Если крепкий автор хочет рассказать сказку для офисных мальчиков-девочек, то так и оно будет. Задрот станет ЧОрным-ПречОрным Властелином, магом-некромантом, королем и плюс к этому ему будут другие плюшки — в зависимости от его темперамента.
Прыщавая дурнушка каким-то образом станет королевой красоты и все в очереди стоять будут, ожидая хотя бы ее знака внимания. В итоге такие книжки четко попадают под целевую аудиторию и быстро раскупаются. А еще можно массово геноцидить всех врагов, не заморачиваясь ни какими реальными ограничениями и законами природы. Но это — в романах. А вот тут в реальном прошлом все и скучнее и нервознее. Незаметно обтер мокрые ладошки о штаны. Ладно, знал на что шел!
Боишься — не делай! А делаешь — не бойся!
Квадратный дед уже довольно споро невесть откуда вынутым ножиком порол зверю брюхо.
Ножик у старика был странный, кривой какой-то, гнутый, самого невзрачного вида, но дед им пользовался уверенно и даже — на взгляд Паштета — вполне виртуозно. Да и видно было, что отточено лезвие до бритвенной остроты и потом безносый то и дело ножик в ходе работы на оселке правил, видать железо там бьыло мягким совсем. Сам бы Паша к чертовому медведю ( к слову сказать — весьма небольшому медведю) не знал как подступиться, а квадратный, видать, не впервые шкуру снимал, достаточно уверенно делая надрезы и раздевая зверя от шубы. Попаданцу же больше всего хотелось узнать — куда он попал второй пулей? Пробитый бочонок как-то смотрелся позорно, хотелось все же, чтоб вторая пуля прошла куда надо, и хотя смерть мишки подтверждала вроде, что не промазал, но хотелось глазами увидеть. Доводилось читать, что медведи от испуга могут дуба нарезать, инфаркты у зверей тоже бывают, так вот все же хотелось оказаться стрелком, а не шутом гороховым, который громким пуком всех побивает.
Дед, похоже, понимал это и когда вывернул медведя из его шкуры, отчего тушка уменьшилась в разы и стала совсем небольшой, почему-то напоминая человеческое тело, то ткнул пальцем в дырку между медвежьих ребер, откуда вяло сочилась темная кровь. Паша перевел тихонько дух. Не мазила. Это греет, хотя ему казалось, что при выстреле дуплетом пули должны идти параллельно — как из стволов вылетели, так и полетели рядышком. А тут — вон какой разброс получается. Сделал себе зарубку на память.
А дальше было несколько часов тяжелой, мясной работы. Вроде и невелик зверь, а даже грамотному лесовику возиться с ним пришлось долго, правда от Паштета помощи было мало, да безносый не очень-то его и припахивал, все сам больше. В итоге куски медвежатины были аккуратно развешены вокруг на деревьях, собака, жадно рыча, трескала выдранные из медведя внутренности, на взгляд Паши — весьма неаппетитно пахнущие, а печень, легкие и прочее субпродуктовое дед взял с собой. Желчный пузырь заботливо отделил и замотал старательно в листья, словно особую ценность. Со значением предъявил попаданцу кровавый ком — сердце. Потыкал пальцем — Паша понял, что пуля прошила зверя аккурат через легкие и самый кончик этого самого сердца снесла. Потому медведь далеко и не ушел.
Дед отчекрыжил маленький кусочек сырого мяса, кивнул головой — дескать — ешь!
Паша не очень разбирался во всех этих охотничьих обычаях, но ломтик сунул в рот, пожевал без особого восторга, ну — солоноватое. Не особо вкусное, так то уж, если честно. Но судя по серьезному виду деда, пытавшегося своими шестью зубами жевать такой же ломтик, понял — это ритуал, шуточки сейчас неуместны.
Обратно вернулись вечером уже, девчушка очень обрадовалась, но чужака так же дичилась, как и раньше. Оказалось, что вода кипячая у нее готова, потому сразу же поставили на огонек горшок с накрошенными туда медвежьими потрохами, а пока мясо тушилось, жарили над огнем нанизанные на прутики кусочки печени, словно бойскауты — сосиски. Наелись все так же, как собака, которая и лежать толком не могла — брюхо набитое мешало.
Утром дед засобирался куда — то, перед тем долго и старательно расспрашивая о чем-то своего гостя. Попытки растолковать старику про то, что он ищет партизан или красноармейцев не удались, разве что слово "немцы" до старого хрыча дошло, но и на него квадратный отреагировал как-то странно — с усмешкой затаенной, но на секунду мелькнувшей на губах. Потом утвердительно покивал головой старательно выговаривая что -то вроде слова "фегунн". Так бы Паштет решил, что светит ему встреча с сегуном, но дед с внучкой настолько были непохожи на японцев, что мысль эту Паша выкинул вон из своей головы.
Потом квадратный коряво, но поспешно утопал по заросшей дороге, а Паша принялся за снаряжение патронов, благо дело было известно только теоретически, а с практикой обстояло куда хуже. Как всегда, понятное в общем занятие выдало массу мелких заморочек и как всегда дьявол прятался в деталях. Но, худо — бедно, Паштет снарядил все пустые гильзы и теперь чувствовал себя куда увереннее. Почистил ружье, потянулся, разминая затекшую спину и пошел глянуть — что там хозяйка делает?
Девчушка, высунув от усердия кончик языка, старательно складывала вынутые из коробка спички этаким "срубом" и уже заканчивала свое ювелирное действо. Но тут услышала шаги за спиной, дернулась и спичечная башня осыпалась кучей. Собака, лежавшая тут же, лениво приоткрыла один глаз — и опять погрузилась в дремоту. К гостю она теперь относилась как к своему.
— Не бойся меня! Ты вообще знаешь, для чего нужны спички? — спросил девчонку Паштет. Ему только сейчас в голову пришло, что может эта молодая особа спичек-то в руках раньше и не держала, доводилось читать, что многие в то время поезд-то увидели впервые, когда их на фронт везли. Спички — дело городское, сам безносый хозяин огонь высекал кресалом по кремню, так что может и стоит девчушку просветить.
Под настороженным ее взглядом, Паша аккуратно взял пустой коробок, чиркнул спичкой и поразился тому, как отреагировала девочка. Она так вытаращила глазенки, словно увидела натуральное чудо! Паша аккуратно сгреб спички в коробок, протянул его девчушке. Та боязливо схватила дар и внезапно задала лататы, только пятки засверкали.
— Дикие они тут — сказал вслух Паша, задумчиво поглядев ей вслед.
Перетряхнул свой рюкзак, подсушил не до конца высохшие вещи, потом посидел, сняв с себя броник, который из опасения всяких возможных чудачеств безносого и медведя, носил последние сутки не снимая.
Хорошо было посидеть без амуниции. Солнышко грело, тепло, уютно. Попутно позанимался рукоделием — аккуратно зашив в портки мешочек с золотом, из десятка пачек с иголками три отложил в карман сидора. Потом решил, что неплохо бы и перекусить, пошел искать хозяйку. Нашел ее за избушкой. Девчонка священнодействовала и так увлеклась, что не заметила тихо подошедшего Паштета. Она зажигала спичку, причем видно было, что это для нее настоящее Чудо, завороженно глядела на огонек, приборматывая что-то тихо и невнятно, не то молясь, не то от восхищения детского, потом ловко перехватывала за сгоревший кончик, скармливая огню всю спичку и аккуратно укладывала горелую в кучку таких же. В коробке оставалась в лучшем случае пара целых.
Паштет пожал плечами и так же тихо удалился. Ну сделает дед внучке "атата по попе", не его, Пашино, дело. А так — получилось у ребенка тихое и запоминающееся счастье, в конце-то концов малая столько по хозяйству возилась, куда там многим Пашиным современницам, а игрушек у нее явно было не шибко много. Пусть хоть так порадуется. Хорошая кому-то жена будет, хотя по военному времени не факт, что и сама жива останется и мужик для нее достанется, после такого массакра-то.
Как у любого нормального человека цифра потерь людских в Великой Отечественной у Паши в голове не помещалась и не воспринималась целиком, масштаб больно нечеловеческий. Даже в вымерших городах представить не получалось. Ну три Москвы вроде по арифметике выходит, так ведь и Москву в целокупности человеческий мозг представить не может, нечеловечески громадная она. Одно было понятно точно — выбило европейское нашествие столько молодых и здоровых, что иной бы нации и вообще не стало, вымерла бы. А ведь сколько-то еще и калеками остались никчемушными. Как бы хорошо жилось, не устрой нам бравые европсы такое кровопускание. Столько красивых девушек и крепких парней в землю загнали, столько гениальных ученых, поэтов, режиссеров, инженеров на фронтах легло, не успев ничего в жизни. Да и просто работяги и обычные мамки, которые бы не хватали звезд с неба и не прославились бы, а просто выполняли бы свою работу и растили бы здоровых детишек куда бы полезны были б.
Вообще Паша с иронией относился ко всяким сыропеченым Звездам, которые в виде неизменяемой карточной колоды тасовались у нас на экранах и эстрадах. Странная мысль пришла как-то ему в голову, что не тех славят, как ни странно. Вот неприметный работяга, который по зарплате в подметки не годится эстрадной примадонне или телеведущему, а не так прикрутил гайку и колоссальная ракета стоимостью в охулиард миллиардов с оборудованием еще на пару охулиардов крякнулась сразу после взлета.
Нанеся попутно репутационных убытков в еще кучу охулиардов. Какая "Звезда в шоке" может парой движений за пять минут такие убытки нанести? Смешно представить. Так вот, после общения с копателями как-то казалось иногда, что пустые места рядом — это те, кто в войне погиб и рода своего не продолжил, запустение создав. И иногда как-то страшновато становилось.
Девчонка все не шла из своего закутка, потому Паша в одиночестве попил ледяной водички, пожевал остатки лепешки и подремал чуток. А проснулся уже от голосов и лошадиного ржания. Безносый приехал со свитой и помпой, как триумфальный римский император — на телеге с еще тремя мужиками.
Паша постарался привести себя в вертикальное положение без суеты и поспешности, но и зря время не теряя. Прибывшие приветствовали его достаточно сдержанно, приподняв свои шапки (один мятый треух, странный по теплому времени, но видно хозяин его твердо знал свои потребности, войлочная шляпа с вислыми полями и два колпака, вроде как тоже из войлока, но какие-то щеголеватые, этакие недошляпы с узенькими полями). Пробурчали что-то типа "здрав буди!" Немногословные, заразы.
Паша в ответ приподнял свою кепку за козырек, поздоровался. И пошел вместе с ними туда, где подсушивались на сучьях куски медведя. Шли по — деловому, а Паша присматривался к спутникам. Те в свою очередь на него поглядывали. Весьма заинтересованно, но не потому, что вид у него был странный и непривычный, тут-то Павел чуял, что внешностью он их не удивил, а вот что-то другое в нем их всерьез зацепило.
На всякий случай ружьишко перекинул поуждобнее.
Но никакого нападения не произошло, медвежатину, уже заветрившуюся, сложили на телегу, отчего лошадка сильно заволновалась, но возчик ее удержал мощной жилистой рукой и даже какую-то тряпку ей на ноздри примотал. Хозяин откуда-то приволок пару здоровенных птиц без голов, их тоже положили на тележку, пахнуло от птичек падалью, а двое в шляпах как-то облизнулись по-гурмански.
Безносый квохтанием своим и жестами явно предложил продать медвежатину, Паша согласился и к его удивлению после минут пятнадцати перебранки, махания руками и всяческих телодвижений стороны пришли к удовлетворившему их результату, после чего откуда-то из глубин одежд своих один из шляпоносцев вынул пару легких светлоблеснувших серебром чешуек. Дед страшно обрадовался, покивал головой, потарахтел на своем култыхающемся языке и одну чешуйку с невнятным рисунком вручил Паше. Потом, улыбаясь во все свои шесть зубов, отчего усмешка получилась жутковатой, показал Паштету на пахнущих птичек, после чего мимикой и жестами внятно объяснил, что вешать их надо за шею, а жрать — только когда повисят и башка оторвется. И пожевал корявыми челюстями, типа — тогда жевать можно.
Паштет только вздохнул. Медведик то вполне его птичку прибрал, чего уж, хоть и жесткая была. А потом простился попаданец с лесовиком, помахал высунувшейся было стеснительной девчонке, отчего та тут же опять спряталась, и двинулся прочь, вместе с телегой, влекомой фыркающейся и волнующейся лошадкой, парой торгованов ( а они и впрямь выглядели торгованами) и невозмутимым возчиком, который всем своим обликом показывал, что ему тут все равнофиолетово.
Торгованы старались не вставать к нему спиной, Паше тоже не хотелось, чтоб эти как их — нэпманы деревенские, сзади были. Некоторое время все выполняли нехитрые маневры.
— Ничмен ли йедохил? — быстро и словно невзначай спросил один торгован другого.
— Ничмен. Есв ино ет иедохил — ответил ему другой. Он старательно избегал взглядом Пашу, но почему-то попаданцу показалось, что речь идет о нем.
— От кат несапо? — поинтересовался первый.
— Едор в тен — пожал плечами второй.
Паша чувствовал себя по-идиотски. Как-то посмотрел он передачку по телевизору, где была какая-то филологическая муть, но кусочек запомнил — у каждого языка — своя ритмика, свое звучание, как у музыки. Там еще приводили в пример нелепую фразу, которой начинал свои занятия со студентами матерый профессор: "Глокая куздра штеко блуданула бокра и курдячит бокренка". И несмотря на полную околесину, оказывалось, что люди вполне кое-что понимают в сказанном, что некое существо как — то что — то быстро сделало с другим существом и медленно делает что-то с третьим, маленьким. Вот сейчас попаданцу серьезно казалось, что разговор идет про него самого, только язык тарабарский. Или диалект какой-то.
Поневоле вспомнился рассказ Лёхи о том, как ему было паршиво в селе с Гогунами, где разговор шел на нескольких языках, но при том ни одного языка сам Лёха не понимал. Сейчас это происходило с Паштетом. И было очень неприятно. Хотя язык точно из славянских и вроде как о нем говорят и очень похоже — что с опаской.
Все же Паша постарался разговориться со спутниками. Оказалось, однако, что они русского языка не понимают, то есть понимают, но очень плохо. Во вском случае, когда попаданец постарался выяснить где он находится и спросил про Киев и Москву, как наиболее крупные города, которые всяко уж торговые люди знать должны, те и впрямь вроде догадались в чем суть и показали руками направление. Дескать тудой — на Киев, а сюдой — на Москву. Ровным счетом ничего это Паше не дало, потому как поди знай, может отсюда до Киева сто километров а до Москвы — тыща, или наоборот — до Москвы ближе, а до Киева — обратно же.
Одно хорошо, довольно скоро торгованы перестали исполнять свои тактические фортели и пошли ровно, убедившись в миролюбии спутника. Один даже попытался впарить Паше потрепанную не то саблю, не то шашку, которую достал из сена в телеге. В свое время попаданец поизучал этот вопрос, поняв быстро, что сам черт не разберется в классификации этого оружия, потому как вроде по одним критериям разница была только в том, как подвешивались к поясу ножны.
Если "брюшком" лезвия вверх, то тогда это типа шашка, а если вниз — то сабля. Еще писали, что, дескать, в шашке центр тяжести смещен к концу лезвия и потому она хороша для решающего удара, а у сабли центр тяжести смещен к рукояти и потому ею фехтовать удобно, но когда Паша решил блеснуть информированностью перед Навахой, тот хмыкнул и спросил: " А как быть с саблями, у которых елмань? То есть сознательно утяжелен "слабый" конец лезвия?"
