Японские вооруженные силы взялись за дело энергично и резво. Еще и месяца не прошло со дня атаки на Пёрл-Харбор, как на английской территории острова Борнео высадился японский десант. Через десять дней был взят Гонконг. Тогда он был британской колонией и представлял собой один из важнейших опорных пунктов Великобритании на Тихом океане. Но мордобой устроили не только англичанам — влетело и американцам.
Буквально через неделю был захвачен остров Гуам. И на этом дело не кончилось. Филиппины, формально говоря, были независимой страной, но США полагали их подконтрольной территорией и фактически были правы. А японцы через две недели после Пёрл-Харбора захватили остров Минданао, а еще через две недели пала Манила. Стратегический эффект этих ударов был как бы не больше, чем от атаки на Пёрл-Харбор. С захватом Филиппин японский флот обретал потенциальную базу — ее еще предстояло достроить и дооборудовать. Со всей серьезностью встал вопрос, кто будет хозяйничать в Тихом океане.
Но были отличия от событий в другом мире. Заключались они в реакции Германии. По дипломатическим меркам шаги министерства иностранных дел Рейха вполне могли посчитаться резкими.
Чрезвычайные и полномочные послы в Токио и Вашингтоне выступили с демаршами: дескать, в архипелаге Туамоту у Германии имеется территория, а именно атолл Моруроа. Означенная территория законнейшим образом взята в аренду у Франции. От французского правительства Рейх получил разрешение в случае необходимости защищать данный остров всеми доступными средствами. Далее шли многословные уверения, что в конфликте США и Японии Германия придерживается политики строжайшего нейтралитета. В заключение же было сказано: германское правительство ожидает, что военно-морские силы Японии и США (нужное подчеркнуть) не будут совершать никаких враждебных действий в отношении как гражданских судов, так и боевых кораблей под флагом Рейха.
У Риббентропа были причины для принятия воинственной позы. Атолл, о котором шла речь, являл собой большую ценность для немецкого руководства. Но снабжение его могло вестись лишь через Тихий океан, и никого в Германии не радовала возможность атаки на суда с нужными грузами, даже если таковая была бы следствием ошибки. И уж совсем нежелательным в глазах Кригсмарине выглядело нападение на боевые корабли.
Стоит отметить, что в столицах воюющих стран эти дипломатические залпы большого впечатления не произвели. Ни Япония, ни Америка совершенно не стремились прибрести еще одного врага в довесок к уже имеющемуся. Но были и другие причины не дрожать от страха.
Что до Японии, то руководство Императорского флота прекрасно знало арифметику и потому имело ясное представление о сравнительной силе германского и японского флотов. Любой понимающий офицер, ходивший под флагом 'солнца с лучами'24, мог бы с уверенностью сказать: в случае надобности весь тихоокеанский флот Кригсмарине будет раздавлен мощью Императорского флота в тот самый день, когда случится немецко-японское столкновение. Правда, в активе немцев были впечатляющие победы над англичанами в Атлантике, но ведь и японские силы хорошо отметились над тем же противником, хоть и в Тихом океане. Целых три корабля линии потоплены, и это при том, что все свои вернулись на базу! Впрочем, после заключения мира с Соединенными Штатами может настать очередь этого ничтожного атолла, но под вопросом. Ни один аналитик из штаба Императорского флота так и не смог придумать, зачем бы Японии мог понадобиться этот ничтожнейший клочок суши.
У Соединенных Штатов имелись другие резоны для невнимания. Какие-либо враждебные действия против этой военно-морской базы (а что еще могло располагаться на этом островке?) были признаны возможными, но несвоевременными. Моруроа, конечно, следовало взять под американский флаг. Ведь обстоятельные немцы наверняка обустроили для себя неплохую инфраструктуру. Это вам не Таити — номинально французское владение, и даже с портом в Папеэте, только назвать так это убожество значило бы в открытую посмеяться над английским словом port. Следовательно, не нужно это германское недоразумение там, где ходят настоящие хозяева Тихого океана. Но оно вполне могло подождать.
Адмирал Кузнецов получил приглашение от заместителя начальника экономического отдела ГУГБ НКВД посетить кабинет этого товарища такого-то числа в такое-то время. По правде говоря, сначала секретариаты и наркома флота, и вышеназванного сотрудника органов успешно согласовали время визита. У адмирала не было никаких причин отказываться. Более того, из опыта Кузнецов хорошо усвоил: наверняка Александровым что-то такое подготовлено, которое на пользу флоту.
На рабочем месте выпивка не приветствовалась. Ее хозяин и не предложил. Чай со вкусной ореховой выпечкой в счет не шел. Но сему горячительному напитку очень быстро пришел конец. И начался серьезный разговор.
— Николай Герасимович, помнишь этот проект?
Разумеется, память не подвела молодого адмирала. На столе лежала стопка листов, с описанием (без частностей, понятно) того, что уже стояло на стапелях в Ленинграде — первого советского вертолетоносца.
Кузнецов кивнул.
— Так вот мой вопрос: сколько понадобится времени до спуска... хотя нет, до введения корабля в строй? Обучение летного состава и обслуги вертолетов не включаю.
— Год, — твердо отвечал Кузнецов. — И заметь, Сергей Васильевич, без учета затрат времени на обучение экипажа. Корабль потребуется во флоте раньше — так, что ли, хочешь сказать?
— Скажу иначе: может потребоваться. И есть способ сэкономить.
Мы не могли тут написать, что адмирал, дескать, притворился, что внимательно слушает. Это было бы неправдой, ибо нарком именно слушал и притом весьма внимательно.
— Глянь на проект...
Последовала пауза минут в пятнадцать.
— Сергей Васильевич, ЭТО ты предлагаешь в качестве вертолетоносца? Без брони? Без вооружения? С парадным ходом одиннадцать узлов? И где ты такое чудо купишь, да за какие шиши?
Не было сказано: 'В своем ли ты уме?' Но фраза подразумевалась.
— Все не так, как думаешь, Николай Герасимович. Во-первых, не без артиллерии. Вот сюда и сюда можно воткнуть калибр, скажем, сто двадцать. Против подводных лодок в надводном положении вполне себе пойдет. Но главным вооружением как раз должны стать вертолеты. На какие шиши — моя проблема. Конечно, выгоднее будет приобрести сразу серию. Правда, сколько-то наши уже купили, но в качестве 'купцов'.
— Да что они против даже эсминца сделают, а о главном калибре крейсера...
— Стой, не так быстро. Все дело в том, что противником будут японские корабли, а у тех с большой вероятностью радара вообще нет. А от залпа в шесть управляемых ракет с дистанции... по-вашему сказать, пять миль с гаком, причем никакая броня не спасает, даже линкорная. Вот боевой вертолет такое и выдаст.
— Ну как авианосец этому убожищу повстречается? Схарчат нашу лоханку, да косточки выплюнут. Зенитного вооружения ведь никакого!
— А вот и нет! Смотри...
— ...ну, это мои штабисты просчитают...
— ...только опыт, но здесь твоим и карты в руки...
— ...а теперь прикинь, сколько времени займет обучение...
— ...вот если на тренажере да посадку на палубу...
В конце концов военный моряк и штатский инженер пришли к компромиссу: 'Чтоб прикинуть, надо как следует просчитать.'
Перманентное недовольство подчиненными и смежниками — это часть служебных обязанностей начальника любой разведслужбы любой страны. Стюарт Мензис не был исключением.
— Хотелось бы знать, чем вы нас порадуете, доктор Паунд.
Сам вопрос подразумевал, что хорошая информация подразумевается.
Очкастый химик с легкими следами ожогов на руках набрал в грудь воздуха:
— Если бы кто два года назад сказал бы в моем присутствии 'химия ксенона' — обсмеять такого стоило. Но этот раздел химии реально существует! И...
— Не так быстро, доктор Паунд. Правильно я понял, что вы воспроизвели получение этой взрывчатки?
— Да, сэр. Воспроизвели. Мы синтезировали трехокись, удалось получить даже четырехокись, а у ней, надо заметить, потенциал еще больше, чем у того порошка, который ваши люди передали. И впридачу трифторид ксенона. В части бризантности трехокись ксенона превосходит тротил в полтора раза, не меньше, а другие соединения этого газа дают еще лучшие показатели. И громадная скорость окисления при взрыве! Один снаряд с этой штуковиной — готовый пожар. Горит даже железо...
Отсутствие проницательности у руководителя разведслужбы — признак профессиональной непригодности. А Стюарт Мензис был в своем деле не из последних.
— Как понимаю, у вас есть 'но'?
— Да, сэр, хотя не мы обратили на это внимание. Специалисты-оружейники, вот кто.
— Что же обнаружилось? — судя по тону, разведчик обладал истинно ангельским терпением. Так могло показаться постороннему, присутствуй он при разговоре.
— Нестабильность всех соединений ксенона, пригодных в качестве взрывчатки. И с ней нам не удалось справиться. Чего-то не хватает в рецептуре. То есть мы знаем, что нужен флегматизатор, но не знаем, какой именно. Хочу сказать, пока не знаем.
Стюарт Мензис недолюбливал покер, но делать непроницаемое лицо умел. Как раз в тот момент это умение оказалось востребованным.
Исчезновение мелкого агента из завербованных местных — дело в разведке обыденное, даже житейское. Та женщина, которая передала через цепочку посредников образчик советской взрывчатки, уволилась. По крайней мере, это все, что о ее судьбе удалось узнать. Вместе с ней пропала возможность раздобыть взрывчатое вещество, а в качестве источника информации ценность этой пешки была равна нулю — она не имела доступ к нужным сведениям. До поры об источнике флегматизированной взрывчатки можно было забыть.
Что ж, выходит, надо постараться раздобыть образец в других местах. Из опыта Мензис знал, что полностью сохранить тайны того, что уже находится на вооружении, невозможно. Во всяком случае, секреты в скором времени просто обязаны раскрыться.
По уходу специалиста в химии ксенона начальник МИ-6 впал в недолгое раздумье. У него на то были причины.
Неутешительные новости приходили не только из России. В конце концов, пусть даже у русских имеется бомба, взрыв которой с гарантией топит линкор. До подобных кораблей еще добраться надо, а русские все же сильнее на суше... нет, они слабее на море, чем флот Его Величества. Да и противовоздушная оборона морских сил, получив звонкую оплеуху от Императорского флота, как раз по этой причине растет и в умениях, и в возможностях. В следующий раз японская авиация так легко не победит — если вообще победит. Подобных бомб у нее нет, это доказано. Гораздо большую озабоченность вызывали обрывочные сведения из Германии.
Там, по всей видимости, тоже не дремали в части разработки сверхмощных бомб. Но как раз оттуда подробностей не было. Вроде как намечались испытания вблизи атолла Моруроа. Немцы опасаются соглядатаев вблизи своего побережья? Это понять можно. Остров в Тихом океане — это значит, что бомба морского назначения. Или нет, возможно, ее только испытывают в море. Очень мощная? Ну, германцы всегда славились своей любовью ко всему колоссальному. Но есть неучтенный господином Гессом фактор. Сверхмощная бомба требует тяжелого самолета для доставки к цели. А вот таких у Германии, можно сказать, нет. Их 'Кондор' все же пассажирская машина... ну и дальний разведчик. Только две страны в мире имеют настоящие четырехмоторные бомбардировщики дальнего действия: США и Великобритания. В СССР самолеты подобного класса, как и в Германии, тоже пока что гражданские. Впрочем, вряд ли русских затруднит переделка пассажирской машины в бомбардировщик.
Начальник разведки Великобритании был в кабинете один, но даже в этой ситуации он обычно не давал эмоциям ходу. И сейчас он от мысли, которая сразу же показалась достойной наивысшего внимания, лишь чуть-чуть расфокусировал взгляд.
Колоссальная бомба? По долгу службы до Мензиса доходили неподтвержденные сведения от физиков о том, что теоретически для самого мощного взрыва возможно применение энергии атома. Именно теоретически. Не существовало надежных сведений ни о разработке, ни о, тем более, принятии на вооружение. Что, если гунны как раз на нее и нацелены? Тут даже не так важны достижения, как потенциал...
Мысленный вывод не потребовал и секунды.
Надлежало выяснить, ведутся ли такие работы в Германии, а если да, то на какой стадии находится разработка. Дать команду специалистам: возможно ли отследить испытания такого устройства инструментальными методами? Если да — что для этого нужно? Вряд ли на крошечном островке посреди Тихого океана осуществляют сборку подобных бомб. Значит, их изготавливают на территории Германии, а испытания, вполне возможно, проводят вблизи него. Пока что никаких признаков наличия этой бомбы нет, но это может означать хорошую работу германской контрразведки. Если готовую бомбу перевозят морем, то есть возможность ее перехватить.
И золотое перо 'Паркера' полетело по бумаге, набрасывая список распоряжений.
Удивительное совпадение: министр промышленности Шпеер также пребывал в глубоких размышлениях. Правда причина была иной.
Из переданного ему спецкурьером секретнейшего меморандума следовало: в принципе Германия может начать сборку своей собственной Бомбы. Атомная взрывчатка была накоплена — минимальное количество, но ее должно было хватить. И господин министр размышлял: а стоит ли начинать это дело?
В том же меморандуме его автор, а это был гениальный Вернер Гейзенберг, указывал, что накопленного особого изотопа урана хватит на одно взрывное устройство 'без всякого запаса' — написано было именно так. И четко описывался риск: бомба могла взорваться не на полную мощность. Предвидя очевидный вопрос, физик давал на него ответ: мощность взрыва может составить при оптимальном срабатывании пятнадцать тысяч тонн в тротиловом эквиваленте, но если в проект вкралась ошибка, то взрыв окажется раз в десять-двадцать слабее. Не так и мало, сказать правду. Но ожидается-то намного больше! Самое же главное: трата всего наличного запаса урана означает, что следующая бомба получит нужный материал не раньше, чем через полгода. В самом лучшем случае! Однако, если накопить побольше нужного изотопа, то риск получить неудачное испытание может существенно уменьшиться.
Иначе говоря, предстояло решить, какое именно решение выгоднее: взорвать бомбу с рискованным результатом ради подтверждения возможности обладать собственным ядерным оружием — или же придержать испытание. Кстати, в последнем случае риск утечки информации больше.
Решение предстояло политическое, а не техническое. Это значило, что конечной инстанцией будет герр рейхсканцлер. Но Шпеер отлично знал, что Рудольф Гесс в ходе принятия самых ответственных решений сперва всегда выслушивал мнение младших по должности.
Тут министр усмехнулся, вспомнив, что, по слухам, господин Сталин в таких случаях придерживался того же порядка: сначала выслушать подчиненных и лишь потом высказывать суждение.
