Дочь лекаря всегда казалась ему немного странной. В королевстве все знали, что её брат был лучшим другом наследного принца, и стоило ей только захотеть, и место придворной дамы было бы ей обеспеченно. Но младшей дочери Фаэлона это было не нужно. Молчаливая, задумчивая и скромная, она скользила по дворцу лёгкой тенью, избегая торжеств и балов, оставаясь абсолютно незаметной даже после вступления в возраст. Но потом, в какой-то момент что-то изменилось, и тихая любительница книг вдруг показала себя совсем с другой стороны. Не привыкшая к дворцовым церемониям и поведению, она не боялась открыто выражать свои мысли и чувства, а огонь, пылающий в её глазах и душе, очаровывал, завораживал и неумолимо влёк к себе. И как вскоре оказалось, Эглерион был не единственным, кто заметил пылкую зеленоглазую эльфийку.
Ничто не могло укрыться от глаз дворецкого, и в скором времени он стал всё чаще замечать те долгие и задумчивые взгляды, что то и дело устремлял на неё лучший друг её брата. Однако, казалось, эльфийская дева пребывала в полном неведении, хотя, не зная того, сама отвечала ему тем же, думая, что её никто не видит. Поэтому это было лишь делом времени, когда взгляды Принца Леголаса и Леди Сельвен пересекутся... Но дворецкий не мог этого позволить. И дело было не столько в его собственном интересе, сколько в заботе о наследнике престола: Сельвен была ему не пара. Да, Фаэлон был благородных кровей, но на их семье чёрным пятном лежал поступок его жены и матери его детей. И если по началу Эглерион наделся, что это увлечение быстро пройдёт, с приближением праздника Йестаре стало ясно, что надеждам этим не суждено было сбыться. Незаметно для всех, но только не для зорких глаз дворецкого, Принц всё больше времени проводил если не рядом с сестрой Ровиона, то в непосредственной близости от неё, а во время самого торжества ни на мгновение не отвел горящего взгляда от её грациозной фигуры.
Йестаре был особым праздником, и считалось, что именно в это время влюблённые сердца находят друг друга... Поэтому Эглерион должен был действовать незамедлительно. Он приказал нескольким слугам неотрывно следить за наследником и наполнять бокалы Принца и его друга вином только из одной, особой бочки, которую поспешил сдобрить нужным снадобьем. Это зелье должно было помутнить сознание Его Высочества, чтобы он отвлёкся от молодой эльфийки да поскорее заснул. И по началу всё шло по плану, а когда фигура Сельвен скрылась в направлении леса, дворецкий смог облегчённо вздохнуть, но ненадолго. Он до сих пор не мог понять, почему всё же последовал за ней, но, как оказалось, неслучайно, и предчувствие не обмануло его.
Тогда на поляне он видел всё, и каждый вздох, срывающийся с её губ врезался в самое сердце. Он не покинул их, даже когда утомлённые любовной негой, двое эльфов заснули в объятиях друг друга. Ему было больно и обидно, но какая-то незримая сила не давала сойти с места, заставляя с мрачным наслаждением упиваться тонким силуэтом её спящей формы.
Казалось, все его планы пошли прахом, хотя и её пробуждение, и то, как, глотая слёзы, она сбежала и было немного странным. Униженный и побеждённый, возвращался он тогда во дворец, мысленно готовя себя к предстоящей помолвке и неминуемому скандалу и расколу в царской семье. Однако ни на следующий день, ни после ничего не произошло. Напротив, до него дошли слухи о том, что той ночью Принц, похоже немного переусердствовал с вином и, проснувшись в лесу полуобнажённым, даже не мог вспомнить ни как там оказался ни с кем... Конечно, это можно было списать на глупые дворцовые сплетни, только вот плохо скрываемая мука в её зелёных глазах говорила об обратном и стала неопровержимым доказательством того, что зелье всё-таки подействовало, хотя и не так, как он того желал. Сознание Леголаса действительно помутилось, и он забыл обо всём, свидетелем чего стал дворецкий.
Наблюдая за её страданиями, за тем, как она старательно забивала боль в самый дальний уголок своей души, ему было даже немного жаль дочь лекаря, но в то же время он воспринимал это с каким-то мрачным торжеством. Она сама должна была осознать, что ей никогда не быть с наследником престола, поэтому сейчас несла заслуженное (с точки зрения Эглериона) наказание. Однако и здесь эльфийка его удивила. Он никак не ожидал, что Сельвен настолько быстро поднимется с тех, образно говоря, колен, на которые её толкнула судьба, и спустя какое-то время в её поведении не было даже намёка на то, что произошло. А потом опять всё резко изменилось, и она в одночасье покинула двор, вернувшись в дом отца и в объятия пыльных фолиантов, отгородилась от былых подруг, поклонников и даже от семьи. Дворецкий не раз слышал, как на вопросы о своей сестре, Ровион лишь печально отвечал, что ничего не знал, она ничего не говорила и ему...
Эглерион вынужден был признать, его самолюбие очень тешило то, что он был единственным, кто знал (хотя бы частично) причину её уединения. Ему казалось, что это было их общей тайной, и днём его сознание то и дело обращалось к зеленоглазой эльфийке. В то время, как ночные часы были наполнены будоражащими кровь образами её обнажённого тела, воспоминаниями о том, как под покровом леса она сладостно изгибалась в порыве страсти, отдаваясь, правда, тому другому. — Если ему, то почему не мне? — Эта мысль возникала в его голове снова и снова, и в какой-то момент он решил, что дочь лекаря должна принадлежать ему... — Ведь кому ещё она нужна? С такой родословной да ещё и обесчещенная? — Такие рассуждения и привели его в дом лекаря тем осенним днём. Он хотел, если не спасти, то хотя бы дать ей шанс стать порядочной эльфийкой, а она вышвырнула его, как собаку!
Дворецкий чуть вздрогнул, возвращаясь из лабиринтов воспоминаний в реальность, и одним залпом осушил бокал, что всё это время сжимал в руке. — Неблагодарная дрянь... Такая же как и её мать, — процедил он себе под нос. Эльфийка стала для него, как кость в горле: раздражала, злила, делала больно, и ему так хотелось ответить ей тем же. Но она покинула Лихолесье и годами пропадала где-то, появляясь лишь раз в десять лет, и тогда он решил отомстить через тех, кто остался, кто был ей особенно дорог. И если её брат был неприкосновенен, то вот отец потерял почти всё, но лишь до тех пор пока она не появилась снова и не нашла это проклятое противоядие.
Именно поэтому он и связался с менестрелем, иначе бы ему никогда даже в голову не пришло заключать сделки со странствующими трубадурами. Но план был так соблазнительно хорош, и достань он образец яда, и Сельвен, и её отцу, и даже брату путь в Лихолесье был бы заказан. Их бы изгнали с позором, и дворецкий наконец получил бы желаемое: унизил её так же, как она его. Однако интрига выстрелила рикошетом, и теперь это он, кого изгоняли (пусть и не в открытую), а во всём виновата была опять она, вкупе со своей служанкой!
Эглерион тихо зарычал и осушил вот уже второй бокал. Нет, он не мог так просто сдаться... Его мысли опять вернулись к яду. — Если у менестреля был образец, то он, скорее всего, остался в его вещах... Если удастся его найти, то можно будет перевернуть всю историю наоборот. Кроме того, зачем музыканту понадобилась смертная девка? — Шестерёнки в голове дворецкого вращались с бешенной скоростью. — Трубадур упоминал, что на верхних уровнях у него есть свой деловой интерес. А учитывая все факты, выходило, что интересом была именно служанка. Но зачем? Что в ней такого особенного? — Эльф задумчиво забарабанил пальцами по столу. Нет, он не собирался так просто сдать свои позиции и лишиться всего из-за обесчещенной эльфийки и её смертной. Он еще найдёт способ вернуть себе и положение, и власть, но начать надо было всё-таки с вещей музыканта. Дворецкий был уверен, что там найдутся зацепки. Он хмуро взглянул на дверь: времени оставалось мало, и вскоре до пожитков странствующих актёров доберутся, поэтому действовать надо было немедля.
Эглерион решительным шагом направился к выходу, распахнул дверь и в ответ на вопросительный взгляд стражника попросил прислать в его комнату своего помощника под предлогом того, чтобы объяснить что делать после своей отставки. Один из эльфийских воинов понимающе кивнул и удалился, но уже в скором времени вернулся и не один.
Дворецкому всегда нравился его помощник. Этот немногословный эльф с твёрдым характером не задавал лишних вопрос, ловя каждое слово, как и сейчас. Эглерион решил не вдаваться в подробности, поэтому просто приказал второму эльфу отыскать и пересмотреть вещи бродячих музыкантов и принести ему всё, что покажется странным и необычным. При упоминании трубадуров глаза его помощника на мгновение удивлённо расширились, но тот ничего не сказал и, выслушав что требовалось сделать, коротко поклонился и спешно скрылся. Эглериону оставалось только терпеливо ждать результатов, а в том, что они будут он не сомневался ни на минуту, нутром чуя, что среди пожитков музыкантов будет то, что ему нужно.
Он стоял у окна, напряжённо наблюдая за тем, как восходящее солнце постепенно окрашивало верхушки деревьев в кроваво-красный. С ухода помощника прошло около двух часов, и ему пора было уже вернуться... Словно в ответ на его мысли, в дверь нетерпеливо постучали. Без труда узнав кодовую комбинацию, Эглерион криво усмехнулся: интуиция его пока ни разу не подводила.
========== 62. Картины о тебе ==========
Клетка — это слово то и дело всплывало в сознании, в то время как взор лениво скользил по изысканному интерьеру предоставленных мне покоев. И не смотря ни на какие уверения Сельвен, я всё равно ощущала себя узницей, заточённой в четырёх стенах, а окружающее меня золото и серебро было не более, чем роскошной тому обёрткой.
После ухода моей эльфийской сиделки, я ещё долго прожигала взглядом закрывшуюся за ней дверь, в наивной надежде, что та вот-вот распахнётся, меня выпустят. И лишь тогда, когда ослабленные ноги стали мелко подрагивать, нехотя оторвала взор от резного дерева и вернулась к пока единственному, что связывало меня в внешним миром — огромному окну и с нескрываемым облегчением опустилась прямо на пол. С недавних пор именно здесь я проводила все те мучительно долгие часы одиночества и беспокойных мыслей, что стали моими неизбежными спутниками с той самой ночи. Сколько времени прошло с момента моего пробуждения? Наверное не более нескольких дней... Но когда ты один на один с собой даже три дня могут показаться вечностью.
Но сейчас беззаботное солнце ласкало кожу убаюкивающей тёплой нежностью, и в ответ на эту ласку разгорячённое сознание неумолимо погружалось в объятия спасительного сна, и на этот раз у меня не было сил противиться. Казалось, я только смежила веки, но в следующий раз, когда глаза вновь открылись, за окном уже сгущались сумерки. А при виде заходящего солнца в животе холодной змеёй заворочался страх.
Ночь. Раньше я очень любила это время суток, наслаждаясь романтикой, покоем и еле уловимой магией и тайной, что окутывали мир с уходом дневного светила. Однако теперь при наступлении сумерек всё внутри сжималось от страха, и мне, словно ребёнку, хотелось лишь забраться с головой под одеяло и, зажмурив глаза, считать минуты до наступления утра. Только всё это было тщетно, потому что стоило векам сомкнуться, как перед внутренним взором возникало его лицо, и начинался кошмар, заставляя снова и снова переживать случившееся.
Словно в насмешку над моим первоначальным спокойствием, моё сознание с завидной жестокостью наполняло мысли мельчайшими деталями той ночи. Иногда мне казалось, что я вновь ощущала прикосновения его рук, губ, языка, режущий холод металла... И тогда, задыхаясь в немом ужасе, я распахивала глаза, чтобы потом до самого рассвета сидеть, сжавшись в комок, уставившись в окружающую темноту невидящим взором, вздрагивая от звука собственного прерывистого дыхания... Именно поэтому вот уже несколько дней я не спала, добровольно отдаваясь во власть бессонницы, довольствовалась лишь считанными мгновениями отдыха в дневные часы.
Я презирала себя за этот страх, за то, что вздрагивала от каждого шороха в ночи, за то, что выискивала воспалёнными глазами несуществующие тени по углам спальни. Мне даже порой чудилось, что в комнате я была не одна и тогда, задерживая дыхание, я всё прислушивалась, одновременно страшась попросту обернуться и посмотреть. В эти моменты я ненавидела менестреля ещё больше, чем когда спустила всю обойму ему в грудь. Он осквернил, измазал меня, пробрался под кожу и даже сейчас, после смерти, не отпускал, продолжая незримым ядом бежать по венам, отравляя тело и душу. Поэтому, когда сегодня меня снова скрутила исступляющая боль, а во рту почувствовался металлическо-сладковатый привкус, я восприняла приступ даже с толикой облегчения. Выворачивая себя наизнанку, отплевываясь и наскоро вытирая губы рукой, я поймала себя на мысли, что, возможно, так избавлюсь от его гнилостного присутствия внутри себя... Конечно же, это было полными бредом, и приступ был не более, чем расплатой (хоть и запоздалой) за использование магии, но мне хотелось верить в иное.
Быть может, это была именно моя наивная вера, или тот факт, что я впервые была более или менее одета и не выглядела как несчастная пациентка клиники для душевнобольных, а может и обещание Сельвен вызволить меня отсюда, но сейчас, следя за восходящёй Луной, я вдруг впервые почувствовала, что сковывающий вот уже несколько дней страх чуть отступил. И когда мне в очередной раз почудилось, что за мной кто-то следил, не сжалась в комок, а обернулась. Однако за спиной взгляд натолкнулся лишь на непроницаемый сине-чёрный мрак, разбавленный слабым светом молодого месяца. В голове мелькнула было идея зажечь свечи, и рука даже потянулась к прикроватному столику, но так и замерла на полпути. — Там никого нет. Это лишь твоя паранойя и расшатанные нервы, — С губ сорвался усталый вздох, и ладонь вернулась на мягкий ковёр.
Мои мысли снова завертелись вокруг сегодняшних событий и разговоров. Инцидент с охранником меня саму озадачил и удивил. Поначалу его холодность и повелительный тон вызвали раздражение и злость, но стоило одному из них ко мне прикоснуться, как глаза застлала алая пелена ярости. На пол летело всё, что попадалось под руку, пока меня не пронзила острая боль, от которой подкосились ноги. — Интересно, они вызвали Сельвен, когда я стала плеваться кровью или до этого? И чего они больше испугались? Того что смертная разнесёт покои королевы-матери или помрёт в процессе? В любом случае, думают, наверное, что их поставили охранять полоумную, — Я криво усмехнулась и поднялась с пола, отряхивая от невидимой пыли платье, и подошла вплотную к окну.
Сказать по правде, мнение эльфийских воинов меня мало заботило, зато то, на что намекала Сельвен действительно настораживало. Выходило, что, желала я того или нет, но с той ночи моя особа представляла угрозу спокойствию королевского дворца. Было ли дело в скандале, безопасности ли или ещё в каких-либо неизвестных проступках с моей стороны, в любом случае, кто-то важный принял решение "убрать" меня с глаз долой, и мне оставалось лишь надеяться, что это было временно. Прикрыв глаза, я устало облокотилась лбом о прохладное стекло. — Интересно, кому это понадобилось?... — "А ты не догадываешься?" — злобно захихикал в голове мой внутренний голос. Я резко распахнула глаза, и уставилась на запотевшее от прерывистого дыхания стекло. Тогда на последок он обмолвился, что у него были ко мне вопросы, но он отложит разговор до следующего раза... — Наивная дура! Неужели ты действительно думала, что тебе удалось выкрутиться? Да, тебе повезло, что именно Сельвен нашла пистолет и что не передала его никому другому... Иначе ты бы уже давно сидела этажами ниже. Там как раз освободилось место после сбежавших гномов! Только вот рано ты расслабилась... Забыла, как ты спустила целую обойму в того извращенца? Думаешь никто не заметил ничего странного? Его грудь, скорее всего, была похожа на решето... Не думаю, что эльфам Средиземья доводилось до этого видеть огнестрельные ранения... — Я нервно сглотнула и опасливо посмотрела в сторону двери, почти ожидая увидеть там статную фигуру в серебристо-алой мантии. — Неудивительно, что у него появились вопросы. И тебе придётся на них ответить... Радуйся, что он пока, в отличие от Элронда, не попытался залезть к тебе в голову. Хотя, кто знает? К тебе самой он уже успел подобраться довольно близко... — От последних мыслей я невольно вспыхнула, вспоминая, нашу последнюю встречу и то, как его взгляд, казалось, прожигал меня насквозь... Тело неожиданно отозвалось разлившимся по венам теплом, отчего я даже растерялась, но уже в следующее мгновение поспешила взять себя в руки. Выходило, что расшатанными и ослабленными у меня были не только нервы и психика. От раздражения я закусила губу. Мне было необходимо восстановить силы, а для этого...
