— Сам-то как думаешь? Ты, к слову, в курсе, как делать паровоз? Не чеши затыльную часть того, что ты сгоряча называешь головой, это не поможет. Ладно, в конце концов я знаю, что такое паровоз, простенький, без наворотов... — скромно заявил Хорь и недовольно сморщился, когда бугуртщик молитвенно сложил лапищи и заблажил:

— Отец родной, спаситель наш, слава тебе и алилуйя!

— Да, именно так. Именно — спаситель. Мозг вашей кампании. Поклоны потом будешь бить коленопреклоненно, пока дай закончить. Так вот понимаешь, даже для одного паровоза нужно как минимум много чугуна и стали. Причем не просто в слитках, а в виде сложных деталей, которые еще и соединить надо. То есть — это развитая металлургия, грамотные инженеры и просто тупо — руда и уголь. Причем — много. Причем хорошего качества. И да — инструменты. Что еще более сложная металлургия.

А это сразу шахты, геологоразведка, доставка всякого нужного и так далее. Дороги, транспорт. И сам паровоз при короле Артуре — бестолковая игрушка, потому как к нему в комплект нужны рельсы, шпалы, прокладка дорог, постройка мостов и тоннелей, водокачки, насосы, а это уже иной уровень технологии и опять тупо до черта руды и угля, которые надо добыть и привезти. И еще все это надо устроить во внятную систему, обеспечить понимающим дело персоналом и заставить работать. А это означает серьезное развитие логистики, повышение покупательной способности у населения, потому как траты на систему железных дорог надо отбивать, возя всякое туда-сюда и получая за это много монет. Но беда в том, что ни денег, ни товара в нужном количестве просто -напросто нету. При том, что в Камелоте доспех-то сковать — обалденный труд. Вот сейчас эти ребята (кивнул в сторону бугуртщика) легко лепят свои доспехи, не тратя на них по 45 коров за комплект. Так?

— Это да. Приехали тут к нам несколько сибиряков — все аж рты пораскрывали — у них доспехи были из стали в 5 миллиметров толщиной сделаны. А они нам и толкуют — какая была листовая сталь — из такой и делали... — заявил Серега.

— Вот! Кольчугу практически любой может сам сделать. Меч купить — не вопрос. Ятаган — раз плюнуть. С гравировкой и камушками? Запросто! Алебарду? Да в момент! Уровень производства иной — и тут дальше говорить не о чем. И потому красивая сказка про янки при дворе короля Артура — так и остается сказкой... — печально закончил свою филиппику Хорь.

— То, что перенос во времени сам по себе — фантастика — тебя смущает меньше? — усмехнулся тогда Паштет.

— Если твой приятель не наврал — да. Хапнуть сдуру лапой "светлячка" или сделать паровоз — две очень большие разницы, знаешь ли... Хотя сейчас публику приучают к тому, что на коленке можно собрать все что угодно — глянул тут от нечего делать компьютерные игры разные — как там делается самодельное оружие в легкую — так сильно удивился. Берешь пару кусков металлолома, еловое полено и самодельный порох — и вмиг у тебя есть убероружие, переплевывающее по всем параметрам не то, что калаш, а все подряд. И публика это хавает с восторгом, благо в массе своей оружие нормальное в руках не держала никогда и пользоваться им не умеет. Потому и легко одержимо идиотскими химерами — печально закончил Хорь.

Сейчас оставалось только жалеть, что мало тогда слушал — ведь все, что толковалось про янки и короля Артура куда было больше в тему, чем тонкости и секретные сведения о 1941 годе. И Паштет своей, так называемой, головой — по словам ехидного Хоря — сейчас отчетливо видел, что знает чертовски мало. Особенно — об этом окаянном времени. Здесь-то все еще похуже, чем у англичан Круглого стола, хотя у тех и ранешнее время было. Зато в Англии сохранились римские дороги, есть морская торговля и ресурсы сильно иные потому. То, что на Руси банально мало своего железа, и то, что есть — низкого качества, было для Паштета неприятным открытием. И это вяжет руки любому прогрессорству с ходу и надежно.

Когда технологии ещё на низком уровне, то континентальная северная страна обречена на экономическое отставание от морских и тёплых. Но отставание может быть фатальным и не очень. Кроме того, социальные технологии под влиянием суровых условий могут развиться опережающими темпами. Когда администрирование у одних стоит в 20 раз дешевле, чем у других, это не пустяк, а скорее что-то вроде революции. Не вдаваясь даже в структурные и качественные различия. А когда техника подтягивается, то становится все равно, жарко или холодно. Она умеет извлекать выгоду из всего. Например, мерзлота — это халявный холодильник. Более того, суровые природные условия сильнее подстегивают технический прогресс.

У некоторых есть выбор — строить дом или спать под кустом, и они запросто могут выбрать куст, и делают это сплошь и рядом.

А у других такого выбора просто нет. Потому что под кустом — замерзнут быстро и насмерть. И они, матерясь, строят и непрерывно совершенствуются в строительстве.

А на кого постоянно войной ходят, тем ещё больше повезло. Они непрерывно куют оружие из того, что есть, а это вообще самое острие прогресса. А еще и приходится совершенствовать и тактику и военное искусство. И брать у соседей-врагов самое лучшее. Потому что иначе — банально сожрут и в лучшем случае будет рабство без вариантов освободиться. Или имея малую малость и крайне ограниченные ресурсы для войны — хоть по железу, хоть по людям, хоть по лошадкам — раз за разом лупить наглых пришельцев, вынуждая их потом рассказывать сказки о непобедимом генерале Морозе и адмирале Распутице, потому как битым завоевателям нестерпимо стыдно признать результаты разгрома своего глупостью и своей же никчемностью в воинском искусстве.

Хотя тут не в генерале Морозе дело. Просто раз за разом врагами командует генерал Непредусмотрительность. По-нашему — генерал Авось. Их он губит раз за разом, а нас — нет. Потому, если не обращать внимания на трепотню битых врагов, придумывающих миллиарды закидывателей своими трупами, стада саморазмножающихся тридцатьчетверок и прочую дикую чушь, легко проверяемую той же школьной арифметикой, получается именно это — наши воевать умеют лучше, чем злобные гости. Причем все время тратя меньше ресурсов. Просто потому, что выбора у нас нет и выхода иного нам соседушки не оставили.

Вспомнилось Паше, сказанное тогда в аэропорту доктором:

— Русские — они воинственные и злые. Вот американцы — мирные и добрые. Именно потому у русских самый большой ледокольный флот, что говорит о лютой агрессивности, а у американцев — самый большой авианосный флот, что бесспорно подтверждает их дружелюбие. То, что мы стали самым главным и ценным народом на планете, вовсе не случайность, а следствие исторического процесса. Вдумайтесь, другим надо выдумывать всякие глупости для обоснования своего патриотизма, а нам не надо.

И теперь, глядя на эпичный разгром колоссального татарского войска как то это из просто сказанного становилось принятым душой, сердцем, если можно так выразиться, не показавшись слишком патетичным и пафосным.

Вернулись те, что дрались на том берегу с отступавшими, и с ними мокрый до нитки Шелленберг. Морду он кривил, словно лимон сожрал, причем не один.

— Еще одна орда сейчас ниже по течению переправляется. А у чертовых русских есть свой грабежных дел майстер и потом они все делить будут, а нас, мерзавцы дикие, посчитали простыми аркебузирами, я им говорю, что мы пушкари, а эта рожа курносая зубы скалит и спрашивает, где же ваша пушка, немчины? — непривычно многословно стал изливать свои чувства "Два слова".

— Добычи-то много? — перебил его Хассе.

— Много, только собрать не дали, надо нижних перехватывать, опять ноги в руки и галопом!

— Я не поверю, что не прилипло ничего к твоим ручонкам! — хохотнул старший канонир.

— Самому стыдно, но ничего и не успел — две сабли, да кошель тощий в поясе — пристыженно признался молчун.

Паша только глазами хлопал. непривычно было глядеть на разговорчивого камарада. Хассе увидел его открытый рот и кивнул, усмехаясь:

— Добыча — вот смысл жизни и радость бытия, подаренная нам Богом! И болен тот солдат, что пройдет мимо подарка судьбы! Дьявол, да простит меня матерь христова за брань, сотник московитский из штанов вот-вот выпрыгнет, поспешать надо опять!

И отряд, убедившись, что тут считанные единицы счастливчиков унесли ноги, потрюхал как мог быстро, туда, где сейчас добивали и топили другую татарскую банду. Место боя увидели издали — по клубившейся пыли. И тут оказались вовремя — орда голов в пятьсот всерьез рубилась с отрядом серых, вдвое меньшим. Московиты прикрывали брод — видно было, что он узкий и неудобный, но тут не понадобилось бы плыть. Потому татары ломили всерьез, не жалея себя. Резня конная шла свирепая, лязг сабель, вой, рев, визг и ржание даже в слабых отзвуках ужасали. Сотник ловко вывел своих подчиненных во фланг татарам, дали нестройный залп из самострелов, заорали что-то дикое и измочаленные бегством и рубкой татары обратили тыл, покатившись прочь.

Преследовать их сил не было. Встали вместе с серыми всадниками, прикрывая этот брод. Перевели дух. Казаки зашныряли по окрестностям, немцы смотрели на этих шустрил желтыми, волчьими глазами. Видно было, что сами очень хотят так же поездить окрест, поискать себе хабара.

А Паштету хотелось только спать. Даже жрать не стал, да и не очень ему хотелось жареной конины. Защитники брода выставили караулы, распалили костры, откуда-то у них взялись силы песни петь, но попаданец только лег на вонючую попону, так и провалился. Разбудили его под утро, пора было на часах стоять. Судя по раздосадованному виду Шелленберга, будил тот его старательно и долго и безуспешно.

— Сильно спишь! — осуждающе молвил "Два слова".

Пауль фон Шпицберген пожал плечами и молодецки зевнул. И ответить ничего не успел, потому как камарад повалился в траву и тут же запустил свой храп в общий хор.

Светало. Поглядел на таких же часовых справа — слева. Бдят. Хорошо. Проверил огонек в костерке, чтоб фитиль запалить, если надо будет. И стал мерно вышагивать — чтоб не задремать. Нихрена он не выспался, все тело болело и ныли все мышцы. И не верилось, что все уже идет к концу. Словно как отупел разум. Ждал коварного нападения врагов, но все было тихо. Разве что где-то вдали — когда уже и солнышко стало краешком показываться в розовой хмари туманной — бабахнули вроде как выстрелы. Но так далеко, что может и показалось.

Пользуясь тем, что тут еще не написан устав караульной службы, вскипятил себе в кружке мятного настоя. Стоя попил горячего — вроде и лето и тепло — а как-то знобко было. Поразминался немного, сделав несколько типовых упражнений из запомнившейся с армии утренней гимнастики.

А лагерь уже стал просыпаться. Московиты первыми зашевелились, сотник прошел, караульных привел. Пауля сменил долговязый стрелец с перевязанной рукой — ну да, сам же его и бинтовал. А Паштет сел рядом с Шелленбергом — и выключился.

И показалось, что тут же и растолкали в бока — ан солнце-то уже вон торчит. Подошли еще войска, стало многолюдно. Потому и как-то поспокойнее. И навалился отходняк. Казачье, угомонившееся на ночь, опять порскнуло в поля, а регулярники стали приводить себя в порядок. Серые, выколотившие свои кафтаны — оказались хорошо пропыленными черными. Умывались весело в реке, Паша было присоединился, но тут же вылез обратно — вода несла густо трупы — людские и конские. Сначала не понял — что за тряпочные подушки в воде, потом доперло — почему-то утоплые татары и ногаи практически все плыли не так, как в кино, а спиной вверх, потому сразу и не понятно было, что это мертвецы, головы и конечности-то не видны. На перекате брода вся эта падаль застревала и скапливалась, на что небрезгливые предки не обращали особого внимания. А Паша даже воду пить расхотел. Хотя жажда и мучила.

Немцы, к слову, тоже не понимали такой брезгливости.

— Кисейная барышня — фыркнул Шелленберг. Он-то дул воду, словно в пустую цистерну заливая. И остальные не отставали. Паштет не хотел устраивать спор и брань, потому постарался разговор увести в сторону. Спросил у знатоков, что, дескать, дальше будет?

То, что они лихо сфейлили в своих прогнозах уже несколько раз — напоминать не стал, не надо им тыкать в глаза, что они были уверены в невозможности большого татарского нашествия, что были уверены — не устоит гуляй-город и так далее. Все же они были опытными вояками. а то, что тут не разобрались... ну это всегда у европейцев, когда России дело касается.

— Потери у хана страшные. Крови им выпустили мы много. И теперь точно — угомонятся — весомо сказал Хассе.

— Баб у них много — напомнил игрок.

— И формочки целы — заметил Шелленберг.

— Это он про что? — не понял Паша.

— 'Лихая Кэти' — итальянская 'Львица Романьи' Катерина Сфорца, когда враги осадили ее замок и пригрозили убить ее детей, попавших за день до того в плен, взошла на стену крепости, задрала юбки и заявила, что у нее осталась 'формочка', чтобы наделать еще. Тартарки наваляют еще войска — заметил Хассе.

— Не скоро — усмехнулся "Два слова".

Паштет кивнул. Говорить не хотелось, хотелось спать. Этак денька два-три с перерывом на покушать. Или хотя бы посидеть на спине часиков десять... Не получилось — потащились пациенты из числа тех, кто были на ногах. Угораздило же стать лекарем! Поневоле вспомнилось, что врачи называют себя в отпуске кем попало, только не врачами, а то и отпуска не будет!

Размачивал и менял повязки, чертыхаясь про себя, таблеток пришлось раздать — и своих чертей угощать витаминами. И только было вздохнул, видя, что очередь уменьшается, как новая напасть!

Сотник стрелецкий сам подъехал, велел — правда с уважением, но на этом чертовом старорусском языке — собираться. Надо ехать сей час. Немчины тут останутся, а лекарь-ста должен отбыть! И когда увидел, что Хассе рот раскрыл, чтобы возразить — на недурном немецком заявил, что русскому раубмайстеру нужна помощь — и для дележа добычи немчины должны присутствовать, как свидетели.

И все, тут же приятели повеселели и все возражения снялись. Вот ведь заразы, ради добычи все что угодно позабудут. Тут же Паша себя охолонул — все наемники в общем голы, как соколы, он сам — тоже — а жить тут придется, судя по всему — долго. И к слову — его долю тоже эти прохиндеи будут отбивать. Да и не защита — трое немцев перед лицом всего русского воинства. У воеводы небось комендантская рота — или как тут стражу личную называют — размером с полк. Но куда ехать-то?

Спросил сотника, устало трюхающего рядом.

Тот посмотрел серьезно и опять по-немецки ответил, что господину лекарю надо помочь господину Большому воеводе. Сам вызвал! Вот тут-то Паштета и прихватило морозом!

Одно дело перемотать тряпкой рану нищему прохвосту, для которого и это — уже невиданное благодеяние, или дать без обязательств таблетку витаминов игроку в кости. Не сдох никто — и все довольны. А кто и сдох — так не страшно, не жилец и был, никто и не почешется. А вот воеводу лечить — тут иное. Это ж серьезный субъект! С положением и влиятельной родней. И черт его знает, что с ним может быть.