— Нужны два источника, — пробормотал он. — Мощные излучатели. Тонкая настройка. Брайану ещё неоткуда было знать...
— А мы не знаем, что мог знать Брайан, — тут же отозвался химик. — Всё до сих пор засекречено. Со скрипом признали за ним открытие. А знать он мог... вполне достаточно. И... может, два источника — необязательное условие? Мы мало работали с проколами. Интенсивность излучения, пульсации, форма излучателя... Что-то удачно совпало для Брайана и Майкла.
— Удачно? — Гедимин криво ухмыльнулся. Хольгер осёкся и на несколько секунд замолчал.
— Я не хочу сказать, что это хорошо — то, что они пропали, — заговорил он снова, осторожно подбирая слова. — Но... может быть, они выжили? И... по крайней мере, это было великое открытие...
Гедимин кивнул.
— Значит, макропрокол... — несколько мыслей, одна другой безумнее, мелькнули в голове и тут же были с остервенением отброшены. "Миллиарды вариантов. Целый космос. И почти все — непригодны для жизни," — сармат на секунду представил себя выброшенным в толщу металлического водорода или в кипящий под огромным давлением сернистый рассол. "Даже если мы угадаем — искать уже нечего. Ни одна молекула не могла уцелеть, не то что..."
— Когда Майкл исчез, не было никаких взрывов, — сказал он, подняв хмурый взгляд на Хольгера. — Значит, прокола быть не могло. Или... мы ещё чего-то не знаем.
— Второе вероятнее, — склонил голову химик. — Майкл, как мне кажется, знал, что делает. Жаль, что он не оставил никаких заметок. Если образование прокола не всегда сопровождается взрывом, и если им хоть как-то можно управлять, — это действительно великое открытие. Трудно, стоя на его пороге, заниматься рутинными опытами... и, наверное, сидеть у реактора?
— Мне нравится реактор, — отозвался Гедимин. — И у нас будет время на всяческие опыты. А я бы сначала подумал о защите. Майкл всё время твердил о технике безопасности, а сам... В общем, глупо будет пропасть так же, как он.
— С защитой всё не так плохо, как кажется, — неожиданно улыбнулся Хольгер. — Когда с меня снимут подписку, я кое-что смогу показать. Дашь мне на вечер свои записи? Есть одна мысль...
Когда Гедимин открыл для него дверь, его смарт испустил короткий гудок — какое-то сообщение из внешнего мира нашло брешь в свинцовых стенах. Хольгер покосился на свою рацию, не издавшую ни звука, и усмехнулся.
— Новости из Лос-Аламоса? Будет странным совпадением, если ты и там прочитаешь о проколах. Особенно о макропроколах.
— Это навряд ли, — буркнул Гедимин, закрывая за химиком массивный люк. Излучатели валялись где-то в окрестностях Альбукерке, их исследовала местная фауна или — в худшем случае — любознательные "макаки" из какого-нибудь скаутского отряда. Или, возможно, на полигонах Лос-Аламоса уже выстраивались боевые излучатели, и армия давно поставила их на вооружение, — но тогда Гедимину тем более никто ничего не рассказал бы...
"Интересные новости, коллега Гедимин," — письмо было от Конара, и он, как обычно, быстро перешёл к делу. "Но немного не те, которых вы ждёте. Периметр пока непроницаем, как изнутри, так и снаружи, а запускать корабль по ветру я не возьмусь — слишком большой риск. Юноша Харольд, наш общий знакомый, уже провёл три недели в ангаре, выходя наружу только за едой и по нужде, и напоследок поклялся своим флиппером, что "этот хлам" никогда не взлетит. Не то чтобы мне нужен был его флиппер, или я очень хотел поставить его на место, но — мне кажется, это вносит некоторый элемент азарта в работу, не так ли?"
Гедимин хмыкнул. "Для криворукой макаки всё — хлам. А флиппер пригодится — не Герберту, так мне."
"Итак, о новостях: в этот раз они с Севера. Вы, разумеется, слышали о Михале Йонице — одного его хватило бы, чтобы прославить всех химиков Северного Союза. Но он там не один. О Маргарите Кудашевой я, признаться, до этого не слышал — и дело тут, разумеется, только в нелепой завесе цензуры между нашими странами. Её специализация далека от вашей, но вы, конечно, знаете о явлении сверхпроводимости и о разработках высокотемпературных сверхпроводников (возможно, коллега Хольгер приложил к ним руку). То, что сделали в этот раз на Севере, — настоящий прорыв. Я говорю о веществе, пока что известном как SC-418. Четыреста восемнадцать по Кельвину — температура, при которой оно теряет свойство сверхпроводимости. Выше не прыгнул ещё никто — можете спросить у коллеги. Я прислал вам заметку, которую передали мне, — читайте, и вы быстро поймёте, почему я так взволнован."
Сармат удивлённо мигнул и перечитал абзац. "Сверхпроводники? Он адресатом не ошибся? Это, определённо, к Хольгеру..."
Он хотел вызвать химика, но быстро вспомнил, что Герберт, желающий что-то написать для Хольгера, обычно так и делал. "Значит, это мне. Ну ладно..."
Картинка — снимок снимка, возможно, с экрана смарта — была скверной, размытой, некоторые слова расплывались сильнее других — видимо, остались "шрамы" от цензуры, но того, что Гедимин смог прочитать, ему хватило, чтобы сердце сделало на один удар больше. "Вот как," — он внимательно перечитал заметку. "Мы с Хольгером только предполагали, а у северян уже получилось. Теперь они знают, как снимать энергию с ирренциевого реактора. Этот сверхпроводник возбуждается под омикрон-излучением..."
Это было практически всё, что удалось извлечь из короткой северянской статьи; как она просочилась из Усть-Илимского Института в Лос-Аламос, Гедимин даже предполагать не хотел. "Маргарита Кудашева," — повторил про себя Гедимин. "Ещё один учёный, с которым не выйти на связь. Интересно, что там за вещество..."
В заметке упоминался купрат таллия; Гедимин с этим веществом не работал, но догадывался, что само по себе от омикрон-излучения оно может только заразиться. "Возбуждение в переменном омикрон-поле..." — сармат задумчиво посмотрел на излучатель. "Сивертсенит. Там определённо использовали сивертсенит. Ещё одно нарушение австралийского патента..." — он злорадно усмехнулся. С тех пор, как ему стёрли память, прошло много лет, но забывать он не собирался.
Он подошёл к устройству громкой связи.
— Хольгер, зайди. Интересные новости из Усть-Илимска.
...Последний месяц Гедимин возвращался с тренировок в одиночку; Линкен заходил в зал на пару секунд — одобрительно кивнуть и изобразить приветственный жест времён Саргона. "Салют Саргона" — с тех пор, как люди окончательно ушли из Ураниума — изображал при случае каждый второй сармат, включая филков; сам Гедимин этого никогда не делал и на жесты Линкена отвечал сдержанным кивком. "Дался им этот Саргон..." — думал он с досадой, встречая в коридоре очередной отряд малорослых сарматов. Отчего-то именно филки восхищались погибшим правителем наиболее громко, и Гедимину оставалось только сердито щуриться и отходить в сторону.
Тренировка прошла как обычно — с таймером и счётчиком попаданий. Заметных успехов сармат не делал — счётчик уже вторую неделю показывал девяносто восемь процентов, изредка — девяносто семь. "Ну да, неплохо," — неохотно соглашался Линкен. "Но ты ещё очень медленный. Это опасно."
Сармат забрался под тёплый душ и услышал снаружи шаги. Ещё несколько "солдат" вошли в душевую. Это были сарматы-марсиане, кто-то из работающих в "длинную смену" — те, кто работал в одну из трёх "коротких смен", либо уже ушли с базы, либо ещё тренировались.
— Осмысленность всего этого, конечно, под вопросом... — один из марсиан продолжил было разговор, начатый ещё за дверью, но увидел постороннего и осёкся. — Гедимин Кет? Учёные тоже готовятся к обороне?
Ремонтник, удивлённо мигнув, вытер воду с лица.
— Домициан? Тебе-то что здесь делать?!
Марсианин хмыкнул.
— Все вопросы к Арбогасту. Теперь нам, генетикам, тоже не дают сидеть спокойно в нерабочее время... М-да, а шрамов у тебя всё больше. Опасное дело — ядерная физика...
— Они у меня давно, просто ты их не видел, — буркнул сармат. — Ты где сейчас? В том же клонарии?
— Да, всё там же, — кивнул Домициан. — Официальный генетик Ураниум-Сити. Всегда под прицелом камер.
Он усмехнулся. Гедимин ответил на его усмешку и задумчиво сощурился.
— В декабре Хольгер собирался принести тебе живых крыс. Как идёт работа?
— А! Так ты в курсе? — удивился генетик. — Крысы и сигма-лучи? Ну, до серьёзной работы там, конечно, далеко. Десять крыс, не считая контроля, — это не выборка, а смех. Но вообще... кое-что уже видно. Сейчас у меня третье поколение, и... всё-таки восприимчивость к сигме передаётся по наследству.
— Расскажи, — попросил Гедимин, стараясь не мигать слишком часто. "Крысы чувствуют сигму?! Разве это не относится только к разумным? Штибер, помнится, жаловался..."
— Да там всё просто. Примитивнейший опыт, — сказал Домициан, и двое марсиан из его компании согласно кивнули. — Крысы двенадцать часов проводят под сигма-излучением, а двенадцать — без него. Контроль не облучается.
— В Лос-Аламосе крысы не реагировали на сигму, — сказал Гедимин. — Она на них тоже.
— Да-да, меня предупредили, — нетерпеливо отмахнулся марсианин. — С первым поколением так и есть. А вот второе кое-что выдало. Из тридцати крысят хотя бы один выдаёт отчётливую реакцию — избегает излучателя. В третьем таких уже один на каждые двадцать, и семьдесят процентов — потомки тех, у кого реакция была. Только не спрашивай, где у крыс рецепторы под сигма-лучи. Воздействие, кажется, идёт напрямую на мозг, а для подробного изучения у нас не хватает оборудования. Мне бы хорошую лабораторию и лет пять на эксперименты...
Он мечтательно вздохнул.
— Вы там что, вывели разумных крыс? — Гедимин сузил глаза. — Что у реагирующих с интеллектом? Проверяли?
Сарматы переглянулись.
— Крысы как крысы, — отмахнулся один из медиков. — Вы, не работающие с фауной, считаете всех животных безмозглыми. Все крысы — умные животные. Эти не исключение.
"Так, тихо. Это их крысы," — напомнил себе Гедимин. "Их крысы — их проблемы. Тут интересно другое..."
— А излучение на них реагирует? — спросил он и увидел изумлённые взгляды и лёгкую настороженность на лицах. — Отслеживали фон? Возможно, оно пульсировало?
Домициан покачал головой.
— Это не по моей части, Гедимин. Дозиметр там есть, и я обещал переписать показания для вашего центра, но совать в них нос? Я не потяну на физика-ядерщика.
— Излучение... реагирует... на крыс? — еле слышно пробормотал кто-то из сарматов. — Атомщики реально странные...
Гедимин досадливо сощурился.
— Меня пустят посмотреть на крыс и дозиметр?
Домициан посмотрел на него настороженно и слегка отодвинулся.
— В клонарий не допускают посторонних. Требования стерильности...
Сарматы согласно закивали.
— У нас тут ещё много дел, — неуверенно сказал один из них. — И тебе тоже пора... к белоглазому и прочим.
"Боятся," — понял Гедимин. Выдавливать из себя дружелюбную гримасу было поздно, и он снова шагнул под душ и потянулся к выключателю — надо было закончить водные процедуры и, действительно, идти искать более привычных собеседников.
— Следите за крысами, — предупредил он, пока шум воды ещё не заглушал его слова. — Сигма — очень странное излучение.
28 сентября 39 года. Земля, Северный Атлантис, Ураниум-Сити
— Иди проветрись, атомщик, — сказал Константин Гедимину, едва переступив порог "зелёного отсека". — Ты тут ещё не сдвинулся от облучения?
Он выразительно постучал пальцем по правой бровной дуге. Ремонтник досадливо сощурился и очень неохотно уступил ему место у монитора.
— Цикл на исходе, — он кивнул на реактор. Внешне установка выглядела так же, как в первый день работы, но её содержимое заметно изменилось и с каждым днём вызывало у Гедимина всё больше опасений. С такой концентрацией ирренция в одной небольшой комнате он дела ещё не имел.
— Следи за омикроном по участкам. Девять стержней выдали обратный синтез, я их заблокировал. Ещё четыре на подходе.
— Иди-иди, — Константин похлопал его по плечу. — Я умею читать показания. А у тебя в глазах муть. Отдохни хотя бы до завтра.
— Не упусти реактор, — буркнул Гедимин, в последний раз оглядываясь на установку. Теперь он чувствовал усталость — веки отяжелели, мышцы затекли от долгой неподвижности. С тех пор, как синтез начал обращаться вспять, за монитором приходилось следить очень внимательно, и постоянное напряжение теперь давало о себе знать. "Надо охладиться," — решил сармат. "Константин тут справится."
Он смерил реактор долгим взглядом и вышел из отсека. Тёплые нити, будто приклеившиеся к вискам, отпустили его не сразу — он успел дойти до хранилища, прежде чем ощущение нагрева ушло.
— Zaa ateske! — что-то двинулось ему навстречу у ворот хранилища, и сармат, вздрогнув от неожиданности, развернулся на звук. Рядом стоял один из охранников, белокожий амбал в лёгком экзоскелете. Гедимин настороженно посмотрел на него.
— Чего тебе?
— Ты — Гедимин Кет? — охранник смотрел пристально, будто пытался прожечь сармата взглядом. — Тот самый атомщик? Правда, что ты прижёг себе руку, чтобы построить реактор?
"Кто разболтал?!" — сармат едва удержался, чтобы не фыркнуть, и ограничился сердитым взглядом.
— Я работал пять лет, чтобы построить реактор, — отозвался он. — От ожогов мозг не отрастает.
Охранник молча шагнул к стене, освобождая дорогу. На секунду Гедимину стало неловко. "Может, ему в самом деле было интересно?" — он подождал ещё пару секунд, но больше охранник ничего не сказал, — оставалось только идти дальше. "Если интересно, подойдёт и спросит снова. О чём-нибудь осмысленном."
Шум наверху уже почти улёгся, и станция опустела, — все, кто хотел на неё посмотреть, побывали здесь утром или днём, а к вечеру вернулись в город. Никто не мешал Гедимину, пока он проходил мимо тихого главного корпуса, дымящихся градирен и одинокого охранника-филка, возвращающего на место табличку с запретом на купание. Потрогав напоследок стены реакторов и покосившись на запертый запасной вход (сигнализацию на двери дублировал боевой дрон над аркой), сармат выбрался со станции на пустое шоссе. Тихо было и здесь — только сарматы в экзоскелетах патрулировали дорогу, да стояли в воротах неподвижные "Джунгси". До заката оставался почти час, но солнце уже снизилось и просвечивало сквозь деревья, тени пересекали дорогу, и роботы-уборщики, выпущенные на платформы вдоль обочины, собирали побуревшие листья и сметали песок. Притихший город просматривался насквозь, от ворот "Полярной Звезды" до насосной станции — маленького тёмного пятна на горизонте.
...Злой Линкен вынырнул навстречу Гедимину из кустов, едва не сбив его с ног, фыркнул на сармата, отступившего на шаг, и хотел куда-то идти, но узнал его и остановился, виновато щурясь.
— Не ушиб тебя? Эти х-химики, мать их колба...
— Что? — Гедимин растерянно мигнул. Линкен вместо ответа рывком расстегнул куртку и оттянул полы в стороны. Его живот и грудь были покрыты крупными светящимися пятнами — поверх слабого синеватого свечения были разбросаны ярко-красные блестящие крапинки, отражающие видимый свет. Гедимин уставился на них — от изумления не получалось даже мигнуть.
