Слабый хан — большая беда. Гиреи зубастые, злые да к тому времени уже показали, что торговля рабами — это очень прибыльное дело, вложений мало, а доход куда больше.
Сходил, собрал соседей в рабы — как яблоки или грибы, а продал — так куда как монет больше! Да еще и пограбил в удовольствие! Зачем самим ткать или ковать? Пришел к соседям и забрал, что понравилось. Потому в Крыму считай ничем другим и не стали заниматься — основная статья дохода война и — продажа рабов, которых с удовольствием и италийцы разные и турки, и все прочие покупают. Опять же работа для батыров почетная, это не землей руки пачкать за грош или там корпеть над ремеслом! Пусть работают рабы. Мужчине к лицу воевать!
Понятно, что сторонников такого в Казани было много.
Очень много. И заговор против Шигалея составили умело.
Из Крыма стремительно после того, как почву унавозили посланцы и заговор был на ходу, хан Сахиб-Гирей с тремя сотнями воинов прискакал мигом. Шигалея с гаремом выперли с трона и за ворота. Русских воинов перерезали предательски, купцов побогаче и воеводу с послом — в темницу. Опять война!
И тут Великий князь Василий не углядел главной беды. Ему надо было не одну Казань теперь усмирять. Теперь и Крымское ханство и Казанское — вотчина Гиреев. Они — заодно. Именно — не союзники, а родичи и заодно. Литва — та союзником им стала, да только ослабела она от войн, смогли литвины только две сотни человек прислать, да пару пушек. Вся помощь.
А у татар самое малое десять туменов крымских, да пять — от Казани. И такой страшной силе противопоставить просто нечего — ведь война с Литвой идет, войска там.
И не успевают защитить Москву. Великий князь кинулся собирать, что можно, а то войско, что было татары разгромили, благо там воеводы командовали молодые — Бельский да другой брат Великого князя — Андрей Старицкий. Опять советов опытных воевод молодые в безрассудной надменности слушать не всхотели — и не стало войска, по частям перебили, а ханы Гиреи под Москвой соединились. Кремль с боярами осадили плотно. Взять не получается, но и держать осаду неохота. Награблено уже больше, чем увезти можно, да и главное, за чем пришли — вот оно. Руку протянуть.
И потому — тут сотник посмотрел в глаза Паулю со значением — татары потребовали от бояр, чтобы Москва признала себя вечной данницей Гиреям и чтоб князь Василий и его потомки платить дань стали безвременно! И стали, а точнее — легли бы под руку Гиреям навсегда! Теперь ханы будут князей опять на Руси ставить и ярлыки на княжение давать! Грабить смогут беспрепятственно. Как раньше было!
А иначе и город сожгут дотла и Кремль таки возьмут — знают, черти, что беженцев в крепость сбежалось множество, а еды там мало. Не будет осада долгой.
— Опять под иго? — понял Пауль. Он и слыхом не слыхал о таком лютом деле. Вот о победе при стоянии на Угре — слыхал. А о таком позоре — ни разу. Но видать не все заладилось у победителей, что-то пошло не так. О чем и спросил.
Сотник кивнул и сказал, что бояре такую грамоту по всем правилам выписали. Конец Великому княжеству Московскому, есть теперь великое ханство Гиреево. Сорок лет без ярма пожили — и вот оно опять. Все кончилось!
Но Бог не попустил басурманам! Бог и тот самый воевода Хабар-Симский, подвернувшийся на их пути!
Паша, слушавший уже как сериал этот рассказ усмехнулся. Все же говорящая фамилия у человека! Иван Хабар — уже звучит как песня, а он еще и Симский! Да еще и из рода Добрынских! Всплыло в памяти: Князь Олег очень любил вещи и потому его прозвали Вещим!
Отягощенные добычей татары двинули к себе по домам, а по дороге еще захотели чуточку пограбить, хотя уже и некуда, не утащить всего. Но жадность — она такая, никогда не бывает достаточно. А на пути был богатый Переяславль — Рязанский куда перевели сего воеводу. Повысили по месту за то сражение под стенами Нижнего Новгорода.
Штурмовать крепость ни у кого из татар охоты не было. Этого Паштет не понял, чем собеседника сильно удивил. Не, ну а как иначе — злые татарове, они как геена ненасытная, штурмовать и грабить города — сами не свои, как увидят — так и кидаются на приступ, а тут вдруг такой пацифизм, замешанный на крутом гуманизме! Амплуа же совсем иное!
Понятно, что немецкие слова сотник не понял, только удивился не менее Пауля.
Пояснил, как само собой разумеющееся, что были татары с полоном и добычей, дескать — какие тут бои? Пиявица ненасытная и то отваливается, когда кровушкой напиется!
Паше стало стыдно. Не так, чтоб уж совсем стыдно-стыдно, немного стыдновато, что своей головой не сообразил. Это только в кино бандиты, разбойники, грабители и пираты грабят и убивают из любви к искусству. В реале-то люди они практичные и без корысти шагу не ступят. Не гопота чай, солидные и серьезные люди. Пройдя по Руси огнем и мечом они как сытый удав или насосавшийся клоп уже не могли больше сожрать.
Нет, конечно, лишним добро не будет, мешочек монет или еще что малое, но дорогое место себе найдет, но идти драться всерьез? При полном обозе хабара, причем у каждого самого ничтожного татаришки уже и телеги набиты, и полоняне сидят кучей и скота наворованного стадо. Богатство — вот оно, в руках почти, только б до Крыма дотащить. А московиты бессильны и отнять не смогут. Но зато может отнять время и дорога. Нельзя засиживаться тут, надо домой — там все это натыренное станет именно Богатством! Идти же долго. И рабы попередохнут и скот, если не идти все время — откуда жратву на всех взять?
Потому осаду держать — нет резона. И идти на штурм, рисковать своей башкой бритой? А зачем? Домой надо, чтобы зажить по-человечески, продав рабов и бездельничая. Мыслями уже вся орда там — дома. И хана просто не поймут, если он велит идти воевать. Не ровен час, прирежут свои же. Потому как удача — птичка непоседливая. А дохлому уже и не пожить. Умирать же можно только пока голодный. А сытому — уже обидно.
Паша кивнул в ответ. Ну да, сколько атаманов шаек и капитанов пиратских судов сложили свою голову или вылетели вон только потому, что шли наперекор своим головорезам! Даже киношный и неправдоподобный капитан Джек Воробей то и дело терял свою 'Черную жемчужину', потому как оставлял слишком долго без добычи команду. А уж в реале-то!
Блестящий пират Ингленд был высажен на остров потому как хотел награбить еще побольше, дорвавшись до торговых путей и забрав невиданный доселе куш, но команда посчитала, что ей уже нахапанного с головой хватит — и окончил свои дни матерый пират попрошайкой.
Да что говорить — атаман огромной банды Наполеон Бонапарт ничего не смог поделать со своей армией, когда та ограбила все ту же Москву (вот уж проклятое место для захватчиков!) и ни о какой войне и думать более не хотела, единственным общим желанием было увезти добычу обратно в Европу. И дисциплина рухнула и боеспособность — все к чертям. Когда богатство глаза слепит — ум молчит. Корысть все заслоняет! В итоге все кончили плохо.
И чем татары лучше? Да ничем. Понятно, что хан ни черта не мог с ними сделать.
Потому вместо штурма — не сумев захватить ворота с ходу, набегом, хан решил воспользоваться грамотой, в которой он — теперь Хозяин земли русской!
На стенах бдил караул на совесть и ворота закрыли накрепко и фитили у пищалей дымком исходили. Потому вступили с воеводой в переговоры. От татар послом был прохиндей Евставий, дворянин многожды присягу нарушивший, бежавший из Литвы в Москву, удравший потом опять в Литву, а оттуда — к татаровам. У хана он был с отрядом казаков. Хотелось этой протобестии подняться ближе к трону, потому пустился этот пройда в хитромудрые игры, продавая воеводе в знак доброты хана полонян и добиваясь простого — чтобы как положено открыл тот ворота перед своим новым господином.
И дал войти татаровам в город.
Иван Хабар на то согласился, развесив уши на пол-локтя в стороны. Только попросил прежде, чтоб грамоту ему ту показали. А уж он, как верный слуга, по грамоте и поступит! Хан отправил грамоту с Евставием, который был горд и счастлив — все, теперь он ближняком станет!
Когда воевода взял грамоту в руки неожиданно громыхнули все крепостные затинные пищали, накрыв залпом всех, кто у стен расположился. И еще раз из самострелов и просто пищалей! И еще!
Иван Хабар страшно огорчился — он же грамоту прочесть не успел, а эти неслухи — пушкари пальбу открыли! Не иначе неслух и басурмен немчин Иордан, что пушкарями командовал, своевольничал! Вот ужо ему воевода задаст перца! Вот сей момент, не медля! Ну не до послов сейчас, остановить надо пальбу! И воевода с грамотой смылся мигом, а послов выставили вон из крепости. Без грамоты. И боле не впускали, когда они пришли от хана требовать наказания для Иордана и других виновников стрельбы по господарям своим!
Пришлось хану уходить, несолоно хлебавши, чему остальная орда была только рада — и так пришлось бросать ослабевших полонян и детей в первую голову — после ухода татар воеводы команды нарочные посылали. Собирать по обочинам дорог тех, кто еще живой был.
— А что дворянин Евставий? — спросил Паша.
— Не слыхать о нем было больше — ответил сотник и усмехнулся тонко и многозначительно.
Понятно, за такой прокол сломали незадачливому клятвопреступнику спину. Или на кол усадили. Или скорей всего — смахнули саблей голову с плеч, походя.
Татары не шибко жаловали предателей, больно уж они всем опасны, такие-то выродки, что кого угодно продадут за долю малую. Попользовать, да выкинуть, когда нужда прошла.
Когда Иван Хабар злосчастную грамоту Великому князю Василию вернул, тот пожаловал его в бояре и по месту вверх поднял сильно. Потом раздал всем сестрам по серьгам. Бестолковых брата своего и воеводу Бельского наказать он не мог, невместно, потому казнил воеводу Воротынского. Тот попал в опалу и пробыл в темнице три лета.
— А наш воевода?
— Сын его средний.
Оставалось только понять — как казнил — и после этого воевода три года во узилище томился, казненный-то. Видать, убили не до смерти. Всплыло в памяти 'казнить презрением'. Видно понятие 'казнь' сильно изменилось со временем. Хотя и у нас — 'высшая мера наказания — смертная казнь', то есть подразумевается, что есть и не смертные. Но то, что выдрали старого воеводу, не самого главного, а двух заносчивых молокососов мало того, что поставили во главу, так еще и не наказали потом показалось нелогичным.
Попытался поделиться этим с рассказчиком, тот только плечами пожал. Понятно же — что не вместно. Немчин шпицбергенский опять не понял. Тут обоим солоно пришлось, пока наконец не доперло до Пауля — как и в его время все зависит от какого рода ты происходишь. Вот представь себе стол пиршественный, праздничный. На каком месте от государя ты бы сидел?
Тут Паштет с трудом в который раз удержался, чтоб затылок не чесать. Больно уж стол длинный получался. Как железная дорога до Магадана.
Вот, а Бельские — старый, заслуженный род, они бы вблизи царя сидели. А Воротынские — куда подальше. Худороднее они. Потому по заслугам рода и почет потомкам и чин им соответственно местничеству. Могут ближе место дать, а могут и отдалить. Вор князь Курбский, как переметнулся в Литву, так его родня на 12 мест дальше сместилась в наказание!
— Чисто наша номенклатура! — подумал Пауль, вспомнив слова позапрошлого президента: 'Не так сидим!'. Ну, понятно — пофиг, что дурак, но, если фамилия и семья соответствует — будут тебе и жирные куски без раздумий. С детства! Мало что сменилось, выходит. А Бельские эти — жуки те еще. Главные воеводы, ага! Один вон чуть Москву под иго не сдал снова, другой в подвале угорел, а Москву спалили... или это один и тот же? Или разные? Поди пойми, развелось этих Бельских...
Дружбан в будущем времени у Паштета тоже был с этой фамилией. Из князей что ли? Может и так, благо взялся строить родовой замок, то есть дом в пригороде, да не заладилось — то колодец пересохнет, то канализацию прорвет. Был он должен Паше кучку денег и все никак отдать не мог — как соберется, так очередной шоколадный фонтан в его жизни ключом бьет и извергается в тридцать три струи, или с работы выгонят, как соберет базу клиентов, либо машину разобьет, альбо еще что. Пашет уже на тот долг рукой махнул и забыл почти — вот эти недоделанные воеводы напомнили.
Уточнил только один и тот же Бельский напортачил оба раза — но оказалось, что все же двое — отец и сын. Впрочем, сотник заявил, что у них не все была проруха, было и одоление серьезное. И сейчас вполне по месту сидят. Но мало их осталось, хотя три ветви у них, по родам разные. Сильно повредило, егда царь Иван был мал, перешли на службу в Литву многие, убоялись царской матери, строга была Елена Васильевна. Назначены были молодому Ивану опекуны. А они сами володеть всхотели. И мать государя — Елена, женщина волевая, и крутая решила с таким делом покончить. И покончила. Сама царицей стала. А большие фамилии — как смерды в Юрьев день — в Литву перебежали, кроме отца нынешнего воеводы Воротынского, который не успел добечь и в дороге его схватили с сыновьями и казнили, а старшего его сына и вовсе торговой казнью — батогами по спине на площади. И в темнице воевода потом помре, а сынов его потом из заключения выпустили.
Показалось при том Паштету, что сотник к такому переходу не шибко-то критично отнесся. Ну да, дворянская вольность, понятно. Не совсем как у шляхты, но где-то близко.
— И Бельские убегли?
— Да, князь Семен. Он потом татаров на Русь привел, наобещал им, что войска все в Литве, да ошибся. Встретили их, ничего более о князь Семене не слыхать было.
— Но может жив все же остался? Или обратно в Литву подался?
— Тогда б слышно было б. Как о Курбском, он как перешел в Литву, так сразу и воевать стал с нами. Его там хорошо приняли, хоть на границе и ограбили до нитки. Потом, правда и наделы дали и разрешили двоеженство — семья -то его тут осталась, без них ушел. Слыхали о нем, о князь Андрее.
— Ну да, видать старая традиция перебежчиков грабить на границе, как того Остапа Бендера... А с Казанью-то что? — спросил Пауль, у которого в голове образовался завал из Бельских и Воротынских.
— Позабыли татарове страх Божий, возгордились и вознеслись. На Русь стали ходить, как на праздник, большие походы уже не собирая, а любой ватагой грабя. Азтаракань под себя крымские ханы взяли. Без боя вовсе. Мехмед Гирей с ногаями вместе взял город, да нагаев и обманул, не дал им ничего, еще и насмехался.
А своего старшего сына ханом азтараканским поставил. Войско свое домой отпустил, а с сыном запировал. Тут обоих ханов со всей их свитой обиженные ногаи и зарезали, как баранов, прямо на пиру праздничном. Началась в Крыму смута, а ногаи туда нагрянув устроили резню и грабеж.
Казанский Сахиб-Гирей, казнив пленного посла русского и всех купцов показательно — дескать вот я каков — поторопился. И Великий князь тут же и пришел с войском. Казанцы Шигалея не приняли, мало того, когда московиты ушли обратно — устроили ответный набег. Но тоже неудачно.
— А ведь небось с присоединением того же Новгорода к Москве ровно та же песня была — вдруг пришло в голову Паштету. Что-то такое стало вспоминаться. Казанская эпопея как-то иным боком показала объединение земель под Московской короной.
