— Ты хочешь сказать, создавать и поддерживать специализированное подразделение. Это к начальникам наземной службы. Пускай выдают инструкции по тренировкам, методички... всякое такое. Ну и организуют.
— Да, и не только к этому корпусу. В любой части, которую может потребоваться перебросить на Дальний Восток по воздуху, такие бойцы быть должны.
— Тут ты прав, Сергей Василич. Но есть и второй фактор. Тяжелые транспортники — они изначально рассчитаны на посадку на грунтовые полосы. Те же поршневые истребители — также. Но я еще не слышал, чтобы сажали 'девятнадцатых' на грунт.
— Верно говоришь, Яков Владимыч. Тут продумать надо порядок. И потом: а чем можно повредить бетонные полосы?
— Бомбить их, чего ж еще.
— У всех аэродромов есть стационарная ПВО, это знаю наверное.
— Зенитки, хочешь сказать?
— Да хоть и они. Но к ним также истребители, базирующиеся на этом же аэродроме. Он должны дать прикурить бомберам.
— А если диверсанты?
— Не, тут вряд ли. Бетонную ВПП взорвать — не по силам небольшой группе.
— Ладно, отбросим. А как насчет огня орудий с линкора, к примеру?
— Сейчас... — генерал Смушкевич достал блокнот и принялся усиленно его листать. — О! Вот оно. С корректировкой главный калибр линкоров добьет на сорок километров. Это двадцать две морских мили, круглым счетом.
— Так я и спрашиваю: есть аэродромы на таком удалении от береговой черты?
— Чтоб с бетонными ВПП — таких нет. Грунтовые, кажется, имеются, но тут мне надо поднимать бумаги.
— Ну, так получи работу для штаба: рассчитать, сколько нужно бомбардировщиков, чтобы пробиться сквозь твою оборону и раздолбать бетонные полосы.
— Выясним... — и в ход снова пошел блокнот.
— Еще маленечко добавлю. Ребятушки, я вам не таблица умножения. Мои посылки и мысли в части атаки на Сахалин — все же только предположения, а не истина в последней инстанции. И это ваша теперь работа: прикинуть, как оно может случиться. Может — это понятно?
Первое слово было старательно выделено интонацией.
— Чего тут не понять. Спасибо тебе, Сергей Васильевич.
— Уж чем богат... Извините, что напоминаю, но должен. Достать могу очень многое, вы меня знаете. Но вот людей... ну, и это вы тоже знаете. Вот теперь точно все. Задачи ясны?
— Куда как ясны.
— Тогда пошли, Яша.
Оба авиатора, выйдя за дверь, нахмурились. Предупреждение было недвусмысленным. Рычагов прикидывал в уме, какие именно авиационные части надлежит перебросить на Дальний Восток и сколько это потребует времени. Смушкевич очень крепко задумался о том, дадут ли ему сделать такую перегруппировку. Уж он прекрасно знал, что усиление авиации в этом регионе могут тормознуть по политическим причинам, Больше того: генерал-полковник представлял, какие именно могут быть выдвинуты доводы против этого. Хорошего настроения эти мысли не прибавляли.
Нет, разрабатывать различные варианты действий, понятно, никто не запретит. Для этого штабы и предназначены. Добро, пусть даже общая идея и не встретит понимания у высшего руководства, но довести ее до состояния детального плана вполоне реально. Разработать план особых тренировок — этому препятствовать точно не будут. Уже хорошо.
Конечно, придется встречаться с моряками. В конце концов, защита побережья — их первейшая забота. И наладить взаимодействие, само собой.
Да, еще поинтересоваться у Осипенко: как там результаты тренировок вертолетчиц на тренажере в части борьбы с кораблями противника.
Генеральный конструктор Королев, возможно, бывал легкомыслен в молодости. Но уж точно со временем он от этой болезни излечился, и когда речь зашла о спутнике с возможностью фотографирования земной поверхности с высоким качеством изображения он категорически запретил составление предварительных отчетов.
— Будем сырую продукцию поставлять — хлопнут без некролога. Отбирать картинки со всем тщанием.
Отдать справедливость: технология передачи информации с нового спутника была продуманной. Количеству снимков составляло, по мнению тех, кто их расшифровывал, чертову уйму. А некоторые даже конфиденциально утверждали, что таковых 'ну прорва'. Довольно скоро Королев выпросил у наркома внутренних дел дополнительные штаты проверенных товарищей.
Очень скоро установился порядок первичной сортировки. Снимки территории СССР и прибрежных вод попадали в картонный ящики 'С-1', 'С-2' и так далее. Ящики с литерой 'А' заполнялись картинки, отражающие состояние атмосферы. Само собой, они тоже имели гриф секретности.
В курилке кто-то неосмотрительно пискнул:
— А что может быть секретного в облаках? Те же американцы могут запросто их щелкнуть с самолетов.
Сотрудник из группы отбора фотографий проявил эрудицию:
— В самих облаках ничего этакого нет. Зато есть важная информация в суммарной картине облачности в обширных районах. По ней боги погоды соображают насчет качественных прогнозов. Так пусть у нас такие будут, а зарубежные граждане обойдутся тем, что у них есть.
— А-а-а...
Еще одна группа ящиков имела содержимое в виде снимков территории сопредельных стран. Все обозначались литерой 'З' с цифрами. Догадаться, что внутри, посторонний, понятно, не мог. Только посвященные знали, что, к примеру, в ящике 'З-10' содержатся снимки Германии.
Увы, и самая лучшая система несет в себе семена несовершенства, а уж данный способ сбора данных с самого начала была не ах что такое. Здесь стоит учесть и невозможность получения повторных снимков одного и того же участка поверхности в реальном времени: спутник летел себе по орбите и фотографировал не только и не столько то, что интересовало заказчиков. Качество снимков тоже было не на высоте: хотя спутник имел возможность мягкой посадки вместе с отснятым материалом, но оперативность требовала передавать снимки через радиосигнал, и это отзывалось снижением разрешающей особности. Но было еще кое-что, и вот оно могло поставить под сомнение полноту информации.
Аппаратура на спутнике пока что фиксировала изображения лишь в видимом диапазоне спектра. Это не означало, что использование, например, инфракрасного или ультьрафиолетового диапазонов было вообще невозможно. Трудности возникали при переключении диапазонов. Отснявши участок в видимом диапазоне, получить изображение того же места в инфракрасных лучах было пока что недостижимо: спутник успевал удалиться по орбите. А в видимом диапазоне видно было далеко не все. К примеру, облака или туман хорошо скрывали все интересное. До двух камер ради съемки в различных диапазонах одновременно не то, чтоб не додумались — просто не хватило места.
По всем этим причинам южный Сахалин остался без должного внимания космической разведки. Или сказать по-другому, ситуация на юге Сахалине не получила должной оценки.
Глава 42
Готовилась ли полковник Осипенко к докладу? И еще как! И не только написала текст (и отдала напечатать на машинке), но и нарисовала с полтора десятка схем. И все это ради плана применения вертолетов на море, при атаке боевых кораблей и транспортов.
Мы не можем не согласиться с таким подходом. Слушатели были куда как серьезные. Из моряков — капитан первого ранга Дрозд. На него уже было представление к очередному званию, но оно просто задержалось. Из коллег-летчиков: генерал-полковник Смушкевич (он председательствовал) и генерал-лейтенант Рычагов. К ним прилагалось никак не меньше десяти сопровождающих, и все тоже в званиях не ниже полковничьего. И в довершение всего: коринженер Александров, которого отважная вертолетчица почему-то опасалась поболее других, хотя вроде как он не давал к тому повода.
Отдать справедливость докладчице: свое сообщение она составила логично, аргументированно, с учетом знаний слушателей.
Выводы с точки зрения командования, что морского, что авиационного, не внушали большого оптимизма.
— ...таким образом, можно заключить, что утопить линкор противника атакой его эскадрильей вертолетов, то есть восемью машинами, вряд ли получается, вероятность этого меньше пяти процентов. Примерный расчет показывает, что вероятность сильного повреждения корабля, то есть утеря им не менее половины боеспособности, составляет десять процентов. Особо отмечаю, что уровень потерь в вертолетах составит, по меньшей мере, шесть машин, а скорее все восемь. Иная картина складывается при атаке группой в составе шестнадцать машин. В этом случае...
Чего уж там: доклад практически полностью хоронил идею утопления вражеского линкора атакой ударных вертолетов. В любом случае потери были неприемлемы, особенно если учесть вводную: ни при каком исходе боя в руки противника вертолет не должен попасть даже в подбитом состоянии. Но доклад анализировал и другие возможности для атаки.
Одиночный тяжелый крейсер шестнадцать вертолетов могли гарантированно избить до небоеспособного состояния. Секрет заключался в том, что ПВО кораблей этого класса была несравнимо слабее — в первую очередь из-за отсутствия радара. А это означало, что при атаке из облачного слоя о заградительном огне крупнокалиберных зениток можно было забыть.
Что до легких крейсеров, то вышеперечисленные силы могли бы подобного противника и просто утопить с вероятностью более пятидесяти процентов. Уж тяжело повредить — тут как бы не все сто.
У эсминцев шансов вообще не было. Для булька хватило бы и восьмерки 'Черных акул'. Точно то же относилось и к транспортам.
Особую позицию занимали авианосцы. Даже тяжелые корабли этого класса не имели радаров. При том, что палубная броня имела толщину до 56 мм (а частично 25 мм), она являла собой скверную защиту от вертолетных НУРСов, пробивающих четырехсотмиллиметровую броню линкоров. А пожар в ангарах ставил жирный крест на боеспособности авианосца. Это в лучшем случае, в худшем пылающий корабль просто бросали за невозможностью спасти. Что до легких и эскортных авианосцах, то у тех шансы на спасение были еще меньше.
Но тут же моряки поняли (а Осипенко поняла еще раньше), что у всех этих планов есть серьезное ограничение: количество боевых машин в трюмах вертолетоносца. Их было восемнадцать. Второй такой же корабль ушлый товарищ Александров, конечно, раздобыл бы, но личный состав! В нем-то и была главная проблема. И не только летчики и штурманы, но и палубная и трюмные команды, а равно и техники, обеспечивающие обслуживание. При радиусе боевых действий 460 км (это в теории) с берега можно было эффективно защищать лишь прибрежную полосу. Почему-то именно адмирал Кузнецов (наверное, сказался опыт общения с коринженером) первым додумался, что близ берега размещать аэродром для вертолетов рискованно: ведь его могли бы достать как корабельные орудия, так и палубные самолеты. Замечание было признано резонным, хотя тот же Рычагов немедленно возразил, что советские истребители с должной подготовкой всяко способны прикрыть аэродром от палубных бомберов и даже от истребителей.
Следующее замечание было намного труднее парировать. Его высказал немолодой капитан первого ранга, фамилию которого Странник не запомнил.
— Ваши расчеты, товарищи летчики, выглядят очень хорошо, но их бы неплохо поверить практикой.
При этих словах моряки, как один, сделали непроницаемые лица, а Полина Денисовна брякнула открытым текстом:
— Мы беремся за это. Но нам понадобится корабль, который не жалко утопить.
Вот тут морская броня дала трещину. У флотских нарисовались кислые гримасы. К ним на помощь пришел совершенно сухопутный коринженер:
— А я берусь доставить корабль-мишень, но с условиями.
Некоторые из присутствующих сделали понимающие лица. Среди них был и адмирал Кузнецов. Уж он знал возможности этого сухопутного товарища. Однако приличия требовалось соблюсти, и потому прозвучал вопрос:
— Какие условия, Сергей Васильевич?
— Корабль-мишень должен быть бронирован.
Сказано было веско. Возражений не последовало.
— Далее: сам корабль должен быть переоборудован. В частности, при попадании вертолетного снаряда в погреба должен срабатывать соответствующий сигнал, скажем: 'Цель поражена полностью.' Аналогичные сигналы должны предусматриваться при поражении турбин... и так далее, полагаю, что это тоже понятно.
Всем и вправду было понятно.
— На корабле не должно быть ни единого человека из экипажа. Иначе говоря, управление должно осуществляться или по радио, или управляющей машиной. Такие в моем распоряжении есть, но мне по соображениям секретности не хотелось бы пускать их в ход. Впрочем, соблюдение тайны — это не по моей специальности.
На этот раз внимательные уши могли бы расслышать перешептывание, но возражения во весь голос так и не проявились.
— Еще одно соображение: если по окончании испытаний корабль останется на плаву, то на борт должен подняться аварийный экипаж.
Моряки не протестовали.
— За ходом учений следует наблюдать. Где разместить наблюдателей — ваша забота, но, конечно, вне досягаемости вертолетных ракет. Желательна киносъемка. Насколько понимаю, возможен вертолет...
Осипенко уверенно кивнула. Уж такое ее девочки вполне могли обеспечить.
— ...или тихоходный самолет, на нем вибрация будет поменьше. Корабль менее желателен, поскольку вид сверху в части оценки предпочтителен.
— Что касается самого корабля-мишени: скорость его должна быть как можно большей, не менее двадцати узлов.
— Транспорты с такой скоростью наперечет, — вроде как нейтрально заметил капитан первого ранга Дрозд.
— Да, я это знаю, потому и нечто скоростное. Конечно, испытания должны вестись там, где чужих глаз нет и не будет. Но вот погода должна быть точь-в-точь, как в момент реальной атаки.
Никто на это не возразил.
— Сколько потребуется на переделку корабля в плавучую мишень — не скажу. Не только от меня зависит. Но если потребуются управляющее оборудование и устройства — милости прошу, постараюсь достать. Вопросы?
Адмирал Кузнецов поднял руку с самым доброжелательным видом.
— Не вопрос, скорее предложение. Нужно создать группу из специалистов для создания такого корабля-мишени. Туда должны войти как представители флота и авиаторов, так и специалисты по автоматам управления.
Последние слова были неуклюжими, но все их поняли.
— И еще один важный фактор: сроки. Разумеется, я прикажу подготовить соответствующие распоряжения по флоту, но не отменю плановых учений.
— Полностью поддерживаю и в части авиации дам такой же приказ.
Эти слова Смушкевича ожидались.
Товарищ из органов просто кивнул, хотя это означало скорее 'понимаю', чем 'согласен'.
В глазах программистов читался скорее азарт, чем обеспокоенность. Поставлена трудная задача, так что ж? Никто и не подумал квакнуть что-либо о невозможности ее решить.
Мысли военных моряков были более скептическими.
Пьяному море по колено, а лужи — по уши.
Именно эта пословица пришла в голову судмедэксперту, которому поручили дать заключение о причинах неестественной смерти Марка Соломонеовича Эпштейна, сорока семи лет, род занятий — частный сапожник.
Конечно, вскрытие выявило и последнюю стадию цирроза печени, и атеросклероз венечных сосудов и кучу сопутствующих заболеваний, но добросовестность требовала указать причиной смерти другое— утопление.
