Слов нет, Слава Кралевский показал себя молодцом. Правда, он проявил некоторую неосторожность, промчавшись по открытому месту, но ни один снайпер не смог бы произвести прицельный выстрел за считанные доли секунды по бегущему человеку с дистанции почти четыреста метров. Выстрел и вправду был 'в ту степь'. Хрипя, боец погранвойск дошел до вершины сопки, сел на землю
прислонившись к нагретому солнцем камню, выждал пару-тройку секунд, достал трясущимися руками ракетницу, выбрал из подсумка две красные, не без усилий зарядил, потом взял себя руки и попытался сориентироваться по солнцу — уж этому их учили. Ага, север — вон он, то есть целиться на лапоть левее... там застава. И две красные ракеты одна за другой устремились почти в вертикаль.
Вячеслав (при крещении он был Вацлавом, но этого никто уж не помнил) проследил глазами за поданным сигналом, предполагая, что ракеты должны быть хорошо видны на фоне темной тучи. Пограничник не сомневался, что наблюдатели их засекут. Так и вышло.
Верная винтовка, да не мосинка, а самозарядка Токарева, была при бойце, но, хотя с вершины сопки место засады проглядывалось, но стрельба была полностью бесполезной. Дистанция поболее километра, что вы хотите. И Кралевский стал осторожно спускаться по склону, рассчитывая подобраться к снайперу с правого фланга.
Расчет оказался верен. Доклад наблюдателя командиру заставы был короток:
— Наряд Шепталова ведет бой. Нужна поддержка.
— Давай связь с вертолетчицами! Есть? Передавай сообщение...
Через десять минут один транспортный и один ударный вертолет начали раскручивать винты.
У самого сержанта дела шли хуже, чем предполагалось. В наряде появились потери.
Попала под пулю серая Найда. Уже потом, при разборе операции и командир заставы, и сержант Шепталов пришли к мнению: та пуля, вероятно, была шальной. Но от этого не стало легче.
Слов нет, боец Стукалов сделал все, что было в его силах. Он выхватил свой собственный индпакет и перевязал собаку в меру умений. Найда дышала с трудом и с хрипами. Однако была надежда на помощь: две красные ракеты видели все пограничники.
Диверсанты их тоже видели. Вывод мог быть только одним: противник вызвал подкрепление. Это означало, что с каждой минутой прорыв в сторону границы становится все менее возможным. К тому же русские, судя по всему, не испытывали недостатка в боеприпасах. Вроде и неторопливая, но продуманная стрельба в буквальном смысле не давала головы поднять. И очень скоро счет по потерям стал изменяться.
Вячеслав Кралевский прибежал и устроился на позицию позади товарищей. Забег на прошел даром. Ствол самозарядки ходил ходуном. Лишь через полторы минуты боец почувствовал себя готовым к открытию огня. Зрение у него было превосходное (а других в пограничниках и не держат). Вот почему огневая позиция вражеского снайпера тут же выявилась. И сразу же Кралевский подумал о том, что упавший ствол вполне мог подгнить хотя бы в нижней части, а потому являл собой не особо надежное укрытие. И из подсумка после некоторого поиска появились три патрона с черно-красной полоской. Пограничник вроде как и без спешки, но быстро достал пустой магазин и снарядил в него те самые патроны. И приник к винтовке, выискивая малейшие признаки, указывающие на местонахождение цели. Такие признаки нашлись.
Даурский шиповник, надо заметить, ничуть не уступает своему европейскому родственнику в части колючести. При малейшей возможности вцепиться в ткань он так и делает. И когда тонкий побег растения лишь слегка качнулся, зоркоглазый боец это увидел и выпустил одну за другой три пули, целясь в нижнюю часть ствола. Пограничник так никогда и не узнал, что одна из бронебойных пуль прошила гнилую часть древесины — как и все представители берез, этот вид легко поддавался разложению. Правда, ему при разборе боестолкновения сказали, что попал он 'так, как надо'. Удача выражалась в том, что лицо нарушителя осталось совершенно неповрежденным: оказались перебитыми шейные позвонки.
На предложения сдаться диверсанты ответили автоматным огнем. Точнее, попытались ответить: пограничники хорошо прикрывали друг друга, сокращая дистанцию. А потом полетели гранаты.
Командир диверсантов остался в сознании последним. Снайпер группы, судя по молчанию, был убит или тяжело ранен. Относительно радиста уверенность была почти полной: он лежал, скорчившись в позе эмбриона, но, похоже, был жив.
— Гомэн27, Мурата-кун, — одними губами произнес командир, выдернул чеку из предпоследней гранаты и закинул ее в ту промоину, где лежал радист. Бросок был идеально точен. У лежавшего не было ни единого шанса выжить. Последнюю гранату командир использовал для себя.
С минуту пограничники прислушивались. А потом это стало невозможным: над ущельем прошли два вертолета. Сержант Шепталов узнал один из них: это был транспортник. Второй был ему знаком только по описанию. Боевая машина, тут сомнений быть не могло.
То, что осталось от диверсантов, погрузили в темно-серые резиновые мешки. Пограничники в этом не участвовали — не их дело. Военфельдшер второго ранга удостоверился, что никто не пострадал (ссадины и синяки в счет не шли).
Стукалов сидел возле боевой подруги и гладил испачканную серую шерсть.
— Приколи ее, чтоб не мучалась, — раздался голос фельдшера.
Проводник поднял взгляд. Нависло тяжело молчание.
— Попробуем довезти до заставы, — выдавил из себя медик.
В вертолете Стукалов устроился рядом с собакой, уложенной на одеяле. Машина тряслась. Стукалов очень осторожно придерживал подругу.
Найда так и молчала всю дорогу. Это было в сто раз хуже самого отчаянного визга.
Глава 20
Это был не тот случай, когда молчание — золото. Откровенно говоря, замолчать диверсию подобного масштаба — вещь невозможная. Но сообщения о делах дальневосточных многословием не отличались: да, диверсия на Транссибирской магистрали; да, ведутся восстановительные работы; подробности не разглашаются в интересах следствия. Это было правдой, но не всей.
Расследование оказалось, как и предвиделось, непростым. Пограничники делали все, что в их силах. Три группы диверсантов ушли на сопредельную территорию. Прочие и не подумали сдаться, а вместо этого открыли огонь. В конечном счете живыми взять удалось лишь двоих диверсантов, да и то сказать: один из них прожил десять минут после захвата, второй — два с половиной часа. Оба умерли, не приходя в сознание.
Группу саперов доставили вертолетом к уцелевшему входу в Тарманчуканский тоннель. Работы длились не так уж долго: уже утром следующего дня (по московскому времени, конечно) поступил доклад.
На месте предполагаемого взрыва нашли аккуратно сделанные старые (чуть ли не годовой давности) шпуры с толом германского производства, к ним шел детонационный шнур от радиовзрывателя, который у самих шпуров разветвлялся. Собственно, от самого взрывателя ничего не осталось (он явно сработал штатно), но удалось разыскать куски антенны. Сам детонационный шнур был перебит, видимо, случайным ударом камня. Сопоставить недавнее слабенькое землетрясение и этот самый удар никто не додумался, но это было не так уж важно. Заряды тола находились на такой глубине, на которой слабосильный приемник принять радиосигнал, похоже, не мог. Все это было немецкого производства. Оружие и боеприпасы — тоже. Исключение составляли немногочисленные гранаты-лимонки — те были английского происхождения. На одной алюминиевой ложке различили выцарапанную полустертую надпись: 'Karl M... 15...' — ясно дело, писано предыдущим владельцем.
И все же кое-что удалось выяснить достоверно. Сработала хитроумная придумка коринженера. 'Эксперты' из этнических китайцев, разысканных в районах, где они сколько-то проживали под японской оккупацией, уверенно различили на фотографиях граждан японского и китайского происхождения. Но умные подчиненные товарища Судоплатова пошли еще дальше. Он подняли антропологические труды, большей частью немецкие, начиная с 19 века. Работа была проведена с тщательностью, сделавшей бы честь германским ученым. Измерения параметров черепов позволяли установить происхождение их владельцев — не с абсолютной достоверностью, конечно. Выводы были примерно следующими: 'образец номер 16 с вероятностью 70 % имеет японское происхождение...' Сбой возник, когда экспертам подвернулось лицо европейской наружности — по крайней мере, таковым оно показалось всем свидетелям. Но антропологи очень скоро заявили, что этот гражданин, вероятнее, всего, был полностью или частично айном, а те отличаются европеоидным расовым типом.
Подход с мозолями между пальцами ног также оправдал себя. Судмедэксперты констатировали: на всех исследованных фрагментах ног найдены те самые очень характерные мозоли. Контрольные образцы брались как от личного состава пограничных застав, так и от этнических китайцев. Результат оказался вполне однозначным. Именно он и был должен сначала наркому, а через него и самому Предсовнаркома. Решение по результатам доклада было чисто политическим. Но его результаты должны были коснуться и Странника.
Разговоры в обществе шли, и не только на кухнях, но и в курилках. Мы думаем, не стоит удивляться тому, что диверсию народ приписал исключительно японцам, причем к данному выводу пришли очень быстро. Отдельные высказывания вроде: 'А ведь китайцы тоже могли...' отметались. Ответ большей частью звучал так: 'Да эта железная дорога им и на хрен не сдалась.' И это было правдой. Заключение получалось однозначным: 'Это война.'
Дипломатическое ведомство, видимо, состояло сплошь из товарищей, которые по курилкам не ходит, а то и вовсе из некурящих. Очень уж неторопливо действовали сотрудники наркомата иностранных дел. Иные горячие головы могли бы назвать эти действия даже нерешительными.
Как это и полагается, Советский Союз выкатил ноту, в которой потребовал объяснений неспровоцированной агрессии, а также извинений, возмещения убытков и всего прочего, что в таких случаях следует. Японский посол Сато Наотакэ старательно делал круглые глаза, трудолюбиво возмущался проведенной диверсией, после чего с тем же тщанием заявлял, что Японская империя тут, дескать ни при чем. Понятно, тут же Молотов получил заверения, что данная нота будет незамедлительно доведена до сведения императорского правительства.
Японский ответ на ноту был дан по всем правилам. Суть его состояла в том, что некие неизвестные силы стремятся вбить клин между соседними странами, которым на сегодняшний день совершенно нечего делить и которым поэтому нет никаких причин враждовать... короче, 'Ребята, давайте жить дружно.'
Хороший преферансист, имея на руках четыре туза при своем ходе и получив двух королей в прикупе, может спокойно разыграть шестерную. Товарищ Молотов обладал превосходным раскладом, каковой и был пущен в дело. Представителю Японии предъявили, наверное, килограмма два бумаг. Там были и фотографии входов в железнодорожные тоннели (точнее, того, что от них осталось), и анализ специалистов, расписывающий, как и куда была заложена взрывчатка, а главное — протоколы экспертиз, из которых, по мнению советской стороны, однозначно следовало, что в диверсии участвовали граждане Японии.
Все это было благополучно доведено до сведения японского министерства иностранных дел. Оно, в свою очередь, подготовило дипломатический ответ.
Следует отдать справедливость господину Сато: тот защищался старательно. Он вежливо ставил под вопрос результаты экспертизы в части национальности нападавших, указывая на то, что привлечение в качестве экспертов полуграмотных (это в лучшем случае), а то и вовсе неграмотных (что гораздо вероятнее) китайцев вряд ли служит показателем высокого уровня определения; что антропометрические показатели жителей Японии получены на недостаточно представительной выборке, что мозоли вполне могли принадлежать жителям французского Аннама...
Но Вячеслав Михайлович в международных отношениях был не новичком. Кроме того, у него были однозначные инструкции.
Конец беседы сопровождался многозначительными словами:
— Мы полагаем действия правительства Японии враждебными. Советский Союз оставляет за собой право принять те меры, которые сочтет нужным.
В переводе с дипломатического языка на обычный русский эти фразы означали:
— Мы не исключаем применения военной силы.
По правде говоря, бывший министр иностранных дел Сато Наотакэ ожидал чего-то в этом роде. Уж в решительности господина Сталина он не сомневался. Но, как уверяли военные, до этого должен был пройти, как минимум, год. За это время многое могло изменяться.
Подобное развитие Странник предвидел. Не представляя деталей, он видел общее состояние дел на Дальнем Востоке. Ему предстояло помогать в восстановлении тоннелей, при этом не выезжая на место происшествия. Но прежде того он предоставил Королеву целый набор оборудования. В него входил хороший цифровой фотоаппарат и средства передачи оцифрованных изображений по радиоканалу. Рославлев прекрасно осознавал, что возможности гражданской техники куда меньше, чем у той, которая изначально предназначена для съемки с орбиты. Но в той ситуации было намного важнее показать принципиальную возможность фотографирования земной поверхности с орбиты и, главное, передачи снимков через станции слежения.
Но сразу же после решения этой важной задачи появилась другая. Предвиденная. Очень важная. И более трудная, ибо требовала она высокую степень координации возможностей инженера-контрабандиста и специально созданной инженерной части РККА. Ее основной и чуть ли не единственной задачей было скорейшее восстановление движения поездов на Транссибирской магистрали. Возглавил же это подразделение никто иной, как Дмитрий Михайлович Карбышев, пребывавший на тот момент в звании генерал-лейтенанта. Особо наблюдательные из его коллег и подчиненных отметили — про себя, понятное дело — что ему явно благоволил Сам. На это указывал не один признак, а много, как то: огромные полномочия по привлечению ресурсов со стороны, необычность самих ресурсов, включавших в себя необычную технику. Самые же проницательные из окружения генерала взяли на заметку: при малейшей попытке кого бы то ни было со стороны партийного, хозяйственного, военного руководства задержать выполнение приказа, не говоря уж об оспаривании, Карбышев вызывал этого человека к себе, при нем набирал номер по телефону, просил соединить его с товарищем Петровым или с товарищем Смирновым, передавал трубку гостю, и после недолгого разговора сидевший на приеме у генерала преображался самым волшебным образом. Правда, Карбышеву приходилось и регулярно отчитываться, причем как раз перед Сталиным.
Однако мало кто знал, что еще до прибытия Дмитрия Михайловича к самому западному из подорванных тоннелей (с него собирались начинать восстановление) состоялось то, что организатор называл 'демонстрацией возможностей'. Происходило это действие на подмосковном полигоне, наблюдателями (или, если хотите зрителями) были сам генерал Карбышев и пятеро его заместителей, а еще там отметился тот, кто все это и устроил: мало кому знакомый коринженер.
