И опять сплошные параллели... Так чем власть оценивать? Приростом населения? Так населения при том же Иване прибыло, хотя и война на два фронта и мор чумной свирепствовал. Причем, что интересно — по таким критериям, как роскошь двора, прибыль населения и прирост территорий — еще интереснее выходит.
Особенно если глянуть — как сейчас дело обстоит? Да так же. Разве что Москва погорелая вокруг, а в будущем она огромный сияющий мегаполис, собравший деньги со всей страны в себя. Как говаривал ехидный Хорь: 'В Мацкве швыряют в стену бутерброды с осетровой икрой и судятся, что курьер вместо бургера привёз копчёного блогера с огурчиками, да ещё на некошерном мерседесе. А за мкадом жители нападают на стаи бродячих собак и поедают их. А из шкур делают смокинги и воруют друг у друга камни, чтобы делать топоры'.
И что забавно — сейчас всякие Курбские мечтают в Литву и Польшу удрать, а с развитием железных дорог и авиаперелетов таких и при Паше было полно, что спали и видели, как бы деру задать в Европу. Ну не в заштатную Польшу, конечно, та свой шанс упустила безнадежно, в нее только уж совсем тупые нищеброды рвались — а вот, к примеру, в Англию и Францию желающих было полно. Наворовать тут и удрать в рай... Ничто не ново под Луной...
Вспомнилось не к месту какой шурум-бурум поднялся с Собором Нотр-Дам, где реставраторы устроили пожар — ощущение было у Пауля интересное — все наши ягрузины и яшарли тут же кинулись рвать на своей жопе шерсть. Деньги переводить и всяко страдать. Близко к сердцу французское горе приняли. А сгорела в то же время уникальнейшая церковь деревянная в Карелии — никакого шума и визга. Даже не наплевать. Не то, чтоб французам, а и здешним страдателям по пострадавшей культуре. Культурной тусовочке российской.
А одно воспоминание потянуло другое — про кинематографистов, которые тоже мечтают о рукопожатии от белого бваны — смотрел попаданец кино "Т-34". Оргазм у кинематограпистов — ах, немецкий арийский штандартенфюлер протянул руку тупому и гнусному совку, снизошел. А совок кинулся ручонку эту радостно пожимать, ага. Счастье же неслыханное!!! Странно, что не целовал — вот создатели этого кино обязательно бы лобзали арийцу руки. Ведь они же тожеевропейцы!!! Прям мистеры Иксы, которое рвутся в европское высшее общество, но там фигляров принимать не любят.
"Как они от меня далеки, далеки,
Никогда не дадут руки..."
Стрррадания...
И хрен они поймут, что им туда вход закрыт. Господа не обедают за одним столом с лакеями. Это они тут — величины и тварцы, а там -ничтожества полные, да еще и с дурной родословной из варварской Азии. И особенно запомнился Паулю уж совсем трогательный холуяж наших изряднопорядочных перед обосравшимися вдрызг строителями, реставраторами и пожарными столицы Франции. Хотя за такую работу всю эту шатию не то, что с работы гнать — сажать надо, как минимум за вопиющую халатность. В Петербурге такая же гоп-компания спалила сдуру купол Измайловского собора. Тоже пытались на схинкедов повесить, но оказалось — все сами своими руками, рестабраторы... Но тут уже без шума, воплей и переводов средств на восстановление... Это ж не Европа!
А вот, кстати на ум пришло! И Пауль спросил у сотника — как поживает князь Курбский? После того, как поляки его ограбили догола на границе, вроде король ему и земли дал и жениться при первой живой жене разрешил? А живет — то как?
Сотник вяло пожал плечами. Потом объяснил — воюет князь с Московией и тем королю полезен, потому как знает много, воюет с поляками — своими соседями, а те — с ним, за земли и деньги, получает от короля заушения и щелчки по носу, когда нарушает правила королевские, но то не шибко важно. Поляк он теперь — как и все поляки стал.
Паша удивился — а ради чего сбежал-то? Сотник на него глядя удивился тоже — как зачем? Воли захотел. В Польше он может с соседями — магнатами воевать, они там все как собаки грызутся, а тут царь такого не дозволяет — на окраинах войны каждый год, еще розни внутри не хватает, силы тратить. Там любой шляхтич волен творить, что его душе заблагорассудится — ну выпорет его магнат, или баницию объявят — но на деле все что угодно можно вытворять, а уж магнат-то, князь — у себя сам себе король.
Что там Нежило толковал про обшитую банициями изнанку кунтуша?
Опа! А ведь и впрямь — точно! В Ржечи Посполитой даже запретить всем что-то сделать мог один дурашливый шляхтич! Либерум вето! Право запрета! Не позволям — и хоть тресни все остальные доказывая важность и нужность.
Покосился на сотника — тот, как показалось наблюдательному Павлу самую малость попустил себя сдерживать, самую щелочку приоткрылся — самому ему тоже нравилось то — польское, но военный человек, дисциплинированный только хвостик своих желаний показал. Ну да, еще в школе учил, что по причине дурашливости этой свободолюбивой шляхты и империю им создать не удалось и все время поляки со всеми соседями одновременно отношения все время портили и вели себя так залихватски, что четырежды их страну соседи ликвидировали, деля на части, а никак это шляхетство вольное не вразумило.
В итоге Польша из эмбриона Империи превратилась в гиену Европы, склочную, вонючую и вечно устраивавшую раздоры, чтобы в них урвать кусок от соседей и получить очередную трепку с изыманием оттяпанного... Интересно, если бы терран Сталин не стал ее восстанавливать и не отдал ей здоровенные куски Германии — что бы в итоге получилось?
Да, такой же ругаемый, как и Грозный — Сталин. Так старательно его хулят, все время сколь Паша себя помнит, хотя вроде как — а зачем порох и слюни тратить? Ему уже все равно, он сто лет как умер. Но просто сравнить его и руководителя СССР Горбачева — благодаря которому 90% населения ограбили не по одному разу и в стране не меньше 9 миллионов в мирное время умерли раньше срока. И который по сейчас рассматривается только в двух ипостасях — то ли идиот, то ли предатель. Причем и сам не стал весомой величиной, ну в рекламе пиццы снялся, юбилей благодарные соседи в Лондоне отметили, жил в Германии...
Мда, сложно все с людьми. Паша чуточку этого хлебнул — в армии сержантом был и командовал аж тремя подчиненными, да и в фирме тоже у него трое было под началом. Потому — в отличие от многих, которые и собаке то своей ничего скомандовать не могут, вкус власти знал. И ответственности тоже. Потому и к декларируемому равенству относился с недоверием. Но еще больше раздражало вбиваемое в сознание обязательное неравенство. Каждому своё. Одному глазами показал, он всё сделал. Другому надо вдалбливать. А третьего пока палкой не отлупишь — никакого проку. Разве можно к таким людям относиться одинаково? Разве можно желать себе того же, чего и дураку какому-нибудь? Ему срочно надо в пятый класс средней школы. А мне зачем? Суть в другом. Одни считают, что неравенство нормально и незыблемо. А другие, что оно мешает, и его надо постепенно убрать.
Реально наибольшие гуманисты встречаются среди тиранов, а самые фашисты среди либерды. Так уж получается. И вряд ли это совпадение. Все, кто борцы за чистый воздух и личные свободы — это выродки. Они думают, что другим людям нравится дышать копотью и ходить в кандалах. А только они такие умные. Это ж какие тупые, фанатичные твари. Или просто бизнес такой.
И в итоге все то же вечное — одни назначают себя илитой, чтобы топтать быдло, а из этой илиты, которая в общем то же, что волчья стая по всем законам, как тогда в армии умный Хомич толковал, идет дележ на альф и омег и тот, кто вылезает в альфы все время должен держать в железной хватке всех остальных — и особенно рядом стоящих бет. Ибо от них ему, царю горы (а все это отлично как раз в простенькой детской игре видно) — грозит самая большая опасность. Омега-то царю не опасен, он царю не конкурент, а вот почти равные беты — вот те страшны.
И для того, чтобы держать в узде бет, царь должен заручаться поддержкой даже не гамм и дельт, а тех, кто ниже стоит в иерархической человеческой лестнице — всяких сигм, омикронов и прочих ню и пи. Называется поддержка народа. И тогда получается баланс сил, потому как обуевшим в вольности хотелок бетам противостоят прищемляемые ими нижние. Им, нижним, только царь — защита. Потому как единоначалие любое всегда лучше, чем хоть семибоярщина, хоть семибанкирщина. Издавна наказание всяких руководителей простому народу в счастье и радость, особенно когда руководители эти и дело свое делали паршиво и казну при том воровали и осточертели всем хуже горькой редьки.
И тут вылезали общие писаные законы, которые хоть и не равняли всех совершенно, но опять же усмиряли размах своеволия и беспредела. От которых беты, которые сами только чуточку не царь — особенно бесились. Они почти всесильны — а ручки-то связаны. Ерундой какой-то — бумажонками, попачканными чернилами. Как у мифических джиннов, которые вроде как всевластны — а вынуждены по-холуйски чужие желания исполнять. А не свои! Только потому, что один из них, в принципе такой же совершенно, но вот почему-то на башку надевший замысловатую шапку с золотом и каменьями и держащий в руках золотую палку с резьбой и шар металлический — яблоко державного чина. Корона, скипетр и держава.
Сотник показал невиданную осведомленность в житие беглого князя Курбского. Сомнения в благости его поступка — при том, что сам сотник вполне его понимал и не то, чтоб одобрял, но вроде как сочувствовал — ведь князь-то из Рюриковичей, царю Ивану ближник с детства и прославлен в военном деле — однако не вытанцовывалось. И вроде как получалось, что собственно князю ничего не угрожало, но вот просто не хотел он чужие приказы выполнять — и чтобы не быть вторым в Риме — удрал быть первым в своей деревне.
А то, что диссида россиянская его выставляла все время как первого диссидента и борца с самодержавием, и это заставляло жалеть, что не познакомились певцы диссиды с князем вживую — в лучшем бы случае остались выпоротыми — князь был крут, суров, жесток и беспощаден, особенно с быдлом. А диссида, как ни крути, была именно той самой беспородной и ничтожной с точки зрения родовитого боярина, князя Ярославского — сволочью и уже одно то, что она нагло ЕГО к себе приравнивала — заслуживало самой лютой порки. С этим ни у Курбского, ни у других борцов с царским режимом того времени ни секунды промедления бы не было.
Впрочем, может быть и не все рвались удрать. Часть, бесспорно, на себя шапку Мономаха примеряла. Вспомнилась какая-то осуждающая история про то, как ужасный Грозный велел своим псарям зарезать князя Шуйского, как только повзрослел. Потому как этот самый князь морил юного царевича в детстве голодом, был повинен в отравлении матери царской и шпынял малого царенка при каждом удобном случае. Не он один — там все царские опекуны отличились такой милой добротой к дитю, но почему-то вспоминали только этого. И тут же лезла в голову пышущая золотыми отблесками парадная картина маслом, как польскому королю доставляют стоящих на коленях царя Василия Шуйского и его братьев. То, что звали его Василием, отложилось в памяти у Пауля только потому, что читал он шуточную поэму про историю Государства Российского и там были строки:
— Взошел на трон Василий,
Но скоро всей землей
Его мы попросили,
Чтоб он сошел долой.
Паша глянул на сотника, спросил негромко — тот князь Шуйский, что по повелению царя Ивана был зарезан псарями не Василием звался?
Сотник страшно удивился, что даже на лице отразилось и потом очень тихо, шепотом, ответил, что того князя Шуйского Андреем Михайловичем именовали... Пауль сам себе удивился — вопрос-то явно глупый был — раз зарезали, то всяко царем бы на стал.
Кивнул, мол понял. Задумался.
Глава 17. Тоска по литературе
Сложно тут все. И при том — все время накоротко прошивается прошедшее время — потому, как и одинаково. Атрибутика разная — а война та же с трупами и калеками, и кровью под ногами и голод и жажда — ровно те же. И власть с теми же забавами. Только тут олигархи конно удирают в светлую Европу, а не самолетами. Тьфу, зараза!
Впору пожалеть, что отвлечься не на что. Устал думать, трудно это, приятно было раньше — мемчики и всякая писанина попроще. То, что не читал ничего давно как-то было печально, сам себе удивлялся. Не замечал раньше, что все время нужна информационная нагрузка.
Сейчас Паша даже бы на женский роман бы согласился. Помнится раньше плевался, когда попал в руки жутко популярный дамой написанный роман, в котором было что-то подобное:
'Космолет падал стремительно, как домкрат! Астронавт-палеонтолог Второго ранга Дзин оглядел тесную рубку громадной вахтенной кабины. Ситуация была кошмарной и ужасающей!
Наличие двадцати одного дюймового экрана посреди командного штурвала позволило понять всю глубину падения. Незнакомая планета стремительно приближалась! И прямо посредине экрана зеленело синее пятно, космолет стремительно несся, а пятно, стремительно подобно чёрной дыре засовывало в себя.
Космолет врезался в чужую планету, словно метеор в астероид. И покатился по поверхности, стукаясь о деревья и сосны, звеня и подпрыгивая всеми сочленениями. Внутри так же кувыркался забывший пристегнуться Дзин.
Удары отдались звоном как в голове, так и в решётке вывалившейся наружу входной двери. Коридор внутренности звездного корабля заполнился протяжными криками затмевающей боли, когда астронавта стукало то об потолок, то об пол, которые менялись друг с другом, пока космолет перекувырдывался через себя.
На этом повисла тишина. Дзин внимательно осмотрелся. Все покоилось в совершенной темноте! Всё было погружено в полную тишину, за исключением частых порывов ветра за открытой металлической дверью и далеких гулких раскатов грома с собачьим лаем...
Астронавт с трудом пролез в дверь, лежащую на боку. Надо было понять, где он находится и Дзин полез на ближайшую высокую сосну. Была вокруг непогода. И его сдуло с дерева поревом ветра несусветной силы. Но главное он успел увидеть — совсем рядом был небольшой замок под черепичноватой крышей.
— Что же делать? — подумал астронавт. Его мысли ворочались в его голове, соединяясь в звенья и разъединяясь, как трусы в сушилке без антистатика.
Наконец он решил, что надо идти в замок, потому что его космолет был неминуемо испорчен внутренними неполадками и снаружными поломками. На дисплее обреченно мигали батарейки. Скользя рубчатыми подметками по скользкой траве, астронавт добрался до каменной постройки с деревянной дверью и постучался.
Дверь распахнулась сразу. Словно его ждали целую вечность. За дверью стояла молодая женщина. Ее фигура была самой обычной, женской: по бокам два выпуклых бугра, а в середине вогнутый. Шатенка с роскошной гривой рыжих волос, симпатичная пышечка в шерстяных носках и шарфе. Ее курносый нос плавно переходил в лебединую шею. В языках пламени блеснули хитрые глаза, и он проглотил готовую сорваться с губ шутиху. А на широком лбу отсвечивал нимб, находящийся под головой, и он с трудом понял, что это отсвет свечи от хитроуложенных волосяных валиков на голове, составлявших сложную прическу. Её красивая, смазанная чем-то блистительным голова была прекрасна.
