— Далеко еще. Бить надо наверняка, когда точно знаешь, что попадешь. А так — пустой перевод пороха и пуль, а они дорогущие, заразы. Жди. Пойдут — увидим.
Тем не менее пришлые все никак не шли на штурм. Дразнили отдельными смельчаками, суетились на том берегу, какое-то начальство прибыло на берег — блестя золотом и яркими одеждами. Сразу выделились на фоне остальной толпы, да и несколько волосатых бунчуков внятно показали — командиры это. Кто — то из русских пушкарей не утерпел, рявкнула пушка, вода в реке плесканула там, куда шмякнулось ядро — но недолет был слишком велик.
Татары на своем берегу выкатили несколько орудий, тоже побабахали. С тем же унылым результатом. На их пальбу московиты не ответили — далеко все же.
Как Паше показалось — немцы стали какими-то замедленными, словно у них напряжение в сети упало или подморозило их. Вот Нежило — тот суетился, тыкаясь туда — сюда, пока не получил от Паши подзатыльник. Наконец поступил приказ — зарядить оружие! Так же неторопливо двигаясь, канониры зарядили все шесть орудий, потом — не спеша — мушкеты. При том фитили так и не зажгли. А вот угольки в жестяных корзинках пришлось обновлять — старые прогорели.
Пашу одернул тихо Хассе, сказав негромко:
— Не суетись! Побереги силы, пригодятся. Тут скоро не кончится, если не сомнут сразу — драка будет длинной. А ты выдохнешься и будет у тебя в жилах не молодое вино, а противный уксус! И тебя зарежут, как поросенка.
Попаданец был искренне против того, чтобы его резали. По ряду причин такой расклад ему не понравился категорически.
— Да когда же они начнут? — нелогично спросил он.
— Пес их знает, варваров. Разведку они провели, начальство посмотрело. Подтянут обозы, если у них много пороха — закатят по нам из пушек, пробьют брешь, а потом уже попрут лавой. Не скоро еще. Мы еще каши успеем пару раз поесть — и похлопал волнующегося Пашу по плечу. А потом хмыкнул, когда подсунувшийся Нежило показал стрелу — сбегал, подобрал. Так себе стрела, неказистая, грязноватая какая-то. И железо наконечника какое-то ноздреватое, тусклое. Но острое, хищное, тонкое.
— Для кольчуги сделано. И уже была использована — кровища вон в пазах — со знанием вопроса пояснил Гриммельсбахер, ухитрявшийся одним глазом смотреть на брод, другим — за несколько шагов контролировать, что там у соседней пушки.
— Да, как раз под кольцо сделано. Слушай, Пауль, сходи к этой чертовой крысе и потребуй колет Шрёдингера. Лишний слой дубленой кожи на твой гамбезон будет очень к месту. Стрел сыпать будут много, а лучше несколько дырок в старом колете, чем в своих ребрах! — велел Хассе.
— А эти? — кивнул в сторону крымчаков Паштет.
— Успеешь. Они костры запалили — видишь дым? Войско большое, идет медленно, пока они накопят силы для удара — успеешь — уверенно заявил канонир и покрутил носом — показалось. что из-за реки пахнуло жереным мясом.
Тощий Гриммельсбахер подтвердил — конину там жарят — и много. Духовитый дым вон докуда дошел!
И Паша припустил к Маннергейму. На этот раз внезапно злополучный колет нашелся. Но когда Паша добежал до орудия, то передумал его напяливать на себя, больно уж покойный кнехт был грязнулей, да и не производила вблизи дубленая кожа впечатления лучшей защиты, чем надетый под ватник-гамбезон легкий бронежилет. Отдал Гриммельсбахеру и тот благодарно осклабился, напяливая доспех на свое худое тело.
Опять ждали.
Пообедали наспех кашей.
Ждали дальше.
Ждали.
Ждали.
Стало темнеть. Татары поклубились, поклубились — и угомонились, явно стали готовиться к ночлегу. Тысячи огоньков — сколько глаз мог видеть — мерцали на том берегу. Костры палят, значит, атака утром будет, ночью на пушки не полезут, это не беззащитная деревня, обороняющиеся мазать не станут, уже наготове.
Напряжение в гуляй-городе спадало. Рассчитали караулы, часовые встали на посты, протяжно перекликаясь. Паштет отстоял положенное, вглядываясь в мерный блеск переливающейся под звездами воды. Потом уснул, когда сменили — и проснулся от легкого пинка в подошву сапога.
"Соседи" на том берегу поили коней. И уезжали! Они явно уезжали! И при них не было никакого обоза, да и мало их было! Почему-то у Паши появилось нехорошее предчувствие и защемило сердце. Глянул на мрачные физиономии компаньонов. Паршивое настроение только усилилось. А в лагере пошла суета. Как в горящем муравейнике.
Прибежал злой Геринг. Не говори, а лаял. И очень быстро стало ясно — ночью тартары оставили для глупых урысов приманку — несколько тысяч всадников, которые ночью палили костры, а орда, поделившись на две части — обтекла русскую армию, тартары — с одной стороны, ногаи — с другой, сбили слабые заслоны и сейчас неостановимо прет на Москву, которую не прикрывает никто, кроме гарнизона Кремля. Да и нечего там прикрывать — пепелище с костями.
В прошлый год московиты кинулись на перехват, успели даже чуть раньше тартар, но бой пошел на улицах, ясно дело начались пожары — в итоге все кончилось для всех плохо — москвичи потеряли десятки тысяч людей и все дома с добром, а тартары из-за пожарища не смогли пограбить толком — как пояснил попаданцу всезнайка Хассе. Русские спешно сворачивали лагерь. Решили идти вдогон.
Конник, весь в черном, на нетерпеливо вертящемся коне влетел к немцам, передал приказ. Пушкари с гвоздями — и три десятка пищальников — в догонную команду, остальным снимать пушки, идти с гуляй-городом и быстрым маршем!
Геринг пролаял порцию приказов и скоро уже Паша понукал своего коня, выжимая из него максимальную скорость. Пылища стояла на дороге, как занавесь. Шли в хвосте русского отряда, который уже ушел далеко вперед. Почему-то так же скоро перла пара десятков телег, причем пустых. Обернулся с холма — обоз московит.., черт привык уже — да русский обоз уже тянулся следом.
— Не горячи коня! — приказал канонир.
— Так мы же в погоню идем, догнать надо?
— Все равно. Придется удирать — а у тебя конь выдохся. Ну, и зарубят ни за грош. Держись как телеги едут! И помни — там коняшкам легче, чем твоему. Спокойнее будь!
Остальные мушкатиры явно не понимали — какого черта едут. Но привычка выполнять приказы брала свое. Ехали молча, совсем отстав от кавалерии, ушедшей вперед на рысях. Потом камарады загомонили — углядели на дороге, что тут уже шла орда.
Проехали место, где валялось пара десятков совершенно голых окровавленных трупов. Не повезло кому-то, повстречались с лавиной. Паштета удивило, что ничего не осталось из вещей и оружия — все подчистую подобрали. Это как-то не походило на привычную картину поля боя в играх и фильмах, где валялись доспехи и вооружение, даже через год после боя, черепа в шлемах, кости рук, сжимающие рукоятки мечей, ребра в прорехах дырявых кольчуг, а тут гольем мертвяки — и все, только лошадиный навоз.
Жрать хотелось, долго уже перли. Достал сухарь, пожевал, запил из фляги. Дал хлебнуть камарадам. Потом вернули флягу уже почти пустой. Адреналин прогорел, накатила апатия. Но сосед это заметил — пихнул кулаком в плечо, дескать "Не спи, замерзнешь!". Встрепенулся, благо кто-то навстречу рысит.
Опять черный всадник, другой правда — борода лопатой — машет рукой, направление показывает — за холм надо идти.
И с холма открылось дикое зрелище — телеги, лошади, верблюды и черт знает что еще. Обоз ордынский! И в нем идет резня полным махом — видно, как сабли всверкивают, блики солнечные. И всадник орет — рукой машет дальше, дескать, не лезте, еще ехать округ надо! И там — где рубка — тоже орут.
А у Гриммельсбахера глазенки заблестели и руки, как самостоятельная живность из рукавов поползли, словно удлинняясь. Хоть крестись! Конь шарахнулся в сторону — под копытами тело ничком, бритая голова залита кровью вся, словно красным покрасили. удержал уздой, поторопил прутиком — остальные гурьбой неслись к какой-то цели. Поднажал следом, оглядываясь — вокруг было не безлюдно, носились всадники, кого-то догоняя и рубя на полном скаку, а сразу было и не понять кто — кого, честно признаться русские воины по шлемам и доспеху на крымчаков весьма походили. Тем более на непривычный Пашин взгляд да еще и издалека.
Догнал своих — сразу стало куда спокойнее, хоть и прохвосты редкие, но — спокойнее с ними. Повертел головой — кровищи нахлестано на утоптанной земле, тела валяются мешками тряпичными — и тут же главное понял — это артиллерийский парк! Телеги с поклажей, кони, волы — и орудия! Очень много! Резня тут была жесткая, совсем недавно кончилась — и видно было — пушкарей застали врасплох, но дрались они до последнего. Окровавленные мертвецы валялись на телегах, на земле, на лафетах пушек.
Только один в диковинной одежде, какую раньше Паштет не видал никогда, полз куда-то на подламывающихся руках, волоча ноги.
Гриммельсбахер тут же спрыгнул с коня и ловко зашиб раненого ударом сапога по бритой голове. Зашарил по телу, довольно цокнул языком, содрав с лежащего расшитый пояс и вытряхнув оттуда кожаный мешочек, глухо звякнувший.
Геринг, зло зарычав, хлестанул своей шпагой плашмя по спине мародера. Тот покорно принял удар, быстро сняв довольную улыбку со своей продувной рожи и спешно напялив не очень убедительную гримасу глубокого и полного раскаяния.
— Хассе, выбрать три пушки для нас — остальные — загвоздить! Мушкатерам — стрелять волов! Ты, ты и ты — бочонки с порохом в телеги, быстрее, чертовы дети! Быстрее, будьте вы неладны! Не грабить мертвяков, сначала — дело! Следующему проходимцу буду бить по башке и не плашмя! — ревел командир, вертясь на своем коне в тесноте обоза.
И тут же подскакала разгоряченная недавним боем группа московитов. Некоторое время стоял ор и брань — потом разобрались, что это тоже пушкари с охраной, из аръергада того отряда,что сейчас вцепился зубами в хвост идущей на москву татаро-турецкой армии, и хотят они всего — навсего — взорвать порох, чтоб у тартаров боезапасу не стало. Собственно та же задача стояла и перед бандой Геринга.
Тут до Паши дошло, что без орудий и пороха татары просто не смогут взять крепость, какой был Московский Кремль, значит и престол занять не выйдет. Не доглядели крымчаки, прохлопали свое тяжелое оружие! Сейчас-то Кремль — первоклассная цитадель, построенная по самым передовым технологиям и взять ее даже и с артиллерией очень непросто.
Захлопали выстрелы, медлительные здоровенные волы грузно валились на землю, но тут опять завопили те самые русские. Им страшно не понравилось, что в пороховом обозе пули летают и командир наемников, хоть и мешал ему гонор, вынужден был согласиться. Вроде даже чуточку и растерялся. но сообразительный "Два слова" негромко — только те, кто рядом был, услышали — подсказал:
— Поджилки резать!
И кивнувший ему Геринг, как бы вспомнив, громко велел делать именно это. А Паштету Хассе сунул в руки десяток длинных четырехугольных гводей — и показал наглядно, что делать — просто вбивать ударами молотка эти гвозди прямо в запальное отверстие. До шляпки, заподлицо! Сам канонир быстро запрыгал от пушки к пушке, выбирая то, что можно было увезти и взять на вооружение отряда. Ревели волы, неожиданно стряхнувшие с себя сонливую медлительность, но они были спутаны, потому немцы быстро и ловко резали им сухожилия, уворачиваясь от туш и рогов. Паштету было не до этой корриды, он бил и бил грубо сделанным молотком. Неподалеку так же грохотали молотки его камарадов.
На секунду отвлекся, оглядывая все вокруг глазом горожанина 21 века, вздохнул:
— Эх, какое бы кино вышло!
И с удвоенным усердием замахал тяжелым и неудобным молотком, вгоняя кованое зазубренное железо в мягкую бронзу. Хрен теперь этот гвоздь выдернешь, а и выдернешь — вместо узкого, точно рассчитанного запального отверстия останется дырища, через которую высвистит вся мощь зажженного в пушке пороха. Мертвые теперь эти пушки!
Пот заливал глаза, тек по лицу и шее, щекоча кожу. Силенкой Паштета природа не обидела, молотобоил он от души, успевая кидать вокруг быстрые взгляды. Никто не бездельничал, все работали от души, причем видно было, что эти забулдыги понимают, что делают. В телеги сгрузили стволы отобранных пушек, быстро накидали бочонков с порохом, причем проверяли каждый и несколько Гриммельсбахер забраковал, а несколько — забраковал Хассе. Что такое "синий порох" — Паша понятия не имел, но вот его как раз не взяли. Набрали легкие пучки фитилей — явно бережно обращаясь с этим грузом. Никогда бы Паша не подумал, что эта фигня — фитили — такая ценность. А вот оружие — мушкеты азиатские и сабли — как-то вниманием и обошли, хотя Паша знал из читанного — самая ценность — это оружие. Только у тощего игрока за поясом вдруг оказалось два диковинного вида кинжала, правда, очень богато изукрашенных. Но такое было редкостью, то, что попадалось на глаза попаданцу было простеньким и примитивным. Как его собственный мушкет, выданный в роте.
Кончились гвозди, растерянно обернулся, вбив последний по шляпку. Отер пот рукой, от которой воняло латунью. Растерянно завертел головой. Увидел канонира, возившегося с грубо отлитой пушкой неподалеку, спросил:
— Дальше что?
— Тройной заряд в оставшиеся забивай и пыжь до конца ствола внабивку! Рвать будем! Быстрее действуй, времени нет!
Паштет смекнул, что надо делать. Принялся за работу. С удивлением увидел, что одна из пушек казнозарядная — он такие в Артиллерийском музее видел. Окликнул Хассе, но тот, как только понял о чем речь — замотал головой отрицательно и велел просто снять с нее — тут трескучее немецкое слово Пауль не понял, но сообразил, что речь идет об этом, как его сейчас называют — затворе. Выдернул бронзовую тяжелую деталь, максимально спеша сыпанул от души пороха, насовал пыжами все попкавшееся под руку и забил до среза дула робреченные стволы.
Телеги, груженые трофейным добром от души, с верхом, уже тронулись прочь, с ними поехал десяток мушкетеров. Вместе с московитскими и трофейными татарскими телегами, также поспешившими прочь — получалась солидная вереница. Но в сравнении с тем, что осталось — забранное было сущим пустяком, каплей в море. Все забрать было просто нереально. Те, кто уехал, уже скрылись с глаз долой. Остальные шустрили по телегам, пока канониры — и немецкие и русские бегали с фитилями, раскладывая их и соединяя. Зачем-то лазили под татарскими телегами и фургонами, что-то проверяя, словно таможенники в поезде, кто-то коротко предсмертно взвизгнул — нашли и добили кого-то из спрятавшихся татарских обозников.
Паша успел забить два орудия, когда его сослуживцы и большая часть московитов быстро, но без суеты заспешили прочь, туда, где стояли кони с коноводами. Оставшиеся — все пушкари — вставали в понятном только им порядке среди обозного добра. Вроде бы без системы, но явно со смыслом, который от Паши ускользнул.
— Пауль! Запалишь эти три фитиля! Вот этим, горящим, держи его сторожко, не запали раньше срока! Только после команды, никак не раньше — за локоть оттащил попаданца Хассе к телеге с какими-то свертками, наверное — шатрами из простого выбеленного солнцем полотна, и указывая на свитые в длинные переплетения трофейные фитили. Сам канонир поспешил и встал поодаль. Сейчас было видно, что у всех стоящих в руках дымятся запальники. Все выжидающе уставились на плечистого русского в красном кафтане, который залез на воз со здоровенными чугунными ядрами.
