Попаданцу не понравился такой взгляд, мужик немец толковый еще начнет сопоставлять одно с другим. Лучше пусть сам что рассказывает — и толку больше и польза прямая и думать не сможет. Потому тут же сформировал вполне серьезный вопрос:

— Ты вчера говорил, что татары бывало от голода дохли прямо в набеге. И что татарская конница обьедала крыши ограбляемых ею деревень. Мне как-то не верится, тут слыхал, что татары — как лава от вулкана, как саранча, как кара господня, как казнь египетская — неостановимы и ничерта с ними не делается. Твои слова меня сильно удивили.

— Эхехех — помотал досадливо головой канонир: 'Событие это вполне обычное. Но почему-то мало кто верит, если сам не видел. Если уж точно сказать — справедливо отчасти, так как дохли не только от голода, а по всем причинам. Вот в приграничном сражении орда смяла заслоны и проникла в Московию... Как думаешь — татаровы все одинаковы, или тоже люди?'

Вопрос застал Паштета чуточку врасплох. Вот так — сразу говоря — да, казались ему татары абсолютно одинаковыми юнитами — два коня, лук, стрелы, лысая бритая башка, косые глаза и усишки веревочками. И еще сабля. И гиканье. И набегают кучами. А потом на полном галопе ордой — домой с набитыми мешками и вереницей печальных рабов. Потому он осторожно кивнул головой, хотя сейчас-то почуял какую — то засаду в том, что татары — тоже люди. Люди ведь, бессорно. И что это значит?

— Так раз тоже люди — значит там есть бедные и богатые, родовитые и незнатные. И самые богатые рода берут дорогу на самую богатую местность. Ехать меньше — грабить больше. Голытьба ж нищая вынуждена растекаться туда, куда богатые не пойдут. То есть максимально далеко. И действовать в обстановке неизвестности, причём они и так не жировали. Собирались в поход в долг. Кормились в походе в долг. Под залог и с жирным возвратом долга — сверху трети, а то и половины. Могло так быть, что вернулся с похода и ещё больше должником стал... вот и бежали они, бежали... А силёнок — то маловато. Сами тощие, лошадки некормленые. А расстояния тут у московитов большие. Чаще всего такие находники и гибли зимой. Причём явление достаточно частое. Смерть от недоедания и больших нагрузок от жадности. Силенок у тощих и так мало.

— Как сказать! — несогласно пожал плечами внимательно все слушавший жилистый Шелленберг. Хассе хмыкнул, продолжил речь не обращая внимания на возражение:

— Чаще сначала падали лошади. А добро бросать нельзя — за долги детей продавать придется, а то и последние штаны. Тащили добычу изо всех сил. Сил тех — мало. И все, мордой в снег, откинул ноги. Слыхал от московитов, с кем торговал — лет тридцать тому назад так сдохла на обратном пути треть татаровского войска.

— Зимой зачем? — влез 'Два слова'

— Реки и болота замерзают, дорога во все стороны — свысока ответил Хассе.

— А солому с крыш потому жрали? — догадался Паштет. Услышанное как-то удивило его. Шло вразрез с привычным ощущением.

— Опять ты за свое! Сам суди — взяла татарва село. Кто на что претендовать может? Кому что по чину? У каждой шоблы — свое начальство и ближние люди начальства. Все самое лучшее — им.

— Так положено — подтверждающее кивнул головой Шелленберг.

— Голытьбе в лучшем случае хорошо если долги за содержание в походе списали, за помощь, чтоб никто не сбежал и ликуй, Исайя! А тебе лошадку покормить нечем? Так ты в долг у меня ещё возьми! Неужели не хочешь? — Хассе хищно прищурил глаза, словно он сам — татарский корыстный мурза. Попаданец поежился. Жизнь продолжала поворачиваться к нему своей злой стороной.

— Вот и оставались им крыши от села. А девок и без них есть кому портить. Начальству — всегда и больше и лучшее, а уж простягам — что со стола у богачей упало. И везде так. Уж даже в христианнейшей Европе итальянцы режут итальянцев, франки — франков, немцы — немцев...

— Швейцарцы — швейцарцев — добавил Шелленберг.

— Ты нашел что сказать! Эти горные ублюдки дичее татаров, сатанинское семя! Так что, в общем, говоря — чем татары хуже? Все, как у людей принято. Тебе еще рассказать, как татарова сама себя за добычу резала? Отбирая полон и утварь у других отрядов, дежуря на дорогах во время нашествия? И тоже ничего удивительного — разные князья у них, так что все как у всех — зарежь и ограбь соседа. Нищие они, татарове. В основном. Хотя — всякие есть. Татар татарину рознь. Кому — золото и серебро и девки-красавицы, а кому и солома с крыши, да тряпье в крови и дырах — сокровище.

— Ты не канонир прямо, а философ и стратег. И ходячий знаток по тактике народов мира — хоть и не без иронии (какой наемник без гонора?), но вполне искренне сказал Паштет.

— Давно живу и держу глаза и уши раскрытыми — снисходительно ответил Хассе.

— Много знает — признал и 'Два слова'

— Без рабов Кримея зачахнет в два счета. Без рабов и добычи награбленной. Потому лезли и лезть будут. Но большой поход — еще не сейчас — уверенно молвил канонир.

— А что сейчас? — поинтересовался паштет. Попасть под раздачу колоссального сражения с 30 патронами и полным неумением драться саблями и шпагами как-то не хотелось.

— Сейчас? Скорее всего — просто малый набег особо горячих и обедневших с каким-нибудь мурзой из невеликих. Среднему или тем более — Большому, когда сам хан во главе войска идет, сейчас тут просто делать нечего. А эти — будут крадучись пробираться, по лощинам и оврагам, не показываясь на глаза, обязательно кто-нибудь из казаков с ними в доле будет, поможет проводниками, да татарове и своих лазутчиков посылать во все стороны будут, через казаков будут фальшивые подавать сведения — дескать пойдут в одно место, а сами — в другое подадуться, хитрить будут, следы путать. Такой набег по чучелам замечают — самих татаров мало, так они на заводных лошадок сажают чучела из травы и сена и запасной одежды, издалека — вроде как всадники и много, а на деле — людей там горсть. Если поход средний или — тем более — Большой, чучелами пугать уже не надо — воинов десятки тысяч кого угодно сами напугают.

— Казаки татарам помогают? — удивился Паша.

— Они татары — заметил Шелленберг, обмахиваясь шляпой. Солнце уверенно лезло вверх по небосклону и чем дальше, тем сильнее жарило.

— Нет, татаровы — не казаки. А казаки — это окраинцы, те, кто по краям Руси живет — снисходительно заметил.

— Они — татаровы — уперся немногословный наемник.

— И все же, мой упрямый друг — нет. Они по породе — русские, по языку — тоже, только живут в тех местах, где разумный человек не поселиться, слишком опасно. Потому публика эта ветреная, непостоянная и легкомысленная, хотя и храбрая тоже отчаянно. И у московитов даже такое есть выражение 'засланный казачок' — то есть лазутчик из казаков от поляков или татар или еще кого. Татаровы без поддержки кого из казаков не суются, проводники нужны. И броды каждый год меняют место и через Большую Засеку пробраться надо в том месте, где войск нет. Так что всегда изменники есть. Да и не только казаки, слыхал, что и родовитые московиты не гнушаются при случае татаровам помогать.

— Этим-то чего не хватает? — ляпнул Паштет. Тут же сам подумал, что свалял дурака в очередной раз, потому как там, откуда он прибыл, не на Шпицбергене, а в реале было полно примеров совершенно долбанутых придурков, которые набивали свои дворцы мешками и чемоданами денег. Не представляли — куда потратить, но хапали и хапали. Золотые унитазы, епта! Не меняются люди, хоть в пороках — а соответствуют.

— Нет ли у тебя в карманах драгоценных камней? Которые — осколки звезд? Ты, Пауль, как с неба упал! — вытаращился изумленно Хассе, а его малоразговорчивый приятель ехиднейшим образом ухмыльнулся.

— Так ведь у них есть и власть и богатство и влияние! Татары ведь больше не дадут!

— Царь больше не даст! У себя во владениях магнат — сам царь и бог! И ему очень неприятно, когда над ним кто-то есть еще. Он по родовитости вполне может быть не хуже царя или короля, да и по богатству тоже. И подчиняться ему — нож острый в сердце. А приходится. Иначе царь отнять может владение. Смени владыку на татарского хана или турецкого султана — так, глядишь, еще и выгоднее с первого взгляда получится. И владыка далеко и за такую заслугу может дать чего. Дурачье! — совсем неожиданно закончил канонир.

— Ты меня все время с толку сбиваешь — признался Паша.

— Что царь, что султан — все любят подчинение и не любят вздорных и строптивых подданных. И к предателям везде с опаской относятся, слыхал, что когда турки взяли давным — давно Константинополь — им помогал в этом доверенный человек, предавший своего цезаря. А он в немалых чинах был! Так султан ему дал за это мешок золота. А потом зажарил в медном быке, прямо с золотом. И сказал — зачем мне такой слуга, который своего господина предает?

— Медный бык? — уточнил 'Два слова'.

— Да, это такая металлическая статуя, вроде 'Железной девы', только медная и без шипов внутри. И по виду не дева в платье, а бык...

— Без платья — понимающе кивнул головой Шелленберг.

— И ее не свинчивают медленно, а просто разводят костер под брюхом быка. Тот, кого внутри там жарят — орет во всю мочь, а глотка у быка сделана как боевой медный рог. Так что кажется, будто сам бык ревет — пояснил Хассе.

— Толково! — признал со знанием дела Шелленберг. Идея ему явно понравилась.

— Погоди, султан же дал золото? При чем тут слуга? — ляпнул Паштет и понял, что зря он это сказал. Оба собеседника, если только молчуна Шелленберга можно было признать таковым, удивленно вытаращились на своего камарада.

— Все, кто находятся на земле султана — все его слуги. Это у нас бывает, что магнат в своей вотчине выше короля или вот у русских тоже так — герцог только может у себя командовать, а царь этому герцогу — их у русских называют князьями, может повелеть, но тот может и не подчиниться, а слугам герцога царь ничего велеть не может — только через их господина. Даже последнему крестьянину! А ты говоришь!

В памяти Паштета ворохнулось что-то этакое, полузнакомое и непонятное из школьного курса истории. И он это сразу озвучил.

— Это когда 'вассал моего вассала — не мой вассал?' А у султана, значит, наоборот, 'вассал моего вассала -мой вассал?'

— Ну вот, ты же сам это знаешь, а придуриваешься! — огорчился канонир.

— Я не нарочно, просто мало знаю про царя и султана.

— А, я то подумал, что ты нарочно прикидываешься болваном!

— Нет, зачем мне тебя бесить? Мне интересно, тем более — ты знаешь много такого, о чем я и не слыхал.

Сказанное явно польстило немцу и он приосанился. Очевидно, ему нравилось, что нашел благодарного слушателя и есть чем покрасоваться, тем более, что размеренно ехать верхом по дороге было скучновато. Маленькая человеческая слабость, которая сейчас была очень и очень полезна попаданцу, тот, в отличие от книжных суперменов наглядно убеждался, что прошлое — совершенно иной мир, в котором комфортно себя чувствуют те, кто по времени там живет. А вписаться постороннему — крайне сложно. Из будущего казалось, что тут живут простодушные недотепы и балбесы, которые разинув рот будут с восторгом внимать каждому слову гостя из будущего. Но на деле получалось, что все куда как не просто. И оставалось только радоваться, что худо — бедно вписался в этот сбродный отряд. Безусловное везение.

Молчать не стоило, надо было получать информацию, пока можно.

— А война сейчас с орденом за выход к морю? — спросил Паштет, отворачивая поводьями башку коня от особо пышной травы на обочине.

— Кого выход? — удивился Шелленберг, который хоть и дремал по солдатской привычке в любой подходящий момент, но ухо держал востро, просто эльф какой-то.

— Московитов — сказал очевидную вещь Паштет. Оказалось, что очевидную только для него, потому как пушкари переглянулись.

— С какой стати? У них давно есть береговые земли у моря. До самой реки Стрелька. И давно — там еще новгородские земли были, даже пара крепостей стоит — ответил удивленно Хассе.

— Так слыхал. Если не за выход — тогда за что?

— Дерптская дань — зевнул 'Два слова' . Видно было, что это настолько известный факт в этом мире, что, пожалуй, больше можно удивить заявлением, что солнце греет, а лед холодит.

— Первый раз такое слышу — признался попаданец, чертыхаясь про себя в который раз.

— Господи светлый, известное же дело! Дерптский епископ обязался платить ежегодную дань псковскому герцогу, то есть — князю, как их тут называют. Сам этот князь был потом вассалом Господина Новгорода, а Новгород встал в вассалитет Москве и тамошним королям, то есть царям, разумеется. Значит дерптская дань должна идти царю, а ее не платили уже больше ста лет. Так что ничего удивительного. Беда только в том, что орден уже сильно одряб, войну проиграл, и сейчас ушел всеми землями в вассалы к поляцкому королю, так что каша заварилась большая. Мы потому и подались к Йохану, что в Ливонии очень просто сдохнуть, а деньгами там не пахнет вовсе, того и гляди, попадешь кому большому под пяту. Тут будет спокойная сытая служба.

Канонир откашлялся, прочищая глотку и густым баритоном весьма мелодично пропел куплет, который в вольном пашином переводе получился таким:

Русский, Немец и Поляк

Танцевали краковяк.

Танцевали не спеша,

Наступили на мыша.

— Не понимаю опять. (Тут Паша чуть не ляпнул, что в учебнике истории вроде было по-другому и уж совсем непонятно — почему русские отдали сверхвыгодную морскую торговлю в руки Ганзе, как называли союз немецких портовых городов. Вовремя ухватил себя за язык).

— Что тебе непонятно, Пауль? — плднял бровь Хассе.

— Почему московиты не построили порт сами? Как Даннлинн или Ригу?

— Даннлинн? — уточнил сонный Шелленберг, гревшийся на солнышке как большой, сильно потертый, но боевитый кот. Кот, комфортно сидевший в седле, словно в кресле на веранде.

— Ээ... Даннлин! Датский лагерь! Ну, Таллин? О, Ревель! — копаясь в пыльных залежах на чердаке своей памяти сообщил Паштет.

— Это просто! — сказал 'Два слова' и заткнулся, черти бы его драли!

— Точно! Новгородцы могли построить порт давно, но для такого дела им по уставам города надо было поручить это приглашенному князю, потому как сами отцы — старейшины договориться не могли, боясь, что один из больших родов сумеет перехватить все деньги, потому только для временного князя эта задача. По той же причине и князю своему это поручить побоялись — вот и остались на обочине без портов. Основная прибыль — Ганзе. А Йохану тоже не нужен порт на новгородских землях, ему усилять их совсем не охота, они и так под Польшу норовят или под Ганзу встать. Проще получать дань, а что нужно — пойдет через Ревель или англичане привезут. Там хитрости полный воз, но это и прекрасно, что русские сами себя перехитрили, нам же проще.

— Так новгородцы не добровольно под Москву пошли?

— Ты шутник! — отметил Шелленберг.

— Как же, добровольно. И воевали и бунтовали сколько раз. Но Москва сильнее — и на войне и в деньгах. Потому и одолели московиты, что в Великом Новгороде одеяло каждый на себя тянул, у семи нянек детя без пригляда. Да и воюют московиты умело, хитрые они, черти — сказал Хассе и перекрестился, явно опасаясь, что враг рода человеческого услышит свое название и явится легионом за душой солдата.