Тем временем, как только в Крымском ханстве начался раскардач и нормальная драка за власть между оставшимися родичами, так кроме ногаев туда и поляки, и литвины явились воевать. Было разбойное ханство как кость в горле всем своим соседям. Пошла там лютая смута. Литва с Москвой перемирие подписали, у Василия руки оказались развязаны и тут уже войско всерьез пришло под стены Казани.
Учли московиты ошибки свои — и, во-первых, построили уже на ханской земле свою крепость Васильсурск, чтобы продовольствие и запасы не таскать из далекого далеко, а союзных ранее мордву, и чувашей, и марийцев привели к присяге Великому князю. Причем без резни и кар лютых — местным народам казанские выходки с грабежами да постоянными унижениями и самим очертенели, потому они выбор свой сделали добровольно, житье под московитами получалось и доходней, и спокойней.
— Прямо как Крым! Ничего не меняется — подумал Паштет. Потом вспомнил про чеченские войны и только носом засопел. То, что раньше казалось таким внезапным и неожиданным — увы имело в истории множество такого же. Одно и то же из века в век! Просто не учат историю-то. Да и она сама тоже не учит — дерет как сидорову козу того, кто ею не интересуется — и все. А так — кот на крышу — мыши в пляс!
И получается, что, собственно, с Казанью типовая ситуация — любое свободное княжество именно так и присоединяли как правило. Хоть могучую Тверь хоть Великий Новгород, хоть кого другого. Причем варианта быть и дальше по-прежнему одиноким, и свободным не было в принципе — вопрос у маленьких, но гордых только под кого ложиться. При том и тут вариантов — только два-три из соседей.
И засовывать при том свою гордость именно туда, что вслух не принято произносить в приличном обществе, и поглубже, поглубже. Причем по всему земному шару. И во все времена такое в ходу — потому как сила рулит!
Потому собственно походы на Казань и походы на Новгород Москвы — однотипное дело. Тем более, что национальности в то время не шибко-то ценились. Скорее религиозная принадлежность, да и та терялась на фоне свой-чужой. Те же касимовские мусульмане — свои, а православные литвины, по крови русские — враги.
Странно, что раньше такие мысли в голову не приходили.
Может быть потому, что как-то 'вэтойстране' отношение к своей истории было дурацким, подавалось все огрызками бессвязными и потому жители искони века отлично знали мифы, легенды и истории древней Греции и Рима, всю подноготную английских и французских королей, а что творилось у самих себя не шибко понимали.
Ангажированность историков только все это усугубляла, всякий раз историю перемалывали под актуальность текущих моментов, а неудобные старые документы просто жгли ко всем чертям — как поступили еще в старые добрые царские времена со всем, что противоречило норманистской теории государства Российского. Сожгли без зазрения совести, оставив только подтверждающие бумаги.
Только когда сам вляпался в прошлую живую историю, которая еще не история, а так сказать — пока скорее к новостям относится — стали обрывочные куски сцепляться между собой, давая внятную и целостную картину окружающего мира.
Не к месту выкатилось давно читанное в инете, когда шел срач между каклами, обвинявшими москалей в их диком татарском происхождении, и колорадами-ватниками, указывавшим на весьма невзрачное происхождение самих протоукров.
Всего-то диковатый эпизод, который вызвал сейчас у поумневшего Паштета целую кучу вопросов, а тогда просто запомнившийся своей из ряда вон выходящей экзотичностью. Бодалась Москва с Тверью. Шансов у Москвы было мало и ярлык ордынский на великое княжение получил тверской князь. Вместе с правом собирать дань для орды с русских княжеств. Аутсорсинг такой княжеский.
В том числе — и с Великого Новгорода, который князь тверской ободрал до костей. Ободранные аж посылали жаловаться в Орду на беспредел, но послов-гонцов по дороге переловили предусмотрительные тверяки.
А денежки все князь себе забрал. Громадную по тем временам сумму. И не факт, что по другим данникам не так же прошло, просто новгородцы грамотные были и писали на будущее летописи, да и вообще были те еще жалобщики, потому их обиды и запомнились.
Попутно тверской князь Михаил приступал с войском к Москве, но взять город не смог.
Московит же князь Юрий подумал, да взял и женился на татарской принцессе Кончаке, ставшей после крещения Агафьей, но привычек своих не потерявшей. Боевая была деваха, гордая и бесстрашная. Именно потому юная княжна поехала вместе с мужем в военный поход на Тверь. Да еще к нему и татарское войско присоединилось, раз стал этот урус гурганом — то есть зятем Чингизидов, то грех ему не помочь. Тем более — когда он рассказал про прикарманенные тверяками суммы. Такого ордынцы простить не могли принципиально. За такое кидалово во все времена карали!
Помогли, ага. Родич, помогавший, на минуточку был темником, то есть командовал тьмой татарских воинов, десятью тысячами на нынешние деньги. Даже его имя нелепое Паштет запомнил — Кавгыдей звали ордынца.
Тверской князь Михаил решил дело миром и без боя отдал московиту права и обязанности Великого князя. И все на этом. Денег-то не вернул. Второй раз обидел.
Тогда татарин-темник велел новгородцам собрать свою рать и присоединиться к походу на Тверь. Что те не без мстительного злорадства и выполнили. Как оказалось — погорячились.
Тверской князь их войско разгромил вдрызг. А потом обрушился на тьму татар и полки московитов. Точно так же разгромив вдребезги и погнав прочь. Что еще тогда удивило Паштета — победа над таким же войском Мамая, тоже темника, прославила Дмитрия Донского на века. А про Михаила — молчок, только в Тверском музее воинской славы картина висит современного тверского же художника. С парой десятков каких-то вояк невнятных, возящихся в снегу по пояс.
В плен к тверякам попал брат московского князя и жена князя и даже темника Кавгыдея догнали и пленили. Как на грех Кончака-Агафья в плену скоро и помре. При весьма подозрительных обстоятельствах. Москвичи на это отреагировали тут же по дипломатическому протоколу — убив у себя тверского посла.
Хан ордынский Узбек смерть своей сестры не простил, вызвал виновного князя на суд. Тот опять же прибыл без денег и его осудили и заколотили в колодки, а через месяц то ли киллеры от безутешного вдовца князя Юрия, то ли от опозоренного Кавгыдея, то ли обоих вместе измученного пытками узника зарезали как собаку.
После чего уже московский князь Юрий, получив ордынскую дань с Твери не повез ее хану, а пустил в оборот под проценты, чем ордынцев разозлил не на шутку. Хан его ярлыка лишил, отдав Великокняжеский титул сыну убитого в Орде Михаила.
Впрочем, новоиспеченный Великий князь Дмитрий Грозные Очи недолго радовался новой должности, перспективам и карьерному росту. Вдовый Юрий пытался вернуть титул себе, интриговал и раздавал взятки в Орде.
И встретив соперника в ханской ставке Грозные Очи полностью подтвердил свое прозвище, зарубив московита чуть ли не перед лицом хана. Тому очень не понравилось, что урысы беспределят в его доме и Великого князя Дмитрия казнили смертью. И не почетно, без проливания крови, которая по татарским представлениям есть сосуд для души и потому такой погибший теряет многие блага в посмертии, а банально снеся буйную голову. Пес с ней, с душой!
То, что каклы балбесы глупые и без всей этой истории было ясно, потому как правящие Рюриковичи, общавшиеся марьяжно с татарами, перемерли без потомства, а у Романовых татар не было в завозе, да и вообще они потом скорее немцами стали по крови.
Но то, что древняя история с князьями как две капли воды походила на банальное надувательство крыши и разборки по беспределу современные Павлу, вот что удивило. Как-то пыльный флер и загадочная романтичность прошлого развеялись. Давнее и нынешнее словно сшило вместе маленьким этим эпизодом.
И точно так же получалось и с этой самой Казанью, до которой раньше Паулю дела не было вовсе. А вот сейчас монотонный рассказ сотника столько всколыхнул...
Между тем тот продолжал свое.
Похоже, что бывшие раньше соседские привычки: подрались — помирились — подрались — помирились — закончились. В Казани сел род крымчаков Гиреев — и тут уж любая дружба пошла врозь, бесконечные набеги, пожоги и грабежи. Житья никакого на порубежьи не стало. Понимая, что московиты вот-вот явятся с ответным визитом, казанский хан запаниковал — тем более, что крымская родня была занята дракой за трон и за своей междоусобицей помочь не могла ничем.
И хан обратился за покровительством к османам. Признавая главенство ее над ханством, то есть, перевел на понятное ему Паштет — Казанское ханство стало вассалом Порты.
Русские не замедлили явиться под стены. С мощным войском. Просто громадным!
Сахиб-Гирей трусливо удрал, бросив все. Даже преемника не назначил. И больше он в Казань не вернулся.
Командовать ханством мурзы посадили мальчишку-племянника, Сафа-Гирея.
Русские встали под стенами, да с доставкой припасов нескладуха получилась — как понял Паша — ровно та же беда, что у многих войск случалась, когда им резали коммуникации и лишали снабжения. Подвижные отряды черемисов и татар разгромили судовой обоз и жрать стало нечего. Потому на долгую осаду рассчитывать не приходится. Штурмовать — при кружащих вокруг конных бандах, которые могут ударить в момент штурма в спину — тоже опасно.
Московиты предложили прислать казанское посольство и заключить мир. Татары с радостью согласились — им штурм города был еще больше не нужен и грозил потерей всего.
Посольство прибыло в назначенный срок и подписало мирный договор. Так как московиты были сильнее, то они продавили одним из условий страшное для Казани — перевод ежегодной ярмарки в Нижний Новгород. Богатство — всегда сила и теперь этой силы казанских лишили. Раз Гиреи показали свою враждебность, раз казанцы не согласились на хана Шигалея — значит быть войнам. А потому не стоит усиливать врагов.
После этого Казани осталась одна прибыльная стезя — работорговля.
И судьба простая — от тех, кого они гребли в рабы.
Те торговцы, которым была мила нормальная торговля оказались не у дел. Но, с другой стороны, они и раньше не шибко влияли на политику Казанского ханства, да и у Гиреев они были на последних ролях.
Русичи, скорее всего сознательно пошли на этот шаг. Два вражеских ханства охватывали Московию мертвой подковой и потому надо было разбираться с ними по возможности поскорее. Незачем кормить врага. Врага надо бить и уничтожать.
Сахиб-Гирей появился в Крыму. И брат тут же посадил его в темницу, чтобы тот не слишком лег под турок. Так-то ханство уже сто лет как признало верховенство Стамбула, но то было не так обременительно. Тут получалось, что султан будет прямо ханами руководить. И посольство в Стамбул не поехало. Сахиб-Гирей охолонул. Через год его выпустили, и он помог своему брату укрепить трон, то есть обиды за сидение во узилище не имел.
Правил вторым лицом при брате, был калги-султаном, когда брату надоела круговерть заговоров и покушений и он уехал в Стамбул на постоянное местожительство, зажив по пониманию Паштета этаким персональным пенсионером, Сахиб — Гирей стал ханом Крымским. Ненадолго его скинул с трона мятежный родич, но султан турецкий помнил, кто хотел стать ему полным вассалом и прислал янычар. И те с ходу помогли вернуть трон Сахибу. Но это крымская история, сотник же продолжил про Казань.
А там молокосос-волчонок вырос в молодого волка. Город беднел без ярмарки, а рабов было взять негде.
Потому Сафа-Гирей решил поймать урысков в ловушку. Построен был острог для укрытия кавалерии, подготовлен город к обороне и нанесена смертельная обида русичам путем невиданного и чудовищного по тем временам оскорбления московского посла в Казани.
Какое это было оскорбление — сотник категорически отказался прояснять, видно было, что у него хоть язык и без костей — а не повернется про такое вслух баять. Покраснел только, даже не как помидор, а уже свекольно.
Мимолетно Паша посожалел об этом — все же в сплетнях про светскую жизнь и политику желтая пресса изрядно добавляла перчинки в мутный поток информации. А тут строго, прямо академично. Цензурированный школьный учебник.
Ехидно скаля зубы, рассказчик руками показал шибко хитрый татарский план. Вот крепость Казань. В ней — пехота. Русские обкладывают стены правильной осадой, ставят наряд пушечный — и тут-то сзади, тишком выйдя из укрепленного тайного острога — на них со спины наваливается конница, что в лесном остроге была сокрыта. Азтараканцы и ногайцы — которые загодя уже под Казань явились союзно с ханом — нападают с боков. И из крепости вываливается пешая орда. И всему войску осадному — гибель скорая и лютая. А там и за рабами — защищать Москву некому, все вои здесь под стенами лягут.
Судя по неприкрытой иронии план этот провалился, как сразу понял Паша. Не сработала ханская Барбаросса.
Так и оказалось. Пройдохи из Москвы как-то дознались о спрятанной коннице и ночью, скрытно воевода, князь Иван Овчина Оболенский (тут Паша фыркнул, вроде как чихнув, прикрывая совершенно неуместный смешок, потому как в голове крутнулась томная строка из якобы дворянского романса, только с этой нелепой вроде для княжеской аристократической добавкой: 'Корнет Оболенский Овчина налейте вина!'. Как-то это сильно смешно оказалось, особенно на фоне постоянных рассуждений про быдло и элиту.) Сотник недоуменно глянул и Пауль поспешно вник в рассказ, не показывая виду, что о другом думал.
Рекомый Овчина тихо обложил здоровенный острог, подтянул к единственному входу огневого боя наряд — и ночью атаковал! Спавшие за частоколом кавалеристы никак того не ожидали и взяты были мягонькими и сонными. Ворота снесли пушечным залпом. Резня была лютая, какая и должна была быть, когда просыпаешься — а все горит, ядра мячами прыгают, кони не седланы, визжат и бьются, доспехи не надеты, кто — где не поймешь! А урыски прут сплошной стеной, снося все перед собой острой сталью, только теплая кровь хлещет! К утру в заваленном трупами и сгоревшем дотла остроге живых татар не осталось, да и в полон взяли мало, не до того было. А у московитов потери оказались самомалейшими.
Еще и осада не началась, а конницы казанской не стало. На то глянув, тут же наметом, поспешно убыли обратно восвояси и союзнички ханские — азтараканские и ногайские войска. На них поглядев, и хан Сафа-Гирей удрал в чем был. За ним пустился вдогон Оболенский князь — Паша умудренно кивнул, ясно, Овчина решил все лавры собрать, ан обдернулся, другой оказался Оболенский — Лопата, отчего Пауль опять фыркнул. Хана догнать не получилось. Погоня вляпалась в засаду, подстроенную черемисами и Лопату привезли его дружинники мертвым.
Тем временем пушки ломали стены и башни и драться с каждой минутой осады казанцам хотелось все меньше и меньше. Они запросили мира. И открыли ворота. Крепость сдалась!
Рассказчик печально вздохнул, покачал головой.
С чего он так пригорюнился — фон Шпицбергену было непонятно совсем.
