Черт, время тянуть надо. Чтоб подумать уставшим иссохшим мозгом. Есть палка — выручалка, они люди религиозные. Вот и помолимся! Сообщил сотнику, что надо сделать. Тот согласно кивнул, но вполне понятно заметил, что веруют они с немчином по-разному.
С трудом усмехнулся в ответ, отчего ойкнул про себя — сухая кожица на губе лопнула от растяжения, больно. Но внятно сообщил, что тем лучше — чья-нибудь молитва и дойдет. Теперь уже сотник усмехнулся кончиками губ, потом посерьезнел. Коротко скомандовал. Стрельцы встали на колени, сняв шапки, сложили руки, забормотали привычно и тихо. Паулю страшно не хотелось вставать на колешки, силы тратить, но сделал как они. Вспотевшая голова, освобожденная от шлема, даже как-то и остудилась под ветерком. Бормотал неразборчиво — сотник язык понимает, зараза.
Сам в это время думал изо всех сил. Сепсис. Заражение. Значит — бактерии попали. А врач говорил, что от бактерий — антибиотики. Только их четыре вида в сумке, какой лучше? А давать по паре! Все равно — если сдохнет, то все даром пропадет, а так прикрывали стрельцы хорошо. Нет, по паре — не хватит. Их же не один раз угощать. По одной. и кому как повезет, главное запомнить — кому что давал. Значит четным — из этой упаковки, нечетным — из этой.
Московиты смотрели во все глаза за таинством раздачи вылущенных из блистеров таблеток. Самым сложным оказалось заставить беспамятных раненых проглотить пилюли. Пришлось давать им по ложечке воды. С ней — глотали. Остатки — а там и плескалось-то всего — ничего — допил сам. И понял, что обратно сил идти нету.
Оперся на телегу. Спросил сотника, стоящего рядом — а что за начальник тут щиты смотрел?
— Гуляев воевода — ответил тот.
Этого Паштет не понял.
— Голова над "град — обозом". Боярин Мальцев.
И опять не понятно.
Сотник на пальцах, мимикой и всяко разно смог растолковать, что все это (широкий круг рукой) весь гуляй — город перевозится специальными людьми и в специальных телегах, этот обоз и есть "град — обоз", а командует им "гуляев воевода", чин такой специальный, высокий и почетный, потому как начальник этот может из имеющегося хоть башню осадную пушечную построить, хоть крепостцу, а или как сейчас — подвижное укрепление.
А Мальцев этот и раньше отличился. когда для осады Казани под его командой и по повелению Государя специально под Свияжском построили целую крепость, потом все бревна и доски пометили специально, аккуратно разобрали и плотами под Казань водой сплавили, где снова собрали как громадный конструктор, размером с город — и получился у московских воев оплот прямо под носом у татар, что осаду укрепило и сделало положение куда лучше. А это не фунт изюму — такую крепость построить, да потом переместить на другое место в многих верстах. И здесь татарам гуляй-город, как кость в глотке. Не умеют они такие препятствия одолевать. Не по зубам им. Они ж конным строем стараются, а тут пеше надо, на кониках — то невмочь.
Паштет тупо слушал механическую, скрипучую речь сотника. Странное было впечатление — словно говорит сиплый жестяной репродуктор, да и вид у стрелецкого начальника был странный — он то говорил ясно и понятно, то сбиваясь на полупонятную велеречивость, словно на двух разных языках говорил, толкал лекцию о способах ведения конного и пешего боя у басурман. Многие бы историки из Паштетова времени дорого дали бы, чтобы ее выслушать, а для ослабевшего и очумевшего попаданца это было не шибко интересно. Да и понимал он с пятого на десятое. И в основном то, что совпадало с ранее слышанным на конюшне, благо там копытники старались знать все, с кониками связанное. Не все, конечно, но пара человек была упертыми и всерьез считали, что лошадь незаслуженно забыта, а и в современном мире для нее есть вполне место.
Так что некоторое впечатление о конном бое степняков и у Пауля имелось. И про тактические приемы конников степи слыхал ранее. Про хоровод или мельницу, что и сейчас так называются. Когда отряды конных стрелков скачут по кругу и, проскакивая мимо стреляют, чтобы нанести максимум потерь. А в них попасть сложнее. В двигающуюся мишень-то. И про тулгаму, то есть обход фланга и заход в тыл. Тем более про старый трюк — притворное отступление с ударом из засады.
И, конечно, про напуск, решительную лобовую атаку холодным оружием. Различался сабельный напуск и копейный напуск, он же калмыцкий или ойротский. Они, приемы эти могли переходить друг в друга, скажем, мельница в удар из засады. Но это все в конном строю. В пешем кочевые народы воевали, но не так ярко и результативно. Оборонительные строи имелись, а вот наступательный бой велся двумя тактическими манерами, иногда они были сразу оба, а иногда раздельно.
Наступала, грубо говоря стрелковая цепь, которая огнем (ну как огнем — на деле-то стрелами) издалека наносила потери, так как в степи хороших лучников можно было найти немало. Иногда они заходили во фланг, если противник не атаковал, и продолжали стрелять, в так лучники в атаку холодным оружием не переходили. Били издалека. Если же противник контратаковал, то потери среди стрелков были большими. Поэтому стали создавать вторую линию из воинов с копьями, чтобы отразить контратаку. Ну, ровно так же, как у европейцев с их пикинерами и мушкатирами.
Стуча нагревшейся пулей по зубам, Пауль невнятно заметил, что по его мнению зря татары вцепились в упорно обороняющийся отряд. Раз за разом его атаковали, это неправильно. И особенно при недостатке артиллерии. Правильная тактика идти дальше к Москве. А если уж было желание добить гуляй-город, то лучше оставить его притворно в покое, а потом ударить из засады, когда осажденные поверят, что татары ушли, и выйдут вдогон.
Сотник обозначил тень ухмылки и постарался понятно разъяснить сложное, а именно то, что сбродная орда у Давлет-Гирея, всякой твари по паре, а это значит точно, что начальников разных там многое множество. Потому со старшинством в войске, при плененном-то татарском воеводе, разобраться скоро не получится, каждый на себя одеяло будет тянуть, желая стать главным. А назначать другого главного при еще живом, хотя и пленном воеводе — нельзя, да и родич он близкий самому хану.
Тут Пауль то ли чуточку отключился, то ли стрелецкий начальник опять на высокий штиль сбился, но большую часть нюансов выборной системы воинского начальства уставший попаданец упустил. Понял только, что сложно все это очень, потому как учитывать надо массу факторов — от степеней родства, старшинства и давности рода, количества подчиненных воинов и черт его еще чего. Да к тому же, при хане — турецкий эмиссар, который и настоял на атаке, как представитель регулярной армии. Что-что, а турки осадным искусством прославлены по всему миру. И этот тоже туда же, понятно, что гуляй-город — не Константинополь, так и татары с ногаями — не турки. Он спутал осадную тактику с нужной здесь.
— А чего они так орут-то по-разному? — просто из вежливости спросил Паштет.
Степняки, как оказалось, имели привычку при атаке кричать свои родовые девизы, оттого от них был жуткий вопль. У каждого рода — свой. Что конкретно они орали — сотник не знал, да и не хотел знать. Дикари-с. Но барабаны и трубы у них добрые, потому барабанный бой и рев труб ободряет. Но против пушек и пищалей их стукотанье нелепо, как барабан — пушка и получше грохочет.
Паштет слушал в пол уха. Надо бы возвращаться к пушке, но странное дело — сил нет. Вот реально — не встать. Раньше такого сроду не было, а в этом времени — второй раз такое — после болота тоже ноги не держали... Эх, какое роскошное было болото, столько в нем холодной вкусной воды было, сейчас бы в него — напился бы от души...
Тут фон Шпицберген вздрогнул и опомнился. Вот уж ну его к черту! Хотя пить хочется люто, как из пушки... Эх, как он сидел у ручейков прозрачных и страдал оттого, что людей вокруг нету... Идиот... Вот сейчас полно людей — особенно там — за щитами и полем, заваленном рваными мясными тушами. Глаза бы не глядели... Странное все же существо человек, все ему не по нраву — и в лесу плохо было, нервничал, и тут — тем более... Одна радость, что тем, что за щитами кучкуются — тоже жизнь не сахар. Мелочь, а приятно это сознавать. И завтра опять побегут разлетаться в клочья эти людоловы...
Ну а какой ещё вменяемый способ в отсутствии артиллерии ? Только зерграш. Пробежать живенько простреливаемое пространство и удивить защитников количеством. Хотя тут веселиться нечего. Последние заряды остались. И ломаным дерьмом металлическим стрелять куда сложнее, чем откалиброванным каменным дробом или тем паче — картечью.
А все же картечь страшное оружие и еще долго будут ходить идеи запретить его по крайней мере против христиан. И даже одиночный выстрел кладет людей десятками, пули зачастую пробивают сразу нескольких один за другим. Многие храбрые люди потом говорили, что картечь остановилась за несколько человек до меня, как он значительном чуде. Тут себя Паштет поймал на том, что думает не о всяких напитках и мороженом, а только о воде. Слыхал, что всерьез голодающие тоже не о профитролях мечтали, а только о хлебе. И картечь переплеталась причудливо с мечтами о воде.
Причем в каких-то странных формах и видах. Сроду про декабристов не вспоминал, а тут вдруг вылезло из дальних закоулков памяти. Лед, вода, Нева, картечь... На Сенатской площади после нескольких картечей полк из 3000 восставших дрогнул и разбежался. Их с трудом смогли построить хоть частью на Неве и то ненадолго. А это европейские войска, там явно было некоторое число старых солдат и офицеров, что уже это пробовали. И все равно — запаниковали. Каково же татаровам, которые с таким не сталкивались?
Постарался встряхнуться. Чувствовал себя Павел, словно он забытая на солнце стеариновая свечка. Оплывало как-то странно тело, словно таяло на этой чертовой жаре и пот — бывший в первые дни обильным и прозрачным, теперь стал каким-то по ощущениям жирным и особенно липким, словно сахарным сиропом потел. Хотя на вкус — соль голимая... Встряхивание прошло так себе, прямо сказать, хоть и не без результата. Дошло, что сидит на самом солнцепеке. Умно, ничего не скажешь! Прохрипел что-то, насчет в тенек перебраться. Поняли, помогли встать, даже не ерничая и посмеиваясь. после лекарских экзерциций поглядывали на Паштета с уважением. Правда, все же спросил перед началом лечения сотник — нет ли в лекарствии этом чего такого, типа человечьего жира. Успокоил, что только минералы и растения и никакого колдунства.
В теньке под растянутой дырявой тряпкой было и впрямь полегче. Вот посидеть часик, в себя придти, а там и солнце не так жарить будет. Стрельцы, кроме караульных, ухитряются дрыхать, а Паше не получилось — башка после такого сна разболелась вчера. И сейчас еще как-то гудит... А может — оттого, что бахало под самым ухом орудие все время, отбило воздушными волнами мозги. И ей-ей — как затрещину получал при каждом выстреле! Давно слыхал, что от вибрации воздуха всякие трубачи на манер боксеров к старости имеют контуженные мозги и к ним в оркестрах относятся именно как к бравым и придурковатым, а тут не медная труба, ну то есть и медная и труба, но все ж калибром и убойностью погуще...
Сотник все говорил и говорил, словно прорвало мужика. Так-то был он немногословным, а тут вишь — понеслось потоком. Двое других стрельцов, сидевших свитой, помалкивали, слушали. Так бы сказал Паша, что наверное — это типа взводные сидят. Но знаки различия стрелецкие были ему неизвестны, разве что сабли украшены, хоть и скупо, а не чета простецким у рядовым. И та, что ему видна — и камешки какие-то в эфесе и накладки не деревянные в рукояти, а на кость похоже.
— Завтра — штурм? Все решается? — спросил в паузу. Просто, чтоб сотнику было не обидно. Тот понял, кивнул. Пауль вздохнул печально. Но чуточку усмехнувшийся стрелецкий начальник постарался его утешить. (Улыбаться никто не рвался, московиты и так с чужаками неулыбчивы, так еще и губы у всех на жаре и безводьи, считай полопались, потому просто больно ухмыльнуться).
Дескать, ничего страшного. Толпа плотная побежит опять. Не в ширь так в глубь прорубит просеку каждый выстрел из пушки. А еще стрельцы жеребья кинут. Да лучники ударят. И то что добежит, сильно меньше прежнего — встретят железом.
Нормально, судя по уверенности московита. А так да, сам видел своими глазами, что картечь по плотной толпе дает такой поток огрызков рваного тела и крови, что оная толпа охренеет. В перезарядке самый долгий процесс надежное пробанивание ствола, чтобы не осталось горящих ошметков.
А Гриммельсбахер с Хассе не раз рисковали и банили спешно, не как положено — взорвется не вовремя порох или нет, это как повезет, а вот зарежут, если не cтрелять, уже точно. Разок обдало игрока огнем и дымом, ходит сейчас копченым чертом. Странно, что ожоги совсем легкие — несколько пузырей на морде небольших. Что творили ядра — то не видал за дальностью, а вблизи — успел глянуть, как подпускали они атакующую толпу на 150 метров и на такой дальности разлет картечи как раз метров 25-30 — то есть перекрытием по всему фронту. И сквозь дым видать было широкую прореху в стенке атакующих. Где пушки есть — там считай первые ряды атакующих легли, и прямо напротив орудий и перелетами досталось вплоть до тех самых 400 метров, и лучникам тоже. И говоря проще — на этом участке атака захлебнулась. Глядишь и завтра обойдется. Попить бы еще. Уверенность московитов как-то успокоила. Осталось только жажда и жара, а страх потихоньку улетучивался. Или просто наступало тупое безразличие от обезвоживания?
— Хорошо, что татаровы к огневому бою не привыкли — выразился Пауль.
Сотник пожал плечами и словно по книжке прочитал: "Некто безбожный, неверный, который по своей кабаньей отважности, собачьему бешенству, называемый Шеремед, со своими чертями-собратьями облил головы правоверных железным дождем и помёл огненными метлами свинца"
Поглядел на удивленного Пашу и опять то и дело заваливаясь на высокий и непонятный штиль и сходя с него на просторечье поведал, про сражение под Судьбищами. Попаданец о таком и слыхом не слыхивал и ведом не ведывал.
Напрягся, тем более, что говорил сотник с точными деталями и уверен был фон Шпицберген, что был там сотник сам и своими глазами все видел. И это как раз тоже — успокаивало. Самое сложное оказалось понимать цифры на старославянском, а военный человек сотник не слишком упирал на художественность изложения, а толковал сухо, как и потом ветераны грешили, отчего их воспоминания читать было очень скучно и тяжело. Так и сейчас получалось.
Если понял правильно, то драка была с тем же Давлет-Гиреем, что и сейчас но с десяток лет тому назад. Понять хитросплетение случившегося тогда оказалось проще, чем полагал — еще и потому, что опять же вышло как сейчас. Орда оказалась не там, где ждали, сумел хан обмануть царя и вроде бы шел воевать черкесов, что под десницу Ивана перешли, а сам пошел по Муравскому шляху — на Тулу и Москву. Ну да татары известные хитрецы, не удивительно. "Лук натягивают в одну сторону, а стрела летит в другую!"
