— Вообще врач на передовой — бред собачий. Нечего ему там делать, особенно во время боя. От нищеты такое и отсутствия ума и организации. Отсутствие организации — как раз отсутствие ума. Или мутная вода в которой отпетые сволочи начальственные рыбку ловят. Для себя. Как в Первую чеченскую — оказалось, что в войсках нет обученного медперсонала и посылали с умной головы прямо в огонь врачебные бригады. Даже реаниматологов. Вместо санитаров, да. И много ты под огнем в грязи наврачуешь? Врач — это большая возможность оказания самой квалифицированной помощи. А для этого нужен инструментарий, место работы и по возможности — отсутствие в непосредственной близости от головы лекаря снарядов и пуль, которые летают, потому как выпущены именно в него! Врач может выполнять обязанности санинструктора. Может. Только на кой черт такое нужно?

Это же совершенно бестолковое забивание гвоздей даже не микроскопом, а ноутбуком! Понимаете — человечество построило цивилизацию только потому, что работало совместно, создавая структуры, кумулирующие усилия всех участников. Именно системы работы делают людей разумными — и тут без разницы — речь про канализацию или медицину или армию. Совместная работа, где каждый выполняет свое — и вместе получается успех. И это только школота не видит, они — то все рвутся бороться с системой, не понимая толком, чего хотят и как все работает! В одиночку человек ни черта не сделает.

— Но врачи, воевавшие в Новороссии, много что сделали!

— Слыхали про голландского мальчика? Который шел вечером мимо плотины и увидел тонкую струйку воды? В Голландии это очень распространенный апокриф. И он заткнул пальцем дыру и утром пришли люди — и увидели, что он спас город, иначе бы за ночь дыру размыло и затопило бы спящих людей. А так его пальчик, воткнутый затычкой в дырку — спас всех. Похоже? — глянул в упор доктор.

— Не понял вас — признался Паша.

— Да просто же все. В аварийных ситуациях — да, требуется тут и сейчас вот в этот самый момент чей-то личный героизм. Просто потому что ситуация катастрофическая. Но это в пиковый момент. Краткосрочно. Для такого мальчика с пальцем в дырке надо, чтоб все же утром явилась бригада ремонтников. Иначе мальчик сдохнет, водичка и прорвется. размоет все сразу. И те же врачи, которые собой затыкали прорехи в медобеспечении на фронте в Новороссии — это как раз такие мальчики.

Только на них одних — героях-одиночках — далеко не уедешь. И требуется — уже от начальства — именно построение системы оказания помощи! По отработанным правилам. Я ж тоже читал споры на эту тему. Когда медик и стрелками командует и батареей минометов и парой "Кордов", да еще ему с десяток раненых притащили, не перевязав даже. А он один — и жнец и швец и на дуде игрец! А это все даже при первом приближении показывает — банальную нехватку людей по всем статьям там в окопах! И один медик это не вылечит! Хоть убейся — что-нибудь да будет плохо сделано — или у "Кордов", или у минометчиков либо с ранеными нескладуха выйдет. И тут уже вопросы к начальству.

— Да это я понимаю, любой героизм снизу всегда прикрывает бездарность сверху! — уверенно сказал Паша известную максиму, поглядывая не стенку тумана, прижатую к стеклу здания аэропорта.

— Далеко не всегда, знаете ли. Далеко не всегда! Конечно такие бессмысленные и бесполезные мясорубки как Верденская или Пашендельская — да, бесспорно показывают тупость руководства, сводящую на нет любой героизм исполнителей. Но это далеко не всегда происходит по вине начальства. В любом случае — смотрите, что вы — конкретно — вы — можете сделать. И не пытайтесь быть господом Богом. Все равно не получится.

Потому и не заморачивайтесь. Не вздумайте только шить открытые раны и вообще заниматься самодеятельностью. Знаете — выполняйте. Не знаете — не делайте. Лучше получится. Главное у врача в заповедях — не навреди! — убежденно сказал доктор.

Паштет, вспомнив это, встряхнулся. Немного успокоился. Спросил сотника:

— Воевода ранен?

Сотник вопрос понял, ответил коротко: "Нет".

Ну, вроде как уже полегче. Хотя черт его знает!

Глава двадцать пятая. Воевода набольший.

То, что тут начальство — Паша понял быстро. И войск сконцентрировано много, да и выглядят они не в пример ехавшим с ним стрельцам — бодро и богато. Металл сверкает, надраенный старательно, хотя видно, что многие уже сняли свою броню, но и в панцирях и кольчугах, да в придачу и явно дежурящих — было много людей. И поставленные палатки язык не повернется так назвать — вот слово "шатры" как раз годится. И вроде как бы на первый взгляд хаос, на деле являющийся четким выполнением воинских обязанностей, где все заняты своим делом — тоже знаком. Сказал бы сейчас — что это "воины стальной волны". Хотя и золото проблескивает не так уж редко!

Подъехали к самому здоровенному шатру — и ткань расшитая и еще несколько таких же, но поменьше — соединены, потому вроде как уже городок, а не просто одинокий шатер. Сотник спешился, но внутрь не попер — обратился к стоящим у входа воякам — двое в полной броне, похоже — часовые, трое одеты легче, но куда богаче. И как показалось попаданцу — по чину сотнику они близки, не выше, но обратился он к ним почтительно, хоть и без холуйского унижения. И так тихо говорил, что ничего Паша не понял. То ли контузия от пальбы не прошла, то ли и впрямь тих был разговор.

Один из трех кивнул, самый молодой, с реденькой еще бороденкой, велел ждать, сам скользнул за полог. Паша сидел и нервничал. Он прекрасно понимал, что даже будь он дипломированным врачом — и то бы нервничал. А уж так — и тем более!

Редкобородый юнец появился из глубин шатра с многозначительным видом, сделал вежливый, но скуповатый жест, явно приглашательного свойства. Сотник важно поглядел на Паштета и велеречиво толкнул выспренную речугу, в которой измочаленный попаденец понял едва ли десятую часть. Впрочем, это было не столь важно, основное Пауль ухватил ясно — такой-то и сякой то князь и прочие и прочие и прочие и воевода и потрясатель и вертетель Вселенной или как их там еще именуют, далее еще десяток пышных титулов и восхвалений, настопыртельно приглашает к себе этого самого, который немчин и облегчатель всяких хворей. И так настоятельно приглашает, что хрена лысого можно отказаться и уехать.

Грузно слез с явно обрадовавшегося этому коня и пошел в шатер. Главное — держаться без дурной наглости и хамства, но уверенно и спокойно. Один черт местного этикета знать не знаешь, а в башке крутится только, что татары (или казахи? или вообще монголы?) угощают дорогого гостя вареным бараньим глазом и отказаться нельзя от угощения. А у китайцев — надо в конце трапезы громко рыгать. А у немцев — и в этом Паша убедиться уже успел — пердеть не возбраняется. Даже за столом.

Но что надо делать в гостях у русского князя древнего рода — тут в Паштетовых знаниях этикета и правил приличия народов мира зияла огромная дыра.

Придержал рукой сумку с лекарствами и вошел, пригнувшись, внутрь. Проем был низковатый. Внутри было темно. Почему-то попаданец был уверен, что увидит шкафы, столы, кресла и всякое прочее, что прилично для ставки военачальника. Сильно удивился, что ставка скорее восточного типа — не то ковры, не то попоны на полу. Стульев и кресел нет, но какие-то вроде валики, словно от диванов и еще что-то — от волнения не понял, потому как смотрел на вызвавшего его. Опершись не то на подушки, не то еще что-то схожее — потому откуда тут подушки — сидел здоровенный мужичина с могучей бородищей, как хлебная лопата. И весь вид такой, что поневоле всплыло в голове не пойми чье:

— Потому я много стою,

Что забыл уж баб.

А как тресну булавою,

Так еще не слаб!

Голова обвязана цветастым, шелковым, явно дорогущим платком, глаза не то злые, не то страдающие. Взгляд цепкий, внимательный. И ладошки такие, что не зря подумал про булаву. Крепкий бугай, плечистый, грузноватый, но не от жира, мышечная мощь заметна, хотя у русских одежда и просторная, не в обтяг. Явный воин, которому рукопашка не в новинку. И держится так, что прет от него Властью, той самой, альфа-самцовой. Хрен такое в кино сыграешь! Матерущий мужичина!

Сотник, стоявший за спиной повторил сказанное ранее, теперь его почему-то Паша понял куда лучше. Ну да, точно князь Михайло Воротынский, боярин, воевода Большого полка и протчая. Мешало понять ситуацию еще и то, что вроде как положено креститься на иконы и вроде как надо бы ломать шапку, то есть снять ее перед лицом важной персоны, а то обидится еще, черт его знает.

И тут же услышал, что "немчин — лекарь Пауль по зову доставлен".

Почему-то разозлился.

Он же не письмо и не чемодан!

Для самого себя неожиданно щелкнул каблуками, кинул ладошку, козырнув по-строевому и выговорил:

— Пауль фон Шпицберген!

Старикан поморщился. Посмотрел, странно прищурясь. Паша не понял, к чему это. Но для себя решил держаться браво, ибо — нефиг. Ведь не слуга он, в конце-то концов.

— Ты — лекарь — утвердительно сказал воевода.

— Да. И лекарь — ответил Паштет. Ему показалось, что бравировать званием мушкетера тут не стоит.

Опять странный взгляд. Борода пошевелилась, когда боярин проворчал что-то, из чего попаданец понял, что у его пациента опять разболелась голова и нужно ее унять. Ну голова предмет темный, хотя живот еще хуже. Уже по проторенной методе предложил помолиться за успех лечения. И воевода и сотник согласились беспрекословно.

Бубня неразборчивое, Паштет судорожно, как студент на экзамене, вспоминал — что там может быть. Почему-то назойливо лезли из памяти симптомы инсульта, но вроде как не оно — лицо у мужика симметрично, губами артикулирует исправно и глазами поглядывает тоже без нарушения бинокулярного зрения.

Добубнил раньше своих странноватых собеседников. Непонятно — по уму в шатре у высокого чина должны бы быть слуги, всякие эти рынды с топорами, телохранители и прочие подаватели вина с закусками. А тут на весь шатер они трое и все. Хотя да, пока сюда ехали по лагерю — трижды окликали стражи и один раз остановил явный патруль. Как узнавали сотника — так пропускали. Видать не совсем прост, хотя по масштабам такой армии громадной, командир сотни — мелкая сошка.

Покопался в сумке. Нашел упаковку, где черным маркером старый доктор черканул "мигрень". Цитрамон. Ну нехай! На всякий случай — больно уж воевода кряжистый — выкопал темпалгин — вроде против боли, должно сработать. Вылущил из блистеров таблетки, повернулся к сотнику, сказал, что воды надо — запить.

Ожидал, что свистнут какого-нибудь из служек — ан офицер сам отправился за водой. Вернулся скоро, с серебряной чаркой пузатенькой.

— Сам испробуй! — заявил вдруг воевода, когда Паштет протянул ему пару таблеток. Паша удивился, но только немного — вспомнил старую комедию про Ивана Васильевича, который профессию сменил. Черт его знает почему — может быть из-за жарищи и духотищи в шатре, отчего по спине ползли струйки пота, а может и от волнения, но лекарь уперся, постаравшись объяснить, что таблеток у него мало, если сам будет их жрать — толку будет мало, у него-то голова не болит!

— Слепишь еще — буркнул воевода.

— Не получится. Нет ингредиентов тут таких.

— Из чего же их лепят? — удивился старик. Нехорошо поглядел. Не дело с начальством спорить, да еще когда у начальника голова болит. Прикажет на кол посадить, не поспоришь потом. На колу-то сидючи. Но что-то закусились удила — уперся Паштет. Постарался смягчить свое упрямство, толкуя о том, что если он сам сожрет все таблетки, то потом воеводе дать будет нечего и выйдет конфуз.

— Не сам пилюли делал? — нахмурился боярин. Грозен зараза!

— Нет, есть у нас мастера получше меня. И я за них ручаюсь. Боль снимет и станет лучше. Если б хотел отравить — то уж всяко не сам бы давал, если что не так вы ж мне голову долой тут же! — стал отбрехиваться лекарь поневоле.

— Покажи свои блистяшки! Мне в руки дай! — велел Баратынский или как его там.

Паша не стал спорить. Воевода старательно рассмотрел поданные упаковки. И смотрелись они в руках у человека в парче узорчатой очень нелепо.

— Немчин, а буквицы наши, правильные. Хотя и с латынью. Странное это все. Это — серебро? — выговорил морщась воевода.

— Нет, не совсем — ляпнул Паша, потом понял, что лучше б сказал, что серебро. Поди им толкуй про алюминий, который сейчас вообще никто в глаза не видал! Да и прозрачный то ли полиэтилен, то черт еще его знает — вот эта прозрачная пленка из чего сделана...

Московиты переглянулись.

— Ладно, но гляди — головой отвечаешь! — проворчал боярин и заглотил обе таблетки аж с каким-то крокодильим хлопком челюстями. Глотнул воды. Поморщился, видать голова и впрямь сильно беспокоила его.

— Теперь подождать с половину часа, попадет в кровь и подействует — пояснил Паша. Думал, что на том все и кончится — ан тут ясно стало, что ошибся. Это пока была так, прелюдия.

— Вот, возьми себе за услугу что по нраву — молвил старик и показал рукой на кучу оружия, валявшегося тут же. как ни странно — среди явно татарских сабель лежали и прямые клинки, шпаги, мечи, очень европейского вида. Паштет пожал плечами. Ему все это железо было не нужно.

— Обидишь, выбери! — шепнул тихонько сотник.

Попаданец пошурудил в куче железяк, выбрал саблю, что выглядела побогаче. Камешки блискучие разноцветные на эфесе и ножнах. Ножны то ли посеребреные, то ли и серебряные. Тяжеленькая такая. В конце концов можно и продать. Все деньги. А чертов воевода скуп, вместо денег трофеями отделаться решил.

— Глянь, как в руке сидит! — велел воевода. Сказал-то он не совсем так, но Паша уже приноровился как бы переводить старорусское в нормальное.

Паша нехотя вынул лезвие — угадал верно, чеканка с золочением на клинке. Повертел в руках, одобрительно кивнул, всунул в ножны. Не очень ловко вышло.

— Откуда ты, лекарь?

— Из Шпицбергена.

— Это где?

— Там, на севере — махнул рукой, сообразил, что скорее восток получился. Но поправлять не тянет.

— И почему фамильное твое имя — немчиновское? Буквицы — то наши на этих вещах.

Вот ведь черт глазастый.

— На двух языках толкуем на острове нашем — ответил, чувствуя, что чем дальше, тем меньше разговор нравится этот.

— Ты, знать, из немчинских. И с той словеской, что на дворянство указует?

— Да, мой род — служилый, дворянский.

— Давний?

Паша кивнул. Все, в конце концов, от Адама происходим.

— Тогда что ж без меча ходишь? — сотник, сволочь, сбоку вопросик подкинул.

Насчет таскания меча на боку как-то Паша не сообразил придумать раньше и тут понял, что — подловили его. Это пушкарям было в общем наплевать, там в наемниках какой только сволочи не было, в том числе и вроде как и дворяне, да и то придрались, собаки блохастые. Но тут — уровень иной.

— А что в наем пошел? — добавил воевода.

Паша набрал полную грудь воздуха и понес спешно слепленное, про то, что происходит из не очень богатого, но славного рода и был на службе. Но случилась у него дуэль, в которой он проткнул противнику мечом руку выше локтя. Тот не мог держать меч и сдался. Все разошлись по домам, но наутро враг умер. И родные заподозрили отравление и подали жалобу на Паштета герцогу Шпицбергена Вольдемару Второму по прозванию Темнейший.