— Нет, Карл, это другие племена, которые тут живут. Они даже по вере другие. Кстати, мой друг, а какой вы веры? — глянул прямо в глаза гостю Геринг и перекрестился. Следом сделал крестное знамение Маннергейм, а потом гость тоже достаточно внятно сделал то же, но на вопрос не ответил. Пришлось спрашивать еще дважды, наконец — понял. Подтвердил, что христианин. Но вроде не католик. Хотя показал свой крестик — так не такой, как у московитов. Капитан внес эту странность в список других таких же, спросив про другое:

— Итак, теперь перейдем к делу. Господин ученый лекарь берется вылечить моих зольдат. Это хорошо. Также вы желаете, как я понял слова Ханси, вступить в нашу роту, хотя вы доктор, а не цирюльник. Во время боя доктору делать нечего. У вас есть мушкет, так что я мог бы вас взять стрелком. Могу предложить также место при пушке. Там тоже не хватает людей. Оплата — соответственная, как полагается. А вот за работу лекаря мне заплатить вам сложнее. Чего вы хотите за потраченные лекарства и вашу работу? Денег сейчас у меня пока нет. Но я могу выдать вам лошадь, я вижу, что вы недавно были в седле. Куда делся ваш конь? — спросил как бы невзначай Генрих.

— Он утонул в болоте — поняв этот вопрос сразу, ответил странный гость.

— Также у меня как раз есть свободный человек, которого я мог бы передать вам в слуги — ловко и незаметно выкопал капитан перед лекарем ловчую яму. Пауль понял вопрос опять же не сразу, подумал, кивнул. Этим он подтвердил, что в своей оценке незнакомца и Карл и Генрих не ошиблись. Богач, не привык считать деньги и к военному найму отношения не имеет, так как нигде и ни в какой армии командир не давал слуг своим воякам, это всегда было личным делом каждого, кто готов был тратить деньги на слуг.

Договорились насчет коня — и тут странный гость опять удивил — потребовав всю сбрую и седло. Грамотный в верховом деле оказался, кто б подумать мог! При этом он загибал пальцы, отчего Карл и Генрих опять переглянулись.

Дело в том, что он пальцы ЗАГИБАЛ. А все знакомые обоих наемников при счете как раз пальцы — РАЗГИБАЛИ. Только нормальные европейцы делали это начиная с мизинца, а местные московиты — наоборот, с большого. Но никто никогда пальцы не загибал, перечисляя разные предметы.

Торговались довольно долго, в итоге сошлись на том, что кроме коня со всей сбруей и седлом, а также слуги с руками и ногами, отдадут Паулю мушкет, запас пороха и пуль, а также кое-что из вещей помершего три дня назад мушкетера Ганса Шрёдингера. В конце концов у мрачного этого типа была и железная каска и кожаный колет, которые прибрал к рукам ловкач Карл.

Договорились, что лечение начнут с завтрашнего дня, на довольствие поставят тогда же и имущество Пауль получит утром. А вот слугу с диким русским именем Нежило пришлют сейчас прямо.

Лечение начнут завтра с утра, после молитвы, а пока господин доктор может поселиться в палатке, что с краю слева — там как раз места много, трое оттуда померли. Когда же Карл подготовит контракт — сердечно добро пожаловать в роту! Впрочем, каша еще осталась, так что гость может поужинать.

Это очень почему-то не понравилось странному Паулю и он заметил, что свой шатер поставит себе сам — поодаль, ближе к ручью. Хозяева переглянулись, пожали плечами. С тем странного гостя и отпустили.

— Я так и не понял — из кожи какого животного у него сделаны подметки — задумчиво сказал Карл своему капитану.

— Да, я тоже такое впервые видел — кивнул тот задумчиво.

— Но ты обратил внимание, как он сразу согласился на слугу? То, что он не вояка — мне сразу понятно стало, а к слугам он привык. И все же какого черта ему понадобилось, прости Господи, у нас в роте? — задумался Маннергейм.

— Слушай, а не сатанинский ли это морок? Или подменыш? Я слыхал, что тут, в дикой Московии полно колдунов и ведьм — их тут не жгут, как положено добрым христианам, потому и размножились! — ответил Геринг чуточку напуганно. Так-то он был храбрым воином, но потусторонние силы его мечу были неподвластны и он это знал.

— Нет, я проверил.

— Как?

— Налил ему в вино чуточку святой воды с бамбергским наговором от колдовства. Клянусь лысиной святого Елисея — будь он из нечистых — ему бы стало плохо. А он и не поморщился. Это человек, капитан. Но будь я проклят — не простой. Буду за ним присматривать — пообещал Маннергейм.

— Правильное решение, дружище — одобрил его слова капитан, подумавший при этом, что за самим Карлом тоже присматривать придется.

Глава пятнадцатая. Здравствуй, новый чудный мир и чуточку про пушкарей.

Утром Паштет сразу понял, где он находится. По сухости во рту — явно на большом Бодуне. Подташнивало и голова гудела, все ж таки вино здесь — так себе шмурдяк. Вылез из палатки, стараясь меньше двигать чугунной головой и вспоминая фразу своей коллеги:

"Среди немыслимых побед цивилизации мы одиноки,как карась в канализации!"

Удивленно отметил, что ошибся. У самой палатки сидел тощий пацан в какой-то рванине, весьма жалкого вида, разве что лапти были большие и солидные.

— Ты кто? — удивился странному визитеру Паштет.

— Нежило я, герр лекар! — вскочил и тут же начал кланяться оборвыш.

— Русский? По-русски понимаешь? — еще больше удивился попаданец, у которого в измученном мозгу с грохотом рассыпался непойми с чего сложившийся вчера образ слуги — этакого взрослого солидного Берримора.

— Литвин, православный — кивнул головой пацан и затараторил, в общем, понятно, но все же с странным акцентом и с кучей полупонятных словечек, да еще и акцентом отлакировал.

— Стой, не барабань! — поморщился Паштет. Испуганный речетатив пацаненка сухим горохом протарахтел по уставшему мозгу. Черт, делать-то что с ним, с этим как его там, нежилым? А ведь еще и лечить надо всю эту артель сегодня... не было бабе печали — мешком не перетаскаешь, а вылетит — не поймаешь. Вроде так как-то.

До чего он вчера договорился?

С этим было сложно. Не потому, что он все забыл — хоть и прищирбленный выпивкой, но мозг старательно запомнил все вышеперечисленное — коня, сбрую, седло со стременами, мушкет — колет с мертвяка, да каску. Проблема была в том, что Паша отлично знал одно — дьявол всегда в деталях. Это в кино хорошо — схватил мушкет и давай стрелять!

А тут, в этом не шибко уютном прошлом, явно были всякие нюансики и детальки, которые учесть никак не получилось. Просто потому, что процесс непонятен и неизвестен. И окажется. что без какой-нибудь медной ковырялки и деревянной пихалки и стрельнуть не получится.

Оставалось только грустно помотать башкой, вспомнив свое чувство превосходства над Лёхой, который попал как кур в ощип и незнакомое время со всеми тамошними сложностями. И ровно то же теперь с ним — опытным и знающим Паштетом. Потому как это он в 1941 был бы знающим... Кстати, а какой нынче год-то?

— Нежило!

— Тута я!

— Какой нынче год?

— Не вем, хозяин!

Тоже хорошо. Черт, все сложно-то как! Надо вливаться в коллектив, а что это за шайка — понятия не имеется никакого. И вообще — что тут за порядки-то? Больно уж жадными глазами собутыльники... Стоп, какие собутыльники? Ведь пили из бочонка. Собоченочники? Ладно, на фиг, не важно. Так вот смотрели-то они на Паштета — как девица на вампира-миллионера. Чем-то понравилось им имущество носимое попаданца. И на сапоги пырились и на ружье. Хотя и сами не босые — и с ружьями у них тоже все в порядке. И вообще — не погорячился ли вчера, решив войти в эту компанию? Сначала мягко стелют, а солдатская жизнь — жесткая. Да еще вроде пушкарем намылился стать.

— Дуремар связался со старой террористкой по кличке Тротила. Это была ошибка — подумал помятым мозгом Паша. По уму он, как попаданец, должен бы тут же помчаться к царю Йохану. К слову — а какой тут Йохан? То ли Иван Грозный, то ли его отец, который построил Иван-крепость напротив Нарвы. Стоп, опять какая-то теберда. Грозного за жестокость прозвали Васильевичем, это общеизвестно, значит предыдущий царь Иван ему отцом быть не может, был бы Грозный прозван Ивановичем. За жестокость, разумеется. Значит между Иванами еще какой-то Василий затесался?

Надо признать, тут у Паши был полный провал.

Нет, что-то он такое помнил, про поражение в Ливонской войне Ивана Грозного. С другой стороны, хоть и понимал он быструю речь этого гауптмана Геринга через пятое на десятое, а про то, что Ливонский орден развалился и приказал долго жить — это как раз ясно прозвучало. Покопался в памяти — вроде больше за Йоханом Терриблем Иванов — царей не было. Уж не параллельная ли вселенная тут? С Йоханом Шестым, Седьмым и Одиннадцатым?

Посмотрел испытующе на своего новоявленного слугу. Тот засуетился, застеснялся. Опять же — а как его нанимать? И что с ним делать? Вот для начала, похоже. покормить его надо. Да, и помыть. И переодеть, а то какой-то Гекльберри Финн прямо, только без шляпы.

Раз на свете утро, надо преодолеть похмелье, придти в минимальную хотя бы норму и приступить к борьбе с заразой, поражающей роту. Ох, грехи наши тяжкие! Не трещала бы так голова! Попить — и умыться. И зубы почистить, а то во рты как кошки срали! Где тут у этих засранцев вода? Спросить некого, вчера сообразил, хоть и пьяный, поставить свою палатку поодаль — а то немцы эти вокруг лагеря все засрали густо. Стоп! Как это — некого спросить? У Паштета же теперь есть слуга! А раз у него есть слуга...

-Эй, ты, как там тебя! Неси быстро ведро воды, и чтоб вода была холодная и чистая! Не там бери, где эти засранцы, а где чисто! И лапы сначала себе помой, да не в ведре!

Слуга подхватился и унесся выполнять приказание. Паштет запоздало сообразил, что из-за отравленных мозгов не решил вопрос с ведром, у самого Паши ведра не было, да и у служки вроде как тоже не наблюдалось. Впрочем, Паштет вспомнил, как в армии им старшина говорил в ответ на намеки, что когда велено что-либо подмести, то не мешало бы и веник выдать?

-Найди. Прояви солдатскую смекалку!

И они находили. В случае со служкой (как там бишь там его) это будет тест на пригодность его к многотрудным обязанностям Паштетова слуги. Новоиспеченный господин попытался вспомнить, что там в разных романах говорилось про то, как нужно быть со слугами? Но что-то вспомнился только читанный в детстве роман 'Три мушкетера', да и из него только то, что там слугу звали не то Планшет, не то Ноут. Блин, не Планшет, а Мушкет! И не Мушкет, а Мушкетон. Или Винчестер? Да хоть Анонимайзер, блин! Только голова сильнее затрещала от прокатившихся в ней чугунных мыслей.

Тут как раз явился юный литвин с деревянным ведром, на две трети полным водой. Остальное он расплескал, от спешки великой, как пояснил извиняющимся и приниженным тоном. Вода была— ну, относительно чистой, и даже почти что холодной. Солдатскую смекалку парень проявил, ибо где-то неподалеку кто-то громко ругался по— немецки. Паштет решил, что это орет хозяин пропавшего ведра, и принялся пить и умываться. Водичка погасила жажду, да и голове от водных процедур стало легче. Паштет решил не пользоваться зубным порошком, а почистить зубы одной щеткой. И так его слуга выпученными глазами разглядывал умывающегося хозяина, они, видно, тут не то совсем не моются, что ли, или моются всей ротой в одном ведре строго по должности, по очереди окуная морду в него. Хорошо, что не взял в поход в прошлое зубную пасту. Пена во рту — и примут за взбесившегося или эпилептика. А почистишь зубы зубной нитью — всем вокруг гарантирован культурный шок со смертельным исходом. Вчера у собоченочников зубы-то были "мечта трудолюбивого стоматолога".

Раз голова выдает юмор и сатиру, значит бодун преодолевается.

-Эй, литвин, разведи костер, чтоб на нем вот это поместилось!

И Паштет показал слуге кружку, в которой он был намерен вскипятить чай.

-Зараз, милостивый пане, зараз!

И слуга дунул исполнять. На сей раз в лагере переполоха не было, то бишь никто из солдат не пострадал. И действительно, литвин ничьей алебарды на дрова не приволок, а пользовался дарами природы, добыв подозрительно быстро вязанку хвороста. Паша, стараясь не выдать заинтересованность, глядел, как пацан шустро и привычно вышибает искры стуча чем-то по чему-то. Что это были за отломки понять было невозможно, но споро и быстро загорелся маленький и почти бездымный костер, мальчишка явно имел немалый опыт. Да, спички тут не в ходу. А ловко этот малец подпалил ком сухой травы, виртуоз прямо. Паштет набрал половину кружки воды, всыпал туда двойную дозу заварки (эх, раз пошла такая пьянка) и передал кружку слуге. Тот опять же ловко пристроил кружку к огню, при том очень удивившись такому диву, как стальная кружка. Чертовщина какая, они тут ко всему пашиному имуществу относятся, словно он с другой планеты.

Паштет ощутил какое-то двойственное чувство. Ему нравилось, что все кто-то за него делает, а не он сам, но Паштет ощутил себя немножечко рабовладельцем, и от этого было стыдно. Тоже немножечко. Ну, непривычно иметь слугу, да еще исполнительного. Прихлебывая чай, ощущая, как бодрость вливается в него, Паштет спросил слугу, сколько тот лет служит служит гауптману?

-Да я ему, паночку, не служу, я херру Шрёбдингеру услужал, а до того был в услужению у пана Жидяна, настоящий был шляхтич, только очень бедный, сабля да гонор, а сапогов не носил, но настоящий шляхтич — гордо заявил мальчишка, мешая своим акцентом понять сразу сказанное. Но Паштет уже потихоньку приноравливался переводить чужую речь на нормальный текст, понимаемый. Правда его интуитивный переводчик работал как Промпт и с теми же немцами вчера сильно глючил, давая полную ахинею в половине услышанного.

— Эге! Значит ты сам по себе получаешься? Не хауптманнов ты? — поинтересовался аккуратно Паштет.

— Не, какое там. Ничей я — огорченно вздохнул мальчуган.

Паштет кивнул, понимая, что вчера слопушил и получил вместо порося — кота в мешке. Причем даже без мешка. Хитрая скотина этот Геринг, того и гляди — напарит. Ухо востро надо держать, вот что.

— А в слугах я с те пор, как татары на наш Мохнатин набежали и всех в полон забрали. Вот я из полона того и попал в слуги — продолжил паренек, посматривая на кружку голодными глазами.

— Это какие татары? — спросил Паша, вспомнив коллегу Алика Ахмылова, который очень гордился тем, что он казанский татарин. Слуга удивился:

— Как какие — крымские вестимо.

-Так ты что, в Крыму побывал?

— Нет, милостивый пан, не пришлось. Мы с матерью и сестрою успели до Мохнатина добежать, а отец так и пропал где-то. Потом татары в замок вломились, кого побили, а остальных в купу собрали. Погнали к переправе через речку Слепород. А дорогою иные татарские загоны к нам полону добавляли — и из Рассудова, и из Грязного Ставка, и из Прирубок. Потом большой полон согнали на опушку Десятовского леса, и стали татары по слову своего аги нас оглядывать и разделять. В одну кучу отделили старых людей, в другую крепких мужиков и парней, нас, недорослых, в отдельную кучку, мы еще не догадывались, что нас ждет.