Блестящие царапины, несколько длинных разрубов глубиной аж в полмиллиметра и продолговатая вдавлина — явно от пули — наглядно говорили, что десяток раз — самое малое — голову попаданца спасло это тусклое железо от весьма неприятного знакомства с разным острым и быстрым. Несколько заклепок вылетело, четвертушка железная впереди справа болталась теперь.
Камарады неодобрительно перглянулись — и канонир выразительно моргнул молчуну. Тот встал было — как бы невзначай, но очень похоже — именно пройтись по полю боя и все же найти диковинную аркебузу лекаря.
Но это действо прервало появление капитана Геринга, чертом влетевшего за линию щитов. Конь под гауптманом был явно свежий, седло непривычное глазу, попона цветастая по-варварски. Трофейный коник явно, бодрый. В отличие от зеленолицего "Стальной Жопы". Теперь у хап-атамана не только башка была перевязана, так и рука замотана цветной шалью с пробившимися бурыми пятнами.
— Живо собирайтесь! Все, кто может скакать на коне! — рявкнул капитан.
И прозвучало это так тревожно, что поневоле канониры вскочили на ноги.
— Войско царя не добило тартар? — спросил за всех Хассе.
— Какое к чертовой матери и его бабушке царское войско? Его тут и близко нет! — зло ответил гауптман, снизив силу звука.
— Но ведь на тартар напали с тыла! — немножко растерянно спросил старший канонир.
— Воевода московитов огневым боем отгонял три дня тартар от оврагов на краю этого вагенбурга. Вчера конница, что могла еще ездить — ушла по оврагам между тартарами и ногайцами в тыл к ним. И сегодня ударила по ханской ставке со спины. Каждый нужен, хан ушел, сможет собрать бегущих — нам конец! Понятно?
— Да, господин капитан. Очень понятно — не без тревоги в голосе сказал Хассе.
Паштет не совсем понял, с чего это оба компаньона так враз посерьезнели. Бегут же татары, а уж что такое разгром бегущего войска — он отлично знал. Был период в его бурной жизни, когда приходилось дежурить по ночам, а спать было нельзя никак. Зато можно было рубиться в разные компьютерные игрушки, правда на стареньком слабом компе, что скрашивал его дежурства, могли идти только весьма древние игры, не насиловавшие железо лихими требованиями из-за современного навороченного графония.
Зато игрушки старые были более разумными, чем многочисленные современные, берущие только картинкой, но безмозглые по сути, почерпнуть оттуда что для ума было невозможно.
Вот в древней стратегушке с тактикой "Рим. Тотальная война" четко было показано то самое — в бою нет таких лютых потерь, как при бегстве разгромленного войска, которое победители режут как волки — овец. Конец сражения — самая страшная бойня. Уж что-что, а в электронном виде много чего Пауль фон Шпицберген видел. Одних крупных сражений — за несколько сотен. Так что уж совсем неграмотным в резне он и тут не был. И сам частенько в той игре использовал этот прием — внезапный удар по вражескому военачальнику лихим кавалерийским рейдом или толковой засадой — а после гибели начальства чужое войско переставало быть скованным в единое целое, рассыпалось на отдельные отряды и главное было заставить бежать пару — тройку вражьих отрядов, дальше вся армада рассыпалась как карточный домик и можно было безнаказанно резать убегающих в панике врагов, ликвидируя напрочь до того мощное войско. Если побежали — то уже как лавина снежная — не остановишь!
Но старший канонир явно настроен был иначе, благодушием от него и не пахло, наоборот — собрался весь. Словно как перед новой атакой.
— Да что такое-то? Они уже бегут! — сказал Паштет.
— При всем том. что мы их выпотрошили и повыпускали на этом поле кишки — их все еще втрое больше. Если дать им передышку — опомнятся и навалятся опять. Сил у них полно пока. Удар был по ханской ставке, потому войско без головы. Но этот хан — воин и он не трус. Отбежит и придет в себя. И все остальные тоже. И нам придется очень солоно, мы обессилили и нам тоже повыбили многих. — вразумил Хассе.
— Гнать и бить! — буркнул Шелленберг. Он тоже споро собирался.
С поля прискакали на трофеях, выгодно отличавшихся от очумевших своих лошадок, несколько стрельцов, немцев и сотник. И так же поспешно собирались остатки войск для погони, из лагеря выжимали все, что можно. "Ну, Васенька, ну еще капельку!" — вспомнилось Паше. Загребли и обозников и слуг и даже часть раненых. Лихорадочно суетились, даже странно...
По просьбе сотника стрелецкого трех канониров передали соседям. Зачем — то Паштету было неведомо, но приятели его восприняли такой ход совершенно спокойно и даже с чуточкой радости. И Геринг тоже дал "добро" не слишком раздумывая. С лицом, правда не совладал, плохой он был бы игрок в покер. И вроде как и опаска на его морщинистой морде отразилась и затаенная радость — словно сделал крупную ставку.
Паштетов коник сильно ослабел и аж просел, когда тем более крупнотелый попаданец взгромоздил на его спину и седло и самого себя. Показалось Паулю, что если и побежала животинка, то так, что ноги сзади волочились.
— Погоняй! Надо спешить! А если сдохнет — черт с ним — там тартарский табун! — порыкивал сбоку двужильный Хассе. Но Паштету никак не удавалось себя мобилизовать, эти чертовы жители прошлого были куда выносливее.
Проскочили густо заваленное трупами поле и даже отупелого попаданца тряхануло эмоциями — он раньше не видал такой яркой картинки успешной работы черным оружием, а то, что попадалось в инете — было без мух и запахов.
Картечь сильно рвала тела человеческие, но на удалении — там, где весело прыгали шарики ядер — целых тел не было — рваные куски мяса с грязными раздерганными тряпками из которых торчали странно целые руки — ноги, придававшие абстрактной, в общем картине, рваного мясного хлама крайне неприятную конкретную определенность.
Комендантская служба у московитов была налажена неплохо и хоть по — прежнему Паша понимал предков с пятого на десятое, а то, что прокричал вымахавший к ним стрелец в красном кафтане — в общем понял. Приняли сильно вправо и скоро уже выскочили к сбатованному табуну татарских лошадок, где суетилось два десятка странно малорослых татар. Пяток из них вскочили на уже распутанных лошадок — без седел — и колотя их в бока босыми грязными пятками пустились наутек во всю мочь. Оставшиеся сбились в кучу, ощетинились какими-то дубинами и кривоватыми копьями с разномастными грязно— серыми лезвиями.
Стоять им пришлось недолго — ровно столько, сколько понадобилось десятку стрельцов и трем немцам слезть с коней, вставить подожженые фитили в свои аркебузы и самопалы и дать нестройный залп в кучку татар. Мушкеты и пищали, как длинные, тяжелые и потому неудобные в погоне не брали с собой. Легкая стрелковка в руках. Промазать было трудно. Те, кто из врагов уцелел под градом пуль попытались атаковать, но их, бегущих, хромающих и плачущих, походя — словно гриб сшибая пинком сапога, снесли стоявшие наготове конные стрельцы. Даже и махать топорами и саблями пришлось недолго — вояки тут из этих пастухов были совсем никакие, положили всех мигом, глазом не успел моргнуть.
Паштет уже ничему не удивлялся. В том числе и тому, что привычный хрестоматийный образ пехоты стрелецкой развалился уже давно. Какая к черту пехота, если у каждого стрельца самое малое по паре своих лошадей и передвигаются они в конном строю все время. Воюют пешими, да и то не всегда. Чистые драгуны. Да и немцы туда же — все конные, хрена тут найдешь дураков, что пешедралом топочут.
Уже когда переставил свое седло на татарскую лошадку — сообразил, почему татары были такими низкорослыми — когда сел на новое приобретение и проезжал мимо порубленных. Мальчишки. Лет 10 — 12. А вон тот, кого свирепый удар лезвием развалил от плеча до пояса — так и еще мельче. Хотя жрут они тут не так, как в будущем, может и постарше, просто не выросли на скудном рационе. Нет тут диетологов, педиатров, витаминов и прививок. Акселерации тоже нет. Мясной, обильной белками пищи нет. И долго еще не будет.
Что-то ворохнулось в душе у цивилизованного человека Павла. Не, так-то он не был идиотом и к дурацкой толерантности относился более, чем презрительно, но все же вколоченные с детстве основы гуманизма слабо ворохались в подсознании. Опять же вколочено, что детей нельзя убивать, да и физиономии у мертвых татарчат были очень уж невзрослые. А тут их вырезали безо всяких яких. Не делая никаких поблажек. Да они — по всему видать — сильно бы удивились, если бы к ним проявили толерантность и гуманизм. Тут такое не в чести. Хотя чего говорить — вон сзади "собакой на заборе" скачет конный Нежило. И тоже никакой ювенальной юстиции и на дух не было, когда его семью эти самые людоловы в рабство забрали.
Так что та же монета заплачена. Тем более, что как человеку из будущего, Паштету только тут стало приходить понимание — что такое "рабство". От частого употребления всуе это слово потеряло свою жуткую реальную основу. Никто толком не понимал из всех этих блогеров и борцунов с системой, что такое — быть в рабстве, они легко обвиняли своих оппонентов в этом, понятия не имея, что на самом деле — быть рабом. Да и церковные деятели с их "божьими рабами" тоже добавили свою лепту в затирание страшного первоначального смысла.
Раб — не человек. У него нет ничего своего, вообще. В том числе и воли и мыслей. Это двуногий автономный инструмент, даже не скот. К скоту отношении более человечное. Воин к своему коню относится с теплыми чувствами, крестьянин почитает свою корову — кормилицу. А раб — это как ходячая лопата или сидячая приспособа к веслу.
Кто будет питать чувства к лопате или веслу? Да никто. А каково этому самому ходячему веслу — да всем плевать.
И то, сколько сотен тысяч славян угнали в рабство эти самые крымчаки, в свое время потрясло Пашу. До того как-то в памяти осталось только рабовладельческие цивилизации Древнего мира, Греции и Рима, да масса негров, которыми заменяли в Америке вырезанных под корень аборигенов. Ну и стараниями кучи либералов, конечно еще приплетался пару десятилетий рабский стиль жизни в "сраной Рашке"тм. Как царской с ее пресловутым крепостничеством, так и советской и современной, разумеется.
Когда совсем недавно дошло — что сам может стать рабом, то есть не человеком, а чужой вещью — прошибло холодом. Отсюда, из этого времени, шелуха словоблудства видна была отчетливо. Какие к черту общечеловеческие права? Нет таких в принципе. Есть военная сила государства, которая может обеспечить эти права, да и то, только те, что это государство соизволит дать. Нет государства — нет и прав в принципе и любой, кто в этот момент сильнее — банально может отрезать тебе башку, просто захотев показать свою волю или для забавы. Что отчетливо было видно на всех территориях, где государства рушились.
Ютуб это наглядно периодически показывал во всем безобразии, а цивилизация, дабы у нервной публики, перекормленной толерантностью и правами не возникло неприятных вопросов, спихивало неудобные наглядные последствия "демократических цветных революций" во всякие маргинальные "уголки подонков", прямо говоря, что кто это смотрит — тот мерзавец, маньяк и негодяй и уж к мнению таких ублюдков прислушиваться некомильфо никак. И потому вопрос — как обстоит дело с обеспечением "общечеловеческих прав" вот конкретно у этого человечка на видео, которому на камеру как барану режут глотку, или жарят живьем — даже не стоит и поднимать, он неправильный изначально. А лучше обсуждать обеспечение прав трансгендеров. Вот это — хорошо и подходит для нерабов.
При том опять же виделось это самое государство отсюда отнюдь не как в интернетных баталиях.
Не что-то типа волшебного джинна, который обязан мигом выполнять любую прихоть любого самого тупого и бесполезного члена сообщества, не схематичная структура подавления одними классами других классов, а скорее — как муравейник, где только и можно выжить отдельному муравьишке. Да и сколотили это самое свое государство отдельные муравьишки именно для того, чтобы и банально выжить и защититься от злобных соседей и да — для того, чтобы совместно обеспечить себе эти самые права и с ними — комфортность жития. Платя за них своему государству — обязанностями.
Только государство могло выставить управляемую армию, чувствительно давая по сусалам разным негуманным хотелкам жадных соседей. А уж что за сложная и продуманная штука — организованная армия — Паштет знал. Даже вот эта, средневековая, в которой верх технической мысли — не космические спутники и армады танков с бомбардировщиками, а простые металлические трубы примитивных пушек и пищалей. Со всем снабжением, с разнобоицей боеприпасов к разнокалиберным самопалам, с гуляй-городом, с массой жратвы и фуража, с обозами и табунами... Со всей многотысячной толпой живых существ, которых каждый день надо поить и кормить.
В седле Паштета ощутимо качало. Мелькнула мысль — эх, глядеть бы на все это отдохнувшим! Картина разгрома татарской армии была потрясающей и неописуемой! Брошенное имущество, поля, заставленные шатрами, стада в тысячи голов, раскиданное кучами оружие и трупы лошадей и людей создавали громадную панораму гибели колоссального воинства. К сожалению, Паштет был вымотан до донца. Да и не доводилось ему раньше так скакать, меняя одного коня на другого. Лечь бы. Пожрать и поспать. А потом — воевать, но сначала поспать. И пожрать. И попить.
Но начальство, лаявшее цепными псами, погоняло и погоняло. То, что хан странно не предпринимает попыток остановить и собрать из бегущего стада — мощный ударный кулак — было непонятно совершенно. Потому как не был Девлет ни трусом, ни слабаком.
Тем не менее — татарское войско бежало сломя голову. А московитское — выкладываясь до донышка в рывке гнало и рубило невезучих, не размениваясь на пустяки, на сбор трофеев, занятое одним — выбить ядро напавших.
Понятное дело, что хуже всех пришлось тем, кто был на худых коняшках, кто не успевал унести ноги. У богатых еще был шанс. У бедных — нет.
Не было пощады в этой гонке. Проигрыш был быстрый и наглядный для каждого. А Паштету главное было — не свалиться с коня, он уже и соображал с трудом. Три коня заводных, скакавших за плачущим Нежило, да хозяин из Шпицбергена, которому было тоже впору рыдать коровьим голосом. И у остальных — заводных коней по трое — четверо.
Старая козацкая шуточка насчет того, что не лыцарь тот, кто голым седалищем ежа раздавить не может, сейчас — как и многие забытые в будущем вещи, заблистала свежими гранями. И Паша и слуга его недоглядели — и в первый же день набили себе кровавых мозолей на задницах и ногах, там где намяли стремянные ремни. Седла татарские удобные, но непривычные, да еще непрерывная скачка часами, сутками — и вот пожалуйте. Хоть вой.
И ведь обучался конной езде, и на галопе гонял смирного Марка и рысью тот бегал, казалось, что опытный копытник стал. Ан такой нагрузки и помыслить не мог. Компаньоны, словно безжалостные всадники Апокалипсиса скакали рядом и потешались над неженкой. Надо полагать, у них задницы были покрыты роговым слоем, как пятка старого бродяги.
