Не отклоняясь от истины, можем смело утверждать: этот космический полет вызвал пристальный интерес не только у советских граждан. С не меньшей (а то и большей, если такое могло быть) пристальностью изучали все доступные материалы иностранцы.
Руководитель американской разведки докладывал лично президенту. Уже один этот факт был явным доказательством повышенного любопытства руководства США.
— ...нами получены из трех независимых источников данные о весе спускаемого аппарата. Оценки варьируют: от шестисот до восьмисот восьмидесяти фунтов. Главным же выводом полагаю вот что: этот орбитальный аппарат не предназначен для длительного пребывания в нем человека. Мы консультировались у известного специалиста по ракетам Роберта Годдарда. Его оценка была такой: полет астронавта возможен в течение не более недели. При этом он учел возможность отказа в какой-либо из систем управления, что затруднит посадку в смысле предсказуемости времени и места. Это, в свою очередь, может вызвать непредвиденную задержку со сходом с орбиты. При этом никаких возможностей для маневра с сохранением высоты, поскольку весовые возможности аппарата крайне ограничены. Другими словами, налицо выбор: или астронавт на орбите, или возможность маневра. Разумеется, до тех пор, пока русские не создадут ракету-носитель с большей грузоподъемностью. Да, и еще одна деталь. Наши источники в Германии убеждены, что большие успехи СССР в их космической программе тесно связаны с той помощью, которую русские получили от немецких специалистов. Но Германия не в состоянии развивать ракетостроение самостоятельно по чисто экономическим причинам.
Президент Рузвельт с его незаурядным умом мгновенно произвел оценку. Полеты с астронавтами пока что не имели выраженной военной направленности. Собачка весом едва ли с десяток фунтов — не угроза. И даже человек в отсутствие возможности прицеливания с орбиты — тоже. А вот маневрирующий космический аппарат — другое дело.
— Пока что, вы говорите. Пусть так... Полковник, сколько весят самые мощные бомбы?
— По британским данным, русские ксеноновые бомбы могут иметь вес до двух тонн. По взрывной мощности они эквивалентны, круглым счетом, двадцати тоннам тротила.
— У нас такие, как понимаю, отсутствуют?
— Так точно, сэр. Британцы плотно занимаются этим вопросом. Им даже удалось получить ксеноновую взрывчатку, но пока что она выходит слишком нестабильной.
— Если не ошибаюсь, есть и другие возможности.
Вопросительная интонация в этих словах президента Рузвельта отсутствовала полностью.
— Так точно, сэр, имеются. Атомная бомба. Но у нас разработка ее только-только началась.
— А у британцев?
— По имеющимся данным, работы ведутся слишком медленно. Вопрос в финансировании. Королевский флот сейчас в темпе восстанавливает свои возможности, а это стоит больших денег. Оценки варьируют, но ни один аналитик не предсказывает появление у них этой бомбы раньше, чем через пять лет.
— Немцы?
— Достоверно известно, что они над этим работают. Но до уровня готовой бомбы не добрались. Если бы проводились испытания, то утаить их трудно. Мы бы знали.
— Что у дядюшки Джо?
— Сведения противоречивы, сэр. Один из наших источников утверждал, что испытания бомбы у русских уже проводились. Но имеются основания предполагать обратное. Лично мне наиболее веским доводом в пользу последней гипотезы видится демонстративная сдержанность господина Сталина в отношениях с Японией. Реакция СССР на взрывы на Транссибе, в сущности, ограничилась дипломатическими демаршами. Будь у них готовая бомба, разговор с японцами шел бы иначе. Добавьте также: наши люди осторожно опросили русских — правда, то были лица невысокого уровня власти и полномочий. Так вот: все единогласно полагают, что недавняя впечатляющая диверсия на Транссибирской железной дороге — дело рук японцев. Просто ни у кого больше не просматривается выгоды. И все уверены, что войны с Японией не избежать.
— Вы учли возможную степень готовности Советского Союза к морской войне?
— По всем имеющимся данным, о готовности речи не идет, сэр. Но даже по самым пессимистическим оценкам, русские уже сейчас готовы отразить любое мыслимое сухопутное нападение со стороны Японии.
Другие державы анализировали события с неменьшим интересом. В некоторых аспектах аналитические оценки совпадали. Наиболее часто повторяющимся словосочетанием было 'пока что'.
Анализируя результаты запуска третьего спутника, британское Адмиралтейство наткнулось на крайне тревожный результат. По крайней мере, так им это показалось.
Часть пейзажа на одном из снимков, опубликованных в СССР, являла собой кусок побережья Ирландии. Но не это сочли самым интересным. На море, причем на самом краешке фотографии, был виден корабль вместе с кильватерным следом. Даже на этом снимке не лучшего качества можно было различить нечто, очень похожее на орудийные башни. Сверка с данными от Королевского флота недвусмысленно показала: да, это корабль Его Величества, эсминец 'Кодрингтон'. На маневрах он был, разумеется, не один, но другие, видимо, просто не попали в кадр.
Встревожил английское морское руководство не сам факт фотографирования с орбиты. Эта новость была не из свежих. Но из документов, опубликованных в открытой печати, следовало: эта и ей подобные фотографии были переданы по радиоканалу. И все это могло добываться крайне оперативно. Последнее обстоятельство выглядело наиболее угрожающим. Если потенциальный противник (а СССР таковым и рассматривался) в состоянии в любой момент отследить флотские эскадры, то планирование успешных морских сражений становится затруднительным, если не сказать сильнее.
Лорды Адмиралтейства первым делом запросили мнение экспертов: возможно ли сбить спутник? Ответ был столь же единодушен, сколь и отрицателен. Следующим методом борьбы виделся перехват и искажение радиосигнала с орбиты. Но и это было признано технически неисполнимым. Вполне разумной виделась третья возможность: использование облачного покрова и ночной темноты. К сожалению, никто в английской разведке не знал, насколько хорошо русские умеют фотографировать в инфракрасных лучах. Осуществимость этой методики никем под сомнение не ставилась, но аналитики из английской разведки не хуже своих коллег из СССР знали, кто именно прячется в деталях.
Что же касается обнаружения подводных лодок с орбиты, то тут специалисты были настроены оптимистично: многократные опыты с участием авиаразведчиков четко показали: с высоты увидеть врага на перископной глубине вполне возможно, на глубине двадцати метров — сомнительно; а уже на сорока метрах об этом и думать не стоило.
Наибольший успех, как это часто бывает, принесла нудная и трудоемкая работа расчетчиков. Те, хорошо зная все параметры орбиты первого спутника, просчитали, над какими участками Земли тот мог бы пролетать. И фотографировать, само собой.
Результаты были в некоторой степени обнадеживающими. Выходило, что, зная параметры орбиты, вполне возможно дать указания эскадрам Королевского флота, чтобы те держались подалее от недружественных глаз на орбите. Но это все имело смысл именно 'пока что'. До тех пор, пока спутники не смогут произвольно изменять орбиту и тем самым нацеливаться туда, куда им заблагорассудится. Вторым утешительным моментом была невозможность или, по крайней мере, затрудненность фотографирования чего бы то ни было в высоких широтах. По чисто физическим причинам запустить спутник на подобную орбиту было можно, но со значительными потерями в полезной нагрузке.
В Германии реакция публики на полет четвероногой космонавтки была самой положительной, а фотографии Große Dame mit kleinem Hund а30 стали модным и продаваемым товаром. Спецслужбы тоже отметили это событие, хотя чуть по-своему. Им предстоял вызов на ковер.
Разумеется, рейхсканцлер не преминул внимательно выслушать доклады представителей разведки. Вместе с ним в кабинете находился министр промышленности.
Вальтер Шелленберг делал упор на технические возможности спутника и их ограничения.
— Герр рейхсканцлер, существующая модель космического аппарата ориентирована на живой груз. Хотя снимки с орбиты делались, но приоритет отдавался не им. У наших источников сложилось впечатление, что наибольшее внимание уделялось отработке благополучного приземления аппарата и сохранения здоровья подопытной собаки. Доктор фон Браун не скрывает, что одним из очередных этапов будет запуск на орбиту человека. Правда, он не сообщил, когда это событие ожидается. Однако по косвенным признакам можно сделать вывод: ракета-носитель будет той же самой. Отсюда следует важный вывод...
Собственно, вывод был тот же самым: либо человек на орбите, либо возможность маневров. Но, по убеждению руководителя внешней разведки, первенство было явно за космонавтом.
Доклад генерал-майора Пикенброка был построен иначе. Хотя сам руководитель военной разведки пришел (независимо от конкурента) к тому же выводу, он все же больше упирал на военные возможности спутника.
— Обращаю внимание, господа: мягкая посадка этого аппарата могла решить сразу две задачи. Первая очевидна: приземление живого существа без вреда для здоровья. Вторая менее заметна: из аппарата вполне могли достать пленки с результатами фотографирования земной поверхности. Правда, русские утверждают, что и по радиоканалу они могут получить снимки вполне достойного качества. Но расчеты наших радиоинженеров показывают, что с пленкой можно достичь большего. Еще один важный аспект, господа. В теории эта ракета вполне в состоянии доставить на орбиту атомную бомбу. По соображениям веса этот вариант выглядит вполне допустимым. Но сама по себе бомба столь же важна, как и точность ее доставки. По данным из русских источников, район приземления был определен лишь приблизительно, с радиусом сто километров, да и то с уточнением в самый последний момент по радарам. Нацеливать бомбу с наведением плюс-минус сотня километров — несерьезно. Повторяю: в этом случае возможности для маневра у космического бомбардировщика нет. Вывод: пока что космическая программа герра Сталина ориентирована на гражданские, а не военные цели.
— Вы выбрали точное выражение, генерал-майор: пока что. И вы забыли про разведывательные возможности спутников.
Произнося это, Рудольф Гесс был уверен, что контрдоводы у начальника абвера уже готовы — и не ошибся. Правда, перечисляя причины малой пригодности существующего космического аппарата для разведки, Пикенброк, сам того не зная, полностью повторил доводы руководителя английской разведки.
Совсем другие рассуждения владели умом командующего Императорским флотом Японии адмиралом Ямамото. И у того были причины.
Разведка флота была в курсе, что тоннели Транссиба, временно выведенные из строя армейскими диверсантами, скоро будут восстановлены. И даже дело не в том, что событие это планировалось на более поздний срок. Русские работать умеют, если правильно выбрать кнут и пряник, это адмирал хорошо знал. Не наблюдалось ни малейших признаков того, что американское правительство согласно пойти хотя бы на переговоры, и это было скверно. Все пробные шары, забрасываемые через посредников на нейтральной территории, в лучшем случае получали недвусмысленный отказ. В худшем они просто игнорировались. Другими словами, Империя сохраняла все тот же не слишком надежный тыл. Адмирал полагал, что СССР неукоснительно станет наращивать военно-морские силы на Дальнем Востоке. Собственно, это уже происходило, хотя и малыми темпами. Неприятным выглядело учащение гибели подводных лодок в районе Охотского моря и вблизи Курил. Достоверно там не было никаких противолодочных соединений. А потери шли. И адмирал, справедливо полагая, что подводные силы будут куда полезнее южнее и восточнее, уже подготовил приказ о полном прекращении атак на русские суда на северо-западе Тихого океана.
Еще одним нехорошим моментом виделось давление Госпожи Армии. Большей частью именно из армейских источников поступали разведданные о прогрессе в деле восстановления движения по Транссибирской магистрали. Оттуда шел поток информации о состоянии дел в Красной Армии на Дальнем Востоке. Императорская Армия, а не флот слали доклад за докладом о наращивании военной мощи Советского Союза, хотя усилия ориентировались исключительно на оборону. Наконец, именно армейские аналитики выдвинули совсем уж неожиданное предположение: коль скоро СССР в состоянии развивать очевидно весьма дорогую космическую программу, причем явно не военного назначения, то он точно не настроен на наступательную войну.
Были, правда, сигналы другого сорта. Готовился к вводу в строй перестроенный крейсер. По замыслу это должен был быть вертолетоносец. Непосредственно на поле боя никто из армейцев и моряков с русскими боевыми вертолетами не сталкивался. Но у Ямамото были источники в Германии. Те, правда, тоже не воевали против вертолетов, зато имели полные сведения на этот счет от финских военных, которые и были первой пострадавшей стороной.
Итак, что есть боевой вертолет в понимании русских? Бронированная машина, достоверно противостоит огню пулеметов и пушек калибра до 20 мм. Изумляющая маневренность: способен лететь в любом направлении, хоть хвостом вперед; хороший вертикальный маневр; может очень быстро разворачиваться в воздухе и встречать противника огнем... чего? Вот тут абсолютно достоверных сведений не было. Пушка калибром 30 мм, на этом сходилось большинство источников. Для летательного аппарата мощное вооружение. Также ракетные снаряды в большом количестве: больше полусотни. Дальность? Точно не установлена, но достоверно больше полутора километров. Скорость этого вертолета не из великих: чуть более трехсот километров в час, так что любой японский истребитель в состоянии догнать эту машину. Известны три боевые модели и одна транспортная. Ну, последнюю можно не считать, у нее целей на море не будет. Две боевые машины сухопутного базирования были продемонстрированы финнам, транспортник также. И еще одна модель, о которой вообще ничего неизвестно, даже немцам.
Как бы то ни было, открывать военные действия против СССР адмиралу Ямамото отнюдь не желалось. Но бывают случаи, когда поступает недвусмысленный приказ.
Глава 26
Все когда-нибудь случается впервые.
На сей раз не советский шахматист выслал (кружным путем, как легко понять) немецкому партнеру приглашение сгонять партию-другую. Наоборот, немец был инициатором. И дебют он выбрал необычный: защиту Каро-Канн.
В свою очередь, и русский вел себя не так, как раньше. Для начала он с треском продул первую партию и, понятно, возжелал отыграться. Но между ходами, как всегда, завязался разговор, и он уж точно касался нетривиальных предметов.
— Мы хотели бы, чтобы Советский Союз оказал нам транспортную услугу.
Русский шахматист даже не утрудился спросить: 'Какую именно?' Этот вопрос был до тошноты очевиден.
— Мы хотели бы, чтобы немецкое судно прошло Северным морским путем. С вашей помощью, понятно. Точнее сказать, с вашим караваном. То есть это будет, если мы договоримся, в мае-июне следующего года.
