— Диверсионные работы: вот чем сильна наша армия, и это абсолютно необходимо использовать. Тоннели Транссибирской магистрали — первоочередная цель. Вторая: мосты. По мнению штаба, имеются возможности уничтожить стратегический мост через Амур диверсионным ударом. И тогда наши сухопутные силы получат возможность передышки на один год, как минимум.

После этого настала очередь командующего объединенным флотом адмирала Ямамото. Он начал скучным, почти занудным голосом:

— Как все вы уже знаете, господа, флот имеет тесные связи с германскими коллегами, а также с их разведкой.

Это было чистейшей правдой. При том, что немцы отнюдь не рвались воевать с восточным гигантом, они не чурались передачи японцам секретных данных, касающихся СССР. Разумеется, в руки японцев попадали только те сведения, которые сами немцы полагали возможными выдать.

— В частности, в наши руки попала информация о новейших разработках русских, относящихся к артиллерии, бронетехнике и сухопутной авиации...

Каждый из присутствующих получил по стопке фотографий. При том, что оценить истинные размеры новейших русских танков было практически невозможно (не было ни единой картинки, на которой машины соседствовали с человеком), но не отметить длину танковых пушек было нельзя. Упоминались и ракетные установки, не оставившие никаких шансов мощным бетонным дотам в войне с Финляндией. С фотографиями летательных аппаратов было похуже, но немецкие специалисты прилежно описали реактивную авиацию и боевые геликоптеры, снабженные броней.

К чести адмирала Ямамото будь сказано: он упомянул, что, по мнению германских специалистов, количество образцов новейшей техники на момент той войны было весьма мало. Объяснялось это как трудностями производства, так и дороговизной изделий.

Адмирал с уверенностью продолжил:

— ...таким образом, делаю вывод, что, применяя эту технику, русские могут вскрыть даже массированную оборону и тем самым поставить под удар всю Квантунскую армию, а в конечном счете выбросить наши войска с континента. Что касается флота, то в наших силах наступать на американские силы в течение года. Мы готовы уничтожить практически все корабли на базе Перл-Харбор. Но я не ручаюсь за успех в течение более длительного срока. Тем более, что, весьма вероятно, сколько-то кораблей нам придется выделить на оборону южной части Карафуто.

Сказанное не было новостью. Практически ту же информацию до сведения всех присутствовавших уже доводили на предыдущем собрании. Но имелись и нюансы.

По всей видимости, руководство Госпожи Армии также вошло в контакт с германской разведкой. И не просто вошло, а сделало выводы из предоставленных сведений. Тодзё-сан явно имел домашнюю заготовку на эту тему:

— Не существует летательных аппаратов, которые могли бы летать в отсутствие топлива, бомбить без бомб и стрелять без патронов. Наша наземная разведка вскрыла местоположение соответствующих складов. Все они расположены на расстоянии до двухсот километров от границы. Воздушная разведка не производилась, дабы не встревожить наших потенциальных противников. В нужный момент склады будут подняты на воздух. Что касается танков и другой бронетехники, то против них будут действовать тэйсинтай11 . В нужный момент они подорвут фугасные заряды, а двадцать килограммов тола под днищем достаточно для того, чтобы вывести из строя любой танк. Это в дополнение к тому, что горючее, масла и боеприпасы для этой бронетехники также попадут под удары диверсантов. Они могут выиграть для наших вооруженных сил год. Как вы должно быть, знаете, Ямамото-сан, — только истинный сын Ямато мог бы распознать в этих словах тщательно замаскированную издевку, — при атаке укрепленной позиции потери нападающей стороны втрое выше, чем защищающейся. В горной местности — тем более. Таким образом, на долю флота останется задача принудить США к миру в течение этого самого года. Сама же армия будет лишь защищаться.

В конечном счете и флот, и армия получили приказы императора, которые надлежало исполнить.

Глава 10

Это был тот самый случай, когда докладчик жертвовал мелкими деталями в пользу краткости и точности.

— ...и, следовательно, даже без учета поражающего фактора в виде радиоактивных осадков, ядерный взрыв с тротиловым эквивалентом шестьдесят пять тысяч тонн в состоянии вывести из строя эскадру кораблей противника в гавани. В нашем случае три эсминца и один крейсер перевернулись и затонули, остальные же оказались полностью небоеспособны. Повторяю, этот боеприпас был не самым большим из всех имеющихся в нашем распоряжении.

Хозяин кремлевского кабинета еще раз проглядел фотографии.

— Результат хорош, Лаврентий, но он, как понимаю, не окончательный.

Берия уловил неоднозначность фразы, но решил, что понял ее правильно.

— Вот, — и по столешнице скользнули светло-коричневые папки, — здесь перспективный план испытаний. Здесь исследования по мерам защиты персонала. А тут изложено предполагаемое развитие реакторов, как чисто энергетических, так и судовых. Пока что данных разведки по поводу того, что именно известно другим державам — Германию не считаю, конечно — не имеется.

Сталин взял нижнюю папку — ту самую, в которой содержался план испытаний. — и неторопливо пролистал содержимое.

— Здесь кое-чего не хватает, — бесстрастно заметил он.

Как ни странно, нарком не выказал беспокойства при этих словах. Не читалось на его лице даже простого опасения получить выговор. Вместо этого изобразилось живейшее внимание и желание улучшить собственную работу. А вождь продолжил:

— Нет плана по испытаниям термоядерного оружия.

Лаврентий Павлович чувствовал себя, как хороший преферансист, получивший в прикупе семерку на объявленном мизере при своем ходе. Или как шахматист, форсирующий переход в эндшпиль с лишней легкой фигурой на руках, при одинаковой пешечной конфигурации.

— У нас на сегодняшний день нет термоядерного оружия в буквальном смысле слова. Имеются теоретические наработки и расчеты; они сделаны на основе данных от Странника, но пока что не существует ни одного изделия и, соответственно, не проводилось никаких шахтных испытаний.

Тут последовала почти незаметная пауза, впрочем, не оставшаяся незамеченной.

— 'Тогда' нам понадобились четыре года на разработку. Думаю, сейчас мы можем рассчитывать на меньший срок — скажем, три года.

Кивок Сталина, который в этот момент прогуливался по кабинету, можно было изложить в словах 'Да, я тебя понял' или 'Да, так и надо было сделать'. Но никто, даже проницательный и многоопытный Берия, не мог бы с уверенностью догадаться, что именно имел в виду хозяин кабинета.

Вождь, не останавливаясь, взял со стола другую папку. Ии содержимое также подверглось просмотру. На этот раз Сталин позволил себе выразить удивление:

— Что ж, выходит, от радиации спасает красное вино?

Лаврентий Павлович осмелел настолько, что позволил себе ухмыльнуться:

— Это было в некотором роде дезой. Странник объяснил, что его знакомые атомщики использовали это средство, но у него не нашлось никаких документальных доказательств действенности... кхм... лекарства. Не имею в виду, что вино вообще бесполезно — возможно, есть данные о его защитных свойствах, просто Странник не отыскал их. К тому же наши корабли вообще не попали под радиоактивные осадки в сколько-нибудь опасном количестве. Так пусть немцы ищут.

На сей раз кивок носил явно одобрительный оттенок.

Изучению подверглась третья папка.

— В мире Странника первым советским судном с реактором стал ледокол.

Вопросительные интонации в реплике Сталина отсутствовали.

— Совершенно верно. Научным руководителем проекта тогда был Анатолий Петрович Александров. У нас — тоже. Было множество проблем с материалами. Мы, правда, знаем как состав специальных сталей, так и технологию сварки и термообработки, но вот методы выплавки отстают... несколько. На примере первого атомохода были отработаны конструкторские решения, а уж после того в ход пошли реакторы для подводных лодок. Не вижу причин отказываться от разумного способа разработки.

Фраза была смелой, но и она была принята благожелательно.

На этом совещании ни слова не было сказано о космической программе. Ее время было впереди.

Мы не можем с уверенностью утверждать, что именно подумал Алексей Владимирович Рославлев в тот момент, когда кандидатура женского (девичьего) голоса была, наконец, отобрана. Может быть, это были слова 'Проехали этап!' Или даже: 'Ну, наконец-то!' Смысл же словесной формы заключался в том, что один этап — как бы не самый трудный и уж точно самый долгий — пройден.

Девочка была... ну что тут сказать, девчонка девчонкой: двенадцать лет, два глазика, два ушка, светлые косички, чуть заметная хитрушечность во взоре, чуть напускная скромность. Ее звали Светлана Семенова, и она прибыла в Государственный дом радиовещания и звукозаписи с компании с бабушкой Ксенией Васильевной. Вообще-то сопровождать должна была мама, но как раз в тот день ей никак нельзя было отлучиться с работ: она работала технологом на фабрике 'Красный Октябрь' и контролировала пуск линии после ремонта. А бабушка отвечала в семье за все домашние дела, в том числе и за внучкино творчество.

Нельзя сказать, чтобы Света была совсем уж новичком: до этого дня она участвовала не только в записи хора Дома пионеров и школьников на Можайской улице, а еще ее возили на некое загадочное прослушивание, где приказывали петь отрывки из детских песенок. Но у детей интуиция иногда срабатывает получше, чем у взрослых. Девица чуть не на уровне инстинкта понимала, что эта запись (именно для нее вызвали, так было сказано) особенная. Юная певица всеми силами старалась не вертеться на не особо удобном стуле — и как раз поэтому вертелась. Тем более, что осторожная Ксения Васильевна явилась чуть не на сорок минут раньше назначенного времени.

Прибытие некоего мужчины, явно имевшего отношение к тому же делу, ничуть не успокоило Светлану. Тем более, что бабушка как раз и пришла в сильно обеспокоенное состояние. Она незнакомца узнала сразу. Это был киноартист Бернес. Он уже тогда был достаточно известен, чтобы большинство взрослого населения его узнавало. Девчонке же было достаточно бабушкиного шепота на ухо: 'Сам Бернес!' Имя было знакомо.

Но думать над особенностями события было уже некогда. Тяжелая дверь открылась. Появился еще один незнакомец. По мнению девчонки, тот с очевидностью был дедом, судя по седой бороде.

— Здравствуйте, меня зову т Сергей Васильевич Александров. Кто вы такие, я и так знаю, представляться нет нужды. Ксения Васильевна, вам придется подождать здесь. В студию нельзя.

Изначально бабушка была твердо намерена сопровождать свою любимицу куда угодно. Но тут коса нашла на камень. Сергей Васильевич говорил вроде как мягко, но противоречить ему никто бы не захотел.

— Потом, после записи попьем чаю, — все так же без особо нажима продолжил пожилой товарищ. — Пойдемте.

Оборудование студии поразило актера, хотя он этого пытался не показать и даже не сказал то, что напрашивалось: 'Чистый футуризм!' Но, похоже, этот Александров был с некоторым опытом. Во всяком случае, он тут же предложил распеться, что в течение десяти минут и было сделано. Потом из портфеля появились листки.

— Светлана, вот первый и часть второго куплета. Они твои. Марк Наумович, вот ваша часть текста. Наденьте наушники.

Седой товарищ с потрясающей ловкостью воткнул штекеры.

— Сейчас прозвучит музыка.

И она прозвучала.

Мы просто обязаны отметить, что Король отработал в части нот по-королевски. Но и записанная группа струнных не подвела. Певцы делали то, что и должны были: намурлыкивали мотив. Отдать должное Марку Бернесу: тот ухватил мелодию мгновенно. Света справилась не так быстро.

Сама запись песни заняла меньше времени, чем предполагал Рославлев — и полутора часов не прошло, как от того, кто всеми полагался за заказчика, прозвучало: 'Ну, пойдет'.

Потом произошло то, что Марк Наумович полагал возможным, а Светлана и в мыслях не держала. Всех, даже бабушку пригласили на чай, а сам Сергей Васильевич достал из необыкновенно вместительного портфеля коврижку, миндальные пирожные, шоколад с орешками внутри и еще всякие вкусности сладкого содержания. Девица не была религиозной — сама она носила пионерский галстук, мама тоже сторонилась всего церковного, а папа так и вовсе был кандидатом в члены партии. Если бы не все эти обстоятельства, то Света, без сомнений, решила бы, что попала в рай.

Еще за столом оказался человек, которого бабушка обозвала бы 'толстИк' — именно так, с ударением на последний слог. За глаза, конечно. А так все его звали Соломон Маркович.

Но чай пился не вполне себе гладко. И причиной была все та же юная Семенова.

— Сергей Васильевич, так что, и вправду космонавты будут?

Седой товарищ вроде как приветливо улыбался, но голос был абсолютно серьезным:

— Обязательно будут. И они станут глядеть на нашу Землю из космоса.

Глаза у девчонки прямо полыхали:

— И на Марс? И на Венеру? У нас кружок астрономический, я все-все планеты знаю. И на Юпитер... хотя нет, там сила тяжести велика.

— На Венеру люди вряд ли полетят, очень уж жарко в атмосфере. Хорошо, если двести градусов тепла, а то как бы не все пятьсот. На Марс — другое дело; там, правда, с кислородом плохо, но можно купольные дома построить. Вот такие... — из все того же портфеля появилась стопочка бумаги, а на верхнем листе Сергей Васильевич уверенно изобразил то, что можно было принять за поверхность с полукруглым домом. — Вот в таком доме обязательно должны быть растения. Насчет пшеницы с картошкой не скажу, их могут посчитать недостаточным источником кислорода, а вот другие — могут. Но начнут не с этого.

Тут уже не выдержал Бернес:

— А с чего тогда?

— Искусственные спутники Земли — вот что на первых порах самое нужное. И такие будут. Наблюдение за поверхностью. Точнейшее картографирование. Отслеживание погоды в любых районах, даже в труднодоступных. А отсюда точные прогнозы. Надобно сказать, что чем больше точек наблюдения за погодой, тем точнее ее прогноз. Особенно важно для моряков: если они получат предупреждение об урагане за пяток дней, так у них будет возможность либо уйти с его пути, либо подождать в безопасной бухте. И еще множество применений. Конечно, все это дело будущего. Но вот Светлана Евгеньевна, — при этих словах девица запунцовела, — закончит школу. А потом, может быть, в вуз поступит. Станет одной из тех, кто будет создавать такие космические корабли.

Светланка раскраснелась еще больше. Ей стыдно было признаться, что она хотела стать врачом для кошек и собак. К счастью, бабушка хранила молчание, хотя о внучкиных планах была осведомлена.

— А что ж песня?

— Вот спасибо, Соломон Маркович, что напомнили. Кое-что вы и сами знаете, так напомню, вреда не случится. Песня, которую мы записали — она не существует.