В лагере Русалка жадно вгрызлась в пакетик с сухой вермишелью — каши, почему-то, опять не осталось. А напарник взялся ставить палатку и обнаружил, что полог от нее посеял минувшей ночью где-то на склоне, скорее всего, в момент извлечения свитера. Тогда богатая на приключения двойка поручила рюкзаки заботам Макса (сердечно благодарящего за спасение и сующего в руки мокрые постиранные носки) и разошлась по своим делам. Вика — на поиски тюка с пологом, а Толик, в составе прочего мужского населения — за продуктовыми "трансиками" на кош.

Зеленая долина блистала яркими красками. Над лагерем Петушок закруглялся отвесной глянцево-черной стеной, по которой струились два водопада. Нежную растительность красиво оттеняли пышные палки густо-фиолетовых цветов, сочные желтые и белые зонтичные венчики и шоколадно-красные метелки конского щавеля с огромными блестящими листьями. Солнце пронизывало каждую травинку, снежники казались случайно прилегшими облачками.

Девушка прочесывала приютившую на ночь стену, ярус за ярусом, но злополучный тючок будто испарился. Внезапно, с противоположного конца долины, из-за призрачных розоватых вершин вывалился сизый завиток, стремительно разросся в тугую чернильную спираль. Солнце скрылось, поднялся сильный ветер, удесятеренно запахли травы. И Вика стремглав бросилась вниз, потому что встречаться с горной грозой на мокром склоне ей совершенно не хотелось.

Я спешила, как могла. И остро ощущала, насколько мала моя смешная фигурка, то боком, то на подогнутой ноге скользящая к спасительным тропам на дне долины. В Крыму можно было похлопать гору по плечу, по-братски обняться, но здесь, среди этих диковатых гигантов приходилось держать ухо востро.

На холме у реки я с гордостью приосанилась и взглянула еще раз на покинутую стену. Весь спуск занял не больше десяти минут. Чего не сделаешь, если запахнет жареным. Но в спину резко пахнуло холодом, и, оборачиваясь, я меньше всего ожидала увидеть в этой долине Матушку Грозу.

Лицо ее было бледно. На плече замер Сокол.

— Жива? — почти недовольным голосом вопросила Матушка.

Кого-то этот голос мне до боли напоминал.

Оттого и не ответила. А просто стояла и смотрела, и практически ничего не удерживало меня от того, чтобы развернуться и уйти. Если только, обычная вежливость?

— Ну и как? Много нового увидела? — мирного любопытства в этом вопросе не было ни на грамм.

— Куда зовут, туда и иду, — не слишком ли угрюмо прозвучал мой ответ?

— Это я заметила...

Нужно было дать ей достойную отповедь, но я лишь смущенно поперхнулась — госпожи в фиолетовом шелке уже не было рядом. Да и Сокол исчез...

На землю не упало ни капли. Казалось бы, только что над скрученным рогом долины и сверкало, и грохотало. Но тучи вдруг разошлись, как бы вспомнив о других делах. Над холмами повисла пустота.

Усевшись на валун прямо там же, где и стояла, я достала из кармана напутственную Толикову конфету. Стало даже как-то стыдно ее есть — пошла за палаткой, палатки не нашла, скатилась с горы в один присест по ложной тревоге. И лезть назад отчаянно не хочется. Я сидела и упивалась собственной никчемностью. Справа струилась говорливая Загеданка, впереди задумчиво ловил тени челом Сфинкс.

Чтобы злиться не на себя, пробурчала:

— Представление за так и даже не за деньги... Хотя бы дождиком побрызгала!

Но мысли мои уже ушли в сторону Крыма. Я вдруг почувствовала его осязаемо близко. И мне показалось, что там я была равновеликой горам не потому, что в Крыму горы сильно добрые. Просто у меня была защита и благословение того, во что я верила и чему служила. А стоило допустить каплю всеядности...

— Он сам отказался от меня! — громко сообщила я холмам.

Они деликатно промолчали.

— Неужели вы думаете, что после всего между нами еще что-то возможно?

Мне послышалась легкая усмешка. Или это ветер снова поднялся?

— Ладно! — в наигранной истерике заявила я присутствующим. — Я ему позвоню. Приеду и позвоню. Но вы сами виноваты, если будет как всегда.

И они не стали спорить.

Но внутри что-то согрелось, словно меня опять взяли за руку и повели.

"Должны же и на Кавказе быть свои Матушки," — сердито рассуждала я, как фигурка в тире, механически петляя по холмам вдоль реки. — "Какого ее принесло?"

Ночью, в Максовой палатке — свою ребята так и не нашли — Вике снилась Матушка в голубом покрове, расшитом серебряными звездами. Покров — широкий, почти бесконечный плат — падал на глаза и нос, оставляя видимыми только улыбающиеся губы. Она сидела на высоком престоле из темного дерева. Вика кланялась и подносила дары к ногам, обутым в легкие туфельки. Странные это были дары — чаша розового вина, виноградный рахат-лукум и блюдце, полное ярких веселых незабудок...

— Незабудки меня удивили больше всего, — заметила художница, утягивая лямки рюкзака. — Я их очень люблю, но здесь ни одной не видела. Даже вдоль ручьев!

Снами она делилась нечасто, но Роман сам спровоцировал ее, принявшись рассказывать о "какой-то божественной чуши, которая неизвестно почему снилась всю ночь".

Солнце заливало долину от края до края, но Сфинкс был сер и кутался в синеватые обрывки тумана. Над горами повисло сизое марево. Двойные силуэты людей — фигура и дублирующий ее станок за спиной — чернели на склоне причудливыми запятыми. Весь отряд готовился к окончательному штурму.

— Толик, ты куда? — Русалка обеспокоенно обернулась.

— Я вас догоню потом, — кивнул он, пристраивая рюкзак в щели между валунами. — Постараюсь найти палатку.

— Толик! — всплеснула она руками. — Такая заброска!... — помолчала. — Я буду волноваться...

А тот лишь подмигнул и ушел в сторону коша.

Крутой обрывистый подъем уводил все дальше от места гостеприимной стоянки. Станок, в этот раз нагруженный полностью, прижимал к земле, но девушка упрямо карабкалась, порой при необходимости помогая себе руками.

На гребне Вика остановилась, переводя дыхание, поцеловала молочно-розовый сердолик в кольце, потерлась об него щекой. Ступени жесткой травы остались позади. Где-то там бродил упрямый Толик. Долину заволокло свинцовым туманом, несшимся с посвистом и перебранкой свирепого ветра. В лицо Русалке хлестнула первая волна дождя.

Группа давно растянулась призрачной цепочкой, и за следующими террасами разглядеть ее не удавалось. Вика заторопилась следом, стараясь не обращать внимания на потоки ледяной воды, струящиеся по плечам, все больше утяжеляющие рюкзак.

Открывшееся ее взгляду плато, голое и по параболе уходящее вверх к темной вершине, расчерчивали глины и каменные россыпи, а иногда и разделявшие их полоски воды, оковы льда и одинокие снежные одеяла. Ветер грохотал, бил в грудь дождем и сталкивал прочь, в долину. И тут, не веря своим глазам, словно руку помощи, Вика заметила тоненькие веточки лазоревых цветов, дрожащие под тяжелой дланью непогоды. Незабудки! Практически лишенные листочков, очень короткие, буквально вжатые в землю, цветки улыбались округлыми пятилепестковыми мордочками. "Посланники Матушки Кавказа?" — девушка снова счастливо улыбалась: "Спасибо, Матушка! Ты рядом?"

Со склона бежали мутные ручьи, ползли глиняные пласты. Прямо посередине, словно пучок растрепанных ветром серых перьев, выперли острые каменные складки. За них-то и приходилось цепляться руками, проскальзывая ботинками по рыжему месиву. Наклон осыпи порой превышал пятьдесят градусов. Воистину, хуже глиняной сыпухи может быть только мокрая глиняная сыпуха!

Оседлав, наконец, клиновидный скальный выступ, Вика выудила из-за пазухи тщательно завернутый фотоаппарат и, прикрывая его ладонью от дождя, собрала панораму долины: сиренево-зеленая, запятнанная снежниками, та поддерживала вытянутой чашей окрестные хребты, уходящие вдаль бледно-голубыми складками. Водопады на стене Петушка брали свое начало в линзах двух изумрудных озер, лежащих за гребенчатым краем. Ветер, хозяин односторонней связи, донес со дна каменистого плато развеселую песню. Это Роман, умудрившийся за это время обернуться в оба конца, делал вторую ходку с последним тюком продовольствия.

Осторожно пробираясь по мокрым камням к узкой шейке перевала, девушка еще пару раз решилась на фокус с извлечением фотоаппарата, и дивилась, насколько крохотной отсюда казалась фигура в красной штормовке, ползущая по ржавому склону.

За перешейком стелилось вниз бархатно-коричневое плато жесткой травы, оживляющей серое крошево камней. Мир за ним (сказать "над ним" не было никакой возможности, ибо казалось, небо начинается прямо здесь) опоясывали спирали белых облаков. Дождь немного унялся, изредка по плюшевым складкам пробегали золотистые пятна солнечных лучей.

— А! Ты здесь? — раздался за спиной жизнерадостный голос. — Иди на остроконечный рог, туда, налево. Тропа на карстовое плато начинается там, не заблудишься.

— На какой рог? — Вика обернулась к догнавшему ее Роману.

— Там увидишь, — небрежно махнул рукой он и вприпрыжку устремился следом за слабым уклоном плато.

Темные неприветливые склоны отчеркнул зеленый травянистый хребет, вздыбившийся в долине, синей как терн. Одна из далеких чернильно-сизых вершин впивалась в облачное непостоянство заглаженным полумесяцем. Идти под горку оказалось несравнимо легче, и уже примерно через полчаса склон закончился крутым обрывом, затянутым белесой сетью тропинок. С него же нетрудно было разглядеть за горбом одного из холмов разноцветные палатки.

Вика поспела вовремя, как раз к обеду, но отложить каши до подмешивания тушенки по счастливой случайности позабыли и лишь торжественно вручили почетной вегетарианке пару порционных конфет. Художница помогла Максиму раскинуть его желтый терем, где сняла с себя насквозь промокшую одежду, наскоро переоделась и вылезла под слабые капли дождя, чтобы выкрутить вещи, с которых текла вода. В ту же минуту с обрыва раздался победный свист, означающий, что где-то там по тропе спускается Толик, отыскавший палатку.

Каменный лабиринт стоянки, прячущийся по оврагам, словно утекающая в трещины вода, напоминал древние святилища. В нишах высились стенки, сложенные паломниками здешних пещер — унылые серые прямоугольные камеры, немного ослабляющие неуемный настойчивый ветер. На бровках крутых откосов дрожали все те же крохотные незабудки, колокольчики без ножек (но с длинной цветка не меньше половины пальца) да такие же странные ромашки, робко отрывающие от скупой земли приветливые мордашки, розовые, белые и желтые.

Вздымающиеся кругом неприступные стены кутались в воротники снежников. Ручьев здесь не было и в помине, единственной водой оставался "родник" — тонкая струйка на холодном боку скалы, появляющаяся в полдень из-под снежной шапки.

Кухня — рукотворный закуток, накрытый полиэтиленом, не только трижды в день собирала группу на самый главный ритуал в распорядке дня, но и служила подсобкой для сборов в пещеру и подготовки снаряжения. Ветер вгрызался в непокорный лоскуток кровли, но ее раз за разом укрепляли, сохраняя хрупкий уют очага и неторопливой беседы.

Мысль поставить палатку в одном из каменных "мешков" показалась Русалке невыносимой, и они с Толиком встали на вершине холма. Надежная старушка, постанывая всеми дугами, отчаянно сопротивлялась ровному напору ветра, пока полотнища входа не иссекли тонкие параллельные надрывы. Тогда во время своего дежурства в лагере Вика приглядела местечко на пологом склоне, где было практически тихо — ветер перемахивал через плечо холма немного выше, и начала выбивать там небольшую терраску. Подошедший Макс, по жребию дежуривший вместе с ней, посетовал на бесплодность этих занятий, а в ответ на просьбу о помощи лишь неопределенно хмыкнул и изрек:

— Моя главная помощь в том, что я не поощряю тебя в заведомо бесполезном деле. Посмотри, сколько камней! Тут бульдозер нужен! — и легкой походкой истинного мачо удалился в сторону кухни.

Однако через час требуемая площадка была расчищена, и палатка надежно встала на ней, позволяя хозяевам наслаждаться прекрасным видом на залитые солнцем горы.

С Максимом же Вике выпала честь идти в пещеру, когда идейная часть группы закончила навеску и подробно проработала маршрут со всеми участниками.

Лишенный удовольствия участвовать в навеске, Макс наконец дорвался до пещеры и теперь метался с одного яруса на другой, стараясь увидеть как можно больше. Галереи на глубине двухсот метров, комнаты еще двумястами метрами ниже. Спуск с перестежками, естественно, давался много легче подъема, и глубины влекли напарника Русалки безудержно. Она же каждый раз со вздохом напоминала, сколько придется по веревкам подниматься.

Промытые колодцы чередовались залами, щели в стенах которых вели либо в длинные меандры (идти по ним приходилось враспор, иногда метрах в пяти-шести над мутно поблескивающей водой и глиной), либо петляли коридорами и заканчивались вдруг необыкновенной белоснежной сказкой из свисающих с потолка, причудливо закрученных геликтитов чайно-сливочного оттенка, непроходимыми решетками звонких молочных сталактитов не толще пальца или темных кофейных натеков, глянцевых скульптурных групп, освеженных водой.

Страшно было даже коснуться грязным рукавом подобной красоты, но усталость брала свое, ноги заплетались, и Вика уже с тревогой начинала думать о дороге наверх, когда Макс все же внял ее молитвам и согласился встегнуться в веревку кролем, перевесив на пояс спусковое устройство.

Девушка уже плохо помнила себя, когда преодолела последние метры и вылезла из жерла пещеры на воздух. Над плато повисли синие сумерки. И тут вдруг ее напарник вспомнил, как он устал (до лагеря же оставалось еще около двух километров вверх по лабиринтам камней и снежников и коварным щелям плато). Нет никакого сомнения, что его подстегнул аппетит здорового мужчины, и, совершенно естественно, что Максим бодро, почти бегом рванул вперед один.

Совсем стемнело, когда Русалка все же отыскала прогретую кухню, протиснулась внутрь и привалилась к стене. К ней тут же метнулся дежуривший Толик, стянул вымазанное в глине снаряжение и комбинезон, и в этом было настоящее блаженство. Он сунул Вике миску каши, но есть девушка не смогла, и лишь, дрожа всем телом, приняла ладонями чашку чая, согреваясь до самого сердца...