— Пострадавший в момент смерти был в сильном опьянении. При таком содержании алкоголя в крови он вообще-то должен был свалиться без памяти прямо на дороге. Но его понесло в сторону, а там яма с водой. Туда он и угодил. Будь трезвым — встал бы на ноги, ругнулся и вылез, а так захлебнулся.

— Шальнов?

Участковый был краток:

— Сапожник он был; хороший, спору нет, никогда плохого о его работе никто и слова не сказал, но пьяница горчайший. Даже не припомню, видел ли когда я его тверезым. Весь заработок пропивал. Соседи говорят, водку он чайниками хлестал.

— Что и требовалось доказать, — начальник отделения хорошо учился в школе; в частности, по геометрии имел лишь 'отлично'. Но по комсомольской линии его отрядили на работу в милиции.

Смерть не очень любимого отца была все же не положительным событием для Эсфири Эпштейн. И надо такому случиться: почти в то же время случилось и нечто весьма положительное. Студентка мехмата Эпштейн прекрасно защитила диплом. По правде говоря, Эсфирь Марковна и без него имела завидную должность, а вместе с ней уважение коллег по работе и подчиненных, а уж высшее образование просто гарантировало отменное будущее без всяких вопросов.

Девушка пребывала в несколько растрепанных чувства, что понятно. И как раз тогда в ее кабинете (да, у начальника отдела Эсфири Марковны Эпштейн был такой) зазвонил телефон.

— Слушаю.

— Добрый день, Эсфирь Марковна, это Александров беспокоит. У меня к вам разговор. Полчасика может занять. Когда к вам можно подойти? Хорошо, в пятнадцать тридцать на проходной. Пропуск закажете? Вот и славно.

Разговору предшествовали чуть странные действия Странника накануне. Он целый вечер постукивал на клавиатуре в своем доме, потом распечатал полученный документ на личном принтере и сунул листы в желтый большой конверт. Туда же была брошена деталюшка, которую в разговорах между своими программисты называли 'флэшкой'. Конверт был аккуратно заклеен, но ни адреса, ни имени адресата на нем так и не появилось.

Меньше, чем через десять секунд на письменном столе рядом с этим конвертом появился другой, на вид точно такой же. Первый из близнецов нырнул в портфель. Второй — в ящик письменного стола.

Товарищ коринженер вышел из квартиры и направился к дежурившему у подъезда охраннику.

— Иванов, свяжитесь с Николаем Федоровичем, скажите, что я просил его прибыть ко мне на квартиру завтра в восемь вечера для разговора.

Вопросов, понятное дело, не было.

На следующий день ровно в половине четвертого на проходной 'курчатника' нарисовался товарищ, которого охрана хорошо знала в лицо. Он предъявил удостоверение и получил пропуск. Через восемь минут он уже входил в кабинет Эсфири Марковны.

После вежливого приветствия последовало:

— Я здесь с двумя целями. Первой является обследование... или ревизия, если хотите... ваших запасов, связанных с вычислительной техникой. Хотя нет, для начала расскажите, как у вас дела.

В те времена не считалось зазорным поведать товарищу по службе состояние личных дел. Выслушав, старик непривычно мягко отреагировал:

— В смерти любого из родителей радости мало, это я понимаю. А что защитились — это вы молодец, не зря мне вас хвалили. Да я и сам вижу, что голова у вас не только для того, чтобы глазки строить.

Девушка вспыхнула.

— Жизнь идет вперед, Фира. И ей нет дела до наших переживаний. Надо ей следовать. А воспоминания — что ж, пусть будут при вас. Все. Это тоже часть вашей жизни.

Сказано было тепло. И обращение было очень необычным. Но тут же последовало:

— Да, так приступим к ревизии...

Покажите нам человека, испытывающего радость при слове 'ревизия'! Сами ревизоры не в счет, понятно. Что, не нашлось такого? Разумеется, товарищ Эпштейн не являлась исключением.

— Проводите меня на склад. Хочу поглядеть сам.

Сергей Васильевич не глядел пристально, не считал единицы оборудования, как это сделал бы настоящий ревизор. Он всего лишь прошелся мимо полок, взглядываясь на их содержание.

— Ставлю задачу, — заявил он по возвращении в кабинет товарища Эпштейн. — Мне надобно знать, каковы темпы расхода материалов и оборудования; случаи выхода из строя отдельных элементов, если были, перечислить. Не забудьте отметить, сколько метров кабеля потрачено и с какой целью, марки кабелей укажите. Составьте докладную на мое имя и перешлите. Моя цель: составить представление о том, что именно расходуется быстрее всего. Именно это постараюсь вам доставить в первую очередь.

Девушка энергично кивнула Эта задача была ясней ясного. И Эсфирь Марковна была тут лицом явно заинтересованным.

— Получите второе задание.

Из портфеля появился желтый конверт.

— Вот что с ним надо делать...

В тот же день начальник охраны товарища коринженера Полознев позвонил в дверь номер семнадцать. Ровно в восемь, как и было назначено, ибо те самые часы, которые товарищ капитан НКВД получил то ли в подарок, то ли как элемент вещевого довольствия, ходили точнейшим образом.

— Как насчет поужинать, Николай Федорович?

— Откажусь, Сергей Васильевич. Уже.

— Ну, от чая с выпечкой, верно, не станешь отбрыкиваться? Я так и думал. Подожди...

Чай был ароматным и хорошо заваренным; баранки и рогалики — еще теплыми, а к ним в отдельной вазочке прилагались какие-то мягкие кругляшки разного цвета и вкуса. Из любопытства Полознев попробовал все.

Посуда ушла на кухню; начался серьезный (это было ясно изначально) разговор.

— Гляди, Николай Федорович, вот конверт. Внутри — описание того, что сделать с главным предметом. Описание для тебя, а сам предмет должен быть вручен товарищу Сталину в собственные руки. Он в точности, как этот. По почте слать ни в каком разе нельзя.

На столе появился... сказать по совести, капитан не смог бы дать описание сходу. Вроде коробочка, с очевидностью состоящая из двух частей: крышечки (причем снималась она с торца) и корпуса. Сам прозрачный корпус был красивого красного цвета, но на ощупь не был стеклянным. Прибор имел на конце загадочные электрические контакты.

— Это запоминающее устройство. В воду не ронять, чаем не заливать. Сейчас в его памяти документ. Он зашифрован личным кодом товарища Сталина. Расколоть этот шифр наши спецы могут, но на это уйдет... год, никак не меньше, и то сомневаюсь. Иностранцам такое просто не по зубам. А теперь самое главное.

Голос старого инженера сделался командным.

— В случае моей смерти или исчезновения ты вскрываешь конверт. Читаешь бумаги с инструкциями, там указано, что и как делать. Повторяю: вот это запоминающее устройство должно попасть к товарищу Сталину. Хотя, повторяю, прочитать его никто другой не сможет.

Что-то такое мелькнуло в голубых глазах командира охраны. Охраняемый поколебался, но все же решился:

— Доказать не могу, сразу же говорю. Предстоит война с Японией. Даже толком не знаю, где именно будут военные действия, этого не спрашивай. Но вот что предвижу: мне придется выехать на Дальний Восток, помогать нашим. А там всякое может быть. Здоровье, опять же. Между прочим, один инфаркт у меня уже был. Но тут ожидаю ситуацию, когда будет очень нужно... мое присутствие.

Николай Федорович Полознев как бывший оперативник прекрасно знал силу чуйки. У него самого она работала очень хорошо. А еще он знал, что товарищ Александров очень часто выдает прогнозы, которые потом сбываются.

На словах Полознев пообещал все сделать в соответствии с инструкциями, а про себя решил встретиться с врачом, который будет сопровождать товарища Александрова в эту поездку. Если, конечно, товарищ Берия вообще разрешит таковую, а насчет этого уверенности не было. То, что инфаркт вылечить нельзя — уж на это медицинских познаний капитана НКВД хватало. Но ведь можно предотвратить или, на самый худой конец, перехватить сразу, как только этакое стрясется.

Мы уже неоднократно говорили: история имеет тенденцию к повторению. На этот раз тому имелись вполне определенные причины. Частично это определялось кадровым составом. В ракетной промышленности работали те же самые люди, что и другом мире (это, впрочем, не афишировалось). Но технические трудности оставались теми же самыми, и преодоление их шло теми же путями.

Задание было вполне определенным: вывод полезного груза (аппаратуру связи) на геостационарную орбиту. Как и в другом мире, очень быстро обнаружилось, что в отсутствие космодромов, расположенных близко к экватору, нельзя получить полезную нагрузку с серьезной массой — а сто килограммов были признаны несерьезными. Как и тогда, выход нашли в сильно вытянутой орбите с высоким (40 000 км) апогеем и низким (400 км) перигеем. Но имелась существенная разница.

Благодаря усилиям инженера Александрова, которого злые языки уже обозвали 'доставалой', запуски обходились намного дешевле, чем в прежней истории. Испытаниям в условиях космоса подвергалось все: системы ориентации, для которых пришлось изобрести, а затем изготовить специальные прецизионные гироскопы; солнечные батареи повышенной долговечности на основе кремния (пришлось выдержать немалую битву со сторонниками селеновых батарей, но кремнисты были непобедимы по причине сравнительно низкой себестоимости их изделий), уже не говоря об аппаратуре связи как таковой. Каждый раз при получении успешных результатов разработчики были обязаны докладывать все тому же Сергею Васильевичу, который внимательно читал отчеты и произносил одну и ту же стереотипную фразу:

— Я завизирую и отдам в производство.

И все понимали, что вскоре появятся точные копии изделий, сделанные по образцу.

Правда, при этом разработчики держали в уме и фразу, которую им чуть ли не вдалбливали на инструктаже:

— Товарищи, вашей задачей является получение работоспособного образца. Если в нем обнаружатся дефекты, то производственники эти дефекты воспроизведут.

Впрочем, была еще одна разница между ракетными изделями в двух мирах. Ни Королев, ни фон Браун, ни Пилюгин, ни Челомей — короче, никто из ведущих конструкторов не стеснялся впихнуть в полезный груз дублирующие системы измерения и контроля. Во всяком случае, это пытались сделать.

Среди всех важных, очень важных и чрезвычайно важных дел прошло одно, которое отнюдь не всякий обозвал бы значимым.

Тяжелый крейсер 'Кронштадт', являвшийся переделкой немецкого корабля класса 'Адмирал Шпее', не прослужив и двух лет, еще раз подвергся переделке. Лучшие кораблестроители во главе с академиком Крыловым представили проект по уменьшению вибраций от могучих дизелей.

Проект еще до утверждения вызвал свирепые споры. Слов нет, вибрация и шум должны были частично уйти — разработчики утверждали, что в машинном отделении механики смогут говорить друг с другом с помощью голоса, а не записочек. По крайней мере, в этом товарищи инженеры и конструкторы убеждали флотское начальство. Но цена! Дело было даже не в стоимости модернизации. Объем, занимаемый дизелями, включая систему их амортизации, возрастал более, чем заметно — соответственно, пришлось урезать все иные полезности, а иные горячие головы покусились даже на уменьшение боезапаса.

Споры дошли до Самого. Тот при вынесении решения принял во внимание политические резоны:

— Товарищи, нам следует принять во внимание принципиальную разницу рассматриваемого проекта и немецкого аналога данного корабля. Их 'Адмирал Шпее', а также другие корабли того же класса предназначены для действий в открытом океане. Также у Германии имеется достаточное количество надводных кораблей, чтобы собрать полнолценную океанскую эскадру. По состоянию РККФ на данный момент и даже в ближайшей перспективе мы подобный флот позволить себе не можем. Точно так же наш флот пока что не соперник английскому, японскому и американскому. Кроме того, у нас отсутствуют базы вне территории СССР. Следовательно, наш Тихоокеанский флот на сегодняшний день не является полноценным океанским. Отсюда вывод: дальность плавания имеет для нас меньшую важность, чем точность артиллерийской стрельбы. Конечно, мы обязаны смотреть в отдаленное будущее, но, повторяю, наши ближайшие задачи будут решаться вблизи берегов Советского Союза.

Эти слова были практически равнозначны приказу. Во всяком случае флотские и в первую очередь адмирал Кузнецов именно так их восприняли. И, значит, надо было изыскивать средства для выполнения.

— Все свободны, — завершил совещание Сталин, — а вас, товарищ Кузнецов, я попрошу остаться.

Никто так и не узнал, был ли Николай Герасимович удивлен. Даже сам вождь, при всей своей проницательности, не смог пробить броню бесстрастия моряка.

Сталин вышел из-за стола и взял в руки трубку, но почему-то не закурил. Вместо того, он принялся расхаживать по кабинету.

— При выполнении поставленной задачи вам, товарищ Кузнецов, придется принять во внимание некоторые обстоятельства. Вы неоднократно были свидетелем, как хорошо известный вам коринженер Александров проявляет свои умения доставать нужные вещи и даже корабли. Но на этот раз его связи и умения могут понадобиться в другом месте. Не рассчитывайте на его помощь. Пополнение боезапаса, замена расстрелянных стволов корабельной артиллерии на новые, поставка запчастей к радиооборудованию — все это будет поступать со складов во Владивостоке и на других базах. То же относится к горючему, смазочным материалам, продовольствию. Все сказанное должно быть доставлено на склады заблаговременно. Вопросы есть?

— Никак нет!

Из неких тайных источников Кузнецов узнал, что Сталин не против использования подобных старорежимных фраз.

Про себя Николай Герасимович решил: пусть с началом военных действий Сергей Васильевич будет очень занят. Но до этого к нему можно будет подкатиться со снабженческими вопросами. За спрос денег не берут — уж это Кузнецов знал твердо.

Глава 43

Уж сколько раз твердили миру...

Нет, это мы не про дедушку Крылова. Имелась в виду дама, именуемая История. Очень упругая особа, стоит заметить. И упорная. А еще упертая. Короче, не склонная к уверткам. Да, мы знаем, что не стоит прогибаться под изменчивый мир, но что делать, если он тоже не желает следовать чужим устремлениям?

Конечно, произошедшее легко можно было бы объяснить хитрыми происками и тайными стратагемами. Ну и шпионской деятельностью, как же без нее. Но авторы этих строк не склонны к поиску хитровывернутых объяснений там, где достаточно резать правду бритвой Оккама.

Одним не очень прекрасным субботним вечером двадцать второго августа сорок третьего года командование всей группой войк на северном Сахалине отсутствовало в расположении по уважительной причине. Оне отдыхали-с. Мало того: и все значимые фигуры в воинской иерархии вплоть до подполковника отдыхали. На то, разумеется, были причины и помимо просто дня недели. Товарищи сильно устали, ибо ход ценных лососевых еще куда как не кончился. Да каких лососевых1 Кета! Чавыча! Нерка! Горбуша и в счет не шла. А после тяжелой работы надлежит отдохнуть. Желательно — хорошо отдохнуть, что и делалось. Качество отдыха измерялось ящиками — именно так, во множественном числе.