— А чем мы лучше той же Ливии или прочих Ираков? Наши жирные поросята еще не до конца поняли, что в чужой волчьей стае они если и будут вместе на празднике жизни, то только в виде кушанья. Но что-то уже начали заподазривать, дрыгаться стали, а то уже бы на манер Каддаффи красовались в камере для охлажденного мяса.

Что удивляешься? Война всегда рядом, и особенно близко к тем, кто этого не понимает. Ты народные сказочки любишь? Я вот люблю, мне бабушка их на сон грядущий рассказывала. Душевная была у меня бабушка, хоть и воевала на Невском пятаке, но трогательно и нежно внучонка своего обожала. Меня в смысле. Что так глядишь? Думаешь, меня такого обожать невозможно? — подозрительно уставился Хорь.

— Ну я-то не бабушка — буркнул Паша не самое удачное в этот момент.

— Значит, не обожаешь ты меня, оказывается! — искренне огорчился Хорь. хотя черт его знает, может, опять бутафорил.

— Ты про сказочки говорил — вернул его Паша на рельсы разговора.

— Так вот народная вековая мудрость помогает нам понять сложные пертурбации мирового хитросплетения политики. Даже не нужно прибегать ко всяким тонкостям и конспирологии. Просто вспоминаем сказочку про зверюшек, которые в яму попали. Ну, была в лесу яма, вот туда и свалились волк, кабан, лиса и заяц.

А жрать охота.

Лиса прикинула что к чему и предлагает: 'А давайте съедим того, кто тоньше всех крикнет?'

Большинством голосов — одобрили, крикнули. Тоньше всего у зайца вышло. Его и съели.

Опять жрать охота.

Лиса опять подумала, прикинула, что критерий отбора теперь не в ее пользу и предлагает: 'А давайте съедим того, кто толще всех крикнет!'

Опять же большинством голосов принято, кинулись кабан (тот тоже перспективы оценил) с лисой на волка — одолели и схарчили. Кабан-то свою долю съел, а лиса мозги волковы припрятала, потом достала и ест.

Кабан удивился, а она ему: Это я головой треснулась об пол — вот мозги и выскочили. Не волнуйся, они нам без особой надобности — видишь я вполне себе норм! Кабан поверил, хрясь репой — и убился. Схарчила его лиса — крутя рулем и не шибко старательно объезжая колдобины и дыры в асфальте мурлыкал Хорь.

— При чем тут политика и эта нелепая сказка? — удивился Паша.

— Как при чем? Это алгоритм мировой политики. Слабые государства соседи жрут и не давятся. Вот тебе Ливия с Ираком. Сильные государства одолевают сообща. Вот как Рейх, например. А если силой не одолеть — идет в дело обман. Как с СССР. Здорово нас надули, куда там простоватому кабану, а?

Самоубились за милую душу, безо всяких яких, сами отдались на поток и разграбление с плясками, песнями и радостью. Всем жрать охота, вот и идет искони века по накатанной. Готовая рецептура. Золотой миллиард привык жить хорошо, а откуда взять ресурсы? Земной шарик маленький, тесный. Разгромили СССР — хватило на двадцать лет. Одних финансов откачали на триллионы, не говоря про всякие другие ресурсы — от урана и титана до головастых ученых, которых получили уже в готовом виде, не тратясь на обучение и воспитание. А разгромили Ливию — и на пару лет еле-еле награбленного хватило. Значит надо кого-то еще громить. Выбор не так и велик. И ничего нового не придумаешь. Война чем хороша? Проигравший платит за все. Вот ребята и стараются не быть проигравшими, а им тут вдруг про какое то там непонятное, про гуманность там или взаимопонимание с добрососедством и партнерством. Смешно, слов таких в лексиконе нет. У них вон любимый герой — каннибал Лектор. Он своих партнеров очень любит. Кушать под кьянти. Пока не забыл — после выстрела дымарем смещайся на пару шагов в сторону. И тебе виднее и по тебе влепить сложнее — как всегда неожиданно сменил тему разговора Хорь.

— Вот не пойму я, чего ты хочешь набрать в то время всякого такого, что не приведи бог немцам попадет в лапы — буркнул Паштет.

— Ты о чем?

— О калаше, патронах к нему и прочих СОВРЕМЕННЫХ вещах.

— Во-первых, я не собираюсь все это отдавать немцам. Я жадный. Во-вторых... Ты знаешь, сколько всякого стрелкового оружия у немцев было после захвата Европы? Если не совсем память изменяет, только на вооружение ими принято было несколько сотен разных видов ручного огнестрела. Поэтому — ну еще один образец, эка невидаль. Отстреляют имеющийся боеприпас — а я его беру небольшой — и выкинут ствол.

Даже — заметь — это маловероятно, но если оружие попадет в лапы грамотному немцу — все равно ничерта у него не получится, потому как я беру охотничий вариант с охотничьими патронами. То есть он сознательно ослаблен и ухудшен, и работает максимум на 400 метров. И патроны такое же говно, уступающие боевым во всем, вплоть до засирания ствола.

И на испытании получится, что это очередной какой-то экспериментальный пистолет-пулемет (которых наделали десятки разных образцов, да все неудачные в массе) и городить огород, меняя патронное производство во время войны и вводя не пойми чью марку оружия — а там свои конструктора жаждут славы, денег, орденов и почестей — никто не будет — уверенно оттарабанил Хорь.

— Но промежуточный патрон!

— Первым его создал не то Манлихер — до Первой мировой, то ли Винчестер — тогда же, то ли наш Федоров, то ли Риберойль — эти уже в ходе Первой мировой. Совершенно не новость, не меньше десятка разных к началу Второй мировой. И все — не фонтан. Но чтоб ты был спокоен — я спецом подобрал патрики с латунными гильзами. Как ты любишь говорить — аутентичные. Вот лакированные гильзы я светить не буду. Цени.

— А маскхалат — ну то есть камуфляж? — уперся Паштет.

— К 41 году несколько десятков вариантов уже в деле. А эсэсовцы так вообще назывались из-за камуфла "древесными лягушками". Опять же ничерта нового. Но — замечу — я ничего не тащу такого, чтоб не ровен час прорыв в технологиях получился только из-за трофеев моих. Хотя — между нами — если нас там положат, то будет нам уже пофигу что и куда и как. Ты туда что — воевать лезешь? Так это зря, нам бодаться даже с отделением пехотным будет не комильфо. А уж если ты решил там пару дивизий разгромить, так я сразу — пас — косо глянул Хорь на собеседника, тот растерянно спросил:

— А зачем тогда ты самозарядку с собой потянешь? — осведомился Паштет.

— Не видишь разницы между словом "воевать" и "быть предусмотрительным"? Еще не хватало, чтоб нас деревенский полицай взял и обидел до смерти. Я — скромный человек, но и моя скромность имеет пределы. В то же время я помню бабушкину сказочку про великанов.

— Это какую?

— А жил в деревне здоровенный мужик. и не было ему ровни. Вот пошел он по миру, силой своей хвалиться. Шел-шел...

— Семь железных сапогов истоптал, семь чугунных шапок сносил и семь каменных хлебов изглодал — буркнул недовольно Паштет. Разговор как-то обескуражил его.

— Странные привычки у твоих кумиров. Ты им не подражай, боком выйдет — сурово глянул на пассажира водитель и продолжил:

— Шел-шел, а тут ему навстречу вдвое больше его детина идет. И сразу видно — лютый да злой. Мужик-здоровяк от него бегом, тот за ним, хорошо лес попался, детине в нем продираться сложнее было — ан скоро лес кончился, выскочил человек на поле — деваться некуда. Но тут повезло — идет совсем громадный человек-гора. Наш мужик его слезно о помощи попросил, человек-гора его посадил в карман и спас таким образом.

Злой детина из лесу выпутался, выругался, делать нечего — силенкой уступает. Плюнул, да обратно пошел. А мужик великана поблагодарил, говорит, никогда таких громадных людей не видал. Великан засмеялся и отвечает, что его отец еще больше был и отправился вместе с купцами в дальние страны.

Началась песчаная буря с самумами, весь караван сумел добраться до холма с пещерами и в одной пещере все и спрятались с поклажей, конями и верблюдами. Буря кончилась, пошли дальше, когда отошли дальше и оглянулись — это они, оказывается в здоровенном человеческом черепе прятались. Не успели толком подивиться, а земля задрожала и идет человечище ростом до облаков. Караван не заметил, а череп поднял и сказав: "Что это за фигня на моей земле валяется?" — закинул его за край земли словно камешек. Мораль басни понятна?

— Ну да. Есть и великаны повеликанистее и лилипуты полилипутистее, это я и так знаю — буркнул недовольно Паша.

— Вот и ладно, если понял. У тебя груза вроде мало, а?

— Все в вещмешок влезло.

— Ты туда когда собираешься? — спросил Хорь.

— В пятницу. Самолетом. Серега после приедет — в понедельник.

— Тогда захвати ящик — вон сзади на сидении.

Паштет оглянулся, разглядел нехилых размеров картонный короб. Вопросительно поднял бровь. Глянул на водителя.

— Если не влом — забери с собой. Я тоже в понедельник прибуду, мне с ним получается не с руки таскаться, есть сложности. А у тебя багажа все равно мало.

— Там что? -подозрительно спросил Паштет. Он бы не удивился, если б шалый Хорь всучил ему ящик с патронами или еще что залихватское.

— Да получил посылку с сублимированными харчами и моток проволоки трансформаторной — для болотоходов — развеял его подозрения Хорь.

— Каких еще болотоходов?

— Фиговины такие на ноги. Плетутся из веток, можно по болотам шастать, не проваливаясь. У тебя как раз пара дней — насобачишься. Глядишь и пригодится — болот там до чертовой матери. Да и погоню хорошо обставить можно, если что. Плести всерьез я не умею, а вот проволокой прутья вполне легко крепить. Мне действительно никак не утащить, я там много чего и так привезу — несколько просительно сказал Хорь.

— Ладно, прихвачу — кивнул Паштет, прикидывая какие же горы припрет Хорь и не приедет ли он на самосвале пятитонном.

— Вот и славно. Компас не забыл? Спички?

— Не, все по списку — серьезно ответил Паштет.

Помолчали, думая о своем.

— А менты что-то не прискакали на звуки выстрелов сегодня — сказал Паша.

— Мы с тобой примазались к официалам, те, которые в камуфляже были — казаки. Вроде как они вспомогательные силы правопорядка. У меня там знакомые есть, вот и срослось.

— Слушай, а почему там парень в каске? — усмехнулся Паштет. Хорь усмешку не поддержал, сказал печально:

— У этого парня, как мне говорили, была тяжелая черепно-мозговая травма. Контузия, вроде. Он после этого сильно изменился — малословный, угрюмый, загруженный, юмор пропал напрочь, зато разозлиться может моментом из-за сущего пустяка. А как наденет каску — словно меняют человека на того, прошлого. И веселый и разговорчивый. Только снимет — опять бирюк сундуковый. Ему нравится на стрельбище поэтому.

— Тогда надо ему мотоциклетный шлем таскать — предложил Паша.

— Это не работает. Пробовали. Прежний в нем просыпается только когда вокруг военщина, постреливают и на голове — стальной армейский шлем. Такие дела...

Паштет вздохнул, стал смотреть в окно. Когда подъехали к его дому он на всякий случай все же проверил, что в картонной коробке на заднем сидении. Оказалось и впрямь — картонная коробка с пакетиками готовых сублимированных кушаний, моток тонкой блестящей проволоки и какая-то странная серая хрень, весьма потасканного вида.

— А это что за вот зе фак? — удивился Паша.

— Ху из эпсин? Это эпсин хуиз — нимало не удивился Хорь. Встряхнул грязноватую фигню, развернул. Получилось что-то вроде странной жилетки на широких лямках.

— Это Кора, старая бронежилетка мвдшная. Предложили по смешной цене, вот я тебе ее и взял. А то из нас троих ты без бронежилета, нехорошо выходит.

— Я думал без этого ходить.

— Она скрытого ношения, аккурат под ватник. Никто не заметит. Заодно и теплее будет по осени-то.

Паштет пожал плечами, сунул невзрачную вещь в коробку. Попрощались.

— Ружье ты мне на память оставляешь? — невинно-ехидно спросил Хорь в спину уходящему Павлу. Паштет чертыхнулся вполголоса, поворачиваясь обратно. Чехол с разобранной двустволкой мирно лежал там, куда он сам его и положил. Сбил его с панталыку чертов Хорь со своей коробкой. Беря поудобнее свою ношу, буркнул улыбающемуся детской, светлой улыбкой водителю:

— То-то ты мне недавно во сне снился!

— Надеюсь, не в эротическом? — встревожился парень с перебитым носом.

— Ну, как сказать... Голые мужики там были, это помню. Мы, понимаешь, стали таки попаданцами и у тебя было охотничье ружье, под названием пулемет ДШК, и мы устроили засаду на Манштейна и танковую дивизию "Мертвая голова", но нас обогнали москвичи на вертолетах и обобрали немцев до нитки. Вот голые немцы и бегали...

— Это абсент, точно. Разведенный, но абсент — уверенно заявил Хорь.

— Ты про что?

— Абсент на ночь пил?

— Нет.

— Тогда ты просто извращенец и сны у тебя неправильные. Вот у меня — сны такие, как надо! — с чувством превосходства заявил водитель. Паштет очень захотел обидеться, но любопытство победило.

— И что тебе снилось? — спросил он.

— Я позавчера попал в плен и ехал с немцем на опель-капитане, он меня расстреливать вез. И тут навстречу — танковая атака русских!

БТ-5 и БМД-2 в одном строю, страхИужыс. В первой линии. А во второй — Исы. А дальше черт разберет, но многобашенное что-то. И до горизонта. Штук семьсот, ну, как немцы в мемуарах пишут. Я отнял у фрица его МПху, а за это выпихнул его из машины, которую тут же смачно пережевал гусеницами ИС-3, и велел лечь ничком, не дав красноармейцам тут же замочить столь полезного фрица — тот мне, с пониманием, что ему оно больше не надо — и подсумок с магазинами передал. Врываемся мы, значит, во двор этой заготконторы, красные по сторонам побежали, а я — тут же во флигель, в приямочек и через подвал на лестницу, мне туда надо, зачем — не помню, но знаю точно. А там все летит, эсэсовцы мечутся, папки тащат куда-то, разноцветные, с орлами и "Штренг гехайм", хватай вокзал, мешки отходят. Ну, я и давай лупить по ним длинными от пуза.

Тут-то я ее и зацепил. Тощенькая белобрысая немка, Гертруда. В живот ей, одной пулей, через стопку папок, что она тащила. Ну, остальных добил, сапогами и всяко, а ее пожалел.

Чую — ломятся в двери зомби — ну, те эсэсовцы, которых красные постреляли. Красные-то ушли, а эти и ожили, сволочи. Ну, как ожили, зомби, они же дохлые, но вполне себе так шустро бегают и зубами клацают злобно. И смотрят своими бельмами нехорошо, кушать хотят живого мяса.

А вернутся красные через месяц.

Я Гертруду на плечо, она морщится от боли, но терпит — и наверх. А там — опа — лаборатория! Там напарница Гертруды, толстая некрасивая обаяшка-брюнеточка, и профессор Зибель. Лохматый, как Энштейн, и рассеяный, ничего не понимает. Ну, тут я Гертруду на стол сгрузил, сам к двери, на шпингалет ее, очередь через дверь — все, нормально, зомби не страшны. Зибель кудахчет, ничего понять не может, я за ним бегаю, все его установки отключаю, легонько стволом по голове бью — неудобно как-то сильно бить, пожилой человек, ученый и добрый в общем-то, дезинтегратор межконтинетального масштаба придумал.

Ну, вроде все, я этой толстенькой Мари, кажется, только чаю заказал — Зибель к двери и шпингалет открывать — насилу успел поймать и проволокой замотал. А потом к Гертруде — пулю из нее вынимать, лечить ее.