Паша окинул взглядом палату человек на шесть, причем явно все койки были заняты, потому как на них сидели и лежали мужеска пола особи разного возраста, разного телосложения и разных привычек. Пожалуй, общаться в такой аудитории и впрямь было неудобно.

Выбрались в коридор, добрались до торцевого окошка. Грустно было смотреть, как мускулистый, подвижный Серега шаркает ногами и определенно бережет свой животень.

— Что с тобой стряслось-то, если это не секрет? — спросил Паша.

— Перитонит был — охотно ответил больной.

— Алебардой пропороли? — догадался посетитель страждущего.

— Хрена там! Не так бы обидно было. Острый панкреатит, куда там алебарде. Алебарды у нас тупые.

— Погоди, это-то с чего? — Паша судорожно стал вспоминать, что означает услышанное слово. Вроде, какая-то железа, только вот что она там делает внутри организма... нет, так сразу и не припомнишь.

— С немцев. Мы ж после тебя продолжили по нарастающей, они тоже азартные оказались. Почувствовали, что не у себя дома, строем ходить не надо и запретов мало совсем — ну, и оттянулись. Два дня гудели. Выносливые, черти. Потом, правда, когда мои ребята с команды смогли принять участие — гости уже того, в сосиску. Я и сам был тоже теплый, но соображал лучше все же. Мне позвонили — сказал, куда приехать, пока разговаривал — смотрю немец с газона одуванчики жует. Пока я его оттаскивал с газона на лавку — второй пропал. Завернул спиралью — нашел — перся мой немец, как ходячий механизм, аккурат к полицейскому участку. Знаешь, у некоторых хмель ногами уходит, как такие надерутся, так идут куда попало.

— Знаю. А другие — наоборот сном заходятся — кивнул Паштет. Сам он как раз был из сонливых.

— Точно — кивнул осторожно Серега. Видно было, что каждое свое движение он сначала обдумывает и сверяет с теми изменениями, что привнесла в его организм болезнь и хирурги.

— А дальше что? — заинтересовался похождениями своих протеже будущий попаданец.

— Вернулся, а тот, что кулинарией интересуется, по-настоящему песок жрет, в этой детской песочнице сидя. И мамашки там с дитями стоят вокруг, офигевают. Я его вытаскивать, а он мне что-то ворчит про Löwenzahnsalat. Это что такое? Я так понял, салат из львиных зубов? — покосился латник.

— Не, все проще, салат из одуванчиков — ответил Паштет, не зная, как реагировать — то ли взгрустнуть, то ли заржать.

— Заковыристо все у германцев, не по-людски — осуждающе заметил Серега и продолжил:

— Я значит, его из песочницы тяну долой, а он уцепился за край и протестует. И сильный, зараза, не отодрать. Хорошо одна из мамашек, матерая такая деваха, тертая, виды видавшая, мне помогать взялась — ейному дитенку хотелось куличи лепить, а тут такой немец на грядке вырос. Вот мы его как тот дедка с репкой и бабкой. Выдернули, я девахе от души "спасибо" высказал, а она как взвизгнет, как подпрыгнет! Мамашки врассыпную, как стайка мальков от окушка. Немец ее за ногу укусил, оказывается. Оттянул я его на газон, лучше пусть одуванчиковую ботву жрет, смотрю — второй опять пропал!

— Сильно укусил? — заинтересовался Паша.

— Да нет, она скорее от неожиданности испугалась, потом вместе посмеялись. Тут мои ребята приехали, стало куда проще.

— А второй как?

— А он, упырь крапчатый, доперся до полицейского участка и там в углу застрял. Ну, там у них крыльцо такое выступом — вот как раз там приткнулся. Что ему там медом было намазано, не знаю. Я же говорю — биоробот, механизмус!

— Хорошо погуляли! — усмехнулся внимательно слушавший Паштет.

— Так, а мы потом еще продолжили. А мне после этого стало уже дома сильно не по себе. Прикинь — я сам себе скорую вызвал. Вот никак бы не поверил, скажи мне кто до того. Но тут прижало, понял, что сильно все не в тему.

— Больно было? — глуповато спросил посетитель. Как-то не увязывалось то, что он о латнике знал с тем, что тот сейчас рассказывал. Сам скорую вызвал? Очень как-то странно. Никак не похоже на брутального и стойкого латника.

— Ну, я ж и говорю, что сам скорую вызвал. И даже успел до их приезда собраться — полис свой нашел медицинской, паспорт, щетку зубную. Вот не знаю, как тебе это толком сказать... Представь, что тебе в живот налили кислоты. Но не концентрированной, что раз — и все обуглилось, а такой, разведенной. И вот ты чувствуешь, что оно там внутри разлилось и разъедается, печет и горит. Вот у тебя пульпит был? Ну когда зуб внутри воспаляется и на стенки лезешь?

Паша кивнул, тут же отогнав всплывший внезапно в памяти грузинский анекдот про геморрой, там где бедолагу спрашивает приятель, что это такое. А бедолага именно в таком ключе и отвечает, типа зуб у тебя болел? Ну, так вот геморрой — это когда у тебя полна задница зубов. И все болят. Видимо та же ассоциация пришла в голову и латнику— рекону, потому как он в точности к этой аналогии и прибег:

— А тут у тебя в брюхе десяток пульпитов. И даже зубов нет, одни пульпиты. Даже и не поймешь, где дергает, но впору на стенку лезть, потому что пыхают одновременно и постоянно, не как елочная гирлянда вперебивку. Но лезть на стенку — еще больнее, ни сесть, ни лечь ни встать — все плохо. Скорая приехала, глянули — и тут же меня сюда, да прямо на стол. Холодно у них, на столе-то. А потом отрубился, вкатили мне чего-то этакого. Даже сны видел, пока они со мной возились. Но почему-то все сны какие-то поганые были, вспоминать неохота. Очухался — весь в трубках, в пузе три дыры, в каждой по катетеру, да еще в носу трубка — назогастральный зонд, глазами повел — под ключицу тоже катетер воткнули, капает что-то туда из подвешенной банки, потом чую — и внизу что-то всунуто, оказалось — мочевой катетер. Ну, прямо хентайная тян с тентаклями, странно, что в задницу ничего не вставили.

Паштет воздержался от вопросов, хотя язык и чесался — зачем столько трубок-то? Он себе представлял, что при перитоните пациента вскрывают как консервную банку и долго в тазу полощут рыхлые кишки, а тут вон нашпиговали бравого Серегу как гуся какого-то, а не резали вовсе.

Латник осторожно вздохнул, потом продолжил:

— И тут-то начался самая прелесть, потому что от каждого катетера свои ощущения. Ну тот, что в носу — просто чувствуешь, что вставлен шланг. В нос и дальше, в глубины чрева. Сам прикинь, какой кайф. С дренирующими хуже.

Паштет удивился тому, что грубоватый Серега так тонко уже постиг вопрос и вполне владеет докторской терминологией, но опять от вопросов удержался. Видно было, что пациенту хочется выговориться, соскучился он тут в четырех стенах.

— Один дренаж под печень, другой — к поджелудочной, оба не майский праздник и банально больно, когда шевельнешься, а третья трубка — в низ живота. В малый таз. Вот эта была полный шандец! Кирдык — байрам, финале — вагинале и полный аллес капут! Мочевой пузырь оказался такой ерзающий орган, куда там всяким легким! Катетер в члене с одной стороны раздражает, пузырь, значит реагирует, и тогда с другой стороны, изнутря, об него дренирующий трется. Это вообще неописуемо! Единственно с чем сравнить можно — это как головкой члена по шершавому асфальту водить. Долго и с прилежанием! Ну, чего ты так вытаращился? Само собой я не водил никогда членом по асфальту, просто не знаю, как тебе ощущения объяснить. Вот такое мне показалось самым похожим. При том, что от остальных тоже радости никакой ровно, разве что в брюхе стало все же полегче после операции.

— Ничего не пойму. С чего такая прелесть тебе досталась? — покрутил удивленно головой Паштет. Панкреатит для него был понятием отвлеченным, типа теории большого взрыва или относительности.

— Пиво, иху мать! Выбило мне поджелудочную нафиг. Не ожидал от любимого напитка такой подлянки, точно говорю — надо всех пивоваров на костер! На медленный огонь! На оооочень медленный! Хотя, когда поступил, лекаря в приемном стали спрашивать, дескать пил ли я "Ягуар"? Я когда в реанимации уже говорить мог внятно, с реамонаторами поговорил чуток. Те посмеялись, говорят, что в приемном ребята неопытные работают, любому врачу известно, что после "Ягуара" идут сюда на стол подростки. Он, понимаешь, быстродействующий. А я — человек солидный, взрослый, так что пиво, ясен пень, чего там в приемном понимают!

— Ты серьезно? — искренне удивился Паштет.

— А то! Лекаря тут даже уже по маркам пива знают какой будет диагноз, а по диагнозу знают, какое пиво пили. Мне реамонатор прямо так и заявил: типа каждый напиток у нас имеет свои свойства. Пиво "Охота крепкое" — дает обычно перфоративную язву, а "Арсенальное", тоже крепкое, панкреонекроз. И вообще любое крепкое почему-то опасно. Такое вот Уахигуя, Угадугу, и Диебугу в одном флаконе.

— Последнее это что такое? — просто чтобы что-то сказать, спросил потрясенный Паштет. Так-то он привык, что его приятель коллекционирует всякие синонимы и занятные словечки на всех языках и в разговоре бравирует ими. Но вот такая сторона жизни сильно поразила его воображение.

— Города в такой стране, что называется Буркина — Фасо — усмехнулся латник, обрадованный тем, что пронял невозмутимого обычно Пашу.

— А ты отлично держишься для человека, которого недавно выпотрошили — сделал комплимент бугуртщику Паштет.

— Меня не потрошили, с чего ты взял? — удивился тот.

— Так перитонит же был?

— Был.

— Так значит все в кишки вылилось? — растерялся Паша.

— Эк ты хватил! Если б у меня в поджелудочной получилась бы дырка и все б оттуда протекло — я бы тут сейчас с тобой не болтал. У меня ферментный был перитонит. То есть ферментативный, конечно. Чего так смотришь? Поджелудочная выделяет кучу ферментов — мясо переваривать, белок расщеплять для усвоения. А когда воспаляется — ее оболочка растягивается, становится чуток проницаемой и эти ферменты, для пищеварения которые — выпотевают в брюшную полость, прям в кишки. Немножко, но достаточно. Потому как белок умеют растворять. Был бы панкреонекроз — говорили бы мы тут...

Паштет только глазами захлопал, потому что не очень мог себе представить потеющую железу, особенно внутри живота. Да еще с таким ядовитым потом, растворяющим все вокруг, словно лютая кровь киношных Чужих. Поневоле захотелось относиться к своему пузику более трепетно.

— Самое странное — заговорщицким голосом сказал латник Сергей — так это то, что водку я сейчас могу пить, но как-то не хочу, но если приму, то в животе все тихо. А вот пиво только понюхал — так все заштормило внутри, прямо восстание началось в брюхе.

— Ты что, на себе такие эксперименты ставишь? — поразился Паштет.

— Так интересно же — невинно захлопал ресницами пациент.

— Но здесь же запрещено!

— Мало ли, что запрещено — философски пожал плечами Серега. Потом проводил взглядом вышедшую из его палаты скрюченную фигурку другого пациента и хмыкнул:

— Вон, гляди, модный фрукт пошел. Достопримечательность. Тут его "50 оттенков Серого" прозвали.

— Это ты о чем?

— Нас в палате сейчас из шести человек — трое с именем Сергей. Потому я просто Сергей, шофер-дальнобойщик матерый — Сергей Николаевич, а вот этот, третий — бомжик по прозвищу Серый, потомственный алкоголик, "синяк". У него обычно и так кожа сине-желтая, а его еще и отбуцкали свирепо, отчего он сюда и загремел, да у него еще и цирроз печени вроде — то есть он такой красивый и расписной и весь в разных цветовых гаммах все время. Палитра, а не человек. Вот медики его так и окрестили.

— Бомж? И лежит с вами? В одной палате? — опять удивился Паштет.

— Так он "тожечеловек". И гражданин полноправный. Лекаря тут и не таких уродов лечат, этот-то еще ничего, после санобработки не шибко и воняет. У него хоть вшей нет, и опарыши с него не сыплются. Опять же культурный — умеет в туалет ходить. Сергей Николаевич порассказывал, было дело, о том, какие пациенты бывают, так я теперь на врачей смотрю, как на мазохистов. Водила тут уже в четвертый раз лежит, всякое видал. Я б не удержался и вместо лечения по башке таким пациентам бы раз пяток наладил, а лекаря ничего — сдерживаются. Что характерно — разные гниды этим пользуются в полную силу. Вытанцовывают, как муха на залупе.

— То есть как это? — опять задумался Паштет, перед воображением которого возникла вальсирующая на сферической танцплощадке муха.

— Ну, вот был такой ухарь, который принципиально, в знак протеста против системы, срал в койке. Мог ходить в сортир, но "медсестрам за то зарплату платят, чтобы они за мной убирали!" Цыган резаный раз вместе с водилой лежал, так тут три табора паслось, мало не шатры у больницы разбивали, такое ай — на — нэ было, что половина отделения поседела раньше времени. Бабища была, которая после полостной операции ухитрилась половину торта, принесенного тайком родичами, сожрать и опять на стол пошла тут же, а потом писала жалобы на медсестер, что пока в реанимации лежала трое суток, жарким летом, те ее торт недоеденный выкинули, а торт был большой и дорогущий, и потому она требует возместить убытки, моральные и физические. Желчный пузырь у нее удаляли, к слову, с камнями, диету назначили адскую, почти как мне. Самое то после торт трескать. И хранила она его на полу под кроватью, тоже грамотно. Да много всего разного — от требования менять постельное белье каждый день, до того, что жалобу в министерство посылают на персонал — де неулыбчивый и вызывает депрессию. Ну, медикам тут же горздрав выписал пистон, и ходил потом персонал, люто скалился, зубами сверкал, пока эту пациентку не выписали. Тут, знаешь, на многотомник хватит. Интересное было бы чтиво, а то я от нечего делать взялся свой культурный багаж пополнять, так изругался весь.

— Толкина читал? — усмехнулся Паштет, вспомнивший жесткую критику латником профессорских творений.

— Обидеть все-таки хочешь? — прищурился сердито Серега, настораживаясь.

— Только и мечтал всю жизнь, придти в больницу и обидеть — примиряюще улыбнулся Паша.

— Тогда ладно — успокоился бугутщик.

— Что тебя так взбутетенило? — поинтересовался Паша.

— Да попросил, чтоб мне на флешку записали фантастики побольше и получше. Начал читать — исплевался. Сплошь герои — идиоты совершенно опупенные. Вообще без мозгов. Школота лютая, и прикинь — это в классике! Взялся в кои веки прочитать, наконец, это самое — про то, как трудно быть богом... — поморщился латник.

— А, слыхал такое. Кино еще кто-то снимал лет двадцать, потом с помпой вроде как вышло — и тишина. Даже в кинотеатры не пошло. Так что кипитишься-то?

— Сам-то не читал? — внимательно глянул на собеседника Серега.

— Не, только помнится скачал этот фильм в инете, глянул минут пятнадцать и стер к черту — с трудом припомнил Паштет.

— Почему?

— Ну как тебе сказать... Вот прикинь, что ты стоишь в выгребной яме и внимательно смотришь наверх в дырку, как оттуда серют. А больше ничего не происходит. Быстро надоест? — попытался максимально доходчиво выразить свои ощущения после увиденного Паштет.