Теперь он точно не окажется на обочине. Впереди — война. Большая и сложная, длительная война. Кто знает, какой она длительной окажется. Но сколько бы она не продолжалась, он, Мордин Солус, сделает всё, чтобы она как можно быстрее завершилась победой разумных органиков, населявших Млечный Путь. Чтобы она стала последней войной, после которой жители Галактики забудут само понятие Жнецов и само понятие Циклов. Оба понятия станут, должны стать историей.
Взгляд со стороны — Карин Чаквас
Сложно всё это. Когда у тебя на плечах офицерские майорские погоны, когда тебя считают хирургом от бога, когда ты заработала репутацию, позволяющую спокойно и свободно, почти без задержек и вопросов менять медотсеки крейсеров и фрегатов на врачебные кабинеты и лаборатории наземных и станционных медцентров, кажется, что этого достаточно. И начинаешь немного, самую малость успокаиваться.
А потом вот приходит такое, как эта База Коллекционеров и ты узнаёшь о себе нечто, что не могла себе и представить раньше. Да, она — офицер медслужбы ВКС Альянса Систем, майор. И, как оказалось, она теперь органически "не переваривает" гражданских медиков. Ту же самую Хлою Мишель она ненавидит. Слишком уж эта, гражданская врач, оказалась мягкотелой. Слишком уж она уязвима. Слишком она медлительна и в суждениях и в действиях и в мыслях. А впереди — настоящая война. Война, в которой от каждого органика, разумного органика, живущего в пределах Млечного Пути потребуется максимум. Да, клиника на Цитадели — хороший старт. Очень хороший. Как оказалось — не для всех и не всегда. Хлою эта клиника развратила до предела. Во всяком случае, она, Карин Чаквас была в этом убеждена. Начинать нужно с низов, а не сразу с клиники на центральной станции обитаемой части галактики.
И теперь Чаквас приходится "дрессировать" и Хлою и четверых гражданских медсестёр, которых Хлоя подобрала на той же Цитадели. Да, с медсестёр на войне спрос — очень часто не меньший, чем с врачей. А эти медсёстры мало того, что гражданские... Они ещё и знают и умеют до смешного мало. Что из того, что формально она, Карин Чаквас может командовать и руководить только двумя медсёстрами. Она — главный врач медслужбы фрегата. И отвечает за весь Медотсек. Это означает, что со всех четверых медсестёр она будет требовать максимума. Ежедневного и ежечасного. Только максимума и ничего другого. И ещё большего максимума она будет требовать от Хлои Мишель. Да, эта медик не носит погон, не является военнообязанной Альянса. Но она — врач. Издавна врачи уже в силу профессии считались военнообязанными. В Империи Российской, вот например, до сих пор только так и именно так. Если ты врач — ты уже офицер медслужбы. И изучаешь не только гражданские разделы медицины, но и огромную и сложную военную медицину, обширную военно-полевую медицину.
Вот теперь Карин приходится выступать в качестве преподавателя. Хорошо, что она сохранила свои конспекты и свои материалы, столь помогавшие ей в учёбе и на начальных этапах службы в ВКС. Теперь она передаёт отдельные части этих материалов и конспектов и Хлое и четверым медсёстрам. Даёт изучать их и требует понимания. Не только знания — понимания того, что заложено в этих материалах. Ибо непонимающий врач, непонимающая медсестра вдвойне опаснее врача-незнайки или медсестры-незнайки.
А практики у них, всех шестерых, хватает уже сейчас. Хлоя молча едва не падает с ног от усталости, медсёстры пищат, засыпают на ходу, но пытаются соответствовать. Стараются соответствовать. Понимают, что дальше будет только хуже и придётся работать ещё больше.
Что она, Карин Чаквас может этому противопоставить? Раньше она с лёгкостью и спокойствием считала, что вполне достаточно выйти замуж за свою работу. В первый раз, что ли? Не она первая, не она — последняя, кто так делает. Профессия и специальность обязывают понимать многое из того, над чем другие органики, разумные органики, имеют полное право не задумываться. И не задумываются.
А вот она — думает. В короткие секунды и минуты отдыха думает. Думает, когда её руки автоматически проводят процедуру или выполняют манипуляцию. Думает, когда идёт по коридорам фрегата или по коридорам "Омеги". Думает, сидя в челноке, летящем к борту очередного медицинского транспортника. Или летящем обратно на станцию или на фрегат. Думает, потому что не может не думать. О многом думает. Конечно, большей частью о работе, но и о многом другом думает. Приходится думать.
Разве она может обмануть свою суть? Она — женщина. И ей очень хочется любви, тепла, защищённости, участия. Хочется быть для кого-то главной, самой важной и самой нужной. Не в профессиональном, не в медицинском смысле. В личном. Хочется... Хочется забеременеть и родить ребёнка. Хотя бы одного. Она знает, с такой силой и определённостью знает, что самой страшно.
Знает, что Андерсон, Дэвид Андерсон к ней очень неравнодушен. Что он хочет придти к ней и объясниться. Отставить в сторону все заморочки о командирском статусе и просто сказать ей одной три главных слова. Или одно. Или два. Главных слова. Прорывающих плотину. Плотину, за которыми — вал высочайших и ценнейших эмоций, ощущений. И чувств.
Медлит, опасается. Полагает, что время ещё не пришло. Может быть, считает, что ей, Карин, следует отдохнуть после аврала, многочасового аврала, пережитого ею на борту крейсера, где были собраны все выжившие. Какое теперь значение имеет этот аврал? Он — уже история. А Дэвид — не история, а реальность. И Карин знает, понимает, что нормандовцы, не все, но очень многие — далеко не слепы. Они видят и чувствуют. Видят и чувствуют ту ниточку, которая уже протянулась между командиром фрегата и главным врачом корабля. Уважая право двоих, они не мешают и не вмешиваются. Делают вид, что не замечают многого.
Пусть. Они — хорошие. Они — самые лучшие и она за них будет воевать и бороться везде и всюду. Как они любят выражаться — глотку любому перегрызёт. Да, перегрызёт. За них — перегрызёт. Любому. Потому что она впервые чувствует себя в семье. Не просто в очередном коллективе воинов, а в семье. В которой она — на своём важном и даже, в чём-то и уникальном месте. И ей совершенно не хочется менять "Нормандию" на любой другой корабль, на любую другую космическую станцию или наземный медцентр. Даже самый крутой. Для неё ныне нет ничего лучше "Нормандии". И, думается, уже ничего не будет лучше.
Раньше — да, она бы согласилась перейти куда-нибудь ещё. Привыкла она к перемене мест, привыкла. Теперь — нет. Её место — здесь. Она как никто видела, чувствовала, ощущала, как Андерсон, боевой офицер, эн-семёрка и Спектр, страдает от невозможности принять лично участие в рейде по Базе. Он выполнил всё и даже сверх всё из того, чем должен заниматься командир фрегата, но очень хотел, очень желал побывать там и принять участие в боестолкновениях с Коллекционерами. А если возможно то и повоевать с Жнецом бы не отказался. И Генералов-Коллекционеров он бы голыми руками крушил. Потому что они — виновны. Виновны в таком вале страданий других органиков, что им нет прощения даже в том случае, если кто-то из разумных — будь то органик или синтет — заикнётся, посмеет заикнуться о том, что они — только исполнители, только посредники.
Карин очень хотелось верить, что и её присутствие тогда на фрегате помогло Андерсону. Помогло хотя бы тем, что он видел — он не единственный, кто остался на фрегате, кто очень хотел бы принять участие в боевых действиях. Но — остался на фрегате.
Тогда, на базе Коллекционеров, на фрегате, мастерски пристыкованном Джефом Моро к обшивке этого "острова" всем нашлось дело. Всем без малейшего исключения. Проводили в рейд по Базе сначала десант и космопехоту, затем — группу высадки Шепарда. Потом — техников и инженеров. Затем ушёл очень надолго Мордин... На него свалилось столько работы...
А вот её и Хлою Андерсон не отпустил. Сказал, что и на фрегате медикам будет предостаточно работы. И её, этой работы, действительно очень скоро стало очень много. Потом она перешла, временно перешла на борт одного из захваченных крейсеров и работа захлестнула её с головой. Она даже ела на ходу.
А спать... Сон очень быстро стал роскошью. Она была очень благодарна преподавателям Медакадемии, которые не только передали им, молоденьким медичкам, обширные теоретические познания, но и заставили пройти серьёзную практику. Да, сон очень сложно чем-то компенсировать, кроме самого сна. Но её научили спать глубоко и в то же время — очень чутко. Наверное, так спали многие поколения медиков. Теперь так спать умеет и она. И это умение тогда, на Базе и на крейсере, ей очень пригодилось.
Она очень хочет однажды уснуть рядом с Андерсоном. Хотя бы на несколько часов. Она знает, как никто знает, что он её любит. Увы, женщинам дано эволюцией и природой чувствовать это намного глубже и намного острее. Да, это приносит не только радость, но и боль. Не в этом случае — боль. В этом случае — радость. Суровый и закрытый, строго следующий капитанскому, командирскому и мужскому кодексам, Дэвид любит её, любит по-настоящему, но даёт ей, Карин, право выбора. То право, которое дано природой любой женщине.
И Карин думает. Думает, хотя почти всё решила. Она сможет встать рядом с Андерсоном. И ни его, ни её никто не осудит. Новое время требует новых решений. И если она обрела на фрегате семью, а не просто место работы, она должна обрести и главу этой семьи. Для самой себя обрести. Сейчас она не станет торопить события. О многом ещё следует поразмыслить. А вот на "Цитадели", куда корабли Отряда или, быть может, уже Эскадры, ведь формально все четыре протеанских крейсера подчинены теперь Явику, который не захотел менять место пребывания, остался на фрегате... На "Цитадели" она сможет решить окончательно и точно. И тогда Андерсон почувствует её решение. Она это сможет. Она это сумеет сделать. Он — будет доволен. А она — будет счастлива.
Взгляд со стороны — Явик
Протеане не спят. Пусть нынешние органики думают, что Явик, скрывшись в своей каюте — спит. Отдыхает, видит какие-то сны. Да, сны он видит. Когда захочет. А сейчас для него сон стал явью. Он увидел крушение и гибель расы Коллекционеров. Тех самых марионеток, которых Жнецы создавали конвейерным методом из когда-то захваченных, пленённых, индоктринированных его, Явика, сородичей. Соплеменников. Соотечественников.
Война, как оказалось, никогда не кончается. И мир во многом устроен так, что в каждое время случается хотя бы одна большая война. В любом смысле большая. Иногда — даже такая большая, как та, которую он, Явик, уже видел и чувствовал. На которой он уже побывал. И теперь впереди — новая война с прежним врагом.
Явик знает многое. Помнит многое и чувствует очень многое. Он помнит во многих деталях взрыв Базы Коллекционеров. Он иногда пересматривает видеозапись этого взрыва. И догадывается, что зло не ушло никуда. Что оно не погибло. Что оно только сменило носителей. Теперь, если и остались где-нибудь Коллекционеры, то они затаятся, затихарятся, как говорят люди. Но они, отрядовцы, обязательно их найдут и накажут. Уничтожат. А пока они займутся более близкими и понятными целями. Займутся теми, кто породил Жнецов. Левиафанами.
Там будет очень сложно. Там будет настолько сложно, что Коллекционеры покажутся оловянными солдатиками. Это будет очень скоро. Новый поход, продолжение прежнего, большого похода начнётся, едва Отряд уйдет от Цитадели. Через несколько дней Отряд уйдёт к Цитадели, а потом пойдёт по следам Левиафанов. Явик не сомневается — индоктринация дарована Жнецам именно Левиафанами. Столь мощное оружие кому-попало не дают. И Левиафаны дали его Жнецам. Дали, отступив в Тень, но не уйдя за Предел, не уйдя за Грань. Теперь нужно найти этих Левиафанов и поставить перед выбором — либо уничтожение их, как Расы, всех до единого, либо — они будут на стороне Отряда. Они должны будут прекратить вмешиваться в жизнь обитателей Галактики.
Эти мерцающие шары, которые разбросаны по всей Галактике и способны давать Левиафанам возможность отслеживать происходящее во всех деталях. Не только отслеживать — влиять на происходящее. Так, как будто могущество Левиафанов продолжается. Как оно продолжалось миллионы лет до этого.
У Явика нет ощущения, что Коллекционеры побеждены окончательно. Зло неимоверно многолико. Оно мастерски шифруется, маскируется, мимикрирует. Теперь дело за Жнецами. Теперь дело за Цербером. В том, что они нападут на "Омегу", Явик не сомневается. Преимущество Старшей Расы. Преимущество опыта многих сот лет боёв и противостояний. Да, теперь Станция не беззащитна. Да, Жнецы могут попробовать её атаковать даже без поддержки церберовцев. Но не будут этого делать. Не по чину им это. Такая мелочь — какая-то станция. Они, Жнецы, предназначены для ковровых, массовых зачисток целых звёздных систем. Что им какая-то станция. Будут висеть, грозить, давить на психику, угрожать своим оружием. А "Цербер" попытается зачистить станцию. И сделать её своей базой. Фактически не своей — а базой Жнецов. В дополнение к заретрансляторному "Аверну", куда, к сожалению, Шепард и Андерсон, спешившие увезти бывших пленников и узников, а также ценнейшие носители информации и разную аппаратуру, вести фрегат и захваченные крейсера не решились.
Всё острее он чувствовал, что церберовцы на "Аверне" не справляются. Адьютанты слишком сильны. Слишком мощны. И не для полухасков-людей такое оружие. Им оно не по рангу. Слишком слабы церберовцы для подобных технологических порождений. Значит, эти Адьютанты в первую очередь зачистят сам "Аверн", а потом ринутся на Омегу, ринутся через Омегу-четвёртую. Попытаются зачистить её. Будут бои. Будут потери. Адьютанты сильны, но и "Омега" уже другая. Она теперь далеко не беззуба. Архангел и Патриарх вместе с Найрин сделали очень многое для того, чтобы разумные органики поняли преимущества и достоинства регулярных армейских подразделений, а сама станция вооружилась до предела. И теперь "Омега" способна дать бой крейсерам и шаттлам "Цербера", на которых Адьютанты попытаются атаковать станцию. А потом подойдут другие крейсера "Цербера". И начнётся многодневная осада, начнётся Противостояние. Да, очень многие церберовцы и очень многие Адьютанты смогут прорваться на "Омегу", закрепиться в отдельных секторах, даже на отдельных уровнях. Всё повторяется.
Хорошо, если Отряд сможет разобраться с проблемой Левиафанов побыстрее. И сможет прибыть к "Омеге", чтобы принять участие в боях, чтобы принять участие в противостоянии. Эта осада будет знаменовать собой то, чего все разумные органики и очень многие синтеты ждали. Начало, реальное начало реальной войны с Жнецами. После этой Осады маховик Вторжения Жнецов уже невозможно будет остановить. Мир окончательно отступит, уступив место войне. И их Отряд превратится в военное, боевое специальное подразделение. Вовремя они сумели модернизировать "Нормандию". Принявшую настоящее боевое крещение там, за "кровавым ретранслятором". Залп двенадцати "Таниксов" прозвучал, как удар лезвия гильотины, отрезая мир от войны. "Нормандия" первая приняла войну на себя. Вступила в войну. Оказалась в войне. Как угодно скажи — но теперь война — реальность для всех нормандовцев. И для очень многих волговцев.
