— Зажигай! Зажигай! Зажигай! — громоподобно заорал русский пушкарь, вот же глотка луженая, маханул несколько раз руками, отчего его пальник дал дымные круги в воздухе, спрыгнул с телеги. Все засуетились. Паштет, не медля, сунул свой горящий фитиль к трем распушенным хвостикам, задул во всю мощь легких, отчего полетели искры. Огонек, шипя и искря пополз прочь от Паши, делясь на три пути.
Порядок! Глянул, что у остальных. Десятки дымков тянулись в безветренный воздух, а пушкари, ни секунды не медля, пробирались поспешно среди тесно сбитого обозного добра к своим лошадям. Паша не стал ждать особого приглашения, рванул тоже. Отмотал уздечку от оглобли, вскочил в горячее от солнца седло. Глянул — все тут. Московиты уже уезжали прочь, немцы поспешили за ними. Встали изрядно поодаль, там где был холмик, но не на вершине, а на обратном склоне. У того, кто командовал, в руке была длинная палка, скорее даже шест, обвитый сплетенными фитилями. На дымок от него все и поглядывали. Паштет сообразил, что это индикатор — такой же длины и там фитили, в обозе и сейчас огонь жадно ползет к бочонкам с порохом, запасам фитилей, которые, как оказалось по ценности — пороха дороже, к забитым порохом пушкам... К той мощи татарской, что должна была распахнуть Кремлевские ворота!
Ждали долго. Паштет успел уже критическим взглядом окинуть обреченный обоз, немного разочаровавшись тем, что был он какой-то не по-восточному блеклый, серый, очень утилитарный и функциональный, правда. Вот убитые турецкие и татарские топчии были как павлины и попугаи ярко разнаряжены, а возы, телеги и фургоны — все серое, с серым полотном.
А потом начался такой фейерверк, что куда там Новому году! Очень хотелось посмотреть, но после того, как над головами недвусмысленно просвистело что-то очень увесистое, все, не сговариваясь, присели, а потом пригнувшись поспешили прочь. В обозе словно вулкан проснулся, громадный дымный шлейф выметнуло в небо вместе с языками пламени, причудливо сплетавшимися с струями белого и черного дыма, веера дымящих искр взлетали вверх и пышно осыпались во все стороны, какие -то ошметья и горящие куски взлетали высоко в небо, а уж грохотало и совсем зубодробительно, тугие волны воздуха били по ушам, качали траву. А кроме взрывов там еще и просто разгорался пожар, жадно пожирая телеги, фуры, шмотки и запасы жратвы — рядом с артиллерийским обозом у татар были фуры с сушеным мясом. Прохвост Гриммельсбахер как раз протянул легкий коричневый ломтик Паше, он такого добра целую торбу утащил. Ничего, съедобно, хотя так себе по вкусу и жестковато. Никаких специй, зато соли много.
— Вот и добре! Поехали! — сказал пушкарь, кидая на землю шест с выжженым спиральным узором — как огонек полз, след остался. Не сговариваясь, поспешили к переволновавшимся коням. Хоть и дрессированные были животинки и выстрелов приучены не бояться, но от такого катаклизма определенно перепугались, нервно прядали ушами и танцевали взволнованно, несмотря на успокаивающие увещевания коноводов.
Потрюхали не торопясь и почему-то не туда, куда полагал Паша. Оказалось — к ручейку поблизости, где все нахлебались до отвала, предусмотрительно наполнили прохладной и чистой водой фляги и меха и дали коням напиться, а русские и Паша быстро умылись, раздевшись по пояс, на что немцы посмотрели непонимающе и брюзгливо. После купания сразу стало легче и как-то голова прояснилась. Только в животе булькало, а пить еще хотелось.
— Московит говорит, что тартары к нам веревкой привязаны, не с чем им на Москау идти. Вернутся, порох им нужен, да и пушки наши — заметил Хассе, послушавший речь старшего пушкаря в красном кафтане.
— Красное дело будет! — оскалил крупные белые зубы тот. Кивнул своим товарищам головой. Собрались в колонну по трое, двинули в обратный путь. За спиной продолжало гореть и дымить, даже что-то и сейчас бахало, но уже слабее, рукотворный вулкан утихал. Дымище грозной тучей полнеба затянул, выглядело это на вкус Паштета — тревожно и сурово. Сердце щемило, да и ехавшие рядом посмирнели. Битва не была выиграна — просто гигантской змее очень больно наступили на хвост сапожищем и сейчас змеюка должна была развернуться и влепить обидчикам со всей злобой и ненавистью.
Ехать пришлось куда меньше — на полпути где-то уже возилось старательно русское войско. На холме громоздилась стена с бойницами и узкими проходами, откуда торчали жерла пушек.
— Нам туда! — указал нагайкой пушкарь.
А Паштет опять офигел и погрустнел. В первую голову оттого, что здесь тот самый конструктор "Сделай сам" под названием Гуляй-город теперь выглядел совсем иначе. Когда нашли своих и появилась возможность глянуть — что за стена, то опять удивился, насколько у предков все толково сделано. Теперь толстенные доски, мало не в половину бревна, были собраны в здоровенные щиты метра три на три, каждый такой щит имел несколько амбразур и стоял на больших тележных колесах, а сзади торчали здоровенные оглобли. Все в целом напоминало здоровенную пушку, только без ствола.
Явно щит можно было катить вперед, взявшись за станины — оглобли, со стороны противника стенка получалась ровной и гладкой, а амбразуры стояли высоковато, с той стороны врагу разве что в эльф-стайл прыжке можно было бы пальнуть из лука, зато со стороны защитников получалась специальная приступочка, в которой Паша узнал боковину от обозной телеги.
Дошло, что видит этакого деревянного трансформера — из одной телеги с досками гуляй-города получалось два таких щита на колесах и со станинами. Стволы орудий выглядывали между щитов, причем и тут была хитрость — тонкие досочки стык щитов мешали штурмующим пролезть в узкие промежутки и довольно надежно прикрывали пушкарей от стрел и пуль с той стороны.
— А неплохо придумали московиты. Получше вагенбурга будет — признал Хассе, одобрительно поглядев на деревянную стену. Шла она явно на несколько километров и в поле представляла из себя весьма надежное укрытие.
Паштет оказался с краю немецкого отряда. Рядом уже были стрельцы, наряженные в одинаковые серые кафтаны, за ними толпились конники. Общаться с немчинами они не рвались, поглядывали спокойно, готовились явно к бою. Попаданец только диву давался — у этих стрельцов не было и в помине тех самых бердышей, которые были вроде их визитной карточкой, как читал у кого-то. Топоры были, но совсем не похожие на злобного вида секиры-бердыши. И мушкеты были простоваты — как у него. Сабли были у каждого — но опять же в простеньких ножнах без украшений (только у сотника эфес был побогаче, у остальных деревянные щечки-накладки).
В целом соседи выглядели прилично и явно собирались подраться от души. Это радовало. По тому, что Паша когда либо слыхал — татар били на Куликовом поле, да еще не били на Угре -реке. Зато ответно — вон даже Москву спалили. Причем — не один раз. И создавалось впечатление, что русским татары регулярно выписывали люлей, оставалось, правда непонятно, как взяли Астрахань и Казань, что тоже помнил Паша из давней комедии. В общем перспективы вырисовывались кислые.
А потом Паштет увидел вдали пыль. И не он один — окружающие как то засуетились, по — немецки и по — русски практически одновременно раздались команды вздуть фитили, в воздух потекли сотни сероватых струек дыма, на приступки тут же встали стрелки, только немцы выстроились в очередь друг за другом, а у московитов явно подготавливалось что-то иное, Паша сообразил, что стрелять будут одни и те же, чтобы не терять время на смену места, а заряженные пищали будут подавать им другие, тут же его пихнул в плечо Хассе.
Вскоре уже стало видно массу, которая словно грязная вода во время наводнения текла все ближе и ближе. Потом стали видны отдельные фигурки, впереди вроде как русские по флажкам судя, хотя попаданец бы и не поручился — только понял, что такое — конная лава.
— Вентерем идут, гоооо-товсь! — крикнул сотник.
Спросить, что это значит, Паштет не успел. Гриммельсбахер, что стоял у пушки дальше по фронту тоже что-то каркнул, чего Паша не разобрал. А лава стала забирать вбок и теперь московиты, среди которых было много в темно — серых кафтанах во весь мах неслись боком к стене щитов. Совсем близко — метрах в пятидесяти, если не ближе.
— Бегут от татар, засранцы! — догадался попаданец.
— Пауль, мушкет возьми! — негромко прохрипел Хассе.
Пока фон Шпицберген поворачивался и брал из рук вездесущего Нежило тяжеленную дуру с уже дымящимся фитилем, пока поворачивался обратно — картинка сменилась — теперь пестрой лентой мимо неслись крымские кавалеристы, визжа радостно и уже явно празднуя победу. Лица видно, цветастые одежды и металл блестит, хоть и запыленный изрядно.
— Огонь! Фойер! — раздалось справа и слева и Паша вмиг оглох. Удар по ушам был совершенно неожиданным и очень болезненным. Вся стена гуляй города, все орудия и часть пищалей дали обвальный залп по попавшему в ловушку врагу. С кинжальной дистанции, когда промахнуться было невозможно совершенно. Паша, слегка очумев, все же сообразил и вскинув тяжеленный мушкет нажал на длинную железяку спуска. Полка открылась навстречу тлеющему кончику фитиля, фссыкнул горящий на полке порох, чуточку свистануло дымом из запального отверстия и мушкет пхнул стрелка в плечо.
Паштет добавил свою пулю в те пуды свинца, ядер и каменного дроба, что влетели в плотную массу татарского авангарда.
Странное ощущение — хоть уши и были оглушены громом близкого залпа, но тем не менее услышали странный тупой стук, живо напомнивший дачу и осень, когда Паша тряс яблони, собирая урожай. Вот точно такой же стук — как яблоки об землю чвакаются. И еще удивило, что даже забитые ватой уши различили многоголосый визг, рев и стон. Доперло не сразу, что услыхал звук попадания пуль в лошадей и людей, и орут покалеченные и раненые, трудно различимые за пороховым дымом. Стрекотнуло вразнобой пищальным огнем — и сам Паша успел повторно бахнуть из услужливо поданного мушкета. Тут же опять на двух языках рев командиров — не понятно почему, а — прекратить огонь! Татары растерянно вертелись на месте, отходя при том подальше от злых стен. Над головой тихо и безобидно из глубины гуляй города легкими стайками летели стрелы. Сразу не понял — что за легкие черточки в голубом небе над головой. Потом сообразил. И здесь, наши лучники есть, значит?
Оглянулся недоумевающе на компаньонов, тем было не до бесед — быстро и отчетисто заканчивали заряжать пушки. И видно было, что с завязанными глазами справились бы со знакомым делом. Орудия еще раз тягуче харкнули огнем. Для мушкетов уже далековато вертятся пестрые наездники, а вот для пушек — самое мясо.
Странное уханье у московитов, слаженное, натужное — вытянул шею, глянул туда, благо с приступки стрелковой видно далеко — и удивился. Несколько щитов пехота бодро покатила вперед на татар и как только вытолкали их за линию в поле — так густым потоком в образовавшиеся дыры полилась конница из гуляй — города, врезалась в растопыренных крымчаков, сквозь сизый вонючий туман забликовали сабли, пошла рубка растерявшегося врага. Татары не выдержали удара, покатились прочь.
Конники долго не преследовали, быстро развернувшись, так же спешно отступили. Щитоносцы дождались последних — хромающая лошадь, мотающийся в седле окровавленный всадник и бегущий рядом с ним, держась за стремя, опешивший товарищ — с тем же уханьем бодро восстановили линию защиты.
Потихоньку восстанавливался слух. Теперь стоны и причитания на непонятном языке — там, где мало не кучами валялись искромсанные тела попавших под залп татар — слышались еще отчетливее. Лютая участь, и в цивилизованное время раненых доля незавидна, а здесь и сейчас... Паша зябко передернулся от тихого ужаса, представив, каково это — безнадежно валяться продырявленным на жарком солнышке, доплывая кровью.
Соседи деловито заряжали мушкеты. Восторга особого не выражали, видно было, что рано. Не победа, только чуть-чуть пощипали обнаглевшего врага, спесь чуть сбили. А сейчас все пойдет серьезно.
Почему-то засуетился Гриммельсбахер, видно что-то верхним чутьем расслышал — от московитов волной передалось возбуждение, самые отчаянные высовывались между щитами, смотрели куда-то вправо, оживленно гомонили. Игрок ловко подскочил и с неожиданной ловкостью уселся на самом верху щита.
— Что там? — спросил Паштет. Ему не очень хотелось так высовываться, про стрелы он хорошо помнил.
— Старшины тартар пожаловали на нас глянуть! С десяток! Золото сверкает, глаза режет! Эх, одного бы такого ободрать, до Рождества бы хватило веселиться всем отрядом!
— Можем достать? — деловито спросил "Два слова".
— Нет — с искренним сожалением прикинул тощий игрок.
В относительной тишине, если не брать во внимание стоны и хрипы неподалеку, отчетливо громыхнули несколько пищальных выстрелов.
— Они убили под одним лошадь! Это — невозможно на таком удалении. Неверное — случайно! — потрясенно прокомментировал Гриммельсбахер.
— Московиты — исчерпывающе заметил молчун Шелленберг.
Русские восторженно заорали, заулюлюкали.
— Они нахальнее меня — удивленно сказал сидящий на деревянном щите.
— Этого не может быть! — захохотал Хассе, только что закончивший заряжать пушку и присоединившийся к компаньонам.
— И все-таки. Ссадили с коня какого-то золоченого и сейчас утащили к себе, а свиту разогнали! Хан в плен попал? По виду — очень богатый! — не без зависти заявил игрок и скользнул со стены прочь. Тут же стал серьезным и крикнул Герингу:
— Капитан! А к нам опять гости!
Не наврал, волна конных воинов вымахнула на склон холма и пошла полным ходом на стенку из щитов. Опять рявкнули орудия и мушкеты. Самые смелые татары доскакали вплотную, пытались дотянуться до стрелков саблями, кидали короткие дротики и лупили из луков. В ответ по ним часто били мушкеты и пищали, было шумно и жарко, но, как ни странно, потери у обеих сторон оказались невелики, тем же аллюром уцелевшие татары умчали к себе. Побледневший поневоле Паштет стянул с башки свою тяжеленную, грубой ковки каску, и поглядел на свежую царапину — сам не заметил, откуда прилетела стрела, бздынькнула по шлему. У московитов убило одного стрельца, да нескольких ранило. Немцы обошлись пустяками. Все же даже такая ерунда, как кожаные доспехи и кольчуги неплохо держали удар.
Больше в этот день на их участке стены атак не было, хотя видно было, что кочевники атакуют московитское войско по периметру.
— Щупают нас за разные места, слабое ищут — глубокомысленно заявил Гриммельсбахер. Остальные молча согласились. Насколько глаз видел — вставало крымское войско. Орда. Хрен их сосчитаешь. Ясно было, что обложили со всех сторон и это пугало, потому как и гуляй — город стену свою на несколько километров протянул.
Глава двадцать первая: В осаде.
Поужинали перед сном сухарями, сушеное мясо решили не трогать — оказалось, что воды на этом здоровенном холме нет, а на том конце лагеря, где речка — татары уже отрезали от водопоя. Потому соленое жрать — себя мучить.
Распределили караулы. Паштет отстоял свою смену и улегся тут же, у пушки, которая доказала сегодня, что действительно дарит смерть. Жарко было, лето в разгаре.
