, наивысшая ценность человека — его индивидуальность — есть наивысшее выражение этого несходства людей между собой. Но следует ли из этой аксиомы утверждение апологетов западного мира, что одним людям дано от природы больше, чем другим? Подтверждается ли историей претензия основателей теории индивидуальной предприимчивости на отражение истинных причин развития человеческого общества? Есть ли основания выделять элиту общества как необходимое звено между настоящим и будущим — или существуют и другие обьяснения человеческого прогресса?

Первым вопросом, который задаст исследователь поборнику элитаризма, будет вопрос о закономерностях исторической смены элит. Когда же либерал ответит, что смена элит обьясняется сменой исторических вызовов, останется лишь спросить — откуда берутся эти вызовы? Что их формирует, если элита не причастна к их появлению и сама подчинена вызовам, как их следствие? Смотря вглубь истории человеческого общества, мы видим не только различие между людьми, не только выделение из общества его обособлённой части — высших классов, но и природу порождающих высшие классы сил, единство людей — как необходимое чувство и определяющая причина развития человечества.

...Идя от единого — от постоянно повторяющегося, длящегося на протяжении всей жизни человека уклада его будничных забот, от экономики человеческого бытия — мы поднимаемся в ходе изучения социума ко всё более и более объединяющим человеческое общество представлениям. Ко всё более и более уникальным проявлениям человеческого разума, вершиной понимания которого становится социальная психология — изучение мотивов и последствий человеческого поведения в коллективе. Только с позиции социальной психологии, равно берущей как обьект исследования и мотивацию справедливости, и чувство личной исключительности, можно понять противопоставление элитарных и эгалитарных идей как отражение в сознании человека общественного конфликта, как противостояние в сознании каждого индивидуума будущего — прошлому."

Далее Уэллс иронизирует по поводу склонности всех мессианских учений, по примеру Христианской армии, подтверждать свою правоту "рассказом о падении человеческой нравственности от времён праотца Адама до нынешних нечестивых дней." Надо полагать, автора "Острова доктора Моро" настолько разозлили намёки советских социологов на условность человеческой морали, что дальнейший текст он либо не стал слушать, либо не принял совершенно. Между тем, определённые здравые мысли о природе социальных эмоций в этом издании содержались. Возможно, следует привести текст учебника непосредственно, чтобы показать неоправданную чрезмерность отторжения Уэллсом идей рассердившего английского фантаста школьного талмуда.

"Справедливость, как и любое другое сложное человеческое чувство, не дано человеку от рождения. Вместе с другими сложными эмоциональными реакциями, она развивается на базе основных человеческих эмоций в ходе приспособления к жизни в особой среде обитания — человеческом социуме, находящемся на определённом этапе своего развития.

Изначально в человеческой жизни не было никакого представления о справедливости. В первобытном коллективе, где все зависят от всех, нет никакого выделения отдельного человека из самого рода. А значит, не бывает неравенства положений и заслуг. Все действуют заодно, всех спаивает воедино самые простые, телесные реакции близости. В такой близости не существует разногласий, и самое страшное для человека, удерживающее его от любого чрезмерно бурного, особенного выражения чувств — это оказаться вне единства, быть отторгнутым от тёплого слияния раннего коллектива. Внутри же группы всё принимается, нет ничего, что не будет одобрено.

Эту первоначальную фазу человеческой истории часто преподносят как рай, как истинное состояние бытия. В современном религиозном сознании обычно именно так выглядит посмертное блаженство. Абсолютизируя и превознося положительные стороны дикого состояния, забывают о его тёмных, ужасных проявлениях.

Ведь для такого дикаря любой пришелец извне никак не ощущается подобным ему, он чужак, нечто вроде забавной зверушки, с которой можно поиграть, если есть настроение. Можно поделится с чужим едой. А если станет голодно — то и съесть, не испытав никаких враждебных эмоций, как не испытываем мы вражды к отложенному на дальнюю полку лакомству. В глазах первобытного жителя другой не человек — а следовательно нет ничего, что было бы непростительно по отношению к чужаку, и само слово справедливость ещё не существует в этом времени.

Постепенное складывание устойчивых межобщинных связей, развивающийся обмен необходимым для улучшения жизни каждой общины инвентарём, продуктами питания или ещё редкими в повседневной жизни, а потому особо её красящими и ценными украшениями — создаёт необходимость определённых правил вне своего рода. Более того, род перестаёт быть единственным проявлением реальности, становясь лишь самой важной, центральной его частью — но вокруг уже существует мир, всё более расплывающийся в очертаниях по мере удаления от родового гнезда, но наполненный необычным и странным, и всё-таки полезным, толкающим человека в дальние — за пределы его родных земель — странствия. Появляется впервые любознательность, развиваясь из первоживотного любопытства в сложное чувство неудовлетворённости, азарта и развитого охотой внимания и терпенья.

А вместе с расширением круга чувств приходит и первая попытка осознать существование "другого", не из твоего рода, человека. Он по-прежнему не воспринимается как нечто равное тебе, как такой же, как ты, думающий и чувствующий — нет, это по-прежнему порождение внешнего мира, но теперь это волнует, беспокоит, заставляет тянуться к неизвестному и одновременно бояться его. Чужак закономерно становится носителем всех уже присущих человеку иррациональных страхов, он обязательно представляет собой какую-либо из сторон внешнего мира, возможно, доброжелательную, а возможно, и враждебную. Эту силу надо умиротворить, избегнуть её негативного внимания к роду, не допустить вторжения в устоявшийся "правильный" уклад жизни. Из этого первоначального опыта знакомства человеческих коллективов берёт своё начало прочно устоявшееся во всех концах земли правило обязательного гостеприимства. Всегда окрашенное сакральным оттенком самозащиты от недобрых потусторонних сил, вместе с чужаком присаживающихся к твоему столу и зорко следящих за выполнением обряда приёма гостей. Но приняв у себя чужака, и, в свою очередь, отправляясь к чужим, человек теперь ожидает, что умилостивлённые "иные" силы так же будут хранить и его за границами родового круга земель. Через обращение к духам человек впервые пробует обратиться к другому человеку и устанавливает через посредство духов правила обращения с чужим. Исполнение правильного обращения с "чужим" заложено в самом слове "справедливость" — действие с чувством правильного.

Дальнейшее постоянство жизни поблизости соседей, ведущих пока ещё сообща единое — но уже расчленнённое по ремеслу хозяйство складывает устойчивое правило взаимодействия разных по занятиям людей. Наивысшее выражение такой соседской общины мы видим в индийской деревне, где общинный кузнец куёт всё необходимое для жителей деревни, общинный ткач делает на заказ особо тонкие полотна (простое полотно для повседневных нужд выделывается в каждой семье), есть свой кожевенник, деревенский знахарь, свой жрец, даже своя семья опорожнителей отхожих мест — и все сообща пользуются общинными закромами, получая необходимое. Это отнюдь не коммунизм, потому что нет ни следа равенства в отношениях, и различный достаток семей в порядке вещей, но взаимное обеспечение ещё стоит выше обмена, даже пусть и в самой примитивной форме — товара на товар. В такой простой форме нормирования отношений внутри коллектива складывается самая простая из возможных форм справедливости — справедливость традиции, привычного, неизменно повторяющегося.

Такая справедливость делает неотъемлимой чертой быта воспроизведение и сохранение суеверий и варварских обычаев, заложенных в древности и сохраняющихся неизменными, пока продолжает неизменным оставаться сам общинный уклад. Достаточно напомнить традицию японского села оставлять на голодную смерь неспособных больше работать стариков, ещё недавно встречавшуюся и в других странах Юго-Восточной Азии.

Индия с её издревле сохранившимся кастовым укладом сохранила ещё больше таких архаичных пережитков. Ещё существует в сёлах Западной Бенгалии особая каста людей, которых выращивали на убой. Привычная практика человеческих жертвоприношений, малоотделимая от раннего земледелия, сложилась в постоянно присутствующую в общине группу людей, предназначенных для этого обряда. Стоит ли удивляться, что наследственная обязанность идти под нож закрепилась в стране с такими традициями семейственности?

Но что самое интересное для любого исследователя общества — все эти ритуалы и привычки воспринимаются как правильное и необходимое. Английский этнограф, обследовавший людей из касты "жертв", отмечал, что их предназначение самим жертвам не кажется несправедливым, наоборот, они считают, что только принеся себя в жертву, смогут расплатиться с жителями деревни за их заботу о себе. Так же упорно сохраняется и приверженность индийских женщин к совершению самоубийственных самосожжений-"сати" при погребении их мужей. Тем более стоит ли удивляться тому, как в Китае прославляется доблесть дочерей, посвятивших свою жизнь уходу за могилой отца!

Мы видим, что чувство справедливости уже появилось, оно уже необходимое составляющее в отношениях между людьми, но сами отношения ещё случайны, ещё разрозненны, ещё не приняли всеобщую форму и в каждом отдельном случае подчиняются своим отдельным правилам. При таком разнообразии правил отношений между людьми единственным мерилом оставалась устоявшаяся норма, то есть обычай. Поэтому для всей эпохи складывания поземельной соседской общины обычай был самым верным определением правильных отношений между людьми. Так рассуждали общественные авторитеты средневековья, нападая со всем возмущением на "возмутительные нарушения обычаев, приводящих к потрясению самой основы человеческой справедливости... дикую распущенность, не знающую заветов предков."

Но само складывание постоянных отношений обмена с устойчивыми поселениями распостраняло норму привычных событий за пределы традиции и вело к отделению самой традиции от человека, к отделению владения — от собственника, к отделению товара — от производителя. Устойчивый, постоянный ритм жизни мало-помалу увеличивал масштабы обмена, заменяя раздел между членами общины "по старшинству", "по происхождению" на продажу товара на товар, на превращение в обычное дело ярмарки, на складывание устойчивого рынка.

Устойчивый торговый обмен создавал свою традицию. Свой наиболее постоянный вариант расчёта между приходящими на рынок людьми, всегда срабатывающий. Во всех достаточно обширных анклавах товарного роста возникает свой вариант устойчивого товара, неизменно находящего сбыт. В разных районах мира деньгами становились как самые необходимые, так и применяемые лишь для украшения предметы. Медные кольца и раковины каури, циновки-одежда и бруски соли, бобы какао, гигантские каменные диски, нефрит и золото — далеко не полный список выборов, совершавшихся на заре истории человечества "эквивалента всех товаров". Но стоило появиться такому эквиваленту, как он, благодаря своему удобству, многократно ускорял товарный обмен, создавая в противовес традиции новую категорию межчеловеческого общения — пользу. Следующий этап становления общественных отношений и мерила их развитости — чувства справедливости связан с этим новым отношением между людьми — быть полезным.

Чувство полезности изначально соотносилось с вещами, с используемыми человеком предметами. С уменьшением влияния близкородственных отношений, с увеличением доли в человеческих отношениях рыночного общения на представлении о пользе начали строиться оценки людьми друг друга. С вопроса: — полезен или нет мне товар, предлагаемый этим человеком — совершился переход к оценке — полезно или нет мне знакомство с этим человеком.

Чувство пользы как мерило человеческих отношений радикально изменило саму суть человеческой психики. Появилось чувство собственной значимости, обусловившее становление индивидуальной психики. Появляется представление о "смысле жизни" как идеального способа достичь наивысшего и неизменного самоутверждения, появляется некая "осмысленность", то есть нацеленность жизни человека. Становится естественным представление о изменении своего "внутреннего мира", того "я", который доселе был лишь случайным моментом "мы", а теперь выделился и стал отдельной вселенной.

Образ изменяющегося "я", причём измененяющегося целенаправленно — это завершённое понятие саморазвития. Отныне человек не неизменная и внутренне неделимая сущность, а нечто преобразуемое, меняющееся. То, что первоначально изменение человеческой сути мыслится именно в сторону умозрительного "улучшения" совершенно неосознанно, из всегда существующих негативных эмоций в произвольный момент отражает "лучше" в "хуже". То есть создаёт картину падения меняющегося "я", столь же умозрительную, но в той же мере реальную, как и представляемый личностный рост. Абсолютизируя эти образы, человеческое сознание создаёт полярную концепцию Добра и Зла.

Изначально мерками добра и зла оценивали окружающих. Насколько совпадают/не совпадают их действия с желаниями оценивающего. Но теперь человек научился уважать сам себя. И отныне зло и добро стали неотъемлимы от его самооценки и потому пронизывают все грани жизни человека, создавая стержень, на котором начинает вращаться возникающая вселенная его души — особого, уникального неповторимого состояния психики, в котором весь существующий мир не только фиксируется, но и оценивается. Приобретает новые, изначально самому миру не присущие свойства. Создавая нечто — пусть пока лишь внутри себя — что до него не существовало, человек обретает душу и вступает на путь творца.

Появление в человеческом мышлении универсальных категорий отражает развитие отношений обмена внутри человеческих сообществ и выделение на основе обмена более и менее важных действий и событий. Ранее любое действие, любая человеческая активность была равноценной. Поэтому ничего не было странного в том, что люди легко переходили от одного занятия к другому, если уменьшалась мотивация ими заниматься. Зачем продолжать строить жилище, если дождь-непогода кончились и можно пойти купаться? А когда вновь начнут собираться тучи, можно будет вернуться к строительству. Так ранее чувствовали люди — и по сей день схожий этап развития можно наблюдать у детей в процессе их социализации. Но появление иерархии обмена и отражающей её особой меры человеческого сознания — добра и зла — привело к появлению иерархии отношений. Некоторые действия — и следовательно, совершающие их люди — стали более значимы, чем другие действия, события и люди.

Так в человеческом сознании закладываются предпосылки для восприятия формирующегося функционального разделения общества. И выражаются эти предпосылки в появлении идеальных, наивысших образов такой иерархии — наивысшего, полного добра, обычно в сознании совпадающим с наиболее ценимыми свойствами личности других людей, но доведёнными, возвышенными до Абсолюта. Поскольку у разных народов по разному происходит выделение людей, которые в дальнейшем постоянно организуют общий труд, то и атрибуты высшего божества оказываются весьма различны.

Например, у жителей равнинных областей Юго-Восточной Азии организация коллективного труда строилась вокруг исполнения совместных ритуалов, служивших упорядочивающим началом в создании большими массами людей важнейших гидротехнических сооружений. Поэтому высшее божество Китая — это доведённый до Абсолюта надзиратель за работами, выразитель абсолютного, доведённого до абсурда Порядка, сверх-аккуратность и сверх-точность.

У жителей Скандинавии роль общественного организатора выпала на долю тех людей, которые руководили строительством больших кораблей, необходимых для лова рыбы и дальних походов в океане. Поэтому высшее божество скандинавов — Отец Дружин, водитель множества великих героев, в изобилии снабжённый характеристиками такого склада характера — непреклонность, щедрость, мстительность.

...Польза как отношение к человеку несёт в себе ту же двойственность, которую несёт в себе порождающий её обмен. С одной стороны, польза — это то, что полезно для меня. Противоположную сторону пользы составляет то, что полезно для всех. Полезно для меня и полезно для всех никогда не совпадают в действии, в действительности, потому что порождаются именно различием функций, которые противополагаются в обмене. Как с появлением денег навсегда разделяется функция покупателя и продавца, так с появлением отражающих это разделение общественных классов — пролетариата и буржуазии — навсегда в сознании, в человеческой душе разделяется польза для себя и для других, альтруизм и эгоизм. И точно также, как разделение общественных функций, существование классов выражает их необходимую взаимосвязь, так и альтруизм и эгоизм связаны неразрывно. Филосифия элитарности взывает к всеобщему человеческому свойству, к присущему каждому человеку желанию самореализации. Поборники всеобщего равенства с пеной у рта доказывают, что наличие элиты общества губит исключительные, уникальные человеческие личности, препятствует развитию талантов. Получается, что всеобщее равенство нужно, чтобы беспрепятственно могла существовать особенная часть человеческого общества, его "истинная элита". А элита, соответсвенно, нужна, чтобы каждый человек мог быть равен любому другому в способности быть самим собой. Взаимоопровергая себя, элитарные и эгалитарные представления показывают нам, что основанная на пользе справедливость всегда представляет собой меру исключительного во всеобщем.

Справедливость в разделённом обществе никогда не оказывается всеобщим моментом. Всегда нечто, справедливое для одних, будет несправедливо для других и в обеих случаях оценка будет искренней и честной. Тогда как же возможна борьба за социальную справедливость, за лучшее для всех людей, если напротив, такая борьба всегда будет лишь умножать несправедливость?

Наивысшая ступень разделения общества создаёт наивысшую способность человека выделять в своём сознании себя как часть мира. С этого момента человеческое сознание обретает свою цельность, подобную нерасчленённости первобытного бытия. Но в отличии от полного растворения первобытного человека в мире новое сознание человека — это сознание равнозначности существования собственного сознания всему сущему, взаимоопределённости личного образа и образа мира. Достигая этого уровня самоосознания человек становится способен применить в действительности, в данной ему жизни в обществе возможность избавиться от разделённости общественного бытия.

Появление философии, обеспечивающей возникновение такого уровня отражения мира каждым человеком есть потому необходимое условие окончательного изменения мира, в котором живёт каждый человек. Именно это имелось в виду революционными демократами прошлого века — Энгельсом и Марксом, когда они говорили: "Прежде философия обьясняла мир. Задача же философии состоит в том, чтобы его изменить." Именно это считали своей главной задачей революционные демократы царской России, создавая свою "гуманистическую этику", из которой выросла позже социологическая сторона наиболее совершенного на настоящий момент философского учения, наследника европейского гуманизма и его высшего развития — коммунизма.

Выделив себя из общества как исключительное, развивающееся, зависящее от окружающих состояние человек ищет и находит меру, которой определяет допустимые для себя границы зависимости от внешнего мира, от постороннего мнения. Такой мерой становится доверие. Доверие оценивает самого человека — насколько я сам себе доверяю? Доверие оценивает поведение окружающих — действительно ли я доверяю их суждениям? Их действиям, и, что самое важное теперь, когда внутренняя сущность человека, его внутренний мир стал несопоставимо важнее его внешности, сиюмитнутности — насколько я доверяю мотивам действий других людей? Теперь справедливым решением всегда становится такое решение, которому ты доверяешь.

Становление доверия как наивысшей меры отношений создаёт новое, действенное, а не абстрактное разграничение Добра и Зла, новый полюс человеческой морали. Справедливость теперь в действительности преодолевает границу индивидуального различия, барьер уникальности оценок и становится всеобщей, социальной. Действие, порождающее доверие, укрепляющее доверие между людьми — оценивается как действительное добро. Действие, ведущее к нарушению доверия, к разрушению основанных на доверии отношений — есть безусловное зло. Обретя под ногами строгое определение морали как результата научного, внешнего представления о закономерностях развития общества и человеческой мысли, человек обретает непоколебимое основание для своих суждений и поступков, для оценки своего развития, для своей души. Коммунизм даёт наивысшую в череде созданных человечеством образов идеалов картину бесконечного роста человеческого духа и самой безграничностью её открывает дорогу к ещё малопредставимым состояниям разума, когда биологическая природа социума будет окончательно преодолена. Впереди у людей бесконечность познания беспредельного мира и бессмертие познающего мир индивидуума — бесконечно разнообразного и неограниченно могущественного. Человек станет вровень со звёздами!"

* * *

Одним из примеров "перекрёстного освоения" всего комплекса знаний, накопленных человечеством, была деятельность Института новых биологических материалов. Сотрудничество технических и биологических наук сделало возможным появление невероятных в своей эффективности лекарств и необычайных по своим свойствам конструкционных материалов. Группа энтузиастов, вдохновлённая этими примерами, попыталась продолжить поиск на стыке биологических и технических наук. Исследования велись в двух направлениях. С одной стороны, специалисты технических наук описывали имеющиеся у них трудности в конструировании, а эксперты-биологи пытались подобрать эквивалент искомого технического решения в животном мире. Одновременно сами биологи вели опыты по изучению глубинных свойств живых организмов, но с применением широкого набора технических средств измерения и фиксации, которые создавали под потребности биологов технические специалисты. Именно изучение малоизвестных свойств живых организмов привело в начале 30-х исследователей института к крупному и неожиданному успеху.

Одна из групп долгое время занималась вопросами защиты от инсектоидов. Кроме защиты от кровососущих и паразитов, в её поле зрения попали и вопросы защиты строений от повреждающих их насекомых. От термитов. Борьба с термитами оказалась чрезвычайно тяжёлой даже с применением химических средств. Пассивная оборона — пропитка деревянных частей конструкции — была малоэффективна. Термиты умудрялись пробуривать ядовитый слой и выгрызать внутренние части дерева, не затронутые ядом. Активные методы борьбы также были сложны. Хотя обнаружить термитник не слишком сложно — постройки термитов достаточно заметны на местности — уничтожение их трудоёмкий процесс. Всё дело в невероятной прочности их стен, не поддающихся простому инструменту. Только высокопрочные закалённые стали могут сокрушать эти невзрачные с виду глиняные купола. Намучившись с долбёжкой неподатливых термитников, учёные попытались выяснить — какое вещество в составе изготавливаемой термитами глиняной смеси даёт такую прочность? Нельзя ли подобрать какой-нибудь растворитель, который будет размягчать глину термитников? Тогда их даже не придётся дополнительно механически разрушать — под собственным весом потерявшая прочность постройка сама завалит своих обитателей. В лабораториях института попробовали сделать качественный анализ обломков термитного купола, разделив вещество на фракционирующих барабанах.

Без привлечения к исследованиям учёных, хорошо знающих вопросы биологии насекомых, понять природу сложнейших комплексов, выделяемых на барабанах, не удалось бы.

Благодаря тому, что энтомологи примерно представляли себе, что может содержаться в выделяемых термитами секретах и прдуктах метаболизма, необычные вещества смогли расшифровать. Оказалось, что "глина" термитника — своеобразный природный железобетон, в котором роль арматуры выполняют целлюлозные волокна, оставшиеся от переваренной термитами древесины. Волокна целлюлозы образовали обьёмную решётку, спаянную в местах пересечения отдельных волокон особыми катализаторами-ферментами.

Расшифровка этих катализаторов позволила существенно поднять механическую прочность изготавливаемого "смешанным" методом "стеклопласта" — основного конструкционного материала советского авиапрома. Теперь, кроме механического соединения, длинные волокна целлюлозы в "стеклопласте" соединялись между собой в единую плотную решётку прохождением барабана-вытягивателя через катализатор в определённый момент синтеза. Химические связи в массиве целлюлозы не только в два-три раза увеличили его прочность на разрыв, но и изменили другие его свойства. Например, один из вариантов синтеза позволял увеличить прозрачность "стеклопласта". До прозрачности стекла всё рано не дотягивал, но был не хуже посредственной слюды.

Такой пластик можно было уже применять для остекления в тех случаях, когда высокая прочность материала более важна, чем видимые сквозь неё предметы. Материал подошёл для теплиц и световых колодцев — он пропускал большую часть солнечного спектра, даже ультрафиолет, который задерживается обычным "оконным" стеклом. Для парникового хозяйства способность нового материала пропускать ультрафиолетовые лучи вкупе с хорошими теплоизоляционными свойствами была особо ценна, намного увеличив урожайность с квадратного метра площади. Немаловажно была и невысокая стоимость, и долгий срок жизни материала. Парники и теплицы, первоначально в Эстонии, позже в крупных городах Советской Федерации практически полностью стали обеспечивать население продуктами огородничества. Чуть позже совместные усилия селекционеров, генетиков и садоводов сделали эффективными сады-под-стеклом, сделав доступными горожанам в любой сезон года яблоки, груши и даже виноград.

Началось бурное развитие "гидропоники" — науки о промышленном растениеводстве. В перспективе виделось появление "фабрик еды" — огромных производственных комплексов, непрерывно, круглый год выращивающих всё разнообразие продуктов питания. Производство "стеклопласта" вслед за ростом его применения в народном хозяйстве росло хорошими темпами.

Но исследования физико-химических особенностей термитников не закончились с появлением химической "сшивки" целюлозных волокон. Специалистам в области изучения колониальных насекомых было хорошо известно, что прочность распостранённых в Федерации колоний туркестанского термита — невелика по сравнению с гнездовыми материалами, продуцируемыми некоторыми видами тропических насекомых. Такая прочность не могла быть получена благодаря известным по туркестанскому термиту способам переработки древесины. У тропических термитов были ещё какие-то, ещё неизвестные методы повышения прочности конструкционных материалов на основе целлюлозы.

Польза, которую удалось извлечь из исследования не самых выдающихся в семействе термитов сооружений, буквально кричала о том, что исследование более впечетляющих тропических термитных "замков" даст новые, ещё непредставимые открытия. Миллионолетия эволюции термитов позволили этим тараканьим родичам настолько глубоко проникнуть в тайны древесины, как человечеству и не снилось. Поскольку материалы из древесины для Федерации, из-за их доступности и повсеместной распостранённости были приоритетны, любой новый шаг в осноении свойств и способов переработки целлюлозы сулил выдающиеся песпективы.

Эти соображения выглядели достаточно убедительными и отталкиваясь от подобных соображений, в первой половине 30-х Институт новых биоматериалов совместно с другими биологическими организациями Федерации организовал ряд экспедиций в тропические области Африки, Австралии и Южной Америки.

Экспедиции носили широкий характер биологических полевых исследований, в маршрутах изучался животный и растительный мир тропиков в максимальном разнообразии, особое внимание уделялось исследованию малоизвестного микробного мира тропиков, путям передачи инфекционных организмов, общей эпидемиологии тропиков. Недавно закончившаяся эпидемия в Германии имела предположительно "африканское" происхождения, наука Федерации ставила себе задачей выявить природный источник инфекции и окружающую его среду.

Согласно учению о взаимодействии микро— и макроформ живого мира, именно в окружающей патогенные организмы среде скорее всего существуют факторы биологической природы, препятствующие их бесконтрольному распостранению. Обнаружив очаг инфекции, можно было таким образом твёрдо расчитывать на обнаружение и средства борьбы с ней.

Вместе с общирными коллекциями живых и препарированных представителей живого мира тропиков в Федерацию было привезено несколько тонн образцов материалов термитных колоний различных видов этих насекомых. Теперь можно было надеяться, что сравнивая несколько отличающиеся по составу материалы, можно будет выделить тот общий для всех них фактор, который и придаёт постройкам тропических термитов их непревзойдённую прочность. Исследования оказались неожиданно долгими, несмотря на относительное изобилие результатов лабораторных исследований, долгое время они не поддавались истолкованию.

Только в 1936 году одному из молодых учёных удалось выделить ту составляющую, которая обьединяла все необычные особенности термитных гнёзд и так долго ускользала от внимания исследователей.

До Криницкого считалось, что выделяемые из термитного материала частички углерода играют роль красителя, придающего чёрный цвет материалу и необходимому лишь для терморегуляции колонии. Криницкий установил: частички угля — это вовсе не сажа, которую, как до того полагалось, термиты специально собирают в местах довольно частых в тропиках палов. Более высокая энергетика тропических видов термитов позволяет им, оказывается, окислять большую часть целлюлозы до углерода. При этом сами волокна целлюлозы не распадаются на отдельные атомы, как полагалось ранее. Нет, длинные нити углерода сохранялись, и именно эти углеродные нити оказались той сверхпрочной "добавкой", что искали всё это время.

Хорошо известно, что молекулярная связь между двумя атомами углерода обладает очень высокой энергией, что означает — она очень прочна. Самый прочный из минералов — алмаз — представляет собой равнопространственную изотропную решётку только из атомов углерода. До открытия Криницкого чисто углеродным материалам уделялось мало внимания: считалось, что воспроизвести условия кристаллизации алмаза в ближайшем будущем нереально, а непрочность других известных углеродных материалов — угля и графита стала аксиомой, из которой следовало, что кроме алмаза, других особо прочных макроскопических форм углерода не существует.

Но термиты не знали этой аксиомы и миллионы лет армировали свои "домики" углеродными нитями. У некоторых видов, как выяснилось, практически весь материал конструкций представлял из себя углеродную субстанцию. Такой материал даже мог гореть, что обьясняло, кстати, ограниченность распостранения видов термитов с таким типом колоний исключительно дождевыми лесами, в которых лесной пожар весьма редок.

Криницкий, делая доклад о своих исследованиях, отметил этот факт. "Удивительно, что самые изобильные на уголь конструкции нам известны именно из тех областей Африки, где пожары — исключительное событие, впротивовес довольно светлым постройкам зоны саванн. Уже из этого наблюдения можно было предположить, что содержание угольных частиц в постройках термитов не связано с пожарами, если, конечно, не думать, что термиты дождевых лесов совершают сотне-километровые походы в саванну за строительным материалом."

Открытие Криницкого давало новое направление в совершествовании конструкционных материалов на основе целлюлозы. Если до этого полагалось, что прочность целлюлозных полимеров зависит от добавок и присадок к целлюлозе и исследования велись в направлении поиска всё более эффективных добавок, то теперь стало ясным ещё один путь улучшения целлюлозных полимеров — добавления к целлюлозе длинных чисто-углеродных нитей или переработки самой целлюлозы в такие углеродные комплексы. Первые результаты нового направления появились в 1938 году, когда были получены образцы "сталепласта".

"Сталепласт" было невозможно произвести иначе, как методом "намотки" на абсорбционные барабаны. Исследователи "лаборатории Тесла" в Дерпте попробовали добавлять в исходный раствор, из которого вытягивали листы "стеклопласта", тончайшую дисперсную сажу. Эксперимент не был связан с исследованиями Института биологических материалов, но когда небольшая присадка инертной с химической точки зрения сажи дала внезапно двух-трехкратное увеличение прочности в направлении, перпендикулярном поверхности, именно данные Криницкого позволили понять природу эффекта.

Очень мелкие хлопья сажи по сути представляли из себя тончайшие — в одну молекулу — листики графита. При осаждении на барабане они соединялись на поверхности выделяющейся плёнки, образуя тонкую мембрану. Конечно, это было не сплошное покрытие, слой мономолекулярной сажи можно было бы вообразить как подобие сетки-"рабицы", на которую штукатуры наносят раствор — она не препятствовала дальнейшей полимеризации материала при наложении слоя на слой. При последующем синтезе, когда плёнка собиралась "гармошкой", увеличивая свой обьём, графитный слой в её толще образовывал нечто вроде регулярных рёбер жёсткости, и стойкость полимера с графитовым армированием возрастала так же, как возрастала прочность глиняного раствора, применяемого термитами, при армировании его углеродными нитями.

Появление "сталепласта" стало неожиданным, но очень весомым аргументом в пользу продолжения исследований "чисто углеродных материалов". Но достаточно долго главной проблемой оставалось именно получение углеродных материалов. Очистить волокна целлюлозы от всех содержащихся в них веществ, кроме углерода, не удавалось — вместе с разрывом химических связей с атомами водорода разрывались и связи между атомами углерода — нить рассыпалась в прах, на крошечные фрагменты в пять-десять атомов. Сложность производства углеродных нитей побудила некоторых из энтузиастов новых материалов даже попытаться разработать план экспорта из Экваториальной Африки грунта термитников — под видом минеральных и органических удобрений.

(Да, в тропиках так действительно делают — мелкоразмельчённый грунт термитных колоний является прекрасной добавкой при выращивании зерновых культур. Вот только размалывать термитники — занятие не из лёгких. И никогда нет уверенности, что в раздавленной колонии нигде не затаилось несколько термитов. А чего меньше всего хочется жителям тропиков — так это обнаружить термитник у себя на поле.)

Единственным спорным моментом в предложенном плане было то, что и из построек термитов выделить молекулярные нити углерода приличной длины также не получалось. В 1948 году задачу получения искусственных углеродных материалов решили (тоже, кстати, попутно с решением собственных задач) химики-технологи, изучавшие рост кристаллов в расплавах. До этого момента "сталепласт" оставался самым употребляемым конструкционным материалом в советской и эстонской авионике, будучи легче алюминиевых сплавов в разы и в разы же прочнее. Только освоение "сталепласта" позволило изобретателям и конструкторам "лаборатории Тесла" довести до лётных испытаний дисколёты-войсковые разведчики, сыгравшие такую значительную роль на первом этапе советско-германского конфликта.

* * *

Март 1942 г. Египет. Населённый пункт Мерза-Метрух. Штаб Добровольческого Африканского корпуса. Кабинет начальника штаба корпуса генерала Вильгельма фон Тома. Кроме прибывшего по вызову офицера по связи с прессой Харро Шульце-Бользена в кабинете присутствует командующий корпусом генерал-фельдмаршал Эрвин Роммель.

— Садитесь, Шульце. Я вас вызвал, чтобы рассказать о той помощи, которую жду от вас. Не надо вскакивать, разговор неофициальный, и помощь, которая мне понадобится, не имеет отношения к вашим служебным обязанностям. Нет, вы вполне справляетесь с должностью моего пресс-офицера, но сейчас нам понадобятся другие ваши таланты. С гражданского времени.

— Нет, это не связано с вашим рапортом. Конечно, я обязан удовлетворить его, но в любом случае — останетесь ли вы с нами или вернётесь в Германию — весьма важно, чтобы прониклись пониманием нашего... отношения к себе. Я надеюсь, вы знаете, что вас спасла от смерти только шутка провидения? Если бы ребята Мюллера не перепутали бы мальчиков Гейдриха с вашими сообщниками, вы были бы убиты сразу после второго... визита в концлагерь. Вам же там не очень понравилось? Вот наш душка-"музыкант", говорят, счёл ваше недовольство слишком... ярким.

— С чего я всё это говорю? Нет, Харро, я не собираюсь убеждать вас, что ваше спасение — дело моих рук, но когда ваши... "покровители" обратились ко мне с просьбой, я с удовольствием выдернул вас из ведомства Геринга. Вы там слишком выделялись. Так что, не будь назначения в Африку, в самом скором времени слежку за вами прекратили бы самым радикальным способом. Как только бы договорились, на кого спихнуть ваше убийство.

— Впрочем, о вашей безопасности говорить не будем. У вас своя голова на плечах, и если вы предпочитаете игнорировать гестапо — ваше дело. Голова у вас достаточно светлая, и обсудить — да, да! — обсудить мы хотели с вами последние события. Нам очень нужно, чтобы вы действовали с открытыми глазами. Ваши связи — почти безграничные в столичном обществе — именно из-за них-то РСХА и сцепилось с СД! — могут оказать большое влияние на приближающиеся события. Какие события и как они связаны с вами? Насколько вы осведомлены о готовящемся перевороте?

— А вот сейчас вы, Шульце, переигрываете. Тупой служака у вас не убедительно получается. Когда вы печатали свой журнальчик, вы были более... остроумны. Если помню, вы писали: "Всякий генерал только тогда счастлив, когда участвует в заговоре. Всякий генеральский заговор — заговор против мира." Надеюсь, цитирую без ошибки? Только не говорите, что решительно поглупели и полностью раскаялись. Сейчас всё слишком серьёзно. Вы имеете представление о подоплёке обращения Геббельса "К солдатам Африканского Корпуса"?

— Совершенно верно, нацелено на утрату боеспособности частей Муссолини. А за девять дней до этого образчика оправдания предательства в оболочке из патриотической риторики я получил приказ из ОКХ. Да, аналогичного содержания, только, естественно, без экивоков. "Всем военнослужащим вооружённых сил Германии подготовиться к эвакуации. Штабу АфрикаКорп в кратчайшие сроки обеспечить мероприятия по выводу германских военнослужащих и всех союзных нашим силам добровольцев, желающим сражаться в войсках рейха, в порты погрузки. Совместно со штабом Средизимноморского флота разработать график погрузки на транспорты. Эвакуация должна быть завершена через восемьдесят дней".

— Нет, хотя приказ и шёл под грифом "только для офицеров", никакой служебной тайны я вам не выдаю. Хотя бы потому, что как вы догадались, я отправил господ из главного штаба считать носки. Нет, не дословно. Вильгельм, вы не помните точно, что мы им написали?

— Эрвин. Вы, мой друг, всё же тщеславны. Да, конечно же, я запомнил ту впечатляющую оплеуху, которую вы закатили этим умникам. Но раз вы не хотите блеснуть цитированием собственных слов — я передам суть вкратце. Генерал-фельдмаршал Роммель известил ОКХ, что Африканском Корпусе нет военнослужащих Рейха, а есть добровольцы, вступившие в боевые силы Новой Италии. Причём напомнил, что перевод в Африканский Корпус производился с согласия германского высшего командования, а вовсе не без уведомления оного.

Что эти силы ОКХ не подчиняются, а сотрудничают на правах союзника. Что подчиняются они высшему командованию означенной республики и оставить свои части без соответствующего распоряжения главного штаба итальянцев называется дезертирством. И что вы, Эрвин Роммель, приказывать частям дезертировать не будете.

— Видите, в нашем разговоре для вас уже что-то прояснилось. Я думаю, если мы его продолжим, вашему вниманию будет представлен такой... обзор ситуации, который будет не только неожиданен, но и полезен. Согласны? Тогда немного поговорим о заговоре генерала Роммеля.

— Конечно. Ведь я генерал-фельдмаршал, а значит, обязан возглавлять какой-либо генеральский заговор. Вы не думаете? Это так на вас повлияло пребывание под моим командованием, что вы разучились думать? Тогда ваш рапорт гораздо более оправдан, чем я первоначально счёл, и армия вам впрямь противопоказана. Вы что, решили, что если мои амбиции не выглядят так смехотворно, как у ваших газетных и ... наших паркетных жезлоносцев, я собираюсь стоять в стороне от происходящего и только кричать "яволь, мой фюрер"? Я командую людьми и отвечаю за них, хотя бы поэтому должен думать — да, думать! — что нам предстоит делать и как обьяснить солдатам их задачу! И как по-вашему, можно быть командующим целой армией, целой, чёрт побери, группой армий и не влезть в политику, когда даже простой аспирант-филолог считает необходимым своё участие в этой грязной кухне — да, да, я о вас! Да, извини, Вильгельм.

— Шульце. Мы, генералы, не слишком всё же опытные заговорщики. А когда то, к чему готовишься, почти безнадёжно. У вас нет никаких причин нам доверять. Это я и фельдмаршал знаем, что в случае нашей неудачи вас ждёт кое-что похуже смерти. Нас-то просто убьют, а вот вы — если не успеете застрелиться — просто клад для тех, кто раскроет заговор против фюрера. Нет, никакой провокации. Или вы думаете, что когда его убьют, не будет тотчас раскрыта сеть предателей, и кто во главе будет всех вражеских агентов, пробравшихся в самое сердце нации? Взгляните в зеркало! Вы — "красный" шпион, вождь всех болтунов, недовольных нашими победами и злодей, лично покончивший с героем нации — генералом Роммелем и его лучшими товарищами! Не важно, кто вы на самом деле, важно, что вас уже приготовились выложить на стол. Чёрт побери, откуда я знаю? Я генерал или штабная штафирка?

— Тома. Теперь ты сорвался. Да, Шульце, мы не готовились к этой встрече, но придти попозже у вас не выйдет. Если вы не выслушаете нас сейчас, уже в ближайшее время.. может даже, в течении суток-трёх начнутся события, когда никакого времени на разговоры не будет. Я бы не сказал, что от вас зависит многое. Скорее, наоборот. Но согласиться с тем, что вас ждёт, если вы сунетесь в Рейх, не понимая что готовится.. Вы нам действительно очень поможете, если ребята из тайной полиции не смогут вас схватить. В планах тех, кто готовит кашу в ставке — вы необходимый элемент, связующее звено между тем, что вот-вот случится в Берлине и тем, что готовят здесь, в Киренаике. И если вы как-нибудь вывернетесь, не дадите подставить себя — нам здесь будет намного легче. Да, вот сейчас вы действительно не понимаете. Вам решать — тратить время на то, чтобы выслушать нас. Или нет. Хорошо. Вильгельм, будь добр, начни... Хотя, пожалуй, начну я.

— Сначала — чуть-чуть журнальной банальщины. Знаете, Харро, в вашем стиле изложения что-то есть. Вот, к примеру. Если продолжить ваше рассуждение о генеральских заговорах. Генералы хотят войны. Для чего? Для победы. Для какой победы? Быстрой и славной. Что даёт быструю и славную победу? Правильно выбранный враг и правильно выбранный друг. Что такое правильно выбранный враг? Это тот сосед, которого легко обмануть и предать до войны. Что такое правильно выбранный друг? Это тот сосед, которого, правильно, легко предать после войны. Видите, всё довольно легко понятно даже для генералов.

— Теперь дальше. Как вы правильно заметили, у генералов есть амбиции, из-за которых они постоянно устраивают заговоры друг против друга. Амбиции генералов — это их планы войны. Заговоры генералов — это цели войны. Если генералы промеж себя не согласны — значит, у них разные планы. Разные планы — значит, в первую очередь, разные друзья и разные враги. Получается, что генеральские заговоры до войны возникают вокруг того, кого выбирают жертвой, а кого союзником. Убедительно? Дальше. До войны генералы хотят войны. А чего они хотят во время войны? Приобщиться к победам и отмазаться от поражений. Особенно, если победы ненужны, а поражение — неизбежно. При этом возникает интересный парадокс: для победы в случае неминуемого разгрома нужно правительство мира, а откуда ж ему взяться? Так что приходится срочно готовить ещё заговоры — кто из бывших друзей пойдёт под нож, а к кому из настоящих врагов надо спешно прибиться. Вы удивлены? А, я не сказал, что за правительство мира?

— Правительство мира и правительство, само собой, войны. Естественно, не связаны с тем состоянием, в котором пребывает государство. Только со способом обогащения "друзей правительства". В одном случае — мы обжуливаем соседей и озабочены, как получше припрятать награбленное, а в другом — обжулить никого не получается и награбленное кончилось. Да, примитивно, но я всё же — генерал. Мне лишние детали — только мешают. Итак, все правительства бывают правительствами войны или мира. Даже так нравящиеся вам Советы — можно рассматривать как нацеленное на военное решение своих целей — или напротив, выбирающее мирные способы. Да, русские продемонстрировали вполне впечетляющую способность к мирному влиянию, и поэтому их правительство — правительство мира. А вот наше — правительство войны. И договариваться о мире — или о войне — с этим правительством не будут. Военные успехи завершились грандиозным провалом в России, вот отсюда — спешка и паника. И здесь уже есть место нам с вами.

— Смотрите. Сейчас Рейх в состоянии войны с двумя правящими кликами. Британской и советской. Советы, несмотря на все перемены, сделанные ими в государственном аппарате после нашего нападения, остались правительством мира. Иначе никак не обьяснишь заключённое перемирие. Но мира с нашим правительством русские не примут ни в каких обстоятельствах — после того, как фюрер продемонстрировал, как он мир гарантирует. Продолжение войны с русскими, если у нас останется у власти Гитлер — неизбежная череда поражений. Другие генералы, да и сам Гитлер, это отменно понимают. Но деваться им некуда. Русские войны не хотят. Они хотят добраться только до зачинщиков войны. Представляете, как это пугает наших штабных вояк? До умопомрачения. И вот от умопомрачения начинаются такие затеи, что даже вся прежняя авантюра может быть лишь бледной тенью.

— У нас ведь есть ещё один враг. Британское правительство сейчас — правительство войны. Черчилль хочет побед. Его выживание как политика зависит только от успеха в войне. Делать победы из разгромов долго даже такой умелый клоун, как сэр Уинстон, не сможет. При этом кто будет тот враг, над которым доблесный сэр одержит победу — ему без разницы. Он уже продемонстрировал свою неразборчивость, доблестно побеждая своих союзников-лягушатников. А "красных" он ненавидел всегда. Чувствуете вкус интриги? Никаких секретных сведений, кроме секретно-тупого генеральского зрения, сужающего весь мир до картинки "враг-друг". Конечно, ничем кроме банальной мещанской болтовни, все эти доводы не были. Но вы поразитесь, насколько часто решения, принимаемые нашими "высшими лицами", основаны на такой вот обывательской жвачке! Стоит лишь экстраполировать этот взгляд на конкретные лица и выбрать из узкого списка представляющихся в этом списке действий — и вот уже доказательства добыты. Вы правильно поглядываете на папку фон Тома. В ней всё, что весомее слов. Есть фото и записи переговоров с англичанами. Конечно, паника не способствует здравым мыслям. Наши генералы сговариваются с британцами кто во что горазд. Если бы Черчиллю не был бы так нужен успех в самом ближайшем времени, то британская дипломатия, не сомневаюсь, воспользовалась бы благоприятным случаем и стравила бы этих... героев между собой. Сейчас на игры у премьера нет времени, и при британском посредничестве в Цоссене и ставке лепят заговор как можно скорее. Теперь вопрос: как вы думаете, Харро, что означает британский поводок, надетый на Германию? И что при этом развитии событий предстоит АфрикаКорп?

— Про капитуляцию — верно. В записях из папки — есть наглядные образцы того, как наши "братья по оружию" сдают нас на колбасу. Но кое-что наши добрые заговорщики не учли. Догадливости не хватило. Любопытно, а вы, Бойзен, заметили, чем наши германские африканские части отличаются от вермахта?

— Надо же, надменностью! Намекаете на то, что набрались нехороших блох от наших "друзей"-британцев? Всё-таки обижены, что мои люди не слишком вам доверяют? Не думаете же вы, что я предлагаю вам докладывать о невосторженном характере мыслей!

— А, всё-так обратили внимание! Нет, Вильгельм, талант настоящего газетчика — это почище любого хвалёного полицейского нюха. "Сплочённость вокруг неизвестного тайного общества, возможно антинацистского", ведь почти угадал. Или всё-таки обратили внимание на мои подсказки, Харро?

— Это ведь армия. Поэтому, гауптманн, всё проще. Но вот объяснить человеку со стороны — долго. Хотя вы в армии уже... сколько — пять лет, не выработалось у вас военного сознания. Попробуйте заменить словечко "общество" — "настроем" или "убеждённостью", или, если следовать той логике, что я вам показывал — "правильно выбранными врагами и союзниками". Африканские добровольцы — что неудивительно — эта та часть нашего офицерского корпуса, которая не любит англичан и потому решительно не согласна с выбранными нашим генералитетом приоритетами. То есть тем, кто нашему рейху враг, коего можно безбоязненно отпинать, а кто — друг, с которым можно договориться о разделе мира.

— Насколько я в этом настроении уверен? Не меньше вас, Шульце. Где ваши комментарии для прессы, посвящённые нашим отважным лётчикам пикирующих эскадрилий? Вы забавно вывернулись из положения, не сказав ничего конкретного о них, но в Бенгази вы вернулись сразу после посещения части Хофманна. Что же вы молчите? Или думаете, я не знаю, почему покровительницей "Огненных Ангелов" выбрана святая Татьяна? И что эти молокососы орут в своих пикирующих гробах, заходя в атаку, я отлично слышу. (*)

_________

* — неофициальный гимн 7-ой эскадры пикировщиков — "Песня о сгоревшем ангеле". Та самая, посвящённая Татьяне Степановой.

" ...Сгорая в смертном огне

Ты отдала нам свою любовь.

Ничего не осталось от тебя,

Всё, что могла, ты оставила

Живым людям.

...Ты жива лишь в нашей памяти

Нетающей снежинкой

Горит искра огня

В моей ладони

И пока жив хоть один из нас

Ты будешь с нами,

Ангел Татьяна..."

Не верится? Как же вас общение с Гейдрихом попортило-то! Тогда, если у вас выдастся момент поговорить о моей военной карьере, поинтересуйтесь слухами, которые обо мне ходят... в высшем свете. Доходило, но не верите? А зря, тот же многократно поминаемый нами чёрт, он же шеф СД, верит. Ну и что? Фюрер вообще считал, что лучшими борцами за национальную идею становятся бывшие коммунисты. А я никогда не переставал быть верным национальному возрождению. Так что факт моего участия в боях в Южной Тюрингии, на стороне... проигравших, особо никого не смущал. Разве что в ОКХ старались отправлять меня драться против наших "западных друзей". Но вот что не знает ни ОКХ, ни тем более, любезный наш глава безопасности — что я до сих пор думаю о своих соратниках в Ноябре. Я подбирал людей для Африканского похода сам, и хотя за мной не стоит никакой тайной службы, генералом я стал в первую очередь потому, что умею это делать. В том числе и догадываться, какие убеждения разделяют со мной мои офицеры. Тайное общество — вздор, Шульце, по сравнению с нивелирующей силой армейской муштры. Так что личный состав моего корпуса подобран в соответствии с моими представлениями на фигуры... мировых игроков.

— Конкретные же фигуры игроков определяются из анализа мировой политики. За послевоенное время мировая политика стала ареной борьбы двух принципов, и соответственно, двух держав. Принципа колониального и — нет, не антиколониального, вы, Шульце, преувеличиваете роль советского примера. Принципа свободной торговли. Всё послевоенное время — это борьба двух стран: Британской Империи... при слабой, невоодушевляющей поддержке стран Антанты против СевероАмериканского Союза. И вот в этом мировом противостоянии наши генералы стали искать себе место для успешного заговора.

— Для верхушки вермахта — вполне солидарной с партийной — основной идеей была мысль о том, что Великобритания, столкнувшись в последние годы с угрозой потерять своё первенство в мире, не способна нанести своему главному противнику — Североамериканским Штатам — военное поражение. Удержать свою роль в мире британские правящие круги способны только военным путём — экономическое соревнование американцам они уже проиграли. Напрямую воевать с Америкой британцы не осмелились — как вы, несомненно, помните, "гонка флотов" в двадцатых завершилась фактической капитуляцией Англии. Британское правительство признало паритет своего и североамериканского флота. Это означало поражение в вооружённом противостоянии с янки.

Английским лордам пришлось искать иной способ укрепить своё шатающееся владычество над миром, и они, естественно, его нашли. В ход было пущено самое могучее оружие Британской империи — интриги и лицемерие. Раз воевать с американцами невозможно, то остаётся только ограбить кого-нибудь достаточно богатого, например, колониями, чтобы за счёт чужого имущества выровнять положение в этой гонке. Второй крупнейшей колониальной империей в мире после британской являются колониальные владения Франции — а если добавить к ним африканские колонии союзницы французов — Бельгии — то земельные богатства будут не уступать британскому домену. Но ведь напрямую забрать у галлов их колонии — значит, позволить американскому орлу сунуть свой клюв в чужие дела. Поэтому, прямой грабёж со стороны лордов был исключён. Но если вы помните начало моей лекции, главное в выборе союзника — возможность выгодно его предать.

— Вижу по блеску глаз, что начинаете ухватывать суть подлости, именуемой политикой. Продолжать не надо? Ну что ж, если вам понравилось.

— Британским лордам был необходим разгром Франции, причём такой, при котором у них был бы пристойный повод захватить оставшееся безхозным имущество Девы Марианны. То есть война должна была лишить французскую империю головы-метрополии, не тронув остального. Следовательно, европейская война. Причём в ней Англия не может быть противницей Франции, ибо иначе мгновенно найдутся другие спасители "поруганной чести". Лучше всего быть другом, благородно защищающим остатки "несдавшейся" союзницы от, например, не слишком благодарных негров или сиамцев. Нужна полная оккупация материковой части Франции, нужен полный коллапс французской армии, полная потеря ею способностью к сопротивлению. Да, у Франции был флот, но как наши "друзья"-англичане решили этот вопрос — все помнят прекрасно. Но — это в будущем, а пока мы на месте высших лиц Британской империи решаем, как нам разбить союзницу-Францию, не пострадав при этом и полностью сохранив военный потенциал для последующего захвата и удержания за собой французской колониальной системы.

— То есть, нам-британским лордам нужен враг. Враг ужасный, с которым нельзя договориться. Который настолько могущественнен, что может быстро разгромить военную машину страны-победительницы Мировой войны. Помните, Франция — наша союзница, и длительная поддержка союзника лишит Британскую империю сил, необходимых для удержания новоприобретённого имущества. Но вот проблема! Французские политики после своей победы постарались исключить появление угрожающей для военного превосходства Франции силы на европейском континенте. И что же остаётся бедным лордам, чтобы их замысел удался? Естественно, если нужного врага нет — его необходимо создать. Как создавался Третий Рейх — вы хорошо, очень хорошо помните. Эту цепочку предательств, в которых Британия сделала всё, чтобы слово "британская политика" и "откровенная подлость" стали синонимами. Сдача "оплотом мировой демократии" германских демократов людоедам Гитлера — помните? Ну да, вы же после этого и разуверились в Британии — настолько, что прервали все контакты с английской разведкой! Молчите, я ещё не всё сказал! Продажа чехов — и вкупе с ними предательство испанских республиканцев. Да, я и Тома были в легионе "Кондор" — но мы не топили испанские суда "подводными судами неустановленной принадлежности"! Да, это были британцы — в папке фон Тома доказательства, материалы из штаба Редера и итальянских ВМС! Не знали? Ничего, разве это действительно размах... А что вы скажете о захвате Франции? Или вы и впрямь думаете, что наш генералитет не имел никаких причин ожидать, что после Дюнкерка Британия согласится на мир? Откуда у нашего командования были точные планы французского генштаба по мобилизации и развёртыванию, все данные по оборонительным сооружениям "линии Мажино", без которых прорыв французской обороны был невозможен? Конечно, можно верить во всёпроникающий абвер, но вот в этой же папке — полный перечень германской агентуры во Франции перед войной — довольно тощий список, и в нём нет ни одного лица, доступного к секретам такого уровня? Откуда взялись таинственные "французские списки"? Знаете, ещё во время компании во Франции меня заинтересовало их происхождение — особенно интриговала одна их особенность. Эти данные постоянно обновлялись в ходе сражения, как будто кто-то вёл наши войска за руку! Знаете, очень необычное и неприятное ощущение — как у марионетки, и даже тех, кто за ниточки дёргают, не видно! Утерпеть было совершенно невозможно! Да, Харро, я ещё во Франции успел схватить кое-кого за руку! Такого не представляли? Да-да, вы всё правильно поняли!

— А теперь покинем на время наших "друзей"-британских лордов и посмотрим, как вся эта история выглядит в глазах германского главнокомандования. ...

Этому разговору предшествовала долгая цепь событий, первым звеном в которой стало фактическое поражение фашистского режима Италии в результате гражданской войны в Испании.

В происходивших в Испании событиях значительную роль сыграла своевременная помощь, оказанная Советской Федерацией Испанской Республике. Советские суда в ноябре 1936 года доставили в порт Хихон значительный военный груз, включая артиллерию разных калибров, боевые самолёты и бронемашины. На кораблях прибыли также военные специалисты-волонтёры, которые должны были обучить испанцев использованию передаваемых средств, но в ситуации, когда франкистская "колонна Мола" подошла к самому порту, советские волонтёры, сформировав несколько интернациональных рот, на прибывшей технике пошли в бой и переломили ход сражения в пользу республиканцев.

Не имевшие авиационного прикрытия и зенитных средств соединения франкистов лишились под ударами советских штурмовиков основного количества транспорта и большинства обозного имущества. Это лишило силы "фаланги" подвижности и огневой мощи. Последовавший удар нескольких бронеединиц, поддержанный артобстрелом и штыковой атакой, возглавленной советскими интернационалистами, обратил войска Мола в бегство, а сам "чёрный генерал" был убит.

После соединения в начале 1937 года Астурийского фронта с позициями басков, возникшая на западе Испании республиканская зона стала практически неуязвимой с военно-экономической стороны: уголь шахт Астурии и железная руда Бильбао, поддержанная развитым сельским хозяйством Страны Басков исключала военное поражение в борьбе на истощение. После потерь портов на побережье Бискайского залива, флот мятежников не мог никак воспрепятствовать получению военной помощи по морю, направляемой Испанской Республике демократическими организациями Европы. Единственным шансом на победу была ставка на грубое количественное превосходство, но если бы Западные Провинции успели бы оказать поддержку Мадриду и Валенсии, то и количественный перевес оказался бы на стороне Республики. Поэтому в ответ на взятие республиканцами Сантандера франкисты весной 1937 года нанесли удар на север через Наварру, отсекая запад Республики от восточного побережья.

К лету 1937 года возможности националистов к дальнейшим наступательным действиям были практически утрачены: наиболее боеспособные части понесли тяжелейшие потери под Овьедо, в боях за Мадрид и в результате неудачного наступления через Хараму. Массовая мобилизация во франкистскую армию, несмотря на активную помощь котолической церкви, шла не слишком хорошо: мобилизованные крестьяне не проявляли никакого желания воевать за идеалы фаланги. Впрочем, как и за идеалы Коммуны.

Осенью 1937 года, пользуясь снижением боевого потенциала мятежников, на многих фронтах республиканцы перехватили инициативу боевых действий. Несколько частных наступательных операций усложнили положение армии Франко. И хотя у Республики ещё не хватало средств и опыта для перехода в общее наступление, для любого, кто внимательно следил за ходом военных действий, было ясно, что это лишь вопрос времени.

Дуче Италии Муссолини был крайне обеспокоен оборотом событий на Пиренеях. Сильная духовная связь между двумя западно-средиземноморскими полуостровными народами приводила к тому, что происходящее в одной из этих стран оказывало сильное влияние на другую. На протяжении всего XIX— начала ХХ века революция или контрреволюция в Испании всегда приводила к подобному же смущению умов и в Италии. Победа Народного Фронта на выборах в Испании в 1936 году и провозглашение Испанской Республики уже нанесло заметный удар по авторитету Муссолини. Лидер итальянских фашистов резонно опасался усиления подрывных действий против своего режима. Поддержка усилий испанской фаланги со стороны итальянского правительства во многом способствовала как самому вооружённому выступлению фалангистов, так и обеспечивала их первоначальный успех поставками вооружения, продовольствия и боеприпасов. Но потеря фалангистами инициативы и угроза их военного поражения привела бы к ещё более тяжёлым последствиям для политики итальянского фашизма, чем предшествующая мирная победа демократов в Испании на парламентских выборах. Она несомненно повлекла бы за собой реальную угрозу гражданской войны в Италии. Поэтому дуче посчитал необходимым расширить своё вмешательство в испанские события. Чтобы придать новый импульс наступлению войск Франко, Муссолини решил перебросить в Испанию свои элитные части — моторизированные штурмовые дивизии, сведённые в Итальянский добровольческий корпус, используя как обоснование присутствия итальянских войск действия на стороне Республики интербригад.

Для обеспечения интервенции Италии в Испанию итальянский дуче с июля 1937 года провёл ряд встреч с европейскими лидерами. Наибольшую поддержку, как в дипломатическом плане, так и в соучастии в испанской интервенции Муссолини получил от нацистов. Но и некоторые правительства Европы, в основном из числа стран Малой Антанты, с антикоммунистической идеологией как основой национальной политики, не могли не поддержать усилий по удушению испанской свободы. Весьма неприглядную позицию занял Даунинг-стрит — британские дипломаты, ссылаясь на результаты внешнеполитических усилий дуче как на "волю европейских народов к миру", упорно проводили линию "на нейтралитет внешних держав ко внутрииспанскому конфликту". На практике это означало перекрытие английским флотом балтийских проливов и досмотр всех кораблей Советской Федерации и Эстонской Республики в поиске военных грузов для Республики Испанской. Однако перекрыть Северное море британские корабли, без обьявления войны не могли, к тому же с советскими транспортными кораблями с "целью проведения тренировочных походов" в Атлантику шли военные корабли Советов. Поэтому высадка итальянской армии в портах юго-восточной Испании не привела к достижению абсолютного перевеса националистами.

Кроме того, военные возможности итальянских войск как в области организации, так и в смысле эффективности военного снаряжения и техники оказались в столкновении с противником, имеющим сравнимое вооружение и организацию, обескураживающе низкими. Советские "Лебеди" не только не уступали итальянским "Савойям" и "Макки" в воздушных схватках, эти вооружённые автоматическими пушками двухместные штурмовики-истребители без сколь-либо заметного сопротивления со стороны итальянцев уничтожали любые наземные цели националистов. Особенно вывел из себя вспыльчивого Муссолини тот факт, что основное количество итальянских танкеток даже не дошло до линии фронта, уничтоженные либо прямо на железнодорожных платформах бомбами республиканских бомбардировщиков, либо сожжённые точными ударами русских "карпос".

(За внешний вид, немного сходный с пресноводным карпом, так прозвали испанцы и итальянские интервенты советские истребители.)

Крайне дуче "порадовало" и то, что зачастую броня "грозных машин" итальянцев была пробита не снарядами авиапушек, а очередями пулемётов. В боях в Галисии и под Гвадалахарой итальянские "добровольцы" были разбиты и бежали, бросив множество тяжёлого вооружения и оставив в руках республиканцев тысячи пленных.

Это поражение вызвало правительственный кризис в Италии, дуче был вынужден отправить в отставку значительную часть кабинета, включая глав обеих военных министерств. Что в большой степени лишило фашистский режим поддержки военных верхов. К концу 1937 года Муссолини был вынужден признать, что Италия не сможет "выполнить историческую миссию в Испании" в одиночку, мало того, Италия даже не может, при нынешнем положении своей военной организации и уровня военного производства, возглавить эту "миссию"!

Германский фюрер был единственным лидером, который предложил помощь "родственному" правительству Италии немедленно и не ценой территориальных уступок. С февраля 1938 года германские инженеры возглавили реорганизацию итальянской военной промышленности. Ещё в январе 1938 года нацисты увеличили личный состав добровольческого легиона "Кондор", а в феврале немецкие инструкторы начали подготовку "новой итальянской гвардии" — особых "добровольческих" сил, в которые из фашистских "манипул" переводились наиболее проверенные и подготовленные "идейные фашистские бойцы". Эти войска снабжались преимущественно германским вооружением, с тем, чтобы впоследствии, после реорганизации итальянской промышленности, послужить образцом для всей итальянской армии. Подготовка должна была занимать три месяца, после чего "нуэво фашистас" отправлялись бы на испанский фронт. До момента, когда численность "новых сил" станет достаточной для решающего удара, Муссолини был вынужден компенсировать провалы военного руководства мобилизацией "старой армии" — в феврале 1938 года численность итальянского "корпуса" в Испании достигла почти четырёхсот тысяч человек!

Массированная фашистская интервенция вызывала широкое возмущение населения большинства стран Европы и Северной Америки и заметное беспокойство у правительств этих стран. Правительство Франции, до того колебавшееся между поддержкой британского "нейтралитета" и оказанием помощи республиканцам, обьявило о посылке в Испанию "военно-технической миссии, аналогичной миссии германских добровольцев". Её возглавил молодой, инициативный бригадир, сторонник широкого применения моторизированной армии — де Голль. Дополнительным аргументом к его назначению было то, что несмотря на свою молодость, Шарль де Голль был известен своими консервативными убеждениями. Французское высшее командование было уверено, что убеждённый националист де Голль не поддастся "красному влиянию" и сохранит контроль за французским контингентом в своих руках.

Конечно, численность "миссии" французов была несравнимой с личным составом легиона "Кондор", и тем более не сопоставима с итальянской армией, но важным было не сколько прибытие трёхсот с небольшим французских военных, а прямая передача французского вооружения войскам республики.

Инициативная группа во французском Генштабе добилась "проведения полевых испытаний лучших образцов французской военной техники", аппелируя к опыту Великой Войны. "Хотя наши боевые машины были превосходны — заявляли они, — никто не будет возражать, что нам понадобилось значительное время, чтобы выработать приемлимую тактику их применения. Никто не усомнится, что и сейчас ни одна армия в Европе не располагает такой замечательной техникой, какую имеет Франция. Но если мы потратим слишком много времени на подготовку наших войск, кто-нибудь может опередить нас. Повторение трагедии 1914-1918 года, когда были разрушены наши прекрасные города Севера, неприемлимо! Поэтому надо как можно более полно воспользоваться предоставляемой возможностью испытать наши технические средства в боях против современной армии, чтобы иметь готовую тактическую схему на случай любых осложнений в европейской политике."

Французская военная помощь в основном направлялась на Восток. Запад Республики был вооружён, по большей части, советским оружием, поэтому отказывался от французского вооружения, как требующего создания параллельных структур снабжения. На Востоке, напротив, сохранилось большое количество оружия, полученного из Франции, кроме того, заводы Барселоны принимали участие в производстве французских самолётов и двигателей для них. Прибытие французского военного отряда и нескольких десятков пилотов позволили существенно ослабить нажим франкистов на Мадрид и Валенсию. Боевые операции 1938 года не дали перевеса ни одной из сторон.

Жизнь гражданского населения в Испании становилась всё тяжелее. На её территории, кроме войск республиканцев и мятежников, действовали воинские контингенты Италии, Германии, Франции, Португалии. В франкистском "Боевом Легионе" — аналоге французского Иностранного Легиона и в республиканских интербригадах сражались десятки тысяч иностранных граждан. Размах военных событий намного превосходил возможности испанской экономики обеспечивать все сражающиеся стороны хотя бы достаточным количеством продуктов питания. По сути дела, на территории Испании столкнулись несколько враждующих европейских коалиций. Продолжение боевых действий привело бы к прекращению какой-либо экономической деятельности и полному обезлюживанию громадных областей страны. Среди относительно умеренно настроенных испанских политиков и военных, как со стороны республиканцев, так и франкистов, к началу 1939 года, возобладали "примиренческие" настроения. Но политическое руководство с обеих сторон не желало и слышать о переговорах. Противостояние достигло высшей точки накала, когда уничтожение врага любой ценой становится самоцелью. Всё большую угрозу стала представлять опасность "расползания" конфликта, вовлечения в испанскую войну новых стран или территорий. Особенно серьёзную угрозу представляли намерения Муссолини вынудить французское правительство отказаться от поддержки республиканцев, угрожая французским колониям в Северной Африке.

С 1912 по 1922 год итальянское правительство удерживало в своих руках Тунис — первое из захваченных европейцами североафриканских владений Оттоманской Порты. В отличие от большинства других стран средиземноморского побережья Северной Африки, где лишь узенькая прибрежная полоса растительности отделяет море от иссохших равнин и нагорий Сахары, Тунис по своим климатическим условиям, отделённый от пустынного пояса чередой невысоких гор и солончаковых болот, мало отличим от Южной Италии. Но был малонаселённым, жители страны — немногочисленные арабы и берберские племена жили в приморских городках рыболовством (а когда-то в прошлом — и пиратством) и занимались торговлей с глубинными районами пустыни, везя от побережья караванами зерно и солёную рыбу, а главное — соль в обмен на золото с сахарских приисков и рудников (ранее основным "товаром", поставляемым за соль, были чернокожие рабы).

На Юге Аппенинского полуострова на начало ХХ века скопилась неисчислимая гурьба лишившихся земли крестьян, которые были не в состоянии оплачивать аренду своих земельных участков богатым землевладельцам. (Более чем третью сельскохозяйственных угодий, причём наиболее продуктивных, владела католическая церковь). Неуклонное расширение доли латифундий на Юге Италии во второй половине XIX века выталкивало жителей южноитальянских деревень в города, создавая избыточную — особенно на малоразвитом в промышленном отношении итальянском Юге — рабочую массу.

Частью эти безработные эмигрировали в Новый Свет, но большинство продолжало жить случайными заработками, только увеличивая и без того значительную численность преступного мира. В больших семьях итальянских крестьян с великим трудом удавалось собрать денег на переезд через океан на одного из представителей рода — самого предприимчивого и сообразительного, на которого возлагались все надежды остающихся. Это всегда был молодой парень, который должен был заработать в стране счастья — СевероАмериканских Штатах — достаточно денег, чтобы перевезти к себе всю оставшуюся семью — всех своих братьев и сестёр, с их мужьями, жёнами, детьми, тётушками и кузенами в край, где они все смогут начать новую жизнь. Но как часто уехавший посылал два-три письма и исчезал навсегда! Эмиграция за океан не стала отдушиной от всё нарастающего напряжения, копящегося в растущих как на дрожжах бедняцких районах Неаполя и Палермо. Правительство Италии потому придавало аннексии Туниса большое значение — расположенная за нешироким проливом и вполне подходящая для крестьянской колонизации земля, почти не используемая в сельском хозяйстве местным населением представлялась удачным выходом для "лишнего" населения южноитальянской деревни.

Проводимая политика переселения крестьян в Тунис оказалась слишком дорогостоящей для итальянского правительства, особенно после того, как оно ввязалось в Великую Войну. Без значительных вложений в строительство сколь-либо достаточной дорожной сети в краях, где дорог не было никогда, крестьяне лишь без толку бились на выделенных наделах, не имея возможности даже продать выращенный урожай. Постепенно ломался привезённый инструмент — а новый взять было неоткуда. Кончались заботливо скопленные деньги — на них приходилось покупать лекарства и те продукты, без которых было невозможно обойтись — а вырастить удавалось немногое. Рвалась и приходила в негодность одежда — а заменить её было нечем. Древнеримская дорога и караванные тропы не проходили через районы, где поселялись колонисты — все пригодные для сельского хозяйства участки, расположенные вблизи от удобных путей сообщения, оказались в собственности колониальной администрации и их знакомых из числа торгово-купеческой верхушки колонии.

И приходил час, когда очередная кавалькада горемык, возглавляемая почерневшим от непосильного труда отцом семейства и сопровождаемого женщинами в отрепьях, тащащих на себе прохудившуюся посуду и голых, загорелых как негритята, истощённых детишек отправлялась по плохо различимой тропе в Сус, Бизерту или Тунис, чтобы просить колониальное правительство смилостивиться и оплатить им проезд до Родины.

Мало было источников воды — строительство колодцев и бурение артезианских скважин велось из доходов колониальной администрации, центральное правительство на эти нужды средств не выделяло. Но какие при таком неудачном ведении дел могли быть доходы, когда большая часть даже тех денег, что выделялась из Рима, шла не на предназначенные цели, а на неотложную помощь буквально умирающим с голоду колонистам. Тунис обременяющей гирей висел на ногах итальянских властей, и когда в ответ на просьбу о срочной финансовой поддержке правительство Франции предложило передать Тунис в аренду на 99 лет, запутавшееся в послевоенных долгах и напуганное постоянным ростом недовольства правительство Италии поспешно согласилось.

(Формула аренды — на 99 лет — в европейском дипломатическом протоколе является вежливым эвфимизмом, прикрывающим открытую торговлю национальной территорией. Не было ни одного случая в исторической практике, когда участок земли, арендованный на срок в 99 лет, возвращался первоначальному владельцу.)

Как водится, поспешность не привела к добру. Финансовое соглашение с французскими банками сильно подрывало позиции банков итальянских, поэтому банкиры Милана и Флоренции пустили в ход всё свое влияние, чтобы аннулировать это соглашение проволочками и задержками, одновременно подняв шум в газетах о продаже правительством национальных интересов страны. Так что результат от итало-французского соглашения для правительства Италии оказался прямо противоположенным ожидаемому — не получили денег ни от французских банков — потому что помешали банки итальянские, ни от итальянских — потому что итальянские банки сначала требовали аннулировать соглашение об аренде Туниса, а правительство не могло дать задний ход, потому что договор уже утвердил французский парламент, и аннулирование означало враждебную акцию по отношению к Франции. И не получилось уменьшить недовольство политикой правительства в стране — наоборот, теперь и левые, и правые отказывались поддерживать правительство, от которого отвернулся народ, которое совершает национальную измену. Успех фашистского "похода на Рим" в таких условиях был гарантирован.

Придя к власти на волне недовольства прежним кабинетом, Муссолини было необходимо доказать, что он всё делает для исправления сделанных старым правительством ошибок. Справиться с реальными проблемами в экономике популистской риторикой было нереально, а вот добиться пересмотра ставшего символом провала итальянской политики договора о Тунисе было в большей степени возможно.

Французское правительство также было разочаровано результатами "тунисской сделки". Надежда получить контроль над финансовыми институтами Италии не оправдалась, содержание же итальянской по населению колонии не могло компенсировать упущенную выгоду. Поэтому правительство Даладье с охотой пошло на переговоры с "молодым грубияном", ожидая получить от него приемлимые гарантии французским банкам. Но Муссолини ловко обошёл на переговорах вопрос о возобновлении банковско-кредитного союза, пообещав компенсировать французские потери "из других источников". В свою очередь, французский министр иностранных дел согласился на внесение некоторых дополнений в франко-итальянский "Договор об аренде территории Тунис". Эти добавления в основной текст были выборочно широко разрекламированы фашистской пропагандой, утверждавшей, что "наш лидер вернул Италии её завоевания". Срок договора теперь ограничивался 44 годами, а в определённых условиях "договор может быть аннулирован до истечения его срока". Вне сомнения, эти условия выглядели существенно более дружественно по отношению к итальянскому государству.

Но "трубадуры фашизма" умолчали, о каких условиях упоминает договор. Что должна сделать Италия, чтобы французское правительство согласилось снизить срок аренды. Эти условия не содержались в опубликованном по итогам переговоров коммунюке, но в полном тексте дипломатических документов, изданном итальянским МИДом для информирования иностранных послов, говорилось прямо: "Так как на правительство Франции падают все издержки на содержание итальянских граждан в Тунисе, то правительство Италии берёт на себя обязательства покрыть их в период, равный 44 годам." Также в примечании указывалось, что "...при снижении издержек на содержание Туниса либо при более раннем покрытии расходов правительства Франции на реконструкцию Туниса, присутствие французской администрации может быть ограничено меньшим сроком либо вообще прекращено по взаимному согласию."

В дальнейшем итальянское правительство продолжало всячески избегать разговоров о "тунисском долге", хотя в 1933 и 1935 годах проходили закрытые консультации по инициативе французской стороны. Французское правительство предлагало Муссолини "перезачесть" неуплаченные долги и даже соглашалось часть долга списать, но дуче не собирался лезть в предложенные силки.

"Если мы признаем списание части долга, мы признаем и остальную его часть. Для Италии важно, что Франция нам обязана немалым вкладом в её североафриканские владения, но не может быть уверена в нашей безусловной поддержке. К тому же пока французы платят по нашим долгам, я уверен, что у Италии развязаны руки в Восточной Африке."

Ухудшение положения фашистского режима, падение его популярности, связанное с неудачными военными действиями в Испании, побуждали Муссолини попробовать вновь использовать удачные ходы, дававшие ему поддержку прежде. "Расширение наших колоний и укрепление связей итальянцев с Родиной — весьма благодатная почва для истинного национализма. Тунис соединяет в себе и стремление римской нации к расширению своих границ, и заботу о своих земляках, создающих очаги итальянского мира за пределами Италии."

Жонглирование Муссолини "тунисским вопросом" предназначалось для отвлечения внимания от действительно кардинально важного вопроса, вопроса выживания самого фашистского режима, решавшегося сейчас на полях сражений Испании.

Усиление внимания фашистского руководства Италии к своим североафриканским колониям способствовало потоку переселенцев в эти итальянские владения.

Хотя с 1920 года Триполитания и Киренаика управлялись из Рима, численность собственно итальянского населения в этих арабских странах до 1937 года была незначительна и росла медленно. В основном европейский элемент в Триполи и Бенгази был представлен колониальной администрацией и военными. В Ливии жило в четыре раза меньше итальянцев, чем в Тунисе. Причём вклад итальянцев в собственно экономическую жизнь колонии был даже меньше, чем их доля от численности колонии в целом.

Усиленное внимание Муссолини к положению в Тунисе требовало доказательств благоприятного влияния итальянцев на экономику принадлежащих ей колоний. Итальянское правительство постаралось изыскать кое-какие средства "для лакировки фасада". Кроме того, стали поощрять эмиграцию в колонии молодых семей, надеясь сразу на несколько результатов: на энтузиазм молодёжи, которая в Италии из-за кризиса и войны имела мало надежд на обзаведение своим хозяйством и усиление деловой активности в метрополии широким размахом колониальных мероприятий.

Многие молодые фашисты, в основном молодые парни, недавно поженившись, предпочитали отъезд вместе с женой в колонию, нежели отправку на испанский фронт. К тому же, вступив в колониальные "силы самообороны", можно было не только освободиться от угрозы участия в боевых действиях, но и получить денежное довольствие "за несение солдатских тягот в дальних странах и походах".

В 1938 году в Триполитанию прибыло почти 40 тысяч новых колонистов — столько же, сколько за весь предшествующий период итальянской оккупации. В Киренаику переехало меньше — около 22 тысяч итальянцев. Но это количество почти в два раза превышало число всех граждан Италии, живших в Киренаике до начала массовой переселенческой политики. К концу 1939 года в Ливии проживало уже около 200 тысяч переселенцев, и Ливия по численности итальянского населения сравнялась с французским Тунисом.

Такое увеличение числа жителей колонии влекло за собой рост потребностей в обеспечении водой, жильём и продовольствием. Широкое строительство новых городков для переселенцев сопровождалось бурением множества скважин на поиск воды. Без артезианских источников обеспечение не только промышленности и сельского хозяйства на осваиваемых участках, но даже снабжение питьевой водой было невозможно. Сколь-либо приемлимые районы сельского хозяйства на побережье давно были заняты, и для новых посёлков приходилось выбирать места, удалённые вглубь пустыни.

В апреле 1938 года при бурении одной из скважин примерно в шестидесяти километрах южнее города Эль-Агейла были обнаружены признаки присутствия нефти. Генерал-губернатор Ливии Бильбао, которого группа инженеров, открывшая предполагаемое местонахождение нефтезалежи, поставила конфедициально в известность об открытии, немедленно обратился за поддержкой к Муссолини.

Итальянский лидер, в отличие от ливийского губернатора, отнюдь не пришёл в восторг. Он счёл, что если до настоящего момента никто не подозревал о наличии в Ливии нефти, то это говорит о том, что находка случайна. Нефти либо нет, либо её очень мало. Но решил воспользоваться сообщением, чтобы получить дополнительную поддержку от германского диктатора. Муссолини болезненно переживал сложившееся положение, в котором он всё чаще был вынужден был обращаться к Гитлеру за помощью. Режим Муссолини всё быстрее скатывался на второстепенные, зависимые позиции, становясь из независимого государства ещё одним германским подручным. Это положение для итальянского дуче было нестерпимым. В сообщении из Ливии он увидел возможность сыграть на известной ему из личных контактов слабости Гитлера.

Немецкий фюрер был чрезвычайно обеспокоен вопросами стратегических ресурсов, в особенности нефти. Отсутствие контролируемой Германией нефтедобычи вызывало его постоянную озабоченность. Муссолини ожидал, что пока будут продолжаться поиски нефти в итальянской Ливии, германский канцлер будет оказывать более заинтересованную поддержку самой Италии. Благодаря такому незначительному блефу лидер Италии собирался использовать германское промышленное превосходство в реорганизации итальянской военной промышленности, за наименьшую цену. Муссолини сообщил Гитлеру о признаках нефти в Ливии и предложил совместную их разработку, ссылаясь на отсутствие в Италии кампаний, имеющих опыт нефтедобычи.

Гитлер действительно с энтузиазмом отнёсся к перспективе получения нефти из североафриканских источников. Он всегда был вынужден учитывать позицию крупнейших производителей нефти, чтобы не позволять себя шантажировать ограничением поставок горючего. Такое положение Гитлера совершенно не удовлетворяло. Германия должна иметь свободу рук во внешней политике, а без возможности подпитывать свою промышленность своей нефтью любая фраза о независимой политике была пустой, так как реально приходилось подчиняться желаниям денежных мешков, владеющих нефтью.

Фюрер страстно желал избавиться от этой зависимости и предпринял энергичные шаги навстречу просьбе Муссолини. Было заключено итало-германское соглашение о совместной разведке и разработке нефти в Киренаике. Организацию производства брала на себя германская сторона. Италия предоставляла рабочих и некоторое оборудование. Отдельно было оговорено соблюдение мер секретности вокруг поисков нефти. Муссолини не хотел, чтобы его блеф сорвался, так как полагал, что серьёзной международной экспертизы данные о наличии нефти в итальянской Северной Африке не выдержат. Германский диктатор опасался влияния на Италию крупных нефтемонополий Великобритании и САСШ, которые несомненно захотят установить контроль за новыми источниками чёрного золота и окажут политическое и экономическое давление на итальянское правительство. Тогда итальянская нефть окажется в руках английских плутократов, и её стоимость для Германии многократно вырастет. Организованная в мае 1938 года итало-немецкая поисковая экспедиция уже в июне приступила к первым проверочным бурениям в районе, где были найдены следы нефти.

К октябрю 1938 года некоторые скважины достигли глубины 500 метров, а нефть ещё не появлялась. Работающие в экспедиции итальянские инженеры и часть немецких акционеров начали проявлять нетерпение. Заговорили о прекращении дорогостоящих разведывательных мероприятий и закрытии проекта. Главный инженер Лоренц Хуммель настаивал на продолжении бурения. Он считал, что нефть североафриканских месторождений залегает на больших глубинах, как в недавно открытых залежах Персидского залива. Там в 1937 году на остове Бахрейн нефть была обнаружена на глубинах около километра.

В конце октября его позиция получила основательное подтверждение сенсационным достижением американских нефтяников. Начав бурение на Аравийском полуострове напротив острова Бахрейн, на глубине полутора километров была найдена нефть. Фотография нефтяного фонтана в Катаре появилась не только в специализированных журналах нефтяников, но и во многих еженедельных газетах мира. Бурение на большую глубину потребовало смены части оборудования, подготовки специальных мест для хранения большого количества труб и более серьёзной организации безопасности работы, так как многократно возросли риски травматизма. Несмотря на всю спешку, с которой велись работы, их удалось возобновить лишь через два месяца. Но настойчивость и убеждённость Лоренца Хуммеля были вознаграждены — в марте 1939 года первая скажина дала нефть с глубины 1300 метров.

К этому моменту внимание итальянского правительства было привлечено событиями в Испании, где хунта обороны Мадрида вступила в переговоры с фалангистами и сдала город в обмен на безопасность для своих сторонников. После двухневных боёв республиканцев против республиканцев, коммунистические и интернациональные отряды были разбиты и отступили к побережью. Фалангисты перешли в широкое наступление на всём востоке Испании.

Точнее, в наступление перешли итальянские "добровольцы" с вкраплениями из войск националистов. В пяти армиях, наступающих на каталонском, валенсийском и сарагосском направлениях было 350 тысяч итальянцев, около 30 тысяч других иностранных войск и только 84 тысячи собственно солдат генерала Франко. При таком соотношении сил внутри войск националистов понятно, что главные усилия приходились на итальянское командование, поэтому дуче не придал особого внимания сообщению об успехе изыскательной партии в Ливии.

Реакция его немецкого партнёра была совершенно другой. Без постоянного внимания, которое Гитлер уделял докладам о ходе изыскательских работ, выполнение срочных заказов на технику и оборудование могло заметно затянуться. Гитлер непосредственно выслушал доклад Лоренца Хуммеля, в котором он доказывал перспективность продолжения буровых работ, несмотря на первые неудачи при достижении первоначально запроектированных глубин скважин и одобрил риск, на который предлагал пойти главный инженер "Дейче-Итальян Петролиум".

Сообщение об обнаружении нефти побудило Гитлера собрать закрытое совещание, на котором он с наиболее доверенными сподвижниками обсудил планы дальнейших отношений с Италией. Из не слишком надёжного союзника Италия становилась источником жизненно важного стратегического сырья, и это требовало иной расстановки приоритетов. Гитлер отметил, что раньше германская политика состояла в поощрении стремления Италии играть доминирующую роль в средиземноморском бассейне. Такая вызывающая позиция властей Аппенинского полуострова вела к столкновению с реально контролирующей Средиземноморье Великобританией и следовательно, позволяла отвлечь внимание британского правительства от немецких приготовлений. Теперь, когда внимание Англии к итальянским владениям в Северной Африке нежелательно, следует обдумать вопрос, каким образом можно повлиять на политику итальянского правительства, с тем, чтобы она в дальнейшем не вызывала беспокойства у правительства Британии. Это заседание имело далеко идущие последствия.

К концу июня 1939 года республиканские армии на всём восточном побережье Испании были разбиты. Прижатые к морю группировки южнее реки Хукар и в районе мыса Тортоса в болотах Эбро сдались, большинство защитников Барселоны перешли французскую границу и были интернированы.

После падения Каталонии на родину вернулась основная часть французской военной миссии. Доклад, сделанный её руководителем, Шарлем де Голлем, послужил причиной того, что практически все бойцы республики получили предписание в ближайшие два месяца покинуть Францию. И возможность беспрепятственно вернуться на сражающийся Запад Испании. Де Голль категорически потребовал удалить "коммунистические элементы" с французской территории, поскольку "эти фанатичные последователи классовой войны несомненно попытаются разжечь беспорядки во Франции, если наше правительство не примет самых решительных мер". Такими мерами де Голль назвал либо заключение под стражу в достаточно хорошо охраняемых лагерях, либо удаление испанских республиканцев и бойцов интернациональных бригад за пределы страны.

Организовать на Юге Франции надёжные концентрационные лагеря для почти ста тысяч перешедших с оружием в руках границу опытных и не имеющих причин относиться с благодарностью к французскому правительству бойцов испанской Республики было неудобно по причинам политическим и малодоступно по затратам экономическим. Поэтому французские власти выдавали иммигрантам проездные документы в специально организованных сквозных эшелонах, идущих от средиземноморского побережья до атлантического и закрывали глаза на испанские суда, на которые организованно грузились с эшелонов республиканские части.

В результате переброска сохранивших боеспособность республиканских войск в Страну Басков завершилась намного раньше, чем переброска высвободившихся сил экспедиционного итальянского корпуса на Западный фронт. Мало того, республиканские комиссары смогли даже перевезти значительную часть станочного парка заводов Барселоны, эвакуированных во Францию, что позволило нарастить выпуск военного снаряжения в Западной области. Малозначащая для самого де Голля рекомендация относительно дальнейшей судьбы интернировавшихся частей республиканской Испании сыграла большую роль в произошедших затем событиях.

Но основная часть доклада "команданте Шарло", наиболее для него значимая, посвящённая военной тактике и соответствующей ей боевой технике, почти не оказала никакого влияния на планы французского военного производства и боевую подготовку частей французской армии. Во многом потому, что де Голль решительно критиковал "оборонительный" замысел французской стратегии. "Достаточное развитие боевых машин" — утверждал де Голль — "полностью уничтожает ценность долговременных укреплений. Устойчивость любой обороны теперь целиком зависит лишь от подвижных резервов и концентрирования авиации. В любой момент части, не имеющие в своём тылу маневренных бронекавалерийских соединений, будут отсечены от снабжения и принуждены к капитулированию полным исчерпанием боевых возможностей. Развитие боевых событий в настоящее время составляет два-три дня, максимум — пять дней, после чего поражение стороны, проигравшей маневр, необратимо. От размеров втянутого в маневренный бой резерва полностью зависит и маштаб столкновения. Даже если сам бой имеет ограниченное значение, но в нём принимают участие стратегически важные соединения — именно в этом столкновении решится судьба кампании!" Повторение де Голлем своих любимых "танковых затей" было отрицательно воспринято генштабом и доклад был положен "под сукно". Между тем важное место в нём занимала очень встревожившая свежепроизведённого бригадного генерала французской армии тенденция усиления бронесил основных противников Франции.

Особо он отметил появление новых итало-германских прототипов боевых машин. "Итальянские танки и танкетки были дешёвым средством, — отмечал глава французской миссии — неудобные в использовании и ко всему прочему, в совершенно недостаточном количестве. Германская промышленность, в отличие от итальянской, вполне способна выпускать технически сложные образцы военной техники, но — далее говорилось в меморандуме — благодаря запретительным статьям Версальского договора, у молодых германских конструкторов не было опыта создания танков, поэтому первые созданные ими машины были малоудачны. Можно было бы рассчитывать, что это благоприятное для Франции положение сохранится на длительный период времени, исключая всякую угрозу положению Франции в качестве европейского сюзерена. Это обстоятельство переменила аннексия Чехии и Моравии, в результате которой германская военная мысль получила в своё распоряжение результаты работ далеко продвинувшихся чешских танкистов. Уже в мае этого (1939) года у немцев и итальянцев, при немецкой помощи, появились машины, скопированные с лучших чешских образцов, и не надо рассчитывать, что в дальнейшем наращивании военных сил этих двух опасных для Франции стран виден предел".

Де Голль был не вполне справедлив, называя новейшие итальянские М11/39 копией чехословацкого LT-38. Конструкторы "Фиата" сумели увеличить возможности этой машины, хотя, конечно, до среднего танка, вопреки своей классификации, она всё равно не дотягивала.

Ещё до окончательной оккупации Чехии Италия получила от германского правительства большую партию удачных чешских противотанковых 47-мм орудий.

(А после оккупации итальянцы приобрели и документацию на её производство).

Согласно рекомендациям германских военных экспертов, войскам "итальянских добровольцев", сражающимся в Испании, не хватало подвижной противотанковой артиллерии. Немцы предлагали свою 37-мм ПТО, но дуче ознакомился с документами, отражающими действия немецкого "Кондора", в которых упоминались случаи применения этого типа пушек в боях против советских и французских боевых машин, и счёл, что германская хвалёная пушечка слабовата. Для борьбы с достаточно толстобронными французскими танками и имеющими хорошую лобовую защиту советскими бронемашинами требовалась артсистема, способная поражать броню с толщинами более 40 миллиметров. Германское ПТО на это было неспособно. Зато приобретённые за относительно невысокую цену чехословацкие ПТО могли поражать и более защищённые цели.

Единственным, но крупным недостатком чешского орудия являлся его лафет. Чехи создавали своё орудие для долговременных оборонительных сооружений, поэтому лафет был мало предназначен для дальней транспортировки, имел деревянные колёса и предполагал конную тягу. Для наступательных целей такое орудие мало подходило (одна из основных причин, по которой руководство вермахта с такой лёгкостью рассталось с этими пушками). Итальянское руководство также понимало практическое неудобство применения орудия в том виде, в каком оно было получено, но итальянцы заранее нашли выход.

Начиная с 1937 года, сначала в полевых условиях, а затем и на заводах стали переделывать свои малопригодные для штурмовых действий танкетки и лёгкие танки в самодвижущиеся орудия поддержки, подобные советским самоходкам. На "танчики" пытались приспособить орудия различных систем и типов, от полковых трёхдюймовок до зенитных 20-миллиметровок. Из-за слабости танковой базы большие калибры установить не удавалось, а малые были малоэффективны в гористой местности. Наилучшими калибрами для установки на базу итальянских машин были 40-50-мм пушки, но в Италии орудий такого калибра, вдобавок подходящих как для поддержки пехоты, так и для борьбы с бронемашинами, не было. Получив чешские пушки, инженеры "Фиата" споро установили их на разрабатываемую на базе собственного танка самоходку, начав в декабре 1938 года выпуск "Земовенте-47/10". Однако производство этой машины продолжалось только до апреля 1939 года, уже в марте на конвейере их стали сменять более совершенные машины — танки М11/39.

(Несмотря на то что выпуск "Земовенте-47/10" продолжался неполных четыре месяца, в итальянской армии к 1940-му году было почти полтысячи таких самоходок. В основном полученных переделкой из более ранних образцов бронетанковой техники. Хотя подвижность самоходного лафета позволяла применять машины в полевых боях, слабость бронирования и ненадёжность перетяжелённой ходовой части привели к забавному парадоксу — оснащённые "крепостным" орудиям самоходки к основном и применялись для обороны долговременных опорных пунктов и крепостей, хотя переделка производилась для усиления полевых сил. "Предназначение" орудия "перевесило" роль шасси.)

У Муссолини вообще стало складываться подозрение, что союзники стремятся впихнуть ему устарелое вооружение. Оно, хоть и было лучше итальянских образцов, но также уже не могло соревноваться с более современными видами оружия ведущих стран. По этой же причине он отказался от лицензии на производство германской "двоечки" — Pz.II, машины лучшей, чем итальянские " новейшие средние" М10/38, но несопоставимой ни с французским "Рено-35", ни с советскими 60-мм артсамоходками. При первой же возможности он постарался ознакомиться с другими образцами чехословацкой военной промышленности, которые, по его мнению, не уступали лучшим германским.

Вдобавок, на производство чехословацких образцов военпрома можно было рассчитывать получить всю необходимую документацию и даже, возможно, привлечь часть инженерно-производственных кадров за существенно меньшие, чем у немцев деньги. Танк LT-38, производство которого германское командование оставило для вооружения собственной армии, произвёл на Муссолини огромное впечатление. " — Да эта лёгкая малютка лучше вооружена и защищена, чем ваши тяжёлые машины!" — сказал он сопровождавшему его итальянскому генералу, отвечающему за создание перспективных образцов для армии.

Муссолини добился от Гитлера согласия на производство чехословацкого танка на итальянских заводах и приложил все усилия для быстрейшего его выпуска. Пожелание дуче вооружить танк более мощным, нежели 37-мм пушка прототипа, орудием не создало больших сложностей именно потому, что у итальянских инженеров уже был практически готовый образец устанавливаемого в танк орудия, как раз того самого чешского 47-мм ПТО. Вместо 125-ти сильной "Праги" установили 135-ти сильный мотор итальянского производства, до 30 мм нарастили толщину лобовой и башенной брони. Соответственно с 9 до 11,3 тонны увеличилась масса машины, но проходимость танка всё равно была лучше, чем у германских машин "среднего" класса при более мощном орудии и равной бронезащите. К майскому наступлению в Испанию была направлена опытная партия из 20-ти машин, было запланировано перевести танковый батальон в "подвижных" дивизиях на новую бронетехнику, но производство нарастало медленными темпами, и до августа 1939 года не была перевооружена ни одна из трёх итальянских "подвижных" дивизий.

Интересно, что навострившиеся делать самоходки конструкторы немедленно попытались переделать в самоходное орудие и новый танк. Установка на танковое шасси М11/39 полковой трёхдюймовки была полностью отработанным на предыдущих конструкциях делом, и ещё в марте 1939 года, даже до запуска в крупную серию базовой машины — танка М11/39 был готов прототип полностью бронированной самоходной артустановки. Однако управление вооружений сочло, что для такого калибра орудий достаточно шасси устаревших танков и выдало задание на приспособление шасси чешско-итальянской машины под лёгкую гаубицу калибра 90-мм. Существенно более тяжёлая артсистема и выросший момент отдачи потребовал значительной переделки систем подвески и амортизации взамен имеющимся. Первые варианты "Земовенте 90/53" на полигонах увидели только к 1942 году.

Слабость итальянской промышленности, не сумевшей запустить в крупную серию уже появившиеся удачные образцы самолётов и бронемашин, низкий энтузиазм у мобилизованных итальянских "добровольцев", которых всё не торопились сменить отборные части "фашистских знаменосцев" привели к провалу первого, провозглашавшегося "окончательным" "Сражения на Западе". 10 июля 1939 года на Западном фронте наступила оперативная пауза.

Поражение Восточных провинций Республики не сломило готовности к борьбе Западных: в отличие от восточных областей страны, в которых были сильны анархистские и леволиберальные организации, в Бискайе и Астурии тон задавали коммунисты и левые католики. Эти силы во время гражданской войны показали себя наиболее стойкими противниками фаланги. После высылки из Франции интернировавшихся частей восточных армий Республики вновь на фронт захотело вернуться не более трети бойцов-республиканцев. Но в их решимости можно было не сомневаться. Кроме собственного военного производства Западных областей, Советская Федерация продолжала оказывать значительную материальную помощь Народному Фронту Испании.

Капитуляция Мадрида и падение Каталонии произвёло тяжелейшее впечатление на громадное большинство людей в стране Советов; чтобы не допустить окончательного краха дела Республики, массы требовали от правительства Федерации усилить поддержку сражающемуся Западу Испании. Прежде чем завершилась подготовка к наступлению испано-итальянских фашистов, в портах Западных провинций разгрузилось два небывало крупных морских конвоя — для перевозки всех подготовленных в кратчайшие сроки усилием всей Федерации запасов для испанских республиканцев понадобилось фрахтовать суда третьих стран. После установления надёжного обеспечения конвоя и роста международных симпатий к делу Республики скандинавские страны охотно предоставили часть своего значительного флота сухогрузов.

К середине июля 1939 года в верхушке итальянских экспедиционных сил, среди руководства испанских фалангистов и у высших чинов германских нацистов назрело недовольство сложившейся патовой ситуацией. Продолжение военных действий усиливало единоличную власть Франко, другие высокопоставленные фалангисты либо погибли, либо оказались в его тени и пока генералиссимус возглавляет "очистительный поход против большевизма" не могли надеяться на изменение своего статуса. Только прекращение войны могло позволить "отказаться от ограничений и правил сурового периода испытания сил нации" и заново перераспределить власть.

Продолжение военных действий не сулило скорых и блестящих успехов для итальянских генералов, а значит, сулило скорую и немилосердную опалу им со стороны дуче, не желающего более терпеть позора поражений своих "железных когорт".

И дальнейшее затягивание испанского конфликта не отвечало планам нацистской верхушки.

"Польский вопрос, — поучал Гитлер — является корнем всего восточного вопроса. Если польское правительство осознает все преимущества добрососедства с могущественной Германией и примет наше покровительство, Германия, реализуя свои замыслы в Прибалтике и Причерноморье, поддержит неотступные стремления поляков к московскому трону. Если же Польша выберет конфронтацию с рейхом, под влиянием враждебной нам еврейско-плутократической агитации, нам предстоит перед окончательным решением восточного вопроса испытать силу вермахта на польском материале. Возможные осложнения польской кампании не позволяют нам отвлекать свои силы на другие направления. Необходимо предпринять быстрые действия для успокоения испанской неразберихи и прекратить разбазаривать наши ресурсы, терять драгоценные жизни германских солдат в угоду амбиций дуче. Длительное прекращение огня было бы самым лучшим вариантом, потому что без нашего руководства итальянские войска неспособны даже к оборонительным боям."

Хотя недовольство проявляли все участники испанской националистической коалиции, первыми к прямым действиям по подготовке военного переворота приступили немцы. Исходя из указаний фюрера, главный германский советник при штабе Франко генерал авиации Рихтфоген договорился с командующим итальянскими экспедиционными силами маршалом Бадольо о взаимодействии с "инициативными испанскими руководителями, предлагающими скорейшее восстановление легитимного правительства и поддержку испанскому народу со стороны мирового сообщества." Германские агенты вошли в контакт с группами недовольных франкистских генералов и офицеров и организовали заговор, номинальной целью которого было восстановление в стране королевской власти, а реальным содержанием заключение перемирия с республиканцами и вывод иностранных военных формирований с территории Испании.

Предварительная договорённость о заключении перемирия была достигнута на июльских советско-германских переговорах в Берлине между министром иностранных дел Германии Риббентропом и Первым Полномочным посланником (главой советского внешнеполитического ведомства) Джугашвили-Сталиным. После трёхдневных переговоров с 26 по 28 июля 1939 года были подписаны соглашения о товарообмене и подкрепляющие их договорённости о ненападении на пятилетний срок. В течении этого времени стороны обязывались не только не применять силу против другой стороны во внешней, но и во внутренней политике.

"Высокие договаривающиеся стороны — было записано в документе, — обязуются предоставить сторонникам политических принципов иной договаривающейся стороны право обратиться к ней для получения её гражданства с целью последующего выезда из страны. В случае, если лицо, находящееся в заключении по причинам своих политических пристрастий, не пожелает изменить своё гражданство, ему должна быть предоставлена возможность пользоваться поддержкой гуманитарных организаций под консульским надзором другой договаривающейся стороны."

Мирная договорённость с фашистами была довольно прохладно принята в Советской Федерации и в мире.

На спешно созванной 29 июля сессии Верховного Совета Федерации, обьясняя смысл договора с Германией, председатель Петроградского Центрального Совета Семен Миронович Киров убеждал: "Мы не отказываемся от борьбы, от политического осуждения фашизма. Мы предлагаем договориться прекратить убийства, прекратить войну, и не навсегда, а только на пять лет. Мы полагаем, что фашистские режимы могут существовать только в режиме внутреннего террора и внешней агрессии, войны. Мы хотим прекратить внутренний террор против наших сторонников, прекратить пытки и внесудебные убийства наших товарищей, всех честных и искренних людей Германии, не приемлющих нынешний фашистский порядок.

Я согласен с товарищем Сталиным, который полагает, что за этот пятилетний срок фашистские режимы окончательно потеряют народное доверие, завоёванное демагогическими обещаниями в момент наибольшей тяжести экономического кризиса. Без массовой поддержки эти режимы террористической буржуазии падут, возможно даже, без вооружённого вмешательства...

Сейчас мы получаем не только немецкие товары, которые позволят выйти нашей промышленности подняться на высший европейский уровень. Стран на таком уровне производства в Европе две — Англия и Германия, но Англия никогда не продаст нам промышленного оборудования высшего класса. А мы теперь договорились с Германией о закупках оборудования именно такого уровня...

Но самым главным для нас являются не станки, а люди... Самое главное — мы спасём тысячи, даже наверно десятки тысяч жизней лучших людей Германии, которые приговорены сейчас Гитлером и его кликой к смерти.

Кто-то неверно понял те моменты договора, где говорится об отказе от враждебных действий и почему-то счёл, что речь идёт об отказе от антифашистской агитации. Напротив, если раньше мы призывали наших граждан, посещающих Германию, отказываться от прямой агитации в защиту советских идей, потому что за этим мог последовать арест, могла последовать внесудебная расправа с теми гражданами Германии, которые проявили бы сочувствие, оказались бы под подозрением фашистской охранки.

Теперь же нашим товарищам можно и нужно открыто высказывать свои взгляды, прямо протестовать против фашистских правил. Этот договор напротив, даёт широкие возможности для коммунистической пропаганды, пропаганды в самом враждебном к коммунизму буржуазном государстве и поэтому я за утверждение этого договора."

Удачно сосредоточив внимание обсуждения на условиях освобождения политзаключённых в Германии, Киров сумел переломить общее настроение собрания в сторону поддержки советско-германского договора.

Во время переговоров Риббентроп неоднократно делал намёки на перераспределение "сфер влияния в Европе, с учётом пожеланий сторон". Сталин игнорировал эти намёки. Риббентроп, докладывая Гитлеру о достигнутых соглашениях, возмущался: " Он только усмехался в свои рыжие усы и продолжал считать эшелоны угля и бочки мазута, словно я ему подсовываю залежалый товар!" 28 июля, в последний день преговоров, по личному указанию фюрера, Риббентроп предложил Сталину "обговорить заранее предпочтительные начертания границ при решении "польского вопроса". Сталин на минуту задумался, пыхнул дымом, потом медленно заговорил:

— Господин государственный министр! Мы с вами, по поручению наших правительств, решаем сейчас вопросы, находящиеся в компетенции правительств. Это вопросы внешней торговли и внешней политики. Наши правительства, тем более мы с вами, господин министр, не уполномочены народами наших стран решать на этой встрече вопросы, которые могут решать лишь народы. Вопрос о государственных границах есть вопрос о народе, который выбирает себе правительство и может решаться только прямым и недвусмысленным народным волеизьявлением.

По поручению моего правительства, я уже высказал Вашему правительству поддержку в несогласии с грабительскими, нечестными статьями Версальских договоров стран Антанты. Мы, коммунисты, не считаем национальный вопрос первоочередным. Но мы признаём его существование и право наций на единое государство — при условии ясного волеизьявления этой нации. Ваше правительство поставило себе целью восстановить единство германской нации, разорванной несправедливыми послевоенными решениями победивших держав. Советская Федерация с пониманием, как вам известно, отнеслась к этой цели. Вы наверняка знаете, что в нашей критике, направленной против Вашего режима, никогда не отрицалось право народа Германии на единое государство.

Я донесу до моего правительства Ваше согласие с нашей оценкой нынешнего государственного разграничения между Польской Республикой и странами, с ней соседствующими — Литвой и Советской Федерацией. Несомненно, дипломатическая помощь германского правительства может оказаться действенной и вынудит наконец панское правительство сесть за стол переговоров. Но возможно, мой уважаемый коллега не совсем представляет себе суть этих давно требуемых Советской Федерацией переговоров с панской Польшей. Мы не собираемся обсуждать линию границы.

Как я уже говорил, этот вопрос мы не считаем компетенцией правительств. Мы, правительство Советской Федерации, желаем оговорить условия, при которых с территорий со смешанным населением, с территорий, на которых неоднократно происходили национальные выступления, направленные против польского правительства, были выведены польские войска. Была выведена польская оккупационная администрация. И на каких условиях будут проведены плебисциты, либо самые широкие выборы в Учредительные собрания, которые уже будут решать, к какому государству присоединится народ, проживающий на данной территории — либо, возможно изберёт путь самостоятельной государственности. Наше правительство не собирается предвосхищать волю народа Западной Белоруссии, волю народа Закарпатья, волю людей Виленщины и Червонной Руси, хотя, конечно наша пропаганда, коммунистическая пропаганда — это пропаганда единства, мирового обьединения всех народов. Таков мой ответ на Ваш вопрос, господин государственный министр, и я надеюсь, что рассеял недопонимание между нами.

2 августа 1939 года в Петрограде посол Германии в Советской Федерации Шторьх обменялся ратифицикационными грамотами с главой советской дипломатии Сталиным. Было опубликовано совместное коммунюке, в котором соглашение предлагалось рассматривать как шаг к восстановлению гражданского мира в Европе. У германского руководства теперь была твёрдая уверенность в подписании мирного соглашения со стороны республиканцев. Оставалось добиться согласия со стороны националистов.

4 августа 1939 года на личной встрече Гитлер добился от Муссолини одобрения германского плана "замирения Испании", упирая на уже заключённые через третьи страны договорённости с правительствами Англии и Франции. Эти правительства якобы дали гарантии немедленного признания королевского правительства Испании и помощи против "сепаратистов". "В таком случае — убеждал он дуче, — деятельность коммунистических идей в Испании будет надёжно ограничена и миссия Италии по предотвращению красной заразы выполнена."

5 августа начался мятеж части фалангистских войск, требующих отставки каудильо и передачи власти регентскому кабинету при королевской особе. Днём позже, 6 августа к мятежу присоединились гарнизоны Толедо, Мадрида и штабная охрана ставки Франко. 7 августа арестованный накануне Франко публично сложил с себя все полномочия и передал их "назначенным Его Величеством доверенным лицам". В тот же день националисты обьявили одностороннее прекращение огня и от имени короля предложили мирные переговоры. Верховный совет четырёх Западных провинций 8 августа принял предложение и со своей стороны объявил о прекращении боевых действий, "пока продолжается мирный процесс". Переговоры велись в нейтральной Швейцарии с 16 по 26 августа и закончились подписанием "неограниченного перемирия".

Король Испании обратился к стране с посланием, в котором говорилось, что "ради блага и мира всех подданных" он дарует атлантическим провинциям особые "фуерос", в которых изложены все их пожелания. Изящным финтом король обошёл вопрос об отношениях с республиканскими районами. "Фуэрос", староиспанский вариант королевских привилегий, мог распостраняться не только на семью, но и на город и даже область. Такие привилегии представляли собой особый свод законов и правил, под это определение вполне удавалось подвести республиканскую конституцию.

Формально теперь никакого раскола страны не было, можно было только говорить о "особых территориях". "Дарованием желаемыми моими подданными свобод и фуэрос — звучало в королевском ордонансе — исчерпывается повод для смуты в государстве и остаётся лишь озаботиться о выдворении иноземных пришельцев, заполонивших наши пределы в дни смуты и более в границах Испанского королевства нетерпимыми".

Также король высказывал смутные пожелания "сохранения верности испанскому духу и преданности королевскому дому" и надеялся, что "с завершением бедствий и началом благоденствия всей Испании" можно будет устранить отдельные статьи привилегий, потому что "не будет больше причин для тревоги за жизнь и благоденствие тех смелых граждан Испании, которые добились "фуэрос". То есть король заверял, что его правительство будет строго соблюдать соглашение об освобождении политических заключённых и военнопленных, захваченных в гражданской войне и не будет преследовать сторонников республиканцев.

Центральный комитет четырёх западных провинций после завершения переговоров также выступил с обращением. "...Продолжение вооружённых действий сейчас сделало бы иностранную оккупацию постоянной; чужое правительство присоединило бы большую часть страны к своей территории, что всё равно исключило бы возможность дальнейшей борьбы. Перемирие очистит землю Испании от войск интервентов — это уже половина успеха дела испанской свободы. Остановив гражданскую войну, мы надеемся на твёрдый характер испанского народа. Когда неотложные нужды восстановления разрушенного военной катастрофой хозяйства страны будут удовлетворены, настанет момент восстановить и разрушенные войной политические свободы. Получив огромный опыт политической жизни, имея возможность выбора между феодальными реликтами королевского правления и демократическим обновлением республики, Испания уверенно выйдет на путь создания нового общества. Победив иностранных захватчиков, заставив их ощутить всю бесплодность дальнейшей войны с народом Испании, мы победим и в мирном строительстве, сделаем жизнь каждого человека полнее и счастливее!"

Центральный комитет оповещал, что до проведения новых "подлинно демократичных и всенародных выборов" берёт на себя исполнение обязанностей правительства Республики, как единственный сохранивший дееспособность орган представительства на территории Испании. "Сохраняя ружья заряженными — говорилось в обращении, — мы переходим к мирным занятиям и агитации словом и делом вместо агитации штыком!" Республиканцы тоже невероятно устали от трёх лет сражений и не могли полностью скрыть облегчения при известии о прекращении бойни.

Ещё в июне-июле 1939 года события в Испании приковывали к себе всеобщее внимание, были центром приложения европейской политики. К концу августа известие о прекращении военных действий между враждующими испанскими фракциями попали только на вторые страницы газет. Всё внимание обращено было к очередной гитлеровской авантюре.

Продолжая свою политику "присоединения к рейху населённых германским народом территорий", Гитлер уже поглотил литовский Мемель и чешские Судеты. Теперь он пожелал возвращения в лоно Германии польского Данцига. В 1934 году только провозглашённый "третий рейх" активно сотрудничал с "санационной" Польшей, совместно готовясь к войне против Советов. Тогда был заключён пятилетний польско-германский договор о сотрудничестве и взаимопомощи. В 1934 году Гитлер ещё не смел настаивать на ведущей роли в союзе с Польшей.

К лету 1939 года срок действия договора заканчивался, немецкий фюрер счёл, что возобновить договор можно лишь при признании польским правительством германской гегемонии в возможном союзе и для подтверждения этого ультимативно потребовал передать "Данцингский коридор".

Правящие круги Польши были в растерянности. Прогерманские круги были скомпрометированы гитлеровским требованием, "унижающим достоинство Польши" и не могли настаивать на возобновлении "антибольшевистского пакта". Ориентирующиеся на державы Антанты умеренные круги колебались между "политикой умиротворения" и страхом дипломатических осложнений, если польско-германский договор будет подписан на германских условиях.

Правительство Франции уже прямо высказалось против такого соглашения, "поскольку оно означает вхождение Польши в германскую сферу влияния и предательство постоянных дружеских связей между нашими народами".

Британские политики не давали определённых сигналов. С одной стороны, английский премьер говорил о "верности Великобритании союзным обязательствам", что означало поддержку жёсткой позиции французского кабинета. В то же время Форин офис предпринимал усилия по заключению "промежуточного соглашения" между Германией и Польшей, только по вопросу о принадлежности "Данцингского коридора". Однако к концу августа 1939 года позиции сторон прояснились.

Гитлер не мог отказаться от выставленного требования о территориальных уступках — это означало поражение его политической линии в целом — и был вынужден оказывать дальнейшее давление, во всё большей мере подкрепляя его военными приготовлениями. Французский кабинет, без опоры на силы Народного Фронта, держался на влиянии националистических кругов и также был вынужден в ответ на германские угрозы проводить жёсткую политику. Начавшаяся в Британии 26 августа — в день подписания соглашения о перемирии в гражданской войне в Испании — частичная мобилизация означала, что британское правительство намерено поддержать франко-польские силы против Германии, даже если это приведёт к отказу от проводимой английским кабинетом линии на "европейский мир". Мир замер. Теперь всё зависело от Гитлера. Решится ли он? Осмелится ли Германия вновь выступить против европейской коалиции, четверть века назад уже повергшей Германию на колени?

Гитлер решился.

Большинство военных обозревателей американских и европейских газет вполне убедительно доказывали, что Германия не может вести успешные боевые действия и неизбежно потерпит поражение в самом скором времени. Чуть более чем семидесяти немецким дивизиям, сформированным в 1937-1939 годах, состоящих в основном из новобранцев, противостояло почти тридцать польских дивизий (правда, также в основном развёрнутых по мобилизации) и шестьдесят французских соединений, имеющих значительное кадровое ядро. Кроме того, на континент собирались переправить британский "экспедиционный" корпус. Британская армия заканчивала мобилизацию, ожидалось, что за две недели, по предвоенным планам отводившимся на сосредоточение сил, в Северной Франции окажется на менее полумиллиона английских солдат — ещё двадцать дивизий со всеми тыловыми службами. Только по численности сухопутных войск европейская коалиция превосходила Германию более чем в полтора раза.

Уступали германские вооружённые силы французской армии и в оснащённости артиллерией крупного калибра, без которой в 20-е — 30-е считалось невозможным ведение как наступательных, так и оборонительных действий. У немцев не было полевых орудий большего калибра, чем 152 мм, французская армия имела пушки вплоть до 356 мм калибра, кроме того, имелись железнодорожные платформы, на которых устанавливались орудия чудовищного, превосходящего калибры всех линкоров того времени 520 мм калибра. Полуметровое жерло этих сверхпушек могло в считанные часы снести любые долговременные оборонительные сооружения. Французские и британские силы с самого начала боевых действий могли (в представлениях теоретиков) перейти в "позиционное" наступление, на сколь угодно широком фронте перемалывая германскую оборону также, как это было сделано в финале Великой войны. При сложившемся соотношении сил военные аналитики предрекали уровень потерь 1:10 в пользу союзников. Считалось, что неся такой урон, войска Германии окажутся небоеспособны в короткое время и война закончится за два-три месяца.

Эти планы подкреплялись значительным перевесом в бронетехнике. Французская и английская армии имели в совокупности более трёх тысяч машин сопровождения пехоты — это если учитывать только современные, постройки 1935-1939 годов, типы танков. На консервации французские военные хранили ещё не менее полутора тысяч "старых" танков, в основном модернизированные FT-18, доведённых в 1928-1932 годах до уровня NC-27.

Германская армия могла противопоставить этому "железному стаду" чуть более 2100 боевых машин, но более половины из них составляли учебные пулемётные Pz.I, примерно 300 "грозных" "разведывательных" танков Pz.II с 20-мм автоматом и бронёй, обеспечивающих защиту только от крупнокалиберных пулемётов — и то не со всех ракурсов. Лишь треть танкового парка составляли пушечные машины с бронированием, защищающим от малокалиберных — до 20 мм орудий.

Определённый паритет был только в области авиации — за 30-е годы люфтваффе стали одними из самых крупных военно-воздушных сил в мире. Но на сентябрь 1939 года основу германской авиации составляли машины 1936-1938 года выпуска, по крайней мере, в бомбардировочной авиации. Истребительные соединения были перевооружены на современные типы машин, но о превосходстве германских пилотов в воздухе говорить не приходилось, в Британии и во Франции перед войной начали выпуск самолётов, не уступающих знаменитому детищу герра Мессершмидта.

О польском фронте в последние августовские дни почти не говорилось, несмотря на то, что все военные приготовления формально велись из-за Польши. Хотя польская армия вдвое уступала германской по численности, по оснащённости артиллерией, танками и авиацией она считалась сравнимой с немецкой.

Кроме большого количества танков иностранной постройки польская армия имела танкетки и танки собственного производства. К сентябрю 1939 года поляки завершали комплектование двух "кавалерийских моторизованных" бригад — 10-ой и Варшавской. Эти части, хотя носили "кавалерийское" название, относились к полностью механизированным силам. В каждой бригаде был бронеполк, оснащённый машинами собственного производства — пушечными 10ТР, пулемётными танкетками ТК и пушечными бронеавтомобилями "Урсус".

В остальных кавалерийских дивизиях польской армии по штату был включён бронедивизион, имеющий разведывательные пулемётные танкетки и "машины сопровождения" — в основном французские NC-28 (экспортный вариант модернизации знаменитого танка Рено) или английские "Виккерс-Е". То есть по тактико-техническим характеристикам польские танки не были хуже германских, тоже слабобронированных и в основном пулемётных.

Количественное соотношение также не выглядело катастрофическим отставанием — в Войске Польском на 25 августа 1939 года числилось около 1100 единиц бронетехники, точнее, списочно — 1087 машин. Разумеется, какая-то часть списочного состава была пригодна только для утилизации, какая-то нуждалась в ремонте или из него только вышла — но и реально боеготовыми было не менее 70%, около 800 бронемашин. Причём по количеству танков и бронеавтомобилей, вооружённых пушками 37 и более армия Польши чуть ли не превосходила германскую!

В гитлеровских механизированных силах из 2400 бронированных машин (включая и полицейские бронеавтомобили времён Веймарской республики без установленного вооружения) пушечными можно было назвать семь сотен. Из них половина — танки чехословацкого производства. Польские моторизированные части в совокупности имели около 600 танков с пушками калибра 37 мм и выше — около 250 модернизированных до NC-28 стареньких FT-18, также около 150 французских же R-35 и H-35, примерно 170 собственных улучшенных* копий "Виккерса-Е" 10ТР и небольшое количество пушечных бронеавтомобилей "Урсус". А поскольку предполагалось, что немецким войскам придётся распределить свои силы на два фронта, причём восточный вряд ли будет основным, то польское командование обоснованно считало, что будет располагать превосходством над противником в танковой массе.

___________

* — Поляки довольно глубоко переработали проект английского танка, приведя машину конца 20-х годов в соответствие с воззрениями конца 30-х. Для обеспечения большей подвижности машины пришлось пойти на существенные изменения подвески: как наиболее простую и вместе с тем надёжную применили "подвеску Кристи" — без перехода на колёсный движитель.

Изменили конструкцию башни, улучшив условия наблюдения и работы танкистов. Заменили слабенькую 37-мм пушку орудием того же калибра, но более мощную — теперь бронебойный снаряд польского танка уверенно поражал цели, имеющие защиту в 40 мм брони.

Поставили свой двигатель — ненамного более мощный, но более неприхотливый к применяемому топливу.

Добавили бронирование лба башни и корпуса машины.

Увеличившаяся скорость танка позволяла теперь применять его в составе конных соединений как основное ударное средство. Производство новой машины было развёрнуто на базе лицензионного выпуска английского "Виккерса", поэтому быстро наращивалось и к началу войны было произведено около 200 танков 10ТР.

Авиация Польской Республики также по качеству не существенно уступала германской, проигрывая в количестве, в основном в оснащённости истребителями. Следует напомнить, что по представлениям военных экспертов, устоявшимся после 1920 года, утверждалось — основным противником авиации является зенитная артиллерия, а не вражеская авиация. Отсюда стремление нарастить высоту полёта бомбардировщиков и пренебрежение истребителями, считавшимися вспомогательным видом оружия, пригодным лишь для обороны аэродромов и военных баз. А по оснащённости бомбардировщиками польские "силы лётнитцы" немецким не уступали.

Впрочем, считалось, что после перехода в наступление англо-французских сил польский фронт будет иметь только вспомогательное значение. Германия не сможет игнорировать сосредоточение армий коалиции на западной границе, первый натиск германской пехоты будет отражён на линии польских укреплённых районов, а затем германскому генштабу станет не до Польши. В самой Польше шли в военных фантазиях значительно дальше и польские газеты живописали, как доблесные польские жолнежи, отбив тупой напор "этих колбасников", переходят в наступление и вместе с благородными и верными союзниками водружают польский флаг над поверженным Берлином.

Нельзя сказать, что все эти представления о войне были нереалистичны. Наоборот, они полностью соответствовали уровню подготовки к боевым действиям армий стран, составлявших такие планы. Главные причины поражения коалиции в 1939-1941 годах потому коренились в уровне военного мышления генштабов Англии, Франции и Польши, в той подготовке войск, которая велась по разработанным генштабами планам и неспособности высших военных кругов стран Запада быстро приспосабливаться к изменяющимся условиям боевых действий.

В целом планы французского генерального штаба строились на анализе предвоенной конфигурации польско-германской границы и вытекающего из этого построения войск. Французский генштаб был убеждён, что невыгодное расположение Восточной Пруссии, изолированной от остальной территории Рейха, вынудит германские войска в первую очередь стремиться к прорыву блокады восточнопрусского плацдарма. Размещение значительных польских сил в "Данцигском коридоре" должно было привести к позиционным боям в стиле Великой войны.

Исходя из темпов продвижения войск в той войне, французские военные стратеги ожидали, что форсирование "коридора" потребует от немецких войск сосредоточения главных сил и от пяти дней до двух недель времени — в зависимости от оценки реальной боеспособности недавно лишь возрождённой германской армии.

За это время на остальных направлениях польско-германского фронта немцы смогут предпринять только частные, отвлекающие операции. Это означает, что фронт останется в основном нетронутым, и польские войска смогут завершить мобилизацию. Для последующего немецкого наступления на Варшаву потребуется перегруппировка армий, вёдших бои в Померании, что также займёт у немецкой армии от трёх до пяти дней. Значит, генеральное сражение в Польше начнётся не ранее, чем через десять дней после открытия боевых действий, а скорее — через две-три недели.

За это время французский генштаб предполагал закончить сосредоточение и развёртывание своих сил и перейти в наступление на Рур. Захват основных промышленных мощностей Германии, сосредоточенных в Рурской индустриальной области, означал неизбежное поражение Третьего рейха. Французский генералитет был убеждён в быстрой победе над Германией.

Германский генштаб также рассчитывал провести всю военную кампанию в сжатые сроки. В основе военного планирования по-прежнему был "железнодорожный маневр" войсками, способность транспортной сети Германии, усиленной "автобанами", быстро перебрасывать войска с Востока на Запад. Главным преимуществом германской позиции была возможность бить союзников по частям, по очереди. Это, в свою очередь, предполагало высокий темп наступательных операций.

Поэтому в германском генштабе отвергли очевидную мысль о прорыве "Данцигского коридора", предпочтя одновременный удар по сходящимся направлениям из Померании, Силезии и Восточной Пруссии. В этом случае польские войска сами, под угрозой окружения, очистят "коридор" и откатятся на вторую оборонительную линию. Опираясь на опыт испанской войны, люфтваффе намеревались завоевать господство в воздухе над районами боевых действий и помешать как маневру польских дивизий, так и сосредоточению резервов. В случае успеха, польская оборона западнее Вислы прекращала существование, а польская армия, понеся в ходе стратегического отступления значительные потери в людях и главное, в технике, надолго лишалась наступательного потенциала, запертая восточнее Вислы.

Нейтрализовав Польшу за две-три недели, германские войска должны были быть переброшены на Запад и выиграть войну у Франции. Германское командование ожидало, что между неизбежным французским наступлением и разгромом основных польских сил западнее Вислы пройдёт от пяти до десяти дней. За это время французская армия успеет начать боевые действия и даже, возможно, добьётся первоначального успеха, продвинувшись на двадцать-тридцать километров вглубь германской территории. В любом случае, планы ОКХ строились на достижении французами глубины прорыва в пятьдесят-шестьдесят километров.

Только после этого моторизированные силы вермахта переходили в контрнаступление, имея главной задачей перерезать коммуникации наступающей армии и в дальнейшем окружить основные силы французов. Капитуляция главных сил французской армии должна была означать для Франции политическую катастрофу, по последствиям сравнимую с Седаном в 1870. Новое французское правительство, скорее всего, охотно подпишет мир на условиях, минимально оскорбительных для Франции.

Оставшись в одиночестве на Западе, правительство Чемберлена вряд ли будет готово к продолжению военных действий и пойдёт на мирную конференцию. Германия сможет добиться необходимых территориальных уступок от Польши, а главное — повлияет на позицию нового польского кабинета, вне всякого сомнения, после такого урока лояльного к целям великой Германии. Британия и Франция, потеряв европейскую гегемонию, тем более не будут возражать против польско-германского союза, направленного против Советов. После этого останется лишь урегулировать отношения с дунайскими странами, окончательно оснастить армию современными боевыми средствами и можно будет приступать к разработке основной военной операции, предстоящей "нибелунгам Третьего Рейха" — походу на бескрайний Восток!

Действительность в который раз непредсказуемым образом повлияла на военные планы обеих враждующих сторон. Польское государство развалилось буквально на второй день войны, когда из столицы, вслед за сбежавшим правительством, бросились чиновничьи орды всех министерств, включая военное. Какое-либо осмысленное сопротивление могли оказывать только отдельные польские части на фронте, но уже на уровне дивизий царила неразбериха, согласованные действия и снабжение всех польских войск прекратилось. "Вина" в этом люфтваффе крупно преувеличена.

Вне сомнения, появление самолётов с чёрными крестами над польскими городами и дорогами оказывало тяжёлое моральное воздействие, но редкие бомбёжки не могли так окончательно разрушить отлаженную машину армейской службы, как это сделала паника. Самоотверженно сражавшихся бойцов польских войск, без сомнения, можно назвать преданными: преданными собственными начальниками. Страх польских "отцов-защитников" за собственную шкуру, а отнюдь не глубокие прорывы немецких танков привёл к гибели подчинённых им войск.

Именно развал управления польских войск обусловил невероятную глубину проникновения моторизированных сил нацистов, а не наоборот, прорыв германских частей обрушил польскую оборону, как предполагалось по первоначальному немецкому плану. Те польские соединения, где находился решительный и не поддавшийся паническим слухам командир, смогли остановить наступление германских войск, в отдельных случаях даже вынуждая их к отступлению.

К сожалению, во всех таких случаях отсутствие хотя бы малейшей координации усилий с остальными польскими войсками и полный развал снабжения, оставляющий сражающиеся части без боеприпасов и горючего, через один-два дня сводил на нет все успехи, весь героизм защищавших свою страну солдат.

Было бы смешно, если не было бы так грустно, что в то время, когда польские войска беспорядочно отступали, польские газеты публиковали победные реляции о налётах польской авиации на Берлин (не было в действительности), победном наступлении союзников (было, но в несопоставимых с публикациями масштабах) и даже о польском наступлении на Германию (действительно было, на ряде вспомогательных направлений фронта польские войска захватили несколько немецких деревень). Все эти ура-патриотические репортажи были чудовищно нелепы по сравнению с теми событиями, в которых решалась судьба Польши.

Крупнейшим из таких событий в первой декаде сентября стало трагическое "сражение над Бзурой". Отходящие к Варшаве силы армии "Поможе", защищавшей "Данцингский коридор", предприняли фланговый удар по преследующим польские войска армии "Лодзь" дивизиям 8-ой германской армии. В ударную группу генерала Кнолль-Ковнацкого командир пробивающихся к столице сил генерал Тадеуш Кутшеба смог включить все сохранившиеся боеспособные танки 10-ой кавбригады и отдельных батальонов усиления — более 200 машин, преимущественно 10ТР и NC-28. Более быстроходные и имеющие больший запас хода 10ТР в сопровождении немногочисленных — бензина больше не было — грузовиков с солдатами должны были перерезать коммуникации танковых соединений вермахта, угрожавших Варшаве с Запада и обеспечить прорыв основных сил приморской группировки поляков к столице. При этом центр фронта германских войск, по тылам которого должна была проломиться польская армия, был бы разгромлен и наступление на Варшаву сорвано. Бригаде низкоскоростных и имеющих малый запас хода "старых" танков NC-28, сформированной из трёх отдельных батальонов усиления, предстояло обеспечивать левый фланг прорыва от удара немецких моторизированных соединений 8-ой армии.

Хвалёные люфтваффе сосредоточение польских сил прозевали. Ударная группа Кнолль-Ковнацкого сумела выполнить первую часть плана и не только перерезать линию Лодзь-Варшава, но и выйти к пригородам Лодзи. Немецкие войска оказались между вошедшим в их тыл танковым соединением поляков и пехотными дивизиями армии "Лодзь", как между молотом и наковальней.

Поспешный контрудар германских танков наткнулся на выдвигавшуюся вслед за передовым отрядом бригаду "Гжесь", усиленную тяжёлым артполком. В развернувшемся крупнейшем за всю польскую кампанию танковом сражении убедительно было показано, что модернизированные машины конца Великой войны не уступают "новейшим" немецким "панцерам". Польская бригада потеряла подбитыми и сожжёными три четверти из своих 73 танков. Но поле боя осталось за поляками, на нём догорало 9 германских Pz.I, 25 Pz.II, 13 Pz.III и один Pz.IV. Не все они были уничтожены огнём танковых орудий польских NC-28, многие были разбиты польскими тяжёлыми батареями, кое-какие немецкие машины были подожжены отважными польскими жолнежами. Но решающую роль в разгроме двух немецких танковых батальонов сыграла танковая атака поляков, сумевших выйти во фланг германской танковой колонне и практически полностью её сжечь. Часть германских машин танкисты бригады "Гжесь" отремонтировали и применяли вместо своих потерянных (в основном из-за полного износа) танков.

Дальнейшее продвижение ударных польских сил было остановлено окончательным прекращением снабжения. Хотя части польской армии "Лодзь" отстояли от прорывающихся с северо-запада ударников менее чем на двадцать километров, после прекращения атак немцев на свои позиции, не только не перешли в контрнаступление на начавшие отход по направлению к Лодзи германские силы прикрытия, но и, выполняя последний приказ польского главнокомандующего Рыдз-Смиглы, оторвались от линии соприкосновения с противником и двинулись к румынской границе. Части армии "Поможе" оказались брошенными один на один со всей немецкой армией. Какое-либо обеспечение прорывающихся войск после отхода польских дивизий от столицы было сорвано. Варшава осталась без гарнизона. При этом войска Кутшебы получили идиотский, ничем не подкреплённый приказ продолжать наступление дальше на юго-восток, в направлении Радома на соединение с давно уже оставившими свои позиции силами армии "Краков".

Прежде чем командование "Поможе" сумело понять бессмысленность отданного приказа, большая часть отходящих войск сосредоточилась для нанесения этого удара в районе юго-западнее Кутно, что исключило быстрый поворот в направлении Варшавы и не позволило большинству окруженцев вырваться из-под Бзуры на восток. Прорвавшиеся к Варшаве остатки войск генерала Кутшебы потеряли практически всю технику и артиллерию, большая часть солдат армии "Поможе" и "Познань", боровшихся в окружении около двух недель, сдалась, когда кончились патроны. Продукты у окруженцев кончились неделей ранее.

К 12 сентября неожиданно для себя германские войска преодолели обе линии польской стратегической обороны и вышли к восточным областям Польши, захватив мосты и переправы через Западный Буг. Варшава была в окружении, сколь либо боеспособные части польской армии сражались в кольце западнее либо севернее польской столицы. Части Войска Польского, последовавшие приказу главкома и отходящие к Карпатам, стремительно утрачивали технику, средства транспорта и боевой дух, преимущественно из-за кошмарного снабжения, в меньшей части — под ударами пикировщиков и штурмовиков люфтваффе, действующих без малейшего сопротивления с польской стороны. В отступающих польских частях началось дезертирство, принимавшее массовый характер. Солдаты не понимали, что они будут защищать в Румынии, когда их начальники оставили на произвол судьбы родную страну. Несмотря на готовность польского народа бороться с нацистским вторжением, предательство польского правительства бросило Польшу к ногам Гитлера на 12-ый день войны.

12 сентября французское командование, начавшее частные наступательные операции на верхнем течении Рейна, остановило их "по причине полного прекращения польского сопротивления".

Казалось бы, новая европейская война заканчивается, не успев начаться.

На 12 сентября Варшаву некому было оборонять, столица оказалась совершенно беззащитна. Только с воздуха её прикрывали зенитные части и отдельная авиабригада, проигнорировавшие приказ Рыдз-Смиглы. Главком считал, что зенитные батареи и истребители должны защищать ставку верховного командования, где бы она не находилась, и уезжая из Варшавы, приказал соединениям противовоздушной обороны столицы следовать за собой — в Румынию. Зенитчики предпочли защищать свою страну и свою столицу, а от исполнения приказа отговорились тем же, чем отговаривались всё высшее командование от исполнения своего долга — полным разрушением коммуникаций вражеской авиацией.

Варшавский авиаузел стал центром сбора всех сохранивших свои самолёты лётных частей, и два массированных налёта люфтваффе на город — 6 и 9 сентября — были сорваны. Командование немецких военно-воздушных сил, оценив уровень потерь, намеревалось вначале завершить все воздушные операции, ведущиеся в интересах наступающих в других направлениях германских сухопутных сил, и лишь после полного разгрома польской авиации вне Варшавского оборонительного узла ПВО, обрушиться всеми силами на оставшиеся польские авиачасти под Варшавой. Из-за отсутствия надёжного воздушного прикрытия передовые отряды 10-ой немецкой армии, вышедшие к южным окраинам польской столицы, отказались от немедленного штурма города.

К 12 сентября на захваченные польские аэродромы было переброшено достаточное количество германской авиации, чтобы провести воздушное наступление на аэродромы Варшавского авиаузла и поддержать наступление 10-ой, 3-ей и 8-ой полевых армий вермахта. С падением Варшавы сопротивление поляков должно было окончательно прекратиться. Но к 12 сентября благодаря усилиям варшавян, ставших на защиту своего города и сохранивших голову и честь польских генералов и гражданских чиновников, была сформирована новая польская армия — армия "Варшава".

Оказавшиеся в Варшаве отдельные части, отставшие от своих частей солдаты, учебные военные заведения были сведены в единую силу во многом благодаря стараниям президента столицы (мэра города) Стефана Старжинского и находившегося в городе бригадного генерала пограничной стражи Чумы. 10 сентября командование формирующимся гарнизоном столицы принял дивизионный генерал Юлиуш Руммель. 14 и 16 сентября к городу прорвались солдаты армий "Лодзь","Познань" и "Поможе", под командованием генералов Кутшебы, Кнолля и Токаржевского, 17 сентября в столицу пробились остатки сформированной из разбитой армии "Модлин" оперативной группы "Полесье" во главе с бригадным генералом Франтишеком Клеэбергом. Восточные и юго-восточные подступы к Варшаве заняли две неполные дивизии армии резерва "Прусы".

Германское наступление на польскую столицу началось 14 сентября, но из-за значительного нажима прорывающихся к своей столице польских войск было сорвано. Новое наступление вермахт смог организовать только после полного подавления очагов сопротивления в своём ближнем тылу и изоляции Варшавы. Но между началом сражения за Варшаву и первым генеральным штурмом города, начавшимся 21 сентября, произошёл ряд событий на дипломатической арене, повлиявших на положение сражающихся сторон.

13 сентября Советское правительство обратилось с предложением к властям Германии, Англии и Франции. Ввиду прекращения исполнения своих обязанностей политическим руководством Польши, все предыдущие договорённости, заключённые этим руководством, обесценивались. Советское правительство предлагало прекратить военные действия по причине исчезновения предмета разногласий — позиции прежнего польского правительства, договориться о линии перемирия и организовать временное управление польскими территориями под эгидой Лиги Наций. После проведения новых президентских и парламентских выборов новое правительство Польской Республики сможет заключить постоянный мирный договор с германским правительством и война в Европе будет погашена.

Германский МИД в целом выразил согласие с советской позицией, но пожелал сделать ряд уточнений. Первым из них было требование о безоговорочном прекращении сопротивления со стороны ещё сражающихся польских вооружённых сил, о полном роспуске польской армии и взятии всей территории Польши под контроль "ответственными мировыми державами". Также германский МИД требовал заранее обозначить западные границы Польши, соглашение о признании которых должна будет подписать "новая польская администрация".

Французское правительство заявило решительный протест "повторению трагического раздела Польши". Вместе с тем французские дипломаты не отказывались от начала мирных переговоров, но выставляемые ими условия — отвод всех войск враждующих держав на линию государственной границы и участие в переговорах прежнего польского правительства — делали факт проведения преговоров крайне маловероятным.

Окончательно мирные предложения Советской Федерации были зарублены выступлением в английском парламенте лорда адмиралтейства Уинстона Черчилля, потребовавшего создания комиссии по "расследованию немецких военных преступлений" и включению этой комиссии в состав будущего "международного органа наблюдения за перемирием". Позицию бывших "хозяев" Польши никто даже не выяснял. 15 сентября частями моторизированного ХIХ корпуса Гейнца Гудериана был занят Брест-Литовский. 16 сентября советское руководство обратилось с запросом к германскому правительству и одновременно в Лигу Наций — кем будет гарантированы права населения Восточной Польши, считающими себя не-поляками.

"При полном развале нынешней оккупационой польской администрации в районах населённых преимущественно белорусами, литовцами, украинцами и представителями других народов можно ожидать выступлений этих народов в защиту своего права на самоопределение.

Советское правительство, в силу своих обязательств перед этими народами, принятыми ещё в 1920 году, считает себя представляющим законное право всех народов на самоопределение, проживающих на оккупированной в 1920 году панской Польшей территории.

Советское правительство желает знать, признаёт ли германское правительство, требующее безусловного отказа от навязанных по Версальскому мирному договору государственных границ, отказ от признания восточных границ панской Польши?

Советское правительство также желает знать, признаёт ли Лига Наций факт утраты панским правительством Польши управления страной, а значит, неспособности поддержания гражданского мира в спорных районах, населённых не-польским населением?

На кого Лига Наций готова возложить ответственность за поддержание гражданского мира на этих спорных территориях?

Готова ли Лига Наций требовать от страны-интервента соблюдения гражданских прав населения, при условии, что правительство Германии не брало на себя никаких обязательств по соблюдению таких прав ни по отношению к собственно польскому населению, ни, тем более, населению других национальностей?

Какие меры может предпринять Лига Наций, чтобы обеспечить исполнение этих гражданских прав, учитывая, что Германия более не является членом Лиги Наций и не обязана выполнять её требования?

Согласна ли Лига Наций признавать международные обязательства стран-членов Лиги Наций?

Признаёт ли в связи с этим Лига Наций обязательство Советской Федерации, выраженное в мирном договоре, заключённом в Минске в 1917 году, представлять интересы населения Западной Беларуссии?

Признаёт ли Лига Наций обязательство Советской Федерации, выраженное в договоре, заключённом в Петрограде в 1918 году с правительством карпатских народов, оказывать поддержку праву карпатских народов на независимость?

Исходя из сути и буквы этих договоров, исходя из факта прекращения существования суверенного польского государства, исходя из неоднократно выраженного желания народов Западной Беларуссии и Западной Украины выйти из состава польского государства, Советское правительство предлагает германскому правительству признать районы восточнее Западного Буга, а также Прикарпатья, находящимися под ответственностью советского правительства.

Советское правительство предлагает Лиге Наций, на переходный период, до восстановления польской государственности, передать Советской Федерации мандат на исполнение надзорных функций на территории Западной Беларуссии и Прикарпатья.

Советская Федерация со своей стороны, берёт на себя дополнительные обязательства по демилитаризации подмандатных территорий и недопущении проникновения как на подмандатную территорию, так и с указанной территории, чьих-либо вооружённых формирований.

Советская Федерация обязуется не вводить и не изменять насильственным или принудительным путём органов местного самоуправления, определять права владения и условия хозяйствования на подмандатных территориях.

На время осуществления мандатных функций советское правительство берёт на себя обязанность осуществлять денежную эмиссию на подмандатной территории, при этом качество денежной эмиссии будет равноценным с денежными знаками, имеющими хождение в Советской Федерации.

Советское правительство предлагает правительству Германии, представителям стран-членов Лиги Наций рассмотреть предложенный вопрос безотлагательно, в связи с продолжающимися боевыми действиями и нарастающим на указанных территориях хаосом и увеличением числа жертв среди гражданского населения. В случае согласия со стороны правительства Германии и Лиги Наций, либо хотя бы одной из указанных сторон, Советское правительство берёт на себя обязательство в трёхдневный срок обеспечить гражданский мир и порядок на указанных территориях. Советское правительство будет ожидать ответ в течение шести дней".

Если Лига Наций не смогла дать связный ответ на "Ультиматум Сталина-Уншлихта", то германский МИД уже 17 сентября предложил провести переговоры по демаркации "линии ответственности" на Востоке. Гитлер был чрезвычайно озабочен сохранением военной угрозы на Западе. Остановка военных действий на Западе, по мнению фюрера, означала, что раскусив его главную цель — вторжение в Россию, западные союзники решили сыграть краплеными картами. Дождаться, когда вермахт обрушится на Советы, и рассчитывая, что в необозримых восточных просторах "польский разгром" не повторится, напасть, чтобы вновь отобрать у Германии все её завоевания, а саму Германию навсегда поставить на колени.

"Сейчас мы должны, — говорил Гитлер, накрывая ладонью карту Франции, — сосредоточить все наши возможности, чтобы исключить французскую олигархию из борьбы за возрождение нордической расы. Мы должны принудить их уважать наше право на землю, право на завоевание территорий на Востоке для германского народа. Это потребует гораздо больших усилий, чем планировалось изначально. Но наши войска уже продемонстрировали, что способны на большее, чем мы предполагали. Не думаю, что кампания на Западе станет повторением 15-го и 18-го. Неуверенность французов, их нерешительность и мягкотелость — признаки окончательного разложения романской расы, чьё время кончилось. Закалившись в польском походе, наши "панцерваффе" смогут ещё больше в походе к берегам Атлантики!"

В целом в ходе польской кампании германское руководство было вполне удовлетворено уровнем подготовки солдат. По оснащению войск вооружением и амуницией также в целом давалась хорошая оценка. Наилучшим было признано состояние воздушных сил, Геринг уверенно докладывал, что люфтваффе уже к ноябрю восстановит свою численность. Прошедшие испытание основные модели боевых машин будут продолжать модернизироваться, но судя по опыту боёв на западном фронте — а люфтваффе, в отличие от сухопутных сил, в течении всей польской кампании, была втянута в активные бои и на Западе — у Франции нет самолётов, способных оказать значительное противодействие германским ВВС. Одной из важнейших причин приостановки боевых действий французское командование назвало тяжёлые потери в лётном составе французских воздушных сил, уже к 10 сентября вынужденных перейти к обороне. А ведь до 25 сентября на Западном фронте действовало менее трети основных сил люфтваффе.

Весьма высоко были оценены организация и способы применения германских бронесил. В то же время Гитлер, внимательно изучив сводки боевых действий, придал особое значение "высокой уязвимости танков, особенно в лобовой проекции". Лобовые бронеплиты немецких бронемашин пробивались даже польскими противотанковыми ружьями, не говоря уже о малокалиберных ПТО, которых у западных союзников было вполне достаточно. Предстоящие бои против франко-британских сил требовали исправления этого недостатка. Для всех машин, которые должны были действовать на Западном фронте, потребовали увеличить лобовую броню вдвое.

Танки Pz.I предстояло вывести из состава боевых соединений, оставив их для охраны коммуникаций и как учебные машины. Также увеличить производство на их основе, путём переделки, самодвижущихся артиллерийских лафетов и других машин поддержки пехоты. Для основных типов танков усилить вооружение. Pz.II вооружить 37-мм автоматическим орудием, для Pz.III рассмотреть вопрос о вооружении более мощной пушкой, например, разрабатываемой, опять же, по опыту польской кампании, на базе чешского 47-мм ПТО, 50-мм противотанковой пушкой. Утвердить Pz.IV, наряду с Pz.III в качестве основного танка "панцерваффе" и рассмотреть вопрос об усилении его вооружения путём установки более длиннокалиберного орудия, способного на больших дистанциях поражать танки противника.

В целом Гитлер продолжал разделять точку зрения генералов-танкистов о том, что артсамоходки являются эрзац-танками, но кроме танка, вооружённого полковым орудием, польская кампания подтвердила необходимость для армии большого количества бронированных машин поддержки пехоты, имеющих на вооружении хотя бы полковую 75-мм пушку-гаубицу. Фюрер дал белый свет давно проталкиваемой фирмой "Алькетт" идее штурмового самодвижущегося лафета, на котором настаивали некоторые офицеры легиона "Кондор", хорошо помнящие советские артсамоходы. Но к лету 1940 года большинство запланированных улучшений в танковой технике либо было только начато, либо исчислялось десятками единиц. Во Францию "панцерваффе" вторгались на несколько увеличенном в количестве, но таком же по свойствам "железе", на каком почти год назад пёрли по польским просёлкам. Но как оказалось, французы и англичане оказались ещё менее расторопны.

Война в Польше ещё не закончилась. Героическая оборона Варшавы приковывала к себе основные силы оккупационной армии. Германское командование угрожало стереть Варшаву с лица Земли. Все противники фашизма в мире стремились оказать помощь защитникам польской столицы.

Правительство Советской Федерации по постановлению чрезвычайной сессии Центрального Совета, обьявило "мобилизацию волонтёров для оказания помощи гражданскому населению Варшавы". Советское представительство в Варшаве передало список того, в чём ощущается неотложная необходимость. Созданный на чрезвычайной сессии Центрального совета исполнительный орган — Комитет по неотложной помощи — начал публиковать эти списки с примерной разбивкой на задания по регионам и предприятиям. Транспортная нагрузка и складские операции согласовывались с ЦентроТрансСоюзом и его региональными организациями. Местные комитеты определяли размер потребных для выполнения заданий трудозатрат и организовывали работу добровольцев по выполнению их на своих заводах и фабриках. В Комитет непрерывно поступали новые сведения из Варшавы — о всё возрастающем количестве потребных продуктов, перевязочных материалов, инструментов для хирургических и спасательных операций, медикаментов и пожарных насосов. Одновременно со всех концов страны поступали предложения по увеличению и ускорению производства и сбора помощи, улучшения транспортировки, совершенствования доставки.

Республика напряглась в стремлении не допустить нарастания трагических событий в соседней стране. О многолетней вражде между Советами и Польшей не упоминалось вовсе, хотя польское государство с 20-х годов было главной угрозой народам Советской Федерации. Все заводы Федерации, на которых можно было организовать производство необходимого для спасателей и медиков, все предприятия и службы, которые обеспечивали эти фабрики материалами и выполняли поставку нужных полуфабрикатов, все артели и коллективные хозяйства, производящие сельхозпродукцию — начали выполнять задания в течение добровольно отработанного сверхурочного времени для жителей Варшавы.

18 сентября советские представители добились от германского руководства разрешения на организацию эвакуации детей из зоны боевых действий, 19 сентября на варшавский гражданский аэродром прибыли первые медики из Страны Советов, начавшие разворачивать госпиталь для раненых гражданских жителей, которых в дальнейшем предполагалось эвакуировать по воздуху в советские лечебные учереждения. 21 сентября, невзирая на начавшееся немецкое наступление, через линии фронта пробились первые санитарные поезда из Федерации.

Железнодорожные пути во многих местах были повреждены, шедшие с эшелонами советские и польские железнодорожники бросались восстанавливать путь, спрыгивая с замедляющего ход состава, не обращая внимания на то, что зачастую вокруг рвались снаряды. Первый поезд, пришедший на варшавский вокзал, вёз на передней площадке тела погибших польских рабочих и советских волонтёров.

Вместе с санитарами и врачами в Варшаву были направлены отряды спасателей и пожарных, включившихся в борьбу с пожарами и поиск оказавшихся под завалами от авианалётов жителей. Прибывшие с добровольцами кинодокументалисты и работники советской и иностранной прессы снимали на кинокамеры и составляли тщательные отчёты вёдшегося нацистами уничтожения города.

С ранеными, санитарными самолётами, катушки отснятых фильмов и перепечатанные описания происходящего в польской столице оперативно доставлялись в Минск, откуда на следующий день фотографии и очерки из Варшавы попадали на передовицы большинства крупных мировых изданий. Благодаря усилиям советских посланцев и активной позиции оставшихся в городе западных журналистов возмущение в мире, вызванное варварским разрушением гражданских зданий Варшавы было настолько сильным, что Гитлер был вынужден 24 сентября отдать приказ о приостановке штурма и начале переговоров с командованием варшавского гарнизона.

Созданное на основе Варшавского командования Временное военное управление (Польшей), с 26 сентября, при посредничестве советского и шведского посланников, а также представителей Красного Креста, начало переговоры с руководством Рейха об условиях капитуляции Польши.

Польские делегаты были готовы признать военное поражение Польши, но добивались ограничения зон немецкой оккупации отдельными областями на западе Польши, заранее оговоренной процедуры освобождения польских военнопленных — в том числе соглашаясь и на денежные репарации, но добиваясь заранее оговоренной их суммы и скорейшего завершения плена. В отношении политического будущего Польши германские делегаты требовали подписания польско-германского пакта, как предварительного условия капитуляции, польские представители отказывались от принятия обязательств до образования нового легитимного польского правительства.

Германское руководство считало, что новое расширение границ Рейха достигнуто. При небольшом нажиме на поляков можно было — так считало большинство нацистских бонз — получить надёжные гарантии восточным рубежам Германии и распостранить своё влияние на всю Центральную Европу. Западные союзники в одиночку — без поддержки с Востока или помощи из-за океана — продолжать военные действия не решатся. Но финал торжества германского духа смазывало упорное сопротивление Варшавы. Геббельс выразился наиболее ёмко: "Пока Варшава не на коленях, нам не кланяются". Окончательно унизить поляков, лишить их всякой надежды на независимую, вне указанного Германией курса, политику нужно было не только по стратегическим соображениям, но и ради престижа Империи. 5 октября германские войска прервали перемирие и начали наступление на восточные области страны.

Совместно с германскими войсками в Виленскую область вторглись литовские войска. Диктатор Литвы Анастас Сметона счёл, что в сложившихся обстоятельствах возможно присоединение к Литве обещанного ей по Версальскому договору Вильнюса (Вильно).

После обьявленного немцами разрыва перемирия в карпатские области Польши вошли соединения сформированной на территории Советской Федерации чехословацкой бригады под командованием Людвига Свободы. Упорное сопротивление польского гарнизона Львова затруднило германским войскам захват Закарпатья, и чехословацкие войска первыми заняли Ивано-Франковск, провозгласив создание второй Карпатской Федерации. Советское правительство 7 октября заявило о полной поддержке Временного сейма карпатских народов и пообещало оказать военную помощь армии Свободы, если она будет атакована немцами. Германское командование отказалось от продвижения к румынской границе.

Несмотря на мужество польских добровольцев виленского гарнизона, отбивших первый удар литовцев, после подхода к городу передовых частей немецких мотодивизий, поляки 8 октября были вынуждены отступить. Небольшие группы польских солдат продолжали партизанские действия в лесах Виленщины до начала ноября. Большинство этих польских групп было выдано немцам местным населением, недоброжелательно относившимся к "ляхам". Уже 13 октября президент Литвы Сметона обьявил об "воссоединении исторических областей литовского народа" и предстоящем переносе столицы в переименованный Вильнюс.

Несмотря на протесты советских делегатов, германские войска, практически не встречая сопротивления, продвигались в Западной Белоруссии к советско-польской границе, заняв 7 октября Кобрин и Волковыск, 9 октября — Слоним, 11 октября — Барановичи. К 12 октября нацистские силы в основном вышли к советской границе по рекам Неман и Случь.

Перед германскими колоннами к советским рубежам катилась разнородная масса беженцев. Большинство устремившихся на восток по большим шляхам были настигнуты моторизированными соединениями вермахта. К беженцам, оказавшимся в руках немцев, применялись меры "по выявлению подрывного и враждебного элемента, а также евреев". От массовых экзекуций, ввиду недостатка времени, а также из боязни привлечь "преждевременное внимание продажных писак плутократов" армейское командование отказалось. Но проводились массовые реквизиции "необходимых рейху ресурсов", а также солдатам никто не возбранял отбирать из вещей задержанных "подарки для родных".

Случаи избиения оказывавших сопротивление грабежу людей, а также не столь уж редкие убийства и изнасилования усиливали панические настроения среди беглецов и вызывали глухую недоброжелательность местного населения к оккупантам. Беженцы, покинувшие главные дороги, по которым продвигались в основном немцы и пробиравшиеся к границе по просёлкам, встречали доброжелательный приём в белорусских сёлах и весках и благополучно смогли перейти советско-польский рубеж. Массовый переход на советскую сторону польских беженцев в Беларуссии начался ещё 5 октября и продолжался до 15 октября, несмотря на то, что к этому моменту немецкие войска на всём протяжении границы вошли в соприкосновение с советским Пограничным Корпусом.

Но основные события развернулись под Варшавой, где германская армия начала второй генеральный штурм города. Авиационный удар, который должен был обеспечить внезапный прорыв линии обороны поляков, был отражён благодаря умелым и самоотверженным действиям польских сил ПВО и немногочисленных польских лётчиков.

Заблаговременно размещённые вблизи от захваченных аэродромов, где базировалась главная ударная сила люфтваффе — пикировщики и истребители — группы воздушного наблюдения имели радио— а в некоторых случаях и проводную связь со штабом ПВО Варшавы. Прибывшие в Варшаву интернационалисты-волонтёры из числа участвовавших в боевых действиях в Испании предупредили командование варшавских ПВО о том, что первый удар нацистской авиации носит наиболее сконцентрированный характер. Если же удаётся отразить этот удар и нанести противнику заметные потери, то германские ВВС на достаточно длительное время резко снижают свою активность. Поэтому был спланирован массированный ввод сил ПВО и авиации для нанесения наибольшего урона первому эшелону германских ВВС. Польским зенитчикам и истребителям удалось реализовать задуманное.

Особенно большие потери были среди пикировочных эскадр новейших Ю-87. Германское командование стянуло под Варшаву четыре из имевшихся пяти эскадр пикировщиков, и после утреннего налёта на Варшаву 6 октября три из них оказались небоеспособны сроком более чем на трое суток.

Особенно большие потери были среди 3-ей группы пикировщиков, из 36 самолётов которой на аэродром возвратилось 19. Правда, согласно отчёту в штаб 2-го авиакорпуса, на боевые повреждения приходилось наименьшее число потерянных машин — всего шесть. Из них две было сбито истребителями, а ещё четыре потеряно "от воздействия зенитной артиллерии". Остальные погибли "вследствии технических проблем".

Любопытно, что по этому рапорту не было проведено расследование технического состояния боевых самолётов, в массовом порядке бьющихся из-за, получается, совершенно безобразного состояния конструкции машины и её текущего технического обслуживания. Обьясняет это скорее всего то, что командование отлично понимало, что ни разрушение двух самолётов при посадке на аэродромы, ни вынужденные посадки семи Ю-87, ни таинственное падение двух пикировщиков на занятой германскими частями территории никак не связаны ни с плохой работой немецких конструкторов, ни с безответственностью германских авиатехников, ни, в конце концов, с неопытностью и отсутствием лётного опыта пилотов Геринга.

Наоборот, только выдающиеся по прочности и надёжности качества германских пикировщиков позволили им вернуться в столь большом количестве после того огненного шквала, который обрушили на них польские зенитки. Дополнительным свидетельством тяжести понесённых штаффелем в бою потерь было число безвозвратно потерянных экипажей. Всего эскадрой погибшими было потеряно 24 человека, из них десять пилотов и четырнадцать штурманов-стрелков.

Из-за отсутствия воздействия на польские укрепления с воздуха и недостаточной артиллерийской поддержки начавшие утром штурм южных и юго-западных пригородов Варшавы части вермахта вскоре подверглись встречным контрударам варшавян и отошли на прежние позиции.

Значительными потери штурмующих Варшаву германских частей были там, где действовала сформированная варшавянами Варшавская бронебригада — по разным данным, в ней было на тот момент от 110 до 150 машин — из числа тех, что на начало войны проходили текущий или капитальный ремонт на предприятиях города.

Кроме того, в составе бригады была рота новеньких 10ТР, выпуск которых продолжался в осаждённой столице.

Штурмовые группы немцев поддерживались, в лучшем случае, бронеавтомобилями или "единичками", столкновение со специально разработанными для "траншейной" войны танками типа NC-28/R-35 обернулось для передовых отрядов германских дивизий катастрофой.

Немецкие части начали поспешный отход, местами переходящий в планомерное бегство. Командующий штурмующими частями вермахта запросил немедленного усиления и авиационной поддержки. Но из-за тяжёлых потерь немецкой авиации возобновление штурма откладывалось.

Только во второй половине дня люфтваффе смогли вновь организовать налёты малыми группами самолётов по заказам пехотного командования. В этих ударах преимущественно были задействованы группы "охотников" — тяжёлых двухмоторных истребителей Bf-110 с пушечным вооружением, нёсших малокалиберные бомбы и использовавшиеся как штурмовики для бомбовых и пушечных ударов по узлам сопротивления и выявленным артиллерийским батареям варшавского гарнизона. Во второй половине дня основная тяжесть боёв с люфтваффе легла на самолёты Отдельного варшавского авиакрыла, поскольку зенитная артиллерия оказалась малоэффективной в борьбе с низколетящими скоростными самолётами немцев.

Яростные схватки в небе Варшавы между польскими и немецкими истребителями заметно увеличили счёт потерь гитлеровской авиации, но из 25 машин Варшавского крыла к следующему утру удалось восстановить за ночь и иметь боеготовыми только пять самолётов. Осталось в строю только шесть польских пилотов.

Оценивая героизм польских лётчиков и число их потерь, надо учесть, что по опыту испанских республиканцев до 6 октября в авиасоединении варшавян на большинстве самолётов были сменные экипажи — в бригаде насчитывалось до этих боёв 46 человек лётного состава.

7 и 8 октября германские войска восстанавливали понесённые штурмовыми группами потери, а германское командование, заново спланировав штурм города, производило перегруппировку сил. 9 октября немцы возобновили штурм.

Основной удар пришёлся на северном направлении, вспомогательное наступление велось на восточный заречный пригород Варшавы — Прагу.

В этом бою впервые прошли "крещение огнём" части "Ваффен-СС". Успешный штурм Праги эсэсовцами помог Гиммлеру убедить фюрера в необходимости увеличить численность этих "отборных сил". Но в действительности бои за Прагу были малозначащим моментом в ходе сражения за Варшаву. Основные бои шли непосредственно в самой Варшаве, где германским войскам приходилось преодолевать непрерывно усиливающееся сопротивление защитников города.

Теперь главным средством преодоления обороны была выбрана артиллерия, крупные калибры были установлены максимально близко от передовой, чтобы обеспечить наилучшее сопровождение штурмующих подразделений. Польские части оказывали ожесточённое противодействие.

10 октября немецкие войска прорвались на северо-западную окраину города и начали продвижение к варшавскому вокзалу. Эффективность артподдержки в городских условиях значительно упала, варшавский гарнизон, постоянно пополняемый притоком добровольцев из числа жителей города и беженцев, упорно атаковал. 11 октября в журнале боевых действий выдвинутой из второго эшелона 45-ой пехотной дивизии зафиксированы неоднократные "атаки поляков сквозь наш огневой вал".

Когда германская артиллерия открывала огонь по домам и баррикадам, за которыми закрепились поляки, а немецкие штурмовые группы накапливались на своих передовых позициях для решительного рывка, из дыма артиллерийских разрывов, свиста осколков снарядов, застилающих улицы клубов пыли рушащихся домов возникали покрытые красной кирпичной крошкой и кровью бойцы гарнизона Варшавы, забрасывая немецких штурмовиков гранатами, бросаясь в рукопашную и сходясь с немцами на штыках, ножах, душили врагов голыми руками. Было несколько случаев, когда последние из атаковавших поляков, оставшись одни среди немецких солдат, подрывали себя, чтобы нанести урон врагу.

Даже пополнив во второй половине 12 октября штурмующие дивизии соединениями третьего эшелона, германское командование не смогло окончательно сломить сопротивления гарнизона. Хотя восточные и северо-западные районы города оказались в руках немцев, не удалось рассечь обороняющуюся группировку, не удалось даже окончательно подавить польскую артиллерию, продолжавшую наносить атакующим значительные потери. Более того, польские артиллеристы продолжали вести огонь по германским батареям, причиняя заметный ущерб и срывая артиллерийскую поддержку наземных сил.

Только для люфтваффе оказались развязаны руки: все аэродромы Варшавы были или захвачены, или под ударом немецкой артиллерии, а зенитки защитников Варшавы на прямой наводке били по штурмующим город немецким танкам.

Во второй половине дня на не занятые германскими войсками районы Варшавы обрушилось более 400 самолётов, преимущественно горизонтальных бомбардировщиков, нанёсших удар "по площадям". На город было сброшено свыше 500 тонн бомб. Водоснабжение и электроэнергия в городе отсутствовала, пожарные экипажи не имели бензина и не могли доехать до мест возгорания.

Впрочем, в этом не было особой необходимости — горело везде. Варшавяне сделали всё, чтобы потушить пожары и разобрать завалы на городских улицах, но при таком масштабе разрушений даже совместный подвиг всех жителей города не мог спасти Варшаву. Всю ночь продолжались пожары.

Утром 13 октября германское командование направило руководителям обороны города ультиматум. В котором сообщало, что в случае отказа от капитуляции город будет уничтожен с воздуха. Польское командование запросило три дня на обеспечение условий капитуляции. Немцы дали время только до полудня.

После вмешательства представителей нейтральных стран и международных организаций, а также повторных переговоров утром 14 октября Временное правительство Варшавы подписало капитуляцию.

В ней, в частности, говорилось: "Ввиду оккупации всех остальных городов Польши и занятия врагом всей национальной территории и отказа союзных Польше сил от поддержки польского сопротивления дальнейшие жертвы будут бессмысленны и повлекут за собой несоизмеримые бедствия для гражданского населения Варшавы и всей Польши.

В этих условиях гарнизон Варшавы и Временное польское правительство прекращает свою деятельность и перекладывает ответственность за исполнение основных государственных функций на оккупирующую державу — в Великопольше и Малой Польше.

На правительство Литвы — в Виленском крае.

На временное правительство Карпат — в Закарпатье.

На правительство Советской Федерации — восточнее реки Западный Буг.

Вся полнота ответственности за то, что будет происходить на перечисленных территориях мировое сообщество может и должно возложить на страны, указанные в Акте о капитуляции."

Продолжавшаяся более месяца оборона Варшавы закончилась.

Согласно Акту о капитуляции, гарнизон Варшавы должен был прекратить военные действия с 6.00 утра 15 октября, тогда же должны были сложить оружие и все остальные сохранившиеся очаги польского сопротивления. Для обеспечения условий капитуляции во все районы, где продолжали сражаться остатки польских войск, согласно Акту, должны были быть направлены представители варшавского командования, поскольку никаким сообщениям по радио или листовкам, сбрасываемым с немецких самолётов, польские солдаты уже не верили.

Кроме небольшого числа крайних националистов, решивших продолжить вооружённую борьбу, невзирая ни на что, остальные польские войска сложили оружие. Последние части польской армии вышли из привисленских лесов и капитулировали перед немцами 28 октября.

Советское правительство активно боролось за освобождение польских военнопленных. Согласно позиции советских представителей, после капитуляции армия Польши прекратила своё существание, а значит, исчезла причина для содержания польских солдат в плену. Хотя советской делегации, направленной в Берлин специально для обсуждения ситуации, сложившейся после капитуляции Варшавы, не удалось добиться освобождения всех польских военнопленных, советская сторона взамен получила возможность предложить польским солдатам и офицерам, находящимся в немецком плену, депортацию и интернирование в Советской Федерации.

Германское руководство было уверено, что на советское предложение не откликнется сколь либо заметное число поляков — русофобия была одной из основополагающих черт довоенной польской идеологии. Нацисты просчитались — война оказала весьма значительное влияние на взгляды большинства поляков, отправиться в Федерацию предпочло из 915 тысяч польских военнопленных более половины — 465 тысяч человек.

Несмотря на всяческие препоны, которые чинили немецкие чиновники выезду поляков, советское правительство оплатило проезд и вывезло к маю 1941 года более полумиллиона стремившихся вырваться из немецкой неволи жителей Польши. Из них польские солдаты и офицеры составили около 350 тысяч человек.

Столкнувшись с неожиданно массовым стремлением поляков выехать в Советскую Россию, германское руководство пошло на крайние меры, чтобы снизить привлекательность такого выбора. Например, большинству решившим уехать в Федерацию польских солдат предлагали на выбор освобождение из плена или отъезд в "в страну диких кассаков".

В результате к июню 1941 года в нацистском плену оставалось небольшое число польских военнослужащих, преимущественно высшего командного состава. Польские генералы и старшие офицеры предпочитали, как правило, относительно комфортные условия германского плена, "унижению чести" интернирования у "проклятых москалей".

Впрочем, после Варшавы даже польские генералы предпочитали одобрительно отзываться о Советах. "Пся крев, эти ребята хорошо себя вели на улицах Варшавы" и "черт побери, если бы не "красные", немцы бы творили с Польшей, что хотели". Но несмотря на это, в Россию ехать не собирались.

Некоторые из польских генералов, однако, считали отсиживание в немецком плену трусостью.

"Мы должны быть со своими солдатами, и если единственная возможность освободиться — отъезд в красную Россию, настоящие польские патриоты обязаны воспользоваться ею".

Сторонники депортации в Советскую Федерацию распостранили среди польских военнопленных "Доклад о восточных замыслах германского командования". Позже этот документ попал "на волю" и стал широко распостранён в польском подполье. В нём, на основе разговоров, вёдшихся с польскими офицерами германскими следователями и военными чинами, анализировались тенденции и мотивы немецкой восточной политики и содержался вывод: нападение на Польшу — только этап перед нападением Гитлера на Советскую Россию.

"Наши друзья-солдаты лучше чем мы — генералы и старшие офицеры Войска Польского — почувствовали этот немецкий замысел", — говорилось в докладе.

"Раз истинная* свобода Польши немыслима без поражения нацистской Германии, раз наши западные союзники не подают нам никаких надежд на успех своего военного противостояния с Гитлером, единственной надеждой Польши становятся Советы. Когда Германия нападёт на красную Россию, именно исход этой войны определит будущее нашей страны. Наши соотечественники, солдаты и младшие офицеры, сердцем приняли этот вывод и готовы вновь вступить в бой за свободу Польши. "За нашу и вашу свободу", как герои 64-го года. Неужели мы, на кого Родина возлагала надежду на своё спасение, отстанем от своих боевых товарищей и будем дальше пребывать в бездействии и спокойствии, ожидая исхода битвы, решающей судьбу нашей Отчизны, наших близких, нас самих и нашей чести?"

______________

* — Из-за постоянного давления, оказываемого на Гитлера "мировым сообществом", фюрер отказался от своего первого замысла, возникшего у него в момент любования полным распадом Польского государства — создания на бывших польских территориях военной колонии (генерал-губернаторства).

Гитлер, взвесив обстоятельства, счёл более приемлимым "...использование некоторых поляков для исполнения ими правильной театральной постановки". Из числа поляков, подписавших "Предварительные условия германо-польского урегулирования", были созданы органы "нового польского представительства".

Все аресты и запреты на той территории, которые остались по "предварительным условиям" в составе Польши, формально теперь исходили от этого правительства и могли быть вменены Германии в вину.

Из высших офицеров Войска Польского "новый суверинитет" не был признан никем — созданная при "капитулянтах" марионеточная польская армия была под командованием бывших полковников. Старые польские генералы не желали знать ни о каком "новом национальном возрождении", тем более — "о братском содружестве по оружию с западным соседом".

Из небольшого числа высших польских офицеров, согласившихся на депортацию в советские лагеря для интернированных, только два генерала были участниками обороны Варшавы.

Оба — бригадные генералы. Бригадный генерал Токаржевский, герой "битвы над Бзурой". И бригадный генерал Чума, командующий пограничными войсками Польши.

Несмотря на связь Чумы с польской военной контрразведкой — "дефензивой" и далёкие от просоветских взгляды, он предпочёл советский плен германскому.

"Не сомневаюсь, что русский Наблюдательный Комитет попробует вытряхнуть из меня всё по нашей агентурной сети", — соглашался он с противниками отъезда в Федерацию, — "но я достаточно уверен в себе и знаю, что лишнего не сболтну, да и русские "очи" не смогут трясти меня слишком явно. Зато можно будет намного быстрее договориться по перекрытию новой русско-немецкой границы и предотвращению инфильтрации германской агентуры. Если мы поможем красным противодействовать усилиям абвера, польская сторона получит свободу рук в разведывательной работе. Неужели непонятно, что ради этого можно пойти на неудобства русского плена?"

С 18 октября, по пограничному протоколу, подписанному в присутствии представителей нейтральных Швеции, СевероАмериканских Штатов и представителя Аргентины — от Лиги Наций — советские пограничные части начали продвижение в Западной Белоруссии, следуя за отходящими германскими войсками. На рубеж Западного Буга немецкие части передислоцировались только к 6 декабря.

Медленность марша немецкое командование мотивировало начавшейся осенней распутицей, необходимостью тщательно учесть и вывезти всё воинское имущество, польским саботажем, и наконец, мероприятими по поиску могил немецких солдат, оставшихся неучтёнными в ходе наступления.

Судя по темпам немецкого перемещения, в лесах Западной Белоруссии осталась похороненной и потерянной целая немецкая армия, хотя офицеры вермахта хвастались "всего несколькими царапинами у солдат после 5 октября".

На деле германское командование занималось масштабной конфискацией сельхозпродуктов — заставляли крестьян продавать урожай по самым невыгодным ценам, подчистую выметая даже семенной фонд. Если селяне отказывались продавать продукты по ценам, назначенным немецкими комендатурами, всё забиралось силой оружия, а белоруссам выдавались расписки, по которым они должны были получить деньги с Советов, когда они придут.

Кроме того, несмотря на противодействие советских коммисаров, немцы стремились угнать с собой на запад молодёжь — либо под предлогом вербовки на работы, либо на "учёбу". Также нередко практиковали повальные аресты "за поддержку польских террористов" или "за сокрытие службы в польской армии и укрывательство дезертиров".

Арестованных вывозили в тюрьмы и следственные учереждения оккупированной немцами части Польши. После их как правило, освобождали, но для возращения в родные края нужно было оплатить дорогу назад, а германские железнодорожники установили для желающих проехать в восточные области Польши немыслимые цены.

Не оставались без внимания и материальные ценности. Германские агенты "скупали" на корню заводы и фабрики, мастерские и ремонтные лавочки. Расплачивались по принудительному курсу германскими оккупационными марками. Из всего скупленного вывозили в первую очередь современный станочный парк, затем — запасы сырья, если оставалось место в эшелонах — грузили как лом старые станки и всё, что можно было оторвать металлического.

По возможности помещения и цеха разорённых фабрик разрушали, объясняя, что теперь освобождается место для строительства новых, современных предприятий.

По принудительному курсу выметали все депозиты в местных банках и вывозили с собой. Не гнушались и "скупкой культурных ценностей у населения", зачастую разоряя даже костёлы.

Короче, германская адмистрация сумела организовать в кратчайшие сроки идеально отлаженный механизм ограбления оставляемых территорий. Ничего удивительного, что входящие в западнобелорусские сёла и города машины передовых советских частей засыпали цветами. Конечно же, искусственными, к концу осени-то.

Хотя по обязательствам, принятым правительством Советской Федерации перед Лигой Наций, советские комендатуры не должны были влиять на работу и выборы местных органов самоуправления, к декабрю 1939 года большинство городов и деревень Западной Белоруссии управлялись Советами. Численность коммунистических организаций и левых союзов увеличилась в десятки раз по сравнению с довоенным.

Германское командование, вне сомнения, смогло извлечь максимальный экономический эффект из временной оккупации восточных областей Польши. В долговременном плане это повлекло за собой почти повальную советизацию этих районов, вдобавок к глубокой ненависти, которую вызвали к себе нацисты. Осень 39-го аукнулась немцам.

Осень 39-го аукнулась и президенту Литвы, её бессменному диктатору. Старые покровители Сметоны не простили ему "перехода в стан союзников Германии". Проанглийские силы — главная опора сметоновского режима — начали активную кампанию за его отставку. К ним присоединился с критикой "нарушений демократии" государственный департамент СевероАмериканских Штатов, вся бульварная литовская пресса, давно скупленная по дешёвке — за небольшие подарки самому Сметоне! — дельцами из Северной Америки.

Сметона попытался получить помощь от своего недавнего союзника. Но литовские посланцы либо не могли встретиться с видными деятелями германского правительства, либо от них отделывались выражением общего сочувствия.

Геббельс, обьясняя отношение нацистского правительства к Сметоне ряду высших членов НСДАП, высказался так: — "Сметона — сильный национальный вождь, способный вести самостоятельную политику. Это невыгодно Рейху. Кроме того, его излюбленным приёмом во внешней политике всегда было умелое лавирование между сильными игроками. Сейчас он подлаживается к нам, но английские позиции в Литве сильны и Сметона не готов ограничивать влияние англосаксов. Фюрер считает, что падение Сметоны не угрожает нам советизацией Литвы. Британская агентура, ведущая кампанию по его дискредитации, больше всего опасается вмешательства Советов. Наш фюрер предвидит, что свержение литовского "сильного человека" будет проделано в виде парламентской процедуры, исключающей вмешательство левых элементов, а установленный после свержения Сметоны новый режим будет подвержен всем порокам "демократии" и лишён политической воли и народного основания. Такой режим не будет представлять для нас проблем и в любой момент, пользуясь его проанглийской ориентацией, мы на законных основаниях займём Литву. Самым гениальным в планах нашего фюрера является то, что человек, который мог бы спасти Литву, станет нашим верным слугой. Сметона, когда проанглийская партия добьётся его падения, будет приглашён в Рейх. Он, вне сомнения понимает, что единственная сила, заинтересованная в освобождении Литвы из-под британского влияния — это мы. Сторонники Сметоны всегда с воодушевлением относились к нашему национальному проекту. После официального перехода их лидера на нашу сторону в Литве у Германии будет мощная и влиятельная "пятая колонна". Таков новый гениальный план нашего фюрера. Зиг хайль!"

Германское руководство выделило значительные суммы для подкупа ключевых лиц сметоновской организации.

В декабре 1939 года, под сильным давлением деловых кругов и политической верхушки страны, Сметона разрешил проведение новых парламентских выборов. В канун Рождества, не дожидаясь итогов голосования, сложил с себя полномочия и выехал за границу. Победившие на выборах умеренно-центристские партии направили датскому правительству, давшему визу на вьезд бывшему литовскому диктатору, запрос на экстрадикцию Сметоны на родину, в связи с расследованием финансовых и уголовных преступлений в годы его режима. Датчане сообщили, что литовский бонза не оставил им своего адреса в стране, и найти его среди двухмиллионного населения, если сам Сметона не желает быть опознанным — непосильная для датских властей задача. Литовский "вождь" сумел избегнуть лап германского абвера, не достали его и агенты британской МИ-6. Из своего убежища в Дании он продолжал руководить своей партией. Но чем дальше, тем более его руководство становилось номинальным. Германские секретные службы не сумели захватить самого Сметону, но в руководстве его сторонниками в Литве возобладали прогерманские настроения.

Союз между сметоновскими "серыми волками" и нацистами особо и не маскировался. После разгрома континентальных сил западных союзников "центристам" больше нечего было противопоставить возможному вооружённому выступлению таутининков. Это толкнуло боявшихся возвращения Сметоны умеренных политиков на альянс с главными врагами авторитарных режимов — коммунистами. Летом 1940-го года за один месяц после падения Парижа парламентом Литвы были приняты несколько законодательных актов, обозначивших неожиданный разворот литовской политики. Литовское правительство сняло запрет на деятельность Компартии, прекратило слежку за рабочими организациями (это вдобавок позволило "очистить" полицейский аппарат от ставленников диктатора). Литва установила полноценные дипломатические отношения с Советской Федерацией.

Немедленно по представлению своих полномочий главе советского дипломатического аппарата, литовский посол вручил, вместе со своими верительными грамотами, предложения по заключению советско-литовского договора. Литовское правительство предлагало Советской Федерации выступить гарантом Литовской Республики. По договору предполагалось размещение в Литве советских военных баз. Взамен советское правительство брало на себя обязательство вооруженным путём препятствовать возможным путчистам. Выговорив ряд дополнительных уступок своим сторонникам (снятие запретов на издание газет, организация рабочей милиции под соусом "рабочего военно-спортивного общества", невмешательство полиции в конфликты между рабочими и предпринимателями) советский Наркомат внешних дел рекомендовал договор Центральному исполнительному комитету. Подписание советско-литовского договора поставило крест на замысле германского правительства установить контроль над Литвой исключительно операциями секретных служб.

Франко-британский союз переживал в конце 1939 года не лучшие дни. Во Франции существовало сильное "пацифистское" движение, выступающее за заключение мира. Оно было представлено зачастую полярными политическими силами. Коммунистические и близкие к ним организации действовали "заодно с Петербургом", подвергая критике саму цель войны — европейскую гегемонию. "Почему за амбиции министров и генералов должны умирать рабочие?"

Коммунистов попрекали в двуличии, в "слепом следовании директивам Коминтерна" за отказ от ведения войны против фашизма. Красные агитаторы парировали: "Если французское правительство собиралось вести борьбу с Гитлером, почему оно допустило гибель Польши?" Когда собеседники ссылались на неготовность Франции к войне, им напоминали слова из передовицы "Юманите": "Вступая в войну неподготовленными против до зубов вооружённого врага, вы лишь привлекаете внимание к ещё одной беззащитной жертве. Если Франция не смогла защитить своего союзника, то как она сможет защитить себя и кто защитит Францию?"

Коммунисты добивались "ведения войны с фашизмом, а не с Гитлером" — запрета всех профашистских организаций во Франции и ареста их руководителей — "ближайших пособников и агентов наци". Дальнейшей национализации промышленности под контролем профсоюзов и рабочих комитетов как средства мобилизовать промышленность для военных целей и одновременно, воспрепятствовать дальнейшим спекуляциям на военных поставках, наносивших огромный вред снабжению армии и обогащавших близкие к правительству деловые круги. Чистки армии и флота от "сочувствующего гитлеризму элемента" — то есть отставки почти всего старого генералитета. "Или французский народ воюет с нацизмом — и тогда мы должны избавиться от всего, что делает Францию слабой перед германским милитаризмом, что разлагает армию и обессиливает национальное производство. Или необходимо скорейшее заключение мира, потому что в современном состоянии французская армия бессильна, а Франция — лишь цель для бронированных автоматов Гитлера!"

Профашистские круги добивались заключения мира с Рейхом, как с "единственной антибольшевистской силой, достойной подражания". Промышленные и финансовые круги, не связанные с национализированной военной промышленностью, возмущались застоем в экономике, падением популярности Парижа у зарубежных туристов, ухудшением делового климата, связанным с войной и настаивали на скорейшем завершении "этой нелепицы".

Несмотря на административный запрет антивоенных шествий и мероприятий, происходили уличные беспорядки, вызванные антивоенными митингами. Под давлением с разных сторон общества правоцентристская коалиция, находившаяся у власти, грозила развалиться. Пропаганда в пользу продолжения "военного курса" отсутствовала.

Французский генералитет, после окончательного поражения восточного союзника, находился в замешательстве. Приемлимого плана компании на такой случай не имелось. Растерянность генштаба и его неспособность предложить новый оперативный план активных действий выражалась в уверениях "в непробиваемости обороны Франции".

Страусиная позиция генералитета не устраивала политическое руководство страны, требовшее от высших чинов армии вменяемой военной перспективы. Единственное, на что оказались в такой ситуации способны французские стратеги — это подтвердить числовыми выкладками шанс взять Германию "на измор". Военная промышленность Рейха превосходила возможности производства военной продукции французских заводов, а захват Польши обеспечивал Германию в сельскохозяйственной области. Единственной уязвимой точкой немецкой экономики становились поставки стратегических материалов — месторождений важнейших руд, как и топлива, на территории Германии не было. Или было недостаточно для покрытия всех потребностей военного времени. Добиться прекращения поставок нефти из Румынии, никелевой руды из Норвегии и Швеции, свинца и легирующих материалов из Южной Америки и Соединённых Штатов — и оставшись без новых танков и самолётов, без горючего, без патронов к винтовкам и пулемётам, Германия капитулирует. Поскольку военным путём действовать против основных стран-поставщиков Германии было невозможно, основную роль в новой стратегии "наступления" — изоляции гитлеровского режима — отводили дипломатам. В течении 1940-го года французское правительство намеревалось создать условия для промышленного коллапса Германии. Эта стратегия и легла в основу новой тактики "бесконтактной" войны, прозванной газетчиками "странной". Несогласованность позиций французского и британского кабинета сорвала выполнение этого плана.

Британское правительство в целом с самого начала придерживалось именно тактики блокады Германии. Правда, первоначально английские морские лорды ожидали, что у них будет время для развёртывания сил Гранд Флит на Балтике, с опорой на польские морские порты — Данциг и Гдыню. Завоевание господства на внутреннем бассейне и пресечение всех коммуникаций Германии по морю должны были стать, по мнению британских аналитиков, смертельным ударом для Германии — естественно, вкупе с успешной польской обороной и неотвратимым французским наступлением. Удар с Севера должен был стать достойным вкладом в союзное наступление с Запада и Востока. Как и французская стратегия, английский замысел был полностью обесценен глубоким маневром моторизированных сил вермахта. Но сама задача морской блокады Германии по прежнему оставалась выполнимой для британских военно-морских сил, только следовало увеличить глубину операции. Теперь для исполнения замысла по изоляции немецкого морского побережья необходимо было установить контроль над Скандинавским полуостровом или хотя бы над его частью.

Наилучше для этого из всех стран Скандинавии подходила Норвегия, с чьих баз в южной части страны обеспечивается прорыв в датские проливы, а Нарвик на севере — главный порт вывоза шведской руды, закупаемой преимущественно германскими концернами. Британские фабриканты оружия хотели бы сами получать высококачественную обогащённую руду шведских северных рудников, но из-за "завышенной", по их мнению шведами цены, были вынуждены ограничивать свои закупки. Поэтому Черчилль оказывал бешеное давление на кабинет, с целью продавить десантную операцию на севере Норвегии. Захват Нарвика позволил бы диктовать шведским производителям цену на руду, поскольку тогда единственным монополистом по её вывозу стала бы Британия. Будучи лордом адмиралтейства, сэр Уинстон с ноября 1939-го неоднократно отдавал приказ Королевскому флоту вторгаться в территориальные воды Норвегии, преследовать и захватывать немецкие транспорты. Адмиралтейство по его личному распоряжению готовило планы масштабного минирования норвежских судоходных фарватеров, прорабатывало маневры по высадке десанта в основные порты страны. В обход внешнеполитического ведомства Англии военно-морское министерство в лице военно-морского атташе Британии в Норвегии требовало согласия на "ограниченную интервенцию" или "необходимую блокаду побережья" Норвегии. Этот игнорирующий всякие нормы межгосударственных действий напор провалил все усилия француского МИДа, добивавшегося от норвежского правительства "совершенно недостаточных", по мнению сэра Уинстона, мер. Таких, как:

досмотр и таможенный контроль за вывозом из Норвегии "военных или стратегических материалов";

присутствие "наблюдателей" союзников в основных портах страны — с правом отдавать распоряжения о задержании и конфискации "грузов в пользу нацистской обороны";

запрет на полёты над Норвегией германских самолётов, подкреплённый усилением воздушных сил норвежцев.

Причём французские военные были согласны предоставить свои аэропланы и лётный состав для "улучшения состояния небесного патрулирования" в стране фъордов.

Норвежский МИД был согласен на "расширение условий нейтралитета страны под эгидой Лиги Наций". На крайний случай, в связи с фактическим прекращением деятельности "международных организаций, поддерживающих мир во всём мире" министр иностранных дел Норвегии предлагал созвать конференцию "всех крупнейших держав, не участвующих в европейской войне и готовых на усилия во имя мира и нейтралитета". Норвежский кабинет надеялся, что заручившись поддержкой Соединённых Штатов, они смогут отклонить британские требования. Но государственный департамент САСШ на призывы к "международному вмешательству" отделывался только общими высказываниями, а действия английских военно-морских сил становились всё бесцеремоннее.

Сэр Уинстон счёл необходимым "для полного искоренения контрабанды в пользу Гитлера" проведение "предупредительного минирования" основных маршрутов каботажа в территориальных водах Норвегии. Черчилль пояснил свою идею: "Если мы заминируем фарватеры, то суда любой якобы нейтральной страны, больше не смогут избегнуть нашего досмотра, будучи вынуждены покинуть территориальные воды. Только английский флот, располагая картами минных постановок, сможет проводить транспорты по кратчайшему маршруту, что позволит перевозить большую часть норвежских грузов на наших кораблях и кораблях наших друзей".

Норвежское правительство, извещённое о планах британского Адмиралтейства, выразило энергичный протест. Даунинг-стрит был вынужден одёрнуть прыть первого лорда Адмиралтейства. На время план операции по заграждению минами фарватеров нейтральной страны пришлось положить под сукно. Но это препятствие не только не смутило "старого бульдога", напротив, Черчилль решил расширить масштаб будущего английского вторжения на Скандинавский полуостров. "Без присутствия наших гарнизонов в ключевых точках северного побережья (Скандинавии) не может быть уверенности в длительном перерыве германского снабжения. Самостоятельно или с германской помощью, норвежцы расчистят минные завесы. Только размещение опорных сил Королевского Флота в главных портах Норвегии даст уверенность в нейтралитете этой страны."

Британское правительство в целом вполне разделяло мнение Черчилля по "норвежской проблеме". Английские правящие круги были раздражены "чёрной неблагодарностью норвежцев, забывших, кому они обязаны своей независимостью". В 1907 году именно действия британского кабинета вынудили шведского короля сначала согласиться на проведение плебисцита о разрыве норвежско-шведской унии, а затем и ратифицировать его результаты. Английское правительство небезосновательно считало, что Англия стала "матерью норвежской свободы".

И чем на британское благородство ответили "бессердечные трескоеды"? Как они смели провозглашать нейтралитет, наносящий ущерб интересам их спасителя от германских варваров? Английское правительство понимало, что норвежские социал-демократы, как бы они не старались сделать вид, что война их не касается, не смогут бесконечно противостоять нажиму британского кабинета, и рано или поздно согласятся на все британские условия. Поэтому шаги, предпринимаемые главой морского департамента, рассматривались как пробные шары, определяющие реакцию на английские намерения со стороны правительства Норвегии, её народа и возможные действия других держав. Самое любопытное, что вмешательства Германии в норвежские события в Англии совершенно не опасались. Английское руководство было убеждено, что тотальное превосходство британского флота исключает любую активность вермахта в Скандинавии.

В декабре 1939 года правительство Чемберлена сочло, что сложилась удачная ситуация для занятия, по крайней мере, северной Норвегии.

В конце ноября 1939 года начался ограниченный эстоно-финский вооружённый конфликт. Правое финское правительство Маннергейма-Рюти обвинило Эстонскую республику в нарушении договора о демилитаризации входа в Финский залив. Финны заявили, что в районе маяков на острове Осмуссар и полуострове Ханко(Гангут) эстонцами выставлены артиллерийские батареи, "контролирующие подступы к финской столице и ставящей под угрозу торговое судоходство, жизненно важное для Суоми".

Эстонский комитет по внешним делам, не опровергая этих сообщений, отметил, что первой договор о демилитаризации Балтики нарушила Финляндия, начав строительство на Аландах военных сооружений и аэродромов для военных самолётов. Кроме того, эстонцы язвительно прошлись насчёт "угрозы судоходству", возникшей от двух эстонских батарей. "Как всем хорошо известно, артиллерия ставится не для того, чтобы почём зря стрелять в торговые суда соседней страны, с которой поддерживается мир. Угроза от пушек береговых батарей возникает тогда, когда начинается война. Если Финляндия думает, что наши пушки угрожают их кораблям, это значит, что или они думают, что наши артиллеристы будут развлекаться стрельбой по финским траулерам вместо мишеней — к таким подозрениям наши вооружённые силы ни разу не давали основания. Или финское правительство всё-таки готовится к войне с Эстонией и не хочет в случае этой войны остаться без торгового флота".

Финское правительство в ответ обьявило частичную мобилизацию, направило Эстонии ноту с требованием немедленно эвакуировать персонал своих постов с Ханко и Осмуссара и согласиться с передачей их под финский контроль. Также финское правительство обратилось к Лондону как державе-гаранту финского государства за помощью "в борьбе против красной агрессии". Второго декабря 1939 года начался эстоно-финский конфликт, иначе называемый "Войной Святого Пантелеймона" или "Ледовой войной".

Откуда взялся "святой Пантелеймон"? Так назывались укрепления Гангута, постороенные ещё при Российской Республике.

После русско-японской войны у правительства России были серьёзные основания опасаться появления на Балтике сильнейшего флота в мире — британского. Защитить Петроград от нападения с моря должна была береговая артиллерия, прикрытая крепостными укреплениями. Катастрофа Порт-Артура убедила российское Адмиралтейство в том, что береговые батареи должны быть расположены в крепости.

Гангутская позиция была северным флангом минно-артиллерийского заграждения в начале Финского залива. Как и артиллерийские батареи в устье Ирбенского пролива, Гангут обеспечивал тыл главной оборонительной позиции русского Балтийского флота — Аландо-Моозундской. Русские корабли могли беспрепятственно маневрировать между тремя заливами Балтики — Ботническим, Финским и Рижским, вынуждая любой вражеский флот держать против главной русской позиции крупный наряд сил.

Но укрепления мыса Ханко имели несколько большее значение. Полоса шхерных фарватеров, простирающаяся от Стокгольма до Гельсингфорса, разрывается в единственном месте — у мыса Ханко. Владение Гангутом предопределяет возможность использования безопасных водных маршрутов в северной Балтике. Гангут обеспечивает связность Аландско-Моозундского заграждения со всеми портами в русской части Балтики, является "ключом" ко всей оборонительной системе русского флота. Поэтому укреплению Гангута придавалось большее значение, чем остальным позициям тылового обеспечения.

Усиление оборонительных возможностей военно-морской базы Ханко русское военно-морское командование постаралось максимально замаскировать под "гражданские" проекты.

В 1911 году, через два месяца после того, как в штабе Балтийского флота утвердили "План оборонительного построения русского флота на Балтике на период 1912-1915 годы", по инициативе тесно связанного заказами с флотом знаменитого владельца петроградских верфей Путилова было организовано "Общество по строительству и эксплуатации порта Гангут-Тверминне".

В опубликованном обществом меморандуме уточнялось: "Общество" намерено расширить портовые сооружения, находящиеся на мысе Ханко и использовать их для почти безостановочной отгрузки товаров морским путём. Ведь мыс Гангут — единственное место в Финском заливе, где навигация может вообще не прекращаться из-за ледостава. Средняя продолжительность сроков навигации у Ханко — 312 дней. Имеющиеся у побережья Ханко рейды способны принять корабли любого тоннажа, имеются фарватеры с глубинами десять метров. На самом полуострове могут быть размещены значительные площади складских помещений.

Но особую изюминку проекту добавляло задуманное соединение Западного и Восточного рейда каналом. Его строительство позволяло: во-первых; исключить из маршрутов шхерного плавания участок открытого моря у мыса Ханко.

Ранее малые пассажирские и грузовые суда, шедшие из Швеции в Гельсингфорс или Петроград, часто были вынуждены отстаиваться в гаванях Ханко — из-за непогоды. Теперь открылось бы прямое сообщение речными судами вплоть до Дании. И это не говоря о сокращении продолжительности плавания почти на шесть часов.

Во-вторых, если канал сможет пропускать крупные суда, станет возможно принимать суда под погрузку в любой из гаваней — портовые баржи смогут перевозить грузы к любому причалу и в западной, и восточной части — улучшится управляемость портового хозяйства.

В-третьих, строительство канала даст большие обьёмы вынутого скального грунта. А обустройство портовых сооружений требует много каменного материала. Вынут из канала — положат в порту. С этой точки зрения, канал вообще представлялся как бы каменным карьером, в котором добывался гранит для строительства новых причалов и пристаней.

Ну и наконец, оплата прохода через канал судами, следующими в другие порты Финского залива тоже должна была составить определённую сумму. Финский залив в его центральной части представляет из себя достаточно сложное для навигации место: сильные течения постоянно изменяют конфигурацию отмелей довольно мелкой акватории, навигационные знаки из-за большого расстояния до берега трудноопределимы, вдобавок возможно сильное волнение. Особенно неприятное из-за мелкости моря — волна на мелководье более крутая, резкая, сильно бросает судно. Поэтому шхерными фарватерами, с их устойчивыми глубинами, отсутствием волнения, отлично оборудованными в навигационном отношении маршрутами предпочитали пользоваться не только малые каботажники, но и крупные океанские корабли. Что означало — канал будет эксплуатироваться весьма интенсивно.

Неудивительно, что планы "Общества" вызвали определённо ажиотаж в деловых кругах. Ценные бумаги будущего порта торговались с заметным превышением, уже к началу нового, 1912-го года, была собрана необходимая для проекта сумма и началось строительство.

Которое к началу общеевропейской войны полностью не было завершено. Был проложен только внутренний — мелкий — канал для судов с малой осадкой. Часть полуострова стала островом. Вдоль южного берега малого канала на островной части порта непрерывной полосой протянулись складские помещения. Сплошная глухая стена четырёхметровой высоты складов разрывалась короткими — лишь немного дольше, чем ширина складских зданий — ответвлениями канала. Над ответвлениями высились мостовые краны, катясь по рельсам, идущим по обеим сторонам пристани. Краны подхватывали с палуб барж груз и переносили в вагоны товарных составов.

Железнодорожная ветка шла поперёк всего полуострова параллельно каналу и из любого склада сразу можно было вести такелажные работы в железнодорожные вагоны. Мостовые краны не были привязаны к определённой пристани — второй железнодорожный путь, проложенный вдоль первой нитки на расстоянии, равном размаху мостового пролёта, и стрелки у каждой пристани позволяли маневрировать погрузочными средствами в складской линии. Мало того, малые пристани в Восточном и Западном ковше тоже сделали аналогично, и мостовые краны складов работали и в порту.

За малым каналом и линией Больших Складов постоили Большой Круг — огромное железнодорожное кольцо диаметром почти в четыре километра. В Кольцо входили все ветки с противоположных сторон полуострова и все линии, идущие через мосты с материка. Кольцо было построено в две колеи, расстояние между ними опять же позволяло проводить по ним мостовые погрузчики. Внутри Кольца размещался железнодорожный вокзал и депо. Высоко над землёй поднималась башня Диспетчерской, окружённая более низкими башенками-водокачками. Южнее Большого Кольца построились жилые посёлки работников порта. А ближе к оконечности полуострова стояло заграждение — там была военная часть.

Строительство сначала малого канала выходило из предложенной методы строительства. Позволившей сильно сэкономить на средствах и числе работающих. Канал для барж пробивался от берегов полуострова двумя участками. Основную работу по разрушению и вывалу породы производила сила взрывов: Общество широко применяло списываемые флотские запасы порохов, продаваемые по символической цене. В получившуюся после взрывной работы рытвину самотёком заливалась вода и уже по воде в новый участок канала входили драги и землеройные снаряды, завершавшие отделку канала. Поскольку трасса канала пролегала почти целиком сквозь каменные породы, особенных усилий по укреплению стенок канала прилагать не было нужды. Отчего сравнительно грубая обработка дна и стенок малого канала считалась удовлетворительной.

Большой канал начали прокладывать, когда завершили малый канал. В том числе — построили с внешней стороны Малого канала пристани для перевозящих вынутый из строящегося Большого канала грунт барж. Между двумя каналами расстояние составляло от силы пять метров — как раз удобно ставить короткие помосты-ссыпки, с которых сыпучий материал скатывался прямо в трюмы барж. Наверх помостов землю из канала подавали паровые подьёмники. Широкое применение землекопных машин и механизмов позволило ускорить отдельные работы, снизить накладные расходы, но пришлось набирать на строительство квалифицированных рабочих. Хорошо, что в Финляндии квалифированный труд стоил дешевле, чем в остальной России!

Большой канал строили от центра полуострова к побережью, не заполняя водой и тщательно обрабатывая его дно и стенки. Строили сразу пять полностью оснащённых оборудованием участков, к началу военных действий четыре участка уже были соединены, перешейки оставались лишь между береговой линией и пятым участком, прокладываемым в самом сложном месте. На пятый участок приходились линии железной дороги, всё время функционирующей. Поэтому прежде, чем копать там, где проложены рельсы, надо было сначала построить новый железнодорожный мост. Мост, а вернее мосты, которые не будут мешать океанским судам проходить по Каналу.

Сначала предполагали использовать разводную конструкцию, подобную петроградским мостам. Но посчитав, убедились — планируемая интенсивность движения вынудит либо мост всё время держать разведённым, то ли наоборот — пропускатьпо мосту непрерывный поток эшелонов. Пришлось делать высокий мостовой переход и железнодорожные насыпи, ведущие к мосту, отсыпать на высоту больше двадцати метров. Хорошо, что с щебнем и гравием не было затруднений — Канал давал строительный материал в требуемом количестве.

Мост смешанной конструкции — вантово-опорной. Высокая вьездная насыпь играла роль одной мостовой опоры, а с Южной стороны моста построили башни, удерживающие дорожное полотно. Башни моста были ещё и водокачками: по мосту был проведён акведук, снабжавший водой технический парк.

Крепостное строительство, сделавшее Ханко одним из сильнейших пунктов обороны побережья, проведено было как совершенно не причастная к военным делам работа, ни коим образом с военным министерством не связанная.

Что получилось в результате к 1917 году? Да почти неприступная позиция. Два ряда рвов. Первый, глубиной до пятнадцати метров и шириной не меньше двадцати пяти, хоть и имел три сухих перемычки, но переходы нигде не превышали сотни метров. Второй ров меньше, но заполнен водой. Сразу за рвами под углом сорок градусов на четыре метра поднималась насыпь земли, перемешанной с мелким гравием. Для укрепления её плотно засадили низким колючим шиповником, разросшимся сплошным ковром. Стены складов из-за насыпи показывались не более чем на метр. Узкие щели-продухи для вентиляции терялись среди грубых очертаний крупных валунов, из которых была выложена внешняя стена складских линий.

За складами же тянулись километры и километры железнодорожных перронов. Десятки маневровых участков, тупиков, зон погрузки. Сотни ответвлений, увязанных в единую сеть Большим Кольцом, позволяли железнодорожному оружию маневрировать в любом направлении.

Основу обороны Ханко как раз составляли четыре железнодорожных батареи десяти-дюймового калибра. В любом направлении могло одновременно вести огонь три блиндированных поезда. По проложенным вдоль железнодорожных колей гравийным шоссе всегда могли оказать поддержку обороняющимся пулемётные бронированные автомобили бронероты. Хотя Ханко имел небольшой гарнизон, атаковать этот важный участок обороны русского флота не решился ни флот кайзеровской Германии, ни корабли Ройял Нави. Не сумели даже приблизиться к внешнему рву и отряды шюцкора — воздушное наблюдение и снаряды корабельного калибра пресекали любые попытки белофиннов сбросить красную морскую пехоту в море.

По условиям заключённого в 1919 году между маннергеймовской Финляндией и советскими Эстонией и Россией перемирия Гангут остался в руках эстонцев. Также, как и территории финляндской губернии севернее Оулуярви остались в составе Советской Федерации.

На гангутском полуострове перемирие свелось к тому, что белофинны отвели свои силы на десять километров от разграничительной линии. А эстонское командование вывело из крепости артиллерийские системы с дальностью огня, превышавшей двенадцать с половиной километров. Хотя договорённость о режиме соблюдения перемирия вокруг Ханко не была зафиксирована, обе стороны понимали условия прекращения огня вполне однозначно: стоит финскому солдату перейти десятикилометровую отметку, как ему на голову шлёпнется что-то очень тяжёлое. С другой стороны, финские боевые корабли могли беспрепятственно плавать мимо Гангута дальше международных вод, и красные балтийцы ничем не могли им помешать. Затишье продлилось весь межвоенный период и лишь с началом новых военных действий в Европе спокойствие вокруг финских скал было нарушено.

В межвоенный период всё-таки доделали Большой Канал и вдобавок построили лабиринт дамб, связавших шхерные окрестности Ханко в единый массив.

В ходе гражданской войны в Финляндии красные балтийцы захватили практически весь шхерный фарватер от мыса Ханко до Хельсинки. По условиям перемирия морская пехота балтийцев отступила на островки, непосредственно окаймляющие Гангут с запада и востока.

Расстояние между островками подчас составляло менее десяти метров: убирая оставшийся в русле Канала грунт, отсыпали перемычки-дамбы, превратив прилегающий к мысу район шхер в единый участок суши. Так его было проще оборонять — с угрозой со стороны белофиннов приходилось считаться.

Националисты Финляндии на протяжении всего времени существования финской республики не оставляли мысли о "возвращении отобранных у Суоми земель". Особо манил север Кольского полуострова с выходом к незамерзающему Баренцеву морю и богатым рудным залежам Печенги. Ханко не представлял собой столь же значимой экономической ценности. Однако не очистив от красных сил крайний юго-запад страны, начинать военный конфликт с Советской Федерацией было по меньшей мере глупо. У правящих кругов "страны озёр" хватало понимания, что воевать с Советами без надёжной поддержки великих держав — самоубийство.

Начало второй общеевропейской войны наиболее одиозные поборники "финского национального возрождения" восприняли как сигнал к началу "борьбы за восстановление попранных суверенных прав Финляндии". Маннергейм и его ближайшее окружение расчитывали, что по завершению основных боёв в Европе победившая коалиция обязательно окажет поддержку "восстановлению законного порядка на востоке континента".

Первоначально правительство Финляндии делало ставку на франко-британский союз. Его положение выглядело более выигрышным, чем ненадёжный блок Италии и Германии. Кроме того, Гитлер заключил "широкий" пакт о ненападении с Советами, и в случае конфликта между Суоми и Федерацией вряд ли оказал бы финнам вооружённую помощь. Однако к ноябрю 1939 года в финском руководстве стали более заметны прогерманские настроения: финские дипломаты зачастили в Берлин, а Маннергейм стал часто говорить про сходство "финской и немецкой свастики".

В любом случае, белофинны не собирались начинать боевые действия, не получив поддержки державы, располагающей на Балтике сильным корабельным соединением: штурмовать Ханко с суши было не слишком изящным самоубийством. Раскусить крепость мог только линейный флот. Но осень 1939 выдалась на редкость холодной; а за ней последовали ранние и сильные морозы. Уже к середине ноября лёд сковал побережье Финского залива в районе гангутских скал. Замёрзший залив предлагал финским войскам заманчивую дорожку в обход твердынь, защищавших "ворота" крепости святого Пантелеймона. Искушение оказалось слишком большим; никак не получалось удержаться.

Правительство Чемберлена немедленно обещало послу Финляндии "оказать настолько значимую помощь, на какую только может быть способно правительство Его Величества". Перевозка военного снаряжения через Балтику на английских судах была невозможна из-за войны с Германией, но английские фирмы заручились согласием на фрахт норвежских и датских судовладельцев, на кораблях которых в Турку начали перевозить оружие, снаряжение и боеприпасы из английских арсеналов, а также стали прибывать английские и французские добровольцы. Шведское правительство также отнеслось доброжелательно к целям финского правительства, заметное число граждан Швеции выразили желание сражаться на стороне Финляндии и прибыли в страну озёр на шведских паромах, ходивших на линии Турку-Сандвикен.

Английское правительство сочло, что возник удобный предлог для заключения договорённости о "временном пребывании английских сил в Норвегии". Пользуясь настроением шведского кабинета, английское посольство деликатно осведомилось, готовы ли шведы одобрить посылку британского экспедиционного контингента в Финляндию. "Единственным приемлимым из-за сложившихся военных обстоятельств маршрутом для британских экспедиционных сил может быть высадка с судов в Нарвике, посадка на железную дорогу до шведских портов и переезд через Ботнический залив на шведских судах".

Шведское правительство было согласно на "частичную аренду железнодорожной сети Северной Швеции", при условии, что интересы грузоперевозчиков не пострадают. Также необходимым условием было согласие на занятие порта Нарвик английским гарнизоном, которое должно было дать норвежское правительство. Неофициально шведы присоединились к британским дипломатическим усилиям с целью склонить норвежских пацифистов "к признанию неизбежных издержек войны".

Норвежский социал-демократический кабинет пытался лавировать под этим нажимом, официально выразив "поддержку храброму народу Финляндии, сражающемуся против восточной деспотии" и передав в дар финской армии часть собственных военных запасов. От чести разместить на своей территории солдат короля Георга министры короля Хакона Пятого старательно отказывались, несмотря на родственные связи между королевскими семьями. Норвежское правительство предлагало перевозить английских военнослужащих в рамках продолжающейся "туристической" программы — "Путешествуй во имя свободы". Британские, французские и шведские "туристы" с военной выправкой ежедневно высаживались в западных портах Финляндии, почему бы им не прибывать в норвежский Нарвик целыми лайнерами? А вот появления солдат в британской форме на норвежской земле правительство Кота стремилось всеми силами избегнуть. Немалую роль в этой прорезавшейся внезапно скользкости "кристально-честных" норвежских социал-демократов играла нота советского внешнеполитического наркомата, направленная всем странам, принимающим косвенное участие в эстоно-финском конфликте.

"Советское правительство" — говорилось в обращении, — "ожидает, что страны, расположенные в балтийском бассейне или связанные с ним торговыми, экономическими или историческими связями, осознают угрозу расползания военного конфликта. Исходя из этой угрозы, советское правительство намерено принять меры к ограничению иностранного вмешательства в военные действия, как страна-гарант независимости Эстонской республики. Советское правительство уполномочило нас (Наркомат внешних дел) предупредить все страны, проявляющие заинтересованность в скорейшем прекращении военных действий, что прямое вмешательство на стороне Финляндии вооружённых сил любой страны приведёт к ответу со стороны Советской Федерации с целью нейтрализовать эти вооружённые силы. В случае, когда вооружённые силы третьей страны будут перемещаться в направлении конфликта по территории другой страны — с согласия её правительства или без оного — советские вооружённые силы будут вынуждены вести боевые действия против интервентов на этой территории".

То есть, если бы в Нарвике высадились бы английские экспедиционные войска, а не "мирные туристы", Советы получили бы основание для нападения на этот важнейший для Норвегии порт. Несмотря на заверения британских военных, что военной мощи Британии достаточно, чтобы одной демонстрацией её оградить Норвегию от "русских посягательств", норвежский кабинет не желал втягивания страны в реальные боевые действия. К тому же Норвегия имела общую границу с Советской Федерацией, а на суше помощь от хвалёного Королевского Флота уже была известна на горьком польском примере.

Переговоры о прибытии экспедиционного корпуса в Северную Норвегию затягивались. Затягивались и боевые действия между Эстонией и Суоми. Из-за сосредоточения советских войск на Кольском и Карельском полуострове финский генштаб был вынужден держать на этих направлениях основные группировки своих войск, задействовав против эстонских плацдармов небольшие мобильные отряды, усиленные бронетехникой. Так как боевые действия шли в зимнее время, в них практически не принимали участия и военные флоты обоих стран.

Зима 1939/1940 года выдалась на Балтике на редкость снежной и холодной, Финский залив покрылся полуметровым льдом уже к началу января. По льду могли свободно пройти не только грузовики, но и тяжёлая техника. Финские маневренные отряды при поддержке корпусных калибров артиллерии и лёгких танков в рейдах по льду доходили до материкового эстонского берега, стремясь дезорганизовать эстонскую оборону и вынудить эстонцев капитулировать. Но эстонские силы также умело маневрировали, и несмотря на численное превосходство, финской армии не только не удавалось организовать штурм спорных клочков суши, но и даже надёжно их блокировать.

К началу февраля финское командование пришло к выводу, что без получения значительного пополнения сил "ледяного фронта" боевой техникой и главное, личным составом, сломить сопротивление эстонцев до начала ледохода не удастся. После того, как Финский залив вскроется, в боевые действия сможет включиться советский Балтийский флот. Его сил недостаточно для проведения десантной операции, но для надёжного блокирования, вместе с эстонской Моозундской эскадрой, финских портов — хватит. После этого продолжение военных действий будет невозможно. Финское правительство обратилось со срочным воззванием к "доблесным союзникам", умоляя их "поспешить на помощь в самом скором времени". Финский генштаб рассчитывал, что если британский экспедиционный корпус "выступит гарантом нашей свободы", то есть займёт позиции против основных группировок советских войск, высвободившихся финских сил хватит для вторжения моторизированных войск через замёрзший Финский залив на территорию Эстонии и принуждение её к миру до начала апреля — месяца, когда Финский залив очистится ото льда. Британское Адмиралтейство приступило к разработке операции "Вилфред" — высадке трёх английских дивизий в Северной Норвегии, независимо от того, будет ли на момент завершения подготовки десанта получено согласие норвежского правительства или нет. Но к середине февраля от "Вилфреда" пришлось отказаться. Немалую роль в промедлении британского командования сыграло стремление подключить к выполнению намеченного плана союзников — в десанте оговаривалось участие французских и польских вооружённых сил.

В конце первой декады февраля совершенно неожиданно для финского командования эстонские десантники начали захват Аландского архипелага. Высотная авиация Советов, способная летать в зимнее время, не только вела авиаразведку в пользу эстонцев. Переданные в распоряжение эстонской армии и переоборудованные метеосамолёты могли нести "высотные планеры" — своеобразную помесь бомбы с парашютом, на которых из-за низких зимних туч невидимо для наблюдателей на землю опускались наиболее подготовленные и наиболее бесшабашные из эстонских морских пехотинцев. Эти передовые отряды, снабжённые компактными радиопередатчиками, скрытно сосредоточились вблизи построенных финнами на Аландах военных аэродромов и в нужный момент взяли их под контроль, благо, охраняли их финны чисто символически — никто не ожидал, что в условиях зимы кто-то решится высаживать воздушный десант.

Тяжёлые транспортные самолёты Ант-8М выгрузили батальон морских пехотинцев со всеми положенными средствами усиления, включая бронемашины — облегчённые до четырёх тонн "арт-универсалки" удалось перевезти на внешней подвеске.

Благодаря тщательной разведке аэродромов и скурпулёзному планированию вылетов первая волна десанта развернулась в течении двух часов, после чего боевые группы в сопровождении разведчиков на машинах двинулись по направлению к домам, в которых квартировали финские и английские офицеры, к казармам финского гарнизона на островах и радиостанции. Машины с собой десант не привёз, они были местные и были "реквизированы" разведгруппами перед началом операции.

Поскольку проводная связь с аэродромами также была выведена из строя (понятно кем), то о том, что рано утром 8 февраля в глубоком тылу финнов оказались вооружённые до зубов самые отпетые из "красных дьяволов", командиры финской обороны островов узнавали как правило, по очень невежливому стуку в дверь.

Главный остров архипелага был захвачен полностью на утро следующего дня. Немногие из защитников острова успели покинуть его на находившихся в гавани Мариенхамина судах, большую часть кораблей эстонцы успели задержать. На захваченных плавсредствах в остальные важнейшие пункты архипелага перебрасывались ударные группы, снабжение которых организовывалось по морю и тяжёлыми транспортными самолётами по воздуху.

Благодаря бесперебойно действующему "воздушному мосту" через четыре дня на островах находился уже многочисленный воинский контингент, соответствующий усиленному пехотному полку.

Попытки финского командования на вторые сутки с начала боёв за архипелаг перебросить на острова подкрепление были пресечены бомбардировками перелетевших на аландские аэродромы пикировщиков. Как оказалось, эстонские пилоты могли летать и находить цели и в зимнюю погоду, а пятисоткилограммовые их бомбы даже при близком попадании рядом с транспортом разрывали борт корабля. Беда была в том, что и промахивались эти окаянные эстонские лётчики редко раз из четырёх, а бомба такого калибра топила транспорт среднего тоннажа за несколько минут.

Потеряв основную часть небольшого ледокольного флота, финские военно-морские силы окончательно лишились возможности до полного освобождения Ботнического залива ото льда повлиять на борьбу за Аланды, а переброска войск на машинах или, тем паче, пешком через замёрзшие шхеры была ненамного проще, чем вылазки на льду залива Финского. Даже сложнее, из-за обильного торошения льдов на опушке шхерного лабиринта Аландского архипелага. Концентрация подготовленных к боевым действиям в таких условиях подразделений означала оголение позиций против гангутцев, что свело бы на нет всю трёхмесячную борьбу за осаду этой эстонской позиции. К тому же, сняв осаду с Ханко, финны давали возможность эстонским силам беспрепятственно выдвинуться к островам Ботнического залива по льду, обеспечив тем самым оборону Аланд. Финское командование внезапно оказалось одним решительным ходом противника поставлено в ситуацию, когда любое их контрдействие вело только к ухудшению общего положения.

15 февраля эстонское правительство официально оповестило, что полностью оккупировало Аландский архипелаг. Отныне любое судно, входящее в прибрежные воды архипелага, подлежало досмотру, а военные грузы, адресованные Финляндии — конфискации. В случае отказа от досмотра суда угрожали преследовать авиацией и затапливать, если после предупредительных действий капитаны этих кораблей отказывались всё равно подвергаться досмотру. Установление блокады морских сообщений в районе Аланд означало фактический паралич морских перевозок для финнов.

Также это означало, что без прикрытия солидного военно-морского эскорта британский экспедиционный корпус не сможет высадиться в Финляндии. Надежды на успех военной авантюры, предпринятой финским правительством, рассеялись. В финском руководстве после сообщения о окончательном захвате Аландского архипелага эстонцами, прошли бурные дебаты. После двухдневных колебаний финский парламент выразил кабинету Рюти недоверие. Премьер подал в отставку, назначенный на его пост временно исполняющий обязанности главы государства посол Финляндии в Швеции Паасикиви приказал обьявить одностороннее прекращение огня, вывести воинские подразделения со льда Финского залива и направить через финского посланника в Советской Федерации эстонскому правительству предложение о мирных переговорах.

Временный кабинет был уполномочен предложить эстонцам определённые уступки, настаивать финны намеревались только на возвращении Аландов. Эстонский Высший Совет немедленно дал согласие на переговоры, также обьявил прекращение огня и, к удивлению финнов, предложил эвакуировать свои силы с захваченного архипелага при условии, что все иностранные "добровольцы" покинут Финляндию. После небольшого скандала в генштабе, закончившегося отставкой главнокомандующего* финской армией, английские "советники" и французские "наблюдатели" вкупе с добровольцами из других европейских стран начали покидать Суоми на тех же кораблях, на которых с Аландов перевозили в финские порты эстонскую морскую пехоту. Финское правительство разрешило для ускорения эвакуации транзит этих войск через свою территорию — в запломбированных товарных вагонах, дабы не волновать мирное население. Так завершился конфликт, на который в Высшем военном Совете союзников возлагались надежды на перенос центра тяжести боевых усилий за пределы Западного фронта.

_____________

* — бессменным главнокомандующим финскими вооружёнными силами со дня

провозглашения независимости Финляндии оставался, естесственно, маршал

Маннергейм. Однако, "чистку" рядов армии от ставленников "отца финской

свободы" правительство социал-демократов начало только в апреле 1941 года,

когда в газетах стали публиковаться уже не слухи о готовящемся военном

перевороте, а достоверные документы, раскрывающие детали

подготавливающегося выступления.

"Шюцкор" никто не пробовал даже разоружить, не говоря уже о роспуске этой

созданной крайне правыми военнизированной организации, так что к началу

маннергеймовского путча у маршала во всех ключевых точках страны оказались

вполне достаточные для их захвата силы.

Если бы не обращение за помощью к Федерации, мятеж, безусловно бы удался.

А так — рабочие дружины и части президентской гвардии сумели продержаться

до того, как к причалам Хельсинки начали подходить эстонские десантные суда.

Морская пехота эстонцев оставалась всё ещё лучшей по подготовке и

оснащению во всём балтийском бассейне, поэтому на третьи сутки мятежа

маннергеймовцы были вынуждены оставить столицу. А через восемь суток

остатки сил националистов в материковой Финляндии стали складывать оружие,

не дождавшись помощи со стороны нацистской Германии. Маннергеймовцам

удалось удержать только плацдарм на Аландском архипелаге, на который и

высадились достаточно крупные силы немцев. Бежавшие на архипелаг

Маннергейм и Рюти под эгидой немцев провозгласили создание "переходного

правительства", но его не признали даже шведские друзья маршала.

После подписания перемирия немецкие войска очистили архипелаг, захватив с

собой "переходник" и служащих ему финских солдат, позже включённых в

дивизию СС "Нордланд".

Маннергейм же вновь эмигрировал, на этот раз он выбрал район подальше от

беспокойной Европы. Ходили слухи, что он нашёл себе убежище то ли в Южной

Америке, то ли в Южной Африке, кто-то утверждал, что видел его на островах

Тихого океана. В действительности маршал спокойно дожил свой век в

немецкой колонии пригорода Оттавы. В оставленных им мемуарах больше всего

отставной герой жалел, что "... в момент национальной измены, когда

перетрусившие политиканы умоляли меня оставить свой пост, я поддался на их

уговоры и не принял тот час же решения арестовать их и навести порядок

твёрдой рукой. Полугодом позже, когда из-за нарастающей красной угрозы,

задача наведения порядка встала во весь рост, оказалось, что с отставкой я

потерял многие важные рычаги влияния на ситуацию. Моя отставка стала

причиной гибели свободы и независимости Суоми, в чём я и посейчас себя

укоряю."

Но хотя с 22 февраля военные действия на Балтике не возобновлялись, британское правительство продолжало изыскивать возможность для реализации замысла оккупации северных скандинавских портов. В марте британский кабинет принял секретный меморандум, в котором намечалось "в ближайшее время" предпринять шаги в "сторону убеждения норвежского общества в необходимости ограниченного британского присутствия". Это присутствие "должно благотворно сказаться на норвежском нейтралитете, подорванном усилиями прогерманских элементов". Под присутствием подразумевалась оккупация.

18 марта английский морской штаб вновь известил норвежских представителей о своём намерении заминировать фарватеры в территориальных водах Норвегии. После долгих дебатов 21 марта военное министерство Норвегии в ответ передало своим силам указание "открывать огонь по военным судам любой нации, проводящим минирование норвежских территориальных вод или совершающих иные недружественные действия". Английское правительство вновь сделало вид, что его неправильно поняли, отменило выход в море минных заградителей, намеченный на 25 марта, и усилило дипломатичесий нажим на Осло, стремясь убедить норвежское правительство, что от Германии исходит реальная угроза вторжения.

Английская пропаганда постоянно выискивала признаки активности военных сил Германии в северном направлении, уверяя, что только считанные дни отделяют маленькую скандинавскую страну от немецкого вторжения. Под таким нажимом общественное мнение Норвегии и норвежское правительство начало поддаваться. Поэтому даже после того, как британское Адмиралтейство заявило, "что невзирая даже на возможное непонимание со стороны норвежцев, предпримет решительные усилия по защите традиционного норвежского нейтралитета" и начнёт 5 апреля минные постановки, реакция со стороны норвежцев ограничилась вялым протестом. Военным судам норвежского военно-морского флота было запрещено вести огонь по английским и французским кораблям "при любых обстоятельствах".

Британский кабинет мог быть доволен — в результате многомесячной пропагандистских, дипломатических и военных усилий поставленная цель была уже на расстоянии вытянутой руки. Из-за различных проволочек начало операции пришлось перенести на 8 апреля, на военные корабли и транспортные суда в портах Шотландии начали загружать войска первой волны высадки. Всё могло пройти без сучка, без задоринки. Кто мог помешать выполнению этого поистине гениально задуманного и исполненного плана?

Но как говорится — не кричи "Волки" слишком часто — накличешь. Пугая норвежцев "германской агрессией", английские военные не допускали и мысли о вторжении немецких войск в отрезанную морем от Германии Скандинавию. Но они недооценили авантюризм гитлеровского руководства и переоценили роль своей морской силы. На день раньше запланированной англичанами высадки в норвежских портах началась высадка Двадцать первого корпуса вермахта под командованием генерала Фалькенхорста.

Германское руководство с беспокойством наблюдало за развитием событий вокруг Норвегии. Несмотря на пробританские симпатии норвежского кабинета министров, Германии норвежский нейтралитет был более выгоден, чем участие Норвегии в нацистском блоке стран. Поэтому инициативы экс-военного министра Видскупа Квислинга, предлагавшего организовать государственный переворот и установить в стране фашистское правительство, заметной поддержки от Рейха не получили. Национальное движение Квислинга подпитывалось средствами весьма скупо. Из-за этого малым оставалось как число норвежских фашистов, так и скромны были их политические успехи. На парламентских выборах 1938 года за них голосовало менее 2% избирателей. У норвежского правительства действительно не было причин опасаться фашистской "пятой колонны".

Но среди германских военных не было столь однозначного согласия в отношении возможности оккупации Норвегии. Часть военно-морских теоретиков — сторонников "неограниченной войны на море" утверждали, что без контроля протяжённого норвежского побережья действия германских лодок в Атлантике против английских конвоев невозможны. Эти группирующиеся вокруг контр-адмирала Дёница апологеты подводного террора требовали баз в Норвегии.

Традиционалисты-поклонники надводного флота как правило, выступали против вторжения в Норвегию. Адмирал Рёдер и его сторонники боялись, что такая операция приведёт к столкновению главных сил надводных флотов Англии и Германии. Подавляющее превосходство линейных сил Британии не оставляло сомнений в результатах такого боя. Поэтому атака на Норвегию, по их мнению, закончится катастрофой, потоплением и всех боевых кораблей, обеспечивающих высадку, и транспортов с войсками. Сторонники надводного военного флота разрабатывали планы набеговых операций тяжёлых кораблей кригсмарине, исходя из предпосылки захвата не норвежских, а французских гаваней.

Однако решающая роль в принятии решения о вторжении в Норвегию принадлежит военно-промышленным кругам. За тридцать девятый год в рейхсканцелярию и непосредственно Гитлеру поступило около двадцати памятных записок от представителей крупных промышленных концернов и связанных с ними правительственных служб и комитетов, посвященных "норвежской проблеме". В них настойчиво проводилась мысль о зависимости выпуска высококачественных сталей и металлопроката от поступления качественной железной руды северных рудников Швеции и норвежской никелевой руды из Киркенеса. Также обсуждалась важность для промышленного производства, в особенности производства военной техники, шведской станкостроительной промышленности, в частности — шведских подшипников, на которых к началу 1940 года "ездил", грубо выражаясь, каждый второй танк вермахта.

Промышленное "лобби" выражало беспокойство из-за угроз Англии прервать налаженные торговые связи Германии и скандинавских стран и требовали их обеспечения, "так как из-за шантажа британских плутократов возрастает риск срыва контрактов, а следовательно увеличиваются затраты на их обеспечение, из-за чего эффективность производства существенно снижается". Проще говоря, промышленники угрожали резким увеличением цены военного производства в случае английской интервенции в Норвегию. Рост стоимости военной продукции ставил крест на планах гитлеровского генералитета — массовой механизированной армии, поэтому десантная операция в Скандинавии была спланирована германским Генштабом в сжатые сроки с максимальной поспешностью, как только стало очевидно, что в ближайшие дни произойдёт британское вторжение.

Одновременно с началом вторжения в Норвегию тридцать первый немецкий корпус занял материковую и островную части страны-соседки Норвегии — Дании. Датчане флегматично сделали вид, что ничего не заметили, датская армия была захвачена врасплох. Немцы не понесли в Дании никаких потерь, поэтому просто распустили датскую армию по домам.

В Норвегии такого же успеха в нападении на беззащитных добиться "доблесному вермахту" не удалось. Хотя, как и Дания, Норвегия в основном придерживалась пацифистских взглядов, но в Дании никто не вёл оголтелой пропаганды "тевтонской угрозы". Это сравнение тем более любопытно, если учесть, что пацифистские идеи в Дании были не слишком популярны, армия была не в пример соседней стране вполне боеспособна, а отношения между Данией и Германией традиционно были достаточно натянутыми. При первом великом немецком канцлере-обьединителе — предшественнике Гитлера Бисмарке Дания лишилась почти половины своей территории. После прихода к власти Гитлера датчане ничуть не стали более успокоенными. Но нападение оказалось для датских вооружённых сил полной неожиданностью. К такому обороту событий в датском королевстве были не готовы, никто не ожидал, что война случится не сегодня-завтра.

Сопоставление хода военных действий в Дании и Норвегии хорошо показывает, какое значение играет предварительная готовность общества в случае внезапных событий.

Последние три месяца граждане Норвегии психологически были готовы ко внезапному нападению. Гитлеровскому командованию пришлось вести тяжёлую военную кампанию в горных условиях рядом с Полярным кругом. В этой "неожиданной" войне все стороны конфликта не раз оказывались в совершенно неожиданном положении.

Во-первых, в дурацком положении сумел оказаться британский флот. В тот момент, когда линкоры Его Величества Георга V уже были готовы к выходу в море, а транспорты завершали погрузку десантных сил для оккупации Норвегии, поступило сообщение о выходе в море большого числа немецких надводных кораблей — боевых и гражданских. Если бы британское Адмиралтейство не вбило бы себе в голову, что вторгаться в Норвегию можно только гордым бриттам, если бы оно задумалось — куда может плыть такая прорва разнотипных немецких кораблей — РАЗОМ, то ...

Сам факт выхода такого большого количества кораблей одновременно указывал на единую цель всей флотилии. А куда могут вместе плыть и быстроходный эсминец, и медленный траулер? Только в порт, причём не очень дальний, иначе по дороге вся эта разномастная эскадра просто разбредётся по океану на огромные расстояния. То есть, любому сколь-либо владеющему азами судовождения, массовый выход в море германского флота сказал бы, что замышляется десант. А куда мог направиться немецкий десант весной 1940-го? Вряд ли неполных две дивизии, которые могли быть на борту немецких кораблей германский генштаб осмелился бы высадить во Франции. Или, тем паче, в Англии. Так куда же могут плыть немцы? Постоянно твердя об угрозе немецкого вторжения в Норвегию, английские адмиралы так привыкли думать, что это пропаганда, что поверить в РЕАЛЬНЫЙ десант нацистов в Норвегию отказывались напрочь! Но любые другие обьяснения были ещё более бредовы, поэтому, пометавшись, командование британским флотом обьявило — немцы собираются прорываться в Атлантику (!), операция "Вилфред" откладывается, броненосцы высаживают военные части, принятые на борт и следуют к выходу из Северного моря, а транспорты остаются в портах — ради безопасности. И тоже высаживают принятые на борт части — чтобы не утомлять их пребыванием в корабельных условиях. Вот почему в тот момент, когда несколько разношёрстных и слабоприкрытых военными кораблями групп транспортных судов нацистов входили в норвежские порты, вся огромная сила английского флота бесцельно пугала косяки сельди далеко на северо-западе от происходящего. Если бы не самовнушение, которым успешно занимались высшие чины британского Адмиралтейства, то весь ход событий в Норвегии мог сложиться по другому.

Английский флот мог просто ускорить свою высадку — тем паче, что правительство Кота уже фактически сдалось на милость союзников, опубликовав циркуляр с запретом вести боевые действия против английских и французских сил. Тогда немецкие корабли с десантными группами встретили бы прямо в портах разгрузки, где бы их всех благополучно утопили — при том соотношении боевых кораблей, которые должны были обеспечивать высадку английского десанта и десанта немецкого, англичанам даже не пришлось бы особо потрудиться.

Британские адмиралы могли бы решить не торопиться, действительно отложить высадку и послать свои корабли наперехват немецкой "Великой Армаде". Утопили бы её с неменьшим успехом, чем четыремя веками раньше армаду испанскую, а после можно было не торопясь и без помех выполнить собственный замысел десанта в Норвегию. В таком случае часть немецких кораблей скорее всего, смогла бы улизнуть и дойти до норвежских портов. Но и сил у немцев было бы не в пример меньше, и сопротивление норвежцев тоже было бы несомненно более упорным — зная, что рядом британский флот, вряд ли, например, начальствующий состав базы норвежских военно-морских сил отдал бы приказ капитулировать перед лицом лёгкого германского крейсера и двухсот солдат без артиллерии.

Даже если бы лорды Адмиралтейства решили бы выждать день-два и принять окончательное решение по прояснению курса немецких соединений — и тогда бы положение для Англии в ходе норвежской кампании сложилось бы намного более благоприятно. Имея весь флот под рукой, в готовности к походу, а не раздёрганным по морю в дозорах, не с потраченным зря топливом и утомлённым долгим штормом личным составом — Адмиралтейство могло нанести удар по десантным судам Германии на отходе, уничтожив большую их часть. Без снабжения десантных сил по морю немецкая интервенция в Норвегии становилась слишком дорогостоящей. Обеспечивать войска по воздуху означало потратить весь высокооктановый бензин только на транспортную авиацию, оставив на приколе все остальные самолёты люфтваффе. Германским оккупантам в Норвегии после гибели транспортного флота оставалось только сдаться — рано или поздно.

Как ни крути, но выходит, что если бы английское морское командование действовало в сложившихся обстоятельствах на трезвую голову, оно бы в любом случае выигрывало. Но лорды сумели так успешно самим себе задурить головы, пытаясь обмануть соседей, что сами оказались в дураках.

Вторая неожиданность поджидала германских "нейтрализаторов". Немцы уверили себя в полной беспомощности Норвегии, так что даже высадка десанта проводилась под флагом "защиты нейтралитета Норвегии". Британская пропаганда, старательно кричавшая на весь мир о "норвежской беспомощности" и позиция официального Осло, сдающегося на милость англичан, убедили германское руководство в отсутствии в Норвегии как самих вооружённых сил, так и готовности норвежцев сражаться. Поэтому вся операция рассчитывалась только исходя из возможного противодействия британских сил, для чего надо было выполнить два ключевых условия: провести подготовку к вторжению максимально незаметно и с наибольшей быстротой. Для выполнения этих условий подготовку десанта замаскировали под проведение учебных маневров, распоряжение на которые генерал Фалькенхорст получил лично.

Такие меры секретности — даже генштаб не знал конечной цели "Учений над Везером"! — дали скорее, обратный результат. Правительства скандинавских стран всё равно узнали из дружественных источников о намеченной нацистами операции (разве что не поверили), а вот готовящиеся к высадке солдаты Фалькенхорста получили учебное снаряжение и танки — всё те же "грозные" Pz.I и вдобавок, единственные на тот момент в Германии "тяжёлые танки прорыва", поскольку в плане учений, переданном отделу обеспечения ОКХ, значились "тренировки по прорыву вражеской обороны". Из-за этого недоразумения немецким войскам в Норвегии пришлось повозиться с "сумрачным порождением тевтонского гения" — трёхбашенными Nb Fz, а англичане впоследствии получили повод утверждать, что уступили "под нажимом тяжёлых танков".

Экспериментальные Nb Fz "тяжёлыми" танками даже при проектировании не были, и представляли собой немецкий вариант неплохого британского танка начала 30-х — "Индепендент". Эта своеобразная машина стала развитием идеи лёгкого "Виккерса-шеститонного". "Шеститонник" имел две пулемётные башенки, позволявшие — в теории — вести фланкирующий огонь по вражеским траншеям, обеспечивая прорыв пехоты. Идея хорошая, но чего-то в ней не хватало. Английские военные эксперты посовещались, и сообразили. "Пушки" — вот чего не было у боевой машины. "А если сам танк попадёт под огонь вражеских противотанковых средств, чем отбиваться-то будет?"

Попытку воткнуть ствол в лобовую броню маленького "шеститонника" даже за шутку принимать грешно — использовать её танкисты в тесноте боевого отделения могли только остановившись и вылезя из танка наружу, поменяться местами — наводчик на место механика, командир на место наводчика заряжающим и тому подобный бред, выполняемый вдобавок под гипотетическим вражеским обстрелом. Заниматься такой гимнастикой военные решительно не хотели, так что инженерам фирмы "Виккерс" пришлось только вздохнуть и пойти на усложнение технологии производства — добавить ещё одну башню, пушечную.

Вынужденное решение неожиданно дало массу дополнительных бонусов. Как-то, увеличившаяся из-за вставки ещё одной секции корпуса длина танка позволяла перекрывать большую ширину противотанковых рвов, улучшилась устойчивость машины при боковом крене, стало намного более удобно — с высоты третьей башни — вести наблюдение за полем боя. В маленькой пулемётной машинке раньше было вообще ничего не видно из-за её высоты, не превышавшей человеческого роста. Благодаря увеличившейся высоте моторного отделения удалось поставить на танк более мощный двигатель. Проходимость и надёжность машины выросла.

"Виккерс" вполне искренне хвалился получившимся изделием, но вот покупателей на него так в итоге и не нашлось. Английская армия заказала всего четыре машины — по финансовым соображениям. Иностранных покупателей фирма умудрилась растерять из-за собственной самоуверенности. Убеждённые, что лучшей машины ни у кого нет, менеджеры "Виккерс" в "довесок" к контракту на "Индепендент" желали продать и свои "малые" танки. Мало того, что закупка трёхбашенной машины означала однозначно её предпочтение двухбашенному прототипу. Вдобавок такой "довесок" многократно увеличивал сумму контракта. Так что и Япония, и Китай, изначально нацелившиеся на покупку нового детища британских оружейников, отступились. Китай заказал небольшую партию "Виккерс-Е", однобашенного варианта "шеститонника", также поступила и Польша. Германия покупать танки не могла из-за ограничений Версальского договора, а Советы, попробовав договориться о закупке только "Индепендетов" и встретив жёсткую позицию отдела продаж фирмы, настаивавшего на выполнении "стандартного контракта", плюнули и решили пригласить конструкторов из Германии. В конце 20-х это ещё было возможно. Так и остались из-за своей жадности владельцы фирмы у разбитого корыта.

Но вот немецких военных отсутствие у них боевых машин раздражало чрезвычайно. Отдельные проектные работы втайне продолжались всё межвоенное время, но после появления "Виккерса-шеститонного" германское правительство секретно разместило на трёх фирмах — "Крупп", "Даймлер" и "Рейнметалл" — заказ на изготовление прототипа "танка прорыва". Тогда под "танком прорыва" подразумевался как раз танк сопровождения пехоты, каким и был английский "шеститонник". "Виккерс-Индепендент" своим появлением заставил немецких военных в очередной раз поменять требования к проектировщикам, поставив задачу создания "тяжёлого танка прорыва", то есть машины, способной бороться не только с вражеской пехотой, но и с ПТО. В конце концов, немецкие фирмы выполнили заказ. Трёхбашенность, как у английского прототипа, наличествовала, длина танка тоже соответствовала описанию. В остальном каждая фирма пошла своим путём, размещая искомое число голов как заблагорассудится — и поочерёдно, и последовательно, и по диагонали. Попробовав получившиеся изделия на шведском полигоне, немецкие военные чины поняли — их где-то обманули, но где? Машины точно такие, как заказывали — и англичане свои такие же хвалят. А вот пользоваться ими нельзя! Многочисленный экипаж, распиханный по отдельным башням, башенкам и закуточкам, действовал кто во что горазд, и управлять танком оказалось совершенно невозможно. Попробовав несколько раз подряд и вконец отчаявшись, немцы бросили свои недоделки прямо на полигоне и раз и навсегда зареклись от многобашенности.

И вот эти "панцеры" управление по снабжению подсунуло штабу "Везербюнде" в качестве макетов готовящихся к летней кампании "машин прорыва"! Благо, оружие на них установили — короткоствольная 75-мм пушка-гаубица и три пулемёта. Правда, сделаны образцы были из неброневой стали толщиной 13 миллиметров. Пробить "ужасный танк" можно было выстрелом из винтовки метров с двухсот — наверняка. А не попасть в трёхметровую по высоте здоровенную и маломаневренную тушу надо было ещё умудриться. Помучавшись с перевозкой и выгрузкой вверенного имущества, немецкие танкисты так и не смогли поучаствовать на этих машинах в бою — обнаружив, что танки не выдерживают обстрела из пулемёта, командование запихнуло раритеты в тыл. В конечном счёте, Nb Fz стали патрулировать улицы захваченной норвежской столицы, производя впечатление и надувая щёки.

Этот пример с экспериментальными танками приведён потому, что многие авторы впоследствии утверждали — победу немцам обеспечило безукоризненное планирование операции в противовес французской безалаберности и британской безответственности. Начав высадку в Норвегии, немецкое командование обнаружило, что в планировании не учтены сотни важных и не очень моментов. Это снижало темп действий германских сил, заставляя постоянно отвлекаться на устранение упущений. Великое их множество стало одной из неприятнейших неожиданностей для германского руководства, рассчитывавшего на привычный для себя уровень исполнения приказов. Но это была не последняя неожиданность, которая ждала генерала Фалькенхорста и его войска.

Главной причиной неприятностей немцев во время поспешного нападения на Осло стало большое число пенсионеров — бывших норвежских военных, живших в столичной округе. Из-за поднятого англичанами переполоха некоторые из них, наиболее серьёзно относившиеся к своему военому прошлому, успели вытащить из сундуков пронафталиненный мундир и прибыть к месту своей прежней службы — на оборонительные форты Осло-фиорда. Благодаря большому числу военных в отставке, живших в Осло, столичные укрепления были приведены в порядок. Выстроенные в начале ХХ века*, тогда же вооружённые, с боеприпасами, хранившимися уже более тридцати лет без осмотра и оружейными системами, столько же лет не обслуживаемыми — неудивительно, что германская разведка, имея в руках отчёт бывшего военного министра Норвегии, сочла угрозу со стороны старых фортов несущественной.

_____________

* — Укрепления были выстроены Швецией для противодействия возможному английскому вторжению. Британия в начале 1900-х намеревалась оторгнуть северную окраину Скандинавского полуострова от Швеции, нацеливаясь в дальнейшем на свободный экспорт сибирского сырья и хлеба. На какое-то время военные приготовления шведского королевства, а также втянутость Великобритании в другие региональные конфликты в мире (война в Южной Африке, русско-японская война) служили препятствием британской дипломатии. По окончанию войны на Дальнем Востоке и урегулированию польского вопроса шведская корона вынуждена была согласиться на референдум по независимости Севера. А позже признать отделение Норвегии. С тех пор форты Кристиании (прежнее наименование столицы Норвегии) ни разу не реконструировались, лишь изредка подвергаясь косметическому ремонту.

Так и было до того момента, когда задёрганное постоянными угрозами "интервенции немецких варваров" норвежское правительство обратилось к вышедшим в отставку старым солдатам с просьбой усилить гарнизоны крепостей. Впавшим в отчаянье от непрестанного давления "британских друзей", предлагающих "дружескую оккупацию" норвежским министрам было ясно, что лишь на четверть укомплектованные личным составом, ни разу не проводившем боевых стрельб, с устаревшим и почти полностью отказавшим вооружением старые укрепления — просто бесполезные кучи камней.

Именно из такого представления о блокирующих узкие места Осло-фьорда наземных укреплениях правительство Норвегии исходило и позже, когда началось германское нападение. Вот почему, при первом известии о вторжении немецких военных сил, высшие чиновники и королевская семья бежали из столицы, даже не попытавшись организовать сопротивление. Но далеко убежать у них бы не получилось, если бы всё шло, как запланировало германское командование.

Необходимое время для бегства чиновничье-королевской оравы им дали старые норвежцы, вставшие у штурвалов патрульных судёнышек и у казенников орудий старых фортов. Времени достаточно, чтобы не только убежать самим, но и вывезти то, без чего король — не король и правительство — не правительство — золотой запас страны. А увезя с собой такое количество золота, Его Величество воспрянул духом и капитулировать более не спешил, в отличие от своего датского коллеги.

(Которого злые немцы застали во время утренней прогулки, одного-одинёшенкого, с тросточкой-зонтиком. А с одним зонтиком бежать, понятно, не получится — если ты не Оле-Лукойе...)

К тому же успех норвежских вооружённых сил, нанёсших заметный урон интервентам при вторжении, давал надежду дождаться обещанной помощи англо-французов. Не бросят же они такое количество золота!

За два месяца, прошедших от первого британского ультиматума, вернувшиеся на службу ветераны успели перебрать склады боеприпасов, провести кое-какой технический регламент для систем вооружения и озаботиться нормальной оперативной связью и дозорной службой.

Одно из дозорных судов, переоборудованный траулер "Пол-3", карауливший Осло-фьорд у маяка Фэрдер, ночью с 8 на 9 апреля 1940 года встретил авангард сил вторжения. Огромные тени надвинулись из темноты на крошечный — всего 200 тонн водоизмещения — кораблик. Немцы потребовали провести их по фарватеру и не отправлять никаких радиопередач. Впрочем, слабенькая рация траулера была беспомощна против станций помех тяжёлого крейсера. Командир патрульного бота капитан-лейтенант Лейв Велдин-Ольсен принял смертельное для себя решение: сообщить о появлении противника последним оставшимся в его распоряжении способом — открыть огонь из единственного трёхдюймового орудия судёнышка.

Грохот тяжёлых орудий мог раньше времени переполошить норвежскую столицу, поэтому немцы сначала пытались заставить орудие патрульного бота замолчать, поливая его палубу из пулемётов. Но затихшее на время орудие вновь и вновь оживало. Тогда один из миноносцев сопровождения решился протаранить упорно сопротивляющуюся козявку. Воды Северного моря сомкнулись над старым траулером. Выплывшие на его обломках к маячному огню несколько уцелевших матросов рассказали, как первой очередью германского пулемёта капитану оторвало обе ноги. Как деревянные борта насквозь прошивало шквалом пуль. Как падали у орудия подносчики и заряжающие. Как им на смену вставали выскочившие из трюма кочегары. Стреляли, не надеясь попасть, стреляли, лишь бы на береговых батареях услышали бой и успели приготовиться.

На береговых укреплениях в эту ночь не спали. Патрульный корабль сумел выполнить свою задачу — поднять тревогу. Около часа ночи 9-го апреля крепости Ослофьорд и Оскарборг сообщили, что ведут бой. Первыми открыли огонь канониры Ослофьорда. Они выпустили по передовому крейсеру семь снарядов. Но то ли из-за износа старых орудий, то ли из-за отсутствия опытных наводчиков — а скорее и из-за того и из-за другого — не попали ни разу.

Проскочив узкий простреливаемый участок фарватера, германские корабли остановились. На малые суда, приспособленные для высадки, были пересажены два из перевозимых на крейсерах четырёх пехотных батальонов и германская эскадра возобновила движение. Около четырёх часов ночи колонна судов приблизилась к ещё одному опасному месту, где фьорд сужался до полукилометровой ширины.

Это горло оборонял форт Оскарборг. На его вооружении было три 280-мм орудия, но исправно было только два. Немцы не слишком опасались старых пушек Оскарборга — неумелые канониры Ослофьорда усилили их уверенность в том, что норвежцы не смогут воспользоваться своим древним хламом. Но два снаряда в четверть тонны весом, ударившие в шедший первым крейсер "Блюхер", изменили их мнение. Шестидесятипятилетний комендант Оскарборга полковник Биргер Кристиан Эриксен не разучился стрелять из своих орудий. Капитан "Блюхера" приказал ускорить ход, чтобы выйти из сектора обстрела и приготовиться к открытию ответного огня. Неожиданно опасную норвежскую батарею следовало уничтожить, пока она не нанесла урона десантным кораблям. Но сегодня "Блюхеру" не везло. Стоявшая далее береговая батарея "Копос" была вооружена довольно скорострельными 150-мм орудиями. Но на ней не было прожекторов для ночной стрельбы. Если бы не два попадания, зажёгшие на борту корабля ясно видимые пожары, артиллеристы "Копоса" не смогли бы стрелять. А может быть, и не решились бы. Теперь же они за пять минут засыпали надстройки корабля снарядами. Не менее 20-ти тяжёлых сорокакилограммовых снарядов порядочно искалечили верхние конструкции крейсера, зажгли множество новых очагов пожара и сбили с палубы всех оказавшихся на ней немецких матросов. Поэтому некому было увидеть, как от острова Кахольм к ярко освещённому полыхающими надстройками кораблю протянулись три пенные дорожки.

На острове Северный Кахольм располагалась береговая торпедная батарея — "грозное" оружие времён начала века. Три вмазанных в скалу бетонных желоба, наподобие детских горок — совершенно забытая во всех странах система пуска торпед. Под стать грозному торпедному форту было и его вооружение — 457-мм самодвижущиеся мины системы Уайтхеда, 1901-го года, произведенные ещё в сгинувшей в веках Австро-Венгрии, фиумским арсеналом. Ровесник Эриксена, шестидесятидвухлетний капитан Андреас Андерсен нашёл среди запасов форта наилучше сохранившиеся раритеты и сумел заставить их двигаться. Около половины пятого германский крейсер содрогнулся от двух подводных взрывов. Корабль быстро терял ход, в корпус активно поступала вода, аварийно-пожарные команды оказались неподготовлены к настолько тяжёлой ситуации и не справлялись. Ситуацию ухудшало присутствие на борту большого количества десантников и их весьма горючего и взрывоопасного снаряжения. После взрыва кормового погреба снарядов противоминного калибра крен корабля стал угрожающим. Через два часа после торпедного удара капитан отдал приказ оставить корабль. "Блюхер" перевернулся и затонул у маленького островка Анхольм. Германские силы вторжения потеряли только погибшими более 300 человек. Следовавшие за ним германские корабли отступили. "Пол-3" погиб не зря.

В итоге немецкие войска всё-таки заняли столицу Норвегии... но с воздуха. Немецкий военный атташе и другие члены немецкого посольства с оружием в руках овладели диспетчерской гражданского аэродрома Осло, а военные аэродромы блокировали "зестроеры" Bf.110 с подвесными топливными баками. Пока норвежские солдаты собирались с духом, чтобы отогнать полтора десятка наглецов, на аэродромы начали садиться Ю-52 с тремя ротами десантников. Норвежская охрана бросила аэродромы, укатив на машинах. До Осло силам вторжения пришлось добираться пешком, и только реквизировав на окраинах города несколько городских автобусов, немцы смогли приступить к захвату правительственных зданий, а также направить с суши поддержку застрявшем в фьорде десантным силам. Артиллеристы Ослофьорда и Оскарборга не имели личного оружия (за исключением пары пистолетов у офицеров), поэтому к вечеру немецкий конвой стал у пирсов Осло.

Норвежское правительство к тому времени уже успело убежать достаточно далеко, молниеносного захвата страны не получилось. Правда, первоначально наличие каких-либо сил норвежской армии немецких командиров не беспокоило. Они полагали, что у норвежцев нет никакого военного опыта, и норвежский генералитет в любом случае будет беспомощен.

Но это оказалось не совсем так, третьей неожиданностью, надо полагать, стало ошеломившее высшее командование норвежской армии желание населения защитить свою страну. Кадровые военные всегда низко оценивали идею милиционной армии, считая, что при первой же серьёзной угрозе такая армия просто разбежится по домам. Теперь по домам норовили разбежаться генералы, а граждане Норвегии выстраивались в молчаливые очереди в мобилизационные пункты, хотя угроза была более чем серьёзной. Менее чем за неделю в Южной Норвегии капитулировали все гарнизоны, имевшие до войны постоянный состав, но 2-я и 4-я норвежские дивизии, сформированные из масс добровольцев и возглавленные немногими не побежавшими сдаваться офицерами, упорно отбивались от немецких батальонов, пытаясь не допустить полной оккупации глубинных районов норвежской территории.

Дневники участвовавших в норвежской кампании германских офицеров подтверждают истинность репортажей немецких военных репортёров о неожиданно высоких боевых качествах "норвежского бойца" — мастера долгих переходов, меткого стрелка, упорного в обороне в привычной ему сложной местности. Неожиданно сильное сопротивление норвежского народа — а милиционная армия есть прежде всего вооружённый народ — вынудило германское командование выделить на продолжение "северных операций" значительные подкрепения. Это не могло не сказаться на подготовке к решающему сражению весны 1940 года, что было неожиданной неприятностью для германского генштаба.

В Северной Норвегии события за неделю приняли ещё более неожиданный оборот.

Молниеносные изменения военной ситуации несколько раз меняли местами нападающих и защищающихся, побеждённых и победителей. В сражениях под Нарвиком норвежцы, британцы, немцы не раз демонстрировали героизм, самоотверженность и упорство, заслужив восхищённое внимание своих сограждан. Но пожалуй, самой интересной — и самой противоречивой в нарвикских событиях фигурой остался человек, которого обе стороны единодушно назвали "творцом нарвикского чуда" и, одновременно, "предателем". Этим человеком был военный комендант Нарвика полковник Конрад Сундло.

Девятого апреля 1940 года десять немецких быстроходных кораблей — эскадра эсминцев под командованием командора Бонте ранним утром вошла в Офот-фьорд, на берегу которого расположен Нарвик. Новейшим германским кораблям попытались преградить дорогу два норвежских броненосца береговой охраны: корабли были построены ещё до Первой Мировой, но имели на вооружении мощные 210-мм орудия, одного попадания из которых хватило бы даже самому современному немецкому эсминцу, чтобы пойти на дно.

Но хотя "Эйдсволль" и его "систер-шип" "Норге" успели выстрелить по кораблям интервентов, причём с "пистолетной", как говорят моряки, дистанции, никакого ущерба нанести врагу норвежцы не сумели, нелепо и обидно промахнувшись. Немцы в ответ поочерёдно мгновенно расправились с обеими норвежскими кораблями, расстреляв их торпедами. Около шести часов утра с причаливших к нарвикским пирсам эсминцев начали высаживаться горные егеря генерала Дитля.

На берегу их встречали матросы с коммерческих немецких судов, выполнявшие роль помощников и проводников.

Несмотря на предупреждение о возможном нападении, гарнизон города был застигнут врасплох. Полковник Сундло накануне пытался отдать распоряжение о высылке в город патрулей и усилении дежурств в расквартированных в Нарвике частях, но встретил неготовность к изменению "нормального" порядка несения службы со стороны младших командиров. Командиры рот просто отправились по своим квартирам спать, оставив коменданта города одного в здании штаба. Через некоторое время, убедившись, что и все посыльные последовали примеру командиров, комендант также отправился домой. Разбудили его взрывы в Офот-фьорде и вестовой от капитана "Норге" Пера Аскима с сообщением о начавшемся вторжении. Когда Конрад Сундло пришёл к помещению штаба, его встретили германские часовые...

Судя по всему, в тот момент полковник элементарно растерялся. Будучи профессиональным военным, он всегда стремился как можно лучше выполнять свою работу. Его убеждения не были ни для кого секретом: Конрад Сундло считал, что армия Норвегии в том виде, как она существует, попросту бесполезна.

В 1936 году он даже написал обстоятельный доклад на эту тему и адресовал его лично военному министру, которым был тогда Видскуп Квислинг. Сундло полагал, что желание Квислинга реформировать военное министерство необходимо поддержать и предоставил в своей докладной многочисленные факты небоеспособности норвежских вооружённых сил.

Это письмо позднее на личной встрече Квислинга с Риббентропом послужило одним из аргументов в пользу вторжения Германии в Норвегию. Мало того, в норвежских военных кругах распостранилось мнение, что Конрад Сундло является сторонником национальной партии и чуть ли не состоит в рядах этой квислинговской организации. Поэтому командир Шестой норвежской дивизии генерал Фляйшер приказал начальнику штаба гарнизона Нарвика майору Спьелднаесу внимательно следить за своим непосредственным начальником, чтобы предупредить возможный саботаж с его стороны.

Именно поэтому майор отменил распоряжение полковника оставить 1-ый батальон охранять арсенал Шестой дивизии в посёлке Эльвегордсмоен и поздно вечером вызвал его солдат в Нарвик. Полковник-то учёл, что после марша через перевал батальон прибудет к парому на Нарвик уже после того, как перомная переправа закончит работу. Кроме того, он не хотел оставлять весь боевой запас норвежских войск без охраны: если противник смог бы его захватить, то норвежская армия осталась бы в районе Нарвика с пустыми руками. Начальник штаба не подумал об этих обстоятельствах и решительно потребовал от командира батальона майора Омдалля прибыть в Нарвик для обороны города от возможного вторжения вражеских сил. Норвежские солдаты продемонстрировали высокую решимость и силу воли: обнаружив, что переправа через Ромбакс-фьорд до утра не работает, они по горам, через полутораметровые снежные сугробы проделали двадцатикилометровый марш, обошли Ромбакс-фьорд и к утру совершенно вымотанными прибыли в город. Высадившиеся в городе немецкие егеря взяли валящихся с ног от усталости норвежцев тёпленькими. Вдобавок, в отличии от начальника штаба нарвикского гарнизона, германский штаб не забыл о размещении главных складов Шестой норвежской: специально выделенная группа в составе усиленной роты германских горных стрелков была высажена в Бьёрквике, недалеко от Эльвегордсмоена, одновременно с десантом в Нарвик. Поскольку батальон охраны был вызван в город бдительным начштаба, все материальные запасы, подготовленные командованием норвежской 6-ой дивизии для длительной кампании, оказались в руках немцев. Майор Спьелднаес безусловно не был предателем. Мало того, он приложил немалые усилия, чтобы предупредить возможное предательство. Но недаром же говорится, что услужливый дурак в сто раз хуже врага!

С другой стороны, при столкновении с действительной угрозой норвежские командиры повели себя очень по-разному: взятый в плен полковник Сундло после довольно недолгих "уговоров" подписал капитуляцию гарнизона; майор Спьелднаес и командир прибывшего батальона майор Омдалль подняли одну из рот гарнизона и вместе с несколькими примкнувшими командирами других частей покинули Нарвик. Они намеревались соединиться с остальными частями генерала Фляйшера. В отличие от своего начальника, майор Спьенднаес сохранил хладнокровие: когда немецкий патруль попытался остановить колонну норвежцев, майор спокойно сказал, что они в согласии с распоряжением о капитуляции следуют к месту разоружения. Немецкий офицер удовлетворился этим ответом и рота беспрепятственно вышла из города.

Около железнодорожной станции Силдвик их догнали посыльные из Нарвика от полковника Сундло. В переданном приказе было распоряжение повернуть обратно. Спьенднаес порвал приказ, сказав, что капитулировавший перед врагом человек не может отдавать приказы норвежским солдатам; остальные офицеры поддержали майора.Тогда один из посыльных передал устный приказ полковника: необходимо было раньше немцев прибыть в приграничный с Швецией Бьёрнфьелль и не допустить, чтобы немецкое командование получило усиление по железной дороге.

Этому распоряжению майор, как ни странно, подчинился. Рота реквизировала на железнодорожной станции посёлка Хундален несколько вагонов и маневровый паровозик и командование роты начало отправлять взводы поочерёдно в Бьёрнфьелль. Одновременно с помощью добровольцев на станции выводили из строя пути и ломали оборудование. Когда горные стрелки генерала Дитля догнали "неуловимых" норвежцев, в Хундалене уже всё было готово к отправке последнего эшелона. Пять-шесть минут бестолковой стрельбы — и немецкие солдаты беспомощно смотрят вслед уходящему составу, а вокруг ярко горят подожжёные станционные строения.

К вечеру 9 апреля германские силы полностью контролировали Нарвик и его окрестности. Единственным неприятным моментом оставались непрошибаемый майор Спьенднаес и его "железные солдаты", оседлавшие железнодорожную ветку в шведскую Кируну — но серьёзных затруднений эта группа упрямых норвежцев намного превосходящим численно и гораздо лучше вооружённым немцам доставить не могла. После выматывающего морского перехода, когда каждую минуту приходится ждать крика: "Британцы!", после изнуряющей качки, шторма и напряжения первых часов высадки наступило затишье. И германские солдаты и моряки расслабились. Но война не прощает даже минуты слабости. Ранним утром 10 апреля, когда и команды эсминцев, и егеря Дитля ещё продолжали крепко спать после тяжёлых испытаний предыдущих дней, в Вест-фьорде тихо появилась флотилия капитана первого ранга британского Королевского флота Уорбертона-Ли.

У Уорбертона-Ли было пять эсминцев. У командора Бонте — десять. На английских эсминцах — по четыре 120-мм орудия. На "зестроерах" немцев — пять намного более мощных 127-мм. Соотношение сил — абсолютный перевес в пользу немцев. Но немцы были беспечны, и атакующие английские корабли полностью овладели инициативой. Итог боя — разгром "Первой" флотилии германских эсминцев, потеря двух кораблей и значительные повреждения ещё четырёх. Британцы потеряли два корабля и своего отважного командира. Но главное — после такого удара немцы утратили уверенность в себе, в их действиях стала заметна нерешительность. А вот на союзников результаты морского сражения в Офот-фьорде оказали прямо противоположное действие. С этого момента маховик военной удачи начал раскручиваться в обратную сторону.

Когда в Париже и Лондоне днём 9 апреля стало известно о захвате немцами Нарвика, правящие круги этих стран никам не могли поверить в такой удар по столь долго лелеемым замыслам. Показателем того, насколько не хотели верить в происшедшее, служит заявление британского премьер-министра Чемберлена в палате общин: "Мне кажется, — сказал он, — что захвачен не Нарвик. Это решительно невозможно. Наверно, речь идёт о небольшом порте у входа в Осло-фьорд — Ларвике." Французский премьер-министр Поль Рейно был совершенно убеждён, что норвежский Нарвик и город, где высадились немецкие войска — две большие разницы. Но пришлось признать — немцы захватили тот самый, вожделенный, единственный и неповторимый порт Нарвик. Это вызвало глубокое разочарование в возможностях союзных военных выполнять блестящие замыслы политиков.

И вот — победа! Победа под Нарвиком, тем самым Нарвиком. Вражеские эсминцы уничтожены, враг деморализован. Британский кабинет воспрянул духом и стал требовать от командования Ройял Нави эскалации усилий. Британское Адмиралтейство и само рвалось проучить "гуннов". Наскоро сколоченное соединение вице-адмирала Уитворда должно было полностью уничтожить оставшиеся в северных фьордах немецкие эсминцы и открыть дорогу десантным кораблям. 13 апреля началось второе и последнее морское сражение в водах, омывающих Нарвик.

В этот раз внезапности не было. Но немцам от этого было не легче...

Против девяти английских эсминцев у них было только четыре боеготовых. Но британский флот решил не ограничиваться посылкой только лёгких сил. Три группы по три эсминца составили конвой старого, но сильно бронированного и вооружённого 11-дюймовыми пушками броненосца "Warspite". Английские эсминцы в завязавшемся сражении выполняли роль загонщиков, не позволяя вражеским эсминцам воспользоваться единственным их шансом против тяжёлого корабля — торпедами. Британские корабли, пользуясь численным перевесом, зажимали немецкие эсминцы и вынуждали их отходить к высоким берегам фьорда, на фоне которых они представляли прекрасную цель для комендоров "Уорспайта".

В Нарвике была хорошо слышна канонада. Высыпавшие на улицы норвежцы с злорадством наблюдали, как по мере приближения звуков морского боя немецкие солдаты начинают метаться с явно заметной растерянностью. Среди вышедших на улицы города людей оказались и несколько захваченных немцами 9 апреля норвежских офицеров. Когда канонада стала отчётливо слышна, прибежавший из порта офицер снял караул, охранявший здание школы, в котором находились командиры норвежского гарнизона. Первым покинул место ареста капитан Ланглё, за ним гурьбой вышли остальные. Полковник Сундло в этот день был вместе со всеми пленными. Бывший начальник нарвикского гарнизона часто привлекался немецким командованием — его присутствие рядом с немецкими офицерами должно было демонстрировать норвежцам, что Третий рейх "только защищает норвежский нейтралитет". Конечно, это компрометировало Сундло в глазах жителей города, но он сумел извлечь пользу из этого положения — находясь рядом с немецким командованием, он слышал, где и как размещены немецкие части, где находятся пленные норвежские солдаты, что немцы намерены делать в ближайшие дни и смог подготовить собственный замысел действий при неизбежном, как он считал, вторжении англичан. Как только стало понятно, что никого из немецких сторожей нет и никто не сообщит немецкому командованию о их побеге, Сундло развил активную деятельность, отправив оказавшихся под рукой офицеров в разные места города с поручениями. Сам полковник с двумя молодыми лейтенантами отправился к гарнизонной гауптвахте — там находились под стражей несколько норвежских солдат, оказавших решительное сопротивление немцам. Но вдобавок именно на гауптвахте немцы складировали большое количество трофейного вооружения, видимо, полагая, что лучше его держать в помещении с крепкими запорами. Такие нелепицы — оружие находилось в одном помещении с опасными заключёнными — нередки в момент начальной неразберихи оккупации. Обычно от таких неурядиц не бывает большого вреда. Но в этот день немцам предстояло глубоко раскаяться в своём головотяпстве.

Часовые от гауптвахты не были сняты — про них просто забыли, и когда Конрад Сундло со своими спутниками подошёл к зданию, немцкие солдаты, привыкшие видеть его вместе со своими командирами, не обратили на норвежцев особого внимания, напряжённо прислушиваясь к раскатам артиллерийских выстрелов. Полковник небрежно сказал, что его направили к начальнику гауптвахты, и свободно прошёл в помещение. Зайдя в комнатку начальника караула, трое норвежцев быстро обезоружили не ожидавшего нападения немецкого командира, а затем, взяв его пистолет и находившийся в комнате пистолет-пулемёт, арестовали и обезоружили остальную охрану. Один из лейтенантов бросился выпускать из камер задержанных норвежских солдат, а полковник со вторым помощником пошли арестовывать часовых у входа. Здесь не всё сошло гладко. Один попробовал выстрелить в Сундло, и лейтенант его застрелил. Второй часовой бросился бежать и остановился только после предупредительного выстрела. К удаче норвежцев, никого из немецких солдат поблизости не оказалось, но происходившее заметили горожане и скоро у гауптвахты стали собираться наиболее решительно настроенные мужчины.

Вооружив находившихся на гауптвахте солдат, полковник оставил полтора десятка под командой одного из своих офицеров охранять оружие, оставшееся на складе. Взяв с собой другое отделение, он повёл его к большому складскому комплексу на дальней окраине порта, где он знал, находятся остальные пленные норвежские солдаты. Столкнувшись на выходе с собравшимися горожанами, полковник немедленно воспользовался появившейся возможностью — у двух или трёх из них были машины. Сундло приказал добровольцам погрузить сколько можно оружия в эти машины и взяв с собой трёх-четырёх человек охраны, по окраинным улицам подьехать к порту, к указанному им месту. Теперь не надо было ломать голову, как довести освобождённых пленных до оружия — оружие привезут к ним. План Сундло, рассчитанный на внезапное овладение портом во время неизбежно возникающей при отражении нападения сумятицы, всё более и более приобретал черты реальности.

К этому моменту уцелели только четыре немецких корабля, два из них были серьёзно повреждены в предшествующем бою. Отбиваясь последними снарядами, они отошли в узкий Ромбакс-фьорд. Эсминец "Георг Тиле" попытался задержать натиск англичан, вступив в артиллерийскую дуэль с ворвавшимся в узость вслед за немцами британским "Эскимосом". Удачный торпедный залп изуродовал "аборигена", оторвав ему нос, но вслед за успехом собратья "северного человека" — "лесник", "герой" и "бедуин" — отплатили за увечья корабля Ройял Нави, искалечив "Тиле", как бог черепаху. Пылающий остов бывшего германского красавца вынесло на отмель. Три оставшихся немецких корабля спрятались под нависающим берегом, откуда их можно было выковырять, только приблизившись вплотную. Капитаны английских эсминцев, преследовавшие остатки Кригсмарине, посовещавшись, решили не лезть на рожон, а вызвать "большого парня с дубинкой". Подошедший "Уорспайт" завершил боевые действия в водах Нарвика, последовательно достав перекидным огнём каждого из отстаивавшихся под берегом немецких "щуров". Бросив свои горящие и тонущие корабли, экипажи "Берндт фон Арнима", "Вольфганга Ценкера" и "Ганса Людемана" бежали в направлении шведской границы.

Норвежский отряд полковника Сундло прибыл в порт всего за несколько минут до того, как вернувшийся из Ромбакс-фьорда "Уорспайт" принялся обстреливать портовые сооружения и топить германские торговые корабли. Когда норвежцы вошли на территорию порта, оказалось, что кроме нескольких групп пулемётчиков, обстреливавших с возвышенности севший рядом с причалами на камни британский эсминец "Казак", присутствия интервентов не заметно. Во всяком случае, никто не помешал двум десяткам норвежцев освободить оставшихся ещё под замком своих товарищей. Подьехавшие почти одновременно автомобили с добровольцами и грузом винтовок тоже не встретили на своём пути немецких солдат. Норвежцы ещё не знали, что после первой атаки порта генерал Дитль счёл, что сейчас начнётся высадка британского десанта, дорогу которому расчищает броненосец и решил оставить Нарвик "как совершенно непригодный для обороны". В городе не осталось немецких войск.

Тем временем на мостике "Уорспайта" вице-адмирал Уитворт размышлял, что предпринять дальше. Он видел, что германское сопротивление сломлено, был велик соблазн воспользоваться полной прострацией противника и занять город. Но в распоряжении адмирала была только одна рота морской пехоты. Уитворт колебался. Никто не знает, какое решение принял бы английский флотоводец в итоге, но примерно через десять минут после возобновления атаки британских кораблей против позиций немцев в Нарвике на мостик неожиданно принесли две радиограммы.

Одним из важных моментов плана полковника Сундло было установление связи с силами, действующими против германских интервентов. Для обеспечения этой связи он заранее выяснил, где находится радиостанция немецкой группы, а для подстраховки выяснил, на каком из торговых судов нейтральных стран есть достаточно мощная радиоустановка. В самый первый момент после освобождения из плена Сундло поручил капитану Гундерсену собрать добровольцев и занять немецкую радиостанцию. Или, если захватить радиоцентр не удастся, обязательно его уничтожить. Ещё одному капралу он поручил проникнуть на борт аргентинского рудовоза и выйти на связь с английскими кораблями посредством его рации.

Группе капитана Гундерсена не удалось захватить немецкий радиоцентр — в ходе беспорядочной эвакуации немецкие радисты сами вывели из строя оставляемое оборудование. Но гражданский радиоузел Нарвика немцы взорвать позабыли, и Гундерсен через мощные передатчики этой радиостанции начал вызывать британское командование. Вторая радиограмма была от капрала, она была доставлена позднее сообщения норвежской станции и была плохо различима. Любопытно, что в своих записках, посвящённых рейду в Северную Атлантику, адмирал Уитворт приводит именно вторую радиограмму, как сыгравшую решающую роль в начале его эскадрой десантной операции. Между тем в корабельный журнал была внесена только первая радиограмма.

Причиной такой странной путаницы в радиограммах является скорей всего то обстоятельство, что "полковник Сундло обманул героического Уитворта". Так английские газетчики расценили последствия поспешного занятия Нарвика. Чтобы понять суть обмана, обратимся к текстам этих двух радиограмм. Он весьма разнится между собой. В сообщении капитана Гундерсена указывается, что германские войска покинули Нарвик, порт и основные пункты города находятся в руках у освободившихся норвежских солдат и британское командование может спокойно начинать высадку прямо в порту. Послав такое сообщение, Гундерсен вряд ли кривил душой — с его места положение в Нарвике выглядело именно так.

Вторая радиограмма была короткой и не вполне внятной. Из неё следовало, что посылающий её находится под воздействием (огня?) противника и нуждается в срочной помощи, без которой продержаться сможет очень недолгое время. Вполне понятное заявление, если учесть, что в тот момент, когда капрал лихорадочно набивал точки-тире на рации, в дверь радиорубки ломились весьма сердитые и очень громкие латинос... Поскольку высадка в Нарвике привела к тому, что английские войска оказались втянутыми в довольно тяжёлые, хотя и не слишком продолжительные бои, Уитворту конечно приятнее утверждать, что он с самого начала ожидал нечто подобное. Иначе его положение действительно оказывается положением "обманувшегося в лучших ожиданиях мужчины".

Около шести часов вечера вернувшийся с берега английский офицер доложил Уитворту, что порт действительно занят норвежцами, из города свободно подходят подкрепления и это, скорее всего, не ловушка. Успокоенный этим сообщением Уитворт распорядился выгружать морских пехотинцев на берег. В Адмиралтейство ушло знаменитое: "Враг — утоплен. Город — занят".Это короткое сообщение наделало много шума.

Для Нарвика самым важным из последствий "максимы Уитворта" стало перенаправление десантных судов британцев с первым эшелоном высадки — из портов средней и южной Норвегии их направили на север, в Нарвик. В Адмиралтействе рассудили, что создав на севере надёжный пункт базирования в защищённом порту, можно будет последовательно занимать находящиеся южнее районы Норвегии. На следующий день к острову Хенней, находящемуся у входа в ведущий к Нарвику Вест-фьорд вышел британский конвой "NP-1" из пяти транспортов с частями 24-ой гвардейской и 146-ой пехотной бригады. Командовал пехотными частями генерал Макэзи. Совершенно непонятно, почему вместо того, чтобы следовать в Нарвик по приказу Адмиралтейства, генерал Макэзи оставил конвой в гавани острова Хенней — Харстаде. После визита самого генерала в город он распорядился выгрузить на берег две пехотные роты и батальон шотландской гвардии.

Позже, спрошенный о своих действиях, шедших вразрез с прямым распоряжением командования, Макэзи невнятно обьяснял, "что он расширял зону присутствия". Возможно, из оптимистичного рапорта вице-адмирала Уитворта были сделаны слишком радужные прогнозы, и в королевском штабе впрямь уверились, что горные стрелки Дитля без оглядки улепётывают в Швецию и поэтому начали строить наполеоновские планы занятия всё новых пунктов норвежского побережья. Во всяком случае, только так можно обьяснить отданный через несколько часов после доклада Макэзи о занятии Харстада приказ отправить 146-ю бригаду в Намсус, в средней Норвегии, к северу от важнейшего порта центральной Норвегии, Тронхейма. Предполагалось, видимо, что бригада продвинется до города и совместно с норвежскими силами в районе Тронхейма займёт его. 24-ю бригаду повторно распорядились отправить "для усиления союзнического гарнизона Нарвика", но распоряжение о высадке части её сил на острове Хенней и находившемся напротив острова полуострове Тьелдсундель не отменили, так что бригада должна была прибыть в Нарвик изрядно "похудевшей". Но Макези не удовлетворился занятием территории перед Вест-фьордом — он направил силы внутри фьорда на занятие прибрежных пунктов в заливе Скогёя и Балланген. Сам Макэзи охарактеризовал свои действия "как попытку перекрыть осаждённым в районе Нарвика немцам возможность сухопутным путём покинуть окрестности Вест-фьорда".

Конечно, из Нарвика до указанных мест были проложены дороги (на тот момент ещё засыпанные двухметровыми снежными заносами). Но вот только дальше они никуда не вели, заканчиваясь у портовых пирсов и паромных переправ. Если уж следовать и дальше логике генерала, то надо было и на каждую горную тропку в окрестностях Нарвика выделить по роте солдат — а вдруг и там кто-нибудь нехороший пробирается? Единственным результатом всей этой "контрольной" деятельности генерала Макэзи стало то, что и 14 апреля в Нарвик не прибыло никаких подкреплений. А тем временем части Дитля восстанавливались.

В первые часы после разгрома германской эскадры немцы были охвачены паникой. Солдаты врывались в дома горожан, отбирали гражданскую одежду и переодевались. Некоторые в спешке (если, конечно, верить злорадствующим горожанам) напяливали даже женские пальто. Около сотни горных стрелков и моряков, большая часть уже в гражданском, захватили на вокзале Нарвика небольшой состав и направились к шведской границе. Туда же бежали и другие поддавшиеся панике немецкие солдаты. Сам генерал Дитль около часа дня принял решение перенести свой штаб в селение Силдвик. Отсутствие старших командиров усугубило хаос в германских частях. Поэтому, когда в три часа дня штаб Дитля оповестил ещё остающихся на позициях солдат о начале эвакуации Нарвика, отход совершался беспорядочно. Много имущества, в том числе и часть вооружения и боеприпасов, было оставлено. Хотя Дитль и приказал офицерам обеспечить порядок в отступающих подразделениях, добиться этого сразу не удалось. Пришлось дополнительно потребовать применять оружие по паникёрам и дезертирам, офицерам штаба и лично командующему принять участие в наведении дисциплины. К вечеру 13 апреля германские войска в районе Нарвика смогли уже осуществлять кое-какие осмысленные действия.

В первую очередь немецкое командование озаботилось двумя вопросами: разведкой сухопутных сил противника в Нарвике и восстановлением боеспособности своих частей. Около роты горных егерей выдвинулось к окраинам города и попробовала проникнуть в Нарвик. Встретив незначительное спротивление со стороны норвежских патрульных, немцы отошли и стали оборудовать окопы на возвышенностях около Нарвика. Из-за недостаточного опыта у командира роты, первая выбранная позиция находилась с просматриваемой с моря стороны взгорка. Потеряв от обстрела с "Уорспайта" несколько человек, егеря переместились на обратную сторону возвышенности, оставив в воронках только наблюдательный пост. В ту же ночь добровольцы Сундло напали на этот НП и захватили двух немецких солдат. Третий, тяжелораненый егерь, был оставлен на месте. Под выстрелами товарищей немецких наблюдателей норвежцы отошли к городу, двое из них получили ранения, впрочем, несерьёзные. Однако из-за неудач первых вылазок в штабе Дитля сочли, что в Нарвике высажен крупный английский десант, в составе которого есть и подготовленные для действий в горах части. Дитль и его офицеры даже не могли предположить, что основу сил, обороняющих Нарвик, составляют освобождённые из плена норвежские солдаты и горожане-добровольцы — негативное впечатление о способностях норвежской армии к активным действиям продолжало оказывать своё влияние. Только через два дня немцы поняли свою ошибку.

А пока штаб горных стрелков сосредоточился на пополнении своих сил и обеспечении их вооружением и продуктами питания — до того момента, пока в высших инстанциях не будет принято окончательное решение о судьбе немецкого контингента в районе Нарвика. Из уцелевших моряков германского военного флота и примкнувших к ним матросов с немецких торговых судов был сформирован отдельный морской батальон. Из почти трёх тысяч моряков кригсмарине удалось собрать примерно девятьсот человек. Вместе с другими присоединившимися в морском батальоне было около 1100 штыков. Но нужны были сами штыки. Военное снаряжение, доставленное в Нарвик, было утеряно, но в распоряжении немецкого командования осталось запасы и оружие со складов норвежской армии в Эльвегордсмоене. Хотя английские эсминцы расстреляли паром, на котором пытались скрыться из Нарвика немецкие беглецы, у егерей нашлось достаточно переправочных средств и с наступлением темноты, когда английский флот покинул Ромбакс-фьорд, из норвежских хранилищ началась доставка снаряжения.

Вдобавок немецкие моряки умудрились снять в ночной темноте с севших на мель немецких кораблей четыре 77-мм зенитных орудия и значительное количество боеприпасов к ним. Установив пушки на импровизированные железнодорожные бронепоезда, немцы в последующие дни получили артиллерийское усиление.

Тем временем в Берлине Гитлер требовал от своих генералов ответа, как могла такая важная для судьб Рейха десантная высадка оказаться настолько неподготовленной. Смирившись с временной утратой Нарвика, Гитлер указал, что нужно как можно быстрее завершить операции в Южной и Центральной Норвегии, чтобы обеспечить люфтваффе и вермахту необходимые плацдармы для последующей тяжёлой, как это теперь представлялось Гитлеру, борьбы за стратегически важный пункт вывоза северной железной руды. Обсуждавшаяся, в том числе и с штабом Дитля, идея прорыва немецких войск из-под Нарвика на юг, на соединение с немецкими силами на юге Норвегии, была отвергнута. Особенно энергично протестовал сам генерал Дитль. Он указывал, что вверенным ему частям в таком случае предстоит более чем тысячекилометровый марш через непроходимые ущелья, вдобавок ещё укрытые снеговым покровом, в период весеннего таянья, без возможности найти какое-либо укрытие от погодных условий и при отсутствии хоть минимальных шансов наладить снабжение продуктами. Горным егерям было приказано держаться, насколько хватит сил. В случае исчерпания способности к сопротивлению необходимо было отвести подразделения за шведскую границу.

"В настоящий момент, — требовал фюрер от своего генштаба, — необходимо исключить самое неприемлимое для немецкого духа развитие событий вокруг Нарвика — капитуляцию войск генерала Дитля. Обеспечьте снабжение окружённых сил, выделите достаточный состав транспортной авиации, пошлите подкрепление полодками, но нельзя допустить такого положения, при котором отважные егеря Дитля будут вынуждены сложить оружие. Немецкая нация должна быть уверена — её солдаты никогда не будут поставлены перед неизбежностью капитуляции. Передайте Дитлю — если ситуация станет совершенно невыносимой, пусть выводит своих храбрецов в Швецию. Интернирование, но не сдача в плен!"

От отправки помощи окружённым частям подводными лодками Гитлера удалось отговорить: неудачи подводников в норвежской кампании уже послужили причиной для скандала в штабе флота. Оставалась лишь надежда на воздушную доставку. Выполняя приказ фюрера, уже 14 апреля на замёрзшее озеро Хартвиг в окресностях Эльвегордсмоэна сели 12 Ю-52, доставившие по воздуху лёгкие орудия и миномёты для горных стрелков. Но доставка грузов самолётами не могла обеспечить нормального снабжения. Поэтому уже 15 апреля германские отряды возобновили атаки на норвежцев, перекрывших железнодорожную ветку в Бьёрнфьелле.

Неугомонный майор Спьелднаес опять не выполнил своей задачи. Вместо того, чтобы всеми силами оборонять приграничный железнодорожный переход, он решил ускорить прибытие новых норвежских батальонов под Нарвик. Для этого Спьелднаес выделил большую часть своих сил и возглавив их, направился через нагорье Хаугфьелль к лежащему над Эльвегордсмоеном селению Васодален. Оттуда он намеревался установить связь с подходящими с севера подразделениями Шестой дивизии, и, получив подмогу, отбить у немцев сначала армейские склады в Эльвегордсмоене, а затем и занять удобную позицию для десанта в Нарвик. В Бьёрнфьелле осталось около сотни бойцов под командованием майора Омдаля, преимущественно добровольцы, присоединившиеся к армии после начала немецкого вторжения. Недостатком добровольцев была не низкая выучка: большинство норвежских мужчин служили по три месяца на армейских сборах. Так что у регулярных войск и добровольцев разрыва в военной подготовке не было никакой. А вот с оружием и амуницией у группы Омдаля было плохо. Практически все добровольцы могли в качестве вооружения рассчитывать лишь на охотничьи ружья, взятые с собой из дома. Из-за нехватки патронов Спьелднаес не стал оставлять обороняющимся тяжёлое пехотное вооружение — единственным пулемётом у добровольцев был вытащенный из какой-то невообразимой дыры древний "шош" — оружие, ненамного по своему качеству превосходящее дробовики охотников. Против них с 14 апреля действовала сначала рота, а затем и усиленный батальон горных егерей, которых поддерживал немецкий импровизированный бронепоезд. При таком соотношении сил норвежцы быстро откатывались, неся потери.

16 апреля, после 3-х часов дня, пал Бьёрнфьелль. На шведской стороне уже стояли наготове эшелоны с "гуманитарным грузом" — на следующий день в Хундалене разгрузили около 350 тонн продовольствия и медикаментов. Естественно, жители Нарвика этих "посылок для страдающих в зоне боевых действий гражданских лиц" даже не увидели. Формально, из-за невозможности "гуманитарных эшелонов" пересечь линию фронта. Кроме продуктов питания, на поезде прибыли в гражданской одежде несколько офицеров связи. Германское командование нуждалось в быстром и подробном освещении событий на севере Норвегии; в ОКХ сделали вывод, что именно недостатки в организации связи между подразделениями частей горных стрелков и штаба Дитля с генеральным штабом были одной из важнейших причин провала. В течение нескольких дней благодаря переброске большого количества раций, в том числе и носимых, и прибытию новых связистов, оперативность связи в частях горных стрелков сравнялась с городской телефонной сетью.

А вот у противоположной стороны со связью, да даже с оповещением о происходящем была просто беда. Выступивший 13 апреля в поход на Хаугфьелль Спьелднаес до 17 апреля ничего не знал о разгроме немецких сил в Нарвике и высадке союзников. Его отряд встретил у вершины Лиллебалак немецкую разведку. Потеряв несколько человек в попытках сбить укрепившихся в каменных гнёздах егерей, норвежцы отступили и стали пробиваться севернее, к находившемуся более чем в 40 километрах посёлку Лаппхауген. Через это селение шла дорога к перевалу Кольбанскарет на Тромсё. Но и здесь немецкие патрули опередили неловкого Спьелднаеса, заняв его 17 апреля на пару часов раньше, чем к окраинам посёлка вышли до крайности измученные четырёхдневным горным переходом норвежские солдаты. Попытка выбить немцев, укрывшихся в каменных постройках, была отбита без труда: у норвежцев не было не только что артиллерии и миномётов, но и даже гранат. Оставив раненых на милость врага, немногочисленные остатки воинства майора Спьелднаеса потащились в Фоссбакен пятью километрами севернее. Только в Фоссбакене, встретив там соединённый патруль 6-ой норвежской дивизии и 24-ой британской бригады, люди Спьелднаеса наконец узнали, что пока они бессмысленно разгребали снег на высокогорье, решалась судьба Нарвика.

Забавно, что непосредственный виновник этого безобразного "анабазиса", майор Спьелднаес, получил за это "подвиг" повышение в звании и награды от союзного командования. Офицеры, отвечающие за связь с прессой из штаба британских имперских сил сочли, что история о том, как небольшой отряд норвежских солдат, верный присяге, девять дней вёл борьбу с немцами среди скал и бездорожья, отлично подходит для пропагандистской работы. Чрезмерно инициативный подполковник всё же сумел сделать для себя определённые полезные выводы: в ходе дальнейших событий он действовал не в пример осмысленнее. Но главный ущерб от его неразумной активности уже был нанесён: получив надёжный канал снабжения по железной дороге, немецкие войска стали готовиться не только к обороне, но и к наступлению на позиции союзников под Нарвиком. 17 апреля егеря генерала Дитля попытались овладеть рядом возвышенностей, господствующих над Нарвиком.

Противостоящие им союзные силы составлял норвежский батальон и две роты британцев: рота морской пехоты и сводный отряд волонтёров с британских военных и торговых судов. Численно эти силы не уступали германским. В норвежском батальоне в трёх ротах было примерно 700-750 человек. Неточность подсчётов выходила из-за каждый день добавлявшихся добровольцев-горожан, а также постоянно прибывавших небольших групп норвежцев из других районов Офот— и Вест-фьорда. Рота британской морской пехоты имела в своём составе 340 солдат. В сводной роте у Уитворта людей было побольше — около 400 человек. Суммарно в Нарвике союзный гарнизон на 17 апреля составлял не менее полутора тысяч.

У Дитля было первоначально под командованием три батальона горных егерей. Сформированный из моряков морской батальон не был слажен и как пехотная часть ещё применяться не мог. Наиболее сильный из егерских батальонов к 17 апреля ещё не вернулся из Бьёрнфьелля.

Второй батальон в основном использовался для оттеснения норвежских сил от Ромбакс-фьорда на север. Это его подразделения заняли Лаппхаузен. Кроме того, задачей этого батальона была оборона района посёлка Эльвегордсмоен. Благодаря тому, что окрестности Эльвегордсмоена были в руках немцев, им удалось быстро организовать снабжение своих частей — как из складов норвежской армии, так и по воздуху на посадочные площадки, организованные на замёрзших озёрах рядом с этим населённым пунктом. Для действий против Нарвика Дитль первоначально располагал лишь одним неполным батальоном "Эдельвейса" — чуть более 500 солдат. При сопоставлении сил попытка немцев выглядит самоубийственной — наступать против трёхкратно превосходящего противника, которого поддерживает тяжёлая корабельная артиллерия, в то время как твои части располагают в лучшем случае лёгкими горными орудиями и ротными миномётами. Но попытка штурма имела неплохие шансы на успех.

Несмотря на все удобства занятой позиции, несмотря на строгие предписания союзного командования твёрдо удерживать Нарвик, британские высшие командиры в районе Нарвика после первоначальных успехов действовали крайне нерешительно, теряли время. Нормального взаимодействия с норвежцами вплоть до смены командования союзными силами организовать не сумели — в Нарвике возглавляемый Сундло штаб норвежских войск подготовил планы обороны города с указанием рубежей, на которые следует отходить обороняющим их подразделениям в случае вражеского прорыва. Но находившиеся на передовой взводы английских волонтёров их от своего командования не получили — норвежцы планы своевременно передали, но в штабе британского батальона "забыли" их распостранить среди своих войск. После запланированного отхода норвежцев английские солдаты остались на прежних позициях и попали в окружение — один из взводов был полностью уничтожен. Вину за эту катастрофу адмирал Уитворт возложил на полковника Сундло, якобы предательски бросившего своих союзников и не откликнувшегося на просьбу о помощи.

А вот так изображён этот эпизод в мемуарах норвежского участника обороны Нарвика:

"После утренней разведки в тумане (17 апреля) немцы, казалось, затихли. Но сторожевые посты на вершинах передавали о перемещениях во вражеском тылу. Комендант (полковник Сундло) вновь обратился к английскому командованию с просьбой усилить поддержку с моря: орудий одного дежурящего на рейде Нарвика эсминца было недостаточно для отражения подготавливаемой немцами массированной атаки. Но из штаба адмирала (Уитворта) нам ответили, что ни о каком повторном нападении немцев речи и быть не может; что немецкие части поспешно отступают к шведской границе; у немцев нет боеприпасов для повторной атаки и поэтому хватит паниковать. Такое самомнение было вызвано, несомненно, тем эффектом, который произвёл на немецкий гарнизон обстрел 13 апреля; англичане были полностью убеждены, что воля к сопротивлению у солдат Дитля сломлена и одной лишь демонстрации силы — обстрела "Коссаком" вражеской разведки — будет достаточно, чтобы исключить даже возможность повторных вылазок.

Но чуть позже полудня на позиции наших солдат и волонтёров обрушился град мин и пуль. Если на наших (норвежских) позициях были с трудом оборудованы хоть кое-какие укрытия, то англичане (сводная морская рота) заняли свои позиции позже нас, были сильно утомлены во время разгрузки снаряжения в порту и не успели подготовиться к обороне. Британские матросы не умели устраивать земляные укрытия, их офицеры жаловались нам, что им приходится заставлять своих добровольцев делать ненужную работу — ведь назавтра наши войска всё равно будут наступать. Поэтому когда нам скомандовали отойти на необстреливаемые позиции, англичане не смогли выйти со своих мест, прижатые плотным огнём.

(В действительности английские солдаты и не получили такого приказа, условные сигналы с норвежским командованием не были обговорены, линии связи не проложены, отсечные позиции не установлены. Некоторые английские волонтёры, последовавшие за отходящими норвежцами, действовали по собственной инициативе. Это окончательно расстроило управление английским подразделением.)

Английский эсминец пытался поддержать своих солдат, но после того, как нами были оставлены господствующие возвышенности, позиции немцев не просматривались — целеуказания давать было некому. Основной ущерб наносил миномётный обстрел, а миномётчиков можно было подавить только огнём по площадям, для чего огневой мощи только одного корабля было недостаточно. Поэтому английское командование направило в порт дополнительные крупные силы во главе с броненосцем. В этот момент на английские суда напали германские самолёты, заставив их маневрировать и поспешно покинуть гавань; это лишило нас огневой поддержки в самый критический момент, когда немецкие солдаты лихорадочно подготавливали себе новые позиции и мы могли бы одним ударом отбросить их назад.

(На самом деле в этот момент Уитворт запаниковал и приказал забрать десант; корабли направились к причалам для вывоза английских морских пехотинцев. Действия немецкой авиации сорвали погрузку десанта и тем невольно вновь переложили ход событий в другую сторону.)

Из-за промедления в проведении контратаки один английский взвод оказался отрезанным на дальней высоте (эту высоту обычно обозначают по её топографическому значению: высота 457).

Склоны высоты, обращённые к Нарвику и несколько пологих лощин на подступах к ней простреливались фланговым огнём укрытых немцами под скальными навесами станковых пулемётов. Попытка англичан прийти на помощь своим товарищам закончилась кровавой расправой. Я слышал, что английский адмирал потребовал от нашего командира немедленно прорвать окружение, но тот отказался. Не могу сказать, какое облегчение я испытал, узнав об этом. Атаковать немцев в таком положении было самоубийством. Нам требовалась вся поддержка, какую только мог нам оказать Королевский флот. Но британцы опасались вставать в гавань, пока светло, из-за опасений повторного налёта. Немецкие самолёты прилетали ещё один раз, но бомбёжки не было.

(Это были транспортные Ю-52, сбросившие парашютные контейнеры для войск Дитля. Самолёты были не вооружены; они специально пролетели над Нарвиком, в первую очередь чтобы оказать моральное давление на англичан. Это удалось в высшей степени: до наступления темноты Уитворт не решался продолжить загрузку десантников. А ночью Адмиралтейство потребовало от британского соединения во что бы то ни стало удержать нарвикский плацдарм и подчинило все высаженные уже части спешно назначенному командующему союзных сил в Северной Норвегии, генералу Окинлеку. Тот немедленно направился в Нарвик на лёгком крейсере "Саутгемптон".

Нерешительные действия Уитворта не стоит обьяснять, исходя из его личных качеств. Вне сомнения, причиной его резких колебаний и желания отступить был не страх за личную безопасность, а неготовность принять на себя ответственность за те политические последствия, которые оказались связаны с высадкой в Нарвике. Огромное внимание, уделяемое обществом событиям в Северной Норвегии, заставляло его опасаться совершить политический промах, который мог бы самым неудобным образом повлиять на положение Британии и её флота.)

Когда поздней ночью наши роты поддержала канонада с артиллерийских кораблей, мы вновь попробовали пробиться к окружённой высоте. К великому сожалению, защитники высоты не смогли оборонять её до нашего подхода. Как стало известно позже, остатки 2-го взвода 3-ей отдельной роты капитулировали после повторного налёта немецкой авиации, который сопровождался штурмом склонов немецкими пехотинцами. Если бы не решительные действия двух лейтенантов: норвежца Йоргенсена и лейтенанта британской морской пехоты, наши солдаты могли бы повторить их участь. Но командиры вовремя разобрались в ситуации и вывели союзные силы из ловушки. Удалось захватить два немецких станковых пулемёта и пленных.

Наш удар сорвал подготовку немцев к утреннему наступлению. К окраинам городских зданий немцы смогли приблизиться только к вечеру 18-го апреля. К тому моменту норвежские роты представляли из себя измученных 48-часовым сражением людей. В строю оставалось менее половины бойцов, к счастью с боеприпасами проблем не было: немецкие склады были забиты патронами, но многие не ели горячую пищу уже два дня. Столько же и не спали.

Немецкие егеря продолжали атаковать с неослабевающей силой; мы давали им отпор, но с каждым часом всё слабее и слабее. Последней надеждой оставалась рота морских пехотинцев, занимавшая порт; это было совершенно свежее подразделение, вдоволь снабжённое тяжёлым оружием. Мы думали, что английское командование рассчитывает бросить её в бой, когда немцы зайдут достаточно далеко. Мы представляли себе, как под нашим натиском егеря побегут — и попадут под огневой шквал с британских кораблей. Эти соображения подпитывали нас и давали нам силы сражаться, хотя казалось, ничто не может подвигнуть нас на продолжение борьбы.

(В действительности, командир "Уорспайта" запретил морским пехотинцам выгружать всё их вооружение. Первоначально потому, что для несения гарнизонной службы, для которой первоначально предполагали использовать морскую пехоту, тяжёлое вооружение избыточно. Когда возникла угроза захвата города, вновь встал вопрос о выгрузке тяжёлого вооружения. Но к этому времени командующий британским соединением уже решил эвакуировать Нарвик; выгрузка дополнительного снаряжения становилась бессмысленной, могла только задержать эвакуацию. Морские пехотинцы оставались без своих миномётов и половины тяжёлых пулемётов ещё два трудных и кровавых дня.)

Но помощь всё не шла и не шла и потихоньку стал распостраняться шёпот, что адмирал собирается эвакуировать Нарвик. Такие шепотки мы встречали угрюмым молчанием. Мы слишком много отдали, защищая Нарвик и не представляли себе, что нам делать, если город вновь сдадут немцам. К счастью, вечером прибыл генерал Окинлек. Он немедленно направил нам на помощь морскую роту и начал выгружать в порту подкрепления, не обращая внимания на отдельные немецкие самолёты, показывающиеся над Нарвиком. Город был спасён."

С началом высадки в порту Нарвика британских, а позже и французских (польских) подкреплений части Дитля были обречены. Благодаря бесперебойной поддержке с воздуха и перевозке грузов по железной дороге из Швеции, немцы смогли продержаться ещё три недели. Но после того, как майор Омсдаль смог восточнее Бьёрнфьелля перерезать железнодорожный путь, а первая бригада французского Иностранного легиона заняла Эльвергордсмоен и воспретила посадку транспортных самолётов люфтваффе на озере Хартвиг, единственную помощь, которую могли получать солдаты Дитля — это парашютные контейнеры, сбрасываемые в их расположении. Большая их часть падала в недоступных местах или разбивалась — это был крайне ненадёжный в горных условиях способ снабжения. 12-го мая остатки немецких войск под Нарвиком перешли шведскую границу и были направлены в лагеря для интернированных. После падения Парижа шведское правительство выпустило солдат Дитля и даже выплатило им небольшую компенсацию.

К моменту прекращения сопротивления частей Дитля под Нарвиком немецкий генерал Фауэрбах занял Мушэён и Му — последние крупные населённые пункты в Центральной Норвегии. Но для проведения операций против Северной Норвегии немецкие войска не имели средств — сухопутного транспорта из центра страны до её северных районов не существовало, а море контролировал флот союзников. Воздушный десант против сосредоточенных сил, более чем на пятисоткилометровом отдалении от своих баз, на крошечные норвежские аэродромы — был тем более несбыточной авантюрой. Но англо-французы сами отдали Северную Норвегию немцам, под влиянием событий во Франции.

С 18-го мая генерал Окинлек по приказу союзного командования стал готовить свои силы к эвакуации. Она началась 25 мая и была проведена без каких либо помех за четверо суток.

После эвакуации англо-франко-польских войск из Северной Норвегии там остались ещё части норвежской 6-ой дивизии. Англичане предложили покинуть страну на своих кораблях норвежскому королю, его правительству и генеральному штабу, а также, разумеется, норвежскому золотому запасу. Хакон VII отправился в эмиграцию, но с королём страну покинули далеко не все его приближенные. Отказался покинуть страну старший сын короля, капитан норвежской армии Улоф. Остался командующий норвежскими войсками генерал Рюти.

Он, подобно коменданту Нарвика Конрад Сундло, до 9 апреля был полковником. Организовав оборону королевского эскорта, получил от признательного короля в награду за решительность генеральское звание, а когда остальные генералы норвежской армии отказались от продолжения борьбы — и пост главнокомандующего и руководил отступлением норвежской армии от берегов озера Мьоса до скал Нарвика. И после того, как союзники покинули Норвегию, главнокомандующий норвежскими войсками бросить свою страну отказался. Осталось большинство солдат Шестой дивизии и её командир, генерал Фляйшер. Но вот оружия у норвежцев осталось очень мало.

Англичане перевезли в Норвегию значительные военные запасы. Поспешно покидая северные воды, они сожгли или взорвали свои склады, ничего не передав норвежским войскам. К тому же англичане угнали с собой почти весь норвежский каботажный флот — остались только маленькие парусные рыболовные судёнышки. Внезапно брошенные, без оружия и без транспорта, норвежцы были очень растерянны.

29 мая англичане официально обьявили о прекращении "операций на Севере". Германское командование, готовившееся к длительной горной кампании, смогло облегчённо перевести дух и быстро сформировало несколько небольших "передовых групп", численностью около роты, которые на небольших судах должны были занять основные пункты северного побережья Норвегии.

Оккупация могла теперь произойти без затруднений. Единственными исключениями были два крупных, по меркам Севера, города — Нарвик и Тромсё. В Нарвике остался крупный норвежский гарнизон, закалённый уже в боях. Тромсё в течение месяца был временной столицей Норвегии. Там могли быть сосредоточены заметные силы. Игнорировать норвежские войска немцы больше не собирались. Но лишённые тяжёлого вооружения, связи и авиации, разрозненные норвежские отряды не могли задержать немецких оккупантов. Германия рассчитывала ещё до конца июня завершить занятие Северной Норвегии.

В Федерации с беспокойством наблюдали за распостранением военных действий в нейтральной Скандинавии. Советское правительство несколько раз направляло на кораблях помощь в особенно пострадавшие в ходе боёв районы Норвегии. Были случаи, когда экипажи советских кораблей, внезапо оказавшиеся в зоне боевых действий, действовали спонтанно. После сильной бомбардировки 20-го апреля портового городка Намсус в нём сгорела или были разрушена почти вся городская деревянная застройка. Многие из жителей остались без крова, было много раненых, 22 человека погибло. Команда стоявшего в Намсусе советского парохода, следовавшего в Мурманск, организовала группу спасателей, составленную из матросов и пассажиров корабля. В корабельном лазарете приняли наиболее постадавших горожан, помогли гражданским властям с эвакуацией детей из города. Английские корабли и британские войска, находившиеся в порту, мало участвовали в помощи гражданскому населению. Германские самолёты не производили бомбардировки Намсуса, пока в порту стоял советский сухогруз, пилоты немецких бомбардировщиков опускались низко и летали почти на уровне мачт "Старобельска", несколько раз они делали круг над его палубой.

Было ещё несколько случаев, когда советские представители пытались вмешиваться в военные действия в интересах мирного населения, и не всегда немецкие (да и британские) солдаты воздерживались от стрельбы по "красным" делегатам.

Наркомат международных отношений подготовил ноты как правительству Германии, так и правительствам стран-союзников о недопустимости перенесения конфликта в нейтральные страны. В ноте содержалось предложение о посредничестве и готовности Федерации предоставить свой военный контингент Лиге Наций для восстановления норвежского и датского нейтралитетов. После 29 мая советское правительство обратилось к норвежскому правительству напрямую. Высший Совет Республики готов был гарантировать, что советские войска не допустят немцев в ещё не занятые северные районы и брал на себя дальнейшие переговоры о полном освобождении Норвегии. Но и правительство Германии, и правительство Его Величества, узнав о советском предложении, решительно его отвергли.

В немецкой ноте, направленной Советам, утверждалось: "...что поскольку прежнее норвежское правительство присоединилось к усилиям антигерманских кругов, то ни о каком примирении с ним речи быть не может: Германия будет всеми силами защищать свои жизненные интересы и не позволит себя ограничивать в экспорте совершенно необходимых ей (Германии) промышленных товаров."

То есть немецкая сторона настаивала на продолжении оккупации Норвегии, в первую очередь портов вывоза шведской руды.

Британский кабинет был вынужден, в связи с поражением в Северной Франции, и нарастающей угрозы непосредственно территории Метрополии, пересматривать свои взгляды на продолжение военных действий. Теперь на первый план выходили задачи обороны морских коммуникаций Империи. Восстановление нейтралитета Норвегии могло облегчить положение британского торгового флота. Но министр иностранных дел Великобритании Иден на заседании кабинета призвал к "реальному отношению к советским заговорам".

"Не следует забывать, — отметил министр иностранных дел Британии, — об известном в истории русском коварстве. Особенно коварстве демагогов-большевиков. Под всякими мирными их предложениями скрываются на деле замыслы территориальных и политических завоеваний. Пусть нам послужит уроком Польша, которой советская "помощь" уже обошлась советизацией всех восточных областей.

Не стоит и думать, что Гитлер станет делиться в этом случае: берлинское радио уже неоднократно подчёркивало "нерушимый союз двух нордических народов". Это означает, что налицо ещё одна попытка Советов обмануть мировое общественное мнение, выдавая себя за миротворцев, присоединить ещё один значительный кус чужой земли. Причем земли, за свободу которой уже пролилось немало английской крови. Ранее Россия уже проглотила Китайский Алатай и Восточный Туркестан — и всё под предлогом бескорыстной помощи. Теперь это лишь часть огромной, стремящейся расползтись на весь континент империи!

Британия, британский народ никогда не простят нам, если мы сейчас позволим русским совершить ещё один шаг в завоевании Европы. Когда англосаксонская нация выполнит своё предназначение и освободит народы Европы от нацистского безумия, у нас останется лишь один противник — большевистское варварство, стремящееся вновь опрокинуть цивилизацию в дикие времена кочевий и общего скота. На громадных пространствах Сибири эта идея малоуязвима, не следует надеяться, что можно избавиться от неё посылкой отдельных экспедиций. Только обьединённой под эгидой великой Британской империи Европе под силу остановить эту катящуюся из глубин прошлого скифскую угрозу.

Уступка севера Норвегии сейчас обернётся прямой угрозой нашему флоту, нашим островам к тому моменту, когда союзные армии освободят Варшаву. Норвежскому народу, норвежскому правительству необходимо сделать тяжёлый выбор, принять нелёгкое решение — или они остаются в семье европейских стран и после неизбежного краха Гитлера присоединяются к победившим нациям — или под предлогом сиюминутной выгоды, кажущегося спасения от нацизма они будут пожраны большевизмом, окажутся по другую сторону от ограды, разделяющей цивилизованные и дикие народы. Я не сомневаюсь, что после разьяснений, которые моё министерство сделает королю Хакону, он согласится с британской позицией."

Лорд Адмиралтейства Дадли (уже сменивший на посту ставшего премьером Черчилля) добавил, что занятие Нарвика советским флотом может сделать чрезвычайно сложным или вообще невозможным воспрепятствование немецкому торговому судоходству в водах Норвегии.

"Для эффективного пресечения каботажного плавания необходим постоянно поддерживаемый минный барьер в водах, непосредственно омывающих Нарвик. Немецкий флот сейчас существенно ослаблен: мои аналитики прогнозируют, что для его восстановления понадобится около года. В течение этого времени минные постановки в горле Вест-фьорда будут практически безопасными. Единственная оставшаяся угроза со стороны немцев — германская авиация — на севере Норвегии не может рассчитывать на обширные районы базирования. Немногие пригодные для размещения люфтваффе площадки можно поддерживать в нелётном состоянии регулярными ударами с территории Метрополии. Таким образом, если Нарвик займут немцы, мы сможем его блокировать на срок не менее года.

Но если Нарвик будет занят "красными", постановка минных заграждений станет невозможна. Советский Северный флот — крупнейшая из морских группировок русских, особенно усилившаяся после недавнего перехода части балтийских и черноморских эскадр "красных". Королевский флот не сможет воспретить траление фарватеров Нарвика, не вступая в боевое соприкосновение с советскими кораблями.

Флот Метрополии (Хоум Флит, Домашний флот) по всем параметрам превосходит русский. Но нам приходится всё время отодвигать(отстранять?) свои силы от прямого контакта с вражеской авиацией. Зона, нуждающаяся в контроле силами Королевского флота, всё нарастает, и потери от базовой авиации становятся уже недопустимыми.

В случае, если возникнет необходимость нейтрализовать советский Северный флот, нам следует исходить из высокой активности противника. Русские будут стремиться нанести нам большой урон, не следует ожидать, что их тяжёлые корабли будут отстаиваться в гаванях, как силы адмирала Редера. На меридиане Нарвика ожидать поддержки от истребителей с аэродромов Шотландии бесполезно; взлётных площадок в Норвегии мы лишились, а основную ударную силу русских составляют именно авианесущие корабли. Кампания в Ботническом заливе (эстоно-финнский конфликт) продемонстрировала выучку русских пилотов — она впечетляет. При планировании операций в Баренцевом море этот фактор учитывать надо в первую очередь.

Это значит: если мы хотим прекратить судоходство из Нарвика, защищаемого русским флотом, нам придётся сконцентрировать все наличные силы флота, включая те, что направлены в другие районы мира. Даже в таком случае возможны значительные потери. А для того, чтобы окончательно завершить вопрос о Нарвике, потребуется десантная операция. Хочу сказать, что мы все согласились двумя неделями ранее, что продолжение десантных операций в Северной Норвегии по оперативным причинам невозможно. И вот теперь нам вновь приходится обсуждать повторный десант на Нарвик — но в таком случае он обойдётся нам несравненно дороже! Это совершенное безумие. Как лорд адмиралтейства Его Величества, я решительно несогласен с таким поворотом событий. Британия не должна допустить занятия Нарвика какими-либо силами, способными представить угрозу английским кораблям!"

Советское правительство на экстренном открытом (т.е. транслируемом по радио в прямом эфире) совещании обсудило положение, сложившееся после предьявления нот сразу от обеих сторон конфликта. В ходе обсуждения неоднократно возникало опасение, что воспользовавшись ситуацией, Великобритания и Третий рейх обьединятся против Советской Федерации. Но большинство выступавших с подобным предупреждением признавали: уступить давлению нельзя, проявленная слабость в защите своих принципов обернётся как уменьшением поддержки действий правительства со стороны общества, теперь уже имеющего основания подозревать, что интересы людей могут быть принесены в жертву "некоей практической необходимости". Так и повторением шантажа, с выставлением ещё более тяжёлых, ещё более неприемлимых требований. Такая точка зрения встречала понимание зала, но... Возможность оказаться втянутой в европейскую войну, причём без какой-либо перспективы, тоже представлялась неприемлимой. В течении примерно получаса не удавалось найти выхода из этого, казалось, заколдованного тупика. Затем, по поручению ЦК РДП, выступил один из основателей советской гуманистической школы философии, Петр Силантьевич Юдинов.

— В первую очередь, товарищи, мы должны вспомнить, с чего начиналось обсуждение, откуда возникла проблема. А возникла она потому что мы предложили помощь, предложили защиту людям Норвегии. Можем ли мы отказаться от предложения помочь, даже если нам угрожают за эту помощь войной? Нет, не можем, этот вопрос не стоит даже обсуждать. А вот другой вопрос обсудить необходимо: изменилась ли ситуация, изменились ли наши возможности помочь норвежцам. Мы хотели защитить норвежцев от участия в войне, от ведения боевых действий на их земле. Но теперь, если мы будем настаивать на своём предложении, то боевые действия, война будет идти именно на их земле. Даже если конфликт между Советской Федерацией и воюющими странами Европы окажется ограниченным — а я уверен, что так и будет — он окажется ограниченным именно землёй, на которой живут норвежцы. То есть настаивая на принятии нашей помощи, мы не защищаем норвежцев от войны, а наоборот, привлекаем её, да ещё — как я думаю — самую ожесточённую. Сможем ли мы обеспечить безопасность мирных граждан Норвегии, если такой ограниченный конфликт состоится? Я думаю, что подавляющее большинство граждан Федерации вместе со мной честно скажет: "Нет". То есть, сейчас наша помощь угрожает норвежцам, угрожает им войной, разрушениями, угрожает их жизни — даже если они не будут воевать. Такая помощь, такой подарок принято в России называть "медвежьим". То есть такая неуклюжая помощь, что лучше её бы и не было. Стоит ли нам настаивать перед норвежцами о нашей "медвежьей" услуге? Не думаю.

Мне кажется, норвежцы ещё не настолько отчаялись, ещё не настолько ожесточились, чтобы принимать помощь любой ценой, такой ценой. Я думаю, что скоро мы узнаем, что правительство Норвегии отказывается от нашей помощи, от занятия норвежских городов советскими гарнизонами. Но означает ли это, что мы должны отказаться от помощи норвежцам вообще?

Нет, конечно. Мы не в состоянии — мы должны это признать честно — уберечь норвежцев от войны. Советская Федерация не настолько сильна, чтобы силы, ведущие войну, разжигающие войну, её испугались. Но мы должны бороться против войны, против насилия, которое она несёт, в любых условиях, стараясь уменьшить человеческие жертвы, человеческие страдания.

Мы не сможем теперь защитить норвежские города, но мы сможем принять у себя тех норвежцев, которые не хотят оставаться на оккупированной немцами территории. Конечно, какая-то часть норвежцев эвакуировалась с британскими кораблями. Но в Советской Федерации хорошо помнят английские эвакуации, мы понимаем, что очень многие, кто не хотел быть в оккупации, под немецким управлением, не смогли эвакуироваться, были вынуждены остаться.

Уверен, что ещё больше таких норвежцев, которые до прихода немецких оккупантов не собирались эвакуироваться, не хотели уезжать, а сейчас — я уверен — передумали и немедленно бы покинули оккупированную территорию, если бы им предоставилась такая возможность.

Я думаю, что принять у себя этих норвежцев, дать им временное убежище Федерация сможет — у нас уже большой опыт таких массовых эвакуаций в похожих случаях. Я думаю, что граждане Федерации могут поручить правительству Федерации подготовить необходимые усилия по приёму норвежских граждан. Я думаю, что мы, граждане Федерации, должны поручить нашему правительству добиться от немецких оккупационных властей разрешения на отъезд тех граждан Норвегии, которые захотят уехать. В ещё неоккупированных районах Норвегии наши представители могут распостранить обращение пока беспрепятственно. Это будет одним из вариантов прямой помощи норвежскому народу.

Вторым вариантом помощи должна стать наша активная работа по защите тех норвежцев, которые останутся в стране, останутся в своих родных местах. Кто-то может вздумать сказать такую глупость: останутся-де те норвежцы, которых нацистский режим, германская оккупация устраивает. Нам надо с самого начала исключить такие настроения "исключительности". Не допускать такого разделения на "чистых" и "нечистых". У людей есть множество движущих мотивов, множество причин для поступков. Кто-то не мыслит себя без родной земли, у кого-то найдётся дело, которое он не может оставить, найдутся такие, кто будет отказываться уехать просто из гордости. Что же, мы назовём таких людей "пособниками нацистов"?

Не будет большего пособничества, большего приспособленчества к идеологии нацизма, чем такое заявление! И даже среди тех людей, кто оказался податлив на нацистские заблуждения, кто клюнул на обещания "установить вечное торжество арийской расы" мы должны продолжать разьяснительную работу, надо использовать все возможности, которые нам предоставляет советско-германский договор, чтобы ограничивать расползание нацистских идей, победу нацизма. Нашему правительству предстоит заключить по этому вопросу отдельную договорённость, настоять на обязательном разрешении советской помощи на оккупированных территориях, на возможности отъезда на советских кораблях людей с оккупированных территорий.

Мы можем по примеру Польши предугадать ответ немцев. Мы видели, как немцы стремятся ограничить наше вмешательство, как они даже пошли на предоставление оккупированным территориям относительной автономии, лишь бы не допустить наших коммисаров.

Конечно, марионеточное правительство, немецкие подпевалы — зло. Но зло несопоставимо меньшее, чем прямая оккупация. Если Советское правительство своей настойчивой борьбой за нормальные условия жизни, за свободу покинуть оккупированную страну вынудит немцев предоставить и Норвегии ограниченную автономию — это будет большой помощью, сильным послаблением для норвежского народа.

Но мы не обманываемся видимостью. Хотя сейчас Польша — формально независимая страна, Советская Федерация продолжает оказывать давление на коллаборционистское правительство, добивается от него признания гражданских прав. Да, эти права существуют лишь на бумаге — но на основе этих бумажных обещаний наши посланники, отважные польские патриоты вырывают из лап немецкой охранки, из тайной полиции сотни людей, не позволяют нацистам широко развёртывать террор против инакомыслящих. Не сомневаюсь, что в Норвегии наше правительство сможет применить такие же меры для ограничения политического насилия.

В конце я хочу сказать вам, товарищи. Да, сегодняшнее наше собрание омрачено. Несмотря на все наши усилия, мрачная, зловещая тень, очаг новой европейской войны продолжает расползаться. Продолжает захватывать новые народы. Сегодняшнее экстренное заседание — из-за прямой угрозы втягивания в войну уже народов Федерации. Я думаю, что в этот раз правительство Федерации, народы Федерации смогут удержаться, смогут не поддаться на эту провокацию. Но мы не должны поддаваться отчаянию. Мы должны ясно представлять себе перспективу, ясно понимать итог происходящих в Европе трагических событий.

Эта война — последняя, крайняя попытка самой глубокой буржуазной реакции. Эта война идёт от самого сердца, от самой природы крупного капитала в его попытке навсегда закабалить, навеки истребить, уничтожить саму мысль о торжестве истинно человеческих отношений. Поэтому рано или поздно, так или иначе всё, что творят нацисты, всё, что как им кажется, усиливает их — обернётся против них, послужит их окончательному уничтожению, полной и безвозвратной дискредитации. Чем больше упорства, чем больше мужества в борьбе против нацизма проявим мы, люди Федерации, тем быстрее, бескровнее и полнее будет торжество над нацизмом.

Эта мысль, этот образ нужно постоянно удерживать в голове, в своих чувствах, чтобы не поддаться слабодушию, не испугаться видимого, временного торжества человеконенавистнических идей, не поддаться тяжёлым, угнетающим новостям. Я вижу, я знаю — время нацизма истекает. Нацизм — это агония капитализма, за которой неотвратимо последует революция. Мы выстоим, мы победим!"

От лица ЦК большевиков говорил Свердлов. Он отметил, что ЦК ВКП(б) согласен с планом, предложенным ревдеками, но Центральный комитет большевистской партии обращает внимание масс на то, что основные усилия республики сосредоточены на внутренних направлениях, на капитальном и транспортном строительстве. Приём большого числа беженцев может потребовать большой корректировки задач строительства, глубокого изменения всей системы планирования, а этого желательно избежать. С другой стороны ясно, что многие норвежцы предпочтут Советской Федерации страны с более привычным им укладом жизни, например Северную Америку или Канаду.

ЦК большевиков предлагал заранее развернуть программу реэмиграции в Западное полушарие. Для этого необходимо воспользоваться формальным приглашением со стороны президента САСШ Рузвельта, заявившего, что Соединённые Штаты примут всех изгнанников из Европы, вынужденных искать убежища от гитлеризма.

"Переезд на советских кораблях, под защитой советского флага и советского военного флота через Атлантику для граждан Норвегии будет несравненно более комфортным и безопасным, нежели длительное, со многими пересадками, под угрозой нападения германского подводного флота странствие на британских транспортных судах. Думаю, на такое предложение согласятся гораздо больше людей, чем на предложение уехать в советскую Федерацию. Таким путём мы убьём сразу двух зайцев: уменьшим нагрузку на экономическое планирование и вывезя из Норвегии больше людей, улучшим положение тех норвежцев, которые останутся на родине."

Теперь советское правительство могло ответить на германскую и британские ноты. Отметив, что содержащийся в нотах мотив распоряжения норвежской территорией, норвежским народом есть имперский признак, который Советская Федерация не признаёт за аргумент и отвергает, Наркомат международных отношений выражал сожаление, что практика втягивания всё новых народов Европы в военное безумие является магистральной линией обеих воюющих коалиций.

Поскольку Советская Федерация придерживается строгого нейтралитета и предпринимает усилия, только направленные к сохранению мира или восстановлению нарушенного нейтралитета, постольку правительство Федерации было готово предоставить свои вооружённые силы правительству Норвегии как разьединяющие враждующие стороны. Поскольку и германская, и британская сторона обьявили, что будут вести военные действия, невзирая на присутствие советских вооружённых сил и даже против советских вооружённых сил, постольку посылка советского военного контингента становится бессмысленной и даже прямо вредной для дела восстановления нейтралитета Норвегии.

Поэтому советское правительство заявляет, что готово отозвать свои силы из тех областей Норвегии, где они сейчас присутствуют по предварительной договорённости с местными норвежскими властями. Эвакуация советских военных контингентов будет проводиться поэтапно и завершится только после того, как будет утверждена новая местная и областная администрация, дабы исключить возникновение неурядиц и гражданских конфликтов.

Вместе с тем советское правительство уполномочило Наркомат внешних дел обратиться к населению как оккупированных иностранными военными силами, так и находящихся под контролем норвежской администрации с предложением о самой широкой и свободной эмиграции на период продолжения оккупации и военных действий в стране. Гражданам Норвегии будет предложено на выбор эмигрировать либо в советскую Федерацию, либо в Соединённые Штаты. Предварительное согласие американского правительства уже получено.

Советское правительство также заявило, что, исходя из договора между Норвежским королевством и Советской Федерацией от 1923 года о разграничении зон рыболовства и морской охоты в Баренцевом море, в частности из статьи шестой этого договора, Советское правительство занимает архипелаг Шпицберген, так как в договоре было предусмотрено такое право. А именно, в случае возникновения условий, при которых экономические права Советской Федерации на совместную с Норвегией эксплуатацию природных богатств архипелага будут подвергаться угрозе со стороны третьей стороны или на островах появятся представители иной, не включённой в договор стороны, в том числе и вооружённые — Советская Федерация имеет право на угрожаемый период направить на остров своих контролёров, в том числе и вооружённых, для воспрепятствывания захвату островов или находящихся на них промысловых или промышленных сооружений.

В настоящий момент оккупация большей части Норвегии силами враждующих коалиций прямо создают угрозу перенесения военного конфликта в район приполярного архипелага, что безусловно создаёт угрозу экономическим интересам советских предприятий, работающих на Шпицбергене. Для исключения подобных инцидентов Советское правительство размещает на архипелаге военный контингент, достаточный, чтобы предотвратить провокации в этом районе, о чём уполномочило Наркомат международных отношений (в другом варианте — Наркомат внешних дел) сделать соответствующее заявление.

В качестве основания для занятия архипелага в ноте советского НМО упоминался как прецендент занятие в середине мая 1940 года Грендландии североамериканским правительством. В случае возникновения каких-либо претензий поэтому рекомендовалось получить исчерпывающий ответ о правилах международных отношений, допускающих такой временный переход территории одной страны под юрисдикцию другой, у администрации САСШ.

Как ни забавно, но первой страной, обратившейся за разьяснениями по поводу "незаконной оккупации норвежского архипелага" были СевероАмериканские Обьединённые государства. Государственный департамент САСШ потребовал от Советской Федерации "немедленного прекращения агрессивных действий в арктических водах". Кроме того, североамериканский госдеп усмотрел в советских военных постах на Шпицбергене "угрозу международному судоходству и морскому промыслу в приполярном районе".

В ответной ноте советское посольство потребовало от североамериканского президента немедленно эвакуировать войска САСШ с датской территории. "Какие-либо переговоры о нейтрализации архипелага Шпицберген могут вестись только с правительством, строго придерживающимся в своих действиях международного права и только после устранения прецендента, на который ссылается советский наркомат внешних дел в своей ноте от 4 июня."

Для ответа на возникшие у североамериканской прессы вопросы советским посланником была организована пресс-конференция, на которую был приглашён и представитель госдепа.

На пресс-конференции помощник госсекретаря САСШ Стенниус заявил, что Соединённые Штаты действовали строго в рамках общепринятых международных правил и отказываются считать действия Советской Федерации аналогичными "абсолютно законным действиям правительства САСШ по обеспечению своей безопасности".

Советский посланник попросил его предьявить те международные соглашения, на основании которых Северная Америка получила право для своей безопасности захватывать территорию другой страны. "Насколько я помню, — отметил посланник НВД в САСШ Владимиров, — такие действия носят названия аннексии и осуждены во всех международных документах, включая ключевые документы Лиги Наций".

Стенниус парировал, что если линия безопасности обеспечивается с согласия и по договору со страной, на территорию которой вводятся ограниченные военные силы, аннексией такой шаг не является. Владимиров поинтересовался, есть ли у госсекретаря САСШ упомянутый датско-североамериканский договор, предусматривающий подобные действия.

"Хочу отметить, — сказал Владимиров, — что среди известных договорённостей датского королевства с СевероАмериканскими Штатами ни в одном не упоминается статус территории Гренландии. Если же помощник государственного секретаря хочет сослаться на некий тайный протокол, спешу напомнить, что в международной практике такие документы не имеют правообразующего характера."

Стенниус отверг инсинуации "о якобы тайных переговорах между представителями Дании и нашего государственного департамента". "Естественно, все переговоры велись публично и гласно и могут быть в любой момент, если президент Рузвельт сочтёт это уместным, представлены прессе".

Владимиров потребовал, раз чиновник североамериканского госдепартамента не может предоставить возможность ознакомиться с текстом "якобы существующих договорённостей", сообщить, где и с кем велись такие переговоры, поскольку до оккупации Дании "совершенно точно о такого рода переговорах не сообщалось".

Стенниус влетел в расставленную ловушку, сказав, что переговоры происходили, понятно, уже после интервенции Германии. Владимиров предложил Стенниусу уточнить, о каких ответственных лицах из датского правительства тогда может идти речь.

"Мы знаем, — напомнил своему североамериканскому коллеге советский дипломат, — что договоры такого рода без дополнительных консультаций с парламентом и правительством уполномочены подписывать вполне определённые законодательными нормами лица. В данном случае речь может идти либо о премьер-министре, либо о министре иностранных дел Дании, при наличии у последнего полномочий от кабинета. Но ни премьер-министр, ни глава дипломатического ведомства Датского королевства страну после немецкой оккупации не покидали, и следовательно, не могли поставить свои подписи под документами о передаче под надзор СевероАмериканских Штатов Гренландии. Тогда каких же "полномочных лиц" имеет в виду помощник госсекретаря Стенниус?"

Американец парировал иронию советского посланника, напомнив о существовании признанного администрацией САСШ датского правительства в изгнании. Владимиров развёл руками. И сказал, что если Стенниус полагает кучку самозванцев достаточным основанием для вторжения в чужую страну, то Советская Федерация тем более вправе занять Шпицберген, "...ведь у нас есть согласие не парочки дипломатических работников второго разряда, которых государственный департамент поспешил возвести в ранг "правительства в изгнании".

В Мурманске находится значительное число полномочных лиц из норвежского парламента и кабинета министров, а вдобавок — и представитель династии, кстати, поддержавший усилия Федерации по нейтрализации архипелага.

Так что легитимность действий Федерации в любом случае несопоставима с сомнительными правами Союза."

Стенниус смог ответить лишь голословными протестами.

Среди приглашённых журналистов большинство представляли издания, близкие к республиканским кругам. Несмотря на традиционный антисоветизм этих печатных органов, предоставленный повод для критики внешней политики администрации Рузвельта выглядел слишком заманчивым, чтобы республиканцы смогли пренебречь столь удачной возможностью уличить добивающегося переизбрания на третий срок "демократического диктатора" в двуличии. Множество карикатур, появившихся в вышедших на следующий день газетах, обыгрывали сюжет с "лицемерием Рузвельта". Например, в "Чикаго трибюн" на первой полосе "дядя Сэм" с лицом президента отчитывает мальчугана в песочнице, одетого в кричаще "русском" стиле и держащего в руке чужое ведерко с надписью "Шпицберген". Сам же "дядя Сэм" незаметно вытаскивает у избитого, связанного мужчины с подписью "Дания" кошелёк, на котором написано "Гренландия".

Пресс-конференция получила широкое освещение кроме североамериканской, и в мировой печати и стала причиной, по которой некоторые правительства, готовившие демарши в поддержку позиции госдепа САСШ, отказались от этой затеи, чтобы не подать повода для собственной прессы поупражняться в остроумии за их счёт. Получив определённую свободу рук в Северной Норвегии, правительство Федерации подготовило масштабную эвакуацию гражданского населения. Появившаяся уверенность в дальнейшем положении своих близких однозначно повлияла на настроение норвежских военных, увеличив их готовность противостоять германскому продвижению.

Несмотря на то, что английский флот был почти весь занят в обеспечении эвакуаций британских экспедиционных сил из Северной Норвегии, и одновременно, в ещё более крупных масштабах — из Северной Франции, немецкая армия потратила почти два месяца на занятие северных норвежских портов. В Нарвике дело дошло до блокирования высадившихся немецких сил. Норвежский гарнизон не атаковал немцев только потому, что при открытии боевых действий немецкие парламентёры обещали "сравнять Нарвик с землёй" и "сделать из него вторую Варшаву". После четырёхдневных весьма напряжённых переговоров защитники Нарвика покинули свои позиции. Оставив Нарвик, солдаты гарнизона разделились: те, кто считал дальнейшее сопротивление бесполезным, уехали в Швецию. Небольшой отряд, желавший продолжить борьбу против интервентов, двинулся на север.

10 июня германские газеты опубликовали праздничные реляции: флаг нацистской Германии вновь был поднят над Нарвиком. "Победа" в Северной Норвегии даже потеснила с передовых страниц радостные вести из Франции, где германские войска приближались к Парижу.

Ещё через две недели немцы высадили две роты солдат в последнем неоккупированном крупном городе Норвегии — Тромсё. Норвежские войска не стали сражаться за город и двинулись на соединение с отрядом полковника Сундло, намеревавшегося действовать возле советско-норвежской границы в низинных районах у озера Каро. Организовать преследование этой колонны немцы смогли только через ещё десять дней; к тому моменту в районе селения Кароейок собралось почти полторы сотни норвежских волонтёров, готовых держаться, сколько хватит сил.

В начале августа норвежцы даже сумели окружить и разгромить одну из рот егерей. Успех был во многом обеспечен продажей Советской Федерацией норвежцам дюжины По-4. Норвежские волонтёры сумели использовать их не только как транспортные, но и для разведки, а в случае с подразделением обер-лейтенанта Пфальштофа — для штурмовки немецких позиций.

Эта "победа" получила широкое освещение в мировой прессе. Союзная пропаганда восхищалась стойкостью норвежских солдат, а немецкая — вопила о предательской позиции Петрограда, "вооружающего бандитов". После этого вытеснение остатков норвежской армии с территории Норвегии стало делом политическим: были спешно изысканы воздушные силы и укреплены батальоны горных стрелков, ведущих боевые действия в норвежской тундре. Преследуемые германской авиацией, отряды Конрада Сундло перешли на советскую сторону.

Опыт норвежских волонтёров в применении малой авиации для снабжения своих разбросанных по плохопроходимой местности сил был учтён советскими штабистами. Было предусмотрено в случае угрозы конфликта создание крупных соединений ночных транспортных самолётов, тем паче что военная стратегия советских вооружённых сил базировалась во многом на операциях во вражеском тылу.

При помощи советских делегатов Норвегию покинула почти четверть её деятельного населения: около 400 тысяч человек. Примерно поровну между Северной Америкой и Федерацией разделилась эмиграция: за Атлантику отправилось почти 190 тысяч, преимущественно семьи горожан, в Федерации оказалось чуть больше. Массово перешли в Россию рыбацкие деревушки севера страны, со всем подчас скарбом; также много молодых людей, не желающих примириться с потерей Норвегией независимости. Не обращая внимания на германские протесты, Советская Федерация предоставила военным силам норвежцев места для размещения. Также с временным кабинетом при наследном принце Улофе были заключены договорённости о вооружении норвежцев советским оружием, о снабжении норвежской армии и помощи в её обучении.

После запроса британского министерства иностранных дел о статусе норвежских военных на территории Федерации, советский наркомат внешних сношений уведомил, что "...Советская Федерация ждёт от правительств обеих враждующих коалиций готовности ограничить свои разрушительные действия только своей территорией.

Советская Федерация желает максимально быстрого завершения военных действий, их максимального ограничения, стремится защитить территорию нейтральных стран от вовлечения этих территорий в военные действия.

Так как главным поводом ко вторжению в нейтральные Данию и Норвегию была их неспособность самостоятельно обеспечить свой нейтралитет, Советская Федерация оказывает помощь Норвегии в формировании сильных вооружённых сил. Советская Федерация надеется, что существование крупных независимых военных сил нейтральной Норвегии станет решительным аргументов в переговорах о будущем Норвегии, в первую очередь — о прекращении иностранной оккупации её территории обеими воюющими коалициями".

То есть советские дипломаты прямо обьявили, что советское правительство готовит норвежский экспедиционный корпус, способный силой выдворить из страны незваных гостей.

Если английский кабинет после советских "разьяснений" счёл наилучшим не поднимать эту тему в ближайшее время, то германские газеты разорались о нарушении договора между Германией и Советской Федерацией. Пропагандистская кампания в прессе продолжалась, впрочем, недолго. Германское командование уже приступало к подготовке вторжения в Россию, и привлекать внимание к развёртыванию восточнее Вислы немецких сил не следовало.

К октябрю германский генштаб доложил фюреру, что в кампании 1940 года поставленная цель — разгром западного сухопутного фронта враждебных Третьему Рейху государств в основном достигнута. "Вооружённые силы Французской республики — уничтожены. Британская армия на континенте — понесла огромные потери и вынуждена была бежать через пролив. К настоящему моменту не существует силы, способной бросить вызов германской военной мощи от Бискайского залива до Куршского. Германия единолично доминирует на европейском континенте. Гений фюрера Германии и тевтонский боевой дух немецкой нации сумел сделать возможным эти грандиозные победы."

Но действительно ли этими причинами обьясняются головокружительные успехи германских войск в мае-июле 1940-го? Что произошло в Северной Франции? Почему германская армия смогла добиться столь впечетляющих результатов в такой короткий срок?

Неудачи франко-британских армий становятся ещё более впечетляющими, если вспомнить, что к моменту начала германского наступления на Западном фронте война между Германией и союзниками уже длилась девятый месяц. За этот период можно было — исходя из опыта Великой войны — подготовить оборону любой глубины. Если же учесть, что военных действий на Западном фронте практически не велось (не считая воздушных боёв), то и накопить запасы военного снаряжения за это время можно было просто горы. Но в ходе германского наступления внезапно выяснилось, что ничего не было подготовлено, что оборону удерживать некому (за девять месяцев французские части второй очереди комплектования так и не были доукомплектованы до штата оружием и людьми, мало того, эти части были необучены — дожидались конца комплектования!). Ещё хуже обстояло с оперативным управлением — при любом маневре французские (да и британские) части на некоторое время теряли связь с вышестоящим штабом, что в условиях стремительно развивающихся германских прорывов стало одной из главных причин запоздалой реакции на них французского командования. То есть по всем критериям французская армия, слывшая сильнейшей, таковой была лишь на бумаге.

Слабость французской армии была отражением слабости французского правительства.

Не имеющее поддержки ни в одном из классов Третьей республики, раздираемое внутренними склоками и внешними скандалами, это правительство действовало нерешительно, медленно и половинчато. Несмотря на национализацию военной промышленности, в военный период выпуск военной продукции возрос незначительно — различные отделы в правительстве постоянно вносили сумятицу в деятельность заводов, то принимая новые программы вооружения, то отменяя их, то перенося на другие площадки. Распоряжения правительства выполнялись со скрипом — и из-за общей неприязни к кабинету Рейно, так и из-за нежелания тратить силы ради очередной прихоти военного министерства, которая на завтра всё равно будет аннулирована.

Несмотря на войну, рабочие не стремились на военные заводы — напротив, наблюдался отток рабочей силы, в том числе и с ключевых производств — из-за неритмичности работы военных предприятий страдал выпуск, а промышленники из-за недополученной выгоды срезали рабочим зарплату. Рабочие разбегались, а правительство не смогло ввести казарменный режим для мобилизационных производств из-за упорного сопротивления общеотраслевых профсоюзов.

В целом военное производство было охвачено бессмысленной суетой. Из-за неразберихи возникали "узкие места" — производство некоторых важных узлов и комплектующих оказывалось необходимо для выполнения сразу нескольких военных заказов. Особенно сильно такая нерешительность сказывалась в тех областях, где слабость французской военной мощи была особенно заметна и вызывала острую критику. Правительственные метания в этом случае приобретали грандиозный, панический размах и часто полностью парализовали работу промышленности.

Так, новые мощные моторы, разработанные на фирме "Испано-Сюиза", потребовались для оснащения минимум четырёх конкурирующих за них самолётов. В результате каждая из программ выпуска получала моторы "понемножку", новые истребители, бомбардировщики и штурмовики выпускались в единичных количествах, и, хотя производство новых машин велось почти год — до начала активных действий на Западном фронте ни в одной из фронтовых эскадрилий новых машин не появилось. Французская авиация в итоге не перевооружилась на новые типы машин, а производство старых самолётов уже было свёрнуто, и их запасы к майским боям исчерпывались. Небо над Францией оказалось нечем прикрыть.

Практически аналогично положению дел в авиации обстояли дела с производством военной продукции для армии и флота. Выпуск боеприпасов даже снизился! Из-за отсутствия какой-либо логики в хранении военной продукции она преимущественно оставалась на складах фабрик, поступая в войскам по заявкам. Поскольку с ноября 1939 года значительного расхода снарядов и патронов не было, фабричные складские площади оказались затоварены, патронные и снарядные заводы вынужденно свернули производство, а заново увеличить выпуск после долгого периода простоя мгновенно оказалось невозможно. Вот почему после захвата районов размещения тыловых складов французских армий вооружённые силы Третьей республики оказались в состоянии сильнейшего "снарядного голода". Оказавшись внезапно обезоруженными, французские солдаты утратили стойкость. Это в немалой степени повлияло на способность Франции к сопротивлению вражескому нашествию и ускорило её поражение.

Немаловажную роль в поражении сыграла и разрозненность боевых операций, проводимых союзными армиями по сути, отдельно. Французские, английские, бельгийские войска вели боевые действия автономно, несмотря на наличие общего командования, не говоря уж о голландцах, представителей которых даже не видели в центральном штабе союзников. Ни о каком оперативном взаимодействии, вплоть до уровня армий, речи и не было. Британская экспедиционная армия, насчитывавшая почти 350 тысяч человек, с соседями по фронту поддерживала связь через генеральные штабы в Лондоне и Париже — о каких совместных действиях союзников может идти речь?

Без учёта этих обстоятельств нельзя понять, как авантюра гитлеровского командования вместо страшного поражения обернулась оглушительным успехом. В чём же состоял характер авантюры?

Конфигурация Западного фронта была такова, что единственным направлением, на котором были возможны сколь-либо маневренные действия, была нижняя часть течения Рейна — бельгийские равнины и голландские польдеры. Эти страны обьявили о своём нейтралитете, но учитывая исторический опыт — в ходе предыдущей войны Германия вторгалась во Францию именно по бельгийским дорогам — их нейтралитет был весьма вооружённым, обе страны, расположенные в низовьях Рейна отмобилизовали армию и заключили с союзниками двухсторонние соглашения о взаимопомощи.

Главное командование союзников имело в своём распоряжении данные, говорящие о намерении германского генштаба повторить "план Шлиффена". Поэтому на бельгийском направлении концентрировались самые боеспособные и оснащённые силы французской армии, здесь же находился английский экспедиционный корпус. Союзники готовились выдвинуть свои подвижные силы вперёд, на соединение с бельгийскими войсками и разгромить маневренные части вермахта на рубежах, усиленных естественными и искуственными водными преградами.

После начала вторжения немцев в Бельгию подготовленный союзным командованием план "Д" был выполнен, если не считать того обстоятельства, что французские силы, готовившиеся все эти девять месяцев к рывку в долину Мааса, в итоге еле передвигали ноги и заняли свои позиции на пятый день вместо одного дня, что отводился по плану. В конце концов, к исходу 15 мая Северная группа армий союзников всё-таки заняла прочную оборону на водном рубеже рек Диль-Маас. Если бы германские войска действительно наносили главный удар на направлении Льеж-Лилль, на этом оборонительном рубеже они были бы остановлены.

В действительности из-за выполненного маневра силы союзников угодили в глубокую западню, созданную обходным маневром германского командования. Но решающим в поражении союзных армий фактором всё же оказался чрезвычайно низкий уровень оперативной связи и медленный темп принятия основных решений.

Германское командование, в том числе и лично Гитлер, в начале ноября пересмотрели свои замыслы в отношении действий против западных союзников — в сторону ещё большего риска.

Всё было поставлено на один удар. Группировка в немецких вооружённых силах, представляющая новые мотомеханизированные войска, весьма усилилась в ходе Польской кампании. Теперь генералы Манштейн, Гудериан, Гепнер и иже с ними решились бросить все свои козыри на стол, намереваясь разом выиграть "французскую партию". В случае успеха "творцы блицкрига" завоевали бы неоспоримое главенство в германских вооружённых силах. Поэтому ими был предложен наиболее дерзкий вариант — преодолеть оборону союзников в единственном слабом месте — через Арденнский горный массив.

Это решение стало победой "молодых генералов" в бескомпромиссном противостоянии со старым генералитетом в кабинетах Цоссена. Для принятия своего плана кто-то из сторонников "блицкрига" даже организовал масштабную и кровавую провокацию. Французское авиационное командование в первых числах ноября 1939 года "случайно" узнало о датах рассылки новых планов базирования немецкой авиации, привязанных к готовящемуся наступлению. Ценой потери почти двух десятков истребителей французские воздушные силы перехватили один из посыльных самолётов. Из двух сопровождавших секретные документы офицеров штаба один погиб, а другой, несмотря на тяжёлое ранение, пытался уничтожить секретные материалы. Но не смог расстегнуть сложный замок и бросил в огонь весь портфель. Сброшенные прямо на горящий немецкий самолёт французские десантники выхватили из огня обуглившееся хранилище секретов Рейха и в распоряжении французского генштаба оказались планы боевых действий 2-ой немецкой воздушной армии. Из них следовало, что намечающееся на середину ноября наступление будет повторением действий в Великой войне — "плана Шлиффена".

Благодаря сочувствующим идеям "блицкрига" офицерам в разведывательном отделе Генштаба, о инциденте было незамедлительно доложено на ближайшем совещании Ставки. Гитлер пришёл в бешенство. Незаурядный интриган, он чувствовал в случившемся вкус заговора и догадывался о его вдохновителях. Но сам факт происшедшего показывал, насколько велики возможности "нового генералитета". Не считаться со столь явно выраженной их волей было больше нельзя.

Поорав для приличия, Гитлер возложил ответственность за новый вариант плана "Гельб" на верхушку сторонников "молниеносной стратегии" — Гудериана, Рундштедта и Манштейна, в надежде, что если они опростоволосятся во Франции, с утратившими доверие военных зарвашимися генералами, смеющими указывать фюреру, будет уже возможно справиться. Несомненно, если бы вторжение сквозь Арденны провалилось, в немецком генштабе, и не только в нём, полетели бы головы. Но слабость и медлительность французской государственной машины обеспечила невероятных успех этой военной авантюры.

Французское командование, по-прежнему ориентирующееся на широкомасштабные наступательные действия предыдущей войны, не предполагало сколь-либо значительного продвижения противника по немногочисленным дорогам, рассекающих арденнские холмы в широтном направлении. Стык между 1-ой и 9-ой французскими армиями поэтому прикрывался лишь редкой завесой постов, размещённых двумя третьестепенными французскими дивизиями. На бельгийской стороне Арденны защищали две дивизии егерей — весьма эффективные военные силы,* но их главной задачей было нанесение ударов во фланг вторгающимся в Бельгию немецким войскам, поэтому внутренние районы горного массива не были подготовлены для обороны.

________

* — Бельгийские егерские дивизии скорее стоит называть мотопехотными — части располагали большим количеством автотранспорта. Впридачу к ним имелось в дивизиях по батальону очень неплохих в условиях развитой дорожной сети бронемашин — пушечных, между прочим. Были и лёгкие танки. Артиллерия на мех-тяге. Всё вооружение достаточно современное и качественое — немцы впоследствии трофейное бельгийское оружие применяли с удовольствием.

Так что егеря были отнюдь не слабым звеном в бельгийской обороне. Их присутствие в Арденнах обьясняет, почему и бельгийское, и французское командование не беспокоилось за арденнское направление. Но вот чего не могли предположить ни бельгийские, ни французские стратеги — так это того, что в наступление в горно-лесистой местности будут брошены бронечасти, и участок наступления по сути сведётся к боям вдоль основных шоссе. Рассчитывая обороняться от пехотных сил противника, егеря распылили силы на широком фронте, дороги, пересекающие Арденны, были заблокированы лишь лёгкими баррикадами, способными остановить продвижение пехоты. И которые можно было легко снять, если бы егеря сами бы прибегли к маневренным действиям.

Неожиданное появление больших масс танков и артиллерии ошеломило бельгийцев, собрать свои силы в противотанковый кулак они не сумели и были разбиты по частям, пытаясь разрозненно атаковать продвигающиеся немецкие панцирные колонны.

Впрочем, первоначально главнокомандующий вооружёнными силами Франции Гамелен испытывал определённые сомнения в неуязвимости "горных преград Арденн". Но его сомнения исходили скорее из представлений "старой" военной школы об обеспечении флангов. Укреплённая позиция французской армии на германо-французской границе — знаменитая "линия Мажино" — упиралась в пологие отроги арденского плато, и Гамелен боялся, что немецкие "лёгкие" силы смогут продвинуться во фланг обороняющим укрепления французским армиям. Это поставило бы под удар концепцию "жёсткой обороны", а к управлению маневренными действиями престарелый главнокомандующий чувствовал себя совершенно неготовым. Поэтому до ноября 1939 года французский генштаб предусматривал размещение за левым флангом "линии Мажино", напротив арденнских скал, крупного мобильного резерва.

Получив сведения о готовящемся прорыве в Нижней Фландрии, Гамелен пересмотрел свои предположения о возможной угрозе Эльзасу со стороны Арденн и предпочёл усилить северную группировку.

Возражения сторонников "классической войны" в германском генштабе были вполне резонными — пропихнуть все немецкие бронемеханизированные войска через арденнское сито за короткое время было невозможно. В случае, если военное командование союзников успевало определить направление главного удара, немецкая группировка, зажатая в узостях горного рельефа, была обречена на уничтожение.

Верховное командование французской армией оказалось настолько неповоротливо, что даже на третий день германского наступления не смогло оценить поступающие непрерывно сообщения от войсковой и воздушной разведки о движении больших масс немецких войск через реки Ур и Сюр на люксембургской границе. Продвижение немецких механизированных колонн по узостям в Арденнах было далеко не "молниеностным" — 100 километров от люксембургской границы до бродов через Маас были преодолены передовыми частями только к 13-му мая. Но французское командование не смогло использовать свой шанс. Противодействие немецким подвижным соединениям начали оказывать только на пятый день. К 15 мая немецкие танковые части уже преодолели теснины Арденн и вырвались на оперативный простор — за спиной у крупнейших группировок французов и британцев.

Далее германским моторизированным колоннам был свободен путь на юг — блокируя и окружая основные силы 2-ой и 3-ей французских армий на "линии Мажино", открывая дорогу на Париж. Военная кампания во Франции могла быть выиграна одним ударом.

Германское командование, однако, выбрало "воробья в руке" — удар на север, к Ла-Маншу, предпочтя его "журавлю в небе" — развороту на юг, на французскую столицу. Теоретики "блицкрига" утверждали, что война выигрывается только победой над маневренными соединениями противника, а все механизированные силы союзников концентрировались на северном фланге Западного фронта.

В очередной раз логика немецкого военного планирования оказалась недоступной для косно мыслящих французских генералов, начавших лихорадочно стягивать силы на рубеж Соммы и Уазы — для предотвращения германского прорыва к Парижу. На пути немецких танков к побережью Северного моря не оказалось, по сути, никаких заметных преград. Французское командование не предприняло никаких усилий, чтобы обеспечить тылы своей Северной группы — что позволило немецким "роликам" катиться к морю совершенно свободно.

Когда французское командование опомнилось, сильнейшая, 1-ая французская армия вкупе с британскими силами на континенте оказались отрезанными. 7-ая французская армия, наиболее оснащённая подвижными средствами, а потому по первоначальному плану выдвигавшаяся для оперирования на территорию Голландии, тоже была заперта в "северной мышеловке". Немецкие армии, окружив все подвижные и механизированные силы Союзников, получили возможность во всех последующих операциях первзойти противника в темпе. 20 мая части 2-ой танковой дивизии вермахта заняли Абвиль в устье Соммы, и германские механизированные войска, оставив рубеж охранения по Сомме до Амьена, развернулись фронтом на запад, тесня тыловые части французских и британских войск к бельгийской границе.

В критической ситуации особенно ярко проявилась несогласованность военных усилий союзников. Британские войска начали поспешно отходить на северо-запад, к Ла-Маншу, опасаясь утратить связь с метрополией. Французские дивизии, напротив, начали концентрироваться в южном направлении, к Лиллю и Аррасу, рассчитывая прорвать немецкое окружение и соединиться с остальными французскими силами. Бельгийская армия, ещё достаточно значительная по количеству и сохранившая боеспособность, оказалась брошенной союзниками на произвол судьбы. Командование бельгийской армией принял на себя король Бельгии Леопольд II. Не имея представления о планах союзников, он решил отвести сохранившиеся бельгийские части в треугольник Остенде-Брюгге-Зеебрюгге, отсечённый каналами и расположенный на побережье. Бельгийский главнокомандующий рассчитывал, что сможет продержаться на этом плацдарме достаточно, пока союзники не восстановят положение на континенте и не придут к бельгийцам на помощь.

В итоге группировка союзников, превосходившая по численности немецкие войска, действовавшие против неё, оказалась раздёрганной по "национальному признаку" и действовала разновременно и разнонаправленно. Это и позволило немецким генералам "сьесть" всю громадную Северную группу армий союзников по частям. Сначала основной удар пришёлся на французские войска, оборонявшие Лилль. В подвижности немецкие войска переиграли французские силы, спешившие к Аррасу, и разбили их на марше.

На отчаянные просьбы французского Генерального штаба к генералу Горту, командующему британскими экспедиционными силами, нанести отвлекающий удар ответа не последовало. Британские историографы позднее ссылались на то, что в любом случае предпринять какие-либо действия в действительности сэр Горт и не мог: все дороги от фронта были забиты беженцами и обозами, вывозящими имущество английских тыловых подразделений, которых, оказывается, за время, проведённое англичанами во Франции, расплодилось невероятно много. Конечно, автомобили, доверху набитые дорогими сердцу британских офицеров и джентельменов сувенирами, сбрасывать в придорожные канавы, чтобы расчистить дороги было решительно невозможно. Но! Все эти обозы и прочая тыловая масса бежали на запад, к побережью — к портам Кале, Булонь, Дюнкерк.

В южном направлении, на Лилль, дороги оставались свободными — что и продемонстрировали немецкие танкисты, одним броском достигнув предместий Азбрука.

Теперь под ударом оказались фланги отходившей к Па-де-Кале английской группировки и наступил черёд англичан умолять своих союзников о помощи. Но французское командование могло только в бессилии разводить руками: все резервы направлялись на лихорадочно создаваемый рубеж обороны по Сомме, а части 1-ой французской армии, запертые вместе с англичанами в котле, уже ранее подверглись разгрому и сейчас представляли лишь жалкие ошмётки прежних соединений.

Справедливости ради надо сказать, что приказ оказать помощь британцам ударом на север окружённым частям всё же был отдан. Кроме оказания помощи терпящим поражение союзникам он предусматривал и спасение для окружённой группировки французских войск — к этому моменту французское командование уже потеряло надежду на прорыв кольца окружения и надеялось вывезти свои силы морем, с помощью английского флота. Прорыв на север, как и ранее прорыв на юг не удался: к британским траншеям вышли лишь разрозненные группы французских солдат. Остатки французской 1-ой армии капитулировали в Лилле, когда началась эвакуация англичан из Северной Франции и стало окончательно ясно, что помощь к окружённым не придёт.

Но и для германских танковых войск продолжение боёв в Нормандии стоило заметных потерь и стало крупной неудачей. Опьянённые успехом, командиры немецких бронедивизий намеревались прорваться раньше бегущих к побережью англичан к северофранцузским портам и повторить разгром 1-ой французской армии. Замысел не удался: немцы столкнулись с английскими механизированными частями и оказались к этому неготовыми.

Как и предполагали до войны советские военные теоретики, главное отличие механизированных сил современной армии — насыщенность средствами противотанковой обороны — наложилось на особенности местности — приморского нормандского бокажа — и обернулось крупнейшими потерями для немецких танкистов за всю западную кампанию.

Бокаж — своеобразная форма сельскохозяйственного ландшафта западной Франции и Нормандии — представляет собой густую сеть дорог на насыпях, пересекающих множество ирригационных канав и каналов и разбивающих плоскую, гладкую равнину на множество мелких неравных участков — полей и лугов, огороженных высокими — выше трёх метров и густыми живыми изгородями.

Британские артиллеристы со своими лёгкими 25-мм противотанковыми орудиями быстро занимали позиции, неразличимые за вечнозелёными густыми зарослями, подпускали немецкие бронемашины в упор (а иначе и не получалось, на извилистых, с множеством поворотов нормандских дорогах прямая видимость редко превышает сто метров). И расстреляв передовые танки, также мгновенно исчезали, отходя за следующий канал или речной рукав.

Тонкая броня немецких танков совершенно не защищала в таких условиях, и немецкие танкисты почувствовали себя беззащитными, практически голыми. Настроение в механизированных частях вермахта, продолжавших продвижение к Английскому каналу, упало с торжествующе-победного на тревожное, приближающееся к паническому, и командиры немецких дивизий танковой группы Рундштедта начали останавливать свои части, ссылаясь на чрезмерное утомление солдат и необходимость пополнить боевые подразделения личным составом, восстановить повреждённую технику.

Последним крупным сражением, в котором на дюнкеркском направлении участвовали немецкие механизированные силы, стал штурм Булони 2-ой танковой дивизией. Немецкие мотострелки овладели портом, но цена оказалась столь высока, что фельдмаршал Рундштедт, не решаясь сам отдать приказ о прекращении наступления, доложил лично Гитлеру о сложившемся в войсках положении.

Германский генштаб, оценив силу сопротивления англичан, принял решение заменить танковые дивизии на линии соприкосновения пехотными дивизиями армейской группы фон Бока, по мере их подхода. Окончательную ликвидацию британских сил намечалось произвести комбинированным воздействием: на суше наступление пехотных сил фон Бока должно было "побудить англичан к эвакуации", а уже собственно добивание эвакуирующихся британских подразделений возлагалось на люфтваффе. Немецкая авиация должна была потопить спасающихся бегством на кораблях англичан и тем самым окончательно вывести Британию из войны на континенте.

Эвакуация с французского побережья британских экспедиционных сил и остатков французских дивизий закончилась 3-его июня. Англичане не стали дожидаться, пока их "побудят" к бегству и начали спасаться вплавь, как только удалось собрать достаточно угольных барж и прогулочных пароходиков. Не ожидавшие этого командующие германскими блокирующими силами промедлили, в преследование пехотные части фон Бока перешли с опозданием. Британцы успели закончить организованную посадку на корабли, хотя и в дикой спешке. Правда, когда германские части вышли на пляжи Дюнкерка, оказалось, что доблесное английское экспедиционное командование умудрилось "забыть" на берегу почти 40 тысяч "неорганизованных" британских военнослужащих.

(А также около 70 тысяч французов и бельгийцев. И все эти солдаты, понятное дело, не стали оказывать никакого сопротивления немцам, раз британское командование уже прекратило боевые действия, а организовано (это "неорганизованные"-то!) сдались.)

Оказывается, из-за нарушений военного учёта в результате неджентельменских действий немецких танкистов, этих солдат при подготовке к эвакуации "не посчитали".

Но всё-таки англичанам удалось вывезти более двух третей своих сил на материке. Расчёт немецкого командования на полное уничтожение окружённой группировки не оправдался — британские и французские корабли эвакуировали с 20 мая по 3 июня почти 340 тысяч человек. Асы Геринга столкнулись с сильным противодействием английской авиации. Люфтваффе, только что закончившее ожесточённые столкновения в небе Бельгии и Северной Франции, оказалось не способно продолжить бои с прежней интенсивностью.

Вдобавок над Дюнкерком немцы первый раз встретились с британскими истребителями типа "Спитфайр", которые англичане задействовали сразу и в большом количестве. Впервые с начала новой европейской войны истребительные штаффели, укомплектованные Bf.109-ми, не смогли завоевать превосходства в воздухе. Люфтваффе понесли значительный урон и были вынуждены действовать с постоянной оглядкой на английские ВВС. Это позволило англичанам с относительно малыми потерями в корабельном составе завершить операцию "Динамо".

После завершения эвакуации британских войск из Дюнкерка положение французкого правительства стало отчаянным: все резервы или оказались в руках противника, либо были исчерпаны в бесплодных контратаках в попытках восстановить прорванный фронт. Французская армия испытывала огромную нехватку в материальных средствах борьбы, в первую очередь большие потери понесла артиллерия и авиация.

Но британский союзник именно в этот решающий момент отказался предоставить помощь. Артиллерия, винтовки и бронемашины были нужны самим англичанам для восстановления боеспособности бежавших с континента частей; при эвакуации было оставлено всё военное имущество, включая личное оружие. Пляжи Дюнкерка были устланы сплошным ковром из тысяч английских пехотных касок-"мисок" — таким образом при погрузке стремились максимально снизить вес каждого человека, чтобы вывезти ограниченным тоннажем как можно больше людей. Теперь заводы Великобритании работали в три смены, стремясь обеспечить войска хотя бы минимальным снаряжением взамен брошенного.

Аналогично британское командование отказалось и от поддержки француских воздушных сил — английская авиация была занята освоением аэродромов на своей территории, готовясь к отражению налётов люфтваффе на города Метрополии. Британское правительство по сути дела предоставило своего союзника на произвол судьбы, озабоченное только собственной обороной.

Несмотря на секретный характер обращений премьер-министра Рейно за помощью к английскому правительству, фактический отказ британцев от выполнения союзнических обязательств широко освещался во французской и британской прессе. Вслед за "эвакуацией", а на деле — капитуляцией* британского экспедиционного корпуса этот отказ поставил под вопрос сохранение союзнических отношений между двумя странами. Также под вопросом оказалось и дальнейшее продолжение сопротивления французской армии — растерянность французского кабинета выразилась в чехарде отставок и смен глав кабинета и военного министерства. Ощутив после британского "предательства" себя в безвыходном положении, правящая верхушка Франции всё быстрее сползала к капитулянтским настроениям. Разложение, охватившее высшие государственные органы, распостранялось вширь, порождая панику, массовое дезертирство и мародёрство. Французское государство агонизировало.

____________

* — согласно правилам капитуляции крепостей, именно так и выглядит акт о капитуляции — гарнизон покидает крепость, оставив всё своё оружие, кроме офицерских причиндалов. Располагая таким значительным транспортным флотом, добившись паритета в воздушных боях, британские войска могли удерживать Дюнкерк значительное время, постепенно эвакуируя те части, которые не участвовали в обороне крепости.

До капитуляции Дюнкерка бельгийская армия продолжала сопротивление. После, бельгийцы, утратив надежду на помощь со стороны англичан, потрясённые фактическим предательством британского командования, сдались. Продолжение боёв на побережье — оборона Дюнкерка и бельгийского плацдарма — сковала бы люфтваффе, а также основные силы немецкой группы армий "Север". Без пехотной поддержки моторизированные корпуса вермахта не решились бы продвинуться далее нижнего течения Сены, а это означает, что Франция не капитулировала бы, по крайней мере, до окончательной эвакуации Дюнкерка. Если бы не бегство англичан, к сентябрю 1940-го германские наступательные возможности оказались исчерпаны, и Германия запросила бы мира.

Трусость английского командования, в особенности командующего британским экспедиционным корпусом лорда Горта (он ещё успеет отличиться на Мальте) оставила Британию в одиночку противостоять сильнейшему противнику, вдобавок получившему значительную помощь за счёт недавнего союзника англичан — стремительный крах французского сопротивления, обусловленный британским предательством, намного усилил германские военно-промышленные возможности за счёт французских военных заводов и стратегических резервов, попавших в руки немцев целёхенькими.

И ещё неизвестно, чем бы закончилась война, если бы не мужество парижан, благодаря которому удалось эвакуировать в Федерацию персонал и материалы Атомного института! А если бы немцы получили бы самые продвинутые в то время результаты по делению урана? Тогда гитлеровская клика смогла бы, не исключено, удержаться у власти, обещая вот-вот использовать создаваемое "чудо-оружие". Могло бы случиться, что к 1943 году немецкие физики сумели изготовить боезаряд на основе реакции деления.

Как бы повлияло применение нацистами такого оружия в войне, особенно если вспомнить, что ракетные системы фон Брауна могли с территории Голландии поражать всю Англию — сложно вообразить. Только удача помогла Британии избежать атомной бомбардировки Лондона, которая унесла бы сотни тысяч жизней. Вся вина за продолжение европейской войны, за сохранение нацистского режима, таким образом, ложится на "авторов" Дюнкерка — высшее руководство Британии, капитулировавшее перед немцами и тем обрёкшее своих собственных граждан на террористические бомбардировки немецкой авиацией осенью 1940 года.

В возникшей по вине правительства анархии комитеты Народного фронта Франции по инициативе компартии начали брать на себя распорядительные и организующие функции. Во многом благодаря невероятной активности делегатов народных комитетов удавалось ещё снабжать армию — хотя бы минимуму и обеспечивать работу транспорта.

Когда 23 июня правительство, эвакуировавшееся в Орлеан, обьявило Париж "открытым городом", якобы спасая его от разрушения, Национальный комитет Народного Фронта обьявил о готовности сформировать новое, дееспособное правительство страны и защитить столицу. Германское высшее командование серьёзно обеспокоилось этим заявлением: повторение истории Парижской Коммуны было бы крайне неприятным оборотом событий. Немецкое правительство распостранило сообщение, что какие-либо переговоры будут вестись только с "законным правительством".

"...Любые проявления анархии, как-то — самочинный захват собственности и зданий, провозглашение незаконных органов власти — ради блага самих жителей Франции германское высшее командование обещает пресекать самыми решительными и жёсткими мерами, введя для участников анархических действий и организаций военно-полевую юрисдикцию и неограниченное её применение вплоть до смертной казни."

Созданные Национальным комитетом в Париже батальоны национальной гвардии и организованные по партийным спискам партий Народного фронта милиционные дружины 25 июня покинули свои позиции под Парижем — немецкое командование для демонстрации своих возможностей подвело к городу две батареи захваченных у французов сверхмощных 520-мм орудий и в "показательных целях" расстреляли Нантер — один из городков-рабочих пригородов Парижа. Волонтёры Народного фронта ничего не могли сделать с врагом, издалека уничтожающим их дома. Но и отступать ополчению Парижа было некуда. Немецкое командование никаких гарантий безопасности бойцам Национальной гвардии не давало, а собственное правительство Франции отдало приказ "немедленно расстреливать дезертиров и разлагающие элементы, в особенности — участников так называемых народных батальонов".

В этот момент посольская палата Парижа в лице представителей нейтральных стран (в первую очередь — по настойчивой инициативе посланников советского блока) обратилась к немецкому командованию с просьбой обеспечить коридор для покидающих город гражданских лиц. На возражение немецкого генерала: " Да по этому коридору собираются бежать вооружённые мятежники!" эстонская посланница, мило улыбнувшись, молвила: "Но ведь вы же не признали их воюющей стороной? А значит, мы говорим именно о гражданских лицах, насилие над которыми носит характер военного преступления."

По открытому немцами на 24 часа проходу (прекращение огня в коридоре несколько раз продлевали, всего он действовал трое суток) столицу Франции покинуло несколько десятков тысяч человек, в первую очередь — сторонники партий Народного фронта и участники волонтёрских военных сил.

С уходящими из Парижа инсургентами столицу покинули многие патриотически настроенные представители интеллигенции. Мало того, они сумели вывезти с собой большое количество материальных ценностей, и что важнее — научно-технических разработок. А если учесть, что вместе с этими новейшими разработками в эмиграцию отправились и их авторы — то понятно, почему страна, принявшая у себя французских беженцев, приобрела заметные возможности ускорить свои научно-технические разработки.

В САСШ эмигрировали многие французские учёные, работавшие в области аэродинамики и гидравлики — это существенно сказалось на производстве в САСШ геликоптеров и разработке современных авиационных приборов и видов вооружения. В частности, благодаря французским работам были созданы весьма совершенные авиационные торпеды Мк.IV, имевшие акустическую боевую часть и высокую скорость хода.

В Советскую Федерацию предпочло эмигрировать несопоставимо большее число бежавших из Парижа с батальонами Народной гвардии парижских учёных. Их вклад в советские научно-технические проекты был не меньше, чем в работы в САСШ, но остался, как правило, малоизвестен.

Исключением стало положение в советском "атомном" проекте — приезд французов сыграл решающую роль. После прибытия в Петроград супругов Жолио-Кюри по предложению виднейших советских академиков, поддержавших обращение четы знаменитых французских физиков, в немедленно построенном под руководством учёных-эмигрантов Атомном Центре состоялась закладка первого в мире ядерного "котла".* Хотя в Федерации ряд крупных учёных занимался вопросами "искуственной радиоактивности", из-за отсутствия — как считалось на тот момент — на территории Советской Федерации урановых руд исследования носили чисто лабораторный характер.

Фредерик Жолио-Кюри и его жена Ирен не только открыли в 1934 году явление "искусственной радиоактивности", но с сентября 1939 года, после открытия "цепной ядерной реакции" вели практическую работу по её реализации. Группа Жолио-Кюри разрабатывала реактор с замедлителем на "тяжёлой воде" — тогда такой путь управления ядерными реакциями казался наиболее выгодным. К лету 1940 года у них уже было накоплено более 180 литров драгоценной "тяжёлой воды" — больше, чем у кого бы то ни было в мире! В распоряжении физиков был большой запас урана — около двенадцати тонн чистого оксида, подаренного частными компаниями, купленного на собственные деньги или собранного по подписке "на ядерные открытия Франции".

Этот огромный запас "атомных" материалов Фредерик Жолио-Кюри сумел вывезти из Парижа, скрыв его в среди вещей эвакуируемых. Мало того, он сумел доказать, что его груз не должен попасть на американскую таможню. Благодаря прибывшим в Петроград делящимся материалам Советская Федерация получила громадную фору в исследовании ядерных источников энергии.

___________

* — Ядерные реакторы в Германии и САСШ заложили позже, как минимум, на год. Но значительный временной отрыв советских учёных-ядерщиков был сьеден неудачным выбором замедлителя: как позже германские исследователи, реактор петроградского Ядерного Центра использовал "тяжёлую воду" в качестве замедлителя нейтронов.

При всём теоретическом удобстве такой схемы: простота контроля чистоты продукта, рабочей зоны, малый вес всего реактора и многое другое — у реактора на "тяжёлой воде" оказался один, но зато чрезвычайно сложно устранимый технологически порок: водородная коррозия.

Выбиваемые радиацией из молекул воды ионизированные частицы были ничем иным, как кислородом и что важнее, водородом (пусть и тяжёлым, но химически — всё тем же всепроникающим и крайне реакционно-опасным газом.) Если отвод образовавшегося кислорода особой сложности не представлял, то возникающие ионы водорода(дейтерия) диффундировали во все металлические поверхности, придавая им хрупкость и ломкость, образовывали газовые каверны. Материалы реактора "старели" с непредсказуемой быстротой, кроме того, неоднократно выбросы радиционногенного водорода — хоть и небольшие — создавали угрозу пожара и взрыва.

Несколько различных способов сборки активной зоны, перепробованных исследователями, не принесли успеха, и в 1942 году Жолио-Кюри, подводя итог исследований двух лет, заключил: "Ядерная реакция цепного распада, как мы убедились, может и будет обязательно реализована. Но мы также убедились в том, что для надёжного и безопасного её использования не подходят сколь либо малые и компактные устройства — аппарат, управляющий ядерным делением, ядерный реактор неизбежно окажется размером с современную электростанцию. Слишком велики сложности обеспечения безаварийного её пуска.

Ещё сложнее представить себе гипотетическое "боевое применение" атомной энергии.

Теоретически возможно создать устройство, способное "разогнать" цепную реакцию в малом обьёме делящегося вещества — урана-235 или плутония-238. Но даже того малого количества энергии, что выделится в крошечную миллисекунду при запуске реакции деления, будет достаточно, чтобы весь кусок ядерного металла мгновенно испарился, утратив необходимую для цепной реакции плотность. Того количества энергии, которое при этом выделится, конечно, хватит, чтобы не только расплавить указанный — к слову сказать, весьма небольшой вес металла, но и часть оболочки, в которую будет заключен делящийся элемент. Через образовавшуюся при расплавлении дыру получившийся из добытого с таким трудом ядерного вещества пар со свистом и выйдет. Вот и всё, что случится с таким "боевым аппаратом".

Военное применение атома — по счастливой случайности физических законов нашего мира — является химерой, атомная реакция цепного деления может быть использована только в относительно крупных и очень крупных установках, которые зато позволяют регулировать её ход с величайшей точностью. Что означает удобство и безопасность в извлечении полученной энергии. Открытие и освоение цепной реакции деления — огромный шаг вперёд в освоении огромных запасов природных делящихся элементов, способных на много тысячелетий обеспечить всё человечество энергией."

В Советской Федерации к реакторам с графитовым замедлителем перешли уже позже 1942 года, их создание велось с большой осторожностью, стремились заранее предупредить те проблемы, о существовании которых узнали при работе с тяжёловодородными реакторами. Поэтому к лету 1944 года, когда в Федерации стало известно о первых успешных испытаниях североамериканского атомного оружия, в Петрограде только начали работать два первых советских ядерных реактора.

Но с другой стороны, в Федерации намного раньше перешли от изучения реакций деления к реакциям синтеза: и чета Жолио-Кюри, и советские физики пришли к выводу, что аппарат синтеза атомов водорода (или других лёгких атомов) может по трудоёмкости незначительно отличаться от реактора деления. Зато по своей доступности материалы для реакции синтеза намного превосходят потребный для цепной реакции уран или торий.

Ещё в 1943 году на стыке исследований Института Материаловедения и Ядерного начались исследования "сверх-высокотемпературной абсорбции газов в приповерхностном слое металла". Частично исследования продолжали тему защиты металлических поверхностей от водородной коррозии, представляя из себя более фундаментальную разработку, опирающуюся, тем не менее, на обширный практический фундамент.

В частности, затрагиваемая тема составляла важную часть исследований сверх-ёмких конденсаторов и созданных на их основе электротермических взрывных устройств. Попытка определить свойства приповерхностного слоя заряженного сверх-кондесатора, "пропитанного" водородом и подвёргнутого мощной нейтронной бомбардировке, позволила сначала установить на практике, а чуть позже — описать математически "кристаллическую плазму" — то особое состояние вещества на границе разных сред, в котором уже в 1945 году советским учёным удалось реализовать самоподдерживающуюся термоядерную ("термоплазменную") реакцию.

Через ещё пять лет в Федерации создали первые энергетические, а затем и компактные транспортные образцы "плазмогенераторов" — реакторов ядерного синтеза в "кристаллической плазме". В пятидесятые отрыв в области создания компактных и мощных источников энергии предопределил отставание североамериканского блока в экономической и военной областях. В САСШ слишком долго предавались ликованию по поводу обладания "ядерной бомбой". Лишь поражение в Маньчжурии сначала, а затем позор "Домашней войны" принёс необходимое отрезвление. Но, не имея советской базы разработок тонкоплёночных конструкций, североамериканские учёные только к началу 70-х смогли повторить успех Федерации.

Растянувшаяся на десятки километров колонна беженцев направилась в Бретань. Туда в порт Брест должны были подойти советские корабли для вывоза тех эмигрантов, которые не стали бы покидать родину на британских транспортах. К отходящим на запад "коммунистическим" отрядам прибивались отдельные солдаты и небольшие подразделения, не желавшие соглашаться с капитуляцией правительства Виши перед Германией, но и не готовых проливать свою кровь за "предавшую Францию Британскую империю" в рядах возглавленной бригадным генералом де Голлем "Сражающейся Франции".

Кроме французских солдат, с колонной уходили части, состоявшие из организованных во Франции из европейских эмигрантов военных сил. Они продолжали бороться с Гитлером, невзирая на капитуляцию своих правительств. Не собирались складывать оружие и из-за капитуляции правительства Франции. В рядах уходивших мелькали мундиры чехословацкой, голландской, бельгийской, датской армий. Вместе с парижскими "резистентами" Францию покидали поляки — два батальона в полном составе из переброшеной в Брест из-под Нарвика польской "1-ой подгальской" бригады.

Несмотря на неразбериху в порту, помехи со стороны портового начальства (в конце концов "резистенты" его попросту арестовали и поставили своих людей), всяческие затруднения, чинимые английскими военно-морскими силами, блокаду с суши подошедшими германскими войсками — советский флот смог организовать с конца июля эвакуацию из Бреста скопившихся там полутора сот тысяч французских граждан.

Корабли, на которых покидали Францию беженцы, одновременно разгружали грузы для ещё остающихся в Бресте, в первую очередь продовольствие — в отрезанном от остальной страны городе уже чувствовался голод. Для ускорения эвакуации корабли шли через Атлантику в североамериканские порты, где высадив беженцев, забирали провиант для Бреста. Североамериканские фирмы, надо отдать им должное, "на дело демократии" давали приличную скидку, большую, чем за обычный опт.

Операция по вывозу армады беженцев, ничуть не менее простая, чем знаменитая "Динамо",* была завершена к середине осени. Многие вывезенные из Бреста "резистенты", не особо прижившись в Штатах (или не имея сил дожидаться на берегу наступления в Европе более благоприятного климата), перебирались в Федерацию. Особенно много их оказалось в рядах "интернациональных бригад" после начала войны между Советской Федерацией и Германией.

___________

* — В Британии эвакуацию Бреста отказывались сравнивать с эвакуацией из Дюнкерка, называя "...простой погрузкой на корабли". Ведь никто не бомбил и не обстреливал покидающих землю Франции иммигрантов!

Правительство лорда Черчилля в своих политических декларациях постоянно скользило на грани между тонким умолчанием и грубой ложью. Расставание парижских резистентов с матерью-Францией, хоть формально и не было военной операцией, в итоге от неё отличалось незначительно.

Германское командование не вело активных боевых действий, но немецкие войска маршировали за беженцами "с максимальной скоростью". Повсюду, где немецким солдатам подворачивалась такая возможность, на пути уходящих создавались заторы. Немецкие патрули и заградительные команды грубо вторгались в ряды "инсургентов", требовали выдать "британских шпионов", которыми, якобы, инспирирован весь поход. Предпринимали неоднократные попытки ареста и захвата известных лидеров и командиров.

После, окружив Брест, немцы фактически обьявили его в осаде, не допуская в город транспорты с продовольствием. Людей, старающихся покинуть Брест и вернуться в остальную Францию, задерживали и препровождали в фильтрационные лагеря, "для исключения британского шпионажа и коммунистической пропаганды". Далеко не всех задержанных удалось вырвать из рук гестапо — пропавшими без вести, исчезнувшими навсегда, оказались почти полторы тысячи человек.

Вокруг Бреста немецкими блокирующими частями были созданы укрепления и размещена артиллерия. Несколько раз немецкие орудия открывали огонь, "осуществляя пристрелку и разбивку огневых рубежей". Хотя снаряды падали вдали от обитаемых зданий, каждый обстрел вызывал панику и приводил к волнениям, которые было трудно успокоить. Положение беженцев в Бресте отнюдь не было "...спокойствием курортников"!

Вдобавок английские военно-морские силы предпринимали решительные усилия, чтобы спровоцировать немцев на вооружённые действия и одновременно — всячески стремились не допустить эвакуации резистентов. Британские эсминцы дерзко маневрировали в акватории брестского порта, мешая выходу кораблей и привлекая немецкие самолёты. Британские зенитчики неоднократно обстреливали германские аэропланы. В ответ немцы атаковали английские военные корабли, обстреливали и бомбили их, "не замечая", что рядом на рейде находятся гражданские суда под нейтральными флагами.

Целью англичан было создать ситуацию, при которой в обстреле немецкой авиации можно было обвинить эвакуирующиеся из Бреста силы Сопротивления. Британский замысел был вполне реализуем: гитлеровские войска только ждали повода для "уничтожения этого большевистского гнезда".

Апофеозом нагнетания напряжённости стало появление в гавани плавающих мин "неизвестного происхождения". Выход судов из порта полностью прекратился: сформированные добровольческие силы по разминированию не могли справиться со всё новыми и новыми неизвестно откуда появляющимися "подарками".

Вдобавок немецкое командование, именно в этот момент, "стало проявлять нетерпение", ограничив продолжительность свободного выезда из Бреста и угрожая начать поэтапно занимать районы города. Находившиеся вместе с беженцами советские дипломатические представители передали в Питер призыв о помощи.

Только после прибытия в Брест советских военных кораблей английский флот перкратил свои вылазки. Правда, для этого потребовалось по крайней мере два инцидента со стрельбой холостыми из орудий главного калибра советских крейсеров.

Британский кабинет, оценивая риски дальнейшего развития событий, решительно запретил "столкновения с красным флотом", поскольку "...это может привести к расширению масштабов сотрудничества между тоталитарным немецким режимом и анархической Россией". Причём главная угроза была в "...том, что увеличив своё влияние на современную Россию, немцы смогут подчинить её себе не-военным путём."

При содействии торгового флота САСШ, после прекращения вылазок как со стороны британцев, так и уменьшения нажима со стороны германских войск, вывоз беженцев был доведён до конца. Списки желающих покинуть Францию были составлены; никто не был забыт на берегу. Соединённые Штаты получили законный повод гордиться своей страной: страна за океаном приняла полторы сотни тысяч французов, бежавших от Гитлера. Вместе с беженцами из других стран Европы, в первую очередь из Норвегии, количество эмигрантов превысило полмиллиона.

Опыт массовой эвакуации оказался весьма полезным позднее, когда североамериканские силы столкнулись с необходимостью организации массовых десантов. Вдобавок, наплыв эмигрантов смог снизить требования рабочего класса и позволил промышленности удерживать низкий уровень зарплат, что также сказалось на обеспечении вооружённых сил САСШ — они получили гораздо больше оружия и снаряжения, чем планировалось. Доброе дело было достойно вознаграждено. С другой стороны, после прибытия таких масс эмигрантов, любой разговор о соглашении с гитлеровской Германией и Соединёнными Штатами стал невозможен. Северная Америка окончательно определилась со стороной в новом европейском конфликте.

После падения Парижа сопротивление французских войск быстро слабело... Механизированные части вермахта к концу июля беспрепятственно достигли рубежа Орлеан-Лион. Бежавшее в Виши "переходное правительство" передало все полномочия маршалу Пэтену, который был провозглашён "военным диктатором". Сделано это было "ради спасения чести и славы Франции". Маршал Пэтен немедленно предпринял нужные для спасения французской чести шаги, начав переговоры о капитуляции.

Разгром одного из крупнейших европейских хищников — Франции — вызвал заметный резонанс в мировой политике. Другие капиталистические страны немедленно попытались погреть руки на разделе чужого "наследства". Над западноафриканскими колониями Франции простёрла отеческую руку Британия.

(Кое-где для утверждения отеческой опёки пришлось топить французские корабли, но кто может усомниться в дружеских чувствах британского правительства к французскому народу?)

В Индокитай тихой сапой, но с каждым месяцем всё решительнее начали просачиваться японские "коммерсанты". Добившись от французской капитулянской администрации права "нанимать собственную охрану для защиты частных концессий", к Новому году "торговые гости" из Страны Восходящего Солнца во Вьетнаме уже набрали пару десятков батальонов "охранников".

К участвующим в дележе Франции страстно желал присоединиться ещё один человек, не без основания полагавший себя "большой величиной". Диктатор Италии Муссолини счёл, что после военного разгрома Франции Италия сможет добиться единоличного доминирования в средиземноморском бассейне. Первым шагом к возрождению былого величия венецианской колониальной империи (наследницей которой, разумеется должна была стать фашистская Италия) стала интервенция в Албанию.

Король Албании Зогу Первый, успевший перед провозглашением себя Его величеством, посидеть и в кресле премьера, и за президентским столом, опирался по сути, только на свою гвардию, состоящую из русских белоофицеров-эмигрантов. Поэтому, узнав о начавшемся итальянском вторжении, он предпочёл спастись бегством в Грецию, прихватив свои вещички. На границе русские гвардейцы вытряхнули беглому королю карманы, разделили добычу поровну и разошлись в разные стороны, бросив своего сюзерена посреди дороги голым и босым. Нищего собрата приютил в королевском приюте для бездомных греческий король.

10 апреля выдрессированный скорым на расправу Зогу албанский парламент послушно ратифицировал договор о присоединении Албании к итальянскому королевству. Почти тридцатилетняя борьба за Адриатику, некогда привёдшая к переходу Италии из лагеря Центральных держав в стан Антанты и стоившая стране огромных жертв, завершилась быстро и бескровно.

Муссолини ликовал. Теперь, по его мнению, следовало лишь дождаться победителя в схватке европейских гигантов — и тогда можно будет спокойно раздвинуть пределы Италии от Гибралтара до Суэца. Поскольку большая часть намеченных дуче к завоеванию земель была собственностью союзников, Муссолини искренне и от всей души желал победы идеям нацизма. Увлечённый своими наполеоновскими планами, итальянский диктатор несколько ослабил внимание к своему ближайшему окружению. Тем более он не стремился расширить слежку за германским союзником, которому дуче и так шёл навстречу в любой просьбе, твёрдо рассчитывая на поддержку Гитлером инициатив Италии, направленных против владычества Англии и Франции в Средиземном море.

Муссолини решительно ошибся как в оценке настроений своего правительства и высших военных кругов Италии, так и в планах своего германского союзника относительно Средиземноморья.

В итальянской армии и обществе укоренилась боязнь новых военных авантюр дуче. Уж очень дорого Италии обошёлся "успешный испанский поход против красной опасности". Многие потеряли в "итальянских факелоносцах" близких, немало вернулось домой калеками. Правительственная пенсия — сущие гроши, на неё с трудом выживали. Хорошая ли компенсация за разрушенную жизнь?

Военные круги были унижены многочисленными разжалованьями и отставками, испанская авантюра никому из итальянского генералитета не принёсла ни славы, ни почестей. В итоге пришлось заняться омерзительной каждому настоящему военному политической вознёй, изгваздаться в дурно пахнущем заговоре. Вся "честь" от организованного по прямой указке дуче военного переворота — а в действительности — прямого предательства своего союзника, боевого камрада, настоящего генерала и достойного вождя досталась только выполнившим приказ военным. Вот и начали поговаривать в итальянских военных клубах — а нужно ли слушаться приказов Муссолини?

Промышленные верхи тоже испытывали раздражение. Военное производство не сняло угрозы кризиса с повестки дня. Бесстыдный нажим дуче, этого "вчерашнего социалиста", не только заставил многих фабрикантов производить военную продукцию без сколько-либо заметной прибыли. Постоянные требования "сверху" расширить номенклатуру и увеличить выпуск продукции вынуждали производителей брать большие необеспеченные кредиты, залезать в неоплатные — при таком контроле сверху — долги. Призрак банкротства поселился в кабинетах крупнейших итальянских корпораций, особенно тесно связанных с фашистской верхушкой и потому особенно глубоко завязшей в "испанской проблеме".

Даже церковь была недовольна складывающейся в стране ситуацией. Низы церковной иерархии роптали, ведь обнищание прихожан прямо вело к уменьшению денежного ручейка в приходах, с одновременным ростом затрат на благотворительность. Скольких нищих теперь приходилось обеспечивать бесплатными обедами, сколько настоящих калек добавилось на церковных папертях! Во многих городках в итальянской провинции священники, наравне со своей паствой, ходили в старых, обтрёпанных рясах — не на что было купить новое облачение.

А верхушка синклита рьяно протестовала против покушения фашистского правительства на суверенные права церкви — министерство пропаганды Муссолини установило контроль за тематикой проповедей. Вдобавок и на доходы кардиналов дуче попытался наложить свою руку — требуя "поддержки от церкви в трудный для Италии час", Муссолини попытался добиться присоединения папского банка к Банку Италии. При посредничестве банковских кругов это посягательство удалось отразить, но надолго ли? В правительственных кругах поговаривают о замыслах расширить полномочия национального банка по проверке отчётности в банковской сфере...

Опора дуче — фашистская партия — тоже ослабела. Главная проблема правящей партии — разьедавшая её коррупция — теперь отошла на второй план под нажимом разочарования партийных "низов" падением уровня жизни итальянцев и потерей престижности "принадлежности к друзьям Муссолини". Отток из партийных рядов принял масовый характер. К тому же наиболее стойкие и убеждённые фашисты переводились в новые армейские структуры — создаваемые по опыту испанской войны "подвижные дивизии". Без участия убеждённых фашистских борцов влияние партии Муссолини на массы слабело.

Даже успешная операция в Албании не улучшила положения итальянского диктатора. Скорее, наоборот. Лёгкость, с которой несколько итальянских батальонов заняли горную область, населённую воинственными племенами, обьясняли исключительно результатами правления албанского владыки. Подавляя своих соплеменников, Зогу вынуждал мелких биев-феодалов выплачивать себе львиную долю сдираемых этими местными князьками с крестьян податей.

Приход итальянцев всей этой мелкой средневековой шушерой был воспринят лишь как позволение для беззастенчивого грабежа населения лишь в пользу себя, любимого. Делиться с оккупантами никто не собирался — зачем? Выплаты в центральный бюджет Албании упали до нуля. Естественно, все чиновники, которым перестали давать жалованье, немедленно разбежались.

Конечно, никто и не собирался оплачивать образование и здравоохранение диких арнаутов, но ведь оккупационную армию и итальянскую администацию новой области королевства тоже надо на что-то содержать? Из-за полной неразберихи с налоговыми поступлениями с вновь присоединённых территорий, оплата войск, размещённых в Албании и направленной туда колониальной администрации, легла на неопределённое время дополнительным бременем на итальянскую экономику.

Вместо нового источника доходов "удачная комбинация" в Албании обернулась очередной "чёрной дырой", куда бесследно стали проваливаться деньги из и без того скудной итальянской казны. "Весенний поход" на другой берег Адриатики только усилил чувство отторжения, нараставшее в Италии в связи с всё новыми гениальными замыслами "создателя итальянской гегемонии".

К лету 1940 года безусловной поддержкой режим Муссолини располагал только в Северной Африке. Ливийские колонисты — почти исключительно члены молодёжных фашистских организаций — верили только дуче. На Муссолини поселенцы возлагали надежды на расцвет итальянских колоний в Триполитании и Киренаике. Маскируя сосредоточение вооружённых сил против английских и французских владений в Северной Африке, итальянское правительство и Муссолини лично затрачивали огромные усилия для постоянного улучшения новых поселений, уделяли неослабное внимание дорожному строительству, расширению сельскохозяйственных площадей. Быстрое развитие и обновление, постоянное стремление к лучшему в обустройстве жизни колонии несомненно способствовало поддержанию высокого авторитета центрального(фашистского) правительства у переселенцев.

Этот заряд оптимизма в немалой степени передавался и направляемым в Ливию военным частям. К тому же, стремясь к гарантированному успеху в планируемой новой военной кампании, Муссолини приказал отправлять в Триполи в качестве пополнений только "идейно выдержанные части", упомянув, что по крайней мере, "настоящие фашисты не будут болтать на каждом шагу о всех распоряжениях, которые им отдают начальники".

Попав из пропитанной разложенческими настроениями метрополии в атмосферу "нового фашистского рая" начавшие было испытывать сомнения в фашизме солдаты проникались убеждённостью в правоте фашистских идей, в верности утверждения, что только в новых завоеваниях — будущее Италии. Достаточно было только сравнить Италию и Ливию, чтобы полностью осознать правоту дуче.

Но, отправляя в Ливию самые надёжные контингенты итальянских войск, Муссолини заметно ослаблял возможность контролировать военные силы в самой Италии. Для того, чтобы исключить вероятность сговора генералитета за своей спиной, Муссолини назначил на пост главнокомандующего сухопутными войсками маршала Бадольо — "маршала от измены", получившего высшее воинское звание после удавшегося военного переворота в стане франкистов.

Муссолини рассчитывал, что Бадольо, непопулярный в среде генералитета, не сможет опереться на своих подчинённых и будет вынужден сохранять верность правительству.

Ожидания Муссолини не учитывали ни размаха антиправительственных настроений в народе, подогреваемых слухами о вступлении Италии в европейский конфликт. Ни степени страха, испытываемого генералитетом как перед нарастающим народным возмущением, так и перед неизбежным поражением в случае начала боевых действий против любой из участвующих в войне в Европе коалиций. В отличие от главы итальянского правительства, у итальянского генералитета и остальных членов правительственного кабинета сложилось убеждение, что итальянская армия полностью небоеспособна и поэтому Италия должна любой ценой избегать участия в крупномасштабной войне.

Эти убеждения подтверждались выкладками финансистов и директоров промышленных корпораций, доказывающих, что итальянская финансовая система серьёзно больна — бесконтрольный рост инфляции и увеличивающаяся зависимость от иностранных займов грозит обрушить государственный кредит. Заводы работают на пределе, износ станочного парка велик, из-за этого с каждым месяцем нарастает производственный травматизм и простои оборудования, возможности кредитования предприятий для обновления оборудования исчерпаны. На условиях обеспечения вкладов, гарантируемых национальным банком Италии, привлечь долговременные вложения, необходимые для радикального обновления производства невозможно. Военное напряжение в таких обстоятельствах станет концом для итальянской экономики.

Промышленно-финансовые круги, подстёгиваемые ширящимися слухами о вступлении Италии в войну, предприняли ранее невиданные усилия, чтобы добиться понимания сложившегося положения у военно-правительственной верхушки. Следует отметить, что игнорирование Муссолини тревожных сообщений в период осенью 1939-весны 1940 годов сослужило ему плохую службу. Ключевые министры кабинета перестали докладывать дуче несовпадающую с его ожиданиями информацию. Сговор молчания мало-помалу превращался в полноценный заговор. Во главе его оказался, естественно, человек, располагающий двумя важнейшими для успеха переворота преимуществами — правом распоряжения вооружённой силой и опытом её применения против высших лиц государства.

Поставив маршала Бадольо во главе вооружённых сил Италии, Муссолини предрёк конец своего режима. Новый главнокомандующий принялся рьяно выполнять пожелание Муссолини "сформировать действительно боеспособный кулак итальянской армии" в ливийской пустыне. Прикрываясь этим указанием, Бадольо фактически провёл чистку в вооружённых силах, отправив в Ливию всех офицеров, которые ещё сохраняли верность фашистскому порядку. На всех ключевых постах в войсках метрополии находились теперь только оппозиционно настроенные люди. Почва для военного заговора окончательно созрела.

Бадольо действительно получил определённый опыт разработки планов захвата верховной власти. Главным, что уяснил для себя итальянец от участия в "возрождении испанской монархии" — военный переворот для своего успеха предполагает и требует поддержку извне. Бадольо через дипломатические каналы и промышленников, замешанных в делах заговорщиков, постарался прозондировать почву в "странах оси" и среди союзников. Вдобавок у самого маршала сохранились "доверительные отношения" с немецкими генералами, участвовшими в интервенции в Испании.

Результат зондажа был неожиданным.

Определённые лица из правительственных кругов Великобритании, пошедшие на контакт с итальянцами, не высказывали энтузиазма в ответ на предложения о нейтрализации угрозы интересам Англии в Средиземноморье. Участники переговоров с итальянской стороны интерпретировали незаинтересованность своих британских контрагентов как неверие в способность итальянских вооружённых сил представлять хоть какую-то заметную угрозу английским интересам, так и неверие в возможность итальянских военных кругов предпринять действительные шаги по устранению Муссолини.

В действительности английский кабинет рассматривал военные действия против Италии как необходимый элемент установления полного британского контроля над африканским континентом, поэтому вступление Италии в войну на стороне Германии представлялось британским правительственным кругам наиболее удобным способом исполнения запланированного. В серьёзность замыслов предполагаемых итальянских заговорщиков в окружении Чемберлена действительно не верили.

Английское правительство приняло решение выжидать развития событий: как предполагали аналитики, антиправительственный заговор, с одной стороны, окончательно подорвёт способность итальянской армии к ведению боевых действий. С другой стороны, толкнёт Муссолини, склонного к крайнему авантюризму, на риск военного вмешательства в Северной Африке как на последний шанс для своего режима. Для того, чтобы дичь глубже угодила в силок, стоило проявить лишь чуточку терпения.

Британское правительство не стало извещать ни своих союзников о негласных переговорах с итальянскими заговорщиками, ни предупреждать о состоявшемся заговоре итальянского диктатора. Но британские джентльмены не учли, что у генеральской хунты осталась ещё одна возможность получить поддержку извне.

После "испанских событий" связи между итальянскими и германскими правящими кругами упрочились и стали заметно многообразнее. Итальянские промышленники пользовались германским кредитом на развитие важнейших отраслей, при широком участии немецких инженеров в реконструкции заводского производства.

Итальянские военные стажировались в немецких военных учереждениях. Итальянские и германские секретные службы активно обменивались сведениями о "коммунистических элементах" и имели опыт совместных тайных операций. Поэтому у верхушки итальянского заговора было несопоставимо больше возможностей наладить контакты с германскими официальными представителями, нежели с британскими.

Первоначально "прощупывание" немецкого ответа на возможные перемены в Италии было очень осторожным: Гитлер неоднократно подчёркивал преемственость фашистского и нацистского режимов, дуче считался главным союзником Германии в Европе.

Однако, к удивлению итальянцев, встречные инициативы с германской стороны были весьма недвусмысленны. Немецкое руководство не только стремилось наладить контакт с заговорщиками, но явственно желало играть ведущую роль в подготовке переворота, стремясь указать, каким бы оно желало видеть результат заговора. Большую роль в согласовании позиций сторонников переворота и различных сил в германском руководстве сыграли личные контакты Бадольо. Со времён командования итальянскими интервенционистскими силами в Испании у маршала было много знакомых из высших чинов немецкой армии и разведывательных служб. Включение в подготовку переворота ближайшего окружения Муссолини позволило наладить контакты и с другими представителями немецкого правительства, например, через зятя Муссолини, главу внешнеполитического ведомства Италии графа Чиано.

Естественно, столь согласованная позиция германских кругов по отношению к зреющему в итальянском правительстве военному перевороту не могла быть импровизацией отдельных личностей. После захвата Италией Албании под шумок вторжения немецких войск в Скандинавию фюрер в сердцах назвал дуче "неуёмным подражателем". Во время обсуждения окончательного варианта операций против англо-британских войск во Франции одной из рассматриваемых тем стала "возможная нежелательная помощь с итальянской стороны". Вмешательство Италии в ход операций против Франции был признано неуместным: "такое вмешательство поставит нас перед необходимостью удовлетворять нашего союзника за счёт дополнительных требований к побеждённой Франции, что может заметно усложнить получение положительного ответа на германские требования и ухудшит последующее налаживание отношений между побеждённой Францией и победоносной Германией". В заключении по вопросу о вмешательстве итальянского правительства в европейский конфликт такое событие рекомендовалось не допустить, для чего необходимо было использовать дипломатические и "иные" каналы воздействия на высшее руководство Италии.

После поражения англо-франко-бельгийских сил в ходе сражения в Бельгии и Северной Франции германское правительство стало получать многочисленные свидетельства того, что Муссолини готовится "сорвать банк с французского выигрыша". Итальянские войска спешно доукомплектовывались, дивизии перебрасывались на французскую границу или отправлялись морем в Триполитанию, летние отпуска в армии были отменены. Вежливые намёки немецкого МИДа на нежелательность "преждевременного использования силы" и данные немецким послом гарантии "учесть законные пожелания Италии при заключении мирного договора с Францией" только раззадорили дуче.

— Они (немцы), дают нам гарантии по мирному договору! Неужели Гитлер думает, что я так глуп и история предыдущей войны ничему не научила итальянцев? Тогда мы (итальянцы) смиренно ждали, что Антанта вспомнит о Италии, которая два года переносила вместе с французами и британцами великие страдания — во имя справедливого мира! И что получила Италия от "благодарных" союзников? Кусочек далматинского берега — без права расширять своё присутствие! А что получила Польша, постоянно перебегавшая от одних к другим? Всё, что посмела отхватить силой оружия, чтобы ни говорилось в мирных договорах!

Желает ли Италия вновь быть одураченной? Нет, мы не будем дожидаться подачки от Германии. Сейчас назрел удобный, единственный в истории момент, когда Италия сможет одним усилием выполнить своё историческое предназначение — собрать все народы Западного Средиземноморья, все нации романского корня воедино — и эта миссия не может осуществиться по милости наших северных соседей! Италии предстоит вступить в борьбу и эта борьба будет неизбежно победоносной — ведь за нас сейчас всё, что заботливо подготовила история для величия римской нации — сила нашей армии, могущество нашего союзника, бессилие тех стран, что веками господствовали над народами Адриатики, унижая и оскорбляя итальянскую честь! Такой шанс выпадает любой нации лишь однажды. Ничто не может остановить меня в борьбе за величие Италии. Сейчас или никогда!

На специальном совещании итальянского правительства дуче после своей речи установил окончательную дату, к которой должны быть закончены вся подготовительная работа.

— Если не хотим опоздать на "парижский экспресс", мы должны вскочить на него вовремя. Наше влияние на юге Франции, Алжире и Тунисе должно быть неоспоримым и подкреплено силой овеянного славой сражений оружия, чтобы ни у кого не возникло сомнений в нашем праве на завоёванное и нашей силе удержать его!

Когда в немецкой Ставке стало известно о выступлении Муссолини на заседании кабинета министров, фюрер принял окончательное решение — немедленно дать условный сигнал "Арлекин". Так была названо участие немецких спецслужб в отстранении от власти итальянского дуче. Получив сообщение из Берлина, главари заговора наконец решились перейти к прямому выступлению. Оно было назначено за два дня до планировавшегося Муссолини начала войны против Франции — на 14 июля.

Согласно плану заговорщиков, подготовленные военные части и отряды верных карабинеров должны были рано утром занять все правительственные здания в Риме. Отдельная группа, в которую были включены агенты немецкой военной разведки, должна была арестовать Муссолини и вывезти его в "надёжное убежище" в предгорьях Альп. Собравшееся специальное общее заседание министров правительства и депутатов парламента, из числа поддерживающих переворот — должно обьявить о недееспособности дуче, его отстранении и восстановлении всей полноты власти короля. Предусматривалось, что приведённое к присяге королю правительство (в основном состоящее из членов прежнего кабинета) подтвердит международные обязательства Италии, но в своём обращении подчеркнёт твёрдую позицию на сохранение нейтралитета и дружественных отношений со всеми странами, невзирая на идущий в Европе вооружённый конфликт. Германские представители особо настаивали на данном пункте, поскольку Италия оставалась единственной лазейкой, через которую удавалось осуществлять закупки стратегических материалов на рынках Северной и Южной Америк. Без этой отдушины германская промышленность не смогла бы и далее сохранять должный уровень качества производства.

(Закупки через испанские фирмы были намного более затруднёнными. Кроме неважной репутации центрального испанского правительства, с которым рисковали вести дела далеко не все респектабельные клиенты, оставался вопрос кредитования закупок. Испанская валюта имела очень низкое обеспечение, североамериканские банки выдавали кредиты для испанских фирм под очень высокий процент и на короткий срок, размеры кредитных линий также имели низкий потолок.)

План заговора реализовался практически полностью, с невероятной для Италии точностью и исполнительской дисциплиной, никто не забыл свои роли, путаницы и беспорядка почти не возникло. Король, сенат, правительство, генеральный штаб сыграли как по нотам. Верные королю части заняли в предутренние часы важнейшие пункты Рима, по всей стране были арестованы наиболее одиозные сторонники Муссолини в армии и гражданском аппарате, которые могли бы попытаться оказать сопротивление. Вообще, "июльская революция" может быть названа образцовым примером "верхушечного" переворота — стоявшая у власти в Италии клика была сменена буквально за несколько часов.

Кроме нескольких застрелившихся от отчаянья фашистских функционеров, человеческих жертв не было. После утреннего сообщения правительственного радио об отставке Муссолини и последовавшего радиообращения короля Виктора-Эммануила на улицах было непривычно многолюдно для жаркого зноя июля — новости вызвали общее возбуждение, обычные для жителей Аппенинского полуострова горячие споры, большинство толпившихся на улицах радовалось, что "чёрнорубашечникам" пришёл конец.

На площадях итальянских городов зажглись костры, ликующие люди сжигали разную фашистскую атрибутику, пачки собраний произведений "гениального дуче", в огонь летели всевозможные жетоны и значки учреждённых во время правления фашистов многочисленных обществ и союзов. В этих же кострах сгорали сотни партийных билетов фашистской партии — немало ещё вчера пылких функционеров стремились прилюдно, перед всеми знакомыми и незнакомыми, отречься от прошлой партийности. Были все основания рассчитывать, что переворот удался и новой власти не угрожает ни заговор бывших сторонников дуче, ни народное возмущение.

Была допущена одна-единственная оплошность — самого дуче в Риме не оказалось. Специальные группы, которые должны были захватить итальянского диктатора, были направлены к его резиденции, а на случай, если Муссолини сумеет ускользнуть от них, особые отряды дожидались появления дуче у всех важных правительственных зданий и иностранных посольств. Не забыли и вокзалы с аэропортом. Случайности были предусмотрены. Возможно, из-за общей убеждённости, что поимка Муссолини — дело непростое, первые доклады групп захвата, не обнаруживших дуче ни у себя дома, ни по адресам его известных любовниц не произвели особого фурора. Спецотряды направились по новым адресам — шерстить живущих в Риме приятелей дуче, а заодно — и наиболее преданных вождю римских фашистов. Но Муссолини как сквозь землю провалился. Нигде не было ни малейших его следов.

Постепенно участниками поиска начала овладевать паника. К поискам бывшего ещё вчера всевластным диктатора подключили полицию, наорали на постовых карабинеров, по улицам пустили усиленные патрули... А дуче всё не обьявлялся. В штабе заговора успокаивали себя тем, что Муссолини, видимо, даже узнав в последний момент о перевороте, уже ничего не успел предпринять и сейчас либо где-то отсиживается, либо используя свой богатый конспиративный опыт, пробирается в Швейцарию. В любом случае его можно уже не принимать во внимание.

Но вечером 14 июля дуче обьявился. Неожиданно и совсем не в ожидаемой зачинщиками путча роли беглеца. Отвергнутый Италией, оклеветанный бывшими друзьями, но несломленный, дуче провозгласил пояление Новой Италии.

В Африку Муссолини привело достаточно случайное стечение обстоятельств. Поздним вечером 13 июля он получил ещё один рапорт из Триполи от командующего направленной в Ливию "быстрой" 2-ой дивизии о невозможности завершить развёртывание к установленному сроку. Это стало последним камешком, сорвавшим лавину его гнева.

За последнюю неделю новый Цезарь получил множество докладов о том, что подготовка к вторжению в Тунис идёт из рук вон плохо. В частях отсутствуют самые необходимые преметы амуниции, нет подвоза продуктов для солдат, централизированное командование отсутствует, каждый командир части выкручивается, как может и все хором просят перенести срок полной готовности хотя бы на месяц. А лучше на два.

Дуче не выдержал, и наорав на делавшего доклад дежурного по генеральному штабу, уехал. Дежурный, злобно ухмыльнувшись, подумал, что уже через несколько часов "гениальный вождь" сможет орать только на тюремные стены, и не подумал сообщать кому-либо о бессильной угрозе Муссолини "самолично поставить клизьму всем саботажникам".

Муссолини, доведённый до белого каления бесконечными жалобами от ливийского командования, раскалившись до безумия от безразличия, продемонстрированного "тупым служакой" в Генштабе, внезапно решил провести инспекцию в Триполи. Приехав поздно ночью на личном автомобиле на аэродром, он, не заходя в диспетчерскую, направился на взлётное поле — самому убедиться, есть ли готовые к вылету самолёты, не доверяя аэродромному персоналу, который будет, несомненно, юлить, чтобы избежать дополнительных хлопот по подготовке срочного вылета. На взлётной полосе оказались стоящие с вечера заправленные учебные варианты новейшего итальянского истребителя — Макки 200 Saetta (Вспышка). Они предназначались для перегона в Африку, для подготовки лётчиков на новые машины. Но из-за всевозможных мелких неполадок два самолёта не вылетели до по позднего вечера. Пилот одной из машин остался ночевать на поле, возле своей машины.

Муссолини первоначально устроил ему грандиозный разнос — истребители на взлётной полосе препятствовали взлёту остальных самолётов. Пилот испуганно лепетал, что не мог взлететь на ночь глядя, а сейчас он готов поднять свой самолёт — когда он будет подлетать к Триполи, там наконец уже рассветёт. Но вот пилот второго самолёта — командир его эскадрильи уехал в город и будет наверно, не ранее чем в десять часов утра. Даже после того, как мальчишка-сублейтенант улетел бы, пришлось бы дожидаться, пока прибудут аэродромные бригады и уберут второй самолёт, освобождая взлётную полосу. Вновь энергия дуче упиралась в инертную расхлябанность, обращая его спонтанный порыв в нелепость. Нежелание примириться с обстоятельствами и стремление любой ценой их переломить всегда было одной из основных черт натуры Муссолини. Его мысль уцепилась за слова лётчика о том, что уже через час с небольшим его самолёт окажется на месте назначения. Муссолини требовательно спросил — полностью ли укомплектовали ли машину, есть ли в ней, например, лётное снаряжение для лётчика-инструктора во второй кабине. Сублейтенант горячо заверил, что всё снаряжение уже на борту, можно лететь прямо сейчас, как только вождь даст разрешение — и когда можно будет побыстрее удрать подальше от разьярённого начальства.

— Очень хорошо. — произнёс удовлетворённо Муссолини. Он внезапно обнаружил способ, как выполнить своё намерение и выйти победителем из этой нелепой истории. Быстро забравшись на крыло самолёта, Муссолини пролез в заднюю кабину и начал устраиваться на месте инструктора. Увидев разинутый рот мальчишки-сублейтенанта, дуче обьявил, что назначает его своим личным пилотом на ближайшие сутки — с присвоением, соответственно, следующего звания за проявленное усердие. Опомнившийся лейтенант практически мгновенно завёл мотор и самолёт взял курс на юг.

Конечно, маршал Бадольо и другие руководители заговора позаботились о том, чтобы иметь надёжных людей в африканских колониях. Но мятёж в них не планировался, ожидалось, что после перемен в метрополии верные заговорщикам старшие командиры в колониях легко приведут войска к присяге новому правительству. К тому же в Ливии собралось множество преданных лично дуче фашистов, и тревожить это осиное гнездо подготовкой заговора сочли опасным — можно было привлечь нежелательное внимание со стороны тайной полиции. Поэтому в Триполи в замыслы генштаба был посвящёно очень малое число высших офицеров — командующий итальянскими войсками маршал Грациано и его ближайший круг.

Для всех остальных итальянских военных в Ливии внезапное появление дуче ранним утром было ошеломительным, но о неповиновении прямым приказам вождя речи быть не могло. Муссолини, решив по максимуму использовать фактор неожиданности, всем встреченным им военным и гражданским запрещал кому-либо говорить о том, что он прибыл в Ливию. Рассыпая взыскания и наказания за нерасторопность, дуче промчался через несколько расквартированных в столице колонии частей и к позднему утру собрал приличный эскорт из воодушевлённых его прибытием офицеров, ожидающих, что с прибытием любимого вождя наконец-то закончится неразбериха.

В штабе вооружённых сил колонии дуче с преданными ему офицерами оказался как раз в тот момент, когда маршал Грациани оглашал сообщение об отставке Муссолини "по причине тяжёлой болезни". Услышав такое, дуче остолбенел. К его счастью, кто-то из офицеров, составивших его свиту, не потерял присутствия духа и заорал "Измена!". Грациани и его офицеров немедленно скрутили, здание штаба молниеностно обыскали, всех бывших в нём вытащили наружу и арестовали. Штаб войск колонии и остальные важнейшие правительственные учереждения были оцеплены немедленно поднятыми в ружьё парашютистами. Вдобавок под строгую охрану были взяты все узлы связи — никто, не имеющий специального пропуска, подписанного лично командиром парашютистов — рьяным сторонником Мусолини — в помещения радио и почты не допускался. Из-за этого Рим вплоть до внезапного радиообращения Муссолини к итальянцам ничего не знал о происходящем в Ливии.

Опомнившись после попытки своего низложения и ареста верхушки колониальных властей, Муссолини решительными действиями обеспечил верность себе гарнизонов Ливии. Его делегаты из числа верных Муссолини офицеров вызвали на берег и арестовали старший командный состав корабельной группировки Супермарины у берегов Ливии — ядра итальянского военного флота. В планы дуче по присоединению Туниса входила демонстрация итальянской военно-морской мощи, поэтому у берегов Африки находились два новейших итальянских линкора в сопровождении сильной корабельной группировки.

Кроме этого, Муссолини успел, пользуясь неопределённостью, царившей в день переворота в армейских частях, отдать приказ о перебазировании нескольких авиационных частей на ливийские аэродромы. К исходу 14 июля Муссолини располагал уже значительными военными силами. Однако от контрпереворота, при трезвом размышлении, отказался. Прослушивая итальянские и иностранные радиопередачи, Муссолини убедился, что переворот поддержал практически полностью кабинет, весь остальной генералитет. По тону передач было заметно, что крупные промышленники и финансовая элита Италии также на стороне заговорщиков. Без боя сдалось и любимое детище дуче — фашистская партия, практически самораспустившаяся. В Ливии Муссолини сохранил неограниченную власть. Но в Италии он всякой власти лишился — хуже того, в Италии не осталось сил, на которые он мог бы рассчитывать.

Опытный, хотя и зарвавшийся в своих имперских амбициях, политик, Муссолини сумел уловить нужную интонацию и выйти наиболее выигрышным для себя образом из положения. В своей речи по радио он провозгласил появление Новой Италии — хранительницы чистоты идей фашизма и пообещал, что невиданный доселе рассвет новой страны под его руководством заставит старую Италию горько пожалеть об отказе от идеалов Нового мира. Ливийские колонисты и фашистские части уловили в обращении Муссолини важнейший для себя намёк — дуче намерен повторить свой "поход на Рим", а значит, надежда колонистов и верных Муссолини военных на успешную карьеру не будет бесплодной.

Итальянское правительство, ошеломлённое вновь выскочившим, как чёртик из бутылки, дуче, хотело лишь, чтобы он не вздумал вновь вернуться в Италию — страх перед Муссолини и его секретными агентами был всё ещё силён. Поэтому для них главным было обещание Муссолини "оставить в покое" Аппенинский полуостров, если власти Италии признают его "Новую Италию".

Услышав по радио речь дуче и прочтя срочно затребованный перевод, Гитлер несколько минут молчал, потом воскликнул: — Вот пример героического характера, способного преодолевать любые обстоятельства!

После чего немедленно вызвал к себе ряд высших военных и промышленных деятелей. Германские верхи были обеспокоены тем, как Бенито расписывал в самых ярких красках переспективы развития Ливии и её минеральные богатства — железную и цветные руды, уголь и даже нефть! Неожиданные действия Муссолини сорвали расчёты германского руководства на скрытное и безопасное пользование недавно обнаруженными ливийскими нефтезалежами. Мало того, дуче, несомненно, догадывающийся о германской подоплёке правительственного переворота, довольно прозрачно намекнул о готовности передать ливийскую нефть тому, кто окажет его режиму безоговорочную поддержку.

Гитлер не желал отказываться от замыслов максимально диверсифицировать источники минерального топлива, поэтому планы Германии в отношении Средиземноморского бассейна пришлось менять с учётом необходимости оказывать поддержку "новоитальянскому" диктатору.

Муссолини стремился развить свой первоначальный успех. Пользуясь поддержкой Берлина, в последовавшие за переворотом и провозглашением "Новой Италии" месяцы лета дуче усилил нажим на Рим и власти Виши. От нового итальянского правительства Муссолини требовал завершения перевооружения своих войск и расширения производства техники и вооружения в самой Ливии. Обьявив, что он не будет никого насильно удерживать в "Новой Италии", Муссолини демобилизовал старые колониальные части. Большинство их личного состава с огромным облегчением (и благодарностью в душе к доброму дуче) вернулись на Родину. Кроме того, Муссолини пошёл на компромисс, вернув итальянскому флоту все линейные корабли и восемь из девяти захваченных крейсеров — всё равно в Триполи не было ни условий для длительной стоянки крупных военных кораблей, ни возможностей для их ремонта.

Взамен в Ливию отправились новейшие танки и самолёты — раз Италия выбрала путь нейтралитета, то зачем ей столько наступательного вооружения — убеждали итальянских генералов немецкие посредники, действующие по приказу фюрера в интересах Муссолини. В Ливию уезжали и многие убеждённые фашисты, надеявшиеся, что "их дуче" не забудет своих.

От режима Петэна Муссолини добивался денонсации итало-французского соглашения по Тунису. Муссолини твёрдо намеревался присоединить его территорию к своей "Новой Италии". Он считал, что без территории, на которой возможно вести сельское хозяйство в сколь-либо крупных размерах, государство обречено. Взамен Туниса Муссолини предлагал французскому капитулянтскому режиму различные политические комбинации, которые могли бы теоретически спасти остальные колониальные владения Франции от их захвата другими империалистическими державами.

Вплоть до сентября 1940 эти усилия оставались безрезультатными — французские дипломаты уворачивались от подписания любых договорённостей, выставляя неприемлимые требования. После английского удара по французским колониям в Западной Африке и операции по уничтожению французского флота в Тулоне правительство Петэна стало намного сговорчивее — перспектива лишиться всех колониальных владений заставила принять посредничество Муссолини в переговорах с Гитлером. Гитлер не разрешал администрации Пэтена увеличивать военный контингент во французских владениях "за морем", опасаясь, что эти силы могут быть использованы для вторжения на континент.

Муссолини постарался убедить Гитлера, что надёжный нейтралитет Италии, Испании и Франции гарантирует большие выгоды Германии, создав надёжный барьер имперским замыслам Великобритании, а следовательно, сделают британских политиков сговорчивее в вопросах мира с Рейхом. За посредничество дуче попросил всего-навсего ма-аленький кусочек — "возврат итальянскому народу Туниса". После заключения в Авиньоне тройственной итало-испано-французской унии Виши официально заявили, что все условия по итало-французскому договору 1922 года были выполнены и Тунис возвращается лицу-гаранту, с которым был подписан договор — то есть Муссолини. Восьмого октября 1940 года три сосредоточенные на границе Туниса и Ливии "новоитальянские" механизированные дивизии начали марш на Бизерту и столицу колонии — Тунис. Французские колониальные части, получив приказ не оказывать сопротивления, поспешно выводились в Алжир.

Двадцатого октября 1940 года министр иностранных дел Великобритании Иден заявил по радио, что оккупация Туниса "нейтрализует нейтралитет Италии". "С этого момента, — заявил Иден, — британские военные будут рассматривать итальянские вооружённые силы в колониях как оккупационные войска, действующие в интересах нацистских безумцев. Британия будет вести против них военные действия также, как она намерена их вести против нацистского режима Германии — до полной капитуляции всех сил диктаторов."

На следующий день — 21октября 1940 года — британские войска начали военные действия против итальянских войск в Эфиопии и сил "Новой Италии" в Ливии.

Новое правительство Италии с августа 1940 года предпринимало усилия по "урегулированию колониальной проблемы". Содержание крупных военных контингентов вдали от метрополии, вдобавок к громоздкому и малоэффективному административному аппарату представлялось слишком затратным. С Албанией вопрос разрешился сравнительно быстро: спешно собранное в начале августа Национальное Собрание провозгласило восстановление независимости страны и подписало соглашение об итальянском протекторате (вот такие противоречивые люди — политики).

Собственно говоря, вернулись к тому положению, которое уже было до 1938 года, пока король Зогу не стал требовать платить больше за свою сговорчивость. Италия даже немного выиграла — содержание размещённых в стране четырёх итальянским батальонов взяла на себя албанская сторона. По схожему сценарию итальянские дипломаты предлагали разрешить и "эфиопский вопрос". Уж очень дорого было держать в Восточной Африке целую армию, да ещё и снабжать её целиком — вплоть до продовольствия — за счёт перевозок через Суэцкий канал. Из-за продолжающейся в Эфиопии уже пятый год партизанской войны на какие-либо местные ресурсы итальянскому экспедиционному корпусу рассчитывать не приходилось. Вдобавок к нагрузке на поддержание гарнизонных войск Муссолини ввёл в Эфиопию значительный дополнительный контингент, для планируемого им захвата Судана, Египта и британской Восточной Африки.

Королевский кабинет Италии мечтал стряхнуть эту обузу со своей шеи, но для этого не мешало было договориться с изгнанным эфиопским императором — о сохранении в Эфиопии, после вывода из страны итальянских оккупационных войск режима благоприятствования итальянской торговле и подтверждении прав собственности итальянцев на занятых и пущенных в хозяйственный оборот землях и предприятиях. Иначе уход из Эфиопии мог бы больно ударить по карману многим крупнейшим итальянским фирмам, в своё время активно вложившимся в "эфиопскую авантюру" под впечатлением радужных перспектив "нового завоевания Африки".

Но гордый Менелик, почуяв слабину в итальянских требованиях, не шёл навстречу итальянскому правительству. Он не соглашался на безоговорочное признание итальянских интересов в Эфиопии взамен на возвращаемый ему трон. Негус негуси требовал возместить ему потери от вынужденного многолетнего "простоя" вдали от родины. Можно золотом. Или крупными долями в итальянских предприятиях. Понятно, в тех, что дают доход. А от содержания тех компаний, которые, вопреки первоначальным надеждам, работают в убыток, за счёт государственной казны Эфиопии, напротив, решительно отказывался. Наверно, путал государственную казну со своей личной.

Из-за этой несговорчивости засевшего в Швейцарии эфиопского монарха к октябрю 1940 года вывод итальянских войск из Эфиопии ещё не начался. И поэтому вместо быстрого успеха начавшие наступление английские силы в Восточной Африке потерпели на первоначальном этапе поражение. Армия герцога де Аосто разбила вторгшиеся в Эритрею из Судана силы англичан, сорвала замысел блокады итальянских владений и в свою очередь, заняла большую часть Британского Сомали. Англичане были осаждены в столице колонии — Бербере, но благодаря поддержке Ройял Нави положение осаждённых было прочным.

На южной — эфиопо-кенийской границе итальянские войска также сумели отбить первый натиск и перейти в наступление. В Кении их продвижение оказалось ещё более масштабным — хорошо обучившиеся за время боёв в Эфиопии пустынным маршам, итальянские части смогли продвинуться за две недели на триста-пятьсот километров. Но до важнейших районов британской колонии оставалось ещё столько же, а у наступающих частей заканчивалось горючее. Итальянские "конные" бригады, использующие в качестве основных вьючных животных верблюдов, смогли в следующие две недели ещё несколько расширить район боевых операций, но затем из-за сезонных дождей лишились почти всей своей "тягловой силы".

Ко второй половине ноября наступательные способности итальянского экспедиционного корпуса иссякли. Несколько обескураженные итальянским напором британцы к этому моменту сумели пополнить и привести в порядок потерпевшие поражение дивизии. Перебросить в Восточную Африку несколько новых соединений. Подготовить на Юге Судана крупные материальные запасы для намеченного повторного наступления в Эритрее.

В декабре началось второе английское наступление в Восточной Африке.

Благоприятная погода способствовала быстрому развитию успеха. Моторизированные бригады англичан (точнее, южноафриканцев) стремительно продвигались вдоль побережья, не имея проблем со снабжением, доставлявшимся многочисленным каботажным флотом. Итальянские войска в Южном Сомали, насколько могли спешно, отходили к городку Доло на границе Сомали и Эфиопии. Столица итальянского Сомали, Могадишо, была захвачена 16 января. После того, как в руках английских войск оказался удобный порт, британское командование, уверившись в дальнейшей неспособности итальянских сил к активному сопротивлению, решилось нанести деблокирующий удар по дивизиям де Аоста, осаждавшим Берберу. Восточнее реки Джуба итальянцы практически не имели никаких сил, поэтому повернувшие на север английские колонны в походном порядке за двенадцать дней достигли населённого пункта Дагабур, откуда дорожное полотно было проложено через основную базу снабжения восточно-эфиопской группировки итальянцев, город Джиджига.

(Этот переход не стоит воспринимать как лёгкую прогулку. Бездорожье. Отсутствуют даже караванные тропы, которые могли бы послужить ориентирами. Передвигаться приходится исключительно по компасу, сколь-либо достоверных карт всего района не существовало — пришлось пользоваться аэрофотоснимками. Местность полупустынна, источники воды чрезвычайно редки, постепенно повышающиеся от побережья нагорья чрезвычайно изрезаны паводковыми водами и представляют собой лабиринт промоин — ловушек для автомобильного транспорта. Местное население было по отношению к англичанам в лучшем случае нейтрально — даже надеяться на то, что туземцы покажут хотя бы колодцы, не приходилось. Воду искали разведывательные самолёты — это была их главная задача в течении всей сомалийской кампании. Обеспечение более 15 тысяч человек водой, питанием, почти двух тысяч автомобилей и бронированных машин — топливом и маслом — и также водой — на всём пятисоткилометровом маршруте от моря до первого полевого аэродрома в окресностях Джиджиги было непростой задачей для всех, принимавших участие в её решении.)

После занятия англичанами Дагабура, итальянцы сняли осаду Берберы и устремились обратно, в Эфиопию. Передовые отряды отходивших итальянских войск и авангард английского отряда вышли к Джиджиге одновременно. После двухдневных боёв корпус Амельди был разбит и 4 февраля генерал Амельди капитулировал с остатками своих войск. Чуть позже под Адалой были окружены не успевшие отступить к Аддис-Абебе группы итальянцев, сражавшиеся в Кении. Они продержались девять дней в озёрном районе около города Иргалей, но под непрекращающимися ударами эфиопских партизан и поддерживающих их южноафриканских стрелков утратили волю к сопротивлению и сдались.

К началу марта 1941 года британские войска приблизились к Аддис-Абебе с юга, юго-запада и юго-востока, где моторизированные южноафриканские бригады заняли второй по величине город Эфиопии Харар, перерезав единственную железнодорожную линию, соединявшую центр страны с портами на Красном море. Де Аоста принял решение оставить Эфиопию и по сохранившимся в его распоряжении дорогам отвести всё, что осталось от итальянских сил в Эфиопии назад, в Эритрею. На тот момент 4-ая индийская и 3-я австралийские дивизии ещё не сломили сопротивление корпуса генерала Риуцци, удерживавшего укреплённый пост Керен, препятствующий броску к последнему итальянскому пункту на побережье порту Массауа. Но 11 марта английские силы в Эритрее прорвали итальянскую оборону и уже 13 марта Массауа пал. На день раньше английские войска вступили в Аддис-Абебу.

Хотя положение итальянцев после полного занятия английскими войсками Эритреи стало безнадёжным, они ещё почти три месяца сражались в окресностях озера Тана. Только 10 июня де Аоста сдался в Дебра-Таборе с последними солдатами, оставшимися под его командованием.

Долгое и упорное сражение за Африканский Рог, хотя не могло изменить положения сражавшихся в изоляции от метрополии итальянских колониальных войск, сыграло существенную роль в развитии дальнейших военных действий в Северной Африке. Неожиданно сильный удар армии де Аоста вынудил британское командование на Среднем Востоке в ноябре-январе уделить основное внимание южному направлению. Для сражения в ливийской пустыне это промедление английского генералитета сыграло решающее значение.

В начале ноября 1940 года Вооружённые силы Западной пустыни — наскоро собранная в Египте группировка, основой которой была недавно закончившая формирование 7-ая танковая дивизия и подразделения из 5-ой индийской и 2-ой южноафриканской — общей численностью около двух счётных дивизий — перешли ливийскую границу. Ещё недавно им бы противостояли многократно численно превосходящие части 10-ой итальянской армии — для вторжения в Египет на востоке Ливии Муссолини были сосредоточены восемь дивизий (только пехотных).

Демобилизация армии генерала Малетти оставила от этих сил треть личного состава, но в переформированных четырёх дивизиях Восточного пограничного корпуса остался весь артиллерийский парк 10-ой армии, насчитывающий более 260 орудий. В том числе моторизированный полк тяжёлых орудий — сорок четыре 152-мм и 12 180-мм орудия. Этого должно было быть достаточно для создания надёжных оборонительных позиций с перекрытием угрожаемых направлений артиллерийскими завесами и минными полями. Но генерал Брунетти не был лучше своего предшественника и точно также провалил подготовку к обороне, как и генерал Малетти четыремя месяцами ранее не справился с подготовкой к наступлению.

Итальянские силы оказались разбросанными по изолированным друг от друга укреплённым "боксам", не способным поддерживать друг друга не только контратаками, но даже артогнём. Вскрыв уязвимость постоений итальянских (новоитальянских) позиций, командующий новосозданными силами Западной пустыни Ричард О'Коннор нанёс по войскам Муссолини сокрушительный удар.

11 ноября 1939 года английские войска пересекли границу, пройдя в оставшийся между двумя укреплёнными "боксами" непростреливаемый промежуток, (Брунетти даже не позаботился удостовериться, существуют ли в реальности нарисованные на штабных картах "минно-проволочные заграждения", не говоря уж об организации патрулей!) и с тыла обрушились на самый южный из итальянских укреплённых лагерей. Затем моторизированные силы англичан одним броском вышли на дорогу, пересекающую ливийско-египетскую границу и с незащищённой западной стороны разгромили центральный опорный "бокс" "новоитальянцев".

Теперь вся оставшаяся в ещё не захваченных лагерях масса фашистских войск оказалась отрезанной, а англичане получили транспортный коридор — и возможность беспрепятственно наступать далее вглубь ливийской территории по неплохому шоссе. 13 ноября пала Бардия. Оставив 3-ю бригаду южноафриканцев сторожить запертые восточнее Бардии остатки войск "Новой Италии", подвижные соединения корпуса О'Коннора устремились к главному порту восточной области Киренаики — Тобруку.

Оборона Тобрука, продолжавшаяся целых две недели, своей длительностью обязана, как ни странно, не энтузиазму "новых итальянцев", а напротив, озлоблению "староитальянских" солдат.

Столица Мармарики была районом, откуда в Италию отправлялись многие солдаты не только бывшей 10-ой армии, но и из других расквартированных в Ливии частей. В штабе ливийской армии сочли, что подразделения, основной состав которых намерен покинуть колонию, лучше перед демобилизацией отправить подальше от Триполи — во избежание каких-либо неожиданностей.

Уезжающим домой солдатам обьясняли, что порт Триполи перегружен поставками тяжёлого оборудования, на причалах ведётся обширная реконструкция. В общем — "здесь всё занято!" А вот из Тобрука в Бриндизи регулярно отправляются пассажирские лайнеры. Хотите быстрее уехать — сдавайте оружие, получайте командировочное предписание, расчёт — и за счёт дуче катите в Тобрук. А оттуда — на ближайшем пароходе — к родным.

В итоге в самом Тобруке и его окрестностях собралось не менее двадцати тысяч уже демобилизованных бывших солдат ливийских экспедиционных сил.

Когда через семь дней после падения Бардии на шоссе, ведущем в Бельхамед появились броневики англичан, в Тобруке началась паника. Недавно назначенное "истинно фашистское" руководство, оставив свои посты, бросилось к причалам, стремясь любым способом пробиться на места на пароходах, отправляющихся в итальянские порты.

Немногие оставшиеся в городе командиры частей были растеряны. Самое большее, на что их хватило — обьявить тревогу и попытаться занять позиции. Немногочисленный новоитальянский гарнизон не смог бы задержать маневренные соединения британской армии, и Тобрук был бы взят сходу. Если бы не "отпускники".

Немало из них, конечно, тоже поддались панике и неорганизованными толпами заполнили причалы в гавани, стараясь попасть на последние пароходы. Но слишком много было людей в городе, слишком очевидно было, что всех желающих уплыть не смогут взять на борт два небольших судна, стоящие у пирсов.

Тем, кто не хотел давиться в толпе на причалах, тем, кто не верил в миролюбие англичан и в то, что британцы не станут топить гражданские корабли под итальянским — нейтральным! — флагом, да тем, наконец, кто был достаточно далеко от порта и просто не успевал в него до отправления пароходов — волей-неволей пришлось задуматься над тем, как сложится их судьба в ближайшее время. Ясно было одно — если Тобрук в ближайшие часы будет занят англичанами, всех итальянских военнослужащих — неважно, находящихся в армии или демобилизовавшихся — ждёт плен. Возможно, впоследствии Британия освободит итальянских военнопленных. Но когда это случится — через месяц, через год или после того, как закончится англо-германская война оставалось лишь гадать.

Никому не понравится, когда его судьба оказывается во власти не зависящих от него обстоятельств. Уже чувствующие под ногами родную землю солдаты, предвкушающие скорое возвращение по домам, совершенно определённо не собирались попадать в английский плен — да ещё на неопределённое время. Вновь не знать, когда обнимешь родных, когда, наконец, сможешь полностью ощутить себя свободным — и это тогда, когда вожделенная свобода и родной дом был уже всего-то в паре шагов! Конечно, у уезжавших из Ливии солдат не было оружия, да и воевать им не хотелось совершенно... Но уже видимые облачка пыли, поднимаемые бодро катящимися по дороге английскими броневиками, внятно намекали, что те, кто не успел на уходящие корабли, вновь окажется разменной монетой в ссоре "сильных мира сего". Да какого чёрта! Трудно сказать, был ли кто-то, первым выкрикнувший призыв взять в руки оружие и послать подальше и дуче, и британцев. Или раздражение, пропитавшее собой массы людей, разрядилось спонтанно. Буквально через полчаса после начала поднятой известием о приближении английских дозоров паники в Тобруке стали формироваться боевые группы, предназначенные "для удержания порта вплоть до завершения эвакуации всех не участвующих в конфликте вооружённых сил".

То, что "Новую Италию" через Тобрук покидало немало офицеров, испытывавших аллергию на "дух фашизма" и лично на "источник аромата" — "мудрого дуче", позволило быстро организовать из демобилизованных довольно крупные силы, спешно раздавая оружие с портовых складов. "Отьезжающие" офицеры сумели за четыре часа сколотить в помещении комендатуры порта штаб обороны, возглавленный несколькими молодыми командирами. По их числу сражение за Тобрук во второй половине ноября 1940 года получило название "битвы шести майоров".

Вот и вышло, что в тот время, когда английские разведывательные части, обнаружив в оборонительной линии, окружающей Тобрук, приличную брешь, весело катили к порту, им навстречу к заброшенным позициям крепостного обвода двигались немалые колонны рассерженных, оборванных* и пёстро вооружённых мужчин.

_____________

* Лишь немногим счастливчикам из увольняющихся удавалось действительно уехать в течении пары недель. Своей очереди приходилось ждать по месяцу, а то и больше. Если у офицеров ещё были деньги оплачивать комнатку в каком-либо пристойном жилом помещении битком набитого отпускниками городка, то солдаты в лучшем случае мыкались по сараям, пристройкам, а те, кто смог устроиться на временную работу в порту — по складским помещениям и пакгаузам. Но обычно, коротать время до "своего" рейса приходилось в драных палатках, которые выделяло демобилизованным интердантство. Хорошо, хоть с армейского довольствия не снимали — по демобилизационному удостоверению кормили. Хотя, конечно, на такое количество едоков гарнизонные кухни были не рассчитаны, и особо сытыми люди не были.

Смирению и доброжелательности такое времяпровождение никак не способствует. Даже знаменитая итальянская жизнерадостность не спасала. Понатерпевшиеся люди решительно не хотели не то чтобы бояться, но и вообще от кого либо ещё зависеть — хватит с нас, накомандовались!

Появление англичан стало вполне приличным поводом сорвать своё озлобление. Набравшееся за месяцы бестолкового ожидания раздражение было готово выплеснуться на первого, кто отважится его разбудить — и британские части О'Коннора сунулись прямо в сработавший капкан.

Наткнувшись на нестройно бредущие толпы солдат вперемешку с медленно ползущими среди них несколькими разномастными легковушками и грузовичками, английские броневики, уже не раз разгонявшие куда большие скопления итальянской пехоты, уверенно развернувшись в цепь, двинулись в атаку, поливая неопределённые массы перед собой из пулемётов.

Однако на этот раз у английских бронекавалеристов был неудачный день. Среди вновь взявшихся за оружие "тобрукцев" было множество ветеранов. А в колонне, которую британцы так самонадеянно собрались рассеять, шли прицепленные к грузовикам лёгкие полевые орудия — из числа снятых с дотов оборонительных сооружений крепости и отправленных на склады в портовой зоне. А теперь вновь возвращаемые на свои первоначальные места в крепостных ДОТах.

Опытные пулемётчики из итальянцев ответным огнём разнесли ведущие колёса паре английских броневиков. Англичане, почуя неладное, попробовали отойти, взяв повреждённые машины на буксир. Когда тянущий подбитую машину товарищей английский броневик чётко обозначился на фоне небольшого распадка, укрывшийся со своей пушечкой в ложбинке расчёт 25-мм противотанкового орудия уверенно с первого же снаряда разбил двигатель английской машины. Второй снаряд поджёг броневик и из горящей башни донёсся треск взрывающихся в огне пулемётных лент. Трое английских солдат, чью машину буксировали погибшие, не стали дожидаться, пока их расстреляют и выскочили с поднятыми руками.

Из шести бронеавтомобилей пять удалось подбить в скоротечной сшибке и во время последовавшего преследования. Один броневик успел выскочить к противотанковому рву — внешней границе тобрукских укреплений.

Разведчики О'Коннора проникли в крепость в том месте, где пятиметровой ширины оборонительный ров был почти заметён доверху песком. Проехать через песчаный "мост" не торопясь и промчаться, спасаясь от погони — две большие разницы. Во рву английский "скаут" кувыркнулся и свалился на дно. Двое из экипажа успели убежать до появления преследователей, третий потерял сознание, ударившись головой во время переворота машины и его вытащили из броневика подоспевшие "гарибальдийцы".*

_________________

* По аналогии с гарибальдийскими добровольцами. Один из организаторов обороны Тобрука, майор Винченцо собирал "тысячу человек, как у Гарибальди, ради нашей свободы". Имя прижилось, вместе с отличительным знаком "гарибальдийцев" — красным платком. Его чаще всего носили на манер галстука, иногда — на рукаве. Бывало, просто затыкали за погон.

Красный платок так и остался символом "волонтёров свободы", в последующие годы его носили от Веркора до Калабрии — "гарибальдийцы", "маки", вооружённые дружины Сопротивления.

А через двадцать минут около опрокинутой британской машины передовые части 7-ой британской танковой — два "Валентайна" и несколько грузовиков пехоты — попробовали ещё раз по разведанному проходу прорваться в порт. Один танк размотал гусеницу от удачно попавшей гранаты из чьей-то ракетницы и свалился в ров, второй остановился, не доходя рва и пушкой и пулемётом поддерживал лезущую через ров английскую пехоту. Пока из-за холма прямо в лобовую плиту не врезался снаряд итальянской "старой" 47-мм самоходки. Танк замер.

"Гарибальдийцы" забросали ров гранатами, уцелевшие английские солдаты (это были новозеландцы из 2-ой новозеландской дивизии) подняли руки, два оставшихся невредимыми грузовика, на которых прибыла английская часть, нещадно пыля, спешно скрылись в западном направлении.

Подоспевшие сутками позже основные силы группировки О'Коннора обнаружили уже уплотнившуюся оборону. Несколько попыток "разведки боем" было легко отбиты. После неудачи "мгновенного штурма" О'Коннор наконец-то заметил, что осаждённые всё это время подают сигналы, означающие желание вести переговоры.

На них английское командование с изумлением услышало, что обороняющиеся — вовсе не часть "легионов Муссолини", а даже совсем наоборот, и единственное, чего они хотят — беспрепятственно покинуть Ливию. Если английское командование предоставит им возможность для эвакуации домой, в Италию, защитники Тобрука с радостью прекратят воевать и поплывут на родину, а англичане и "солдаты дуче" пусть разбираются без них.

О'Коннор заявил, что у него нет полномочий заключать перемирие с кем бы то ни было, со своей стороны он может предложить "храбрым итальянцам" только гуманные условия плена.

Через две недели, потеряв ещё несколько сотен человек в бесплодных усилиях преодолеть оборонительные рубежи крепости и испытывая всё большую потребность в морском порте для снабжения своей группировки, к тому моменту уже продвинувшейся далеко на восток, генерал наконец "вспомнил", что Италия вроде бы не является страной, враждебной Великобритании и предложил "всем итальянским силам, по ошибке занимающим порт Тобрук", в кратчайшие сроки эвакуироваться.

Пять британских войсковых транспортов менее чем за трое суток вывезли обороняющихся, войска О'Коннора получили так нужный им крупный транспортный узел, а за Тобруком закрепилась слава "неприступного". Но время уже было упущено. В начале декабря в Ливию стали прибывать германские добровольцы. С 5 декабря их возглавил генерал Эрвин Роммель.

Немцы ещё до Роммеля посылали в Африку свои штабные группы. С начала сентября в Ливии уже находился сформированный ветераном африканских войн генерал-майором Генрихом Кирхгеймом "Передовой штаб Ливия".

Укомплектована команда штаба была офицерами, в годы предыдущей европейской войны воевавшими в африканских колониях Германии. Войска Муссолини далеко не достигли необходимого для успешных действий в пустыне уровня подготовки, и командиры прославленного немецкого "верблюжьего корпуса" инспектировали "новоитальянские" части, готовили методические материалы и проводили переподготовку командного состава недавно перебазировавшихся в Ливию или переформированных из прежних колониальных сил подразделений.

С началом боевых действий в районе Африканского Рога "передовой штаб Ливия" был использован для организации транспортного коридора "гуманной миссии" — трассы воздушного сообщения между Ливией и итальянскими войсками в Эфиопии. Воздушная трасса проходила над французским Западным Суданом, но дальности имевшихся у итальянцев транспортных самолётов было недостаточно для беспосадочного перелёта. В Западном Судане было создано два аэродрома, на которых заправлялись летящие из ливийского оазиса Эль-Джоф в городок Менди, расположенный в Западной Эфиопии у границы с британским Суданом самолёты. Руководство и осуществление этого проекта практически целиком — заслуга офицеров Кирхгейма.

За месяц напряжённой работы возглявляемые немецкими командирами транспортные караваны преодолели сотни километров пустыни, борясь с песчаными бурями, бездорожьем и опасными сыпучими песками и сумев остаться необнаруженными английскими дозорами, организовали у бриттов под носом несколько важных транзитных пунктов, причем по меньшей мере один располагался уже на территории не французского, а британского Судана.

Но героический марш "к истокам Нила" был обессмысленен быстрым упадком боевых сил армии де Аосто. Уже в середине ноября аэродром Менди был захвачен эфиопскими партизанами, с него успели сделать менее десяти транспортных рейсов. Начавшееся в этот момент наступление корпуса О'Коннора в Восточной Ливии создало угрозу скорейшего краха "Новой Италии". Поэтому все усилия, в том числе и транспортной авиации, были направлены против войск британских Сил Западной пустыни — немецко-новоитальянские "колонны", затерявшиеся в дебрях африканского континента, были оставлены на произвол судьбы.

Через различное время — от одного до четырёх месяцев — большинство отправленных в Судан людей вернулись к побережью Средиземного моря, однако ещё в 1944 году английский отряд наткнулся в Дарфуре на деревню, превращённую в авиабазу и её комендантом был немец из "Зондерштаб Ливия".

Но в любом случае, вовремя принять участие в сколачивании лихорадочно перебрасываемых в Ливию сил немецких "добровольцев" офицеры Кирхгейма не успевали. Поэтому командира для создаваемого германским ОКХ "АфрикаКорп" пришлось назначать заново.

Роммель подходил для этой роли по многим причинам. В первую же очередь — по проявленной им в ходе французской кампании методе действий отдельных, действующих самостоятельно подвижных механизированных частей. Его дивизия чаще других действовала в оперативном одиночестве, надолго и далеко отрываясь от основных сил и благодаря умелому маневрированию своего командира, не только уклонялась от столкновений с превосходящими силами противника, но и неоднократно наносила английским и французским войскам огромный ущерб.

Достаточно сказать, что только пленных дивизия Роммеля захватила в четыре раза больше своего списочного состава. Поскольку в Африке предстояло воевать малыми подвижными силами против численно превосходящего противника, а Роммель зарекомендовал себя как самый умелый из тактиков, бывших в распоряжении немецкого командования, именно ему и поручили командование на новом театре военных действий.

Ещё одна причина назначения Роммеля — его 7-ая дивизия, из состава которой формировалась основа сводных отрядов "африканского фрайкора", была оснащена танками чехословацкого производства, "родственными" основной машине "новоитальянцев" — М40/11.

С самых первых шагов на африканской земле Роммель избрал принцип максимально быстрого "втягивания" сил в боевые действия. Спешно формируя из прибывающих в Триполи немецких военнослужащих и наиболее боеспособных "новоитальянских" частей боевые группы, Роммель немедленно высылал их на Восток, навстречу стремительно продвигающимся силам О'Коннора. Причём "смешанными" части были на самом низовом уровне — в состав отделения (или танкового экипажа) добавляли немцев — как правило, на должности младшего командного состава. Офицерские должности были перемешаны также, но на более ответственные посты Роммель старался поставить германских "добровольцев".

Переформированные части стали называться "Легионом" (с намёком на Иностранный легион Франции), за первую половину декабря 1940-го на основе переброшенной в Триполи из Туниса 1-ой новоитальянской моторизированной дивизии, (ранее — "быстрая" дивизия "Ариете") были сформированы две первые бригады Ливийского Легиона. Одна получила наименование "Кондор", в память о германском добровольческом корпусе периода гражданской войны в Испании, второй Муссолини лично вручил знамя с вышитым на нём орлом. Бригада, соответствено стала называться "Аквила". Эти оперативные соединения стали основой тактической группировки, с которой в январе 1941 года Роммель начал первое своё наступление в Африке.

Для сформированных позже "легионов" хищных птиц хватило не на всех, 8-я дивизия, к примеру, получила неблагозвучное имя "Фретт" — "Хорёк". Всего с декабря 1940-го по апрель 1943 года в Новом Карфагене было сформировано 11 "легионов". По своей структуре эти части наиболее совпадали с германскими "лёгкими" дивизиями — преимущественно мотопехота, в танковом полку — один танковый батальон трёхротного состава. "Карфагеняне" не имели возможности провести кардинальное обновление своего танкового парка, как это сделали британцы, заменившие первоначальные "Крестоносцы" и "Матильды" на "Валлентайны", "Гранты" и "Шерманы". Вплоть до конца боевых действий основной боевой машиной антибританской коалиции* был итальяно-чехословацкий М40/11.

_______________

* — французская армия в Марокко и Алжире получила в своё распоряжение в 1941 году 114 Somua-35 и небольшое количество тяжёлых Bis-2, но основной машиной в том же 1941 году стал лицензионный вариант М40/11, который производился во Франции первоначально по заказам Италии и Нового Карфагена, а после — для собственных войск в Северной Африке и Леванте. Французская версия "Шкоды" получила ещё более мощный двигатель, литую башню и лобовую бронедеталь толщиной в 42 мм. Были и другие небольшие отличия. Танк, во французской армии именовавшийся Reno 41, принял участие в боях против англо-американских десантных сил в Марокко, а позже широко применялся в Алжире, будучи наиболее удачной из машин французского танкового корпуса, по отзывам самих танкистов.

С появлением у союзников более толстобронных машин "карфагеняне" модернизировали пушечное вооружение, установив в башни своих танков германскую 50-мм Рак-32, превосходившую прежнее, 47-мм орудие по бронепробиваемости почти в полтора раза. За счёт этой модернизации войска Роммеля до окончания боевых действий в Северной Африке имели относительный паритет по бронетанковым силам (не учитывая, конечно, почти двухкратного перевеса в численности).

К тому моменту, когда у Эль-Агейлы английские войска и части переданного под командование Роммеля и его штаба "Восточного корпуса" впервые столкнулись, англичане успели нанести ещё одно серьёзное поражение "Новому Карфагену".

Вторая "быстрая" дивизия "новоитальянцев" (или "карфагенян", как их к тому времени уже привычно называли, пунов)* в походе в Тунис не участвовала.

______________

* — Существует версия, что название "Новый Карфаген" впервые прозвучало в речи Муссолини на параде в Бизерте 14 ноября 1940 года. Но согласно документальным материалам, в ливийской и итальянской прессе сравнение "Новой Италии" Муссолини с основным соперником Рима, Карфагеном, появились двумя месяцами раньше и к середине ноября стали уже общим местом.

После открытия британскими войсками в Египте боевых действий против Ливии дивизия "Литторио" была направлена из Бенгази для подкрепления сил генерала Брунетти. Но к моменту начала осады Тобрука англичанами продвинулась только до Бир-Хашейма. Командир дивизии не рискнул идти на прорыв блокады, а отошёл к городку Дерна, расположенному у развилки дорог. Одна, прибрежная, шла по удобной местности вдоль моря, была асфальтирована, но более протяжённая, чем вторая. Другая, полузаброшенная, представляла собой старый караванный тракт с редкими колодцами, проходящий с южной стороны прибрежного кряжа. В целом их расположение можно представить в виде лука с натянутой тетивой. Пока "новоитальянцы" удерживали Дерну, армии О'Коннора не было хода далее в глубь Киренаики. Но Дерну "карфагеняне" не удержали.

Некоторую роль сыграла поддержка удара англичан вдоль побережья эсминцами Королевского флота. Но основной причиной была неупорядоченность подвоза и боепитания, несогласованность действий наземных войск "карфагенян" и авиации. Из-за этого британская авиация, поддержанная морскими силами, действовала совершенно безнаказанно, с размахом.

И всё же дивизия не побежала. Несмотря на большие потери, несмотря на нехватку снарядов, несмотря на отсутствие сколь либо вменяемой связи с вышестоящими штабами, солдаты "Литторио" оказали упорное сопротивление британским танковым бригадам. 25 и 26 ноября разрозненные батальоны отборных фашистских вояк вели бои в предместьях Дерны и южнее её.

К полудню 26 ноября англичане прорвали жидкие позиции мотострелков Беллучи на прибрежных возвышенностях и в прорыв по приморской дороге устремились броневики и пехота на грузовиках. Да Сфорца, командовавший до начала боёв под Дерной 12-ым танковым батальоном, свёл вокруг остатков своей части, сохранившей управление, боеспособные силы и начал медленный отход по южной трассе.

Сфорца сумел добиться постоянного патрулирования "своей" авиацией маршрута отхода, поэтому английское командование было введено в заблуждение относительно темпов движения "колонны Сфорца".

О'Коннор рассчитывал, что его передовые отряды успеют выйти на восточный берег залива Сидра быстрее медленно ползущих итальянцев и смогут занять позицию на западном конце тракта из пустыни прежде, чем к нему выйдут "карфагеняне". Окончательный разгром "Литторио", как считал О'Коннор, позволит занять Бенгази практически без боя.

Сфорца, сумев создать видимость медленного отхода свеой сводной группы, в свою очередь, наиболее маневренными силами (в том числе задействовав транспортную авиацию) подготовил ловушку на англичан и смог поймать в неё передовой британский отряд — не менее батальона мотопехоты и до двадцати броневиков. 1 декабря англичане поспешно отошли от Адждабии, но уже 2 декабря вновь навязали "карфагенянам" сражение, а 3-го декабря отряд Сфорца покатился дальше, к Агейле. Контрудар на Бенгази был сорван.

Английская армия приближалась к границе Триполитании, казалось, ещё один рывок — и "африканской мечте" Муссолини придёт конец.

Германское руководство, обеспокоенное крайне неблагоприятным для себя развитием событий в Средиземноморье, расширило консультации с правительствами Романского Альянса, с тем чтобы не допустить одностороннего перевеса Британии в этом важном регионе Европы и оказать всемерную поддержку силам Нового Карфагена.

Были заключены договорённости о транзите военных грузов и снаряжения через Южную Францию к испанским и итальянским портам. Взамен правительства Романского альянса выговорили ряд важных условий.

Так, Испанское королевство получило гарантии, что в случае интервенции в Испанское Марокко Германия окажет Испании вооружённую помощь, аналогичные гарантии были заключены с вишистским правительством. Вдобавок Виши получило право существенно увеличить и модернизировать свои колониальные силы.

Во второй половине декабря более чем в два раза увеличились поставки оружия и военных грузов для режима Муссолини, намного вырос приток добровольцев, в основном из Германии и Италии, но несколько тысяч человек прибыло из Испании и Франции, были добровольцы и из других стран Европы. Во многом создание ливийского "Боевого Легиона" предвосхитило позднейшую реорганизацию Ваффен-СС.

Но несмотря на рост снабжения, продвижение англичан вплоть до начала 1941-го года остановить не удавалось. Пока продолжалось переформирование "новоитальянских" "быстрых" дивизий, натиск сил О'Коннора сдерживали немногочисленные патрули, усиленные добровольцами из местной фашистской молодёжи.

Не обращая внимания на крайнее беспокойство Гитлера прорывом английских войск далеко на запад Ливии и их приближение к нефтеносным районам, в которых продолжалась нефтеразведка и перспективное бурение, Роммель не предпринял усилий по обороне полосы вне 40-километровой прибрежной зоны. Он совершенно справедливо полагал, что без предварительной разведки и захвата основных колодцев англичане не предпримут флангового маневра.

Мало того, Роммель откровенно рассчитывал, что информация о ведущихся в районе Эль-Агейлы нефтеразработках спровоцирует О'Коннора на решительные действия.

"Ничего больше я так не жду, как смелого рейда британцев по нашим тылам" — говорил Роммель офицерам своего штаба. Только бросок значительных сил О'Коннора вглубь пустыни, где они неизбежно оторвались бы и от надёжного снабжения, и от авиационного прикрытия, и от поддержки с моря Средиземноморской эскадрой Каннингема — позволил бы "Новому Карфагену" вступить в сражение с равными возможностями. На побережье преимущество англичан в суммарном взаимодействии армии, флота и авиации выглядели устрашающе.

Но О'Коннор не соблазнился "поохотиться" за немногочисленными отрядами нефтяников. К тому же авиаразведка англичан в этом случае сплоховала, не обнаружив ни одной из буровых вышек, и О'Коннор посчитал все сообщения о "ливийской нефти" блефом.

С другой стороны, британцы и так уже "погнались за несколькими зайцами" — кроме попыток отбросить "пунов" от Эль-Агейлы, силы О'Коннора продолжали очистку восточных районов Киренаики от ещё несдавшихся отрядов фашистов, разоружали итальянское население, выделили значительные силы для посылки их на Мальту — британский премьер желал обеспечить безопасность этой важной средиземноморской базы от возможных провокаций со стороны войск Муссолини.

Резервы, предназначенные для усиления Сил Западной пустыни, в декабре сожрал Эфиопский фронт — две дивизии южноафриканцев, подкрепления для 5-ой индийской дивизии и свежая 2-ая бронебригада поддержки пехоты были направлены в Эритрею и Сомали. Туда же были переброшены и значительные силы авиации из числа тех, что действовали в Ливии.

К началу нового, 1941-го года британские войска в Ливии оказались рассредоточены по побережью более чем на тысячу километров, и за исключением Тобрука, где концентрировалась одна из бригад новозеландцев, предназначенная для Мальты, нигде не располагали сколь-либо достойными упоминания укреплёнными районами.

Находившиеся на фронте у Эль-Агейлы часть 7-ой танковой и 5-ой индийской пехотных дивизий составляли менее половины от общей численности этих соединений, к тому же почти вся бронетехника находилась в ремонте, артиллерия крупных калибров отсутствовала. В достатке были только лёгкие бронеавтомобили и храбрость. Но против "легионеров" Роммеля этого оказалось недостаточно.

Поэтому когда 5 января 1941 года силы Роммеля (две механизированные бригады Ливийского Боевого Легиона, сформированные на основе 1-ой и 3-ей "новоитальянских" "быстрых" дивизий) и моторизированная дивизия "Парубио", (до этого не участвовшая в боях и усиленная германскими добровольцами) двинулись вперёд, то какого-либо заметного сопротивления не встретили. Англичане настолько уверились в отсутствии у воинства Муссолини наступательных порывов, что даже не позаботились организацией хотя бы символических оборонительных позиций.

Ворвавшись через сутки в Аждабию, легионеры захватили на ремонтной базе и в парках нетронутыми свыше сорока танков 7-ой танковой дивизии англичан. Их экипажи бежали, не успев добраться до своих машин.

Обойдя с юга расположение британских войск, Роммель вынудил остатки передовых сил О'Коннора повернуть на Приморское шоссе, где их продолжала преследовать боевая группа "Север", собранная из двух полков "Парубио" и одной из бригад Легиона под командованием немецкого полковника фон Рандова.

Сам же Роммель возглавил боевую группу "Горы", сотоящую из второй бригады легионеров и одного моторизированного полка дивизии "Парубио". Роммель намеревался по Загорному тракту войти в Дерну раньше откатывающихся по приморскому направлению основных сил англичан и замкнуть окружение.

После капитуляции этой групировки оставалось только захватить Тобрук, чтобы вновь получить доступ к морским коммуникациям, и опираясь на этот порт, окончательно очистить Ливию от британских войск. Далее Роммель не заглядывал. Начиная своё первое наступление в Африке, он преследовал довольно ограниченные цели.

"Нашей задачей является, — обозначал на карте, расстеленной на столе в блиндаже, свой замысел ближнему штабу командующий "АфрикаКорп", — не победа на африканском театре военных действий! А недопущение поражения ливийской армии.

Фюрер дал мне понять, что высший аспект нашей миссии в Африке — политический. Вытеснение британских сил из Ливии создаст предпосылки для нейтрализации Средиземноморского бассейна. Отсутствие военных действий в этом районе важнее для утверждения доминирующего положения Германии в Европе. Фюрер намерен противопоставить "британский тупик" — невозможность сейчас для немецких войск достигнуть Британских островов — "ливийскому". То есть не дать Черчиллю и тени надежды на оккупацию "Нового Карфагена"!

Наши действия должны быть таковы, чтобы у британцев не осталось и мысли о повторном нападении на Ливию! Наилучшим способом решения поставленной задачи считаю уничтожение или пленение основных сил О'Коннора в Киренаике.

Если мы оставим англичан без солдат в преддверии Страны Пирамид, можно надеяться, что Черчилль не станет рисковать Суэцем и предпочтёт мирные переговоры, хотя бы первоначально лишь с Муссолини. Поэтому штабу Легиона необходимо как можно лучше спланировать операции в отведённом нам ограниченном пространстве, чтобы не кусать себе локоть, когда главные силы англичан беспрепятственно покинут Ливию".

Позже Роммель отказался от своей "ограниченной" стратегии. Но позже он пересмотрел и многие свои воззрения на нацистский режим в целом...

Вплоть до начала апреля план ликвидации армии О'Коннора выполнялся безукоризненно. Стремительно продвигавшиеся вслед за откатывающимися в беспорядке англичанами механизированные части Легиона без труда рассекали и уничтожали незначительные британские заслоны, окружали, прижимали к берегу Средиземного моря или отжимали в пустыню колонны бегущих британских войск.

Всё чаще англичане сдавались в плен после лишь символического сопротивления. В плену оказывались уже целые батальоны. В плен угодил даже командующий Западными силами Пустыни — О'Коннор и его начальник штаба. Их разьездной самолётик сбили передовые патрули Легиона, а затем отловили в песках и английских генералов.

Казалось, победный бег легионеров будет продолжаться безостановочно — и уже во многих разгорячённых жарким африканским солнцем и лёгкими успехами головах офицеров Легиона появились мысли: "А стоит ли останавливаться на египетской границе? Ведь если вся хвалёная британская армия настолько слаба... а Египет такая заманчивая страна..."

Но отрезвление наступило гораздо раньше, чем на горизонте заколыхались пальмы египетских оазисов. Бегущие без остановки почти месяц "карфагеняне" внезапно на бегу "споткнулись о камешек". Как ни удивительно, но этот "камешек" носил такое знакомое название "Тобрук"...

Подобно "гордым бриттам" несколькими месяцами раньше, немецкие "легионеры" стали жертвой спонтанно утвердившегося духа высокомерия.

Британцы, заворожённые лёгкими победами над воинством генерала Брунетти, утратили всякую осторожность и были жесточайше биты, как только Роммель смог накопить достаточно сил и главное, материальных запасов для длительной погони за рассыпавшимися по Киренаике британскими отрядами.

Но и "легионеры" тоже слишком рано уверили себя в том, что англичане неспособны что-то большее, чем постреляв с полчаса, заявить: "Чёрт! Опять патроны кончились!" и гордо сдаться в плен. Безобразная организация подвоза и снабжения полевых частей британской армии, при которой подавляющее большинство снаряжения не вывозилось с центральных складов, оставляла солдат, отдалённых от основных баз с минимальным, так называемым "носимым" боеприпасом. Лучше сказать — с парой горсточек патронов. Преждевременный переход к "оккупационной схеме" обеспечения боевых сил практически оставил боевые части англичан без боепитания — оно оставалось не востребовано с тыловых складов.

Тыловые же склады охранялись чисто символическими силами — войска должны быть на передовой, а не в тылу! И захватывались мгновенно — что могли противопоставить танкам Легиона полвзвода "томми" с винтовками? А на исправление недостатков полевого снабжения и реорганизацию интендантской службы несущиеся как дьяволы роммелевские бронелегионеры не оставляли ни времени, ни шансов...

Но так уж совпало, что в одном месте у англичан внезапно оказалось и вдосталь патронов, и вдоволь солдат. Вдобавок и несколько вполне вменяемых командиров. Стоит ли удивляться, что это место оказалось по совместительству важнейшим портом и крупнейшим транспортным узлом во всей Восточной Киренаике? Да ещё и основным аэродромным пунктом — также. Скорее оставалось только недоумевать — как немецкие офицеры с Роммелем во главе прохлопали такие очевидные предпосылки, позволившие Тобруку стать неприступным бастионом на пути Легиона.

Уже через девять дней после начала наступления, 14 января 1941 года, передовой отряд Легиона попытался сходу прорваться в крепость Тобрук по западной дороге. Обнаружив, что на этом участке занявшие оборону английские подразделения поддерживаются огнём артиллерии и не имея возможности организовать авиационный налёт на позиции английской артиллерии (Тобрук на тот момент находился вне радиуса действия пикирующих бомбардировщиков Ю-87 — основных самолётов поддержки Легиона), разведчики попробовали обойти крепостные сооружения по широкой дуге и повторить попытку с востока.

Но южнее крепости на тот момент базировались достаточно крупные силы британской авиации, а аэродромы базирования имели сильное зенитное прикрытие — на которое разведчики "карфагенян" и наскочили.

Понеся внезапные и крупные потери, разведотряд начал спешно отходить. Отход обратился во что-то, малоотличающееся от бегства, когда взлетевшие с аэродромов британские самолёты (несколько спешно нагрузившихся малоколиберными бомбами истребителей-бипланов "Гладиатор", на всякий случай прикрытые всей последней четвёркой "Харрикейнов") набросились на грузовики и бронемашины "легионеров".

На следующий день случилось два события. Английские ВВС, как стая вспугнутых голубей, после "визита" вражеских разведчиков снялись с места и перелетели от греха подальше, на египетские аэродромы. Аэродромная обслуга должна была последовать следом, но, как всегда, поспешное планирование подвело англичан. Большая часть аэродромных запасов так и осталась на месте.

Зенитчики, ощутив своё сиротство, перекочевали в крепость — вот и появился в Тобруке костяк зенитных сил, обеспечивший устойчивую ПВО крепости. Остальные разбрелись кто куда.

Во-вторых, проученные днём ранее разведчики Легиона не рискнули вновь нацеливаться на крепость, а попробовали обойти позиции английской авиации ещё южнее — по предгорьям, расположенным более чем в ссемидесяти километрах от побережья, где заведомо не могло быть значительных английских сил. Марш по сильнопересечённой местности занял так много времени, что к египетской границе разведчики "пунов" вышли позже танкового авангарда Легиона, прошедшего через покинутые англичанами аэродромы.

Вплоть до 18 января все были заняты сами собой — остатки ХХ корпуса Сил Западной пустыни торопливо окапывались под Эс-Саллумом. Отрезанные в Тобруке две бригады (новозеландская пехотная и танковая, так называя "пехотной поддержки", из Метрополии) вместе со свеженькой 9-ой австралийской дивизией осваивались с крепостным хозяйством, распределяли сектора обороны и увлечённо расставляли батареи тяжёлых орудий, которые доставили в Тобрук морем для всей армии О'Коннора, а теперь целиком достались осаждённым.

"Карфагеняне" же, очухавшись от оплеухи, выданной им перед своим "отьездом" английскими авиаторами, деятельно подтягивали тылы и планировали штурм Тобрука. Роммель по-прежнему считал, что без взятия этого порта англичане не будут готовы признать своё поражение. Да и обеспечить надёжную оборону Восточной Ливии без Тобрука было невозможно.

Вот только без хорошего, удобного порта ни перебросить достаточно материальных запасов для успешного штурма, ни нарастить блокирующую Тобрук группировку настолько, чтобы у англичан не возникало даже искушения деблокировать Тобрук не получалось. Получился пат — чтобы захватить Тобрук, Роммелю нужен... Тобрук. Чтобы его осадить — осаду Тобрука надо снабжать опять же из Тобрука. Вот же оказия!

Оставалось либо надеяться на успех быстрого и внезапного натиска — или радикально менять стратегию.

Если бы Тобрук не удалось бы взять в течении ближайшей недели — настолько могло хватить у Легиона возможностей наращивать снабжение войск под Тобруком автомобильным и, в малой мере, авиационным транспортом — дальнейшее продолжение штурма было невозможно. Повторять атаки, не имея возможности их усилить по сравнению с уже отражёнными — просто пытаться тупо завалить укрепления трупами. На такой вариант действий командующий добровольческими силами априорно пойти не мог — слишком ценным был его "человеческий материал", чтобы бездарно класть его под пулемётами.

Тогда оставался лишь один способ действий — маневр. Роммель не мог бить своими ограниченными силами по Тобруку неограниченно — но он мог ударить по коммуникациям крепости, обеспечивающим её устойчивость. Причём вариантов манёвра, из-за относительной примитивности театра военных действий Западной пустыни было тоже только два: вперёд — или назад.

Манёвр вперёд. Тобрук обеспечивается по морю. Без поддержки и снабжения по морю он капитулирует. Главными базами английского флота, без которых снабжение по морю засевших в Тобруке австралийцев, новозеландцев и поляков невозможно — Александрия и Порт-Суэц. Заняв эти города, Роммель вынудит капитулировать Тобрук.

Но даже обозначив угрозу Александрии, можно сломить упорство английского командования и вынудить его эвакуировать крепость. Почему бы и нет? Англичане всегда в этой войне бросались эвакуировать свои войска, как только возникала угроза их морским коммуникациям. Но для выполнения этого плана надо перейти египетскую границу и нанести, как минимум, ещё одно тяжёлое поражение Силам Западной пустыни.

Эта идея не нравилась Роммелю по двум причинам. Во-первых, в этом случае ограниченный конфликт окончательно перерастал в неограниченную войну. Роммель отчётливо понимал, что в такой войне "Новый Карфаген" рано или поздно потерпит поражение. Ресурсы "Новой Италии" — даже при поддержке Рейха и дружеском участии Романской Лиги — несопоставимы с силами Британской Империи. Так что в стратегическом смысле следующая победа над английскими войсками — уже на египетской земле станет первым шагом к неизбежному поражению. А Роммель не хотел быть на стороне проигравших.

Вторая причина была тактической — но тоже достаточно неразрешимой. Тобрук удерживал крупный узел дорог на побережье Средиземного моря. Продолжая операции восточнее Тобрука, Роммель не мог обеспечить грузопоток хотя бы в тех размерах, которые обеспечивал себе западнее — и это не учитывая, насколько удлинятся линии снабжения! Насколько возрастут перевозки горючего для тех же транспортных колонн, везущих снабжение его войскам — восточнее Тобрука большую часть груза будет составлять топливо для грузовиков, а не полезный груз.

Вдобавок британская авиация, имеющая в дельте Нила отличные аэродромы и сколько угодно горючего — прямо со скважин в Нижнем Египте — сможет действовать решительно. А его самолёты будут сидеть на плохих полевых площадках — без топлива, с трудом выполняя хотя бы по одному полёту в день. Так что не только море, но и небо западнее Тобрука будет английским — а значит, его транспортные колонны будут гореть.

В лучшем случае до войск будет доходить половина отправленных грузов. Что означает — нормальное снабжение можно будет организовать только очень небольшой группировке. Если отправить большие силы — его войска выдохнутся после первой же крупной баталии и их можно будет переловить сачком для бабочек. Без горючего и снарядов его танки — просто железные консервные банки. А солдаты без патронов — безоружная толпа. Но ограниченные силы могут добиться успеха, только пока английские войска ещё не опомнились, не заняли оборону, не восстановили нормальное управление — а это должно было произойти со дня на день.

Так что если маневр на Восток не предпринять в ближайшие дни — его не стоит предпринимать вообще.

Но возможен ещё один маневр — и этот вариант маневра Роммелю нравился гораздо больше. Можно было наступать назад! Если бы армия Роммеля начала отход на Запад — англичане могли не выдержать и попробовать начать преследование. Тогда, оттянув англичан подальше от Тобрука, можно было навязать им генеральное сражение в неудобной для преследующих сил конфигурации — и вновь создать предпосылки для неожиданного прорыва в тыл англичан. Даже если взять Тобрук вновь не удалось бы — можно было быть уверенным, что после повторного позорного разгрома англичане потеряли бы желание воевать в Африке. Но вот уверености в том, что предлагаемый маневр одобрят Гитлер и Муссолини у Роммеля не было...

Времени на долгие уговоры тоже. Решение предстояло принять немедленно. К 19 января дальнейшая судьба Африканской кампании определилась.

И Гитлер, и Муссолини предпочли риск перерастания "ливийского конфликта" в "средиземноморский". Неверно полагать, что такое решение было продиктовано исключительно впечатлением от головокружительных успехов "легионеров" Роммеля. Оба диктатора были достаточно трезвыми политиками, чтобы осозновать эфемерность достигнутого результата — особенно если учесть, сколько времени, судя по воспоминаниям Роммеля, он потратил, доказывая почти гарантированный провал операции "восточнее Тобрука".

Нет, причина столь твёрдого стремления вождей обеих "братских режимов" не ограничиться достигнутым, а начать большую военную кампанию в Восточном Средиземноморье обусловлена теми значительными политическими переменами, которые обозначились вполне отчётливо в Западном Средиземноморье к концу зимы 1941 года.

Как известно, первоначально Гитлер крайне скептически отнёсся к проекту создания "Романского Альянса", назвав его второй "Малой Антантой".

Германский диктатор всерьёз опасался, что благодаря этому союзу Франция возродит свою силу и влияние и может решиться на реванш. Своё согласие на заключение пакта между главами трёх романских наций — Италии, Франции и Испании Гитлер обставил рядом условий, среди которых были требования непривлечения воинских сил создаваемого альянса к действиям на Европейском континенте, твёрдого нейтралитета всех стран-участниц договора и одновременно — размещения на заводах Италии и в первую очередь — Франции крупных военных заказов для Новой Италии (а через неё — и для вермахта).

Кроме того, Гитлер добился от Петэна согласия на использования транспортной сети Южной Франции для переброски "воинских контингентов, следующих в нейтральные порты невоюющих с Французской Республикой стран".

Это соглашение развязывало Гитлеру руки — в случае, если руководство новосозданной Лиги рискнуло бы взбрыкнуть против германской гегемонии, германские войска, воспользовавшись этим пунктом договора, мгновенно заняли бы неоккупированную часть Франции.

Но с ноября 1940-го, когда Лига только появилась, по январь-февраль 1941-го мнение Гитлера о "новом романском блоке" изменилось со сдержанно-враждебного на умеренно благожелательное. Как показала практика полугода, глав Италии, Франции и Испании в основном действительно беспокоили вопросы колониальной политики — стремление сохранить целостность своих колониальных владений (или, в случае Италии, свои интересы в колониях других европейских держав, поскольку своих колоний Итальянское королевство лишилось). За полгода колониальные силы Испании и Франции в Северо-Западной Африке прошли значительную реорганизацию (за которой тщательнейше, кстати, наблюдали германские представители — и почерпнули немало ценных наблюдений, которыми не замедлили поделиться со своими коллегами при штабе Муссолини — вот откуда "растут ноги" многих удачных организационных решений Роммеля).

Новосозданные части "Романов" имели бригадную структуру, во многом копирующую структуру французского Иностранного легиона — и принцип комплектования частей также был преимущественно добровольческим, причём предпочтение отдавалось европейским уроженцам африканских колоний перед выходцами из метрополий. Предполагалось, что жители африканских колоний имеют больше стимулов в защите собственной родины, нежели приезжие из Европы. Но на фоне значительной безработицы, национального позора и общего недовольства итогами европейской кампании для Франции, наплыв французов в колониальные части был высоким.

Также значительные, по меркам королевской Испании, заработки в силах Альянса, привлекли множество испанских безработных, большинство из которых имели военный опыт времён гражданской войны и были в ходе сокращения королевских войск отправлены в отставку. Итальянских добровольцев в силах западносредиземноморского альянса было незначительное количество — в основном отток недовольных поглощался Новым Карфагеном, но и без них к марту 1941 года в Марокко и Алжире были сформировано 38 бригад, из них 11 — механизированных. Общая численность "коллективных сил обороны Северной Африки" превысила 300 тысяч человек — если считать только наземные войска.

Гораздо более важным, с точки зрения Гитлера, было окончательное формирование Средиземноморского флота Лиги. Согласно договору трёх стран, в коллективные морские силы должны быть переданы "корабельные группировки, в количестве, достаточном для обеспечения безопасности плавания в акватории Западного Средиземноморья".

На деле это означало обьединение под единым командованием линейных сил Италии и Франции, поскольку только соединённые эскадры французского и итальянского флота могли надеяться на определённый успех при столкновении с флотом Великобритании — единственной реальной угрозой колониальным владениям Франции в Северной Африке.

К марту 1941 года, со значительной помощью итальянских кораблестроителей, французские корабли, пострадавшие от внезапного нападения бывших союзников — англичан, пытавшихся прошлой осенью уничтожить военно-морской флот Франции были восстановлены. Кроме того, итальянцы помогли французам закончить реконструкцию авианосца "Беарн" — единственого авианесущего корабля соединённой эскадры.

Теперь в распоряжении французского адмирала, командующего "колониальным флотом" находилось пять линейных кораблей (из них три итальянских, причём два — новейшей конструкции, из двух французских один, "Ришелье" — также постройки 1940-го года), авианосец, шесть тяжёлых и вдвое больше лёгких крейсеров, три флотилии эсминцев — одна французская (8 единиц), одна итальянская (9 единиц, новейшие корабли постройки 1938-1940 годов) и испанская (4 эсминца, в основном устаревших типов, для конвойной и противолодочной службы).

Флот базировался на порты Алжира, кроме одной флотилии эсминцев, несущих сторожевую службу в Атлантике у побережья Марокко (французские эсминцы). Резко возросшие грузоперевозки потребовали заметного обновления портовых сооружений Орана и Алжира — основных баз флота и сухопутных сил Альянса и расширения транспортной сети между городами Алжира. В декабре 1940 года началась прокладка железнодорожной ветки Фес-Оран, которая должна была соединить порты и железнодорожную сеть Алжира с веткой Касабланка-Танжер, по которой перебрасывался основной поток грузов на атлантическом направлении.

Чётко обозначившиеся приоритеты действий романской коалиции оказали серьёзное воздействие на расчёты руководства двух воюющих групп стран. Германское руководство, и лично Гитлер обрели уверенность в том, что как бы не развивались военные действия в Средиземноморье в дальнейшем, время лёгких успехов для Британской Империи прошло, и дальнейшее расширение конфликта в странах Северной Африки потребует от английского военного командования всех сил, всего возможного потенциала — а стало быть, угроза "второго фронта", вмешательства Англии в континентальную войну в случае реализации плана "Барбаросса" станет исчезающе малой. К тому же расширение военного производства во Франции и Италии позволяло германской военной промышленности сосредоточиться на выпуске наиболее важных для войск видов продукции — многие вспомогательные (и не только вспомогательные) виды военного снаряжения Германия получала от Романского союза либо в оплату французской контрибуции, либо как часть лицензионных отчислений.

Отвлечение усилий Англии на борьбу за Суэц в предверии крупнейшей операции германских сил на Востоке было, по мнению Гитлера, своевременным шагом. Британское правительство, связанное задачей обороны Среднего Востока, не окажет Советской Федерации никакой существенной помощи. Более того, фюрер рассчитывал, что испытывая страх перед завоеванием "Новым Карфагеном" Страны Пирамид, британское правительство "перетянет на себя" возможные поставки военных материалов со стороны североамериканцев.

Пусть поход на Египет обречён на неудачу — на перспективу ближайшего полугодия он оттянет на себя всё внимание англо-саксов. Затем — после завершения "восточных событий" — можно будет окончательно сломить сопротивление англичан. Благо, появится ещё несколько удобных направлений для приложения военных усилий. Например, через Турцию. Или, скажем, через Кавказ.

На крайний случай, брестская эскадра кригсмарине вполне способна нейтрализовать соединение Каннингема и обеспечить повторный десант на Крит и далее — Кипр. Что тоже позволит ликвидировать английское присутствие в Восточном Средиземноморье. У вождя немецкой нации было прекрасное настроение и широкие планы, и беспокойство предводителя ливийского "фрайкора" никак не могло поколебать его уверенности.

Поэтому, как начальник "новокарфагенских легионов" не старался убедить "вождя германской нации" в военной бесперспективности "похода на Нил", Гитлер упорно требовал перенести военные действия в Египет. "Вперёд, на Александрию", — напутствовал он улетающего Роммеля. "Будьте уверены, Рейх окажет вам всю помощь, которую только можно оказать".

Стремясь вынудить Гитлера отказаться от расширения военных операций в восточном Средиземноморье, Роммель на этой встрече впервые поднял вопрос о Мальте. "Ключом к завоеванию Египта является этот лежащий в тысячах километрах западнее остров", — обьявил Роммель.

"Пока англичане свободно базируются на Мальте, их вниманию предоставлена вся береговая полоса от Александрии до Триполи, а значит — и все доступные моей армии транспортные коридоры, потому что единственная линия коммуникаций в Северной Африке проходит по берегу моря.

Без свободы на коммуникациях невозможна борьба в дельте Нила с крупными и хорошо организованными силами английской армии. Мой фюрер, я настаиваю, что прежде чем мои войска начнут продвижение в сторону Нила, Мальта должна быть по меньшей мере, нейтрализована. Но, учитывая опыт боёв над Ла-Маншем, я не думаю, что можно быть уверенным в сокрушении обороны острова только путём воздушных бомбардировок. Ворота Александрии откроются только после того, как немецкие десантники выбьют сапогами двери старинного оплота европейского масонства. Без занятия Ла-Валетты британский флот никогда не покинет прибрежные воды Ливии и Италии."

Гитлер сочувственно ответил на горячую речь своего генерала (во время этого визита Роммелю присвоили следующий чин генерал-полковника) и пообещал, что "ОКВ в ближайшие дни возьмётся за разработку мальтийской операции", но предупредил, что "по моему мнению, в действиях против Мальты могут встретиться неожиданные подводные камни, например, я не уверен, как быстро я смогу повлиять на позиции итальянского и испанского кабинетов".

Гитлер дал понять Роммелю, что успех переговоров по "мальтийской проблеме" всецело зависит от успехов войск Роммеля. "Эти трусы в итальянском правительстве даже сейчас цепенеют при мысли, что британские корабли могут оказаться у побережья Аппенин. Пока они не уверятся в том, что британцам не до нас — подготовку к десанту придётся держать в глубочайшем секрете, что как вы понимаете, не позволяет провести операцию в сжатые сроки".

Для облегчения положения армии Муссолини, Гитлер обещал направить в Северную Африку эскадру пикирующих бомбардировщиков, изначально готовившуюся для действий с авианосцев против морских судов. "У побережья Ливии Ю-87 могут не опасаться вражеской авиации, что позволит этим несколько устаревшим самолётам реализовать весь свой потенциал. А мастерство асов-пикировщиков гарантирует вам прикрытие от набеговых операций флота Каннингема". У Роммеля было своё мнение о эффективности люфтваффе против морских коммуникаций, но в данном случае он смолчал.

Последней его надеждой оставался диктатор "Новой Италии". Роммель ожидал, что Муссолини-то не отважится рисковать достигнутым и примет его точку зрения — гарантированная победа куда привлекательнее рискованного поражения!

Но Муссолини поразил Роммеля, полностью присоединившись к пожеланиям фюрера. "Мои карфагеняне", — патетически воскликнул дуче, — "не могут простить английского вероломства! Только полный разгром Британии, только изгнание их из Египта может оправдать все жертвы, что уже принёс народ Нового Карфагена на алтарь победы. Если понадобится, то все мужчины Новой Италии возьмутся за оружие — но мы освободим народы Северной Африки от британского владычества!"

Воинственность дуче проистекала, конечно, не из декларируемого им "высокого боевого духа Карфагена". Просто Муссолини здраво рассудил, что только продолжение военных действий обеспечит продолжение поддержки его режима со стороны европейских стран — а без этой поддержки "ливийская мечта" угрожает засохнуть в пустынной почве на корню. Так что у Муссолини тоже не было особенного выбора — и он решился продолжить партию, хотя благодаря старательно приведённым Роммелем выкладкам, не мог не осознавать, насколько больше шанс полного проигрыша. Проведя почти неделю в бесподных перелётах из ставки Гитлера в ливийскую столицу, Роммель не смог добиться поставленной им перед собой цели — одобрения глубокого манёвра по побережью и был вынужден начать штурм "в лоб" египетской границы.

20 января Роммель начал демонстративный штурм Тобрука. Гремели орудия, штурмовые отряды под прикрытием артсамоходок и дымовых завес в разных местах прорывались к противотанковым рвам первой линии обороны, перемещающаяся вдали техника "карфагенян" поднимала ясно видимые тучи пыли...

Британские части, оттянув патрули за линии траншей, ожесточённо отвечали огнём, передовые позиции непрерывно подкреплялись силами из резерва везде, где "роммелевцы" проявляли заметную активность. Состояние повышенной боевой готовности чрезвычайно быстро утомляло обороняющихся, из-за большого количества резервов, стянутых на передний край, велики были потери от артогня вражеских орудий — самоходки большими группами вели обстрел прямой наводкой дотов и прикрывавших их позиций британской пехоты, активно использовались "пунами" трофейные английские полевые мортиры, обстреливающие передвигающиеся к атакованным участкам подкрепления.

К началу первого штурма британское командование ещё не успело обьединить командование всеми тяжёлыми артиллерийскими батареями в одних руках — несмотря на то, что зачастую позиции "пуновских" батарей находились на дистанции, позволяющей британцам их обстрелять, английские артиллеристы вели огонь только в выделенном им секторе, по указаниям своих корректировщиков. Которых часто ослепляли дымовыми снарядами и шашками. Несмотря на имевшееся у осаждённых преимущество в количестве (и качестве) тяжёлой артиллерии, из-за несогласованности действий британские пушки отвечали одним выстрелом на три вражеских.

Хотя "пунами" нигде в атаку не было брошено более батальона, на конец вторых суток штурма силы обороняющихся оказались на исходе. Все резервы, которые могли собрать в крепости, находились на передовой, в случае прорыва, чтобы отбить позиции, понадобилось бы снимать силы с других участков. Что угрожало — при усилении натиска в остальных секторах — тем, что оборона начнёт рассыпаться, как карточный домик.

(Забавно, что при том, что все возможности для усиления передовых подразделений были использованы командующим гарнизоном в наибольшей степени, и в городе не осталось никаких боеспособных частей, в то же время в распоряжении коменданта портом находилось около двух тысяч человек из сборных команд — солдаты и офицеры из других частей, отставшие от своих во время отступления, небольшие группы и отряды.

Все они ожидали отправки в Александрию на переукомплектование и в боях за Тобрук не были задействованы. Мало того, эти люди с началом штурма и боёв на линии бетонных дотов — основном обводе тобрукской крепости — скопились в порту, стремясь оказаться как можно ближе к месту эвакуации, и препятствовали нормальной работе порта.

Отсутствие координации между различными частями крепостного гарнизона, неподчинение лицу, отвечающему за оборону крепости значительной части воинских контингентов — обычная беда британского командования, справиться с которой могло только время, если противник был так добр, что предоставлял англичанам возможность уладить беспорядок в своих частях. Но Роммель ни разу не дал такой возможности воевавшим против него британским генералам.)

Особенно зловещим защитникам Тобрука казалось практически полное отсутствие итало-германской авиации — кроме отдельных разведчиков — артиллерийских корректировщиков за эти два дня над Тобруком не показался ни один вражеский самолёт. Английские солдаты, уже привыкшие к тому, что наступление "клятых пунов" обязательно поддерживается ударами пикировщиков и тяжёлых истребителей-штурмовиков, не видя вражеских самолётов, могли только ещё сильнее напрячься — "эта бешеная собака" Роммель конечно, задумал что-то особенно гнусное!

Командование Силами Западной пустыни, уже находившееся в тот момент в Мерса-Матрухе, получило из крепости отчаянный призыв о помощи. Также гарнизон Тобрука запрашивал поддержки Королевского флота. "Если британская армия не предпримет в ближайшее время решительных мер по деблокаде Тобрука, а флот не поддержит нас силами своих линейных кораблей, всё усиливающаяся бомбардировка крепости и непрекращающийся натиск войск Роммеля окажется выше нашей готовности оказывать сопротивление. Тогда Тобруку грозит катастрофа." — радировали из крепости.

Командующий силами Британской империи на Среднем Востоке Уэйвелл, на которого оказал личное давление премьер-министр, ознакомленный с радиограммой из Тобрука, был вынужден отдать приказ "нанести, максимально скрытно сосредоточив наши бронетанковые части, мощный удар по позициям противника у прохода Хильфая и далее — на Сиди-Резег, с тем, чтобы в ближайшее время выйти на подступы к крепости Тобрук".

Для поддержки готовящегося в спешке удара вся имевшаяся в распоряжении Сил Западной пустыни авиационная группировка отзывалась с египетских аэродромов и стягивалась на передовые площадки, лихорадочно подготавливавшиеся к действиям нерасчётного количества самолётов. Для прикрытия действий британских войск при прорыве обороны Роммеля необходимо было создать заметный перевес в воздухе.

Отсутствие "карфагенской" авиации над Тобруком было решено считать признаком того, что основные авиасоединения "пунов" отстали от своих сухопутных сил, поэтому надо было сразу завоевать господство в воздухе и удерживать его вплоть до деблокады Тобрука. Для этого на передовые базы навалом завозили боеприпасы, бомбы, топливо, где только можно размещали всё новые и новые прибывающие самолёты — на три передовые площадки, рассчитанные максимум на приём крыла, перебрасывался весь авиакорпус Западной пустыни. Всё ради того, чтобы одним решительным ударом переломить волю противника.

Первоначально наступление планировали на 23 января, но из-за недостатка транспорта и времени, понадобившегося для утрясания согласований с флотом, отложили на 27-е. Но операция так и не началась, потому что Роммель, убедившись, что наживку заглотнули, "подсек" улов. 23-го января, с началом светового дня, внезапно, крупные соединения "карфагенской" авиации ударили по двум из трёх передовых английских авиабаз.

На авиабазах ещё не было налажено руководство полётами, части перемешаны, воздушное наблюдение велось несколькими параллельными структурами — авиаудар застал англичан в состоянии полного бедлама.

Некоторые пилоты истребителей ухитрились под падающими бомбами взлететь и вступить в бой, но погоды они не сделали — хотя бы потому что взлететь следом за ними уже никому не удалось — на полосе горели потерпевшие аварию при взлёте машины, взлётно-посадочная полоса получила приличные воронки от бомб пикировщиков, вдобавок ко всему, лишённые единого командования зенитчики действовали по собственной инициативе и обстреливали почти каждую воздушную цель без разбора. Несколько английских самолётов во время разбега были точно уничтожены огнём зенитных установок.

(Позже зенитчики оправдывались, что приняли взлетающие "Харрикейны" и "Спитфайры" за десантные планеры(!) пунов. Верно, у страха глаза не только велики, но и уши заложены. Принять ревущий во всю мощь взлётного режима истребитель за приземляющийся бесшумный безмоторный планер — надо очень постараться. Ощущается градус паники, вызванной внезапным нападением — а значит, и уровень неготовности британских сил в целом.)

Не стоит думать, что про третью авиабазу англичан забыли. Отсутствие воздействия против последнего оставшегося у Воздушных сил Западной пустыни аэродрома было частью плана разгрома британской авиации: получив сообщение о штурмовке передовых аэродромов, английское командование приказало нанести ответный удар по "новоитальянским" аэродромам вблизи ливийско-египетской границы.

Разведанные англичанами "передовые площадки" были ложными целями — на них размещались лишь макеты самолётов и сооружений, зато зенитное прикрытие сумели довести до высокой плотности. Ответная штурмовка обернулась серьёзными потерями, хотя английские лётчики доложили, что задание выполнено и вражеские аэродромы скрылись в дыму.

Самолёты, использованные "пунами" в авиаударах — истребители-бомбардировщики Макки-200, находились не на обнаруженных англичанами "аэродромах", а были разбросаны на приличном расстоянии на маленьких площадках на две-четыре машины. Такое распыление сил было возможно благодаря двум обстоятельствам — хорошему навыку обращения с радиофицированными машинами и высокой квалификации пилотского состава — в том числе и хорошим навыкам ориентирования в условиях пустыни. "Карфагенские" авиасоединения могли собираться в условленной точке встречи, формируя потребный для выполнения задачи наряд сил. В некоторых случаях самолёты "пунов" вплоть до самой цели шли порознь — такая тактика требовала отличной сыгранности, чтобы над целью все участвующие в налёте самолёты оказались в один и тот же момент; но у ливийских пилотов были весьма хорошие штабисты, быстро готовившие самые сложные схемы операций.

"Карфагеняне" специально дожидались момента, когда основная масса взлетевших английских самолётов пойдёт на посадку. Топливо у англичан заканчивалось, а единственным аэродромом, где их могли принять, была последняя передовая авиабаза у железнодорожной станции Аль-Аламейн.

Именно в этот момент, за две-три минуты, как к аэродрому подошли возращающиеся английские ударные машины в сопровождении своих истребителей, итало-германские истребители-бомбардировщики внезапно атаковали ВПП аэродрома.

Макки-200 поднимали в подфюзеляжном держателе две стокилограммовых бомбы — для слабого покрытия аэродрома, преимущественно укатанной грунтовой полосы, накрытой металлической сеткой, таких бомб хватило, чтобы исключить взлёт и посадку. Большинство английских самолётов, взлетевших с этого аэродрома, не были сбиты — они были потеряны при неудачных попытках приземлиться, в вынужденных посадках, когда заканчивалось горючее. Несколько бомбардировщиков пыталось долететь на последних каплях бензина до аэродромов в Дельте — повезло только двум машинам. Остальные разбились, один экипаж пропал без вести вместе со своей машиной — возможно, угодили в зыбучие пески.

В результате хронометрически спланированной операции ВВС "Новой Италии" к полудню 23 января добились уничтожения основных сил авиации англичан, дислоцированных на ливийско-египетской границе, тем самым на короткий срок завоевав полное владычество в воздухе.

Во второй половине дня Роммель постарался его реализовать в крупной наземной операции. Она произошла практически в том же месте, где тремя месяцами ранее корпус О'Коннора разгромил восточно-ливийскую армию Муссолини. Британские войска, начавшие перегруппировку для отражения нападения "легионеров", попали на марше под авиаудары и смешались. В девять часов вечера английское командование приняло решение оставить район Эс-Саллума и занять оборону на втором рубеже обороны.

Накопленные на приграничных прифронтовых складах запасы были уничтожены при отступлении. Но многое уничтожить не удалось или не успели — они попали в руки солдат Роммеля. Благодаря спланированному захвату трофеев Роммелю удалось на время парировать "транспортные ножницы", резко ограничивающие действия его войск восточнее Тобрука.

В последовавшем затем наземном сражении Легион сумел прорваться глубоко вглубь египетской территории — передовые части Роммеля достигли той самой "тыловой" станции Эль-Аламейн — на тот момент она была конечной на железнодорожной ветке до Александрии. (Англичане начали строить железнодорожную ветку Александрия — Эс-Саллум в июне 1940 года, именно для планируемого наступления в Ливии.)

Но к этому моменту британцы подтянули дополнительные силы со Среднего Востока.

(В том числе сформированную из евреев-добровольцев Палестинскую бригаду. Как и польская Отдельная бригада, отличилась в боях, была одной из самых стойких в сформированной на основе Сил Западной пустыни 8-ой британской армии.)

На аэродромы восточнее Эль-Аламейна удалось собрать полнокровное истребительное соединение — в том числе и за счёт самолётов, первоначально предназначавшихся для усиления гарнизона Мальты. Английская пресса заливалась, описывая "неприступность линии Эль-Аламейн".

Эль-Аламейн действительно представляет из себя удобный участок для организации жёсткой обороны — при наличии, естественно, потребных сил и времени. В этом районе отсутствует характерный для африканского побережья уступ между приморской равниной и плоскогорьем — главное препятствие, рассекающее обороняющиеся силы на два относительно изолированных участка, что зачастую использовалось Роммелем для последовательного разгрома британской обороны "по клочкам".

Кроме того, в отличие от остального побережья Ливии и Египта, здесь пространство маневра ограничено с юга огромной впадиной Баб-эль-Каттара. Колоссальнейший пример ветровой эроззии — котловина Каттара простирается в меридиональном направлении более чем на пятьдесят километров, в ширину же эта самая громадная на Земле "ямка от смерча" — более восемьдесяти километров.

Постепенно поднимающееся от моря побережье примерно в тридцати километрах от берега обрывается крутейшими откосами в самое глубокое место впадины. Её абсолютные величины — (-133) метра ниже уровня моря. Дно выстлано пухлыми глинами, часты зыбуны и "мёртвые пески". Впадина непроходима для любой техники, источники воды отсутствуют, всё время из-за дующего со стороны континента устойчивого ветра в воздухе висит пылевая дымка, ограничивающая видимость. Заняв пространство между береговой полосой и обрывами Каттары, можно быть уверенным во флангах позиции.

О достоинствах "эль-аламейнской позиции" командующий "карфагенской" армией был, понятно, осведомлён. Но он понимал ещё кое-что — главное, не наличие позиции. Главное — наличие людей на позиции. Людей, готовых, и основное — способных воспользоваться её достоиствами. И преодолеть имеющиеся недостатки.

А вот с людьми у британского командования было не очень хорошо. Из-за неразумного упорства британского командования главные силы Западной пустыни продолжали борьбу в районе Мерса-Матруха. На линии Эль-Аламейн — перевал Наиб-Абу-Двейс, и бывшей, собственно говоря, той самой "неприступной позицией Эль-Аламейн" было совсем немного войск и уж совсем не было готово никаких укреплений. И Роммель знал об этом. Но после разгрома в бою западнее Эль-Аламейна подразделений 2-ой новозеландской дивизии Легион прекратил преследование противника. Войска генерала Ричи, командовшего в тот момент силами Западной Пустыни, откатились ещё на пятнадцать-двадцать километров и остановились, более не преследуемые.

К счастью для англичан, до "линии Эль-Аламейн" оставалось ещё десяток километров, и солдаты не увидели её воочию. Возможно, убедись они собственными глазами в отсутствии столь старательно расписанных газетчиками "...линий траншей, многометровых минных полей, десятков рядов колючей проволоки, контролирующих все подступы к глубоко закопанным огневым позициям..." — боевой дух английских солдат упал бы совершенно.

С февраля по конец марта британские войска стремительно наращивали свою численность, готовясь изгнать врага из Египта и снять угрозу, нависшую над главной базой английского флота в Средиземноморье. Легион же ограничивался небольшими боевыми операциями, предпочитая находиться на выжидательной позиции: передовые посты англичан и "карфагенян" в марте разделяло двенадцать километров.

Роммель остановился не потому, что испугался выдуманной "укреплённой линии". Его остановил всё тот же "транспортный голод" — после разгрома основных сил ХIII английского корпуса запасы топлива и боеприпасов у легионеров показали дно.

В штабе Роммеля в конце января-начале февраля шли ожесточённые споры — некоторые из генералов и штабных работников предлагали поставить всё на карту и нанести решительный удар по войскам Ричи. Прорвать позиции англичан западнее Баб-эль-Каттары, не дать им вновь уйти и прикрывшись с флангов естественными препятствиями, разбить в маневренном сражении, в котором до сих пор Легион всегда побеждал. Захватить тыловые районы и склады снабжения английских войск — и воспользовавшись этими материальными условиями, совершить "бросок в Дельту". Предложение заманчивое... Но вот Роммель был уверен, и сумел убедить своё окружение — "ещё один шанс на удачу" гарантировал поражение.

"Сражаясь западнее Эль-Аламейна", — подчёркивал Роммель, — "мы воспользовались всеми преимуществами малой силы, которые только можно предположить. Время начала сражения, размещение сил неприятеля, готовность к переброске транспорта, места базирования вражеской авиации — все условия были для нас наилучшими.

Но даже с такими "краплёными картами" добиться полного уничтожения противника, численно превосходящего нас втрое, не удалось. В настоящий момент численное соотношение ещё менее благоприятно, вражеские резервы расредоточены, авиация англичан настороже, их оборона эшелонирована. А наша линия снабжения вытянута настолько, что стоит её удлинить на полсотни километров — наступит полный паралич.

Продолжение наступления — авантюра, причём дурная, ибо основана на полном пренебрежении противником. Достаточно англичанам будет проявить стойкость, которой они, как можно видеть по обороне Тобрука, отнюдь не лишены — и единственным, что останется нашим войскам — сдаться, потому что у них не будет ни еды, ни патронов, ни даже горючего, чтобы бежать."

Можно сказать, что командующим "АфрикаКорп" владела буквально навязчивая идея — "египтобоязнь". Его убеждённость в том, что тактический перевес не может быть реализован без перевеса стратегического, заставляла Роммеля отказываться от внешне эффектных и сулящих быстрый успех операций "в глубину британской обороны". Роммель требовал для успешного и долговременного завоевания Египта обеспечения надёжных линий коммуникаций, под которыми он подразумевал либо захват Мальты, либо разгром британской Средиземноморской эскадры.

Но до августа 1941 года ему приходилось мириться с прежним состоянием снабжения, которое было недостаточным и спорадическим — английские субмарины, наводимые самолётами-разведчиками, взлетающими с мальтийских аэродромов, топили много транспортов, шедших в ливийские порты. В порты Туниса и Алжира грузы приходили, не подвергаясь угрозе со стороны британского флота, но доставка снаряжения за тысячи километров была невозможна без строительства железнодорожной линии. Каботаж — единственно доступный вид снабжения на таких расстояниях — сталкивался с угрозой со стороны надводных кораблей Ройял Нави.

Остановившись за Мерса-Матрухом, легионеры экономили каждый патрон, Роммель максимально уменьшил численность боевых сил, сохранив только костяк соединения. Весь тыловой персонал и немалая часть боевого отправилась на восток, влившись в формируемые части Легиона.

Не имея возможности наступать далее, Роммель ждал, когда же англичане предоставят ему возможность отступать, готовясь использовать отступление как эффективный метод разгрома противника на марше подвижными силами.

В конце концов, британское командование всё же решилось начать наступление. Расчёты Роммеля были довольно рискованны — успех предполагаемой им тактики в немалой степени зависел и от удачи. И она не подвела Роммеля.

Вплоть до июля 1941-го ему ещё не раз удавалось поймать удачу за хвост, выскальзывая неоднократно из разгромных положений — за что и был собственно, прозван "Лисом пустыни". Англичанам не удалось окружить "пунов" в мае 1941-го, во время первого наступления 8-ой английской армии на Эс-Саллум.

Прикрывшись заслонами и минными полями, Роммель обошёл отрезавших его от побережья англичан по кромке откоса ливийского плоскогорья — маневр, который требовал прекрасного понимания личным составом как условий ливийского бездорожья, так и высочайшего качества работы штабов на всех звеньях. Без тщательного согласования движения всех частей пропихнуть сквозь крошечное "игольное ушко" — караванную тропу над крутыми, рыхлыми осыпями — многокилометровые колонны автомобилей и бронетехники было невозможно. Но добровольцы Роммеля не подвели своего командира, и английские танки схватили свой собственный хвост — "карфагенская" армия успела занять позиции на перевале Хальфая.

Чуть позже в мае 1941 года британцы, сосредоточив значительные силы, выбили Роммеля с этого перевала и захватили форт Капудзо, открыв дорогу к осаждённому Тобруку.

Кстати, одним из неприятных, для Британии, вопросов военной истории всегда оставался вопрос о соотношении сил осаждающих и осаждённых в Тобруке. Английских войск в Тобруке суммарно было не меньше двух дивизий. В ходе "осады" гарнизон получал неоднократное усиление, например, в апреле-мае в Тобрук была переброшена польская "Отдельная бригада карпатских стрелков".

Британские военные историки всегда утверждали, что успешная оборона Тобрука сковала вдвое превосходящие силы Роммеля, перечисляя списочный состав частей, находившихся под Тобруком со стороны "карфагенян". Из такого перечисления действительно получается, что у Роммеля под Тобруком действовало, как минимум, три дивизии и по меньшей мере одна мехбригада.

Но при детальном рассмотрении оказывается, что от двух моторизированных дивизий "пунов" под Тобруком находились лишь тыловые подразделения, а единственная располагавшая боевыми частями "карфагенская" дивизия была уполовинена — от неё остался лишь один полк и отдельный разведбатальон, выполнявший задачу прикрытия западного направления.

Мехбригада, действовавшая под Тобруком, располагала в основном, самоходными противотанковыми орудиями и являлась одним из резервов всей роммелевской группировки — поэтому её действия против осаждённых носили характер "кочующих" батарей — тревожащих артобстрелов. Притом, что в распоряжении 5-ой механизированной бригады орудий "новоитальянцев" калибров свыше 152-мм не имелось, а основные укрепления крепости, построенные ещё "при итальянцах" и старательно усиливающиеся англичанами всё время осады, были рассчитаны на защиту от полевых гаубиц до восьмидюймового калибра.

Так что действительное соотношение сил англичан и "карфагенян" было обратным — один к двум в пользу британских войск!

Пассивность обороняющихся выглядит неубедительно — особенно если учесть, что снабжение гарнизона Тобрука "по морю", несмотря на все усилия пикировщиков Роммеля, оставалось превосходным — войска гарнизона имели вдоволь боеприпасов, продуктов питания, горюче-смазочных материалов. У австралийской дивизии успели выгрузить до начала осады весь транспортный парк, и дивизию полностью, при желании, можно было посадить "на колёса". Британцы отремонтировали в мастерских Тобрука значительное количество отбуксированных в Тобрук британских танков и располагали к маю по меньшей мере ещё одной (впридачу к вооружённой "Матильдами" британской бригаде) сводной бригадой танков.

В то время как части Роммеля, ведущие бои под Тобруком, снабжались, вместе со всеми остальными войсками, по сухопутному маршруту — кстати, также находившемуся под постоянным авиационным воздействием противника. Причём снабжение сил под Тобруком производилось по "остаточному принципу" — главное было снабдить части, прикрывающие приграничное направление.

Вплоть до июля 1941 главным кошмаром Роммеля и его штаба была десантная операция британского флота в Тобрук. При поддержке основных линейных сил восточносредиземноморской эскадры из Александрии английское командование могло провести в Тобрук крупнейший конвой и начать решительное наступление, разрезающее войска Роммеля на две части — западнее и восточнее Тобрука.

При этом наиболее боеспособные и обстрелянные бригады Легиона, находящиеся восточнее Тобрука, не имели никаких шансов на спасение. А западнее Тобрука не было ни одной достаточно сильной позиции, занятой "новоитальянскими" войсками вплоть до тунисской границы.

Если бы британское командование было бы чуточку отважнее... Или если осаждённые в Тобруке австралийцы оказались бы капельку решительнее — уже к июню 1941-го Британия смогла бы разгромить наголову силы Муссолини. А тогда бы Британии не пришлось бы пережить ни позора мальтийской высадки, ни кошмаров "египетского бегства".

Но вместо этого в июле британские войска нанесли сильный лобовой удар по роммелевским частям, вынудивший "пунов" откатиться к Сиди-Резегу. Под этим маленьким ливийским городком армия Роммеля сумела приостановить английское наступление. Передовые части британцев, уже установившие контакт с осаждённым Тобруком, были отрезаны от основных сил и были вынуждены прорываться в крепость, что они и сделали без сколь-либо тяжёлых боёв.

(Дополнительное свидетельство тех "трудностей", которые наличествовали у гарнизона крепости!)

На какое-то время восточно-ливийский фронт замер: Роммель не спешил подтягивать свежие части в район боёв, искусно создавая у английского командования видимость заметных затруднений с пополнением и техникой.

Особенно убедительными для британцев были данные радиоперехвата, в которых Роммель требовал от высшего командования вермахта скорейшей поддержки, в первую очередь, авиационной, на что ОКВ вполне ожидаемо резко отказывало. Невероятная убыль сил люфтваффе на русском фронте исключала появление подкреплений, кроме выделения отдельных машин для пополнения редеющих эскадрилий "карфагенян" над Сахарой. Остаётся до сих пор загадкой — знал ли Роммель и его штаб, что шифропереговоры по "Энигме" англичанами дешифруются (частично). Или он был уверен в наличии английских источников непосредственно в выших эшелонах германского командования.

Но по сути это была грандиозная дезинформация, так как именно в этот момент "новоитальянская" авиация пересаживалась на машины итало-французского производства. Причём, благодаря заранее принятым мерам, численность пилотского контингента увеличилась в мае-июле в два раза за счёт привлечения дополнительных добровольцев из стран Европы.

(В "карфагенском" авиафлоте служили не только французы, итальянцы и испанцы, но и скандинавы — как правило, шведы, а также — трое норвежцев, датчанин, и даже славяне. Германские пилоты составляли меньшинство.

Обида англичан на Муссолини — "подлые действия из-за спины "Большого Брата" надумана. Главной ударной силой "пунов" и на земле и в воздухе были те, кто сознательно встал на сторону идей "Новой Италии".)

Аналогично обстояли дела и с наземными силами — завершалось формирование четырёх механизированных бригад Легиона, (каждая бригада имела в составе один танковый батальон, то есть по количеству бронетехники совпадала с прежними итальянскими "подвижными" дивизиями), на позициях под Мерса-Брега были сосредоточены две моторизированные "новоитальянские" дивизии, ещё одна находилась в районе Эль-Агейла в оперативном резерве.

На авиабазах восточнее Дерны заканчивалось развёртывание 11-ого авиакорпуса "пунов" — крупного авиационного формирования, включавшего в себя три ударных эскадры (две — на итальянских "Фиатах" — лицензионных копий Ю-87-го, но с более мощным двигателем и одноместных, одна — на французских Луар-Ньюпор 42 — также одноместных пикирующих бомбардировщиков, бывших развитием флотского пикировщика LN-401), два соединения истребителей — на новейшей итальянской машине МС-202 "Фольгоре" — довольно совершенной машине, оснащённой лицензионным германским двигателем DB 601А. Вооружали "Фольгоре" также лицензионным оружием — немецкими авиационными пулемётами MG-131 стандартного для итальянской авиации калибра 13,2 мм. Выбор немецкого оружия был вызван нареканиями пилотов на низкую скорострельность и плохую кучность итальянских крупнокалиберных пулемётов "Брега", это существенно снижало уверенность пилотов в бою.

"Фольгоре" по лётным качествам не уступал Bf.109-G, но имел более слабое вооружение — только два пулемёта против четырёх у машины Мессершмидта. Впрочем, размещение пулемётов вблизи центра тяжести самолёта, в отличии от крыльевых пулемётов немецких самолётов, намного увеличивали точность огня. В последующих боях Макки-202 "Фольгоре" убедительно доказали своё превосходство над "Харрикейнами" Военно-воздушных сил Западной пустыни, завоевав на некоторое время превосходство в воздухе и создав крайне благоприятные условия для пикировщиков "карфагенян", громивших английские конвои.

Кроме того, корпус располагал транспортными, разведывательными и связными машинами. Чего у "пунов" действительно было мало — так это дальних бомбардировщиков. В их роли иногда пытались применять дальний разведчик Ю-86, но неворужённый высотный самолёт нёс слишком малую бомбовую нагрузку, и спорадические бомбовые удары по военным обьектам в дельте Нила скоро прекратились.

Можно сказать, что к июлю-августу 1941 года "Новый Карфаген" в военном отношении на короткое время сравнялся по боевым возможностям с британскими Силами Западной пустыни. Это давало Роммелю крошечный шанс на успех вторжения в Нижний Египет. И Роммель сумел не упустить этого шанса. Как обычно, самое крупное из своих наступлений он начал с глубокого отступления.

Но к июлю 1941 года военную ситуацию в Европе определяли события, происходившие на советско-германском фронте, поэтому Роммелю пришлось несколько раз переносить реализацию своего плана на тот момент, когда "положение на Восточном фронте примет определённый характер". Неожиданный характер дальнейшей африканской кампании обусловлен имнно тем внезапным поворотом во всём ходе мировой истории, которым обернулись события советско-германского конфликта конца июня-начала октября 1941 года.

_________

Дополнения и вставки.

Первый фронт Сахары.

Мировой кризис 1929 года не возник ниоткуда. Задолго до начала биржевой паники обострилась борьба за рынки сбыта. Конкуренция между североамериканским капиталом и "старыми" европейскими империалистическими державами вокруг условий торговли в зависимых странах и колониальных владениях перешла в политическую область: между крупнейшими морскими державами началась военно-морская "гонка за тоннаж".

Ускоренный рост морских вооружений оказался для европейских стран непосильным: продолжение "состязания флотов" вело к обесцениванию мощи "владычицы морей" — Великобритании. Единственным способом, позволявшим англичанам сохранить военно-морское преимущество, а с ним — власть над "Империей, в которой никогда не заходит солнце" было принуждение североамериканского правительства к отказу от его флотских амбиций.

Но экономические рычаги влияния находились в руках отнюдь не британцев, а наоборот, у финансовых воротил с Уолл-стрит, единственным способом давления, которым обладало британское правительство, оставался нажим политический, прямое применение силы. То есть угроза военного конфликта. В воздухе отчётливо запахло порохом.

В конце двадцатых ни Великобритания, ни Соединённые Штаты не рискнули разрешить свои противоречия с оружием в руках. "Меряние" силами флотов закончилось подписанием Вашингтонского ограничительного протокола. Соединённые Штаты, в обмен на прекращение "дредноутной гонки", добились расширения правил "свободной торговли".

Но далеко не все в САСШ остались довольны частичными уступками, вырванными у "дряхлой Европы". Сохранялась достаточно сильная партия, требовавшая радикального решения "колониального вопроса", бескомпромиссного "освобождения всех угнетённых наций".

Кроме шумной пропаганды "освободительной борьбы", сторонники этой политической линии предпринимали и практические шаги, от посылки в европейские колонии агитаторов и подстрекательской литературы до прямого финансирования антиколониальных выступлений и поставок оружия мятежникам.

Если в мире запахло порохом, значит, где-то неизбежно раздадутся выстрелы.

Североамериканское правительство дистанцировалось от прямого участия в организации восстаний, но всегда активно стремилось вмешаться в "наведение порядка", взывая к гуманизму, требуя посылки наблюдателей от Лиги Наций в районы, охваченные мятежом, угрожая экономическими карами метрополиям, чьи правительства отказывались от "посреднической роли" САСШ в колониальных волнениях. Выступления ткачей в Бенгалии, восстания африканских племён в Сенегале, вооружённые столкновения в Бельгийском Конго и Британском Судане — именно благодаря изменениям, произошедшим во внешнеполитической позиции Соединённых Штатов не прошли незамеченными, колониальные власти не смогли подавить их "привычными" методами — угрозами, арестами и расстрелами.

Широкое общественное мнение в Северной Америке, настроенное в пользу освобождения колониальных народов, несомненно, способствовало улучшению положения народов колоний, вело к появлению в этих странах политических организаций, добивающихся отмены односторонних, выгодных лишь европейским метрополиям ограничений. Отмена одностороннего политического доминирования есть завоевание суверинитета: поэтому поддержка североамериканцами освободительного движения неизбежно приводила к появлению и нарастанию в колониальных странах борьбы за национальное освобождение.

Нарастание кризисных явлений в мировой экономике — рост "ножниц цен" между колониальными — сырьевыми товарами и продукцией метрополии, усиление неравномерности кредита — повышение кредитных ставок по рискованным вложениям, то есть в первую очередь по вложениям в колониальные проекты, усиление протекционистских мер европейских правительств, в первую очередь ограничивающих возможности колониальных стран закупать жизненно необходимые промышленные товары вне метрополии из-за несоразмерного повышения таможенных барьеров — дополнительно усиливало антиколониальные настроения, наглядно демонстрируя исключительно частный, меркантильный интерес малых групп правящей элиты европейских стран в сохранении колониального режима. Тем самым колониальная политика окончательно утрачивала какие-либо возможности аппелировать к общеполитическим целям, теряла весь флер "бремени белого человека" и представлялась сугубо эгоистической, антигуманистической практикой закабаления слабых народов в угоду жадным и лживым денежным мешкам из Европы.

Антиколониальная политика североамериканского правительства, опиравшаяся на массовую общественную кампанию, сыграла выдающуюся роль в разрушении мировой колониальной системы.

В Советской Федерации не остались в стороне от нарастающего в мире движения за освобождение колониальных стран.

"Освобождение колоний," — указывалось в бюллютене Коминтерна, изданном после XII сьезда коммунистических партий в Москве в 1926 году — "отнюдь не означает достижение зависимыми странами суверенного положения, не означает для народов колониальных стран исчезновения нужды, голода, болезней, не означает даже политического равноправия представителей этих народов с европейскими державами.

Освобождение колоний приведёт лишь к быстрейшему росту торговли с внешними рынками, быстрому вовлечению освободившихся стран в общемировой оборот, к развитию мировой торговли. Именно из-за этого крупнейший мировой купец — СевероАмериканские Штаты — с таким усердием выступает в поддержку свободы угнетённых. Но, добиваясь освобождения зависимых стран ради свободы действия капитала, североамериканские капиталисты добиваются и свободы для пролетариата, свободы для совместной борьбы пролетариата стран периферии и метрополий против капитала метрополии, ведь после политического освобождения между пролетариатом всех стран исчезают те искуственные рамки, которые устанавливались прямым принуждением, открытым насилием буржуазии над народами колоний.

Освобождение колоний, уничтожение колониальной системы крайне полезно для завоевания политической власти пролетариатом ещё и тем, что с падением колониальных держав рушатся и сильнейшие оплоты милитаризма, уничтожаются крупнейшие военные силы, созданные буржуазией. Уничтожение военной силы, находящейся в руках наиболее агрессивных, наиболее реакционных кругов буржуазии есть огромный шаг вперёд в завоевании политической свободы пролетариата, есть неслыханное облегчение борьбы за самый широкий народный демократизм в буржуазных государствах, есть снятие непомерного экономического бремени с народов, вынужденных оплачивать содержание колоссальной военной машины, оплачивать амбиции военной клики, всегда чреватые развязыванием новых кровавых авантюр.

Поэтому антиколониальная, антиимпериалистическая борьба есть в настоящий момент удачная форма классовой войны с буржуазией, удачная форма борьбы с её наиболее опасными и реакционными силами — в союзе с теми буржуазными кругами, которые выступают против прямой реакции, которые в настоящий момент заинтересованы во всемерном росте мировой торговли.

Коминтерн предлагает поддерживать антиколониальные, анти-империалистические движения, антиколониальные выступления и протесты везде постольку, поскольку они ограничивают господство колониальных держав над народами стран-колоний. Поддерживать вооружённую борьбу народов зависимых и колониальных стран везде и постольку, поскольку эта вооружённая борьба способствует распаду колониального владычества, способствует политическому освобождению колоний. Коминтерн указывает всем своим сторонникам на необходимость проведения разграничения между антиколониальным движением и междуусобной грызнёй внутри буржуазных классов колониальных стран.

Буржуазия зависимых и колониальных стран связана — финансово и политически — с олигархическими кланами метрополий. Буржуазия зависимых и колониальных стран стремится, с одной стороны, усилить своё влияние в метрополии — и с этой стороны она союзник и слуга колониалистов. С другой стороны, эти же буржуазные круги стремятся к полновластию, к неограниченному подчинению своим интересам собственных народов — с этой стороны буржуазия готова оказывать поддержку национальному освобождению, готова возглавить национальное освобождение.

Сторонники Коминтерна, пролетарские силы в колониальных странах, сотрудничая с национально-освободительными буржуазными кругами должны постоянно учитывать эту двойственность, должны всегда бороться против попыток "создания колониального представительства", поскольку такие попытки есть форма соглашения между правящим классом метрополий и местной буржуазией. Пролетарские элементы в национально-освободительном движении должны отстаивать общее представительство, общее правоприменение в метрополии и зависимых странах до тех пор и поскольку они составляют политическое единство: единые законы для метрополии и колоний, представительство народов колоний в законодательных органах метрополии есть лучший барьер для частных, закулисных соглашений между буржуазией метрополии и колоний, есть гарантия единства пролетариата метрополии и зависимых стран в борьбе с колониальной реакцией.

Пролетарские элементы должны выступать за создание в зависимых странах полноценных органов народного представительства. Всегда подчёркивать сохранение за таким органом всех прав суверенного народа, вплоть до принятия решения о национальном самоопределении. Всегда помнить, что национальная буржуазия, стремясь к созданию национального представительства, всегда будет желать ограничить в нём демократические элементы, установить безраздельное своё господство. Не допускать, противостоять любым попыткам ограничения представительства по вопросам национальности, пола, имущественного ценза.

(В том числе выраженного в форме "ограниченного представительства для неграмотных и бесписьменных народностей". Самоочевидно, что в условиях колониального господства изучение навязанной метрополией письменности — привилегия богатейшего населения, связанного с колониалистами, и такие ограничения — способ отрезать от народного представительства наиболее угнетённые, наиболее задавленные массы в пользу узкоклассового интереса местной буржуазии.)

Поддерживая вооружённые выступления, сражаясь за национальное освобождение, сторонники Коминтерна должны учитывать, что вооружённая борьба есть самый сложный из видов политического действия. Вооружённая борьба всегда являет собой переплетение множества разнородных, подчас противоречивых стремлений, обьединённых частным состоянием боя. Вчерашний сторонник назавтра может выступить против вас, а противник или нейтрал — поддержать. В изменчивом, неустойчивом состоянии вооружённого конфликта необходимо ясно видеть свою цель, свою непосредственную задачу, чтобы не оказаться частью чужих, подчас враждебных замыслов.

Сторонники Коминтерна, вступая в вооружённую борьбу в колониях, должны ставить своей целью сокрушение военного господства метрополии над колонией, должны ограничивать свою борьбу рамками борьбы именно с колониальным господством. Разнородные политические силы, вступающие в вооружённую борьбу с колониалистами, всегда одновременно желают в ходе неё разрешить и свои частные задачи, а, возможно, только свои частные задачи. К таковым могут относиться имущественные, хозяйственные, иные групповые интересы.

Например, вопрос о возвращении реквизированной колониальными властями земли или иной собственности — чисто имущественный вопрос. Ограничение монопольных прав на торговлю — или напротив, их приобретение — вопрос хозяйственный. Намалое место в частных требованиях занимают вопросы религиозные — по сути, маскируя собой сумму привилегий для определённой классовой группы.

Всё многообразие поводов и действительных причин, в которые облекается национальный протест, не может быть заранее предсказано — но всегда важнейшим определяющим признаком для пролетарской оценки остаётся одно — насколько широко выполнение выставляемого протестующими требования раскроет двери для народного представительства — или напротив, сузит. Позиция сторонников Коминтерна должна всецело определяться только этим вопросом. При этом следует чётко различать действительно неважные вопросы и такие, которые лишь ими кажутся..."

Из инструкции Коминтерна "В поддержку национально-освободительного движения и деколонизации".

Ярчайшим примером "первой волны антиколониальной борьбы" стала "рифская война". Выступление берберских племён в Испанском Марокко, при всей малости собственного масштаба событий, оказало огромное влияние и на последующие действия колониальных держав по всему миру, и на антиколониальное движение, где бы оно впоследствии не возникало.

Во множестве последующих событий пример "республики рифов" стал образцом, от которого отталкивались, требуя независимости или предостерегая от неё, настаивая на "жёских мерах" или предлагая компромиссы "по образу марокканского султаната".

Вместе с тем, при всей малости охваченной восстанием области в сравнении с общими колониальными владениями европейских держав, привсей слабости восстания в численном и качественном составе, Рифская война смогла серьёзно подорвать военные и экономические возможности двух колониальных империй: Испании, в первую очередь, и Франции — в меньшей степени. Тем самым продемонстрировав всему миру, в первую очередь — другим народам колоний — реальную слабость колониального режима. Вслед за англо-бурским конфликтом, Рифская война стала одним из ключевых моментов, породивших массовое антиколониальное движение в порабощённых европейцами странах и предопределила крах колониализма.

...К 1924-му году успехи Абд аль-Керима в Джебеле и атлантических областях Испанского Марокко поставили испанскую армию на грань катастрофы. Но успех риффов был непрочен: слабость экономических связей между отдельными районами горного Атласа и в ещё, большей степени, приморья, вёл к нарастанию конфликтов между разноплеменной верхушкой. Главной опорой Абд аль Керима — "младоберберами", приобщившимися к "западной цивилизации" и желавшими дать своему народу те же блага, какие были у европейских народов, но без порабощения страны иностранными правительствами. И основной массой берберов, беднейшего населения, которое выдерживало на себе всю тяжесть боёв, отдавало на прокорм войска последний скот, теряло своё жалкое имущество от действий карателей.

Каждая из этих групп имела собственные цели и после установления относительного затишья разногласия между разными группами населения стали всё более ощутимыми.

Племенная знать желала сохранить своё господство над распоряжением землёй, свои доходы от торговли на этой земле (в том числе и от пиратства и работорговли), свою независимость от любого вмешательства в их дела. Поражение испанцев для "каидов" (племенной знати берберов) было основанием для прекращения военного сотрудничества с Абд аль-Керимом, разрыва всяких подчиняющих ему отдельные племена обязательств, сепаратных переговоров вождей племён с европейцами.

Хотя верным Абд аль-Кериму отрядам удалось разгромить сильнейшего из этих бандитов-феодалов — владыку Арсилы Рэссини, но это только усилило сопротивление со стороны прочих.

Осенью Абд аль-Кериму пришлось согласиться с созданием конфедерации, в которой центральной власти отводилось достаточно скромное значение.

Сам Абд аль-Керим и его сподвижники, как и он, много усвоившие из европейского наследия были выходцами из нарождавшегося только в Марокко нового городского класса, чьё существование было обусловлено крупной международной торговлей.

(Абд аль-Керим первоначально был редактором выходившей в Тетуане на арабском газеты, его младший брат Муххамед, сыгравший заметную роль в восстании западных племён, — студент геологического факультета Мадридского университета и т.д.)

Подьём богатства своей страны, уничтожение колониальных преград на пути широкого торгового обмена, слом владычества прежней разбойничье-феодальной знати, препятствующего свободному обращению товаров и идей — вот те цели, что вдохновляли аль-Керима и его товарищей. Неудивительно, что британская помощь и североамериканское сочувствие были вождям риффов особенно дороги.

А рядовые кочевники-берберы не доверяли ни новым правителям, ни старым вождям, и уж тем более — не доверяли колонизаторам. Они сражались ради того, чтобы их поля, их скот, их мелкую торговлю оставили в покое жадные испанские чиновники и их прислужники из числа местных каидов, они ожидали, что после того, как испанцы покинут горные районы, для них наступит мирная жизнь, в которой уже не будет места сборщикам налогов, а вожди племён, памятуя о оставшемся у простых бени оружии, вернутся к "обычаям отцов", когда племенной знати предоставлялась лишь еда и кров.

Аль-Керим осознавал, что удержаться во главе расползающейся на глазах коалиции берберских племён нельзя, основываясь лишь на противостоянии испанцам. Необходимо было найти новую точку опоры, такое основание для центральной власти, которого было бы достаточно для закрепления созданных в борьбе с испанцами связей.

Аль-Керим мог пойти по пути глубоких общественных реформ, предоставляя низшим слоям общества защиту от произвола местных вождей — и взамен пользуясь их поддержкой в противостоянии как внешней угрозе, так и сепаратистским тенденциям. Именно к такому решению подталкивали аль-Керима "левые" во главе с его братом. Их поддерживали волонтёры-интернационалисты из Европы и Советской Федерации. Особенно ощутимым было влияние главного военного советника при штабе риффов, крупного военноначальника Советской Федерации, одного из известнейших работников Коминтерна — Фрунзе.

"Левые", опираясь на расчёты Фрунзе, доказывали — стоит продержаться ещё год-два, и испанская корона сама будет вынуждена отказаться от своих марокканских владений. Продержаться достаточный срок, не ввязываясь в конфликт с другими европейскими державами, было возможно — само существование Испанского Марокко было результатом компромисса между колониальными аппетитами Третьей республики и желанием Великобритании удержать в своих руках стратегический Гибралтарский пролив. Продолжая лавировать между державами, риффы могли рассчитывать на статус независимой страны, аналогично тому "международному" статусу, который державы уже договорились присвоить Танжеру.

(И подобно положению независимой ещё на тот момент Эфиопии, суверинитет которой балансировал между британскими, французскими и итальянскими захватническими устремлениями.)

С установления независимости Испанского Марокко могло начаться освобождение всего Магриба, а значит — основной целью правительства всех кабилов должно быть удовлетворение земельной и водной потребности простых общинников. Утверждение законности и защиты большинства послужит как международному признанию конфедерации, так и устойчивости её изнутри — утверждали "левые".

Но сам Абд аль-Керим и его главная опора — военная верхушка армии риффов считала, что без крупных военных успехов ни подчинение племенной знати, ни реформы в землепользовании невозможны.

В 1925 году Абд-аль-Керим, до того проводивший в отношении султанской власти взвешенную политику (в международной дипломатической практике было закреплено, что Марокко — и испанская его часть, и французская, и порт Танжер — единый султанат, а европейцы лишь "ответственно помогают".) решительно разорвал отношения с султаном, провозгласил себя "султаном Марокко" и начал подготовку ко вторжению в южные районы, удерживаемые французскими колониальными частями.

На эту авантюру Абд-аль-Керим решился, убедившись, что султан не собирается поддерживать освободительное движение, а предпочитает "покровительство" французов. Абд-аль-Керим ожидал, что вожди арабских племён французской части Марокко также недовольны ограничением их власти французами, как были недовольны каиды берберов. Присоединение к восстанию арабов Марокко должно было разделить и расчленить силы французской оккупационной армии, а ударные отряды берберов должны были, пользуясь расстройством колониальных войск, овладеть крупнейшими городами султаната. Война на юге должна была укрепить, как расчитывал аль-Керим и его ближайшее окружение, влияние аль-Керима на берберские племена, за счёт военной добычи он рассчитывал договориться с каидами арабских племён и обьединить всё Марокко под своим знаменем, начав национальные реформы, как вождь всего марокканского народа. В целом, аль-Керим следовал примеру Ататюрка, рассчитывая повторить "турецкий опыт" секулярного реформизма.

(В "конечном счёте" великий турецкий реформатор в качестве основы для своих преобразований использовал авторитет армии, разгромившей войска интервентов. Победоносная армия, вынудившая европейские державы считаться с турецким суверенитетом, выделилась в турецком обществе в отдельную корпорацию, заинтересованую в скорейшей "модернизации" страны, что и позволило Ататюрку успешно отбросить весь устаревший хлам Оттоманской империи.)

Абд-аль-Керим писал: "...для всех народов Востока их славное прошлое ныне превратилось из предмета гордости в причину национального позора, из-за чего их исконные свободы попраны, а былая гордость унижена."

Преодоление барьеров прошлого путём военной перестройки общества — вот как "младоберберы" интерпретировали турецкий опыт и намеревались его повторить.

В начале 1925 года берберам удалось совершить ряд набегов на районы, формально находившиеся под французским протекторатом, но основную задачу — перерезать транссахарскую железную дорогу, связывавшую порты Алжира с атлантическим побережьем Марокко и овладеть ключевым городом Фес силам риффов выполнить не удалось.

С другой стороны, обьявив себя султаном Марокко, Абд-аль-Керим фактически начал войну против рабатского султаната, поэтому в военных действиях против риффов начали принимать активное участие войска марионеточного султанского правительства. Кроме того, по призыву султана против риффов начали стекаться ополчения арабских племён, оказавшихся надёжным средством против партизанской тактики повстанцев.

Дополнительное широкое привлечение к боевым действиям интервентов авиации окончательно передало инициативу в руки противника — с лета 1925 года берберы вынуждены были отступать вглубь своей территории, преследуемые летучими отрядами марокканских арабов, вынужденные избегать прямых столкновений с крупными силами французской колониальной армии, применяющей в бою артиллерию и самолёты.

Благодаря помощи интернационалистов, в Шешауэне удалось организовать патронные заводики, что на какое-то время отсрочило крах сопротивления. Вместе с несколькими доставленными в Марокко контрабандой самолётами, подвижные силы риффов смогли вытеснить банды арабов со своей территории и сковать силы неприятеля севернее Уэд-Уэрги. Французское командование было вынуждено перейти к оборонительной тактике, установив линию блок-постов, т.е. инициатива в конце 1925 года снова оказалась в руках рифов. Но ненадолго.

Французское командование, опасаясь втягивания в длительный колониальный конфликт и имея перед глазами пример Испании, в которой эта колониальная война уже привела к одному правительственному перевороту и угрожала полным крахом всей испанской государственности, решило нанести удар по контролируемому риффами побережью. Успехи риффов во второй половине 1925 года не без оснований связывали с контрабандой оружия из Европы и Северной Америки, поэтому, овладев побережьем, в первую очередь, заливом Алусемас, французские колониалисты рассчитывали подорвать военный потенциал риффов и вынудить их капитулировать.

Высадка франко-испанского десанта в марте 1926 года в заливе Алусемас и взятие города Адждир привела к расколу в рядах сражающихся повстанцев — риффские племена, чьи земли оказались под угрозой, начали массово дезертировать, направляясь сражаться против колонизаторов под Адждир. Падение дисциплины и сплочённости сказалось на успешности боевых действий риффов — на юге пал Бибаль, на востоке французские войска при поддержке испанцев взяли Ануаль.

Численность совместных франко-испано-марокканских сил к апрелю 1926 достигла примерно 400 000 человек, берберы могли противопоставить этим силам уже не более 40 000 бойцов. Военные советники Абд-аль-Керима в сложившихся обстоятельствах предлагали сделать ставку на мобильные силы, способные затянуть военные действия и вынудить европейских участников антиберберской коалиции к переговорам.

Дополнительную убедительность их предложениям придавали принятые под давлением Вашингтона резолюции Лиги Наций, в которых "риффская война" признавалась "внутримарокканским конфликтом", а войска Испании и Франции, таким образом, оказывались интервентами. Что означало аннулирование их мандатов на "опёку". В подобном решении оказалась заинтересовано и правительство Англии, только недавно договорившееся с СевероАмериканскими Штатами о лимите ВМФ и теперь озабоченное укреплением своего присутствия в ключевых районах земного шара. Представитель Великобритании выступил с заявлением, в котором отмечались многократные нарушения со стороны "марокканской коалиции" международного статуса порта Танжер, и заявил, что Роял Нави будет обеспечивать свободу мореплавания в водах Танжера. Используя нарушения как повод, английское правительство намеревалось базировать в Танжере военно-морскую группировку, тем самым де-факто сделав Танжер своей военно-морской базой.

Но для риффов самым важным в дипломатических и военных мерах англо-саксов моментом было то, что через Танжер, при посредничестве североамериканских фирм, можно было получать необходимые материалы и заказывать боеприпасы и вооружение — вплоть до тяжёлого. Именно через танжерский порт с ноября 1925-го войска Абд-аль-Керима начали получать различные варианты "крепостных ружей", с успехом применённых ими сначала на востоке, а затем и в остальных районах страны. "Крепостные ружья" берберов стали постоянной головной болью для экипажей основного танка "марокканской коалиции" — FT-18.

("Крепостное ружьё — вид "малой артиллерии", существовавший в конце XIX — начале XX века. Одна из разновидностей оружия, созданного под "теоретические умствования".

Появление относительно небольших и маневренных полевых орудий среднего калибра создало непропорциональную угрозу силам обороны крепостей. Ранее уничтожение крепостей полагалось доступным лишь артиллерии особо крупного калибра — и крепостные сооружения, а также меры их обороны рассчитывались, исходя из противодействия именно такой тактике.

Полевые орудия, благодаря своей малозаметности и быстроте перемещения по местности, могли безнаказанно обстреливать крепость, нанося ей урон и не терпя в ответ ущерба, поскольку громоздкие и тяжёлые крепостные пушки не могли успевать ответить им.

Тогда и появилась идея вооружить гарнизон крепости особо мощным ружьём, из которого предполагалось расстреливать расчёты вражеских полевых пушек. Трудно сказать, обязаны ли почти одновременному появлению этих "фузей" европейские армии своим разведкам, донёсшим до генштабов изыски военно-инженерной мысли вероятного противника или и впрямь "у не слишком сообразительных людей мысли одинаковы".

Во всяком случае, на вооружении "крепостные ружья" оказались по обе стороны стен европейских коалиций, и в довольно большом количестве. Как и многие другие "нафантазированные" виды вооружения, в реальных боевых действиях Первой Мировой не использовались. Роль цитаделей в боевых условиях оказалась совершенно иной, нашлись более эффективные способы борьбы против вражеской полевой артиллерии — свои лёгкие пушки, авиация, а также изменение самих принципов фортификации.

"Крепостные ружья" остались пылиться на складах — и в довольно большом количестве. Достать нужное число таких списываемых с вооружения стволов поставщикам оружия для риффов удавалось также достаточно просто. В армии риффов "ружей-танкобоев" насчитывалось несколько сотен.)

Стеснённость боевого отделения маленьких французских танков и слабое бронирование позволяли стрелкам зачастую с одного выстрела поражать водителя танка, тем самым гарантированно выводя машину из боя — вытащить убитого или раненого члена экипажа из танка, не выходя из машины, было невозможно.

В бою под Таферситом оторвавшаяся от своей пехоты колонна FT-18-ых была практически полностью уничтожена — бени-темсаман сожгли 11 боевых машин. Четыре танка были позже восстановлены военными советниками риффов.

С места боестолкновения сумел отойти только один экипаж, но и в нём был один человек ранен. Остальные 15 экипажей (45 человек) погибли или попали в плен к риффам.

Не сколько появление у риффов современного вооружения (значительное количество современного оружия было захвачено ещё в первых боях с испанцами, в дальнейшем берберы получили в своё распоряжение сотни единиц пулемётов, в том числе — крупнокалиберные, артиллерию, миномёты), сколько овладение им под руководством инструкторов из числа как пленных испанцев (которым, по вполне понятным причинам, повстанцы не слишком доверяли), так и интернационалистов, сникавших среди берберских племён огромную популярность, вызвало у военного командования риффов некоторую преувеличенную картину собственных возможностей.

В начале лета 1926 года, намереваясь изменить неблагоприятный ход войны и закончить военные действия одной решительной операцией, Абд-аль-Керим начал наступление на столицу Испанского Марокко, город Тетуан. Он рассчитывал, во-первых, отвлечь силы противника от операций в глубине берберской территории — и тем самым уменьшить дезертирство и брожение в своих рядах. Во-вторых, вынудив противника сражаться в неудачном для обороны районе, нивелировать его превосходство в вооружении и нанести ему максимальный ущерб. И наконец, в третьих, Абд-аль-Керим всерьёз полагал, что Тетуан можно будет занять и тогда независимость Рифа готовы будут поддержать жерла английских линкоров.

Абд-аль-Керим находился во многом под влиянием представлений о английской демократии как о образце высокоразвитого и великодушного общества и рассчитывал на поддержку суверинитета Рифской республики. О полном освобождении Марокко к лету 1926-го уже речь не шла, так как даже относительно непрочная конфедерация риффов стояла на грани распада. Атака Тетуана была шагом отчаянья — лидеры восставших уже не надеялись на продолжение сопротивления, если только в ближайшее время в войне не случится перелом.

Сражение за Тетуан затянулось на всё лето — с июня по середину августа. Риффы задействовали в нём лучшие силы: всю наличную и боеспособную авиацию, артиллерию, наиболее подготовленные мобильные силы — три батальона обученных советскими советниками конных стрелков, ещё несколько соединений, прошедших подготовку под руководством и командованием интернационалистов. В боях на Западе число сражавшихся в рядах риффов иностранцев составило до одной десятой от всей численности риффских бойцов. (Включая в число иностранцев перебежчиков из испанских войск.)

Первоначально риффам сопутствовал успех. Абд-аль-Керим верно оценил неготовность войск интервентов, в особенности испанских войск, к новому наступлению со стороны берберов, и в ещё большей степени, к неожиданно широкому применению ими современного оружия и "правильных методов" ведения боя. Ожидавшие уже скорого окончания тягостного сидения в марокканских горах солдаты, под натиском хорошо вооружённых отрядов бежали, оставляя врагу вооружение и боеприпасы. Сколь-либо стойко дрались только части Боевого Легиона — им было хорошо известно отношение к себе риффов. Карателям, уничтожавших в 1922-1925 риффские селения, на плен рассчитывать не приходилось.

Командовавший соединёнными силами маршал Петен успел в последний момент перебросить на тетуанский плацдарм значительные силы. Он также привлёк к отражению наступления рифов крупные силы авиации — впервые были задействованы в бомбоударах самолёты, взлетающие с отдалённых аэродромов на территории Испании. Для исключения саботажа и улучшения снабжения часть французской авиации перебазировалась на аэродромы, расположенные на европейской стороне Гибралтарского пролива. Петен, не колеблясь, отдал приказ о применении против рифов химического оружия. По наступающим силам Абд-аль-Керима было израсходовано несколько сотен бомб с ипритом.

Самоотверженные действия лётчиков-интернационалистов до конца июня позволяли компенсировать преимущество французов в количестве и качестве авиационной поддержки — но к июлю у риффов авиации не осталось.* Французские самолёты ещё несли определённые потери от огня зенитных средств рифов, но эти потери были спорадическими — а вот ущерб от бомбардировок очень быстро стал нарастать, достигув к августу катастрофического характера. Бои за Тетуан подтвердили уже устоявшееся в военной мысли мнение, что современные боевые силы не могут действовать без авиационного прикрытия. Лишившись его, они лишаются всего своего тяжёлого вооружения, что в современной войне означает однозначно поражение.

________

* — Одним из интернационалистов был французский пилот Антуан Сент-Экзюпери. Во Франции его почитали как "французского Хемингуея". Предыдущая работа во французской кампании, занимавшейся доставкой авиацией почты в Северной Африке, сделала Антуана одним из самых подготовленных и опытных пилотов, дравшихся на стороне риффов.

Тяжело раненый в бою с превосходящими силами вражеских самолётов, сел на горящем стареньком "Фармане" в расположении испанских войск и следующие шесть лет провёл в испанском застенке. Заступничество известных литераторов с мировым именем и крупных политиков Франции оказалось бессильно. Освобождённый в 1933 по случаю временного успеха в Испании левых сил на выборах, вернулся во Францию.

Когда начался мятеж фалангистов, Сент-Экзюпери "внезапно" оказался среди пилотов республиканских ВВС, став одним из знаменитых воздушных разведчиков, а затем и лётчиков бомбардировочной авиации испанской Республики. Ещё дважды его сбивали и оба раза он возвращался после ранений в бой.

После поражения Восточных Провинций покинул Испанию, но во Францию не вернулся, уехав в Латинскую Америку. На Родине с конца 1943 года, после победы Сил Сопротивления в Романском Альянсе.

В августе 1926 силы интервентов перешли в наступление: армия риффов практически без боя откатилась от предместий Тетуана. Огромные потери берберов под Тетуаном, в том числе гибель наиболее выдающихся руководителей и военноначальников — младшего брата Абд-аль-Керима, Мухаммада, и главы советских советников в Рифе — Фрунзе, предопределили быстрый крах остатков рифской независимости. В октябре 1926 в плену оказался сам Абд-аль-Керим, а последний оплот восставших — священный город Шешауэн пал в сентябре следующего, 1927-го.

Война в Испанском Марокко привела к многообразным последствиям в самых разных областях. В военном деле широкое использование "танков" и средств борьбы с ними в самых ожесточённых и наиболее широко освещённых в печати различных стран сражениях "риффской войны" стали причиной всевозможных трактовок роли боевых бронемашин, а также появлению значительного интереса к такому противоброневому средству, как тяжёлое ружьё и малокалиберное орудие.

Для французской армии применение "Шнейдеров" и "Рено" в Третьей Марокканской обернулось победой взглядов тех военных теоретиков, которые стояли на точке зрения вспомогательного, поддерживающего значения "танков". "Танк", — считали они, — "есть в первую голову передвижное укрытие для пехоты, своеобразная перемещающаяся сама собой бронированная огневая точка. "Танк" принимает участие в бою непосредственно в боевых порядках пехоты и не может действовать вне них."

Из этой концепции следовал облик предвоенных боевых машин Франции — довольно громоздких, с очень толстой бронёй, невысокой скоростью и маленькой, достаточно высоко расположенной боевой башенкой со скорострельным оружием. Такой "бронированный сарай" мог закрыть собой от вражеского огня целое пехотное отделение, а его скорострелка идеально подходила для уничтожения пулемётных гнёзд полевых укреплений или отражения контратак вражеских солдат.

Уже после "польской кампании" недостатки такой компоновки боевой машины стали очевидны: усилившиеся средства ПТО выводили французские машины из строя без сколь либо заметного противодействия со стороны отчаявшихся галльских танкистов. Потому что поражали уязвимые места танков на расстоянии настолько значительном, что медлительные французские "черепахи" не могли даже надеяться добраться до врага и применить единственное средство, бывшее в их распоряжении против пушек — свои гусеницы. Неудачная идея, положенная в основу "танковой концепции" во Франции предопределила поражение французских бронесил в 1940-м году.

Ещё одна получившая широкое распостранение в 30-е годы благодаря "марокканским событиям" идея — противотанковые ружья. Они не были новинкой, противотанковые ружья впервые массово применялись германскими войсками в 1918-м году, но тогда их применение сочли неудачным: однозарядные "пукалки" танкистов Антанты не пугали, а германская пехота пользовалась этим оружием неуверенно и подчас бросала неудобные "оглобли", как только появлялись бронемашины союзников. Единичные случаи успешного применения противотанковых ружей прошли мимо внимания, за противотанковым ружьём закрепилась слава "бесполезного".

В ходе Рифской войны марокканцы сумели реабилитировать "тяжёлые" ружья. Эффективное поражение небольших и слабобронированных FT-18 убедило военных разных стран в том, что мощное ружьё с бронебойным патроном есть наилучшая мера самообороны пехоты против атак "танков".

В большинстве европейских стран начали разрабатывать собственные варианты такого оружия, к началу новой общеевропейской войны его количество в войсках противостоящих коалиций было весьма значительно. Но, как и "пехотные танки" французов, длинноствольные мощные ПТР были оружием прошлого дня — к сентябрю 1939 года и германские бронемашины, и "танки" союзников несли основное или дополнительное бронирование достаточное, чтобы сделать стрельбу из ружей по ним бесполезной.

ПТР можно было ещё применять против разведывательных или лёгких бронированных единиц. В Северной Африке, где с обеих сторон основную массу бронетехники составляли именно такие машины, противотанковые ружья продержались дольше всего. Но постепенно улучшение танкового парка, и в первую очередь — создание надёжно работающих в условиях пустыни мощных моторов вывело и на этом театре военных действий бронетехнику за пределы поражаемости ПТР-ов.

Лишь к 1942-му году тяжёлые ружья и на этом театре военных действий начинают выводиться из штата подразделений, к середине 1942 они остаются лишь в распоряжении тыловых частей (англичане и их союзники) или дивизионного резерва (новоитальянцы).

Надо сказать, что "пуны" использовали оставшиеся ПТР более искусно: дивизионные резервы в Западной Пустыне применялись против подвижных разведывательных групп, как правило, стремившихся обойти "новоитальянцев" по областям со сложным рельефом, покрытым труднопроходимым песком. В подобных рейдах принимали участие только достаточно лёгкие машины, способные передвигаться по сыпучему грунту, без бронирования или с минимальным бронированием — против техники такого плана ПТР-ы были эффективны на большом расстоянии, не опасаясь ответного огня пулемётов пехотного калибра. (Которыми, соответственно, были вооружены их визави — бронемашины Королевского Разведывательного корпуса.)

Кроме появления ПТР, Рифской войне европейская военная мысль обязана и широкому распостранению в предвоенное время малокалиберных скорострельных пушек в качестве основного войскового средства ПТО. Первыми сконструировали своё 20-ти миллиметровое противотанковое орудие французы, за ними появилось "фунтовое" (40-ка миллиметровое) орудие у британцев, последними со своей знаменитой 37-ми миллиметровой противотанковой пушкой отметились немцы. Как и ПТР-ы, это оружие было действенно только в первые месяцы войны, уже к началу 1940-го противотанковые пушки калибров меньше 45-мм не могли что-либо сделать вражеским бронемашинам.

Следующая генерация противоброневого оружия в европейских странах в качестве образца уже использовала среднекалиберные мощные пушки.

Немцы и "пуны" — 47-мм чехословацкую крепостную, англичане — 57-мм зенитную. Эти пушки широко модернизировались для установки в башни танков, и господствовали на поле боя вплоть до конца военных действий в Европе. Но основным направлением противотанковой обороны стало всё-таки направление, независимо избранное конструкторами Соединённых Штатов и Федерации — пехотные метатели крупного калибра.

При этом конструкторы САСШ отталкивались от авиационного оружия, а федераты — от основного типа миномёта.

Если в Соединённых Штатах разработка пехотного противотанкового оружия "нового типа" началась после осенней кампании 1939 года, когда массированные действия быстроходных немецких танков поставили перед военными остальных стран задачу создать противотанковую оборону в основном тактическом звене — на уровне пехотного взвода. Из-за короткого времени, отведённого конструкторам на создание нового образца оружия, у сеероамериканских оружейников оставался небогатый выбор вариантов. Надо было приспособить к требованиям пехотных частей уже существующую систему оружия. Способную гарантированно вывести вражескую бронемашину из строя. Достаточно лёгкую, чтобы следовать в боевых порядках взвода. И рассчитанную на применение простым пехотинцем, поскольку включение в штат взвода подготовленных артиллеристов вздувало цену оружейной системы в масштабах армии до небес.

По оценкам армейских экспертов, в 1939 году поразить "стандартный" танк могли ствольные системы оружия калибром не ниже пятидесяти миллиметров. Мины и гранаты с зарядом взрывчатки не менее полукилограмма тротила.

Ствольные системы вооружения были сложны, громоздки и дороги. Для вооружения пехоты активно прорабатывались "безоткатные" варианты пушек калибром в три дюйма и выше. Хорошие, вполне надёжные образцы появились в американской армии с середины 1944 года. Но всё-таки для малых подразделений пехоты "безокатки" не подходили по весу — на поле боя пушку нужно было перекатывать расчётом в пять-шесть человек. "Безоткатки" остались оружием ротного уровня.

На уровне взвода североамериканские разработчики оружия пробовали создать "тяжёлые" ручные гранаты и легкоустанавливаемые противотанковые мины. Здесь особых успехов не было. Надо сказать, что аналогичные проблемы и попытки их решения были и в других воюющих странах. Причём страны "оси" в разработке именно такого оружия оказались весьма успешны.

В нацистской Германии уже к 1940 году были созданы "мины-липучки" — магнитные мины с кумулятивной боевой частью, уверенно прожигавшие толстую броню английских пехотных "тётушек" — танков сопровождения пехоты "Матильда"Mk.II. Главным недостатком "липучек" было то, что их надо было именно "прилепить" — вручную прикрепить мину к броне вражеского танка. Проделать такое в бою — нелегко и требует специальной подготовки. И заметной "безбашенности" установщика подрывного заряда. А таких было даже в вермахте немного и всех старались отобрать для службы в частях "штурмовых сапёров" — подразделениях, расчищающих на поле боя проход для своей бронетехники и мотопехоты. "Липучки", как и тарельчатые мины-"теллеры" остались оружием сапёрных подразделений вермахта.

А вот японцы, изучив немецкую мину, чертежи которой получили в результате военно-технического сотрудничества, сделали из неё массовое оружие. Оставив кумулятивную часть, выкинули дорогой и ненадёжный магнит. Прикрепив мину к длинному — до трёх метров — шесту, ею предполагалось наносить удар в борт или корму вражеской машины. "Шестовики" быстро научили экипажи "Шерманов" не вырываться впереди пехоты и значительно обесценили огнемётные танки, на которые первоначально у армии САСШ были большие надежды.

Но в Соединённых Штатах оружие подобного класса в армии не прижилось. Из-за запредельного риска при его применении — выжить, пользуясь таким оружием, мог лишь один из двух, а то и из трёх. Конструкторы были вынуждены обратиться к последнему виду вооружения, поражающего бронетехнику — подвесному авиационному. Среди которого как раз к началу 1939 года появились ракеты.

Авиационные ракеты для использования на земле пришлось дорабатывать. Главной доработкой стало создание быстросгорающего ракетного ускорителя. Ведь если ракета вылетала из сопла с работающим двигателем, стрелок-пехотинец получал ожог от ракетного выхлопа. Несмотря на высокоразвитую химическую промышленность, германские оружейники аналогичных порохов получить не смогли, из-за чего немецкие аналоги "базуки" появились только после 1942 года и были менее надёжны.

Последовательно увеличивая калибр "базуки" с двух до трёх с половиной дюймов, североамериканские военные начиная с 1942 года имели на поле боя надёжную защиту пехоты от японских танков.

В Советской Федерации работы над "протиброневыми средствами" не прекращались с 1918 года. Ставка Красной Армии на удар подвижными бронесоединениями предполагала и способность отразить такой удар. Советские командиры не считали врагов дурее себя и были уверены: если мы способны сформировать и скрытно подготовить атаку механизированной бригады, то и противник сможет провернуть такой фокус. Или что-нибудь не менее эффективное. Горький опыт боёв в Западной Беларуссии и Галичине, где белополяки умело и массированно вводили в действие танки, был наглядным и болезненным уроком.

Ведь советская стратегия не предполагала и не рассчитывала создавать сплошную линию фронта. А значит, маневренные силы врага могут появиться — и появлялись! — в районе, где нет заранее подготовленной обороны. Стрелковое вооружение Красной Армии создавалось из расчёта готовности к ведению неожиданного боя в окружении, любая группа советских военнослужащих могла отбить натиск небольших сил вражеской пехоты и кавалерии. Но вот против бронетехники, если таковая оказывалась у врага, оружия под рукой не было.

Крупнокалиберные пулемёты в основном состояли на вооружении зенитчиков, артиллерия, в случае внезапной атаки, далеко не всегда успевала развернуться, да и не формировали красные войска на основе артиллерийских батарей.*

Взводы, начиная с середины 20-х, получили в качестве костяка огневой силы автоматические гранатомёты, но лёгкая сорокамиллиметровая осколочная граната не была способна поражать бронеобьекты. Тем более бесполезны были ручные гранатомёты пехотинцев, стреляющие теми же гранатами. Противотанковую оборону в Красной Армии пришлось выстраивать на ротном уровне, применяя для отражения вражеских танков тяжёлое оружие роты. А этим оружием, опять же начиная с середины 20-х годов, были миномёты.

________

* — А вот армия Маньчжоу-Го формировалась как раз на базе артиллерийских частей.

Недосказанное.

Величина сдвига.

Моя собственная точка зрения на историю России начала 20-го века не вполне тривиальна. Частью альтернативы обсуждение реального хода событий не является. И я вынес эти предположения отдельно, иллюстрируя попутно повороты известной нам колеи Истории выдуманным мною миром.

В чём вижу главное отличие придуманной мною Федерации от нашего действительно случившегося прошлого? В том ли историческом отклонении, появившемся после загаданной победы революции 1905 года?

Нет, различие между историческими путями Федерации и Союза вызвано, на мой взгляд, неким глубинным потрясением. Крахом общества, которое произошло не в выдуманном мной мире, а в нашей истории, в известной нам последовательности событий. Не бывшей нисколечки предопределённой, однако не мыслится иной — по прошествии десятилетий.

Но для современников — всё, что происходило у них на глазах, выглядело гигантской несуразицей, просто умопомешательством, безумием. Это, между прочим, означает, что именно известная нам история по сути — альтернатива, реализована с колоссальным штрафом, и является самым негативным вариантом исторического развития из всех возможных.

Что же выделяет альтернативу, в которой мы с вами живём, от более-менее естественного хода событий?

Это сдвиг, определённо принимаемый спустя столетие как явление совершенно естественное, как нечто само собой разумеющееся — огромный сдвиг во всём строе жизни громадной страны, во всех отношениях людей. Сдвиг, позволяющий безошибочно разделить Россию начала века ХХ-го — и Россию после Революции. Это непреодолимое различие принято не замечать, и кроме как среди отьявленно контрреволюционной публики, не принято обсуждать.

С точки зрения же всяческой контрреволюции — точки зрения всегда крайне близорукой, потому что не видит ничего, кроме собственных пяток — обсуждать нечего, ибо "во всём виноваты проклятые большевики."

Утверждение нелепое, потому что ни в количестве, ни в качестве человеческого материала большевистской партии не было достаточного авторитета, чтобы так поменять сами основы общественной жизни. Один человек не способен вынудить сотню людей отказаться от привычных взглядов и представлений. Особо, когда за привычкой стоит весь повторяющийся и убеждающий лучше любой пропаганды уклад жизни, тот самый быт, о который, по словам одного из самых убеждённых романтиков коммунизма, "разбилась ладья революции." Так что, даже если исходить из самых повторяемых глупостей всякой контрреволюции, "что ничего большевики не изменили в российской жизни", никакого коренного изменения не могло случиться. А — случилось! Не волшебством же?

Какое же событие столь грубо пропахало всё существоваие предреволюционной Российской империи?

Война. Постоянно забывается то, чем стала Первая Мировая для России. А в ней, по официальным данным, погибло два миллиона русских солдат. Для страны, чьё население, без национальных окраин, не превышало ста миллионов — потери ужасающие. Если отбросить детей до шестнадцати и стариков старше сорока — не более тридцати миллионов мужчин было до войны. Только если брать лишь по правительственным спискам, каждый пятнадцатый, а в некоторых возрастах — каждый второй мужчина погиб, или покалечен. Не революция, а война разрушила довоенные представления о правильном и неправильном, перевернула все принципы и нормы, сделала допустимым и даже совершенно необходимым то, что до войны было немыслимым.

Крайне неудачное для страны, совершенно безграмотное, катастрофическое ведение войны — вот тот рычаг, переведший историю нашей страны с одного исторического пути на другой. Ход событий, их значение стали определять совершенно иные силы, не существовавшие до начала войны, возникшие как реакция на её противоестественный ход, ставшие выходом из тупика, в который страну загнало проигравшее войну царское правительство. Силы, поведшие страну в совершенно непредсказуемом направлении. "Наш паровоз, вперёд лети..."

В начале ХХ века русское общество, благодаря полувековым усилиям просветителей, было обществом гуманистических, человеколюбивых идеалов. Борьцы за народную свободу почти каждому человеку в России представлялись защитниками будущего счастья, счастья нескончаемого и омытого негаснущей всеобщей любовью. И счастье это было равно притягательно для всех слоёв общества. Революционные организации собирали пожертвования и среди рабочих окраин, и в аристократических кварталах — революцию ждали, революция была едино воплощением справедливости и для крестьянина из глухого уезда, и для московского купчины-миллионера. Мечтой и сказкой, светлым днём всеобщего братства, исполнением вековечных желаний должен был стать праздник революции.

Вышесказанное не панегерик "хрусту французской булки". Отнюдь! Мои взгляды на последние десятилетия существования царской России следствие знакомства с воспоминаниями людей вполне революционных устремлений. Например, с замечательной трилогией Александры Брунштейн "Дорога уходит вдаль". Александра в автобиографическом своём произведении отнюдь не идеализирует нравы провинциального русского города. Но тем интереснее, какими настроениями жили образованные круги провинции. И что характерно — даже для провинции сочувствие и содействие гуманным, либеральным и даже революционным мыслям было нормой.

Ещё две трилогии также автобиографического плана — "Жизнь и приключения Заморыша" Васильченко и "Первый выстрел" Тушкана — рисуют жизнь провинции, но уже южной. И в этих произведениях, несмотря на значительное различие в социальном статусе детей, ставших позже авторами — заметно господство в обществе мысли гуманистической, настроений либеральных. Не в смысле всеобщего "просветления и воцарения во человецах благоволения", а как поведения принятого в обществе, как нормального. А иное поведение воспринимается как чистое дикарство, как глупость и сумасшествие. Не высказывать человеколюбия было столь же неприлично, как и ходить голым. Прочтите, и убедитесь сами.

Если до названных мною книг добраться сложно — хотя бы вспомнить кассилевский "Кондуит и Швамбранию".

Даже и без всякого любования "Россией, которую мы потеряли", можно через многообразную литературу автобиографического и художественного плана заметить — было утрачено, потеряно нечто не вполне материальное, но довольно реальное. Было утрачено принимавшееся как общегражданская норма сострадательное отношение к людям. Замечу — не только и не сколько формально-сострадательное, присущее высшей части общества. Сколько активно-сострадательное, деятельное, характерное лучшим, авторитетнейшим людям, бывшим образцом для подражания. Короленко, Лев Толстой, Чехов — первые приходящие на ум, но не единственные.

В те годы, чтобы быть "властителем дум", недостаточно было лишь виртуозно владеть своим ремеслом. Непременно требовалось вмешиваться в разные неотьемлимые от российского царизма безобразия, проявлять неравнодушие и быть готовыми к борьбе упорной и длительной. Короленко особое внимание публики заслужил не сколько своим творчеством — а своей бескорыстной и беззаветной защитой беспомощных инородцев-вотяков, которых облыжно осудил царский суд. Такими примерами полно последнее десятилетие века ХIХ-го и первое — ХХ-го. Российское общество было воспитано подобными историями как общество в певую очередь гуманных, человеколюбивых устремлений.

А затем почти всё мужское население России было пропущено через реалии "тотальной войны". Три года "окопной мясорубки" поменяли прошедших сквозь фронтовую грязь радикально. Всякий гуманизм и нерешительность по отношению к врагам, несогласным и сомневающимся стал восприниматься только предательством. Ведь за такие колебания командиров на фронте всегда приходилось расплачиваться солдатской кровью. Терпение, осторожность, добросердечие — ранее столь высоко ценимые как лучшие качества человеческой души, как основа понимания всякого человека — отныне были равнозначны трусости. До войны народная масса почитала уговоры и рассуждения. Теперь понятным стал только тон решительности, звук горна, надрывный вопль приказа.

Весь ход российской революции, вся история Страны Советов с марта 1917 года — это по сути история утверждения воли солдатских масс, утверждения принятых и понятных для "серой массы в шинелях" отношений и правил. В некотором роде, то же верно для всех стран Европы — более заметно для Франции, по-своему для Германии, не так очевидно, но тоже несомненно — для Британии.

Но именно в России воля солдатского большинства была проведена в жизнь столь обширно, именно в России все остальные общественные силы были в противостоянии с фронтовиками-крестьянами совершенно истощены и сведены к ничтожному состоянию. Равно понесли невосполнимые потери и высшие городские классы, и организованный пролетариат — к 1919 году и тех, и других остались считанные проценты.

Лишь большевики сумели воспользоваться настроем, что привезли домой вернувшиеся с фронта солдаты. Если крестьянство в 1905-1907 году не было способно ни на что, кроме спорадических поджогов дворянских усадеб — в 1919 сельская солдатня привычно сколачивала военные отряды, батальоны, полки. А в Сибири и целые армии. Постепенно набиравшие среди "красных" силу солдатские вожаки к лету 1919 склонили шатающуюся массу солдат-крестьян на сторону Советов. В первую очередь именно тем, что поступали именно так, как считали правильным сами солдаты.

Белое движение, органической мыслью которого было возвращение к "довоенному", к "прекрасному старому миру" — перед лицом изменившейся страны стало анахронизмом. И было сметено почти небрежно.

Победившие солдаты-ветераны получили именно то, за что воевали — уверенность в твёрдом руководстве, возможность карьеры, основанной на понятных принципах военного старшинства (пусть даже обрамлённой в виде "партийного чиновничества"). Вдобавок всецело одобряемый после семи лет вооружённого существования "культ" военной жизни, постоянную подготовку к "новой победоносной войне". Милитаристская утопия потерпела крах только в результате столкновения с фашистской военной машиной. Но на место "казарменного социализма" пришёл не революционный социализм — для революции в СССР не нашлось ни революционного класса, ни революционной организации. А "социализм развитой", то бишь вариант "общественного договора" между номенклатурой и пролетарскими и полупролетарскими слоями.

То есть — история СССР, его возникновение и начальный период развития есть итог колоссального военного психоза.

А вот в истории Советской Федерации такого огромного надрыва не было. Поэтому и общий настрой Федерации совершенно отличен от привычных нам реалий.

Первая мировая в описываемом мною мире имела для России значительные отличия. Кроме меньших понесённых людских и материальных потерь, сами потери по другому раскладывались среди разных слоёв населения.

В нашей реальности царское правительство использовало крестьянство, посылая "серую скотинку" на убой в гигантских масштабах.

Покорность крестьянской массы обеспечивалась так и не уничтоженной в царской России системой "мирского передела" земли. С одной стороны, обрекавшей крестьянство на нищету. С другой — нивелировавшей состояния большинства крестьян. Только безусловным смирением перед порядками "мира" и волей властей спасался крестьянин. Любой, даже самый малый протест был поводом отобрать у осмелившегося клочок "его" земли в пользу всего остального безумно голодного "до земельки" "обчества".

Потому под страхом лишения последнего своего достояния крестьянство вынуждено было повиноваться и отправляться умирать. Столь же покорно и бездумно, как бараны. Уверенность в эффективности привычных механизмов подчинения "быдла" позволяла высшему генералитету российской империи совершенно не задумываться о уровне потерь среди пехоты, сберегая жизни только сформированой по преимуществу из дворянского сословия кавалерии. *

И только уже к 1917 году, да и то из-за озабоченности состоянием офицерских кадров пехотных частей, которые к тому моменту уже практически полностью состояли из выходцев из солдат, царские генералы стали задумываться над необходимостью беречь жизни "серой скотинки". Но было уже поздно. **

_________

* — В знаменитом Луцком (иже Брусиловском) прорыве есть некоторые, малоосвещённые в военной российской историографии места. А именно. Как опытный и талантливый военноначальник, каким являлся командующий Юго-Западным фронтом, мог, планируя рассечение вражеской группировки, не предусмотреть преследование разбитых сил противника? Не использовать возможности для его окружения? Не применить для этой цели имеющуюся в его распоряжении подвижную силу — конницу? Не свести её заранее в значительную конную массу — для решающего удара? Особо если учесть, что сам Брусилов был генералом-от-кавалерии и одним из создателей концепции массированного применения конных войск?

А ответ заключается в том, что ничего Брусилов не пропустил и не забыл. Конная масса войск Юго-Западного фронта была заблаговременно собрана и сосредоточена в наиболее подходящем месте — на фланге вражеской группировки, причём фланге практически неприкрытом — из-за сложности рельефа местности — ни войсками, ни укреплениями. Более того, конные части, наступая с выбранного направления, оказывались намного ближе к главной цели наступления, нежели пехотные силы, наносившие главный удар. Так что, если бы замысел главкоюгозапа(+) был бы реализован во всей полноте, то отходящие под натиском русских войск австрияки угодили бы в мешок, и всей обороне Центральных держав на Восточном фронте грозило обрушение.

______

+ — Уродливые словосочетания в виде сокращений слов и их слияния — отнюдь не "революционная причуда". Родом мода на подобные кракозябры тоже из окопов Первой Мировой.

Что же помешало реализации столь блестяще задуманного и подготовленного плана?

"Неприемлимый уровень потерь в личном составе" кавалерийских частей! В двух попытках преодолеть оборону спешенной кавалерийской дивизии венгерских гонведов (то есть ополченцев!) и Польского легиона (также — полу-иррегулярных войск!) — сил, вряд ли превышавших в совокупности семь-десять тысяч человек, Конный корпус Юго-Западного фронта — шесть кавалерийских дивизий, с усилением, втрое большие по числу и вдвое — в артиллерии! — понёс потери, составившие от его численности менее десятой доли, да и то, в основном, казаков.

После провала первой попытки удара "на помощь" отправлены кавалерийские силы, собранные со всех других направлений.

(Этим, кстати, обьясняется то, что когда прорыв на луцком участке наступления всё-таки состоялся, в него не ввели фронтовую конницу. Она в этот момент вся находилась на фланге, сосредоточенная для "решающего" флангового удара.)

Но ни дополнительные две (или три, историки расходятся в численности подкреплений) кавдивизии, усиленные новенькой пехотной дивизией, ни смена командования кавсоединения "за вялость и нерешительность" не преодолели "окопобоязни" храбрых конников. Притом, что казаки уже разок-другой (туда и обратно) через эти "страшные" окопы перескакивали, а "ужасное" усиление позиций, которым главкома пугали кавалерийские чины, состояло в том, что легионеры нарубили засек, где смогли.

(И то, что легионерам практически не препятствовали в обустройстве укреплений — тоже "заслуга" царских "удалых кавалеристов"!)

Обороняющиеся против царской кавалерии две дивизии, причём не титульной нации (венгры и поляки) никакого усиления в течение всего времени боёв не имели! Перебросить на помощь какие-либо войска — да даже помочь хотя бы колючей проволокой для заграждений! — австрийское командование не могло — все силы были отвлечены отражением пехотного наступления. В котором наступающие русские части подчас теряли до половины личного состава, но продолжали выполнение боевой задачи.

Столь разительная несхожесть в управлении пехотными и кавалерийскими дивизиями, столь большая чувствительность к потерям кавалерийских соединений — в противовес почти несчётным затратам личного состава пехоты — обьясняется просто.

Как писали сами "орлы-командиры": "...Личный состав кавалерии был золотым фондом царской армии, сформированный практически целиком из дворян в отношении офицерского состава, и из лиц, особо преданных династии — в отношении состава рядового." Такие кадры, понятно, бросать в мясорубку никак не годилось. Вот так и вышло, что та самая "стратегическая конница", на создание которой уходили основные средства военного бюджета в предвоенные годы, не только никак не отметилась в ходе войны.

Хуже того! Всю войну кавалерийские дивизии гирей висели на ногах войск, потребляя и требуя большую — и лучшую часть снабжения, фуража и довольствия. Притом не принимая никакого участия в самих боевых действиях, напротив, своим присутствием создавая сумятицу в войсковых тылах и затрудняя маневр тем силам, которые реально сражались — пехоте и артиллерии. Катастрофа царской армии, её развал и разложение в громадной мере был подготовлен именно особым выделением, сбережением и исключительно отрицательным применением самого привилегированного рода войск царской России — кавалерии.

Если кто-то всё ещё думает, что "классовый подход" является абстракцией — пусть пример "чисто классового" участия в войне различных слоёв российского общества обьяснит, насколько связаны способность класса к управлению страной и к управлению армией.

________

** — В нашей истории война Российской империей была проиграна уже к лету 1916 — к этому времени и союзники, и противники России более не воспринимали её как договоро-равную сторону, и вели интенсивные переговоры по поводу её раздела.

К концу 1916 года русская армия была истощена крайне. Тыл развален. Снабжение целиком — в руках казнокрадов. Изменить что-либо в управлении и боевом применении войск уже не получалось. Любая активность командования парировалась штабной канцелярщиной. Потому воевали — или не воевали — по прежнему. Штыком — против пулемёта, одним снарядом отвечая на сотню вражеских. Рассчитывая лишь на долготерпение русских солдат.

Но вот беда — за три года войны крестьяне, одевшие шинели, изменились. Они перестали быть частью крестьянского "мира", свыкнувшись с солдатским бытом. Превратились в спаянную общей участью общность вооружённых людей, желающих в первую очередь того, что во все времена требовали от своих вождей солдаты. Скорого возвращения домой — с победой. И не с пустыми руками. Короче говоря, известный со времён легионеров солдатский клич — "Победы и добычи". Чего царские генералы не могли даже пообещать.

Закончилось для царских генералов пренебрежение волей солдатских масс совершенно также, как во все времена заканчивалось глубинное недовольство професиональных войск своим командованием — их подняли на мечи.

(В нашем случае — вздёрнули на штыки. Как бедолагу Духонина, который лишь "хотел разобраться" в порядке подчинённости командных должностей после Октябрьского переворота. Из-за чего выполнять прямые распоряжения из Смольного — до подтверждения их Генштабом — не соглашался. Стоило приехавшему из Питера комиссару только сказать об этом — и генерала выдернули из окна(!) вагона и насадили на поднятые штыки. Не обращая никакого внимания на отчаянный крик того же самого комиссара: "Прекратить самосуд!".)

Мало того. Не только генералитет, но и офицерские кадры в глазах солдат стали виновниками поражения — а значит, врагами. А с врагами поступали как научились. В безжалостном истреблении офицеров солдатами после Октября лежит корень кровавой междуусобицы, создавшей столь благоприятные условия для интервенции враждебных держав. Опираясь на материальную поддержку интервентов, "силы порядка" смогли почти четыре года сдерживать напор солдатской стихии.

Но, в конечном итоге, несоизмеримость масштабов различных классовых сил завершила противостояние единственно возможным способом: полностью истребив или изгнав из страны всё, что не принимало волю победоносного народного воинства. Всё, что слишком отличалось от "серой массы" — либо погибло, либо было до крайности унижено и испакощено. Такова оказалась цена крайнего ожесточения, проявленного защитниками "старого мира" в борьбе с солдатской массой. Тем самым как раз "защитники старого" и уничтожили даже малейшую возможность восстановления прежних отношений и порядков.

Семьдесят лет Советской власти стали поэтому совершенно отдельным историческим периодом в нашей истории. Между царской Россией и СССР нет преемственности ни в общественных институтах, ни в культурных формах, ни в научном потенциале. Что означает — после революции Советскому Союзу пришлось заново создавать и собственную культуру, и собственную науку. Что потребовало огромных усилий и продолжительного времени. И предопределило к началу нового мирового катаклизма отставание Советского Союза от сильнейших буржуазных стран. Сделало СССР обьектом агрессии с их стороны.

В отличие от царской России, Российская республика описываемой мною альтернативы не располагала столь значительным резервом людей — крестьянство в республике уже намного отличалось к 1914 году. (От того, чем оно было ещё в начале ХХ века.)

Преобразования в деревенской жизни, начатые первоначальным, "левым" правительством республики зашли глубоко. Аграрная реформа 1907-1910 годов должна была, согласно представлениям "умеренных" социалистов, создать на селе класс "успешных землепашцев". Для чего было необходимо разрушить общинный принцип владения землёй, и передать её в частную собственность тех самых "эффективных собственников".

Просто разделить землю между крестьянами было невозможно: бесконечная череда переделов крайне запутала вопрос о пользовании и владении любого клочка сельхозугодий.

В аграрной области эсеры и меньшевики пошли по пути налоговой реформы. Крепостное право и крестьянский "мир" были продуктом налогового права: разрушение остатков крепостничества в лице крестьянской общины также было результатом фискальной политики.

Отныне налог брался только с собственности. Налогообложение было разделено на налоги на "мир" и налог на собственников земли. Участники крестьянской общины рассматривались как коллективные собственники общинной земли и всего производимого общиной продукта, владельцы собственного "отрезка" — только как земледельцы. Поэтому наложение денежных податей на общину и на самостоятельных хозяев было различно. Налоги с "мира" брались с предвычисленного дохода всей общины, раскладываясь по числу работников. С собственников земли налог определялся от кадастровой стоимости земли.

Уплата поземельного налога была тем выгоднее, чем большую массу товарного продукта хозяйство могло вывезти на рынок. Прежняя метода мелкого крестьянского ростовщичества не могла идти ни в какое сравнение с выгодой от скупки за бесценок земли у беднейших крестьян — особо если учесть, что цена сделки в кадастр вносилась как оценочная! — и заведением крупных хозяйств на батраческом труде.

Кулачество, привычное русской деревне "мироедство" внезапно стали убыточны — в противовес прямому захвату всего посевного клина. Оставаясь в общине, сельская верхушка вынужденно уплачивала большую часть "мирского" налога — поскольку у остальных денег обычно на руках не было и расплачивались с кулаками зерном. Но урожайность "обрезков" на общиных землях была поистине убогой, а большую часть выращенного на этих клочках хлеба сьедала семья пахаря.

Перепродажа плохого, низкосортного зерна не покрывала общих налоговых выплат с общины, собственное хозяйство зажиточных крестьян, основанное на применении качественного зерна и многочисленных сельскохозяйственных инструментов, давало теперь львиную долю дохода. Расширение сельскими богатеями собственной посевной площади путём усиленной скупки земельного надела беднейшей части деревни — а значит, ускоренный развал общинного хозяйства, — происходило лавинообразно.

"Хуторское" землевладение в считанные годы поглотило две трети всей земли в крестьянском владении в центральных губерниях России, в чернозёмных областях процент передела земли был ниже — но в южных районах хуторское и усадебное землевладение изначально занимало немалую часть угодий.

Главный итог аграрной реформы — к 1914 году раздел в деревне между буржуазной верхушкой и батраческим большинством почти завершён. "Середняков", крестьян, ведущих хозяйство только своими силами и на своей земле, оставалось ниже десятой доли. Российская деревня менее чем за десятилетие вполне вкусила прелестей "дикого капитализма". Потому — ни о какой лояльности и покорности призывного контингента из деревни мечтать не следовало.

Так из кого в первую очередь черпало людские ресурсы правительство Российской республики при мобилизации?

Из той массы, которая, вконец обнищав, лишилась последних крох деревенской собственности и подалась в города, переполняя рабочие окраины. Обычно крестьяне, даже выделившись и продав землю, предпочитали сохранять дом и небольшой участок земли: заработок доставался или отходничеством, или ремеслом. Следующим падением было податься в батраки. Окончательно разорившись, продавали дом и "уходили в люди".

В предвоенные два-три года в российские города из деревни лавиной хлынул поток "босоты". Начавшийся на Западе кризис сбросил цены на зерно, а податное бремя, напротив, выросло. По державшимся из последних сил за свой надел "слабосильным хозяйствам" валом прошла налоговая конфискация. Для крестьянина, опозоренного перед односельчанами публичной распродажей своего имущества, оставался только путь "в люди". В сутолоку и маету города, где его никто "из своих" не найдёт и не признает. Подальше от невыносимого стыда "несостоятельного мужика".

Город во всех смыслах не успевал переварить такое нашествие отчаявшихся: ни предоставить даже самую низкую работу, ни дать любое, пусть самое гнусное пристанище, ни охватить всё бедствующее скопище благотворительностью. И пролетарские организации не могли развернуть в столь гигантских масштабах взаимопомощь и пропаганду: находники пребывали в самом диком нравственном и культурном состоянии.

Призыв в действующую армию для исключённой из обычного человечьего существования голытьбы выглядел хоть малой надеждой, просветом в безысходном их состоянии, твёрдом залогом пропитания, сколь-нибудь честного обращения — в противовес постоянно терпимым издевательствам и обманам. А также будил во вчерашних крестьянах некое уважение к себе, раздувал заглохшее патриотическое чувство. "Не тварь какая, солдат расейский, родины оборонитель!"

Предвоенные два-три года сорвали с места и погнали в город людей отнюдь не лёгких на подьём, далеко не лентяев и гуляк. Выкорчевало и в самую беспросветную нужду окунуло самый что ни на есть корень крестьянский — мужиков упорных, до конца горбившихся на своей полоске. Потому — особо болезненно мучавшихся своей ничтожностью, "пропащестью". Военная же служба — и гарантированный заработок, и занятие "правильное", "мужское". Не зазорное, напротив взявшей за глотку нищеты и убогости.

Не деревня, а городские окраины стали основным источником рекрутирования новобранцев. Первые месяцы призыва мобилизационные пункты питались почти исключительно добровольцами: потому боевой дух на первых порах был высок.

Офицерский состав также образовывался преимущественно добровольцами из образованных городских классов. Между солдатами и командирами наблюдалось заметное сходство в побуждениях и стремлениях. Русская армия первого периода Мировой войны была вполне устойчива и сражалась твёрдо.

Однако полагать патриотизм и добровольность бесконечными не было никаких оснований: поэтому с самого начала русское командование не могло себе позволить "не считать серую скотинку". Не имея представлявшимися бескрайними резервов, ставку российский генштаб делал на тактику и технику. Тактику давало применение в широких масштабах кавалерии. Техника же должна была обеспечить ей преимущество над вражеской кавалерией.

Кавалерию пускали в дело широко: не берегли от всяческих неожиданностей, но и совсем без оглядки в бой в бой не бросали. "Модлинская катастрофа"* сильно уменьшила значение конных масс в глазах верховного командования. Выяснилось, что подвижности кавалерийских частей недостаточно, чтобы оторваться от преследования, даже если преследование ведёт пехота. Решающая роль в современной войне принадлежит артиллерии: её огонь не только определял господство на поле боя, но и маневр. Немецкая артиллерия организовала "преследование огнём": русская Первая Ударная, будучи втянутой в ближний бой с пехотными частями германцев, не смогла отойти под обстрелом по дорогам, была вынуждена передвигаться лесными тропами, теряя обоз и тяжёлое вооружение.

_____________

* — Поражение Первой Ударной русской армии в боях на южной границе Восточной Пруссии. После первоначального успеха и довольно длительного продвижения в оперативной пустоте русская стратегическая кавалерия "внезапно и на большом протяжении" натолкнулась на немецкие резервы, а также на спешно переброшенные с Западного фронта части.

Во второй период войны рост артиллерии потребовал наличия грамотного рядового состава: для этого пришлось набирать в армию кадровых рабочих, а также увеличивать программы первоначальной школьной подготовки. Школа оказалась не менее важной для войны, чем военное производство. В действующей армии взялись за ликвидацию неграмотности: успешных грамотеев поощряли всячески. Давали отпуск домой, назначали на унтер-офицерские должности. В первую очередь предоставляли возможность пойти на офицерские курсы.

С грамотностью в войска занесло вольнодумство: а рабочие-металлисты принесли с собой опыт стачек и большевистскую организацию. Бывшие босяки, выжившие в окопах, споро перенимали всякую науку — война стряхнула одурь с мозгов.

Солдатские комитеты — ещё от царской армии унаследованные, в революцию 1905-го, под дудку офицеров, пытались соперничать с Советами. Почти забытые, оставшиеся лишь для "галочки" — в 1915-м воспрянули. Открывшиеся к политическому просвещению солдаты в комитетах приобщались к риторике "официальной оппозиции" — меньшевиков и эсеров. Рост самосознания снижал недовольство своим положением, солдаты, впервые представившие себя со стороны, гордились высокопарными эпитетами, даваемыми им "ура-патриотической" агитацией.

Нелегальные политические организации первоначально соперничали за власть над комитетами, большевистские "ячейки" и белые "центры" прорастали параллельно подьёму комитетской активности. Почти целый год — с лета 1915-го по май 1916-го — комитеты поддерживали в войсках надежду на победу, придавая армии устойчивость. С конца мая 1916-го, с разгона 2-го всероссийского собрания солдатских комитетов, их деятельность затухает, а политическое главенство в армии безраздельно переходит к нелегальным формам организации.

За всё время военных действий призыв в действующую армию охватил чуть более шести миллионов: меньшая нагрузка на транспорт способствовала, в том числе, и уменьшению санитарных потерь. К концу боевых действий медицинская служба была одной из наиболее чётко и отлаженно работающих частей армии: и соответственно, одной из наиболее большевизированных.

Потери России в войне, тем не менее, были громадны — погибшие и безнадёжно искалеченные превысили числом один миллион. Особо тяжело пришлось средним городским слоям — заметная часть молодёжи подалась в добровольцы и потому среди выпускников гимназий недоставало подчас половины одноклассников.

Деревня и рабочие слободы потеряли меньше — но здесь распределялась убыль весьма неравномерно. Отсрочка по призыву могла предоставляться в связи с хозяйственной деятельностью — оттого почти все "самостоятельные хозяева", что в городе, что в деревне, от войны успешно уклонялись.

Полного коллапса товарного производства, знакомого нам по последним годам Империи, в Республике не случилось. Но контраст между роскошью правящего класса и существованием низов был разве что не ещё заметнее, чем роскошь балов царского Петергофа в сравнении с голодухой Нарвской стороны.

Вседозволенность военного состояния дала невиданный простор экономическим махинациям: из ассигнованных из бюджета десяти рублей на гражданские расходы — потреблялась копейка! Остальное уходило в бездонные карманы, причём, даже не особо скрывая.

В военной сфере царил патриотизм — здесь крали лишь девять десятых от бюджета. Правящие классы рубили сук, на котором сидели: при подобном размахе воровства государственная машина прекращала работать. В том числе и воевать.

Останов правительственного аппарата и ширящаяся анархия закономерно обращали любые, сколь мало-мальски пользующиеся поддержкой организации в распоряжающиеся органы. Чем большую долю населения охватывала любая гражданская инициатива, тем большую власть она обретала.

В отличие от царской России, где при полной бездеятельности низов, крах правительственного управления случился вдруг, в Российской республике задолго до окончательного переворота Советы перехватили бразды правления. Благодаря этому, гражданская война, в нашей истории разразившаяся обвально, в Республике тлела затаённо ещё задолго до июньских событий. И вырвавшись наружу, полыхнула там, где загодя были уже скоплены запасы горючих материалов. А не пошла по стране, как степной пожар.

Ограниченный район боевых событий внутренней войны намного сократил её жертвы: чуть ли не в десять раз, если сравнить с событиями привычной нам истории.

Вкупе с меньшими потерями в мировой войне и меньшим размахом эмиграции убыль населения не приобрела катастрофического характера. А значит, и не случилось подобного знакомому нам массового шока от столь поражающей сознание всякого человека гетакомбы, каким оказалась Первая мировая для России в нашей истории. Федерация не знала военного угара, столь привычного нам по образу раннего СССР.

По сравнению с известной историей, намного — почти в два раза! — меньшие людские потери России в Мировой войне обеспечены ещё и намного большими потерями союзников России на Восточном фронте.

Во-первых, в первый период войны русская армия сражалась, поддерживая армию польскую — главные сражения начального этапа войны на Востоке произошли между войсками кайзера и армией Польской Республики. В них польская сторона потеряла безвозвратно более чем триста тысяч человек — а в целом, за всю войну, поляков погибло только в окопах более полумиллиона человек. (Если доверять данным польских историков.)

Польские войска и чехословацкие добровольцы вынесли на своём горбу тяжесть первого, самого тяжёлого натиска рейхсвера. В дальнейшем кайзеровская Германия уже не смогла выделять для борьбы на Востоке значимые силы вплоть до середины шестнадцатого года.

Наибольшие потери русской армии падают как раз на злосчастный Шестнадцатый, когда сложились воедино предательство западных союзников России и саботаж монархистов внутри страны. Именно после поражений лета-осени 1916 года широкие масштабы приобретает дезертирство в самых разнообразных формах. Военная истерия, не достигнув пика, стремительно спадает, ей на смену идёт огульное очернение правительства и требования "твёрдой руки" — всё равно какой, пусть даже руки оккупантов! Российская республика лета 1917-го уже вполне созрела для выхода из войны, сепаратный мир с Германией не способен пробудить патриотические чувства, уснувшие глубоким сном. *

_________

* — К слову, о патриотизме. В нашей истории одним из главных лозунгов белой пропаганды была "продажа (большевиками свободы) России кровавому кайзеру". Ну и соответственно ,"верность союзническому долгу"(белого движения) и "война до победы". Что забавно, после разгрома рейда генерала Корнилова, шедшего с этими лозунгами, остатки его "героического Ледового похода" укрылись под крылышком... оккупационных немецких войск.

А в сто тридцатом номере печатного органа больших любителей "хруста французской булки" — небезысвестного "Мемориала", приводятся слова матерого белогвардейца об отношении "патриотов и рыцарей Белой Идеи" к будущему России. "...Многие из нас были солидарны... с тем, что Россия должна перестать быть, разделённая между Германцами и Японцами." Вот так, имена будущих благодетелей "разделённой России" — с большой буквы. Вот оно — высшее выражение патриотизма, предельное состояние правящего класса, утратившего власть и потому готового ради возвращения власти отдать свой народ тому, кто сможет его взнуздать — к вящему благу "патриотической общественности".

Вне интересов высшего, эксплуататорского меньшинства, вне прямой и недвусмысленной пользы для совокупного национального капиталиста — патриотизма нет. И всякая пропаганда национализма, каким бы романтическим флером её не одевай — всегда и исключительно есть защита эксплуататорского меньшинства, пусть даже противопоставленного иному такому же эксплуататорскому меньшинству, например, большей, угнетающей, имперской нации.

Поэтому и именно поэтому никакого "национального", "патриотического", "отечественного социализма" — нет и не может быть. Всё это — лишь обрамление интересов крупной и крупнейшей части капитала национального, пусть выраженного через образы и понятия, близкие к полупролетарским массам, через обещания и соглашения между этим крупнейшим капиталом нации и разнообразными формами "собственника рабочей силы" — то бишь пролетариата.

"Национал-социализм", вне зависимости от его конкретного исторического воплощения — сталинизма, гитлеризма, маоизма — всегда есть соглашение, уступка, реформа буржуазного права, привилегия, данная пролетариату в обмен на поддержку той или иной формы безраздельного господства крупнейшего синдицированного капитала.

Национал-социализм есть крайнее и крайне агрессивное состояние реформизма, раскола пролетариата правящих наций и внутри правящих наций. "Даруя" отдельным видам работы, выделнной из единого общественного производства, привилегии, национал-социализм создаёт и поддерживает острую и бескомпромиссную конкуренцию между привилегированными и не-привилигированными отрядами пролетариата.

Причём национал-социализм провоцирует конкуренцию в таком виде, когда она есть уже открытое насилие и порабощение — порабощение эксплуатируемого большинства. Насилие над бесправным большинством, осуществляемое частью подкупленного, привилегированного, выделенного по каким-либо своим критериям — отнюдь не неизменным — также эксплуатируемого слоя. Но уже меньшинства его, выделенного по национальному, или партийному или ещё какой случайному по отношению к общественному разделению труда признаку.

А потому национал-социализм и не может быть предсказан заранее во всех возможных ему формах, потому что количество случайных, отдельных, особенных отношений в обществе ничем не ограничено. И любое может стать по воле Великого Рандома ещё одним основанием пирамиды "Великого Дела" и "Неразрывного единства". Национал-социализм — как грипп. Мутирует бесконечно и способен многократно поражать людей со слабым иммунитетом.

Единственной окончательной формой вакцины от заражения вирусом национал-социализма служит лишь полное и окончательное неприятие любых и всяких форм отчуждения человека от человека. То есть последовательный и ортодоксальный коммунизм.

Шовинистическая агитация в нашей истории играла роль идеологического оружия, но к реальным действиям белых никакого отношения не имела. В то же время, позволяя дурить головы запутавшимся мальчишкам-кадетам и гимназистам. Сколько их бестолку сложили свои головы за "долг перед западными друзьями свободной России" — разве посчитаешь?

В том варианте истории, который я изображаю, патриотическая риторика развенчана уже задолго до начала гражданской войны, потому применить её в целях идеологической обработки белые не смогли. Что, в свою очередь, не в малой степени сузило их поддержку — ведь никакой другой общенациональной мыслью, кроме патриотической, контрреволюция не обладает. Из-за чего белое движение в Российской республике имело характер выступлений сепаратистов — и не затронуло большую часть центральных областей России.

Действительное различие между нашей, реальной СССР и выдуманной Советской Федерацией огромно. Разная историческая судьба совершенно по-разному отражается в сознании людей, в их стремлениях, убеждениях, действиях.

В первую очередь следует помнить: Советский Союз прошёл через социальную катастрофу Гражданской войны. Период полного разрушения всех социальных связей, время абсолютной неопределённости в жизни каждого человека, лишений и страданий, которые выглядели неостановимыми ничем и несопоставимыми со способностью человека терпеть и порождали лишь отчаянье.

Для советских граждан в 20-е — 30-е годы прошлого века главным достоянием Советского Союза было установление надёжного существования, исключение из жизни самых крайних, самых безумных форм асоциального поведения. Твёрдый порядок выглядел единственно верной гарантией спокойной личной жизни каждого человека. После ужасов Гражданской — единственной опорой уверенности в завтрашнем дне. Был именно тем, чего желали, чего добивались самые широкие, широчайшие массы населения. Сталинский СССР в тридцатые был именно таков — потому что именно таким его создала огромная сила совокупного общественного интереса. И другим, после Гражданской, Советскому Союзу было стать практически невозможно.

Поэтому Советский Союз особо выделялся упоением успехами — и реальными, и мнимыми. Ликующая, машущая сотнями флагов, транспарантов, танцующая вокруг многометровых передвижных декораций человеческая волна — легко отличаемая особенность СССР 30-х годов. Притом отдельно стремились доказать всем — и себе в первую очередь — зажиточность "советского строя", пришедший в каждый дом достаток.

Советская Федерация — вплоть до начала 40-х — это мир скудности.

В истории Федерации Гражданская война не стала водоразделом, размах военных событий, масштаб потряений в обществе был по сравнению с нашей историей несоизмерим. Советская власть пришла как общественное избавление, как массовая организованная воля взамен разрухе, возникшей из хаоса Империалистической войны.

Но после завершения передела мира Советская Федерация оказалась не только вне этого передела — она оказалась и вне созданного этим переделом нового мирового разделения труда. Что означало — отсутствие всякой регулярной торговли, отсутствие всякого твёрдого интереса к русскому продукту. А отсюда — и исключение какого-либо кредита, полное исключение русской валюты из списка мировых валют, фактическая торговая блокада.

Это было одновременно и достижением, и недостатком Советов. Не привязанная к определяющим внутреннее потребление условиям мировой торговли, советская экономика могла относительно свободно выбирать направление развития. Но любой рост давался большими усилиями и происходил медленнее, нежели в странах, включённых в полноценный мировой рынок.

Не голод, но никакого продовольственного изобилия. Люди на улицах не в отрепьях — но одежда проста и блёкла. Сами улицы не в плачевном виде — но фасады и парадные не сияют электрическими огнями, краски, которыми выкрашены стены однообразны. Один пример, много говорящий внимательному наблюдателю — женщины не красят волосы. Девушки, даже весьма образованные и развитые, начальницы крупных производств или ведущие научных проектов — даже не подозревают, что цвет волос зачем-то можно менять. Постоянство как верность себе — во всём. А постоянство и простота стоят рядом.

Ограниченность, нехватка, строгое рационирование потребления. Новое поколение граждан Федерации выросло в спартанских условиях чистого и скудного быта. Восприятие собственных потребностей у людей такого воспитания имело заметный перекос в сторону коллективного в ущерб личному, ценностей нематериальных в противовес страсти совершенствовать личное пространство — иметь дом, обстановку, личную автомашину и так далее.

Скудность потребления имела причиной в немалой степени произошедшие в стране после 1917 года социальные изменения. В первую очередь следует отметить полностью изменившиеся аграрные отношения во всей их совокупности. В том числе и в товарных отношениях между городом и деревней. Товарооборот между городом и деревней преобразился совершенно.

Деревня уже к 1917 была расслоена почти полностью: крупное хозяйство поглотило большую часть пахотных земель и рабочих рук. Середняк как самостоятельное явление был исключением: если крестьянин и работал на своём участке исключительно своим трудом, то при близком рассмотрении оказывалось, что его инвентарь либо арендуемый, либо кооперативный. То же — к посевному зерну. А отсюда — и заданность того, что сеет хозяин, и заранее оговорённые, как правило, условия сдачи выращенного урожая. Но, как правило, кооперация охватывала более зажиточные слои, составлявшие малую долю от численности сельского населения. Поднявшийся за десятилетие новый класс сельской буржуазии окрестили "новыми барами". С остальной деревней — батраческой, отходничьей, ремесленной — "новых бар" разделила высокая стена обид.

Да и ремесло в довоенной российской деревне тоже оказалось в руках сельского торгово-промышленного сословия. Преобразование сельской мануфактуры шло стремительно: уже к 1917-му году бывшие деревни — центры промыслов обрели облик фабричных городков. Грязных, изобилующих дешёвым и ужасным жильём, антисанитарией кривых улочек. Ошеломляющих приезжего присущим каждому такому промыслу букетом "ароматов", сбивающим наповал с ног. Сельский пролетариат позже вошёл в орбиту деятельности революционных организаций, но за время войны именно сельская мануфактура дала наибольший абсолютный прирост большевизма.

К 1917-му аграрные отношения в России вполне и повсеместно обрели полностью буржуазный характер. Не повторяющий земельное хозяйство в других крупных странах — ни юнкерское поместье в Пруссии, ни англо-саксонское фермерство, ни латиноамериканский пеонаж. Решающее слово в сельском укладе перешло к "кулаку" — деревенскому ростовщику.

Но реформа сделала из "кулака" кооперированного крупнотоварного производителя, ничуть не умалив его ростовщической сути. Из-за чего найм рабочей силы на селе приобрёл характер особо гнусного обмана, особо поставленного правила обирания и использования чужого труда. Когда чем более человек беспомощен и беззащитен, тем скорее его впрягут в тяжёлую работу. И тем меньше за неё заплатят. Странно-приютные дома в России перед войной опустели: сироток разобрали по домам "сердобольные селяне"!

Столь высокий уровень эксплуатации, сопровождавшийся столь неприкрытым насилием и бесстыдным обманом, сделали революционный переворот на селе особо резким, крайне ожесточённым с обеих сторон, весьма тяжёлым по последствиям для всего хозяйства.

Революционная воля проводилась на селе вооружённой рукой, и рука эта не стеснялась бить во всю мощь.

Контрреволция не знала снисхождения и пользовалась для нанесения вреда любым средством. Не имея оружия, убивала и разрушала любым иным видом: порчей всего, что могла, тайным убийством, рассеиванием злобных домыслов и натравливанием людей друг на друга. Накал междуусобной борьбы снизился лишь во второй половине 20-х, а до того аграрное производство лихорадило повсеместно.

Удержание урожая важнейших сельскохозяйственных культур хотя бы на уровне, достаточном для поддержания городского населения — а оно выросло в первом совестском пятилетии за счёт внутренней и внешней эмиграции почти в два раза! — оставалось занятием тяжелейшим, требующим скоординированных усилий властей по всей Федерации.

Российская Республика уже к 1917 году в отношении сельского хозяйства представляла собой кооперированное производство. Не только Грузия с её винодельческими кооперативами: практически любое занятие, основанное на сельском сырье, было сконцентрировано в масштабах страны.

Деревянная посуда и мочала, веники из веток и проса, игрушки, мелкий инвентарь, повседневное и домашнее рукоделье, вплоть до иголок — всё производилось в одной лишь деревне (или нескольких соседних) и шло в города по всей стране. Мелкая мануфактура в России почти полностью приняла сельский облик, отчего разделение между городским рабочим классом и сельской беднотой стало особенно невеликим.

Пригородные деревни особо специализировались повсюду на снабжении традиционно сельским товаром: весь асортимент овощей и столовой зелени, птица домашняя и боровая, свежая убоина, изделия из шерсти и выделанной кожи.

Изменения на европейском рынке зерна сократили его потребление из России — конкурировать с высокосортным американским зерном могла только пшеница из южных областей Черноземья, с их устойчивыми урожаями, громадными латифундиями и соперничающими с латифундистами богатейшими земельными кооперативами, ставящими на своей земле производство на промышленную основу: с зерновыми станциями, машинной обработкой урожая, централизованной ссыпкой.

Только такие хозяйства могли дать себестоимость зерна достаточно низкую, чтобы при требуемом уже (зарубежным рынком) качестве иметь высокую прибыль. Остальное сельское хозяйство не могло продавать зерно за границу — рентабельность оказывалась ниже "сопутствующих промыслов", так что неудивительно, что именно промыслы оказывались главной хозяйственной деятельностью деревни по всей России.

Домашние промыслы, которыми уже десятилетиями занимались целые сёла, а то и уезды, были в условиях земельной реформы, а затем и военного времени охвачены переделом и укрупнением капитала. Прежние артели стали хозяйствами с высокой долей наёмного труда. Рабочей силой были либо прежние равноправные артельщики — если артелью начинали крутить деревенские кулаки. Либо нанятые со стороны, когда сами артельщики, сумев наладить кредит и сбыт с городом, разбогатев, расширяли дело, сами становясь для сельчан и "пришлых" мироедами.

Советская власть для деревни была первым делом установлением твёрдого порядка расчётов: прекращение прежнего кабального порядка "займов" и "отработок", когда человек не только не получал за свой труд оплаты, но оставался должен, и долги лишь росли. Сменив характер производства, деревенское кулачество отнюдь не сменило манеру выжимать из односельчан все соки, закабаляя их на прежний манер — долговыми и отработочными обязательствами.

Но на каждую хитрость рано или поздно сыщется своя разгадка: для кулачья ею стали вернувшиеся с фронта ветераны. Выгнанные из деревни незадолго до войны, прошедшие "окопную науку" и превзошедшие всех агитаторов и политические партии, они возвращались в родные края вестниками рабочей власти. Винтовки отныне были в руках рабочего класса, и суть рабочей диктатуры фронтовики понимали вполне ясно: кто не работает, тот не может отныне ничем распоряжаться.

Деревенские Советы были почти исключительно представительством бедняцких и батрацких слоёв деревни. "Зажиточный крестьянин" — читай, мироед — в состав Совета попасть не мог. Волостные "боевые группы" формировались исключительно из фронтовиков — членов советских партий и зорко следили за избранием советских органов в каждой деревеньке, нигде не допуская "нажима на трудовую массу". А на деле отводя кандидатуру любого, кто был причастен к владению кооператива, либо был замечен в близости с деревенской верхушкой. Туда же — всех, кто излишне набожен, потому что обьяснять ребятам, побывавшим на фронте связь между попом и кулаком нужды не было.

Депутатами Советов становились лишь "проверенные люди" — либо такие же фронтовики, вернувшиеся из города, либо отходники-работяги, не имеющие в деревне никакого стоящего имущества и перепробовавшие "на зуб" "хозяйские милости" по всему уезду, если не по всей России.

Такой люд ставил главным делом своим "справедливое разрешение трудовых споров" и "честную торговлю", отчего у деревенских верхов оставалось лишь два пути. Например, пытаться саботировать всякую хозяйственную деятельность. Но путь тайного противодействия — при пристальном и пристрастном пригляде со стороны односельчан, жаждущих поквитаться с былыми обидчиками — заканчивался быстрым и неминуемым разорением самого саботажника.

Штрафы! Новая власть не скупилась, накладывая драконовские штрафы, подчистую выметая дворы саботажников, неплательщиков налогов или должников за батрацкую работу. Скорый и общий суд стал в руках деревенских Советов безжалостным орудием бедняцкой диктатуры, позволив в считанные месяцы обобществить немалую долю сельскохозяйственного капитала.

Или можно было "зажиточному" подстраиваться под советскую власть. Всё ж таки — не чужие, чай, совсем люди, свои, деревенские... Может, договоримся?

Оговаривали заново земельные наделы. (А здесь вспомнившая все былые обиды, обманы, отрезы, беднота была особо беспощадна и за каждый аршин отнятой давеча пашни отбирала два из надела самого богатея, и чтобы не остаться вообще без земли, богатому крестьянину не раз приходилось ломать себя в поясе, кланяясь обиженным...)

Подписывали арендные договоры и листы по оплате труда наёмной силы.

(И уже не катило прежнее: "А вот тебе и твоим детишкам, кума, хлебушко. Теперя перебедуете, а ты, Фрося, посмотри уж по соседски за моей птицей... Согласна?")

Договаривались по закупке и по сдаче. Били по рукам, обязуясь не продавать "на сторону", мимо кооперативного амбара и не драть цены выше согласованной. Хоть и скрипя зубами, но приходилось изворачиваться и торговаться с недоверчивыми и прижимистыми главарями бедноты, иначе бы вообще сеять было лишь в убыток!

Многие так и делали — махнув рукой, бросали своё хозяйство, забирали, что умещалось в телегу с собой и подавались в города — от насилия комбедов к свободе городского предпринимательства.

Третий вариант — вооружённая борьба — не был совсем уж редок, но вот эффективность карательных действий советских сил была удручающа. Фронтовики не стеснялись пользоваться гранатами и вызывать артиллерию, а против пулемётов "боевых отрядов" кулацкие обрезы "не играли".

Несколько крупных мятежей да "белые партизаны Таврии" — вот и весь список "борьбы деревни против коммунистического насилья". Потому самым большим выражением неприятия советской политики на селе стал быстрый рост внутренней миграции и отчасти — эмиграции.

После 1918 года деревня дала громадный всплеск эмиграции и внутренней миграции, существенно осложнявший положение со снабжением и транспортом.

В 1924-25 годах новые колымские прииски и создание на Колыме "вольной земли" способствовали отливу великого множества недовольных бывших "крепких хозяев" на Север.

К тому же периоду относится и фактическое прекращение эмиграции — новые жёсткие правила приёма и проезда эмигрантов, введённые европейскими странами, поставили барьер на пути стремящихся за лёгким обогащением в сияющий огнями Париж, Лондон и Нью-Йорк.

На удивление немалая доля деревенских богатеев в конце концов всё же приняла советскую власть. Не без труда, не без внутреннего протеста — но приняла и активно стала содействовать Советам.

Где-то сыграло свою роль подспудное желание насолить прочим богатым соседям, научив бедноту, как надо вести дело помимо них и без их участия.

Где-то — ещё не утраченное даже после многих лет фактического ростовщичества желание быть в первую очередь в своих глазах честным. Деревня всё же дольше города сохраняла достаточно твёрдые представления о "праведном и неправедном жилье", а среди сельской верхушки людей твёрдых, а потому приверженных прежним устоям было немало. Такие подчас были более требовательны к соблюдению всех норм и установленных новой властью правил, чем даже завзятые партийцы-большевики и совершенно не принимали никаких компромиссов и полумер. "Я для мира ничего не пожалел и перед всем миром правду отстаивать потому право имею".

Где-то — опять же не исчезнувшее ещё чувство общей солидарности, "мирского братства", опять же — сохранявшееся в деревенской среде не как действенное начало, но как идеал общежития, с приходом Советской власти вновь воспрявший.

На таких настроениях и на убеждённости людей подобного склада, что "земля — всему голова и вся правда" возродилась и приобрела могущественное влияние в Советах партия народных социалистов. Кооперация понималась "народниками" как предвестие всеобщего "честного жития", указующий пример и твёрдый путь в будущее.

Потому никакого отклонения ни от Устава общины, ни от подписанных договоров и соглашений не допускалось — слово общежития должно быть твёрдо как камень и свято, как бог. Просветлённый труд рука об руку на общей пашне — вот путь к всеобщему счастью и всё, что могло принизить или профанировать блаженство справедливого и жизнетворящего бытия крестьянской общины должно быть уничтожено, как враг человеческий.

Умеренные, осторожные в суждениях во всяких "делах городских и прочих научных", по всякому случаю обсуждению деревенской жизни "бородачи" — народные социалисты до хрипоты спорили, во всяком новом и непривычном подходе к сельскохозяйственному делу видя "каверзу и злоумышление против мирского уклада". Надо отдать должное — точно также старики-народники рвали себе жилы до надсады, если что-то и впрямь грозило общему делу Коммуны. Преданность их делу "человечьего обновления" была исступлённой, фанатичной.

"Бородачи" довольно скоро составили ядро хозяйственного актива сельской кооперации, отчего какие-либо хищения и прочие хозяйственные преступления в кооперативной области стали событием исключительным.

"Бородачи" не ведали снисхождения и не терпели ни малейшей расхлябанности. Жестокая кара ждала любого, кто покусился на "общинное достояние" или даже хотя бы вёл себя с общим имуществом наплевательски. В самом лёгком случае такого человека изгоняли, вписав в "рабочую карточку" "за безответственность". В случае же умышленного действия — лишали браслета гражданства.

Однако само сельское производство переживало заметное и продолжительное сокращение, сопровождавшееся длительной перестройкой как потребной от него продукции, так и товарооборота с городом.

Соответственно, возможности экспорта зерна — основного дореволюционного товара России — упали ниже тех значений, при которых к сделкам проявляет внимание биржа. "Русская пшеница" выпала из списка позиций на всех зерновых биржах. Что, в свою очередь, сильно ограничило и обратное: закупку зерна и иных продовольственных товаров для Федерации. Внешняя торговля Советов имела в таких условиях характер спорадических и ничем не гарантированных сделок.

Особое значение потому приобрела деятельность внешнеполитического отдела советского правительства: от успешности его работы зависели планируемые результаты промышленной перестройки и потребные для развития хозяйства средства. Потому во внешнеторговой деятельности была потребна особо жёсткая революционная дисциплина, особо твёрдое подчинение всякого личного интереса строгим и бескомпромиссным нормам.

Выступая в 1919-м году на сьезде Советов, председатель советского правительства Владимир Ульянов-Ленин, отстаивая директивы, данные внешнеполитическому наркомату во внешней торговле, утверждал: "...не следует обольщаться фактом завоевания государственной власти пролетарским партиями в нашей стране. Из того, что мы взяли верх на буржуазией в России отнюдь не вытекает, что буржуи в иных странах, мировая буржуазия уже готовы капитулировать, уже побиты нами.

Напротив, именно наша победа есть для мировой буржуазии и причина и повод навалиться на нас изо всех сил, всеми возможностями. В одиночку, без поддержки мирового пролетариата мы пропали безоговорочно. А поддержку мирового пролетариата, неравнодушие к нашей судьбе от всего трудящегося человечества мы заслужить можем, только проводя во всякой своей деятельности курс на мировую революцию, на освобождение всего трудящегося человечества.

Это аксиома, это кажется понятным всем, с этим никто не спорит. Но, как только речь заходит о конкретном воплощении указанного политического принципа, как только переходим к конкретному вопросу внешнеполитической борьбы победившего пролетариата одной страны с буржуазией мировой, к вопросу о внешней торговле — здесь сдают назад, здесь начинают кричать "давайте уступим!".

"Давайте уступим", — говорят отдельные товарищи, — "в практической деятельности место целесообразности, внешняя торговля должна ориентироваться на нормы мирового рынка, на правила, на нём установленные." Смешные люди, ей-право! Каким может быть "мировой рынок", если на нём господствует мировой капитал, как не всецело капиталистическим? И чем может быть "уступка" мировому рынку, как не капитуляцией перед этим мировым капиталом? Как не отказом от пролетарской линии, не предательством дела пролетариата перед всем мировым пролетарским движением? А если помнить, что без поддержки мирового пролетариата мы — не опора пролетарского дела, а лишь ещё одна национальная администрация, лишь выкрашенная в особо красный цвет? Если задуматься, что наше поражение, как сторонников социализма, без мирового пролетарского движения есть лишь вопрос времени — то из капитуляции перед правилами "внешнего рынка", перед мировым капиталом однозначно следует и общая капитуляция, общее предательство дела социализма.

Тогда, если уж мы не готовы отстаивать свои правила, пролетарские правила перед мировой буржуазией, незачем, пожалуй, и дальше разыгрывать комедию и во внутренней политике. Тогда, если не окончательно мы лишились совести, следует прямо сказать людям, что мы струсили и готовы отступить перед буржуазией по всем статьям. Что единственное, что мы можем сделать, это спланировать отступление как можно аккуратнее, с как можно меньшим ущербом. "...Поосторожнее, только без ропота,

Смело назад, рабочий народ..."

Меньшевистские песенки знакомы нам хорошо. С этими поклониками "общественного равновесия" мы разобрались ещё два года назад — когда они проявили своё истинное лицо защитников буржуазии, повсюду устраивая заговоры в её пользу, повсеместно выступая на стороне белого движения.

Мы убедились в том, каков вид победы меньшевиков-"тожесоциалистов", когда германское правительство, составленное германскими меньшевиками устроило пролетариату бойню!

Сейчас буржуазия всех стран, поддерживаемая меньшевиками всех официальных "тоже-социалистических" партий, идёт походом на последний оплот пролетариата. Они в один голос требуют: "Примите наши условия торговли. Следуйте нашим правилам торговли. Поступайте, как мы скажем, во всяком внешнеторговом предприятии."

Если перевести требования буржуев во внешнеторговом вопросе на обычную речь, от нас требуют "всего-то навсего" поступить на службу к мировому капиталу и обслуживать его интересы в России, обеспечивая внешнему капиталисту "правильный процент" в эксплуатации российского пролетариата — через внешнеторговую деятельность!

И есть товарищи, которые, испугавшись этого громкого голоса, готовы струсить, гоовы перебежать к этим крикунам, готовы их послушаться! Такое бывает. Но личный страх, личную неуверенность перед лицом врага эти товарищи, надо полагать, из стыда за своё поведение, пытаются выдать за некие "принципиальные положения", за какую-то "обязательную мировую практику". А те, кто всё-же посовестливее, делают вид, что напугались не до конца и бормочут о, дескать, "временном манёвре", о "способе проникновения во вражеские ряды". Наивность таких рассуждений даже оспаривать скучно. Неужто кто-то и впрямь рассчитывает, что проявив слабость перед лицом столь умелого врага, он расслабит его бдительность? Если кто-то так думает, то на деле рассчитывает ослабить бдительность не буржуазии, а пролетариата!

Потому что общим местом буржуазного образа мысли является самая беззастенчивая конкуренция, самое жестокое сражение "против всех" за наибольшую прибыль. И, дав слабину раз, ты оказываешься в заведомо подчинённой позиции, оказываешься принуждённым уступать — по логике конкуренции, где уступает слабейший! — всё далее и далее. И где здесь сторонники "проникновения на внешний рынок" видят грядущие выгоды? Или не очевидно, что настояв на своём раз, буржуи не отступят с достигнутых позиций сами. Их можно будет опрокинуть только насильственным образом, только однозначным разрывом прежнего порядка. Так зачем нам ещё раз повторять пройденное? Мы уже пошли на разрыв с мировой буржуазией, установив Советскую власть, так какой смысл, каую выгоду можно увидеть в предложении "вернуться немножко назад и попробовать ещё"?

Нет, товарищи. Мы договорились — и договорились уже два года назад — что возвращаться к уже пройденному, возвращаться к "чисто буржуазному" порядку вещей не будем. Подчиняться капиталу — иначе, как вынужденно, иначе, как в безвыходной ситуации — не станем. Так с чего вдруг нам предлагают подчиниться капиталу? Причём не разово, не в тягчайшем, насильственном принуждении — а по собственной воле и надолго, если не навсегда? Только потому, что "подчиняться правилам рынка принято"? Так то, что править должен капитал, а не трудящиеся, тоже ведь"принято"!

Мы не будем ориентироваться на буржуазные нормы торговли также, как не ориентируемся на них во внутренней политике. Мы обязаны выдвинуть собственные нормы международной торговли, пролетарские принципы международного обмена также, как мы отстаиваем наши принципы пролетарской власти. Мы должны во внешнеторговом деле проводить революционую линию также настойчиво и последовательно и даже более последовательно, потому что именно через наше внешнеполитическое действие, через внешнюю торговлю о нас будет судить мировой пролетариат. А значит, от нашей внешнеторговой деятельности, от проведения в ней принципов пролетарской солидарности полностью и повсемено будет зависеть и наше выживание как пролетарского государства, и успех пролетарского дела во всём мире."

Вот ещё одна весьма своеобразная история: текстильное сырьё. Ещё один пример перехода производства сельскохозяйственного к производству если не фабричному, то к подобного фабричному, во многом заимствующему у фабрики меры организации и управления.

Текстильного волокна в Советской Федерации не хватало отчаянно: о текстильном голоде кричали, изыскивали любые способы его утоления, шли на применение различнейших эрзацей и заменителей. Таким эрзацем первоначально представлялось и предложение группы Института промышленного озеленения.

Институт промышленного озеленения был авторитетной группой энтузиастов, поставивших перед собой практически добиться "...всемерного понижения вредного влияния фабричного дела на население, исправить раз и навсегда то ненормальное состояние, когда дети, росшие в рабочих районах, в первую очередь выделяются общим рахитичным видом, а все показатели болезненности и следующие за ними сроки продолжительности жизни наиболее ужасны."

Велидарский, Кампено, Арагулов и многие другие — считали, что кроме исправления чисто экономических вопросов никуда не деваются и вопросы элементарной безопасности фабричного дела, взятые в самом широком смысле.(Потому что к фабричному делу относили в Институте и транспорт, в первую голову — железные дороги. Также — весь ассортимент рудничного дела.)

При таком разнообразии мест предохранения нельзя легко обезопасить население простым способом. Кроме одного — широкого применения растений!

Озеленение может подавить пыль и вредные для дыхания выбросы фабричных цехов. Может ослабить шум и пыль дорог, уменьшить загрязнение, создаваемое шахтными отвалами, ограничить распостранение нефтепродуктов. Широкое примение растений, в первую очередь — быстрорастущих древесных пород могло довольно быстро и что было для Советской Федерации вопросом немаловажным — без огромных затрат, почти задаром намного улучшить дело охраны здоровья.

В начале 20-х в отделе, занимающемся селекцией саженцев, был размножен побег тополя, давший необычную — "плакучую" форму. Такое перерождение побегов встречается и других деревьев, в Никитском ботаническом саду, например, экспонируется "плакучий" кедр, есть стелящиеся образцы рябины и яблони, других, обычно прямоствольных, древесных пород. Особая форма роста не мутация, а некое нарушение в механике клеток ствола — семена с такого дерева прорастают обычными. Но при вегетативном размножении — побегами — необычное состояние сохраняется.

"Плакучий" тополь дал необычайно высокий даже для такого быстрорастущего дерева темп распостранения. Не поднимаясь выше трёх метров, он за летний сезон охватывал до пятидесяти квадратных метров, позволяя создать живую стену, отгораживающую цеховое пространство за наикратчайший срок. Ему уделили пристальнейшее внимание, но у перспективного растения оказалась одна вредная черта, напрочь перечёркивающая его применение для оздоровления воздуха: оно немилосердно "пушилось". Ветка, давшая начало всем прочим "плакучим" тополям была ветвью с женского экземпляра тополя. А потому, только достигнув своего максимального размера, каждый побег новой породы принимался цвести. Цветение продолжалось с июня по август и на гектар площади за лето "плакучий" тополь давал до полутонны пуха. Летящий в неимоверном количестве пух был чуть ли не похуже фабричной гари: во всяком случае, аллергия и тяжёлое удушье им провоцировалось чуть ли не легче.

Упорная борьба с цветением селекционным или химическим путём успехом не увенчлась. Обрезка же лишь усиливала "ответ" растения. Но всё-таки в механических средствах оказался ключ: еженедельный "сдув" недозрелых семенных коробочек позволял почти прекратить распостранение пуха. Вся беда была в том, что процедура сбора семянных коробочек требовала специального машинного инвентаря, была недешёвой. Нужно ли растение, на уход за которым потребны высокие затраты?

Справедливости ради, надо отметить, что специалисты Института с самого начала принялись искать методы утилизации семянного материала, позволяющие окупить его сбор. Хотя первая попытка — выжим масла результата не дал, а вторая попытка — в химическом производстве результа имела неопределённый, всё ж именно эти попытки подготовили полный триумф третьего предложения.

Тополиное волокно как текстильное сырьё непригодно — слишком "нежно". Его невозможно прясть, нить выходит слишком рыхлой. Вдобавок сильно замасленной. Но отделив уже отработанным приёмом семена от волокнистой массы и обезжирив саму массу, а затем обработав химическими средствами, получили годное к переработке в текстиль сырьё. Ткань "из пуха" первоначально была не слишком прочной, хотя и ноской. Пошла на предметы нижнего белья, разные технические нужды. Позже — довольно скоро — стали выделывать более грубую и прочную нить на всевозможные брезенты. А ещё позже научились выделять столь же прочную, но намного более качественную нить для верхнего белья, трикотажа и костюмов, постельного белья. Хотя такая переработка уже поднимала стоимость вровень с закупаемым хлопком, на новую нить перешло много ткацких производств: с хлопком всегда была неясность, а вот тополиное волокно теперь было всегда и в избытке.

Не было забыто химическое производство, особо — производство лакокрасящих веществ, взрывчатки и технических масел. Новое сырьё позволило и в этих отраслях много где отказаться от привоза, перейдя на местные ресурсы — и распостранить мелкое местное производство указанных материалов по всей Федерации, уменьшив перевозки.

"Текстильный тополь" был одним из немногих природных подарков Федерации.

Сезонный характер страды. Почти полное сосредоточение посадок в городах и вблизи. Большие обьёмы — только в Московской области ежедневный сбор — примерно десять тысяч тонн сырья. Привлекаемая кратковременно рабочая сила — разнарядки по заводам, вокруг которых посажено "хлопковое дерево". Вахта старшеклассников как производственная практика — на пухособирающих компрессорах.

Быстрое совершенствование потребной вентиляторной и сепарирующей техники. "Циклоны", центробежные сепараторы и их применение в системах очистки воздуха и промышленных газов — от пыли и аэрозолей.

Если попробовать сложить воедино всё, чем представляется жизнь людей, то для Советского Союза суммой, девизом будет — Простодушие. Простодушие как высший пример приверженности правде, как горячее отрицание всякой лжи, любого умалчивания, как честность, почти до безумия. Вспомнить советские фильмы — и самых любимых в Советском Союзе их героев — и станет понятно, что именно простодушие было самым ценным, самым любимым качеством наиболее привлекательных персонажей. В этой безграничной честности была и сила, и слабость СССР.

Для Советской Федерации — Упорство. Вот то чувство, которое наиболее отвечает выдуманному мной миру. Причём упорство, окрашенное особым оттенком переживаний, упорство с мыслью о нескончаемости собственного труда, о его завершении лишь в череде поколений, так же беззаветно отдающих себя далёкой, но бесконечно важной цели.

Светлая печаль упорства — вот как наверное можно вместе назвать те чувства, что были самыми общими, самыми важными для граждан Советской Федерации.

Федерация в наибольшей степени (как мне кажется) приближается к тем зачаткам пролетарского союза, который возникал в нашей истории в революционной России, но погас под ветром гражданской.

Федерация, не пережившая столь же опустошительной внутренней войны, сохранила пролетарские организации, их моральный настрой в полной мере. Намного меньшая эмиграция из страны, в отличие от известного нам варианта истории, также в меньшей степени затронула и прочие городские классы — огромное число инженерно-технических кадров, в истории Советского Союза покинувшие родные края, в истории Федерации остались в России.

Между прочим, это заметно повлияло на некоторые технические достижения "развитых стран".

Так, в истории Федерации не было у САСШ никаких высотных истребителей сопровождения "Тандерболт" — их создатель, Северский, не уехал в Соединённые Штаты. Из-за этого намного больше времени было потрачено на совершенствование "носимого истребителя" фирмы Макдоннал — "Гоблина".

В описываемой мною исторической линии во время завершающего этапа войны на Тихом океане янки пытались обеспечить прикрытие своих бомбардировочных армад именно "Гоблинами" — что почти не отличалось по риску применения от японских "камикадзе".

В итоге, убедившись, что обеспечить только "носимыми истребителями" оборону бомбардировщиков над японской Метрополией в полной мере не получается, военные САСШ применили ядерный козырь совершенно отличным от истории нашего мира способом.

Именно намного большее число инженерных кадров с энциклопедическим образованием позволило Советской Федерации не только начать, но и добиться успеха в самых разнонаправленных научно-технических проектах. Подобные задачи нуждаются всегда в наличии способных выделить главные затруднения, увидеть всю проблему целиком руководителях — то есть в инженерах с огромным практическим опытом и самыми широкими знаниями в различных областях.

Малая эмиграция из послереволюционной России — одно из важнейших отличий, обеспечивших Федерации несравнимо более свободное развитие, нежели то, что могла себе позволить Советская Россия.

Причём "более свободное" следует подразумевать во всех смыслах. Как и "имеющая несравнимо большие научно-технические возможности". Так и "намного в большей степени устойчивая политически". То есть не знавшая того страха перед "внутренним врагом", который намного более нищей — и отттого ощущавшей себя намного более уязвимой — Советской Стране нашей истории был присущ в полной мере.

Напряжение, разлившиеся в мире перед Второй мировой, обострило этот страх до состояния сущего сумасшествия — Советский Союз в 1937-1939 годах скатывался в безумие кафкианства. Советская Федерация была в первую очередь свободна от таких социальных пороков — а значит, её рост не ограничивался внутренними причинами.

Иммиграция в Советскую Федерацию была тоже несопоставимой с известной нам историей: в пределы "Земли Советов" устремились остатки всех разбитых революционных сил. Бежали не одиночки, не малые группы — уходили целыми поселениями, а то и областями. Была разгромлена революция, ставшая первой всемирной социальной, и последний в мире островок революционного порядка заливал вселенский поток не желающих сдаться. Тех, кто и так имея ничтожно мало, лишился оставшегося. Родины, товарищей, иллюзий. И теперь собирался сражаться до конца.

Польские "красные полки", финские революционные рабочие, венгерские повстанцы, войска Карпатского союза (чешские обувщики, рудокопы и металлисты, словацкие батраки, русинские пастухи и лесорубы) — с огромными обозами, забитыми вещами, детишками, женщинами.

Тысячи беглецов из "демократической" веймаровской Германии — и сотни революционеров из "стран-победителей" — Англии, Франции, Югославии. Постоянный ручеёк эмиграции из Соединённых Штатов. В приграничье с Федерацией деревни почти пустели — со всем скарбом крестьяне уходили "за кордон". После отхода "красных" бросили свои родные очаги и подались за Днестр почти две трети молдаван — гопота ушла вслед за своей армией. Дунайско-днестровское междуречье вплоть до 40-х оставалось практически ненаселённым.

"Вторым великим переселением народов" называли исход в Федерацию множеств. В интервале от 1918-го до 1928 Советская Федерация приняла почти шесть миллионов пересенцев.

Города центральной России выглядели Вавилонским столпотворением: переполненные разноязычной, многоликой толпой, сплошь в строительных лесах, в непрестанном изменении — городское население с 1913-го увеличилось более чем втрое.

Огромный избыток рабочей силы, причём рабочих рук отнюдь не пустых — среди эмиграции преобладали рабочие профессии — и недостаток средств производства. Мало заводов, мал станочный парк их, машиностроение — в зачатках.

Закупка нового станочного парка за рубежом затруднена до крайности, идёт, по сути, контрабандой. Наработки "лаборатории Тёсла" — производство, основанное на отличных от всего мира принципах оказались более чем востребованы. При простоте, "примитивизме" оборудования, нужного для начала производства "по Тёсла", при низких требованиях к обеспеченности топливом и сырьём — "плёночные техники" требовали большого обьёма квалифицированного труда для своей отладки. А Федерация обладала избытком такого труда.

Массовая эмиграция в Советскую Федерацию опытных рабочих — притом таких кадров рабочих, которые были готовы ради общего дела терпеть тяжкую нужду! — позволила превратить лабораторные образцы в массовое производство.

В свою очередь, успех внедрения новых технологий подстегнул развитие всех остальных областей народного хозяйства, и особо сильно стимулировал научные разработки. Авторитет науки в Федерации сравним разве что с апофеозом "советской науки" в 50-ых после "атома и космоса".

В моей альтернативе подобное положение научное сообщество занимает уже с первой половины 20-ых — только использование научных методов в производстве, в том числе в производстве сельскохозяйственой продукции, смогло на деле обеспечить непрерывный рост производительности.

Быстрое развитие науки в Советской Федерации было связано ещё и с совершенно по новому поставленной задачей просветительства и общего культурного переворота, начатой революцией. Выдвинутая в 1919 году программа "культурной революции" была ответом на вопрос — как будет происходить переход от общества победившего пролетариата к обществу всеобщего самоуправления.

Каков должен быть жизненный уклад у людей, чтобы им в голову не пришло пытаться урвать себе "кусочек общественного богатства", а напротив, делать всё для того, чтобы общественное достояние росло всемерно? Что именно нужно и возможно изменить в общественном механизме, в той его самой обобщённой области, которая именуется политикой — для того, чтобы новые основы человеческой жизни пустились в самостоятельный рост?

Понятно, что ссылки на агитационно-пропагандистские методы даже не рассматривались всерьёз: "Никакое самое человечное воспитание, никакие призывы к чести и доброте не стоят и ломаного гроша, когда повседневность, экономический интерес, обыденный цинизм всякий раз оказывается ближе к действительности, прямее и честнее. Общество лишь тогда на самом деле следует законам морали, когда эти моральные правила — правила экономические. Не указав, каким образом совершится переход от распределения всеобщего продукта труда, переход от пользования им частным, индивидуальным порядком — к пользованию коллективным способом, пользованию присваемым каждым человеком его "доли" совместно с другими людьми, сообща — мы не увидим той тропы, которая выведет нас из мрака анархического и анти-человеческого частного капитализма к свету всеобщего коллективного хозяйствования."

Принятие "программы культурной революции" стало главным пунктом политического союза двух революционых партий Советской Федерации. Сама программа в сжатом виде была доложена на 12-ом Сьезде Советов представителем большевиков, основателем исторической школы советского марксизма, Бонифатием Николаевичем Кедровым:

"Государство упраздняется — если верить историческому материализму — фактом упразднения общественного обмена. Государство есть регулятор общественного обмена, потому всегда находится на стороне и в руках той части общества, которая представляет деятельную сторону общественного обмена. Государство уничтожается, отмирает постольку, поскольку общественный обмен, деньги исчезают, становятся неактуальны. Вот простая последовательность истмата.

Вывод: государство диктатуры пролетариата, государство класса, стремящегося уничтожить классовое разделение, только тогда действенно, когда в каждом своём шаге стремится ограничить обмен, в первую голову — обмен товарно-денежный и во всём, повсеместно утвердить прямое распределение, непосредственное овеществление затраченного работником труда на обществом предоставляемыми блага и услуги. Естественно, в такие блага и услуги в первую очередь должны входить наиболее общие, наиболее связывающие человека со всем человечеством, наиболее позволяющие каждому человеку реализовать себя как личность.

Это во-первых — доступ к образованию и искусству. Возможность самого широкого, совершенно бесплатного и всестороннего образования — обязательно поверяемого всецело применением к практике, завязанного с практическими нуждами. Но в тот же момент и превосходящего обыденную практику, устремлённое к самым сложным, суммирующим в своём существовании всю общечеловеческую практику областям знания — вот какое образование должна организовывать, должна развивать власть диктатуры пролетариата!

И в области культуры также — не просто больший доступ к имеющимся сокровищам, не просто расширение посещения залов музеев и театральных — а всестороннее расширение соприкосновения человека с культурой, научение каждого человека в обществе всему многообразию человеческого общения, всей сложности человеческой жизни — и всемерное поощрение любой попытке расширить свой кругозор.

Поддержка каждому усилию в стремлении любого яснее и полнее представить себя и всех прочих — как части всеобщего человечества, части всеобщей истории во всём её многообразии. Только в таком действии пролетарская диктатура действительно отличается от государства вообще, только массовый рост культуры может дать то всеобщее приобщение граждан к общественным делам, к управлению самим обществом, что является полным отмиранием государства, то есть переходом к социализму.

Вот почему культурная программа пролетарской революции есть важнейший и необходимейший элемент общественного переворота.

Вот почему именно в культурной области партия диктатуры пролетариата должна сосредоточить свои усилия после завоевания власти политической.

Вот почему развитие культуры должно быть быстрее, срочнее, главнее развития стороны материальной.

Ибо не подготовив общество с культурной стороны, не создав предпосылок его самоуправления — даже материальное изобилие не облегчит, а напротив, усложнит переход к социализму, создаст более чем веские условия для разделения по достатку. А значит, для разрушения, для краха пролетарской диктатуры.

Вот отчего "Сначала школы и библиотеки, а затем магазины и рынки."

Всегда вкладывать большую часть общественного богатства в его живую часть, в людей, в их развитие, а не в часть омертвлённую, не в материальное богатство — таково главное различие между господством буржуазии как господством материального богатства над богатством духовным и господством пролетариата, всегда мечтавшего вырваться из тех животных рамок, которые установил капитал.

Мечтавшего пусть не для себя, а для своих детей дать неотъемлимую гарантию бытия человеком! А не рабочей скотиной, пригодной лишь к равнодушному пережёвыванию жвачки и тупому расходованию своих сил, отдаваемых враждебному и ненавистному хозяину.

Без сосредоточения всех сил пролетарской партии в культурном вопросе, без принятия культурной программы как важнейшего повседневного, повсеместного, главного долга коммунистов пролетариат вправе будет задать партии вопрос: "А чем коммунистическая власть отличается от буржуйской, если простые рабочие как были, так и остаются лишь рабочим быдлом?" И ответить здесь общими словесами не получится никогда, потому что своё положение, свою участь человек всегда чувствует особо обострённо, особенно глубоко.

И значит, пока каждый рабочий, каждый сезонник, батрак, каждый полупролетарий не почувствует на собственном опыте, что коммунистическая работа есть работа просвещения, во-первых. Есть работа привлечения ко всякому практическому жизненному вопросу всего внимания масс, во-вторых. И в третьих, обучения самих масс, опираясь на просвещение их и на постоянное вовлечение во всестороннее обсуждение решений власти, в принятие самих решений. А через это участие — в рост их самосознания, в рост их общей культурности.

Без такого наглядного и непрерывного, ни на миг не прекращаемого убеждения партия коммунистическая быстро и необратимо, самим ходом общественного дела, постоянной заботой об общественном деле из партии диктатуры пролетариата станет партией диктатуры над пролетариатом, переродится в новую разновидность класса управляющего. Пусть управляющего именем революции, но самим ходом истории становясь противником революции, противником уничтожения классов.

Вот почему вне культурной программы, вне всеобщего образования, вне его всестороннего и повсеместного расширения, вне каждодневного его усложнения пролетарская революция, пролетарское дело обречено. Вот почему пролетарская партия может именовать себя так, лишь на деле и ежесекундно уделяя всё своё внимание культурному росту масс, привлечению масс ко всем событиям культурной жизни, к созданию самой живой, самой непосредственной связи между культурной средой и широчайшими массами.

В такой работе нет мелочей и нет дел, которые можно отложить на завтра. Всё, что относится к культуре и образованию, начиная от ученических тетрадей и кончая вопросом освещения сцены театра Оперы — всегда есть для партии пролетариата, для каждого коммуниста, пока он коммунист на деле, а не на словах — первоочерёдное, неотложное, всегда важнейшее из его партийных дел.

Диктатура пролетариата, таким образом, затрачивает и должна затрачивать несоизмеримые с прошлым обществом и всё возрастающие средства на культурный рост общества, на его развитие в духовной области. Понятно, что эти средства не получают прямого материального выражения и не входят в сферу материального обмена.

Диктатура пролетариата, в отличие от буржуазного мира, не продаёт вдохновение. Не ищет денежного эквивалента внутреннему горению. Не оплачивает поминутно творческую самоотдачу.

С каждым шагом, с каждым приближением нас к социализму всё большая часть материального богатства, создаваемого обществом, будет сразу и непосредственно обращаться в богатство духовное, принадлежащее всему обществу. И так будет продолжаться весь период той исторической эпохи, что мы называем социализмом и которую отличает от коммунизма действительного и действенного именно полнота состояния, здесь описываемого.

Потому что коммунизм, как есть, коммунизм полный и законченный — это такое состояние человеческого общества, когда всякое материальное богатство, произведённое обществом, служит лишь для роста его духовного богатства, когда люди производят блага материальные лишь для того, чтобы творить — и никакого другого обоснования материального производства не существует и существовать не будет."

Первоочерёдное внимание к вопросам культурного развития сделало возможным в Федерации реализацию задач, не имеющих прямого практического применения в мыслимой перспективе. Наиболее масштабным из вёдшихся в Стране Советов проектов "фантастического будущего" была задача проникновения в космическое пространство. К началу 1940-х годов в Федерации был завершён первичный цикл исследований и подготовлен старт первых космических аппаратов.

Космос Советов.

В начале ХХ века романтика Революции и романтика Космоса были тесно связаны в сознании людей.

Романтика. Что это такое? Можно сказать — "чудачество", а можно — привнесение в повседневность мечты, освещение будничного, обыденного светом грядущего. Светом Грядущего озарялась мечта о справедливом общественном порядке, ради Будущего люди страдали и боролись, о будущем мечтали, спорили, писали. Не сомневаясь в том, что будущее принесёт с собой Невиданное, сказочное. А самой невероятной, самой глубокой сказкой был полёт к другим мирам.

"Дотянуться рукой до звёзд" — что может быть фантастичнее?

Что более сильно было способно отделить мир Грядущего от мира Настоящего, мир сбывшейся мечты от мира унижения и бессмысленности? Свободный полёт человека в свободном пространстве!

Свержение капитализма виделось лишь первым шагом на лестнице общечеловеческого подвига, на вершине которой сияли звёзды. Нет, не случайно пятиконечная звезда стала символом Революции, не случайно за несколько часов до казни русский народоволец Кибальчич спеша, заканчивает "обзор заатмосферных аппаратов" — перед смертью он торопился завершить свой вклад в будущее, которым жил.

Совсем не случайно царская власть немедля обрушивалась на всяких сочинителей "умствований о полётах на Луну", видя в этих фантазиях "подрыв устоев" и революционную пропаганду. Так и было — мечта о штурме неба поднимала людей на штурм твердынь капитала.

Первая русская революция 1905 года освободила страну от ошмётков средневековья, но социальная справедливость не восторжествовала. Уродливая метаморфоза русского капитализма лишь ярче, чем прежде, будила жажду к "истинной человеческой свободе". С каждым годом росла сила революционного движения.

И вместе с ней росла мечта о космических путешествиях, о открытии новых миров, о встрече с Братьями по Коммуне. В отличии от многочисленных авторов стран Запада, где литературный вымысел, даже с космическим антуражем был лишь атрибутом отрешения от действительности, в русской литературе настоящее тесно переплеталось с грядущим, борьба угнетённых — с исканиями учёных, полёт в космос — с победой революции.

Подобным был сюжет не одного из вышедших между 1907 и 1914 годами фантастических произведений. "Красная Звезда" Богданова, "Грядущая борьба" Оссендовского, издания рассказов и небольших романов других русских авторов — Семёнова, Бахметьева, Ташевского,Чиколёва, Рядова. В них разно, у каждого автора несхоже, но во всех неизменно звучала мысль — обьединённое революцией человечество, покорив и приспособив для человека земной шар, устремится в космос. Только так мыслилось главное в революции — бескрайность, бессмертие человеческого творения.

Революция торила дорогу Мечте. В претворении сказки в быль виделось главное предназначение революционного переворота. Практически сразу после утверждения власти Советов, в России был создан Центральный комитет космоплавания, которому первое же советское правительство поручило "...в полугодовой срок предоставить конкретные соображения о необходимых для полёта в космос и на Луну исследованиях и о потребных для этих исследований затратах..."

С 1919 года в Москве действует созданный по инициативе Циолковского и Цандера ГИРД — "Головной институт исследования задач реактивного движения". В сотрудничестве с эстонской "лабораторией Тесла" уже в 1922 году производятся первые запуски ракет-зондов на высоты 20-25 километров. Исследование высоких слоёв атмосферы удобнее производить аппаратами легче воздуха — первая половина 20-х годов — время триумфа стратосферных полётов дирижаблей и воздушных шаров. Заметное признание ракеты получили лишь во второй половине 20-х, когда в Советской Федерации всерьёз взялись за создание заатмосферных кораблей.

Ранний период космопроходчества завершился триумфом "Аэлиты".

Легенда о неземной любви окрылила фантазию миллионов мечтателей, став непосредственным руководством к действию. К работам энтузиастов-первопроходцев подключились десятки, сотни новых коллективов. Отныне космический полёт представлялся не отдалённой перспективой, а страстно ожидаемым событием ближайшего времени, жгучей потребностью, создаваемой всем общим настроем советского общества. Повсюду возникали самодеятельные секции космоплавания — в детских клубах и при поселковых Советах, в заводских Домах науки и при отдалённых военных комендатурах.

Разные по возможностям, они через сеть возникших по мановенью ока специальных периодических изданий обьединяли огромную армию энтузиастов. Центральный отдел космоплавания, располагавшийся при Центральном научном бюро Федерации, был реорганизован из прежней небольшой секции и координировал уже громадный фронт работ, разбивая на отдельные задачи и планы.

Обширные иследования понадобились для определения способа космического старта.

Как известно, ракетный двигатель эффективен в безвоздушном пространстве. В атмосфере же заметная часть работы истекающих из сопла раскалённых газов уходит на преодоление атмосферного давления, что неоправданно увеличивает расход ракетного топлива. Кроме того, отрыв ракеты от земли в нижних слоях атмосферы сопряжён с опасностью повреждения атмосферными возмущениями — ветровые нагрузки, дождевые осадки и атмосферные молниевые разряды представляют для взлетающей ракеты нешуточную угрозу.

Проблему старта предлагалось решить, выделив взлёт космического аппарата в отдельную операцию, перенесённую в разреженные слои атмосферы, куда ракета должна быть доставлена некоторым образом.

Циолковский, основоположник теории заатмосферных полётов, ожидал, что до полёта в космос пройдёт ещё немало десятилетий. Исходя из этой оценки, он предлагал возвести в горных областях Земли пусковые эстакады-трамплины, возвышающиеся над самыми высокими горными вершинами. Это позволяло вывести ракету за границы наиболее плотной части воздушной оболочки Земли — тропосферы, и вдобавок придать космическому аппарату значительную начальную скорость длительным разгоном специального стартового поезда-лафета.

Хотя авторитет Циолковского в области космических исследований был громаден, предложенный им способ старта нашёл немного единомышленников: он был слишком затратен и откладывал космический полёт на неопределённое время. Некоторые изыскания и работы в направлении, указанном Циолковским всё же проводились: так, строительство железнодорожной Памирской ветки велось, в том числе и под лозунгом "Дадим ракетам старт!". Но в целом задачу старта пытались решить, обойдясь без дорогостоящих и долгостоящихся наземных пусковых сооружений.

Для вывода ракеты в верхние слои атмосферы можно было воспользоваться уже существующими методами воздухоплавания: аппаратами легче и тяжелее воздуха, способными вынести ракету выше облаков. Циолковский и здесь оказал заметное влияние на умы исследователей — его проект вакуумного дирижабля мог стать идеальной стартовой площадкой для ракет. Цельнометаллический "пустотный" аппарат и задумывался Циолковским для запуска с него малых ракет.

В 1934 году, применив новинки материаловедения и моторостроения, Отдельное конструкторское бюро воздухоплавания смогло вывести на испытания первый крупномасштабный образец такого летательного аппарата.

Как известно, колоссальным преимуществом вакуумного дирижабля является отсутствие в его конструкции газовых полостей-баллонов. Гибкие растягиваемые внутренние оболочки увеличивают или уменьшают обьём вакуумированного пространства, позволяя легко регулировать подьёмную силу.

Громадным недостатком в такой схеме является необходимость в жёсткой несжимаемой внешней оболочке, которая должна обеспечить постоянство общего внутреннего обьёма, несмотря на разность внутреннего и внешнего давлений. Такая оболочка вынужденно имеет значительную толщину для необходимой жёсткости, а значит, очень увеличивает вес конструкций дирижабля. Настолько, что небольшие по обьёму модели просто не могли оторваться от земли.

С увеличением масштабов и после применения новых лёгких и упругих пластматериалов принципиальную возможность создания воздушного аппарата указанной схемы удалось доказать. Но поднимаемый полезный груз, включая вес двигателей и топлива, оставался всё ещё меньше в сравнительных величинах, чем у дирижаблей классических схем, поэтому в космической программе второго этапа дирижабли, предложенные Циолковским, не успели принять участие.

А вот классические аппараты легче воздуха в высотноатмосферных исследованиях применялись широко. Практически при каждом детском кружке — группе изучения космоса строились "тандемы" — спарка из связки обычных, наполняемых водородом метеозондов и прикреплённой к связке в качестве полезной нагрузки ракеты, в которую помещали приборы зонда и парашют для спуска. Сотни полётов подобных устройств дали богатую статистику, позволившую заметно расширить представления о верхних слоях атмосферы. Были найдены непрерывные высокоскоростные стратоферные течения, охватывающие весь земной шар.

Более крупные образцы воздушных шаров использовались для заброса в стратосферу тяжёлых приборных комплексов, а также опытов по исследованию высотных полётов на живые организмы. Чуть ли не в каждой школе Федерации в тридцатые жила мышка, побывавшая "выше неба".

Следом за простейшими схемами, позволяющими лишь увеличить высоту подьёма метеозондов, создавались более сложные конструкции, которые рассчитывались на создание приемлимых условий старта тяжёлых ракет. Воздушные шары разных видов и высоты подьёма, вплоть до опробованных в начале 30-х стратопланов — гигантских баллонов, способных вынести герметичные кабины на высоты порядка 30-ти километров. Недостатком всех свободноплавающих шаров оставался неконтролируемый район запуска ракеты, поэтому для пилотируемых полётов отрабатывался запуск с дирижаблей.

Сложность старта ракеты с такой неустойчивой и пожароопасой конструкции, как водородо-наполненный аппарат легче воздуха в итоге привела к переориентации во второй половине 30-х на старт ракет с высотного самолёта. Этому способствовало как появление высотных многомоторных самолётов, интенсивно разрабатывавшихся в Федерации и по другим направлениям, так и успехи в создании контрольно-измерительной радиоапаратуры, позволившей создать высотные ракеты с эффективной системой управления.

(Пожароопасность водородных шаров несколько групп исследователей пытались преобразовать в достоинство — самое эффективное из широкодоступных ракетных топлив — это кислород-водородная смесь. Существовала идея использовать газ оболочки воздушного шара для старта ракеты, после подьёма шара на максимальную высоту.

Ракета, как обычно, устанавливалась во внутренней стартовой шахте, расположенной внутри оболочки шара, но саму шахту в нижней части пробовали оформить в виде сопла. Тогда при запуске из баков ракеты первоначально подавался почти чистый кислород, и водород оболочки воздушного шара, устремившись в отверстие, сгорал и давал значительный импульс. После падения давления внутри оболочки до значений, сравнимых с окружающей атмосферой, оболочка утрачивала жёсткость и падала с ракетной шахты, сама ракетная шахта разделялась на составные части и также падала, а ракета продолжала полёт на внутренних запасах топлива.

Использование водорода воздушного шара как внешнего топливного бака в малых моделях дало некоторый прирост скорости ракеты, а соответственно, и высоты подьёма. В больших масштабах испытания такой схемы вели к повышенному риску взрыва, поэтому со второй половины тридцатых указанная схема старта вышла из употребления. Вновь её использовали уже в конце сороковых, для скрытного запуска высотных зенитных управляемых ракет.)

К применению самолётов как стартовых платформ высотных ракет перешли существенно позже. Понадобилось немало времени, прежде чем были сконструированы двигатели, способные работать в разреженной атмосфере без сильной потери мощности, кроме того, необходимо было обеспечить безопасность старта с самолёта. Стартующая ракета своим огненным шлейфом создавала нешуточную угрозу экипажу самолёта.

В целом необходимого технического уровня достигли к середине тридцатых, когда в серию пошли машины АНТ-6 и АНТ-8, имеющие значительную высотность полёта и грузоподьёмность. Однако данные самолёты не годились для запуска тяжёлых высотных ракет, и понадобилась полная переделка проекта, дабы получилась машина, удовлетворяющая пожеланиям ракетчиков.

Коллектив Антонова выделил для проектной переработки своей последней машины, АНТ-10, отдельную группу во главе с решительным конструктором. В итоге вместо небольшой переделки получился качественно иной аппарат, с совершенно другими динамическими и полётными характеристиками, для чего понадобилась полная перестройка его.

Главным отличием от имеющихся высотных машин было требование набора на высоте большой скорости, в то же время как продолжительность полёта была незначащим фактором. В отличие от дальнерейсовых многомоторников антоновского КБ, машина Мясищева имела запас топлива не более чем на два с половиной часа полёта. Зато большую скороподьёмность и могла разогнаться на расчётной высоте сброса ракеты — 12 километров — до скорости в 600 км/час.

Чтобы обеспечить удобство подвески и запуска тяжёлых ракет, машина, в отличие от антоновского моноплана, была двухбалочной, ракета подвешивалась между двумя корпусами, а число основных двигателей возросло до восьми. Кроме того, турбины наддува могли кратковременно работать как форсажные, увеличивая общую тягу.

На высоту отстрела ракеты, в расчётный район запуска самолёт выводил ракету массой до тонны. Ракета, стартуя на такой высоте со значительной начальной скоростью — более 160 м/с, уже могла подняться в безвоздушное пространство.

В 1938-1939 годах комплекс самолёт М-1 — ракета К-8 (позже К-11) последовательно перекрыл рекорды высотности — от полусотни до первой сотни километров. В 1940 году совместное конструкторское бюро, обьединившее группу Мясищева и большой коллектив ракетчиков, созданный Цандером и его учеником Александром Шаргеем приступил к созданию тандема М-2 — К-12, который должен был достичь орбитальных скоростей. Комплекс предусматривал создание более совершенного самолёта-носителя, имеющего вдвое большую полезную нагрузку и более высокие характеристики запуска. Большую высоту подьёма — до 15 километров, и большую максимальную скорость — не менее 200 м/с. Для того, чтобы обеспечить требуемые характеристики, пришлось намного увеличить размеры самолёта.

Ракета К-12 первоначально проектировалась трёхступенчатой. Благодаря появлению термоэлектрических ракетных двигателей, от сложной схемы отказались. В конечном итоге ракета имела две ступени. Причём двигатели последней ступени должны были обеспечить аппарату на околоземной орбите возможность маневра и торможение для входа в атмосферу.

К лету 1941 года были проведены пробные пуски ракет с наземного полигона, сбросы с невысотных самолётов с отработкой приборов управления ракеты. Был закончен опытный экземпляр самолёта М-2, начал полёты, но из-за выявленных неполадок с управлением в канале крена к полётам с макетами нагрузки не приступил, был отправлен на переделку. После начала германского вторжения работы по космической тематике остановили, в том числе и отработку самолёта-носителя. Сама ракета стала дорабатываться в вариант дальнобойной управляемой боевой ракеты.