— Тогда Капелла бы своими мерсами весь район бы перегородил. У него одна из лучших коллекций жетонов немцев и их союзников. И знаешь, что странно — она вся целиком стоит куда дешевле одного "мерса".

— Но ведь пишут же? — спросил Паштет.

— Мало ли что пишут. Бумага все терпит. Еще шашлыка будешь?

— Буду, здорово получился.

— Есть главный шашлычный секрет — надо покупать хорошее мясо, тогда его и готовкой не испортишь. Держи. О чем мы толковали?

— О жетонах и мерседесах.

— А, точно. Не знаю какой мудак этот миф придумал, но чушь получилась живучая. Покруче нее только "Хронокластерные аномалии".

Паштет вздрогнул от неожиданности.

— А что это такое? — спросил он. На короткое время даже подумалось, что эти гмохи-копатели потому и занимаются этим делом, что есть у них связь с прошлым временем напрямую.

— Для аномалий еще условия не те — тягучим загробным голосом прогудел Капелла.

— А какие условия нужны?

— Во-первых, должно быть темно совсем. Во-вторых, должны ухать совы и филины...— скучным инженерским тоном перечисления задач технического условия простенькой работы принялся выговаривать Петрович.

— Волки должны выть! — дополнил один из безлошадных, жуя шашлык.

— Ветки в костре зловеще трещать и сыпать искрами — добавил другой.

— И в — третьих должна заканчиваться выпивка, что придаст окрас особой трагичности и безысходности — закончил Петрович.

— Понял — сказал Паштет, хотя на самом деле не понял.

— Так вот, про жетоны. Нет у немцев никакого интереса к опознованию и перезахоронению своих родичей.

— Погоди, я не в теме, но сколько раз слыхал, что немцы очередное кладбище для погибших в ту войну соорудили — сказал чистую правду Паштет.

— Ты не путай общественную шерсть с частной. Немецкая организация "Фольксбунд" перезахоранивает только официальные, имеющиеся у них в документах, войсковые кладбища. На это ей и деньги дают. А теперь прикинь — когда немцы делали свои войсковые кладбища со всей документацией? — спросил Капелла.

— Когда могли — пожал плечами Паша.

— Нуу, правильно. А могли они все эти условности соблюдать только в начале войны, пока наступали, нуу, или на спокойных участках фронта. Тогда и гроб и венки и печальные товарищи с постными рожами фотографируются, и крест с каской и салют и капеллан с отходной. Теперь прикинь, что потери лютые, людей в окопах не хватает, потому гробовщик лупит из винтаря, а не досочки стругает, и то, если жив еще, а потом те, кто уцелел, драпают километров двести на запад, бросая оружие, раненых и технику. У них будет время павших камарадов хоронить как положено?

— Вряд ли — согласился Паштет.

— И получается, что падаль должны прихоранивать либо наши армейские, либо колхозники. А они документацию блюсти не будут, особенно колхозные. И получается, что у немцев есть официально захороненных порядка двух лимонов, и куча неофициальных, которых им хоронить никак не получалось по причине усиленного драпа на Запад. А теперь главный вопрос — нахрена им с неофициальными возиться?

— Наши-то возятся. Родственников ищут.

— То наши. Немцам это даром не нужно. Потому как получается, что из кучи пропавших без вести вытанцовывается беда с выплатой пенсий родственничкам, с перезахоронением за госсчет и опять же начнет выпадать куда как злая цифра потерь. Пока все сошлись на 4,5 миллионах, а получится раза в два самое малое, а то и больше. Так что государству это совсем ни к чему. Опять же и рядовым немцам до своих родственников дела нет, им все эти убытки внеплановые — как собаке пятая нога. И денег жалко и чувства после разгрома у них притупились, слишком многие погибли. Нуу, одним больше, одним меньше.

— Пару лет назад нашли засыпанный тоннель-убежище, мало не с ротой фрицев — по Первой еще. Причем точно известно, что за часть и рота, даже список есть. Делай генную экспертизу — и получай останки прадедушки. Так никто из родственничков и не почесался. Вот англичане и канадцы — те в похожем случае понабежали — кивнул один из безлошадных.

— Англичане — хмыкнул Петрович — ты еще норвегов со шведами вспомни.

— Это да, у тех известно с точностью до метра, где кто погиб — кивнул один из безлошадных.

— С такими потерями, как у них — немудрено — хмыкнул Петрович повторно и весьма ехидно.

— С норгами — да. Их всего-то на войне было шиш да ни шиша. Но англичане-то повоевали?

— Мощно повоевали, нечего сказать. И сами же гордятся. что в "Битве за Англию" у них больше офицеров погибло, чем во всей Первой Мировой. А та "Битва за Англию" — фигня детская по сравнению даже с 41 годом. Они умеют за чужими спинами отсиживаться. Но это мы отвлеклись. Так вот когда потери невелики и страна от войны не пострадала — ну как Швеция или там Англия — то с потерями разобраться не так сложно. А когда потери лютые и страна в хлам — тут все гуще выходит. Ну, чтоб ясно было — англичане всего убитыми и пропавшими без вести потеряли столько за всю войну, сколько немцы — под Сталинградом. Потому им с потерями проще. На порядок меньше минима, про разы не говорю.

Капелла покрутил головой с таким видом, с каким матерые седые ветераны вспоминают бурную молодость.

— Моя коллекция началась оттуда. Урожайные места, сейчас такого уже нет и не будет до нового завоза.

— Ты в Сталинграде копал? — удивился Паштет.

— Не, зачем. Я просто подумал немного — тоном скромного гения ответил копарь.

— И что подумал? — уточнил вопрошающий, заметив, что остальная публика поскучнела, как обычно бывает, когда уважаемый ветеран рассказывает свою историю в стопятисотый раз тем, кто ее стопятьсот раз уже слышал.

— Пленных же из Сталинграда вывозили поездами. Там была ветка временная.

— Погоди, я видел пешие колонны много раз на фото и в кино.

— Так пешие — это пока шли в зоне сплошного уничтожения — та же немецкая артиллерия работала по целям до последнего. Потому желдорветки — они вне зоны действительного артогня были. Вот туда пешком. А оттуда — на поездах. Нуу, я узнал, где была станция временная, в глубоком уже тылу, там и работал. Везут-то по спискам, по счету. На каждого пленного положен паек. Строгая отчетность. А пленные там были доходяги, сам, наверное в курсе, что им официально выдавалось приказом Паулюса последние две недели по 50 грамм сухарной крошки. А неофициально — многие и этого не получали. Опять же воды нет, холод собачий — обезвоженные, обмороженные, с дизентерией и туляремией, короче говоря — умирающие лебеди. После первого перегона часть в вагонах дохла. Их сгружали на этом полустанке, паек выдавали оставшимся по счету, а выгруженных в степи прикапывали. Неглубоко, мерзлая степь — это что-то. А дальше наши пошли вперед, ветку эту похерили, шпалы и рельсы долой — и все. Остался скотомогильник на пустом месте. Вот там я хорошо поработал, много всего было. А, забыл добавить — вшивые они были все поголовно, причем так, что на остатках одежды прям россыпи хитиновые были — вздохнул Капелла.

— Эта дрянь вообще хорошо сохраняется. Ребята в Белоруссии недавно нашли пару сотен померзших наполеоновских гренадеров — так там то же самое — добавил один из безлошадных.

— Странно, в Белоруссии же запрещено это вообще? — спросил его приятель.

— При строительстве нашли, потом уже археологией дорабатывали, так можно.

Немного помолчали. Приложились еще к клюквенной.

— В Белоруссии копать до Батьки было лихо. А сейчас — почти как в Германии — грустно сказал самый молчаливый из компании.

— А что в Германии? — удивился Паштет.

— В Германии места боев официально приравнены к кладбищам. Копнул окопчик — тут же тебя полицаи за задницу. И штраф будет — мама роди меня обратно! Я там чудом не влетел, хорошо успел лопату утопить, да и то они мне долго голову морочили, но доказать ничего не смогли. А местечко по всем признакам было хабарное. Повезло, не ущучили, а то бы распахивай кошелек нараспашку.

— Это сколько?

— Полтонны евро...

— Странно, видывал я интервью с каким-то немцем, так он копает вовсю, вроде и родственников ищет — и никто его не сажает и не штрафует. Запомнилось, что он толковал, что по зубам определяет — советский или немецкий — у наших, дескать, зубы стертые и хуже — заметил Паштет.

— Нуу, там все просто. На государственной земле копать запрещено. Совсем и вообще. А на частной — можно, если с согласия хозяина. Но потом проблемы будут с захоронением и так далее. Мой приятель нашел в лесу фрица, так его потом полицаи засношали. Хотя там и каска была и сапоги и подсумки. В общем, отношение такое, как у наших полицейских будет, если ты к ним труп свежий притащишь в мешке. Без восторга отношение, кислое.

— А что — у наших и впрямь зубы стертые? — спросил Паштет.

— Нуу, это случай так называемого вранья. Где двадцатилетний, интересно, сумеет зубы так стереть в свой возраст? В РККА все в основном молодые были. Не фольксштурм с 70 летними пердунами. Просто принято у наших зарубежных друзей, когда они о нас говорят, хоть какую-нибудь какашечку подпустить. И это — хорошо! — неожиданно закончил свою речь Капелла.

— Почему? — удивился не только Паштет.

— Позволяет соблюсти моральное спокойствие и получать удовлетворение от результатов копа. Когда знаешь. что копаешь всякую сволочь, которая и сейчас нас ненавидит, то не возникает коллизий, если вы знаете такое слово. Хотя сильно сомневаюсь, зная ваш культурный уровень.

— Сам-то не академик — огрызнулся один из безлошадных.

— Мужчина, вы были в Сургуте? А в Сучане? Нет? Нууу, что тогда с вами говорить... — пристально посмотрел Капелла на собеседника.

— Сам-то ты был? — засмеялся Петрович.

— Нет, конечно. И что это меняет? — вопросительно задрал бровь Капелла.

Копари заржали.

— Не знаю, как в Сучане, а под Берлином я бы покопал с удовольствием — мечтательно сказал Петрович.

— Не понял что-то — а почему под Берлином? Там боев-то не было — удивился Паштет. Тем более удивился, что читал про Битву за Берлин и что-то там не попадалось про бои под Берлином. В самом-то городе — да.

— Шутишь? — удивился Петрович.

— Не, я серьезно.

— Немцы не дураки были. Для защиты столицы сил было выделено достаточно. Порядка миллиона штыков. Наши пропагандоны все больше о знамени на Рейхстаге писали, хотя смысла в этом знамени не было никакого, если между нами. А о том, что там красиво наши сыграли-станцевали — об этом почему-то ни гугу. Нуу, чего смотрите? Рейхстаг — это парламент. При Гитлере парламента не было как класса, в принципе. Вообще. А здание это после пожара имени улицы Димитрова практически руководство Рейха не использовало вообще. Разве что — во время боев — как шверпункт обороны местного масштаба. Нуу, так таких было по городу — рыдать и плакать, в каждом квартале. С чего наши умуды так этот домик распиарили — не могу понять. Та же Рейхканцелярия в разы была важнее.

— Не бьются твои данные с численностью гарнизона Берлина. Не было там миллиона — твердо заметил тот безлошадный, что сумел увернуться от немецких полицаев.

— Так я о чем говорю? О том, балбесы, что миллион — это на всю оборону Берлина. А наши так грамотно прокатили операцию, что большая часть этого лимона попала в котлы и мешки. И так в этих мешках и котлах и парилась бесполезно, пока Берлин брали, благо в столице осталось всякое убогое гомно типа тыловых контор, фольксштурма, гитлерюгенда и прочих шарлеманей с викингами. Фрицев кадровых там тысяч пятнадцать было, если мне не изменяет моя верная память.

— Викинг не там был. Там — Нордланд.

— Ну все равно датчане и шведы, а?

— В общем — да.

— Вот. Все эти Венки, Хайнрици и прочие Штайнеры к Берлину прорваться не смогли. Не получилось. Нуу, и остался Берлин как апельсин — кожуру сняли, а сам голый. Еще, к слову, опять же тупые совки в первые же дни боев прицельно отняли районы складов — как положено в крупном городе все склады были на окраинах. Все склады, практически — продовольственные, боеприпасные, оружейные, топливные и ты пы.

И остался гарнизон при пиковом интересе с голым вассером наперевес. Наша публика очень любит распинаться, что фольксштурмистам выдавали по пять патронов на винтовку, забывая добавить, что именно потому, что в складах уже Ваньки хозяйничали. Эх! Рассказывали мне, что там были за склады... — замечтался Капелла.

— Да, под Хальбе я бы покопал — взгрустнул копарь, утопивший лопату.

— Под Берлином? — уточнил Паша.

— Ага.

— А там что?

— Там побоище было. Кессельшлахт. 12 дивизий, правда битых и всякой твари по паре тысяч. Всего около 150 тысяч, почти как Сталинград, но очень много необученных новобранцев и тыловиков, поставленных во фронт. Пытались прорваться к Венку. Получился такой бродячий котел. До Венка добралось тысяч пять, без техники. Большей частью — раненые.

— Рассказывали мне, что немцы там слоем лежали. Речушек всяких полно, мостов мало, потому ясно было, где будут прорываться. Ну и лупили по ним со всех сторон на расплав ствола. Причем немцы очумели совсем, толпами прорывались, артиллерия по ним картечью херачила, как при Бородино. Крайне редкие случаи, чтоб на картечь можно было работать. Даже, толковали, подкалиберными шпарили, в такую толпу хреначить — не промажешь. И заслоны, израсходовав весь свой боезапас, собирали оружие и патроны у немцев убитых — из предыдущих волн — сказал тот, что в Германии рылся.

— Дивизия Дирлевангера там вся легла — напомнил молчаливый копарь.

— Не она одна. В общем — копай, да копай. Тем более, что мемориальных кладбищ немецких там нет, сваливали в воронки и окопы. А еще бы интересно было бы кого найти из воинов Зейдлица. Они там отличились.

— Это ты о ком?

— Генерал Зейдлиц сдался в Сталинграде. С Гитлером после этого развод и девичья фамилия. Организовал какую-то артель типа "Свободная Гернмания" и набирал туда всяких недовольных фюрером немцев. Под Хальбе у них была массивная акция по забросу в окруженные войска своих агентов с убеждением сдаваться. Всего отправили около 800 человек агентуры, обратно вернулись 477.

— А остальные?

— Кто обратно переметнулся, кого разоблачили и расстреляли, кого нашим огнем накрыло. Но тысяч девять пленных те, кто вернулись, с собой привели. Так вот у тех, кого отправляли — был шикарный иконостас, чтоб с ними не спорили. Хотя по иконостасу и вычисляли, больно уж шикарен был. И все орденки — новехонькие, разом выданные. Это и вызывало подозрения... Нуу, и шлепали.

— А что вы толковали про хроноклазменные аномалии? — аккуратно спросил о взволновавшем его понятии Паштет.

Копатели переглянулись. Видно было, что бестактный вопрос оторвал их от сладких мечтаний и они как-то даже встопорщились.

— Нуу, мы же копаем по местам былых боев, где валяются непохороненные толком покойники разных наций и религий. А издавна известно, что без ритуала погребения оставшиеся без дна и покрышки мертвецы ведут себя разгульно и хаотично. И, как все прекрасно понимают, эссенциальные духовные эманации вторгаются в материальный мир живых. Всем отлично известен трагический случай, даже описанный в газетах о том, как копарь нашел немецкий жетон на серебряной толстой цепуре. И, разумеется, сразу же на себя эту цепь надел...