То есть — история СССР, его возникновение и начальный период развития есть итог колоссального военного психоза.
А вот в истории Советской Федерации такого огромного надрыва не было. Поэтому и общий настрой Федерации совершенно отличен от привычных нам реалий.
Первая мировая в описываемом мною мире имела для России значительные отличия. Кроме меньших понесённых людских и материальных потерь, сами потери по другому раскладывались среди разных слоёв населения.
В нашей реальности царское правительство использовало крестьянство, посылая "серую скотинку" на убой в гигантских масштабах.
Покорность крестьянской массы обеспечивалась так и не уничтоженной в царской России системой "мирского передела" земли. С одной стороны, обрекавшей крестьянство на нищету. С другой — нивелировавшей состояния большинства крестьян. Только безусловным смирением перед порядками "мира" и волей властей спасался крестьянин. Любой, даже самый малый протест был поводом отобрать у осмелившегося клочок "его" земли в пользу всего остального безумно голодного "до земельки" "обчества".
Потому под страхом лишения последнего своего достояния крестьянство вынуждено было повиноваться и отправляться умирать. Столь же покорно и бездумно, как бараны. Уверенность в эффективности привычных механизмов подчинения "быдла" позволяла высшему генералитету российской империи совершенно не задумываться о уровне потерь среди пехоты, сберегая жизни только сформированой по преимуществу из дворянского сословия кавалерии. *
И только уже к 1917 году, да и то из-за озабоченности состоянием офицерских кадров пехотных частей, которые к тому моменту уже практически полностью состояли из выходцев из солдат, царские генералы стали задумываться над необходимостью беречь жизни "серой скотинки". Но было уже поздно. **
_________
* — В знаменитом Луцком (иже Брусиловском) прорыве есть некоторые, малоосвещённые в военной российской историографии места. А именно. Как опытный и талантливый военноначальник, каким являлся командующий Юго-Западным фронтом, мог, планируя рассечение вражеской группировки, не предусмотреть преследование разбитых сил противника? Не использовать возможности для его окружения? Не применить для этой цели имеющуюся в его распоряжении подвижную силу — конницу? Не свести её заранее в значительную конную массу — для решающего удара? Особо если учесть, что сам Брусилов был генералом-от-кавалерии и одним из создателей концепции массированного применения конных войск?
А ответ заключается в том, что ничего Брусилов не пропустил и не забыл. Конная масса войск Юго-Западного фронта была заблаговременно собрана и сосредоточена в наиболее подходящем месте — на фланге вражеской группировки, причём фланге практически неприкрытом — из-за сложности рельефа местности — ни войсками, ни укреплениями. Более того, конные части, наступая с выбранного направления, оказывались намного ближе к главной цели наступления, нежели пехотные силы, наносившие главный удар. Так что, если бы замысел главкоюгозапа(+) был бы реализован во всей полноте, то отходящие под натиском русских войск австрияки угодили бы в мешок, и всей обороне Центральных держав на Восточном фронте грозило обрушение.
______
+ — Уродливые словосочетания в виде сокращений слов и их слияния — отнюдь не "революционная причуда". Родом мода на подобные кракозябры тоже из окопов Первой Мировой.
Что же помешало реализации столь блестяще задуманного и подготовленного плана?
"Неприемлимый уровень потерь в личном составе" кавалерийских частей! В двух попытках преодолеть оборону спешенной кавалерийской дивизии венгерских гонведов (то есть ополченцев!) и Польского легиона (также — полу-иррегулярных войск!) — сил, вряд ли превышавших в совокупности семь-десять тысяч человек, Конный корпус Юго-Западного фронта — шесть кавалерийских дивизий, с усилением, втрое большие по числу и вдвое — в артиллерии! — понёс потери, составившие от его численности менее десятой доли, да и то, в основном, казаков.
После провала первой попытки удара "на помощь" отправлены кавалерийские силы, собранные со всех других направлений.
(Этим, кстати, обьясняется то, что когда прорыв на луцком участке наступления всё-таки состоялся, в него не ввели фронтовую конницу. Она в этот момент вся находилась на фланге, сосредоточенная для "решающего" флангового удара.)
Но ни дополнительные две (или три, историки расходятся в численности подкреплений) кавдивизии, усиленные новенькой пехотной дивизией, ни смена командования кавсоединения "за вялость и нерешительность" не преодолели "окопобоязни" храбрых конников. Притом, что казаки уже разок-другой (туда и обратно) через эти "страшные" окопы перескакивали, а "ужасное" усиление позиций, которым главкома пугали кавалерийские чины, состояло в том, что легионеры нарубили засек, где смогли.
(И то, что легионерам практически не препятствовали в обустройстве укреплений — тоже "заслуга" царских "удалых кавалеристов"!)
Обороняющиеся против царской кавалерии две дивизии, причём не титульной нации (венгры и поляки) никакого усиления в течение всего времени боёв не имели! Перебросить на помощь какие-либо войска — да даже помочь хотя бы колючей проволокой для заграждений! — австрийское командование не могло — все силы были отвлечены отражением пехотного наступления. В котором наступающие русские части подчас теряли до половины личного состава, но продолжали выполнение боевой задачи.
Столь разительная несхожесть в управлении пехотными и кавалерийскими дивизиями, столь большая чувствительность к потерям кавалерийских соединений — в противовес почти несчётным затратам личного состава пехоты — обьясняется просто.
Как писали сами "орлы-командиры": "...Личный состав кавалерии был золотым фондом царской армии, сформированный практически целиком из дворян в отношении офицерского состава, и из лиц, особо преданных династии — в отношении состава рядового." Такие кадры, понятно, бросать в мясорубку никак не годилось. Вот так и вышло, что та самая "стратегическая конница", на создание которой уходили основные средства военного бюджета в предвоенные годы, не только никак не отметилась в ходе войны.
Хуже того! Всю войну кавалерийские дивизии гирей висели на ногах войск, потребляя и требуя большую — и лучшую часть снабжения, фуража и довольствия. Притом не принимая никакого участия в самих боевых действиях, напротив, своим присутствием создавая сумятицу в войсковых тылах и затрудняя маневр тем силам, которые реально сражались — пехоте и артиллерии. Катастрофа царской армии, её развал и разложение в громадной мере был подготовлен именно особым выделением, сбережением и исключительно отрицательным применением самого привилегированного рода войск царской России — кавалерии.
Если кто-то всё ещё думает, что "классовый подход" является абстракцией — пусть пример "чисто классового" участия в войне различных слоёв российского общества обьяснит, насколько связаны способность класса к управлению страной и к управлению армией.
________
** — В нашей истории война Российской империей была проиграна уже к лету 1916 — к этому времени и союзники, и противники России более не воспринимали её как договоро-равную сторону, и вели интенсивные переговоры по поводу её раздела.
К концу 1916 года русская армия была истощена крайне. Тыл развален. Снабжение целиком — в руках казнокрадов. Изменить что-либо в управлении и боевом применении войск уже не получалось. Любая активность командования парировалась штабной канцелярщиной. Потому воевали — или не воевали — по прежнему. Штыком — против пулемёта, одним снарядом отвечая на сотню вражеских. Рассчитывая лишь на долготерпение русских солдат.
Но вот беда — за три года войны крестьяне, одевшие шинели, изменились. Они перестали быть частью крестьянского "мира", свыкнувшись с солдатским бытом. Превратились в спаянную общей участью общность вооружённых людей, желающих в первую очередь того, что во все времена требовали от своих вождей солдаты. Скорого возвращения домой — с победой. И не с пустыми руками. Короче говоря, известный со времён легионеров солдатский клич — "Победы и добычи". Чего царские генералы не могли даже пообещать.
Закончилось для царских генералов пренебрежение волей солдатских масс совершенно также, как во все времена заканчивалось глубинное недовольство професиональных войск своим командованием — их подняли на мечи.
(В нашем случае — вздёрнули на штыки. Как бедолагу Духонина, который лишь "хотел разобраться" в порядке подчинённости командных должностей после Октябрьского переворота. Из-за чего выполнять прямые распоряжения из Смольного — до подтверждения их Генштабом — не соглашался. Стоило приехавшему из Питера комиссару только сказать об этом — и генерала выдернули из окна(!) вагона и насадили на поднятые штыки. Не обращая никакого внимания на отчаянный крик того же самого комиссара: "Прекратить самосуд!".)
Мало того. Не только генералитет, но и офицерские кадры в глазах солдат стали виновниками поражения — а значит, врагами. А с врагами поступали как научились. В безжалостном истреблении офицеров солдатами после Октября лежит корень кровавой междуусобицы, создавшей столь благоприятные условия для интервенции враждебных держав. Опираясь на материальную поддержку интервентов, "силы порядка" смогли почти четыре года сдерживать напор солдатской стихии.
Но, в конечном итоге, несоизмеримость масштабов различных классовых сил завершила противостояние единственно возможным способом: полностью истребив или изгнав из страны всё, что не принимало волю победоносного народного воинства. Всё, что слишком отличалось от "серой массы" — либо погибло, либо было до крайности унижено и испакощено. Такова оказалась цена крайнего ожесточения, проявленного защитниками "старого мира" в борьбе с солдатской массой. Тем самым как раз "защитники старого" и уничтожили даже малейшую возможность восстановления прежних отношений и порядков.
Семьдесят лет Советской власти стали поэтому совершенно отдельным историческим периодом в нашей истории. Между царской Россией и СССР нет преемственности ни в общественных институтах, ни в культурных формах, ни в научном потенциале. Что означает — после революции Советскому Союзу пришлось заново создавать и собственную культуру, и собственную науку. Что потребовало огромных усилий и продолжительного времени. И предопределило к началу нового мирового катаклизма отставание Советского Союза от сильнейших буржуазных стран. Сделало СССР обьектом агрессии с их стороны.
В отличие от царской России, Российская республика описываемой мною альтернативы не располагала столь значительным резервом людей — крестьянство в республике уже намного отличалось к 1914 году. (От того, чем оно было ещё в начале ХХ века.)
Преобразования в деревенской жизни, начатые первоначальным, "левым" правительством республики зашли глубоко. Аграрная реформа 1907-1910 годов должна была, согласно представлениям "умеренных" социалистов, создать на селе класс "успешных землепашцев". Для чего было необходимо разрушить общинный принцип владения землёй, и передать её в частную собственность тех самых "эффективных собственников".
Просто разделить землю между крестьянами было невозможно: бесконечная череда переделов крайне запутала вопрос о пользовании и владении любого клочка сельхозугодий.
В аграрной области эсеры и меньшевики пошли по пути налоговой реформы. Крепостное право и крестьянский "мир" были продуктом налогового права: разрушение остатков крепостничества в лице крестьянской общины также было результатом фискальной политики.
Отныне налог брался только с собственности. Налогообложение было разделено на налоги на "мир" и налог на собственников земли. Участники крестьянской общины рассматривались как коллективные собственники общинной земли и всего производимого общиной продукта, владельцы собственного "отрезка" — только как земледельцы. Поэтому наложение денежных податей на общину и на самостоятельных хозяев было различно. Налоги с "мира" брались с предвычисленного дохода всей общины, раскладываясь по числу работников. С собственников земли налог определялся от кадастровой стоимости земли.
Уплата поземельного налога была тем выгоднее, чем большую массу товарного продукта хозяйство могло вывезти на рынок. Прежняя метода мелкого крестьянского ростовщичества не могла идти ни в какое сравнение с выгодой от скупки за бесценок земли у беднейших крестьян — особо если учесть, что цена сделки в кадастр вносилась как оценочная! — и заведением крупных хозяйств на батраческом труде.
Кулачество, привычное русской деревне "мироедство" внезапно стали убыточны — в противовес прямому захвату всего посевного клина. Оставаясь в общине, сельская верхушка вынужденно уплачивала большую часть "мирского" налога — поскольку у остальных денег обычно на руках не было и расплачивались с кулаками зерном. Но урожайность "обрезков" на общиных землях была поистине убогой, а большую часть выращенного на этих клочках хлеба сьедала семья пахаря.
Перепродажа плохого, низкосортного зерна не покрывала общих налоговых выплат с общины, собственное хозяйство зажиточных крестьян, основанное на применении качественного зерна и многочисленных сельскохозяйственных инструментов, давало теперь львиную долю дохода. Расширение сельскими богатеями собственной посевной площади путём усиленной скупки земельного надела беднейшей части деревни — а значит, ускоренный развал общинного хозяйства, — происходило лавинообразно.
"Хуторское" землевладение в считанные годы поглотило две трети всей земли в крестьянском владении в центральных губерниях России, в чернозёмных областях процент передела земли был ниже — но в южных районах хуторское и усадебное землевладение изначально занимало немалую часть угодий.
Главный итог аграрной реформы — к 1914 году раздел в деревне между буржуазной верхушкой и батраческим большинством почти завершён. "Середняков", крестьян, ведущих хозяйство только своими силами и на своей земле, оставалось ниже десятой доли. Российская деревня менее чем за десятилетие вполне вкусила прелестей "дикого капитализма". Потому — ни о какой лояльности и покорности призывного контингента из деревни мечтать не следовало.
Так из кого в первую очередь черпало людские ресурсы правительство Российской республики при мобилизации?
Из той массы, которая, вконец обнищав, лишилась последних крох деревенской собственности и подалась в города, переполняя рабочие окраины. Обычно крестьяне, даже выделившись и продав землю, предпочитали сохранять дом и небольшой участок земли: заработок доставался или отходничеством, или ремеслом. Следующим падением было податься в батраки. Окончательно разорившись, продавали дом и "уходили в люди".
В предвоенные два-три года в российские города из деревни лавиной хлынул поток "босоты". Начавшийся на Западе кризис сбросил цены на зерно, а податное бремя, напротив, выросло. По державшимся из последних сил за свой надел "слабосильным хозяйствам" валом прошла налоговая конфискация. Для крестьянина, опозоренного перед односельчанами публичной распродажей своего имущества, оставался только путь "в люди". В сутолоку и маету города, где его никто "из своих" не найдёт и не признает. Подальше от невыносимого стыда "несостоятельного мужика".
