Были другие причины. Сахалин полагался местом ссылки для вониского контингента. Туда попадали самые отборные разгильдяи, тупицы, неумехи, бузотеры, а также иные неудобные личности из командного состава.
Взять хотя бы капитана Тесленко. Тот пил очень умеренно, не более бутылки в день, что уже выглядело подозрительным. Но ведь где бы он ни служил, обязательно и в невыносимом масштабе был требователен к подчиненным, а еще того хуже: указывал начальству на промахи в повышении обороноспособности. Право слово, несноснейший тип. И такой был не один Правда, вся эта рыхлая группировка объединялась уровнем званий: не выше майора, да и тех были единицы.
Но на этом список прегрешений капитана Тесленко не исчерпывался. Он умудрился войти в дружеские отношения с тройкой командиров погранзастав. Такая нетрадиционная ориентация хоть не запрещалась, но уж точно не одобрялась, пусть и неофициально. А ведь пограничники входили в систему НКВД.
Возможно, как раз последнее обстоятельство и повлияло на бдительность личного состава погранвойск. Точнее сказать, командиры на уровне погранзастав и ниже сильно подозревали: что-то этакое готовится с сопредельной стороны. Интуиция, конечно, тут присутствовала, но для капитана Тесленко факты были ничуть не менее важны.
Одним из фактов были данные с разведчика-беспилотника. Легко догадаться, что таковой никак не мог попасть на заставу где-то на краю света. Даже если бы этот аппаратик был положен по штату — и тогда не попал, но вот красная икра... В тех краях она отнюдь не была дефицитом, скорее в таковых числились стеклянные банки. И все же для нужного дела банка нашлась, и ее (вместе с икрой, понятно) сменяли на тот самый беспилотник. Так вот, старшина Майер, показавший наибольшие успеха и управлении этой крохой, по приказу комзаставы грубо нарушил воздушное пространство Японской империи, причем сделал это неоднократно. Да если бы только нарушил! Аппаратик передал изображения, которые вполне можно было поставить под гриф ДСП, если не чего похуже.
— Вот, глянь на снимки, Николай Афанасич. Вот тут ящики с патронами. Вот их тащат на себе пехотинцы...
— Так то для 'арисак', эти ящики тащить не штука. А як воно будэ со снарядами...
Иногда в состоянии волнения капитан Тесленко переходил на суржик, поскольку был родом из-под Харькова.
— Старшина Майер тоже так подумал. Вот картинки с грузовиками. Отметь — ящики грузят другие. То есть других размеров.
— Умный у тебя старшина. Где такого еврея откопал?
— А не еврей. Из немцев он, Роберт Готлибович Майер. Семья до крайности небогатая. Врут, что все немцы, дескать, в деньгах купаются. Этот — нет. Всеми силами копит и отсылает своим.
— Дай-ко побачить... — Лицо Тесленко выразило откровенную озабоченность. — Дывысь. Вот три дня тому назад. Везут припасы. И позавчера. А вчерашние данные где?
— Нету. Больше не везут. Майер бы заметил, дак ведь нету.
— Иди ж ты! — и десяток слов без падежей впридачу. На чистом русском языке.
Оба командира переглянулись. Это был тот самый случай, когда два разных человека думают одинаково. Мысли же были вот какие: у японцев все готово. Может, это какая провокация, но и масштабное наступление исключить нельзя.
Комзаставы вслух и нецензурно попенял японцам за то, что напасть они собрались аккурат, когда только-только жить начали. Присутствуй те в комнате, несомненно, прониклись бы.
Тесленко умел думать куда шире, чем это предписывалось званием:
— Иван Корнеич, а на соседних заставах что знают и думают?
— Хуже там, Николай Афанасич. Намного хуже. Просто у них нет такого разведчика. А ножками на сопредельную сторону не проберешься: сторожат. Хорошо сторожат. Даже, бывает, и постреливают. Вон у Чаркина сержанта ранило.
— А по линии вашего наркомата если такого авиаразведчика запросить?
— Держи карман шире! Точно знать не могу, но по всему видать: границу здесь полагают ну очень третьестепенной. Не то, что не дают — даже не обещают.
— Ты, Иван Корнеич, если... того... начнется что, не геройствуй. И своим прикажи. Какое у тебя вооружение — я знаю. Подзадержи этих малость, ну хотя бы часика два, и отходи к нашей линии обороны.
— На что рассчитываешь?
— На то, что аэродром удасться сколько-то времени держать. Сутки, при удаче — двое. А там по воздуху может прийти подкрепление.
— А танкисты твои как?
— Они не мои, это раз. А два: у них обученных... по пальцам перечесть. А еще: им сюда поспеть — это не полчасика.
— Так обучить же можно.
— Они обучают, ногу за ногу цепляют. Вот полковая артиллерия — это да, майор Головач дело знает.
— Как у тебя с минометакми?
— Чуть получше, чем у тебя.
— А что ПВО?
— Радары стоят, это верно, их не заметить трудно. А вот насколько зорко они глядят — тут не поручусь. Их командир в звании подпола, он сам и подчиненные потребляют белую вдумчиво.
— Это как — подпола? Должность майорская, а то и капитанская.
— Ох, не спрашивай. Можа, его в наказание сюда сунули.
Но при все том, что История совершенно не жаждет сворачивать с натоптанной тропинки, она иным разом делает шажок в сторону.
Мы не знаем, что стало причиной первого сбоя я ходе японского нападения. Можно, в частности, предположить, что сработала удача бойца-первогодка Филипкова. Он впервые в жизни заступил в караул в ночное время.
Августовские ночи темные, это всем известно. Никто так и не узнал, что именно углядел сей бдительный воин, охранявший Очень Важный Объект. Возможно, у этого военнослужащего оказалось исключительно острое ночное зрение.
От избытка волнения Филипков начисто забыл нужную часть Устава караульной службы. В результате боец выкрикнул фразу угрожающего содержания, которая отсутствовала в вышеозначенном документе: нечто среднее между 'Ну, погоди!' и 'Колобок, колобок, я тебя съем!' Нарушения устава состояли также в том, что затвор самозарядки (именно ее выдали в качестве оружия) оказался передернутым вне связи с действиями диверсантов. Ну, а когда патрон дослан, долго ли до беды?
Боец позднее утверждал, что стрелял предупредительным в воздух. Он был отчасти прав: пуля и вправду полетела в воздух. Но пролетела она не так уж далеко.
Работа у диверсанта нервная, что бы ни утверждали сочинители боевиков. Диверсанты, а было их двое, не удержались и открыли ответный огонь. С их точки зрения поступок был вполне логичным, тем более, что один из них оказался задет. Ранение было касательным, но крайне нежелательным.
Мы просто обязаны отметить высочайший уровень интуиции бойца Филипкова. Еще до того, как грянули очереди японских пистолетов-пулеметов 'Тип 100', сообразительный воин залег за крошечным кирпичным столбиком бог весть какого происхождения. Будь у диверсантов самозарядки 'арисака' с их мощным патроном, это прикрытие долго бы не продержалось, а так наибольшему риску подвергались уши бойца по причине злобно визжащих рикошетов сравнительно маломощных пуль от пистолетных патронов 'намбу'. Сам же Филипков резво высовывался из-за своего укрытия, успевая посылать пулю за пулей в ночные тени, которые он принимал за противника.
Как бы то ни было, наличие часового оказалось оправданным. Или, сказать точнее, сей храбрец способствовал удержанию позиций у обороны этого аэродрома. Объективность требует дополнить: артиллерийская поддержка атакующих от японского флота на этом участке отсутствовала. Зато хорошо отыгрались японские авиаторы. Их штаб правильно рассудил, что основные усилия нужно направить не на повреждение грунтовых взлетно-посадочных полос (те можно было восстановить без сверхусилий), а на уничтожение как техники, так и личного состава. Ну и складские объекты не оставить без внимания.
Задача по выведению аэродрома из строя была почти выполнена. Правда, бомбардировщики, осмелившиеся работать с малых высот (меньше двух тысяч метров), были сильно покусаны зенитными ракетами. Японцы не знали их характеристики, кроме того, что запускаются они одним солдатом с плеча, но пришли к убеждению, что увернуться от такой ракеты — дело немыслимое. И пробовать не надо, лучше держаться высотного эшелона, куда эти чрезвычано вредные штуковины не достают.
Еще одним источником головной боли у капитана Тесленко был гаубичный огонь. Его точность наводила на тревожные мысли о корректировщике. И обнаружить такового не удалось. Может быть, тщательное прочесывание местности и дало бы результат, но выделить значимые силы на это комбат Тесленко не мог. Осталось лишь скрипеть зубами, видя, как артиллерия дивизионного калибра (или даже корпусного) разносит в мелкие брызги даже не столько самолеты (их как раз сохранилось много), а хранилища ГСМ, боеприпасов, продовольствия и воды. Последнее занимало не последнюю строку в списке приоритетов: местные источники поставляли лишь техническую воду, которую прямо запрещалось пить. На этом обожглись сильно недоверчивые бойцы, попробовавшие утолить жажду из колодцев. Батальонный фельдшер выражался по этому поводу исключительно высокомедицинскими терминами с матерным оттенком.
Были в сложившейся картине и светлые пятна. В первую очередь это касалось связи. В свое время на Халхин-Голе лейтенант Тесленко намертво усвоил: без хорошей связи скверно, а вообще без связи просто ху... же. Как раз по этой причине он использовал личное положение в служебных целях — будучи в командировке на материке, выцыганил за жбан икры (да не какой-нибудь, а нерки) громадный по любым меркам набор запчастей дли рации. Его главный связист, лейтенант по фамилии Радиатор (кстати, за глаза его звали исключительно 'главрадиатор') отличался умением собрать рацию из пяти канцелярских скрепок, спичечного коробка и старой консервной банки. Так, по крайней мере, о нем говорили батальонные рассказчики. А уж из запчастей, да не собрать, да самому Абраму Мойсеичу — не смешите мои сапоги. Стоит особо заметить: лейтенант Радиатор обладал умением настоящего большого начальника, а именно: подбирать себе команду. Его замом был Станислав Крулевский, которому начальник таинственным образом пробил старшинское звание. Вот ведь удивительное дело: поляк и еврей образовали прекрасно сыгранную пару, хотя на людях постоянно подкалывали друг друга в части сомнительных моментов в истории Польши и отношения к свинине.
Вот и сейчас в радиорубке (почему-то у данного помещения закрепилось именно это название) они, оставшись вдвоем, отставили шуточки в сторону:
— Не пробивает сигнал, Абрам. Антенну бы поднять. Ну хоть на пару метров.
— Опасаюсь, Стас. Увидят ведь эти косоглазые гои.
То, что подчиненный сам относился к гоям, лейтенанта нимало не смущало.
— Ладно, попробуем. Белкин и Свистков! Надставить антенну на пару метров и без ненужного риска. Не высовывайтесь там!
Мера подействовала:
— О, Абрам! Вроде как чуть-чуть... так... есть связь! Живо шли за комбатом.
Капитан Тесленко пятьсот метров от своего НП до радиоблиндажа преодолел аж за пятнадцать минут. И то сказать, он торопился изо всех сил.
Следующие десять минут комбат докладывал обстановку почти открытым текстом:
— Говорит Николай Афанасьевич, докладываю. Заняли стулья вокруг стола, где полно хороших грибов... танцоры упились до того, что и подпрыгивать не могут... водка частично уничтожена... запасов хватит на большую свадьбу по-сибирски... одними макаронами гостей не накормим, тушенки осталось на два дня... ждем гармонистов и ложечников... деревенские нести закуску отказались... есть зашифровать.
Все это означало: защитники аэродрома у Молчановки держатся, горючее в результате обстрела частично выгорело, так что авиагруппа поддержать обороняющихся не в силах, продовольствия и воды осталось на три дня, с патронами пока проблем нет, мин осталось на два дня боев, нужна поддержка артиллерией и авиацией, от соседей помощи ждать не приходится.
Донесение надлежало зашифровать по всем правилам и отправить. И ждать подкреплений.
То, о чем догадывался капитан Тесленко, было истинной правдой. Он всего лишь не знал, да и не мог знать, что корректировался гаубичный огонь с воздуха.
Японцам было известно, что реактивные русские истребители имеются лишь на материке, на Сахалине же их не было, нет и в ближайшее время не будет. Для них нужны хорошие бетонные ВПП, а строительство таковых только-только развернулось. Вот почему корректировщиками служили высотные перехватчики. С их рабочим потолком 14000 метров они рассчитывали на полную безнаказанность. Уточним: почти полную. Ибо кое-какие средства борьбы с такими высотными самолетами все же имелись.
Были и другие обстоятельства, о которых капитан знать никак не мог.
В первый же день войны обстрелу из артиллерии главного калибра линкоров подверглись объекты флотской инфраструктуры как во Владивостоке, так и в Находке. Считалось, что последняя вообще не представляет никакого военного интереса: там все было ориентировано на ловлю рыбы и морепродуктов, а также на их переработку. Ну, если не считать детали: в Находке базировалась флотилия устаревших подлодок серии 'Щ'. Японская разведка не стала пренебрегать возможностью уничтожения самих 'щук' Правда, те стояли на бочках и попасть ив них на дистанции сто двадцать кабельтовых было затруднительно. Куда более легкой виделась задача сравнять с землей все судоремонтные цеха, сухие доки, склады — короче, сделать так, чтобы ни одному командиру подплава служба медом не показалась. Эта часть задания была выполнена. Но планы включали в себя дополнительные цели, а именно: лишить русских возможности доставить подкрепления на север Сахалина. Иначе говоря, пощипать гражданский флот. При обстреле причалы оказались крепко побитыми. Натурально, судам, стоявшим у них, тоже досталось.
Точно такую же тактику Императорский флот пустил в дело при атаке на Владивосток. Но тут успех был иного плана. Хотя орудия японской эскадры били почти что с предельной дистанции, но корректировка с высотного разведчика дала результат. Прямых попаданий в корабли Тихоокеанского флота не было, но осколками пробило прочный корпус подлодки Л-19 и легкий корпус Н-8, также ударной волной деформировало листы обшивки на эсминце 'Беспощадный' (его и еще четверо кораблей той же серии перевели на Тихоокеанский флот), и как результат появилась сильная течь. Батопорт одного из сухих доков получил сильнейшее повреждение от прямого попадания десятидюймового снаряда. Очень скоро прибывшие на место ремонтники приговорили: починка едва ли имеет смысл; проще заменить ворота и всю механику целиком.
Однако адмирал Ямамото и не предполагал почивать на лаврах. Через тридцать пять минут интенсивного обстрела эскадра сделала поворот 'все вдруг' и на полном ходу ушла в Японское море. На эту тактику его навел анализ подробных отчетов о бое линкора 'Бисмарк' с английской корабельной группой. Раздобыты эти документы были не вполне легальными методами, но результат того стоил. Японские штабисты, а вслед за ними командующий японским флотом сделали правильные выводы, к которым подталкивали также результаты охоты за немецкой 'девяткой' близ атолла Моруроа. Разумеется, точных данных о всех ТТХ русских новейших подлодок класса 'Н' не имелось, но главное было известно. Подлодки эти, а равно стоящие на их вооружении торпеды отличались бесшумностью. Вторая важнейшая особенность состояла в том, что никто и никогда не видел их перископов. Выходит, результативные атаки могли осуществляться по показанием гидрофонов. Или, что еще хуже, применялись торпеды с самонаведенеием. В Японии знали о разработке таковых в Германии, хотя отсутствовали (пока что!) сведения о принятии таких торпед на вооружение.
