— Дак ведь я ж любимый сын. У меня еще старший брат есть, ты знала, нет? — она чуть качнула головой. — Я всегда мамке говорил, "Мама, я младший, ты должна меня любить больше!" Ох, и злилась же она! "Я вас одинаково люблю!" — передразнил он строгий женский голос.

— Она пекла? — Вика чуть передвинула голову, чтобы ему было удобнее.

— Еще как! Папаша же военный! Чем ей еще было заниматься? Так что всякими пирогами и пирожными, там, буше, меренгами, ты меня не удивишь.

"Вот ведь!" — подумалось Вике. — "Не может быть, чтобы капустные пироги были у нее вкуснее... "

— Пора, пойду заодно посмотрю, живы ли наши соседи, — и Гоша решительно встал.

Вика из принципа осталась нежиться под одеялом. Резкие побудки всегда вызывали у нее моральный протест.

— Гоша, ты бы показал, что ли, девчонкам монастырь и родник? — Володя выглядел уставшим, зимой все хлопоты по хозяйству сваливались практически на него одного.

— Да где он там? Я ж ни разу не был.

— Да не собьетесь, там такая нахоженная тропа. Вот сразу за холмом, где шашлыки жарят, и начинается.

Судакское солнце, наконец, смилостивилось, москвички спешно загорали, засучивая рукава футболок. Йога пошел первым, Татьяна от него не отставала, и только Викусик оборачивалась на каждый открывшийся пейзаж, на каждую загадочную колючку, красивое дерево.

На обещанном холме для шашлыков действительно темнело старое кострище, рядом, в живописных можжевеловых кустах стоял крепкий деревянный топчан, на котором вся троица тотчас расположилась отдыхать. Танюшка, впрочем, долго усидеть не смогла, схватила фотоаппарат и стала нарезать круги, щелкая все подряд, в том числе и Йогу с Викой.

За холмом тропа метнулась и пропала, и Гоша рассудил, что если штурмовать ближайшую горушку в лоб, то за ней тропа точно отыщется. На вершине раздался его зычный голос:

— Чудеса акробатики! Человек, презревший законы тяготения!!!

Пыхтя вдогонку, девицы перевалили за край и остановились, впечатленные открывшимся зрелищем: на солнечной полянке, в "позе ласточки", парил над землей веселый йог, слегка упираясь костылями где-то в камни перед собой.

— Как? Как он это делает? — заворожённо прошептала Танька. От Йоги до выжженной солнцем, каменистой почвы было добрых полметра.

Подойдя ближе, Вика разглядела стальной прут, врытый в землю.

— Медитируешь? — влюблённо улыбнулась она Гоше, с журавлиной грацией возвращающемуся на грешную землю. Тот захохотал. Лицо у него было двадцатилетнего балбеса, веселого и беззаботного, хотя подъем трудно дался даже спутницам, но ни единая жилка на лице не выдавала его настоящих чувств.

— Духовное очищение, праведная жизнь, тут вот в Тибет настойчиво приглашали, — гордо пробухтел он в усы и подмигнул.

Чередовались склоны и осыпи красной, кирпичеобразной породы. Дубы, поросшие зеленовато-голубыми лишайниками, протягивали ветви навстречу, шелестели сухой оранжевой листвой.

— Надо же! Не облетают! — Вика потянула за лист, но тот не пожелал покинуть пост.

— Это многоразовые дубы, — Йога значительно помолчал. — Природа крымская все мудро устроила. Зимуют, потом листва опять зеленеет. Чего десять раз растить-то?

Они пошли по маленькой роще, приютившейся на гребне складки, одной из многих, стекающихся к подножию величественного Перчема.. Солнышко грело по-летнему, изумрудные можжевельники с диковинными сизыми ягодами ласкали глаз. Сложные рисунки балок, обведенные синими и шоколадными тенями, сплетались в ленту орнаментов на горизонте. Сухие листья звенели, пели на ветру, травы свистали светлыми всполохами, казалось, даже камни нашептывают свои незамысловатые ритмы.

Я подняла глаза к солнцу, тысячи переливающихся, радужных лучей с шелестом падали в мир. "Вот они — стрелы любви," — неспешно подумалось мне. Вплетаясь в ресницы, они преломлялись многоцветными линиями, яркими, как узбекский халат. В сторону Ай-Георгия уходила сеть легких, песочного цвета, облачков с причудливо завитыми артистичными гривами. Их кружево пересекал строй сливово-синих тучек, похожих на конусовидные раковины, обращенные к оставленному морю. Серые тени на облачных боках прозрачными касаниями направляли движение структуры мира. Где-то выше, воздух, сложенный из мельчайших светящихся точек, струился песком, темнел, обнимая дальние пределы недолгого зимнего дня.

— Стрелы, мы встречаем вас, или вы нас находите? — небо на секунду перевернулось в глазах чернильным пятном, и что-то остро толкнуло меня в щеку.

Два больших пера, скрепленных у основания, лежали у ног. Матово поблескивающую поверхность пересекали коричневые, серые и бледно-охристые полосы. Пара вздрагивала и переваливалась с боку-на-бок в неровном дыхании ветра, медленным чувственным танго.

Благоговейно приняв Небесных Гостей, я распустила узел волос на затылке — они рассыпались по ветру наэлектризованными прядями, длинные, до середины бедра — и вплела перья в каштановую ленту над скулой.

— Монтигомо, Гроза Бледнолицых! — в притворном ужасе Гошины брови взлетели "домиком".

Он по-восточному сидел на каменной россыпи, венчающей рощу. Локти были свободно опущены на колени, а кисти читали ветер — тот повизгивал и подсовывал мордочку в ладонь, выпрашивая ласки, греясь ядерным теплом.

Над Судаком, раскинувшимся внизу, царила Крепостная. Ее северный пологий склон приветливо зеленел травой, постепенно переходя в лиловые складки карста на макушке, а южные склоны отвесно уходили в сверкающее море. Сколько кораблей отыскало последнее пристанище под этими скалами? Где-то ближе к Перчему скрывались монастырь XII века и родник. Когда-то монастырь охранял весь город и снабжал его водой, но искать его не было ни сил, ни желания. Существовало только близкое, только нынешнее — камни, травы и поющий ветер...

Вика села рядом с Гошей, он обнял ее за плечи, двое обернулись навстречу друг другу, и фотографирующей их Танюшке надолго запомнилось, насколько абрис пары походил на сердце. А ровно посередине за ними тянул к небу рыжие крылья скальный дуб, молодой и мечтательный.

Мужчины вдвоем ушли на Грот обновить на потолке какой-то из Гошиных маршрутов. День постепенно угасал, и Вика вытащила подругу погулять в сторону Нового Света. Каким наслаждением было встречать двоих удальцов, неспешно минующих пустую набережную! Татьяна сидела бочком на беленых периллах смотровой площадки над поселком и терпеливо ждала, а Русалка не выдержала и, перепрыгивая через две ступеньки, стремглав побежала им навстречу, вниз по Наташкиному спуску, бросив на ходу:

— Хотя бы рюкзак помогу ему донести!

Рюкзак с железом, и правда, оттягивал плечи, но это был Его рюкзак, а еще — Он шел рядом, сыпал анекдотами, и глаза его смеялись. Без малейшего притворства.

Георгия хорошо приняли в спасотряде, хотя человек он был и непростой, но его известность и прямота открывали многие двери. Долго же сидеть в четырех стенах он не привык и попросту задыхался в тесных вагончиках, в компании, истомленной зимней скукой. Опять-таки, для душевного комфорта ему необходимо было чувствовать себя хозяином. Обостренное чувство собственного достоинства нашептывало, что любой гость — всего лишь приживалка. Йога раздражался и старался удрать, пускай это и нелегко ему давалось.

Вика мужественно выдерживала его вспышки, старалась сгладить, развеселить, но и ее терпения не всегда хватало. Вот и сейчас он хлопнул калиткой, рыкнул на Муху, подвернувшуюся под ноги, и исчез.

Когда Йога был рядом — не важно, в зоне ли видимости, Викусик могла общаться с другими, заниматься собственными делами. (А им с Татьяной поручили нарисовать на воротах эмблему спасслужбы — треугольный карабин, охватывающий оправой синий мыс и белое море, отчего ворота получили два лукавых треугольных глаза.) Но стоило Гоше отлучиться, и тоска тотчас наполняла все существо художницы; тоска, беспокойство, маета.

Вот он в очередной раз вышел за ворота, и, как гончая, раздувая ноздри, девушка вылетела следом, но дорога в обе стороны была девственно пуста.

— Он говорил, что хочет на Болван подняться. Сходи — погляди! — посочувствовала Татьянка, намешивая краску в банке.

Расстроенная Вика перешла дорогу и углубилась в заросли между блестящих тополей. Чуть выше ее встретила черными стволами и яркой травой миндальная рощица, следом поднимались неприступной стеной молодые сосенки, терн, скумпия, держи-дерево, но Вика уже уловила знакомое "Ха!" наверху и рванула на звук.

Продираясь сквозь колючие заросли, она заметила наклонную скальную полку, заросшую кустами и залитую по стыку со стеной мягкой глиной. Уклон был приличный, но адреналин не позволил заострить на этом внимание. В считанные секунды девушка горной козочкой взлетела наверх и вышла на тропу, протертую в серых камнях. (Тропа спускалась намного правее миндальной рощи, но девице просто некогда было ее искать.) Вика увидела Гошину спину, и сердце радостно застучало, свернулось теплой кошкой, выгнуло спинку, заиграло коготками. Мир снова был прекрасен!

Йога почувствовал взгляд и обернулся. Ни радости в его глазах, ни спокойствия в его душе Виктория не отыскала.

— А. Девчонка... — в каких далях находился этот желанный, близкий и недостижимый человек?

— Сидишь? — бодрым тоном она постаралась отвлечь его от неприятных мыслей, от болей в натруженных суставах, от всего, что расчерчивало высокий лоб морщинками.

Вместо ответа он достал из нагрудного кармана любимой спортивной куртки-"кенгуру" (черной с голубыми и розовыми вставками, какой еще мужчина отважился бы носить такую?) пачку киевской "Примы" без фильтра, быстрым движением выбил сигарету, хлопнул пластмассовой зажигалкой и жадно затянулся.

Вика следила за плавным движением руки, длинные крепкие пальцы с округлыми кончиками казались огромными по сравнению с крохотной сигареткой. Указательный и средний пожелтели от курева. Виктории захотелось их поцеловать.

Глаза Йоги постепенно оттаивали, становились ярче и ласковей.

— Возьмешь меня в ученики? — испытующе бросил он.

— Да хоть сейчас! — с готовностью отозвалась девушка. — Краски есть. Кисти, бумага. Что нам еще надо? Голова у тебя, вроде, варит.

И она лукаво склонила головку на бок. В глазках-щелочках светились нежность, обожание и гордость собеседником.

— Давай, я для начала объясню тебе, как рисовать отражения — это полезно! — и она затеяла получасовую лекцию, обводя рукой предстающие взору Алчак и Меганом, окрашивающие волны в золотисто-желтые и лилово-розовые краски.

Возможно, Вике стоило постоянно находиться рядом с Гошей. И тогда его мысли реже уходили бы по тропинкам темных лесов. Но она старалась дать ему от себя отдохнуть. А, может быть, попросту не выдерживала атмосферы сгущенной жизни, которая существовала вокруг него. Но, так или иначе, стычки и недовольство накапливались, не находя выхода ни в словах, ни в поступках. В один из вечеров Йогино напряжение ударило Вике по нервам, как факел в лицо. Она вскочила из-за стола, заполненного большой компанией, и сообщила, что ей необходимо прогуляться.

На улице шел проливной дождь, но это было только к лучшему. Натянув куртку, ботинки и ватные штаны, девушка буквально побежала по серпантину к перевалу, за которым скрывался Сокол.

Меня срывало и кружило, нет, не ветер. Все вокруг было насыщено трескучим электричеством, Сокол, темной птицей, пил капли, стекающие по растрепанным перьям. Дорога свивалась тугой змеей, серым чулком, который засасывал, переваривал, исторгая ненужное. Я бежала по старому потрескавшемуся асфальту, и все во мне ухало: и сердце, и дыхание, и мысли. Я была комом, летящим со снежной горы — "голова-ноги, голова-ноги, голова-ноги". Мимо мелькали изумленные лица знакомых деревьев, но было не до них. Брат Дуб попытался коснуться меня веткой, я обидно засмеялась, извернулась и пробежала дальше. "В Бухту! В Бухту! В море! Матушка-море, смой мои хвори!"

Роща, полная жидкой глины, подставляла под мои ноги все точки опоры, какие только могла собрать — уж больно безрассудно ее любимица неслась вниз по тропе. Галька облегченно захрустела под ногами и начала тут же исчезать под одеждой. Куртка, оранжевая футболка, голубые штаны и ботинки веером разлетались по окрестным камням. "В море!"

Вода испуганно лизнула босые стопы: "Что с тобой, доченька?"

— Все будет хорошо, мама! — и, стараясь опередить собственную мысль, я нырнула в черно-зеленую гладь.

Дождь забарабанил сильнее, по волнам расходились множественные кольца, над ними зависали на миг тяжелые свинцовые шарики. И снова прошивали, решетили, успокаивали море, пока оно не вытянулось дрожащей тканью в пяльцах галечных пляжей.

Дыхание постепенно выравнивалось, я доплыла до середины, разум (почет редкому гостю!) шепнул, что хорошо бы назад, сил, как раз, столько и осталось. Вняла и послушно развернулась. С плеча Сокола сошел камень. В Бухту не прыгнул, ушел левее, в сторону Нового Света.

Чтобы сберечь силы, плыла, погружая в воду лицо. Внезапно на глубине метров пяти проступил образ женского лица в мой рост величиной, словно нарисованный фосфорецирующей краской. Светилась кожа, оставляя темными брови, большие печальные глаза, ноздри, прорезь широкого привлекательного рта. У меня не было ощущения, что смотрят на меня, и, неизвестно отчего, это добавляло ужаса, максимально убыстряя движения.

На берег я вылетела пулей. Задыхаясь от горячего воздуха, принялась одеваться. Одежда, как назло, не лезла на мокрое тело, не помогал и ее широкий покрой. Закутавшись кое-как, длинными прыжками стала подниматься по каменной тропе, на одном из камней потеряла равновесие и полетела вниз головой с десятиметровой высоты.

— Вот и привет! — подумалось мне. И никогошеньки не стало жалко в связи со своей бессрочной кончиной, ни перед кем не почувствовала вины. Успела оценить и это, дала оценку "эгоистка!", и в тот же момент чьи-то уверенные руки приняли меня и, смягчив падение, положили на камень справа от тропы. Я подняла голову и увидела знакомый восточный нос, яркие зеленые глаза — мы встречались над железнодорожными путями...

Глаза удивленно моргнули, быстрая, мол. А когда я поднялась на локте, никого рядом уже не было. Но спокойствия мне падение не прибавило, и, рывком поднявшись на ноги и ощупав себя — вроде, цела — я снова побежала вверх по тропе.

Вика шла по серпантину и размышляла о собственной дури, из-за которой чуть не потеряла жизнь, а в ней — любимого человека. Все обиды казались настолько мелочными и глупыми, что хотелось простить их наперед и десятикратно. Поэтому, когда дома ее встретил рассерженный Георгий, волнующийся за полночную "гулену", она только счастливо улыбалась в ответ.