Дальше время тянуть уже не стоило. Потребовал самой крепкой водки, тряпиц, кипятка. Воевода все не без удивления перечислил вызванному слуге. На удивление быстро все принесли. Гордясь тем, что руки не слишком сильно трясутся, протер тряпицей, смоченной в остро пахнувшей водке нож, кожу, отчего воевода шипел и ругался сквозь зубы. Оттягивая время пыряния ножом — намазал йодом, не шибко будучи уверенным, что делает все верно. Наконец проколол податливо вминавшиеся головки кончиком своего живореза. И впрямь потекла белая густая жижа с кровью. Что смог — убрал, остальное прикрыл чистой тряпочкой. Вымыл свои руки, вспомнив с опозданием, что надо было это и в начале сделать.
Покопался в сумке, нашел эритромицин. Его еще оставалось достаточно, чтоб кормить пациента неделю. Добавил того же безотказного найза, выкатил таблетку темпалгина и завершил аспирином. Глянул на тушу воеводы и добавил для самого себя неожиданно еще и другого антибиотика. И еще одну таблетку — третьего. Воевода глянул очень хмуро и недоброжелательно, явно хотел потребовать, что чертов лекарь сам таблетки первым съел, но видать припекало его — схарчил поданное лекарство без споров. Устало откинулся на подушку, сделал короткий властный жест пальцами. Сотник тут же прихватил Паштета за локоток, потянул долой из спальни, кланяясь.
Теперь оставалось только ждать. Обратно к немцам не вернулись — оставили в доме воеводы. Постели не досталось, спать пришлось на лавке, правда и длинной и широкой, да и постелено было что-то мягкое. Как провалился.
Ночью Паша проснулся от суеты, сильно удивился увидев бледного сотника с парой стрельцов.
— Воеводе худо. Огнем горит! Что ты ему дал такое?
Продравший не без труда свои заспанные глазенки Паштет, с трудом удержался от нервной зевоты. Постарался принять спокойный и уверенный вид. Врач — от слова 'врать', это он помнил.
— Велено было лечить быстро, потому и кризис такой. Так-то лечить подобную хворь два месяца надо.
С трудом удержался в конце, чтобы не ляпнуть что-либо неуместное, типа 'никаких гарантий дать нельзя, пациент и помереть может, это вполне вероятно'. Не поймут тут такого. И еще стало очень страшно. Особенно, когда сотник тихо напомнил, если окажется, что воеводу над всей Москвой пришлый лекарь отравил зловредно — плохо будет всем. И ему, сотнику, тоже. Потому как у воеводы есть враги, начнется сыск — по чьему наущению злодейство гнусное сотворено, а сыск тут ведут люди опытные, умеющие добывать правду подлинную, подноготную. Потому, немчин, хоть колесом ходи, а воеводу спасай!
Сам стрелецкий офицер тоже был бледен и взволнован. Чувствовалось, что он все принимает близко к сердцу и, судя по его внешнему виду и выражению лица, во время боя так не боялся. Потому Паштет собирался, как в армии по тревоге. Подогревало еще и то, что он помнил с давних времен, что это такое — подлинная и подноготная правда — кнут-длинник, которым можно было перебить человека до позвоночника первым же ударом, да иглы под ногти — отличное средство получения той самой правды.
От воеводы пыхало жаром. Лежал больной разметавшись и что-то тихо говорил, показалось самочинному доктору, что немножко бредит пациент. Ладонь ко лбу — не понятно, омозолела ладошка за последнее время, теплоизолировалась. Потому тыльной стороной приложил — да, мало не обжигает.
Судорожным напряжением всего мозга и всех извилин попаданец вспомнил, что ему мама делала, когда сам с температурой высокой валялся. Питье надо дать! Много! С брусникой! Влезло не к месту, что канониры охлаждали раскалившуюся пушку уриной, сожалея, что нет уксуса. А почему не к месту? Вполне уместно! А еще водки осталось много крепкой, вон как стояла в штофе граненом, так и стоит, поблескивает.
— Сделать немедля напиток! Питие! С брусникой и немного меда, можно добавить вина, если есть. Дать воеводе пить. Принести уксус, обтирать руки и ноги, мне дать чистую тряпицу — на лоб с водкой положить. И еще одну тряпицу чистую, больное место обтереть. Быстрее! — велел как можно более спокойным голосом, вспомнив сержантские интонации.
Слуги засуетились, но видно, что порядок в доме поставлен правильный — мигом, как по мановению волшебной палочки доставили требуемое. Обтирать хозяина не взялись, не по чину. Пришлось это делать самому лекарю, обтирать, менять повязку мокрую на голове, хорошо — бритая у воеводы башка была, словно татарин какой. Подсыхал компрессик-то очень быстро. Сушилка, а не голова!
Что удивило — отек в паху уменьшился, поблекла синюшность и багровость, если б не жар лютый — так сказал бы, что виден толк в лечении. Но вроде как судороги были у воеводы. Сводило ему руки-ноги. Тошнило его и под утро — пропоносило. Хорошо слуги рядом старательные, полезная штука — слуги. Хотя Паша, не глядя махнул бы всех этих слуг на толкового фельдшера или хотя-бы медсестру.
Когда стало светать с трудом разогнул спину. Все в наклонку же делал. В который раз полез в сумку. За ночь чего только не передавал болящему. Тот исправно все глотал, хоть и суровый дядька и властный, а выздороветь очень хочет. И только глазами сверкнул, когда Паша толок таблетки активированного угля. И сотник тут же бывший — тоже глянул странно. К полдню температура спала. Больной, слабый как новорожденный котенок поел киселя и уснул глубоким сном. На цыпочках вышли все из спальни.
— Не помер бы, черт гладкий — мелькнуло в мыслях у Паштета. Перевел наконец дух. Да когда же в этом чертовом времени отдохнуть-то получится? С такой ностальгией вспоминал удобное кресло перед компом и любимый диван! Не ценил обалдуй!
А сотник как бы невзначай вопросил о том, почему решил лекарь от яда уголь давать? Глазастый, мерзавец!
— Гной — это яд. А уголь — он органон чистит. Ну тело человеческое очищает. И от ядов тоже — выкрутился Паша.
Странно усмехнувшись, сотник несогласно помотал головой. И сказал вроде и понятное, но в голове у попаданца не уложившееся. Переспросил. Стрелецкий начальник не заставил себя упрашивать — повторил сказанное. Получалось с его слов, что европейские лекаря, наоборот в раны добавляют навоз и чужой гной, чтобы так рана загноилась и очистилась, гной, истекая, рану очищает дескать. Потому чем больше гноя — тем рана чище!
Фон Шпицбергена натурально передернуло от омерзения. То сало человеческое на повязки, то масло кипящее в раны, то еще и это... Сотник тонко усмехнулся. Но быстро посерьезнел, когда лекарь по возможности подбирая понятные слова растолковал, что если человеком что-то исторгается, то это — для человека вредно и не нужно, потому и избавляется от того органон. И обратно запихивать в человека хоть кал, хоть рвоту, хоть мочу — нельзя. А гной еще опаснее, потому тот, кто так делает — тот не лекарь, а мерзкий убийца. Пожал стрелецкий офицер плечами. Вот как из пушек стрелять или из мушкетов — тут с немчинами спора нет, все одинаково. А медикусы — черт их разберет, кто прав. Не воинского ума это разбирать.
Павел, глядя на собеседника вспомнил древнюю хохму, что плох тот врач, который не скажет пациенту первым делом: 'Да какой дурак вам это прописал??? Вы ж от этого умрете!' Улыбнулся грустно тому, что прочно встал на врачебную стезю. Хоть и не умеет ни черта, но уже мыслит по-врачебному. Во всех смыслах.
Мда, наука передовая в Европе... Ничего не скажешь! Вышли во двор, сели на лавочку, в тенечек. Слуги маячили в отдалении, вблизь никто не совался. Похоже создавали полосу отчуждения для своей же безопасности в случае чего.
Устали оба, но ни есть, ни пить не хотелось, не полезло бы в глотку ничего. И Паша понимал, что еще ничего не кончилось — помрет воевода, будет кисло.
Спросил через силу — много ли у воеводы врагов? Неужели и впрямь если бы что плохое стряслось, то пошел бы жестокий сыск? Сотник, печально улыбнувшись, ответил вопросом — а у кого врагов нет? Чем выше человек поднялся — тем больше чужих ног оттоптал и дорожку многим перешел. И мстить за содеянное желающих много.
С этим Паша спорить не стал. Все же и голова у него была на плечах и глаза видели и уши слышали.
Заговоры и интриги могут быть на любом уровне. 'Теория заговора' блестяще показана была даже в клипе 'Smile' певички Лили Аллен. Какая уж тут конспирология — все наглядно и с песней! Приревновавшая своего парня деваха устраивает ему веселую жизнь, наняв знакомых гопников, чтобы те ему набили морду, отняли телефон с ключами и разгромили вдрызг квартиру.
Деваха тут же 'случайно' встречается с только что избитым хахалем, вовремя выйдя из — за угла ему навстречу и старательно сочувствуя, отводит его в ближайшую забегаловку. Где так старательно ему сочувствует, что подливает в кофе слабительное, а с трудом добежавший до дома чувак обнаруживает, что унитаз плотно забит — старательные гопники туда заколотили весь его небогатый гардероб, плотно переплетя шмотки и утрамбовав их ногой.
Одна радость — цел особый чемоданчик с набором пластинок — паренек пострадавший — диджей в ночном клубе. Но когда он туда прибывает на работу, то оказывается, что все пластинки в запертом чемоданчике процарапаны насмерть и паренек гробит работу клуба, сорвав вечеринку.
А милая девочка идет по улице и улыбается от счастья. Она специально особо попросила гопников чемоданчик отпереть, продрать пластинки, каждую, с обеих сторон после чего аккуратно дипломат запереть и поставить на место. Единственный был островок благополучия в разгромленной квартире с переломанной мебелью.
И понятное дело, что если паренек был бы конспирологом, то он бы задумался над тем, что как-то все его несчастья очень уж густо повалили и пожалуй, дошел бы до мысли, что да, тут есть заговор и пружина его — бывшая подружка, сука злобная.
А те, кто потешаются над самой возможностью возникновения заговоров — так и будут уверены, что это все случайность, просто звезда Сад-Ад-Забих зашла за созвездие Козерога в третьей фазе Луны. И бывшая — милое существо, посочувствовала, ага. Проявила участие.
Самая большая хитрость Сатаны — убедить всех в том, что его в мире не существует. Нет злого умысла, есть только чистые случайности! Никак иначе!
И уж если даже на семейном уровне заговорам есть место — что говорить про заоблачные властные вершины, куда люди в прямом смысле лезут по трупам, не чураясь предательства, обмана, подкупа и прочих подобных милых деяний. Каждый, кто у власти — отличная мишень для конкурентов. И если будет проявлять глупое благодушие — его схарчат за милую душу, только косточки хрупнут.
Никто жалеть не будет, еще и посмертно грязью обольют, как обошлись историки с тем же папой и сыном — неудачливыми Петром Третьим и Павлом Первым, про которых рассказывал в аэропорту старый доктор. Им бы простили любую жестокость, усиди они на троне, но они не рубили голов и не устраивали утро стрелецкой казни. Потому про них потом и рассказывали всякие гадости, что, дескать, оба были сумасшедшими идиотами.
Потому и померли — один от желудочной колики вилкой, а другой — от апоплексического удара табакеркой. Не важно, что там было на самом деле, важно, как написали победители. Благо оправдаться было нужно и жене — свергнувшей и убившей законного мужа, помазанника божьего, да и сыну, который если и не отцеубийца, то уж всяко — пособник и укрыватель. А уж придворных подхалимов, которые напишут, что государю или государыне угодно — полно.
Власть — очень сладкий пирог... И вокруг него кормятся ловкие люди, выполняющие любое желание властителей. Нет там места правде.
Удивило Паштета в свое время, когда он заинтересовался Владом Дракулой, глянув фильм про этого вампира. Так заинтересовался, что выкопал удивительное — нормальный был князь, достаточно толковый. Ни разу не вампир. И не массовый убийца. А пошло все с весьма злого немецкого памфлета, написанного еще при его жизни — бодался Цепеш с немцами из-за таможенных споров, куска территории и прочих мелочей. Вот соседи и вылили на него ведро дегтя. И так ловко написал тот средневековый писака (талант явно был у человека!), что мало не чертом рогатым предстал валашский владетель.
При том на самого Влада Дракулу устраивали несколько заговоров, дважды чудом жив оставался, да и жизнь с троном потерял при последнем — удачном — заговоре. А его отцу при активном участии бояр отрезали голову, брата живьем закопали — весело там было. Он, ответно, заговорщиков карал по — всякому и те же немцы, и венгры писали потом, что только одних бояр — то есть самых знатных чинов — убил он за один присест 20 000. Так что весело там было. Особенно если учесть, что казнили 10 бояр, а соседи — немцы привычно преувеличили чужие беды в 2000 раз. Обычное дело, как вранье, так и казни и заговоры.
Как, впрочем, при любом троне. Английские историки только крупных заговоров против Великой Елизаветы восемь штук насчитали, а мелочи — аж четыре десятка самое малое. Понятно, что приходилось заговорщиков казнить по-всякому, куда денешься, если жить хочешь. Совершенно законно, оправданно и необходимо!
И среди этого придворного повсеместного ужаса только Иван Грозный торчал злым тираном, ибо только про него писаки заявляли, что никто против него не злоумышлял, никаких комплотов не составляли, все служили истово и верно, а он, злыдень, всех безвинно карал. Такие ему, гаду нехорошему, благочестивые подданные попались, просто ангелы во плоти. А жену свою, Марфу Собакину он явно сам отравил.
И первую жену, Анастасию Романовну — которую нежно любил, явно ведь тоже он траванул. И Марию Темрюковну опять же. Разве можно думать, что кто-то другой постарался? Это за рубежом королевский двор — клубок кровавых интриг и заговоров, у Ивана-то такой игры престолов быть ну никак не могло, ведь его окружали милейшие и честнейшие люди, как про них можно подумать дурное? Все сам тиран, все сам. Это за рубежом всякие Гамлеты и брат брата убивает ради короны, но чтоб у Ивана такое?! На Святой Руси???
Пожалуй, мамашу свою тоже, наверное, именно он ядом угостил. Никак не бояре, которых Елена Глинская отперла от руления государством, разогнав опекунский совет при малолетнем сыне своем и установив свое регентство, отчего ряд бояр и князей сугубо и строго от огорчения помре по тюрьмам и в ссылке за пару месяцев. Понятное дело, что никакой драки за власть на московском троне быть не могло, как можно такое думать?!
Сейчас уже все чаще думалось попаданцу, что он все же определил время — и здесь как раз тот самый Иван правит. Прозванный за жестокость Васильевичем. И одетые в черное скорее всего — опричники. Правда, по канону должны они были возить с собой отрубленные собачьи головы и метлы, чего он ни у одного конника не увидел. Но тут могли быть и последующие искажения разных фантазеров-писателей, что считали себя историками.
Много нестыковок на манер общеизвестных бердышей у стрельцов, которых Пауль ни у одного не видал, зато видал железные шлемы, что тоже вроде как не соответствовало образу принятому. Потому теперь он, нанюхавшись до рвоты запахом трупнины иначе относился к разной как бы исторической писанине. Кому понравится таскать все время с собой дохлую гниющую башку какого-то пса? Опричники вполне обычные люди, не некрофилы.
