И никакой столицы. Очень удивляло, что у этих московитских варваров был весьма строгий порядок. Устроить характерную для шаставших по Европе наемников "детскую шалость" ограбив что ценное и тут же свалив в соседнее государство, которое тоже размером с салфетку, тут было невозможно, уделы у местных властителей были великоваты и за наемниками присматривали строго. Дураков проверять местные нравы и законы не нашлось, тем более, что в общем — кормили.

А теперь вот вся рота заболела и дрищет безбожно и непотребно. Уже шестерых потеряли от такой ерунды, а так как капеллана по малолюдству роты не удалось нанять, пришлось читать отходные самому капитану. И до Москау еще было идти две недели самое малое.

— Две недели, Карл! — сказал тогда хауптманн своему каптенармусу Карлу Маннергейму, шведскому дезертиру и редкостному прохвосту, с которым они разменивали уже далеко не первый пинок судьбы.

— Еще две недели нам еще придется кормить эту сволочь за наш счет!

Да, именно так — ведь известно, что пока войска не встали на довольствие основному нанимателю, по пути их кормит командир. И было не понять — радоваться ли тому, что всего солдат набрал вместо полагавшихся для полнокровной роты трех сотен всего шестьдесят шесть человек или огорчаться. С одной стороны — меньше расходы, с другой — смех, а не рота.

Хауптманн сидел, неприветливо глядя на незнакомца. Что-то категорически в нем не нравилось Генриху. Но он не мог понять, что же именно. При этом что-то еще и не позволяло просто прогнать чужака. И эта непонятность злила Наковальню все сильнее.

— Какого дьявола тебе от нас надо? Мы не платим всяким шарлатанам — совсем уж неприветливо поинтересовался Геринг.

Лекарь 'Пауль из Швейцарии' (Paul von Schweizer Bergen) снова что-то непонятно начал говорить об излечении, вроде настаивая, как можно было понять, что это довольно легко и просто. То есть откровенно врал. Наковальня разозлился уже всерьез, и готов был кликнуть зольдат, чтобы те вышвырнули шарлатана из лагеря, по пути намяв ему бока.

Но тут, совершенно неожиданно, подскочил Карл. И не просто так, а неся, словно заправский подавала в немецких кабаках, недешевые бокалы из его же, Наковальни, командирского добра, а также бочонок с вином, между прочим, тоже весьма недурственным, вина себе Генрих выбирал сам.

Капитан просто обалдел от такого поворота — с чего бы вдруг его старый товарищ так проникся гостеприимством к этому незнакомому шарлатану, что оказывает ему такие почести? Но Карл, с улыбками и вежливыми присловьями расставляя посуду и разливая вино — повернувшись к нему, округлил глаза и состроил такую гримасу, что Наковальня и думать забыл злиться. Если уж пройдоха Маннергейм устраивает такую пантомиму лично, значит, что-то тут не то.

И, произнося краткую здравицу, похоже, не понятую швейцарцем, но, тем не менее, им поддержанную, хауптманн, делая вид, что смакует вино, теперь уже цепко и старательно осмотрел гостя. И впал в такое оцепенение, что если бы не Маннергейм, начавший, в меру понимания обеих сторон, обсуждать вкус вина со швейцарцем, то, пожалуй, гость бы что-то заподозрил.

Перед Наковальней сидел молодой мужчина, очень и очень крепкий, здоровый и хорошо кормленый. При этом одет он был в какую-то совершенно простолюдинскую одежду. Стеганая военная куртка, похожая на гамбезоны или как их называли местные — тигелеи. Такие же штаны, кожаные сапоги, странноватый берет.

НО! Какого КАЧЕСТВА была эта одежда! Швы, материал, детали... Сапоги, по виду самые простые, сшиты по — московитски — эти варвары вшивают голенище в головку, европейцы делают наоборот. Но КАК они сшиты! Невиданно ровные стежки. Ювелирные швы.

Генрих попробовал представить, сколько стоят такие сапоги... и понял, что, вероятно, он значительно беднее этого чертова швейцарца! Даже сапоги стоили столько, что он едва смог бы их купить! А вся его одежда...

А ружье? Двуствольное, замки замотаны тряпкой, но отчего-то опытный хауптманн чутьем вояки знал — не фитильные, как минимум — колесцовые, а то и ударные испанские новомодные. Но, даже не видя замков, только от взгляда на стволы — у Наковальни стали раздуваться ноздри, как у почуявшего кровь волка. Стенки стволов в дульной части были тонюсенькие, чуть толще пергамента! И соединены были стволы так искусно, как еще и не приходилось видеть Генриху, уж немало оружия в руках подержавшему, в том числе и многоствольного. Такая толщина металла означала, что или ружье непременно разорвалось бы при выстреле, или то, что металл на стволах — высочайшего, небывалого качества! Очень изысканно сделанный приклад, хороший мастер делал, добротное оружие всегда удобно и красиво.

И цены. И стоит такое ружье... Хауптманн снова прикинул, и снова огорчился — даже после окончания найма у короля Йохана, и всех выплат, он, наверное, не смог бы такого ружья купить. Нож на поясе швейцарца не отличался чем-то особенным — но по поводу его качества и стоимости Наковальня уже не сомневался. Как и по поводу прочей амуниции и снаряжения этого 'лекаря'.

Он весь стоит втрое дороже, чем вся наша 'рота', вместе с пушкой! — мелькнула мысль в голове Геринга. Он даже подумал, что если 'швейцарский лекарь Пауль' пропадет в этой забытой Богом московитской деревне... Но, словно прочитав его мысли, с намеком кашлянул Карл. И Наковальня поспешно отогнал кровожадные помыслы... до поры, как минимум. И дело было именно в том, сколько стоило все, что было при этом Пауле. Никто не станет просто так шляться, нося на себе целое состояние.

Да еще — прикидываться при этом небогатым человеком. Да еще и так неумело прикидываться. Ясно, что вся эта 'простая одежда' пошита за огромные деньги, у очень, ОЧЕНЬ дорогого мастера, как и простенькое, без особой отделки на видимых частях, ружье. Сразу ясно — очень богатый человек ЗАХОТЕЛ ВЫГЛЯДЕТЬ бедным. Но — короля выдает осанка, как говорят сволочи — франки. Генрих не любил французов, хотя и признавал, что у тех хорошо подвешен язык.

Богатый человек просто не захотел купить дешевую одежду и оружие, а заказал подделку под них, причем очень и очень дорогую. Не очень умно, но как раз понятно. Чтобы носить грубые тряпки простолюдинов, надо привыкать к ним с детства. А как небрежно он обращается со всем этим богатством! Так, словно это обычная одежда, к которой он привык и не очень-то дорожит. И завершал весь этот маскарад факт отсутствия у Пауля холодного оружия. Демонстративное, можно сказать, отсутствие, словно швейцарец всем хотел заявить: 'Нет, я не дворянин и не военный, даже и не думайте!'

И тут Наковальня всерьез задумался. С одной стороны, такие маскарады богатых и влиятельных людей (то, что Пауль богат — очевидно, а богатый человек не может не быть влиятельным!) означает, прежде всего, тайны, интриги... и серьезные неприятности. Наковальня Генриха инстинктивно напряглась. С другой стороны... это означает ДЕНЬГИ. Очень, очень большие деньги. Тут главное не ошибиться. А ведь, выходит, что все складывается неплохо — ведь Пауль сам к ним пришел, а значит засранная, в прямом смысле слова, рота швейцарцу зачем-то нужна!

Более того — тот зачем-то хочет вылечить их всех. Интересно, зачем? Уж явно не из-за денег! И вряд ли он так уж нуждается в полусотне кое-как вооруженных бродяг в подчинение — захоти он, и мог бы нанять деревенских, и получилось бы едва ли не лучше. Выходит, что-то другое ему надо.

Что?

Может быть, ему нужно просто спрятаться?

Затеряться среди зольдат, и пройти, не замеченным... ну, например, в ту же Москау? Наковальня не первый год мотался по свету с железом в руках, и вовсе не был ни дураком, ни наивным юношей. Он прекрасно знал, как много значат всякие тайные дела и секретные миссии.

И какие в этих делах риски.

И — ставки.

И — выигрыши.

Главное — вовремя соскочить с этой лошади, подумал хауптманн, уже приняв решение. И, перехватив взгляд Карла, утверждающе мигнувшего ему одним глазом, понял, что тот пришел к схожим выводам. Как говориться, если Фортуна повернулась к тебе задом — главное не упустить тот момент, когда можно будет задрать ей юбку.

Карл, пронырливый прохвост, налил еще. Выпили.

— А никакой он не швейцарец — подумал капитан, пропуская мимо ушей болтовню Маннергейма. Швейцарцев, как положено настоящему немцу, Генрих терпеть не мог. Нелюбовь эта имела старые корни — те и другие давно были конкурентами в наемническом деле. Так вот этот Пауль ни языком, ни видом, ни одеждой на грубиянов швейцарцев похож не был. И руки у него слишком уж мягонькие, у швейцарцев они — как лошадиное копыто из-за мозолей.

Так что не швейцарец.

Это вранье.

Но обычно люди врут, смешивая правду с ложью.

Так проще.

Генрих был готов поставить десяток флоринов в заклад, что Пауль — настоящее имя этого "лекаря".

Берген. Что-то такое слышал. Городок такой есть рядом с Дюссельдорфом. Какая-то грязноватая история с палачом. Точно! Был маскарад у герцога, супруга владетеля земель станцевала с молодым незнакомым красавцем, потом заставила его снять маску.

И оказалось, что это бергенский палач, как-то ухитрившийся пролезть на маскарад! Позорище страшное, с таким гнусным отребьем благородной даме не то, что танцевать нельзя, разговаривать не стоит, честь замарана будет навечно! Даже и казнить наглеца бесполезно — честь не восстановишь. Но герцог не зря там был главным — быстро сообразил, что делать и просто-напросто тут же прямо на балу произвел этого проходимца в рыцари, моментально сделав допустимым танцы его супруги с этим негодяем. Единственно, на чем отыгрался сиятельный владетель — нарек бывшего палача Шельм фон Берген, потому как был новоиспеченный рыцарь изрядной шельмой. Но вроде бы тот род Шельмов уже давно вымер. Нет, вроде бы не то.

Генрих знавал еще один род фон Бергенов, из Швабии, но там все были с медно-рыжими шевелюрами. Этот ни капли не похож. Да и говор...

Все-таки — зачем этому богатею благодетельствовать дорогущим врачебным умением, которое по карману только очень богатым людям, и, тем более, тратить лекарство драгоценное, на рядовой нищий сброд? Капитан переглянулся с пройдохой Маннергеймом, и тот чуть заметно опустил на миг веки. Что-что, а они умели работать в паре! И потому, подливая в оловянные стаканчики весьма приличное вино, Карл и Генрих взялись узнать у гостя — кто он, зачем, почему и все остальные вопросы. Геринг выступал за главного и пел соловьем, а Маннергейм задавал наводящие вопросы и смотрел за слушающим россказни капитана Паулем.

К четвертому бокалу Карл так и не смог понять — кто сидит перед ними, потому как гость показывал редкую неграмотность в даже широко известных делах.

— О, да, сам великий король Генрих Второй отметил мои блестящие знания и храбрость, а также воинское искусство! Я должен был возглавить его гвардейцев, приказ уже был почти написан, но злосчастная судьба — доблестного Короля поразил на Большом рыцарском турнире капитан Монтчертпобери и корона осиротела. Вы знаете — даже великий медикус Везалий пытался спасти короля, но раны от щепок разломавшегося копья были смертельны! Копье попало прямо в забрало, преломилось и пронзило голову короля через глаз! Я был безутешен! Все рухнуло! Пришлось наниматся к Кеттлеру, командору рыцарского ордена! С ним я, конечно, тоже был знаком. Вы понимаете, как много я потерял? — спросил печально, но горделиво гауптманн Геринг.

— Кстати, вы, Пауль, конечно знаете про великого медика Везалия? — невинно глянул Маннернейм.

— К сожалению глубокому — но нет — отбрыкнулся Паштет, явно чертыхнувшись про себя.

Карл постно похлопал глазками. Как ученый лекарь не мог знать анатома, описавшего в нескольких здоровенных томах все до самой мелочи про человеческое тело, и известного всей Европе лекаря Везалия, прославившегося многими славными делами и еще более — самой темной чертовщиной, швед понять не мог никак.

Геринг не понял, что гость отозвался на вопрос Карла и потому пояснил:

— О, это просто, мой друг, король был щедрым, великодушным и помнил добро. Я спас ему жизнь — заметьте — дважды — и он, как благородной души человек, собирался воздать мне соответствующие почести! С королевским размахом, как это заслуживали мои деяния и подвиги! Увы! Проклятый рыцарский турнир, чертов, дьявол его раздери, графишко Монтбудьоннеладенгомери!

А ландмейстер Тевтонского ордена Готтхард Кеттлер — скупердяй, нудный и душный жмот, готовый за ломаный грош спорить неделю! Никудышный полководец, безмозглый глупец, ни разу не послушавшийся моих советов! Ни разу! Само собой разумеется — поэтому он, медный лоб с чугунными мозгами, проигрывал все сражения, в которые только ввязывался! Наша храбрость и доблесть не могли преломить злую судьбу этого болвана! Все же не зря говорили люди, что два оленя и два льва счастья не принесут! Как в воду глядели!

— Извините, капитан, про каких львов вы говорите?

Геринг очень удивился.

— Герб Курляндского герцогства был четверочастным. В первом и четвертом полях герб Курляндии — в серебре красный лев; во втором и третьем полях герб Семигалии — в лазуревом поле выходящий олень с герцогской короной на голове. Вы не знали?

— Увы. У нас на Шпицбергене ничего не слышали про Курляндию и, тем более Семигалию — искренне сказал гость.

Его собеседники переглянулись.

Капитан пожал плечами и продолжил, заново переживая перепитии своей злосчастной судьбы.

— За две недели до Рождества глупый Кеттлер осадил московитский замок Лаис.

— Лаюс. И он был не московитский, а тевтонский. Русские его заняли и обороняли — мягко поправил Карл.

— Если король Йохан пожалует мне за службу и советы вон ту деревушку, она станет моей или будет московитской? Кто владеет — тот и хозяин! — огрызнулся уязвленный рассказчик.

Каптенармус покорно пожал плечами и скромно потупил взгляд.

— Вот! Мне говорили, что раньше здесь были новогородские земли! А теперь тут другой властитель! Земли московитские! И не спорь!

Карл совершенно не спорил.

Капитан был отходчив и уже продолжил свое повествование дальше.

— У нас было достаточно кнехтов, много орудий и мы просто обязаны были победить. Замок Лаис невелик, московитов было всего впятеро больше, чем нас, так что все козыри были в наших руках!

— Если не принимать во внимание дурака-командующего! — очень вовремя вставил Карл, разливая вино по оловянным бокалам и чуточку на столик.

— О, да. Я поверил его честному слову, хотя и были подозрения. Из зольдатов моей свежей роты самое малое пятеро были как раз ранее наняты рыцарями и остались практически без порток, да еще и расстались с нанимателями очень плохо, просто сбежав. Ни единого гроша они не получили за год службы. Ни единого, Карл! Но мне лично сам ландмейстер поклялся святыми Иеронимом, Гервасием и Протасием, что мы получим и деньги и хорошую добычу!

Ха, добыча и впрямь была хороша!

Выпьем за холод, грязь, голодуху и нищету которые бравый зольдат всегда получит полной меркой при любом состоянии дел! — поднял бокальчик Геринг.