— У нас нет таких данных, мистер президент, коль скоро речь идет о Германии и Великобритании. Есть основания полагать, что в этих странах решили отказаться от разработки подобных устройств по причине их высокой стоимости. Или же там сочли избыточной разработку оружия примерно одного класса по двум кардинально различным технологиям. Возможно, подобные работы ведут в СССР; по крайней мере, именно оттуда пришла информация о потенциальной возможности разработки этого оружия.

Строго говоря, научные вопросы входили в компетенцию разведки постольку, поскольку формулы, выкладки и графики могли преобразоваться в грозную военную силу. Не особенно выраженное стремление американской разведки вникать в подобные тонкости вполне можно было понять. Но у президента США сведения имелись из других источников.

Данные, полученные из предварительного анализа физиков, свидетельствовали: из всего лишь грамма гафния можно получить энергию, эквивалентную взрыву пятидесяти килограммов тола. Отсюда следовало, что ручная граната класса милльсовской45 может взорваться, как трехтонная авиабомба. А полфунта взрывчатки, как в оборонительной гранате Mk3, давали примерно десять тонн тротилового эквивалента. Рузвельт был достаточно сведущ в военной науке, чтобы понять: вряд ли стоит вооружать чем-то подобным пехотинца. Тот, вероятно, не переживет взрыва своей же собственной гранаты. Но вот миномет с подобной начинкой или артиллерийские снаряды... тут дело другое. А об авиабомбах и речи нет.

Косвенным признаком интереса к подобному оружию был повышенный спрос на гафний. Возможно, причиной тому были осторожные расспросы советских внешнеторговых представителей в разных странах. Об этом Рузвельту сообщили. В совпадения он не верил.

Еще одним обстоятельством в пользу уранового оружия было личное письмо Альберта Эйнштейна46 американскому президенту. О этом документе Билл Донован, разумеется, не знал. Великий физик проживал в Швейцарии, хотя неоднократно был зван на преподавательскую и иследовательскую работу во многие страны, не в последнюю очередь — в Германию. Однако, получив по своим каналам информацию о том, что соотечественники ведут (или уже провели) разработку этого оружия, он счел необходимым довести до сведения американского президента свои тревожные мысли, ибо немецким намерениям и побуждениям не доверял. О гафниевой бомбе Эйнштейн попросту не знал.

Британская разведка, отдать ей справедливость, смотрела на вещи шире, чем американская. Разумеется, англичан интересовали подробности о немецкой бомбе. Еще того более были интересны результаты ее испытания — и неважно, сколь успешные. Но столь же тщательно опрашивали японских моряков. Адмиралтейство тут выступало в качестве интересанта.

Сведения выпытывали буквально обо всем. Где находились эсминцы? Был ли контакт с немецкой подводной лодкой? Предполагаемые координаты?

Особо въедливыми оказались расспросы про обстоятельства атаки. Англичане даже не трудились скрыть интерес к тому факту, что никаких признаков контакта с вражеской подводной лодкой (почему-то сразу и японские, и английские моряки сошлись во мнении: атака проводилась из-под воды), а скорее даже с несколькими лодками так и не было обнаружено. На звуколокаторе — его англичание называли асдиком — что, тоже ничего? Ну хорошо, а торпеды? Их тоже не было слышно?

В Адмиралтействе чуть не мгновенно вспомнили приснопамятную охоту за 'Бисмарком'. Там тоже никто и ничего не услышал. Параллели напрашивались серьезные.

МИ-6 не проявила лености и в обшаривании иностранных источников. Правда, у них не было информаторов ни на Моруроа, ни в окрестности, зато были люди в разведке другой державы: в конце концов, этот атолл входил во Французскую Полинезию. И это дало результаты, хотя и не сразу.

Иностранцев германские власти, понятно, не допускали не то, что до шахты — даже до ее внешнего охранного периметра. Собственно, туда агент Таро-таро и не совался. Его занятие было совсем невинным: он торговал свежепойманной рыбой и иными морепродуктами на крохотном рынке, от которого до шахты было, по меньшей мере, километра три. Тут сработала чистая экономика: ради свежести товара рыбаку выходить в море и возвращаться обратно надлежало по кратчайшему маршруту и с минимальными затратами времени. Посему агент построил себе бунгало на берегу, там же он держал каноэ с балансиром и большим косым парусом. Задача ставилась простая, хотя и не вполне определенная: сообщать обо всем необычном.

Среди ночи полинезиец и его жена с двумя дочерями были разбужены дрожанием земли. Само по себе землетрясение не было таким уж экстраординарным событием в жизни туземца: сам он, правда, не попадал в подобные переделки, но от стариков слыхал многое. Дополнительные вопросы от французского купца прояснили: дрожания, собственно, и не было, был один удар, зато хорошо слышный. Впрочем, бунгало устояло.

Сообщение пошло своим путем и в конечном счете попало на стол к Тому, Кому Надо в МИ-6. Этот достойный джентльмен сделал из весьма скудной информации сразу два вывода. Во-первых, испытание не только состоялось, но и было, по всей видимости, успешным, хотя энергию взрыва, ясное дело, оценить было никак нельзя. Во-вторых, в будущем сам факт подземного взрыва и его мощность стоит попробовать оценить по показаниям сейсмографов — а уж колониальная держава, коей являлась Великобритания, имела много сейсмостанций, притом во всех сколько-нибудь крупных городах, не считая особо сейсмоопасные зоны. Хотя, конечно, сам факт наличия у Германии атомной бомбы не наводил на избыточный оптимизм.

Разведка Императорского флота пришла к иным выводам. Сработала кардинально другая парадигма мышления. В первую очередь этим господам хотелось ответа на вопрос: 'Кто?'

Разумной выглядела боковая гипотеза: атаковали несколько лодок. Действительно, координаты гибели двух эсминцев различались достаточно сильно, чтобы практически полностью исключить атаку силами лишь одной лодки.

Немецкие подлодки в качестве охотников были отвергнуты почти сразу. Даже если допустить, что сигнальщики не углядели перископы (бывает), то и тогда оставалось полностью необъясненным полное отсутствие каких-либо акустических контактов. За исключением, разумеется, той самой лодки, за которой гонялись, а она была хорошо известного типа IX. Скажите тогда, зачем было пускать в качестве грузовоза заведомо менее совершенную подлодку? Правда, в пользу немцев говорила исключительно хорошая организованность атаки. Репутация — это сила.

Работа американских лодок выглядела как бы не более вероятной. В Японии именно эта часть флота США пользовалась известным уважением. Кто что ни говори, они наносили более чем существенные потери японскому торговому тоннажу, да и Императорскому флоту прилетало. Правда, оставался неясным вопрос об их полной бесшумности, а еще того более: о беззвучности торпед.

Под тем же углом рассматривалась гипотеза о вмешательстве русских. Здесь и сработала злодейка-парадигма. Корабли СССР любого класса рассматривались как более технически слабые, чем для флота любой другой великой державы. О степени обученности русских моряков мнение было ничуть не выше. Возможно, на мнение японских офицеров разведки влияли воспоминания о русско-японской войне. Эти аналитические выкладки можно было поставить под сомнение, если бы не факты. Единственный тяжелый крейсер на Тихом океане ни по скорости, ни по вооружению не мог тягаться с японскими аналогами; разве что по бронезащите сравним. Авианосцев у русских не имелось от слова 'вообще'. То же относилось к линкорам. Эсминцы класса 'семерка' были неплохи, но для тихоокеанских штормов — слабоваты. Баренцево море это доказало. Подлодки классов К, С, Л — те были вполне недурны для тридцатых годов, но уж точно ничем не лучше американских. Противолодочная оборона побережья — та да, выглядела весьма хорошо. Но именно что прибрежных вод. Скажите, как именно катерок типа 'морской охотник' будет выглядеть на просторах океана?

В этой картине оставалось туманным лишь одно пятно: порт Петропавловск. Там была база военно-морского флота СССР. Своих глаз внутри порта не имелось. НКВД крепко озаботился контрразведкой. Именно там базировалось то, что японские моряки фамильярно обзывали недоавианосцем; на самом деле оно имело на борту боевые автожиры. Тем не требовалась для взлета-посадки громадная палуба. Но и скорость полета у них была скромной: где-то в районе двухсот километров в час, уж точно не более трехсот. Эта слабость компенсировалась мощной авиапушкой. Именно ей был сбит разведывательный гидроплан. В его последнем радиосообщении как раз это и говорилось. Но... 'кто владеет инициативой — тот диктует рисунок боя'. Это было понятно любому лейтенанту и уж не в последнюю очередь авиаторам. А инициатива безраздельно должна принадлежать японским палубным истребителям с их скоростью чуть ли не вдвое большей, чем у этих летающих каракатиц. А раз там имеется этот авианоситель — кстати, его аналоги отсутствуют у всех великих морских держав — то и новейшие подводные лодки исключить нельзя, хотя бы потому, что их, вероятно, спроектировали куда менее заметными. Точных данных на этот счет не имелось, однако были косвенные признаки. В заливе Золотой Рог не было ничего выдающегося по этой части. Но в Авачинской бухте47 , возможно, базировалось что-то более опасное по подводной части. Хотя точных сведений не существовало.

Из всего сказанного следовало: участие русских подводников в этой атаке возможно, но крайне маловероятно.

На советских сейсмостанциях ушами не хлопали. Одиночный подземный толчок был зарегистрирован сразу на нескольких. Сам факт был моментально должен начальнику особого отдела и далее по команде (на это имелся строгий приказ). Расчеты и уточнения можно было сделать и потом. Все причастные понимали, что тут, как это обычно бывает, главное — доложить как можно быстрее.

Сообщение не легло сразу на стол к наркому внутренних дел. Тут сыграла роль разница во времени. Но оно шло вод грифом 'Воздух!' и, натурально, попало под начальственное внимание сразу же по появлении его (начальства) в кабинете. Не стоит удивляться, что Лаврентий Павлович не замедлил передать его на высший уровень, добавив от себя, что, дескать, как раз в данный момент уточняются данные по расположению места взрыва, его мощности и прочее в том же духе.

Сталин, в свою очередь, получил ту же информацию из других источников. По этой причине он не стал реагировать на донесение, посчитав нужным дождаться более полных данных.

Собственно, о доставке контейнера с бомбой на атолл Моруроа доложили от командования Тихоокеанским флотом. Подлодки серии 'Н', конечно же, не могли дойти до Владивостока так быстро, но доложить по радио о своем успехе — это запросто. По правде говоря, 'немку' проводили аж до входа в гавань. Магомед Гаджиев, выполнявший эту задачу, решил, что уж от этой точки до пирса 'девятка' как-нибудь дойдет и без пристального внимания. Разумеется, он оказался прав. Правда, следить за маневрами U-114 он не решился. К моменту швартовки солнце светило вовсю; волнения, считай, не было. Перископ вполне могли заметить. Уже в открытом море 'Н-2' подвсплыла под антенну и дал подтверждающий сигнал. И только после его получения антенны крейсера 'Мурманск' выдали в эфир надлежащее сообщение командованию Тихоокеанского флота.

Между донесением о самом факте германских испытаний и другим, с цифрами и выкладками, прошло вряд ли больше четырех часов. Собственно, проведение испытания в Тихом океане, а точнее, в районе Французской Полинезии (уточнение координат было делом не скорым), ожидалось. Больше испытывать было некому и негде. Труднее оказалась оценка мощности взрыва. Начальник сейсмической службы был честным человеком и не пожелал дать откровенно халтурный ответ. Вышло, что примерная оценка мощности взрыва составляет эквивалент от десяти до двадцати пяти тысяч тонн тротила.

К некоторому удивлению товарища Берия, Сталин, прочитав сообщение, кивнул: мол, понял; но не высказал ни радости, ни гнева. Его куда больше интересовали донесения флотской разведки — те, которые относились к ситуации на Филиппинском архипелаге. А там флот под командованием адмирала Спрюэнса столкнулся с намного большими трудностями, чем в другой истории и в другом мире.

Полина Денисовна Осипенко не забросила идею об атаке боевыми вертолетами кораблей противника. Но она, многому научившись от начальства, а равно и от товарища коринженера, подошла к вопросу прямо творчески.

Перед инженерами, работавшими с тренажерами, была поставлена совершенно необычная задача. Прославленная летчица говорила без малейших признаков просительных интонаций. Но и приказом сии слова, по правде сказать, не были: эта группа программистов, хотя и решала авиационные задачи, но подчинена была не авиаторам.

— ...не требуется отработка боевых навыков, — ошарашила товарищей Полина Осиповна, — тут нужно другое. То, что задача имеет решение, я и сама знаю. Вопрос в другом: можно ли провести такую атаку без неприемлемых потерь. Атаковать же надо корабли в море, которые будут уклоняться и, возможно, огрызаться зенитным огнем.

В комнате прозвучал глухой, но явно увесистый удар:

— Буп! — и на рабочем столе появилась солидная стопка листов. — Здесь все данные о предполагаемом противнике. Вот цветные закладки, они разделяют пакеты данных по разнотипным кораблям. А это вводная по погодным условиям, крайне важная. А здесь предполагаемый район действий. Кроме того...

Некоторые инженеры хмыкали, даже не пытаясь сдерживаться. Чего уж там: среди них были зубры: ученики самой Эсфири Марковны Эпштейн. Эти зубастые ребята понимали толк в программировании тренажеров. Были и те, кто помладше и с меньшим опытом

Картинка была почти точно по Киплингу: горстка ветеранов из тех, кто расправлялся в одиночку с буйволом, и кучка молодых трехлеток, воображавших, что это им тоже под силу. И существовало еще одно сходство с 'Книгой Джунглей'. Как у Сионийской волчьей стаи был сильный вожак, так и среди программистов имелся тот, без которого нельзя обойтись: Генератор идей и Координатор. Не все полностью осознавали необходимость подобной личности, но она была. И за глаза, и в глаза все его звали Иваныч или даже еще более сокращенно: Иванч. И такое полупрозвище не было знаком пренебрежения — совсем наоборот.

— Вопросы?

Главный программист был лаконичен до предела:

— Сроки.

Осипенко задумалась. Но пилотская привычка быстро принимать решения не подвела:

— Считайте сами. Даже если прямо сегодня вы дадите готовую программу...

Почти все 'молодые' открыто осклабились. Даже они знали, сколько времени может потребовать вылавливание ошибок и, главное, исправление таковых. 'Старцы' не высказали эмоций лишь в силу сдержанности, а не по незнанию.

— ...то и тогда для чисто тренажерных занятий потребуется не менее трех месяцев на восемь экипажей. И отработка... на местности. Это еще столько же. Минимум.