Последовало безукоризненно вежливое по форме и твердое по содержанию уведомление. Будучи атакованным японскими вооруженными гражданами, СССР не считает себя более связанным условиями договора от... вследствие чего японской стороне предлагается... в частности, прекращается... а также отныне запрещается вести деятельность...

Дипломаты — тоже люди. И если они не умеют или не хотят излагать мысли по-человечески, то отсюда вовсе не следует, что у них нет дара речи — как устной, так и письменной. Так вот, если вышеупомянутый документ переложить на человеческий язык, то он прозвучало бы так: сахалинской нефти вам, господа, более не видать; ежели какие у вас ценности в северной части острова имеются, то можете их забрать в недельный срок; то же относится и к персоналу. Сверх того, запрещается ловля рыбы и добыча морепродуктов в территориальных водах СССР.

Но дипломаты — они такие, словечка в простоте не скажут, все с вывертом, да увертками. Последовало ответное заявление, где предлагалось немедленно начать консультации по деталям советских требований.

Этот ход предвиделся. Переговорщики сделали то, что от них и ожидалось: выторговали увеличение срока на вывоз оборудования и материалов. Русские без больших возражений согласились на это.

Потеря сахалинской нефти ожидалась и, в общем, не являла собой катастрофы. К этому моменту пошли чередом танкеры с нефтью от голландской Ост-Индии, то есть от Индонезии. И провала в снабжении горючим никто в Японии не ожидал. Тогда еще американские подводные лодки не развернулись во всю широту, уничтожая грузовой тоннаж японского флота.

Но вот рыба — дело другое.

Ранее существовал договор, по которому рыбная ловля осуществлялась в пределах квот там-то и там-то. О том, что эти квоты нарушались сплошь и рядом, и говорить не стоило.

Но лишь наивные люди могли бы предположить, что японские кораблики ловили рыбку в Охотском море на предмет ее скушать. Отнюдь! В дело шли самые мелкоячеистые сети, и большая часть улова перерабатывалась в рыбную муку, а та, в свою очередь, шла на удобрение рисовых полей. Предстоящее обрезание этого источника грозило подрывом пищевого рациона Японии. И еще одно обстоятельство существовало. Каждая рыболовная калоша независимо от ее состояния имела в составе оборудования рацию. В результате никакой русский корабль не мог появиться в своих собственных территориальных водах без того, чтобы через очень короткое время об этом не стало известно Тем, Кому Надо. И вот этому источнику информации с очевидностью предстояло иссякнуть. Но это само по себе не являлось катастрофой, пока и поскольку между СССР и Японией не было состояния войны. Вот именно, пока что.

Примерно таким выглядел анализ, проделанный начальником разведотдела штаба Квантунской армии. Разумеется, выводы ему как истинному японскому офицеру не понравились. В качестве ответной меры полковник Асада стал продумывать некую операцию. План ее оказался изложенным в меморандуме.

По правде говоря, такой ход выглядел, самое меньшее, неслыханной дерзостью. Судите сами, читатель: сухопутный офицер не самого высокого ранга предлагает что-то этакое — да что угодно! — проводить, причем с очевидностью в интересах не армии, а флота. Конечно, подобная наглость достойна побиения ногами со стороны своих же, армейских. Что до флотских, то в наилучшем случае означенному полковнику полагалось бы презрительное невнимание. В худшем — опять же побои.

Надобно заметить, среди руководителей разведки армейских штабов дураки встречаются редко. Читатель может сделать вывод, что с высокой степенью вероятности полковник Асада таковым не являлся. И это умозаключение было бы верным.

Будучи искушен не только в сугубо разведывательных делах, но и в политике, этот офицер не послал свой меморандум вверх по команде. Не направил он его и в какую-либо из флотских канцелярий. Вместо этого он задействовал родственника в одной из этих канцелярий, зная, что при случае тот может замолвить словечко перед самим адмиралом Ямамото.

Тонкий расчет не подвел. Адмирал не только выслушал, но и прочитал. Уж он-то дураком не был.

Будь в плане сухопутного офицера хоть намек на использование надводного флота — план так и остался бы на бумаге. Но нет: полковник Асада правильно уловил тенденцию. И Ямамото-сама приказал своим штабистам проработать план операции.

Запуск второго спутника прошел с технической точки зрения успешно. Во-первых, удалось доказать, что внутри контейнера, в котором предстояло лететь живому существу, поддерживаются сносные условия для существования. Мало того: успешно прошла испытание система мягкой посадки. Это означало, что третий спутник, в полном соответствии с планом, может вознести на орбиту подопытную собаку. Сработала также система ориентации спутника в пространстве относительно звезд. Ну, почти сработала. По правде говоря, остаточное вращение полностью погасить не удалось. Из-за этого солнечные батареи не могли работать на всю мощность. И все же их хватило, чтобы поддерживать полное функционирование всех систем спутника в течение пятнадцати суток.

Кроме того, испытывался как специальный фотоаппарат, предоставленный товарищем коринженером, так и система передачи изображения по радиоканалу. По нему же шла информация от всех приборов и датчиков. Тут сбои были куда серьезнее.

В то время еще не была развернута система слежения на морских судах. Чего уж там: и количество этих, весьма специализированных судов было мизерным. Что такое три судна на весь Мировой океан? Ну хорошо, Северный Ледовитый можно было вычеркнуть, все равно над ним спутник не пролетал; Индийский под вопросом, поскольку далековат; Тихий — тоже не без трудностей, там все же война. Но уж в Атлантике тишь да гладь (шторма в счет не идут), хотя даже туда следовало посылать никак не меньше шести судов на хорошее отслеживание орбиты и получение данных. Правда, передатчик ухитрялся передавать всю информацию, в том числе изображение 'пакетом'. При этом ничего из нужных данных не упускалось, но все же слежение шло не 'в реальном времени'. Оба термина принес с собой товарищ Александров; они были понятны и сразу прижились.

Но ни сам Королев, ни фон Браун не могли полностью оценить политическое значение информации со спутника. Зато высшее руководство СССР в этом разобралось очень быстро.

Надо отдать должное Лаврентию Павловичу. Специальная программа на счетных машинах в 'Энергомаше' оперативно раскодировала все сигналы, относящиеся к изображениям, и отправила на цветное печатающее устройство. Результатом явилась пачка снимков очень хорошего качества. И эти фотографии, если их так можно назвать, попали на стол к Сталину. В качестве вишенки на торт Берия притащил небольшой глобус на предмет сравнения картинок с тем, что можно увидеть на физической карте.

Реакция вождя была предсказуемой лишь отчасти. Он перебрал изображения, полученные из космоса, покрутил глобус, сравнивая его с распечатками, после чего начал спрашивать.

— Скажи, Лаврентий, вот это белое — облака?

— Да, Коба.

— Так что, выходит, не всю поверхность Земли можно увидеть?

— Снималось в видимом диапазоне, — эти слова Берия произнес с особым вкусом, — но также в теории возможна съемка в инфракрасных лучах, тогда облака представляют собой меньшее препятствие. Это дает также возможность снимать ночью. Съемка велась гражданским фотоаппаратом, его предоставил Странник.

— Качество снимков хорошее, — похвалил Сталин. — А что, и людей, выходит, можно снимать этим аппаратом?

— Разумеется. Но Странник сразу предупредил, что для портретов качество печати недостаточное. Нужно другое печатающее устройство. С ним сложнее работать, и оно медленнее печатает.

— Думается, что для снимков с орбиты качество вполне приемлемое. Наверняка наши пропагандисты найдут применение этим картинкам.

Это было приказом, а не пожеланием. А товарищ Берия не достиг бы своей должности, не умея слышать между слов.

Конечно, США являлись заинтересованной стороной в тихоокеанских сражениях. Так бываете, знаете: тот, кто в драке получает по морде, непременно оказывается заинтересованным лицом. Но СССР следил за развитием событий не менее пристально.

Коралловое море, как и в 'тот раз', стало свидетелем морского сражения между Четвертым флотом японских ВМС и Тихоокеанским флотом США. Ну, не всем флотом, там большей частью действовало Семнадцатое оперативное соединение. Как и тогда, командовали Иноуэ Сигэёси и Фрэнк Флетчер. Как и в другом мире, американцы уже частично читали сообщения, закодированные военно-морским шифром Ро. Только исходный расклад был несколько другим. Итог сражения тоже изменился.

Семнадцатое оперативное соединение завершило бункеровку раньше, в результате обнаружение состоялось в иных условиях. Не было в составе американского флота авианосца 'Лексингтон'. В результате японцы получили возможность навалиться на 'Йорктаун' большими силами, и тому не удалось уйти. За отсутствием 'Леди Лекс' некому оказалось атаковать авианосец 'Сёхо', и тот даже не получил значимых повреждений. Но крейсер 'Аоба' все же попал под раздачу: он маневрировал ближе к американским кораблям. Почти случайное попадание снаряда главного калибра американского крейсера сильнейшим образом повредило один винт, деформировало другой, к тому же покореженным оказалось перо руля. В результате катастрофически снизился не только ход, но и маневренность. И 'Аоба' не смог уйти от добивающих залпов.

Самое же главное изменение оказалось в том, что японское наступление на Порт-Морсби не удалось остановить. Адмирал Иноуэ не получил того встречного удара, который 'там' заставил его отказаться от высадки. И если в другом мире потери сражающихся сторон по кораблям были примерно равноценны, то 'здесь' японское руководство флотом получило порядочную долю уверенности в своих силах. Или, если хотите, некоторую порцию нездоровой самоуверенности.

Еще одно значимое изменение случилось, но его в СССР не заметили. Точнее, предположили, что оно могло существовать, но доказательства отсутствовали. Самым невосполнимым ресурсом японского флота являлись подготовленные морские летчики с боевым опытом. В том сражении в Коралловом море их погибло существенно меньше, чем в 'той' истории. И это уменьшение потерь могло сказаться на ходе войны.

Но невмешательство в японо-американскую войну вовсе не означало, что тихоокеанский флот бездельничал. Шло совершенно незаметное для посторонних, но значимое накопление данных по кораблям флота Японской империи. Эту работу выполняли 'ниночки'.

Конечно, задачу по боевой учебе с экипажей никто не снимал. Но делать это старались с умом. Ради отработки маневрирования штаб выбирал наиболее пустынные участки Тихого океана. Сами же подлодки серии 'Н' и гарантировали отсутствие ненужных глаз и лишних ушей. На этих же участках проводились учебные торпедные стрельбы. Налицо был тот самый не особо частый случай, когда можно было не экономить на торпедах.

Но основной задачей контр-адмирал Дрозд полагал сбор акустических сигнатур всех кораблей японского флота, даже малых. Уж ему-то не надо было доказывать ключевую роль разведки в предстоящих сражениях — а в том, что таковые обязательно будут, у Валентина Петровича не имелось ни малейших сомнений.

Весь подплав полагал 'ниночек' неслышными — и это, в общем, так и было. Но назвать их невидимыми значило бы погрешить против истины. На перископной глубине любой авиаразведчик мог бы обнаружить черную подводную тень. Вот почему имелся соответствующий строгий приказ: не давать себя обнаружить. Средство для выполнения было простым: всплывать под перископ лишь ночью.

— Легко сказать 'лишь ночью', — ворчал капитан третьего ранга (уже) Фисанович. — А как прикажете опознавать? Ночью они, поди, без огней ходят.

С этим тезисом все командиры подлодок особого дивизиона были согласны, только некоторые из них не выражали свое мнение вслух. И не стоит удивляться, что сначала малое, а потом и большое начальство услыхало эту критику. К сожалению, мало что можно было сделать. Ну, приказали командирам блюсти наивысшую осторожность. Однако против законов природы не попрешь, как известно. Были случаи, когда лодка, шедшая под перископом в светлое время суток, видела чуждой самолет — а в тех регионах любая авиатехника по определению была не своей — но командиры тут же погружались метров на сто и уходили на малой скорости. Один раз на 'Н-3' даже начали охоту два японских эсминца, но, понятно, найти ее не смогли.

Под напором подводников флотское начальство слегка напряглось. Даже мозговой штурм при штабе был организован, но силами младших офицеров, званием не более капитан-лейтенанта

Первой идеей, выдвинутой этой группой, была организация взаимодействия между надводными силами, пусть даже невеликими, и подводной лодкой. Предлагалось идти походным ордером мимо японской эскадры и передавать по радио данные о том, кто у японцев есть кто. Лодка же, находясь на перископной глубине, эти данные должна была принимать.

Эта идея, будучи перворожденной, оказалась и первоутопленной. Конечно, можно было держать в этом самом походном ордере лодку на перископной глубине, но критикам, которые думали за японцев, сразу же подумалось: по обнаружении русского контакта любой вменяемый командир просто обязан выслать самолет-разведчик. Тот, не предпринимая никаких явно враждебных действий, вполне мог обнаружить лодку. После короткого обсуждения риск признали неприемлемо высоким. Дополнительной торпедой в борт плана послужили политические соображения. При том, что отношения между СССР и Японией находились вблизи точки замерзания, нарком Кузнецов отдельным приказом подтвердил необходимость тщательно избегать действий, которые можно было бы посчитать за провокацию. Об изысканиях штабных доложили адмиралу Дрозду. Тот отметил, что план и вправду авантюрный, но про себя решил отложить его в ящик стола с целью достать в нужный момент.

Мысли у резвых младших командиров на этом не остановились. Второй выдвинутый план предусматривал действия авиаразведчика. В качестве такового сразу же предложили вертолет, упирая на то, что в случае обнаружения ударная машина вполне может за себя постоять, но вместе с тем одиночный аппарат японцы не должны посчитать за угрозу. Запуск же этого авиаразведчика предполагали с борта вертолетоносца — а тот уже был условно боеспособен.

Идея печально булькнула. Главный довод ее противников состоял в том, что в результате не просто раскрывался сам факт наличия ударного вертолета на вооружении советского флота (японцы об этом наверняка могли вязнать хотя бы через свои германские контакты), но также внимательные наблюдатели вполне могли оценить боевые возможности винтокрылой машины. Никудышная затея, это в конце концов признали все.

Вполне осуществимой показалась затея послать на разведку нечто высоколетящее и достаточно скоростное— хотя бы военную версию Ил-18. Но для этого надобно было иметь такую машину, а их просто не существовало. То есть имелись планы переоборудования сугубо гражданской машины в дальний разведчик с мощным бортовым радаром, но пока что эти замыслы не облеклись в металл. По крайней мере, флотскому руководству ничего на этот счет не докладывали. Однако адмирал Кузнецов решил при первом же удобном случае разузнать у инженера-контрабандиста, нет ли среди в его запасах дальнего морского разведчика.