Темная арка между деревьями, действительно, не замедлила появиться. Но Русалка не сделала и шага в сторону оставленного рюкзака. Автобус степенно затормозил, а девушка все стояла у окна, не отрывая глаз от противоположной стороны дороги.
Из сумрачной ниши выметнулась мужская фигура в белоснежной футболке, красивой рысью пересекая асфальт шоссе. На груди футболки трепетали рыжие скалы, заключенные в круг, и окольцовывающая их надпись "YOSEMITES". Как зачарованная, смотрела Вика на плавно раскачивающуюся, приближающуюся эмблему, не в силах поднять глаз. Щеки жаркой волной залил румянец, и меньше всего в эту минуту ее волновало, что костыли попросту отсутствовали... А бегун, тем временем, обогнул автобус и легко запрыгнул на заднюю площадку.
— О! Привет, — только и смог сказать он.
Повисла тишина, лишь автобус снова уверенно набирал ход. Кондуктор тактично задержалась.
— хХа! ДевчОнка! — Йога справился с волнением. — Никак, арбуз проглотила? — и стал вдруг серьезным. — Я искал тебя в Москве, когда прилетел. Слишком долго в Штатах в больницах провалялся. Ты уж прости. Пока обследовался, пока восстанавливался. Шикарные у них палаты и медсестры, но денег уходит! Хорошо, что страховка была. А приехал — тебя нет. Танцевал под окнами, хотел спеть серенаду, закидали помидорами, грозили пожаловаться в ООН. Знаешь, ты права насчет новых людей, как не покрасоваться? Но их много, а ты — одна. Я не знаю, любовь это или привязанность, слова затасканы, но — ты нужна мне. С тобой мне светло. И если уж о ком и заботиться, так о симпатявой пузатой девочке. Пока ей не надоест.
И вот тут Викуся не выдержала и разрыдалась. Не горько и не сладко, она просто плакала, потому, что это было приятно. Сделала шаг навстречу, обняла грудь в яркой футболке и уткнулась в нее носом. Она никого уже не изображала из себя, не была ни мужественной, ни самодостаточной. Давно промокли красивые скалы и иностранные буквы, а Русалка все продолжала тихонько всхлипывать и прижималась к этой твердой груди все крепче и крепче.
— Ну-ну! Не надо, — автобус тряхнуло, и Гоша и крепче прижал к себе и неловко погладил девушку по спине. — Кто там у нас, художник или скалолазка?
— Танька, — предательски дрогнувшим голосом выдавила Вика.
Это все Танька виновата, все началось с нее...
— А, все-таки, хорошо, что ты тогда утопила это кольцо...
— Какое?
— Старое. С трещиной.
— Ты не сердишься?
— С какой стати?... Что-то она вертится, погоди, я встану, посмотрю.
— Давай я!
— Лежи, я сказал!... Так и есть, опять все мокрое.
— Возьми старенькую простынку, ту, что с оранжевыми полосками, ее лучше вдвое сложить. Она за вываркой, на стопке сверху, в нише.
— По-моему, пора строить Ковчег!
— Да ладно тебе!... Ты говорил, что в Студенческой наскальная живопись? А на что похоже?
— Люди головастые с копьями. Надо будет еще слазить, посмотреть. Там колодец — шестьдесят семь метров, а внизу — снежная пробка.
— И откуда там снег?...
— Горы... Я вот тут знаешь, что подумал?... Подвинься. Иди сюда... А не написать ли нам с тобой, девчОнка, путеводитель? Малая чуть подрастет, пройдем по всем культовым местам — пещеры, храмы, менгиры. А до этого уже можно наброски сделать, материал собрать. Еще и прославимся! Я, естественно, примажусь к твоей славе, возьму всю заслугу на себя... Не, я серьезно, за это лето можем и деньги собрать, а осенью начнем. Как, девУля?
— А? Да я не молчу, я просто счастлива. Я улыбаюсь, а тебе и не видно.
— Мне всегда видно, когда ты улыбаешься. Знаешь, я ведь все эти годы знал, когда ты мне собираешься позвонить... Думала, я не чувствую?
— То, что не сказано вслух — не существует!
— Да ладно тебе! Смотри, какая луна! Как тогда...
— Ты лучше на облако посмотри! Оно похоже на букву "К". Ты так пишешь. Только ты палочку до конца не доводишь, а тут она целая.
— Она и должна быть целая. Спасибо, Викусик!
— За что?
— Не знаю... За облако, наверное. Давай-ка, поспи. Танюха спит, надо и нам.
— А помнишь, какая была гроза, когда она родилась?
— Да заметила ли она ее? Сисю в рот и досматривать сон.
— Давно хотела спросить. Если бы предложили выбрать, ты согласился бы повторить свои Йосемиты?
— Нет!... Ну, быть может... Если бы мне пообещали все это.
— А если бы не зависело? На самом-то деле твои длинные ноги только уносят подальше от нас. То туда сорвешься, то сюда...
— Девчонка, ты обещала.
— Да помню я. Просто... Мне до сих пор страшно. Ведь мы могли тебя потерять. Насовсем. Это ведь просто повезло.
— Девчонка, это горы. И после всего ты еще говоришь о везении? Богиня Пруха вертит миром, но она не слепа. На все отыщется своя жертва.
— Тьфу, не хочу я никаких жертв... А ты честно-честно насчет книжки?
— Покажу тебе, как луч солнца проходит сквозь пещеру и падает на сигнальный камень.
— Наконец-то мыши ужинать вылетели, а то комаров дым уже не отгоняет.
— Смотри, твоя "К"-а луну закрыла!
— Как слово "конец"! Книжное слово... А ты уверен, что у меня получится?
— Конечно! С твоими-то способностями!
— Может, просто источник хорош?
— Девчонка, ты должна понимать, что когда я говорю — стараюсь отделять всякие личные интересы. И я уверен, что именно у ТЕБЯ — получится.
— Помнишь Алису и Единорога? "Теперь, когда мы увидели друг друга, я буду верить в тебя, а ты — в меня." Если тот, кто тебе дорог, видит тебя и верит в тебя, это чего-то да стоит, правда?
С края потолка посыпались камушки. Это Снежка, ей не спится. Откуда на Красных взялась белая кошка? Это здесь-то, где всегда шла строгая селекция — только рыжие и полосатые, поджарые короткошерстные охотники. И вдруг — пушистая, белая как тополиный снег, ни единого пятнышка. Синицы теперь, правда, прилетают уже реже, да и мыши пропали. О мышах Гошка жалеет, хоть и не признается. Мыши были совсем ручные. А белки по-прежнему заглядывают. Да и сойки озоруют. Давеча кусок дыни стащили.
Надо плеснуть пару ковшей цветам — к тому, что росло от природы, добавилось несколько моих сеянцев, но им темно. Зато папоротник-абориген в углу свисает из щели, жирный и благоденствующий, целый зеленый водопад. Среди потолочных натеков порой проносятся мышки, бормочут крыльями.
С появлением Снежки необходимость выварки, как сейфа для продуктов, сильно пошатнулась. Но привычка есть привычка, с темнотой все, как и раньше, убирается туда, под крышку.
Хорошо, что Гошусик не срезал ветки, закрывающие вид на водопад. С ними намного уютнее. Луна катится по листьям, они ласкают ее ладонями, а следом тянутся силуэты облачных букв. Или это руны, которыми морковно-красные стены напишут поутру новую историю?
По Туфовой поляне носится беспечная Аксевда, белая любовь. Играют в прятки духи.
Перед нами светится прямоугольник неба, заключенный в тяжелую раму из стен грота, пола и потолка, листьев и ветвей. По нему текут дымчатые облака, похожие на гроздья кристаллов в молочной мути агата, их уносит ветром. И в мерцающей глубине фиолетового шелка проступают звездные контуры крыльев. Смотришь на них — и сердце останавливается. В ритме головокружительного танца они смещаются, взлетают и падают, протягивая разноцветные пятна и полосы плывущих звезд. Лепестки на мгновение замирают, и небесное течение, плавно вращая, утягивает их за кромку яйлы.
Я жадно вглядываюсь в провисшую хрустальную сетку, объявшую половину небосвода, и внезапно понимаю, что крыльев — восемь.
