Но, как и в другом мире, итог сражения оказался в пользу Японии, в этом не приходилось сомневаться. Пусть на Малайю был открыт. Это означало каучук. Осталось справиться с Сингапуром. Тогда уж точно Императорский флот мог рассчитывать на легко покорение голландской Ост-Индии. Это означало нефть. А в ней нужда была очень высока.
Пропагандистская машина СССР работала на полную мощность.
Космические новости и комментарии безжалостно вытесняли с газетных полос все остальное. В величайшей спешке готовились ускоренные выпуски научно-популярных журналов. И радио участвовало — как же без него.
Для начала в радиопередачах слушателям разъясняли, какие именно сигналы могут быть пойманы со спутника. Песню передали тоже — разумеется, не ретранслируя ее из космоса, а со вполне достойным качеством. Вопреки обыкновению, в этой передаче не указывались никакие атрибуты вроде автора слов, музыки, а также имена исполнителей. Голос Марка Бернеса, разумеется, узнали довольно быстро. Дольше продержался секрет той девочки, которая пела вместе с ним. Но и эта тайна не прожила и двадцати четырех часов. Раскрыл ее руководитель хора:
— Да это поет наша Светочка Семенова!
На следующее утро девочка узнала, что это такое: проснуться знаменитой. Все участники хора разнесли новость по родителям и одноклассникам. Легко понять, что до класса, где училась юная певица, новость докатилась за часы, даже не дни.
В класс Светлану вообще сначала не пустили. Ее проводили до кабинета директора Михаила Казимировича. Девчонка робко пискнула, что у нее, дескать, занятия, на что получила строгий ответ:
— Сейчас есть кое-что поважнее!
И сразу же последовала грозная лекция по правилам поведения. В основном она содержала информацию о том, чего не надо делать, а именно: зазнаваться, важничать, лениться, требовать особого к себе отношения и прочая, и прочая, и прочая. Нотация включала в себя и то, что как раз требовалось делать: блюсти скромность и не выпячивать свою личность.
В результате урок русского оказался пропущен полностью. Светлана вышла в коридор как раз в момент, когда прозвучал звонок на перемену.
Светланку взяли в плотнейшее кольцо только одноклассницы и (отчасти) одноклассники, поскольку в других классах ее никто не знал ни в лицо, ни по голосу. Но уж от своих пришлось натерпеться. Бедняжка три раза дала честное пионерское под салютом, что сама не знала, когда песня будет исполнена; что ей никто не обещал, что песня вообще будет передаваться по радио; что с самого начала она понятия не имела, кто такой мужчина, что пел третий куплет, тот лишь сказал, что его звать Марк Наумович; что к ракетам ее и близко не подпускали, о них даже не говорили; что о том, будут ли ей заплачены какие-то деньги, она и посейчас ничегошеньки не знает, а подавно о том, сколько именно.
Через три дня вышел указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении. По правде говоря, он состоял из двух частей. В первой части с помпой объявлялось об орденах для группы специалистов, участвовавших в подготовке космического аппарата к полету. О существовании второй части были извещены сравнительно немногие. Там, правда, упоминались ракетчики, но широким массам граждан (и своих, и зарубежных) не полагалось знать об этих товарищах. В число публично награжденных вошли также все немецкие инженеры и ученые. В комментариях, разумеется, расписали это как пример международного сотрудничества в области мирного освоения Космоса.
Перед награждением с зарубежными специалистами побеседовали. Им в красках поведали, насколько их высоко ценят, рассказали о денежном вознаграждении, объяснили протокол процедуры в Верховном Совете, спросили, не нуждаются ли господа сотрудники в улучшении бытовых условий. В заключение последовало несколько неожиданное заявление:
— Вам, Вернер, полагается трехнедельный отпуск.
Не было сказано, что незадолго до этого к наркому иностранных дел напросился на встречу посол Германского Рейха фон Шуленбург. Просьба дипломата заключалась в предоставлении отпуска доктору фон Брауну, ибо этому ученому предстояли вручения наград и премий от лица германских учреждений — государственных и научных. Советский Союз был тут ни при чем.
Это пожелание отнюдь не было неожиданностью для советской стороны. И Молотов со всей благожелательностью заверил господина посла, что таковой отпуск, разумеется, будет предоставлен, но лишь с небольшой задержкой. Доктору Вернеру фон Брауну предстояло получить орден 'Знак Почета', после чего... Разумеется, предлог для откладывания отпуска германский посол счел вполне благовидным. Интересно, что никто из причастных лиц, включая в первую очередь самого фон Брауна, ни на секунду не предположил, что в Рейхе предстоит лишь вручение наград под оркестр. Уж конечно, так не думала советская разведка.
И все они были правы.
Совещание у рейхсканцлера было более чем представительным. Участвовали: сам хозяин кабинета, понятное дело; рейхсминистр авиации Герман Геринг, разведка в лице господ Шелленберга и Пикенброка, министр промышленности Альберт Шпеер, командующий Кригсмарине Эрих Редер. И, натурально, доктор Вернер фон Браун, которого еще до этого совещания хорошенько расспросили о космических делах вежливые и весьма настойчивые господа, не удосужившиеся сообщить о своем роде занятий.
Ученый сделал доклад на ту тему, о которой его просили: чем он занимался, какие успехи получены и, главное, что ожидать в будущем.
Гесс предложил задавать вопросы. Начала разведка в лице Пикенброка:
— Герр доктор, вы обстоятельно изложили круг тех задач, которыми вы занимались в русском космическом центре — так, если не ошибаюсь, его называют. Но нам хотелось бы знать также, к каким темам вы не имели допуска.
— Как я уже говорил, ракета, которую мы сконструировали, имеет весьма сомнительную ценность для военных. По моим расчетам, процедура запуска, считая заправку топливом, даже на хорошо подготовленной площадке может длиться трое суток. Но из чисто теоретических соображений могу уверить: существуют иные виды топлива, и запуск соответствующих ракет вообще не требует затрат времени на заправку. Но к этой тематике меня не допускали. Также никто из немецких специалистов не участвовал в разработке радиоаппаратуры. Кроме того, русские существенно — нет, в громадной степени — опережают все страны в области хранения и обработки информации. Судите сами, господа. Та песня, что звучала со спутника, была записана на крошечное устройство размером с мизинец. По словам человека, который предоставил его, туда можно было бы записать не одну песню, не десяток — чуть ли не пятьдесят таких. А то и больше. Еще одним доводом может служить скорость расчетов. Способы расчетов, формулы — в этом мои люди и я сам разбираемся не хуже русских, если не лучше. Но скорость проведения самих расчетов просто фантастическая. Там. где русские тратят пару минут, сто расчетчиков с арифмометрами трудились бы сутки. Я слыхал, правда, о разработках инженера Цузе. По моим далеко не точным прикидкам, его последняя машина потратила бы несколько часов, в лучшем случае. Так вот: даже примерно не могу себе представить, на каком принципе работают эти устройства. Суммируя сказанное: русские не допускали наших специалистов ни к чему, что в потенциале могло бы получить военное применение.
— В таком случае, доктор фон Браун, с ваших слов выходит, что немецкие специалисты вообще не нужны русским для ведения космических разработок. Так ли это?
— Я бы не сказал. Отсутствие моих коллег может замедлить прогресс русских, но не остановить его.
— Поставим вопрос наоборот. Насколько реально для Рейха вести собственную космическую программу?
— Господин министр, не мое дело оценивать, насколько такая программа реальна с экономической точки зрения. У меня сложилось впечатление, что Рейх вполне может позволить себе разработку военных ракет с дальностью до двух с половиной тысяч километров. Ракеты меньшего радиуса действия, понятно, обойдутся еще дешевле. Но космические исследования требуют намного больших ресурсов, ибо существующая ракета не дает возможности запускать серьезную научную аппаратуру на орбиту. Да вот пример: как раз сейчас приказано начать разработку двухступенчатой ракеты, предназначенной для вывода на орбиту груза до четырехсот пятидесяти килограммов.
— Вы упомянули ракеты военного назначения. Насколько возможен запуск таковых с кораблей или самолетов?
— Сразу могу сказать: точный ответ на этот вопрос требует хорошего цикла исследований и испытаний. Но, если прикинуть приблизительно... нынешние самолеты вряд ли потянут нагрузку в десять тонн. Запуск с корабля представляется теоретически возможным.
— Еще хотелось бы знать...
С этого совещания прошло десять дней. Доктор фон Браун даже успел покататься на лыжах в Гармиш-Партенкирхене, когда его известили с нарочным, что Министерство промышленности не возражает против продолжения совместной работы с русским космическим центром и желает всяческих успехов в продвижении германской науки. Уже по возвращении в Москву фон Браун узнал, что некоторые из его группы предпочли уволиться. Наверное, длительные разлуки с семьями были для них слишком болезненными.
Глава 17
По поводу второго запуска спутника спор был вялым.
Седой коринженер был спокоен и деловит:
— Отлично вас понимаю, товарищи, но придется сначала отправить спутник лишь с научной аппаратурой.
— Но ведь мы могли бы отработать возвращение приборов с записями.
— Товарищи, приоритеты расставляю не я. Сначала вам предстоит исследовать радиационную обстановку на высоте. Вторая по важности задача: добиться условий на борту, в которых могло бы выжить мелкое животное. Передача всех данных будет идти по радио; методики, насколько мне известно, уже отработаны. Третье — энергопитание. Предстоит опробовать не только и даже не столько сами солнечные батареи, сколько систему ориентации спутника относительно Земли и Солнца. Сами понимаете, только так мы можем добиться более-менее длительной работы системы электропитания аппаратуры. Но также это даст возможность доказать возможность фотографирования земной поверхности из космоса.
— В каком диапазоне спектра? — встрял кто-то из младших научных сотрудников.
— Очень хороший вопрос, Александр Ильич. Если бы то зависело лишь от меня! Будьте уверены, снимали бы во всех мыслимых диапазонах. Но сразу могу сказать: ограничения по весу и размеру наверняка сведут наши возможности лишь к видимому диапазону. Мой опыт говорит: драка пойдет за каждый грамм и кубический сантиметр.
Инженер не договорил очень многое. Он ни словом не заикнулся об улучшенной теплоизоляции внутреннего пространства контейнера с полезной нагрузкой, а ведь та должна была съесть значимую долю как полезной нагрузки, так и объема. Впрочем, приличная экономия веса и энергопотребления ожидалась за счет контрабандных устройств.
Были и другие трудности. Пришлось выдержать немалую битву с Львом Захаровичем Мехлисом. На тот момент он был главным редактором 'Правды'. Он понимал толк в наиболее прямолинейной пропаганде и проталкивал ее, не жалея сил и возможностей. Таковые у Мехлиса имелись.
По некоей причине ни Берия, ни Сталин не вмешивались в противостояние. Сам Мехлис упирал на то, что космический полет второго спутника вполне осуществим в ближайшее время — и это было правдой — а тут как раз поспевает круглая дата: двадцатипятилетие Октябрьской революции. Четвертьвековой юбилей!
При этом Лев Захарович прекрасно знал, насколько велик авторитет седого инженера в космических делах, и был намерен именно этим фактором воспользоваться.
— Поймите, товарищ Александров, полет первого спутника вызвал неслыханную волну энтузиазма в народных массах, и ее надо поддержать. Лучшего средства для этого, чем успешный запуск второго спутника, не придумать. Конечно, с живым существом на борту. Вы просто обязаны понимать, что такое приоритет и насколько он важен.
— Прекрасно это понимаю. А еще понимаю то, что спешка в таком деле не просто излишня, но и вредна. У нас имеется программа исследований, утвержденная Политбюро. И мы намерены выполнить ее качественно. В частности, в ней определенно сказано, что собака (мы полагаем, что именно они больше всех подходят для исследовательских задач подобного рода) должна вернуться на Землю и не в виде обугленных останков — нет, живая, здоровая и веселая. Это, если хотите, план, а планы надо выполнять.
Говоря это, Рославлев полагал, что может предвидеть реакцию собеседника. Она и последовала:
— Партия стоит за всемерное перевыполнение планов, и уж вы должны это знать. Никто не осудит вас за гибель одной собаки, если это послужит интересам целой страны. Но могу уверить: если вы будете препятствовать политике партии, то осуждение состоится. Незаменимых у нас нет!
Намек был весьма прозрачным. Но почему-то седой не выразил ни малейшего беспокойства.
— Совершенно верно, Лев Захарович, незаменимых нет. Но есть те, замена которых неприемлемо дорога. Товарищ Сталин имел, как полагаю, основания дать мне те полномочия, которые у меня имеются. Он, если сочтет нужным, может лишить меня этих полномочий. Но только он и никто другой. Если позволите, неофициальная информация...
Сказано было так, что Мехлис, при всей своей незаурядной храбрости, подобрался, хотя виду старался не подать.
— ...все те соображения, которые вы перечислили, товарищам Сталину и Берия уже известны. Тут вам придется поверить мне на слово. И еще кое-что: я не давал им советов, не даю и не намерен давать их впредь. С моей стороны они лишь получают информацию, но решения от меня уже не зависят. Вы можете мне верить или не верить — как хотите. Но есть еще одно обстоятельство.
Последовала многозначительная пауза.
— Повторяю: вы были совершенно правы, заявив, что незаменимых у нас нет. В частности, меня тоже можно заменить. Да будет вам известно: мне не суждена долгая жизнь. Зная это, я делаю все, чтобы моя смерть принесла нашей стране как можно меньший ущерб. Иначе говоря, принимаю все меры, чтобы заменить меня было бы можно легче. Как понимаю, наш с вами разговор вы передадите Сталину. Постарайтесь процитировать меня точно. Впрочем, думаю, что и это не станет для него новостью. Вы правильно заметили, что запуск спутников может стать политическим событием. Это так. Но не только для внутренней — также и для внешней политики. Большего вам сказать, извините, не могу. Однако уверяю: я делаю все, что в моих возможностях, чтобы советская космическая программа развивалась успешно.
Жизнь научила Мехлиса разбираться в людях. Он видел: этот загадочный инженер не врет, но наверняка очень многого не договаривает. Однако еще в большей степени жизнь научила многоопытного пропагандиста чуять события и связи. И как раз сейчас чутье отчетливо говорило: что-то такое связывает Сталина и этого человека, который знает нечто, очень нужное Хозяину. Или же он умеет нечто этакое... Ведь не зря его назвали инженером-контрабандистом. И все то же чутье подсказывало: нет, не только в контрабанде дело.
