"Справедливость, как и любое другое сложное человеческое чувство, не дано человеку от рождения. Вместе с другими сложными эмоциональными реакциями, она развивается на базе основных человеческих эмоций в ходе приспособления к жизни в особой среде обитания — человеческом социуме, находящемся на определённом этапе своего развития.
Изначально в человеческой жизни не было никакого представления о справедливости. В первобытном коллективе, где все зависят от всех, нет никакого выделения отдельного человека из самого рода. А значит, не бывает неравенства положений и заслуг. Все действуют заодно, всех спаивает воедино самые простые, телесные реакции близости. В такой близости не существует разногласий, и самое страшное для человека, удерживающее его от любого чрезмерно бурного, особенного выражения чувств — это оказаться вне единства, быть отторгнутым от тёплого слияния раннего коллектива. Внутри же группы всё принимается, нет ничего, что не будет одобрено.
Эту первоначальную фазу человеческой истории часто преподносят как рай, как истинное состояние бытия. В современном религиозном сознании обычно именно так выглядит посмертное блаженство. Абсолютизируя и превознося положительные стороны дикого состояния, забывают о его тёмных, ужасных проявлениях.
Ведь для такого дикаря любой пришелец извне никак не ощущается подобным ему, он чужак, нечто вроде забавной зверушки, с которой можно поиграть, если есть настроение. Можно поделится с чужим едой. А если станет голодно — то и съесть, не испытав никаких враждебных эмоций, как не испытываем мы вражды к отложенному на дальнюю полку лакомству. В глазах первобытного жителя другой не человек — а следовательно нет ничего, что было бы непростительно по отношению к чужаку, и само слово справедливость ещё не существует в этом времени.
Постепенное складывание устойчивых межобщинных связей, развивающийся обмен необходимым для улучшения жизни каждой общины инвентарём, продуктами питания или ещё редкими в повседневной жизни, а потому особо её красящими и ценными украшениями — создаёт необходимость определённых правил вне своего рода. Более того, род перестаёт быть единственным проявлением реальности, становясь лишь самой важной, центральной его частью — но вокруг уже существует мир, всё более расплывающийся в очертаниях по мере удаления от родового гнезда, но наполненный необычным и странным, и всё-таки полезным, толкающим человека в дальние — за пределы его родных земель — странствия. Появляется впервые любознательность, развиваясь из первоживотного любопытства в сложное чувство неудовлетворённости, азарта и развитого охотой внимания и терпенья.
А вместе с расширением круга чувств приходит и первая попытка осознать существование "другого", не из твоего рода, человека. Он по-прежнему не воспринимается как нечто равное тебе, как такой же, как ты, думающий и чувствующий — нет, это по-прежнему порождение внешнего мира, но теперь это волнует, беспокоит, заставляет тянуться к неизвестному и одновременно бояться его. Чужак закономерно становится носителем всех уже присущих человеку иррациональных страхов, он обязательно представляет собой какую-либо из сторон внешнего мира, возможно, доброжелательную, а возможно, и враждебную. Эту силу надо умиротворить, избегнуть её негативного внимания к роду, не допустить вторжения в устоявшийся "правильный" уклад жизни. Из этого первоначального опыта знакомства человеческих коллективов берёт своё начало прочно устоявшееся во всех концах земли правило обязательного гостеприимства. Всегда окрашенное сакральным оттенком самозащиты от недобрых потусторонних сил, вместе с чужаком присаживающихся к твоему столу и зорко следящих за выполнением обряда приёма гостей. Но приняв у себя чужака, и, в свою очередь, отправляясь к чужим, человек теперь ожидает, что умилостивлённые "иные" силы так же будут хранить и его за границами родового круга земель. Через обращение к духам человек впервые пробует обратиться к другому человеку и устанавливает через посредство духов правила обращения с чужим. Исполнение правильного обращения с "чужим" заложено в самом слове "справедливость" — действие с чувством правильного.
Дальнейшее постоянство жизни поблизости соседей, ведущих пока ещё сообща единое — но уже расчленнённое по ремеслу хозяйство складывает устойчивое правило взаимодействия разных по занятиям людей. Наивысшее выражение такой соседской общины мы видим в индийской деревне, где общинный кузнец куёт всё необходимое для жителей деревни, общинный ткач делает на заказ особо тонкие полотна (простое полотно для повседневных нужд выделывается в каждой семье), есть свой кожевенник, деревенский знахарь, свой жрец, даже своя семья опорожнителей отхожих мест — и все сообща пользуются общинными закромами, получая необходимое. Это отнюдь не коммунизм, потому что нет ни следа равенства в отношениях, и различный достаток семей в порядке вещей, но взаимное обеспечение ещё стоит выше обмена, даже пусть и в самой примитивной форме — товара на товар. В такой простой форме нормирования отношений внутри коллектива складывается самая простая из возможных форм справедливости — справедливость традиции, привычного, неизменно повторяющегося.
Такая справедливость делает неотъемлимой чертой быта воспроизведение и сохранение суеверий и варварских обычаев, заложенных в древности и сохраняющихся неизменными, пока продолжает неизменным оставаться сам общинный уклад. Достаточно напомнить традицию японского села оставлять на голодную смерь неспособных больше работать стариков, ещё недавно встречавшуюся и в других странах Юго-Восточной Азии.
Индия с её издревле сохранившимся кастовым укладом сохранила ещё больше таких архаичных пережитков. Ещё существует в сёлах Западной Бенгалии особая каста людей, которых выращивали на убой. Привычная практика человеческих жертвоприношений, малоотделимая от раннего земледелия, сложилась в постоянно присутствующую в общине группу людей, предназначенных для этого обряда. Стоит ли удивляться, что наследственная обязанность идти под нож закрепилась в стране с такими традициями семейственности?
Но что самое интересное для любого исследователя общества — все эти ритуалы и привычки воспринимаются как правильное и необходимое. Английский этнограф, обследовавший людей из касты "жертв", отмечал, что их предназначение самим жертвам не кажется несправедливым, наоборот, они считают, что только принеся себя в жертву, смогут расплатиться с жителями деревни за их заботу о себе. Так же упорно сохраняется и приверженность индийских женщин к совершению самоубийственных самосожжений-"сати" при погребении их мужей. Тем более стоит ли удивляться тому, как в Китае прославляется доблесть дочерей, посвятивших свою жизнь уходу за могилой отца!
Мы видим, что чувство справедливости уже появилось, оно уже необходимое составляющее в отношениях между людьми, но сами отношения ещё случайны, ещё разрозненны, ещё не приняли всеобщую форму и в каждом отдельном случае подчиняются своим отдельным правилам. При таком разнообразии правил отношений между людьми единственным мерилом оставалась устоявшаяся норма, то есть обычай. Поэтому для всей эпохи складывания поземельной соседской общины обычай был самым верным определением правильных отношений между людьми. Так рассуждали общественные авторитеты средневековья, нападая со всем возмущением на "возмутительные нарушения обычаев, приводящих к потрясению самой основы человеческой справедливости... дикую распущенность, не знающую заветов предков."
Но само складывание постоянных отношений обмена с устойчивыми поселениями распостраняло норму привычных событий за пределы традиции и вело к отделению самой традиции от человека, к отделению владения — от собственника, к отделению товара — от производителя. Устойчивый, постоянный ритм жизни мало-помалу увеличивал масштабы обмена, заменяя раздел между членами общины "по старшинству", "по происхождению" на продажу товара на товар, на превращение в обычное дело ярмарки, на складывание устойчивого рынка.
Устойчивый торговый обмен создавал свою традицию. Свой наиболее постоянный вариант расчёта между приходящими на рынок людьми, всегда срабатывающий. Во всех достаточно обширных анклавах товарного роста возникает свой вариант устойчивого товара, неизменно находящего сбыт. В разных районах мира деньгами становились как самые необходимые, так и применяемые лишь для украшения предметы. Медные кольца и раковины каури, циновки-одежда и бруски соли, бобы какао, гигантские каменные диски, нефрит и золото — далеко не полный список выборов, совершавшихся на заре истории человечества "эквивалента всех товаров". Но стоило появиться такому эквиваленту, как он, благодаря своему удобству, многократно ускорял товарный обмен, создавая в противовес традиции новую категорию межчеловеческого общения — пользу. Следующий этап становления общественных отношений и мерила их развитости — чувства справедливости связан с этим новым отношением между людьми — быть полезным.
Чувство полезности изначально соотносилось с вещами, с используемыми человеком предметами. С уменьшением влияния близкородственных отношений, с увеличением доли в человеческих отношениях рыночного общения на представлении о пользе начали строиться оценки людьми друг друга. С вопроса: — полезен или нет мне товар, предлагаемый этим человеком — совершился переход к оценке — полезно или нет мне знакомство с этим человеком.
Чувство пользы как мерило человеческих отношений радикально изменило саму суть человеческой психики. Появилось чувство собственной значимости, обусловившее становление индивидуальной психики. Появляется представление о "смысле жизни" как идеального способа достичь наивысшего и неизменного самоутверждения, появляется некая "осмысленность", то есть нацеленность жизни человека. Становится естественным представление о изменении своего "внутреннего мира", того "я", который доселе был лишь случайным моментом "мы", а теперь выделился и стал отдельной вселенной.
Образ изменяющегося "я", причём измененяющегося целенаправленно — это завершённое понятие саморазвития. Отныне человек не неизменная и внутренне неделимая сущность, а нечто преобразуемое, меняющееся. То, что первоначально изменение человеческой сути мыслится именно в сторону умозрительного "улучшения" совершенно неосознанно, из всегда существующих негативных эмоций в произвольный момент отражает "лучше" в "хуже". То есть создаёт картину падения меняющегося "я", столь же умозрительную, но в той же мере реальную, как и представляемый личностный рост. Абсолютизируя эти образы, человеческое сознание создаёт полярную концепцию Добра и Зла.
Изначально мерками добра и зла оценивали окружающих. Насколько совпадают/не совпадают их действия с желаниями оценивающего. Но теперь человек научился уважать сам себя. И отныне зло и добро стали неотъемлимы от его самооценки и потому пронизывают все грани жизни человека, создавая стержень, на котором начинает вращаться возникающая вселенная его души — особого, уникального неповторимого состояния психики, в котором весь существующий мир не только фиксируется, но и оценивается. Приобретает новые, изначально самому миру не присущие свойства. Создавая нечто — пусть пока лишь внутри себя — что до него не существовало, человек обретает душу и вступает на путь творца.
Появление в человеческом мышлении универсальных категорий отражает развитие отношений обмена внутри человеческих сообществ и выделение на основе обмена более и менее важных действий и событий. Ранее любое действие, любая человеческая активность была равноценной. Поэтому ничего не было странного в том, что люди легко переходили от одного занятия к другому, если уменьшалась мотивация ими заниматься. Зачем продолжать строить жилище, если дождь-непогода кончились и можно пойти купаться? А когда вновь начнут собираться тучи, можно будет вернуться к строительству. Так ранее чувствовали люди — и по сей день схожий этап развития можно наблюдать у детей в процессе их социализации. Но появление иерархии обмена и отражающей её особой меры человеческого сознания — добра и зла — привело к появлению иерархии отношений. Некоторые действия — и следовательно, совершающие их люди — стали более значимы, чем другие действия, события и люди.
Так в человеческом сознании закладываются предпосылки для восприятия формирующегося функционального разделения общества. И выражаются эти предпосылки в появлении идеальных, наивысших образов такой иерархии — наивысшего, полного добра, обычно в сознании совпадающим с наиболее ценимыми свойствами личности других людей, но доведёнными, возвышенными до Абсолюта. Поскольку у разных народов по разному происходит выделение людей, которые в дальнейшем постоянно организуют общий труд, то и атрибуты высшего божества оказываются весьма различны.
Например, у жителей равнинных областей Юго-Восточной Азии организация коллективного труда строилась вокруг исполнения совместных ритуалов, служивших упорядочивающим началом в создании большими массами людей важнейших гидротехнических сооружений. Поэтому высшее божество Китая — это доведённый до Абсолюта надзиратель за работами, выразитель абсолютного, доведённого до абсурда Порядка, сверх-аккуратность и сверх-точность.
У жителей Скандинавии роль общественного организатора выпала на долю тех людей, которые руководили строительством больших кораблей, необходимых для лова рыбы и дальних походов в океане. Поэтому высшее божество скандинавов — Отец Дружин, водитель множества великих героев, в изобилии снабжённый характеристиками такого склада характера — непреклонность, щедрость, мстительность.
...Польза как отношение к человеку несёт в себе ту же двойственность, которую несёт в себе порождающий её обмен. С одной стороны, польза — это то, что полезно для меня. Противоположную сторону пользы составляет то, что полезно для всех. Полезно для меня и полезно для всех никогда не совпадают в действии, в действительности, потому что порождаются именно различием функций, которые противополагаются в обмене. Как с появлением денег навсегда разделяется функция покупателя и продавца, так с появлением отражающих это разделение общественных классов — пролетариата и буржуазии — навсегда в сознании, в человеческой душе разделяется польза для себя и для других, альтруизм и эгоизм. И точно также, как разделение общественных функций, существование классов выражает их необходимую взаимосвязь, так и альтруизм и эгоизм связаны неразрывно. Филосифия элитарности взывает к всеобщему человеческому свойству, к присущему каждому человеку желанию самореализации. Поборники всеобщего равенства с пеной у рта доказывают, что наличие элиты общества губит исключительные, уникальные человеческие личности, препятствует развитию талантов. Получается, что всеобщее равенство нужно, чтобы беспрепятственно могла существовать особенная часть человеческого общества, его "истинная элита". А элита, соответсвенно, нужна, чтобы каждый человек мог быть равен любому другому в способности быть самим собой. Взаимоопровергая себя, элитарные и эгалитарные представления показывают нам, что основанная на пользе справедливость всегда представляет собой меру исключительного во всеобщем.
