— Вот, гляньте, Нина, этот набор мне подарили... нет, не французский... к Европе вообще отношения не имеет... наши выпустили пробную партию, а если будет успех, то пойдет в производство... нет, имя даже не спрашивайте... нет, о цене не было сказано ни слова... вот, поглядите еще...

Как-то незаметно вокруг Елены Сергеевны сконденсировалась небольшая группа заинтересованных лиц. Комплименты лились густо и много: ну прямо патока из ведра. Интерес был еще более разожжен демонстрацией цветных фотографий ('Мне их дали как примеры') вполне приличного качества — особенно если учесть, что в те годы фотографов, работающих с цветом, можно было перечислить чуть ли не по именам.

Посторонний мог бы счесть, что Булгакова вела себя легкомысленно. Она извлекла из сумочки маленький, дамского размера блокнот с карандашиком и принялась записывать имена потенциальных покупательниц, хотя цена набора так и не прозвучала. Это было почти что напрасным трудом: куда проще было бы просто занести в этот список всех гостей женского пола. К ним можно было добавить и кое-кого из мужчин; например, Николай Павлович Хмелев явился без супруги, но, как и любой хороший актер, обладал превосходной памятью и житейской мудростью. Посему он приложил все усилия, чтобы попасть в заветный блокнотик. Но, когда запись закончилась, Булгакова во всеуслышание объявила, что ничего не гарантирует; что тот, кто подарил набор, лишь обещал позвонить и узнать ее мнение; наконец, что никаких ручательств ни в части цены, ни по срокам она (Булгакова) не дает. И еще кое-какие соображения не были высказаны вслух.

Потаенные мысли Елены Булгаковой были правильными по сути: рынок сбыта этого и подобных товаров был достаточно узким в СССР. Но она все же кое-чего не учла: по недостатку фактов, отнюдь не ума.

Двухступенчатую ракету, которой только предстояло получить имя Р-7, потихоньку дорабатывали. С одной стороны, вылизывали движки. Подход был до некоторой степени новым: изготавливали десяток ракет, осуществляли пробные пуски, ту, на которой испытание проходило штатно, отдавали на матрикацию. Разумеется, никто ни в КБ, ни на полигонах не знал об этом, достаточно было лишь сказать, что, мол, удачный образец будет принят за головной в серии. Ракеты же неудачного исполнения (матрикаты, понятно), подвергались тщательнейшему исследованию. Некоторые оказались разобранными по винтику; иные разбирали до блоков, каковые испытывались на стендах. Но по каким-то соображениями до Рославлева сообщения об успехах и провалах не доходили. Преобладал подход типа:

— Сергей Васильевич, вот изделие — нам нужно таких десяток.

Вклад в конструкцию Странник все же внес. Точнее сказать, он сильно улучшил систему управления, памятуя о том, что тот, кто сейчас над этим работал, оставил в другом мире блистательную книгу воспоминаний. Распечатки ее под названием 'Ракеты и люди' попали в руки Тех, Кому Надо, и, отдать им должное, они не ленились подталкивать и напоминать:

— Борис Евсеевич, немцы предлагают считать изделие идеально жестким телом. Но есть данные, что при длине его в двадцать метров изгибная упругая деформация достаточно велика, чтобы дать сигнал на гироскопы, вследствие чего...

Конструктор Черток, как и прочие, в свое время получил целую лекцию на тему 'Чего не надо говорить'. В частности, там был раздел 'Чему не надо удивляться вслух'. Но думать про себя запретить было невозможно.

Странник же озаботился элементами системы управления ракетой. На много лет раньше, чем 'там', будущая баллистическая и (в потенциале) космическая ракета получила возможность, предоставляемые новейшими датчиками и микропроцессорами.

Как у всякого хорошего руководителя, у наркома Берия имелась в подчинении команда. Среди талантов, которые он собрал под своей рукой, был Павел Анатольевич Судоплатов. Будучи изначально оперативником, он быстро обрел известность умелым, даже искусным планированием операций. И как раз этот человек выложил наркому соображения, не пришедшие в голову инженеру-матрикатору. Ну что вы хотите: профессионал просто обязан обставить дилетанта. Впрочем, любовь к истине требует от нас высказаться определенно: Судоплатов знал о существовании товарища Александрова, знал он и о его необычных возможностях в части доставания нужных предметов в нужных количествах, но о происхождении этого человека Павел Анатольевич точно не был осведомлен.

И как раз этот план начал без особой спешки осуществляться. В данной операции торопливость была совершенно ни к чему. Во-первых, жесточайшие требования предъявлялись к погоде. Во-вторых, надлежало подготовить систему наблюдения — как ее приборную часть, так и персонал. В-третьих, предусматривалось участие некоего лица, не являющегося гражданином СССР, причем заинтересованными сторонами являлись не только и даже не столько этот господин, но также иностранные организации и учреждения, имевшие в событии свой интерес. Посему известить их предполагалось заранее. Отметим особо: предложение Странника об участии политика было отвергнуто. Только один офицер и притом моряк.

Некоторое шевеление (не бурление) виделось и в ракетных КБ. Частично оно было связано с успехом очередной модификации двухступенчатой Р-7. Та пролетела почти пять тысяч километров и, благодаря умной навигационной системе (тут следовало благодарить Странника, хотя сотрудники КБ этого не знали), ее сравнительно легко нашли на месте приземления. Этот успех был соответствующим образом отмечен благодарностями от большого начальства, а равно ценными подарками. В частности, фрау Грёттруп получила очередной повод покрасоваться перед подругами и соседками — правда, не в церкви. Муж прислал ей тот самый подарок, который получил в награду. Это оказалось коробочкой с дивным набором всего, что может подкрасить женское лицо; в нем отсутствовала лишь губная помада. С небольшой задержкой подобные и аналогичные наборы были предложены на продажу как в Европе, так и в странах Западного полушария советской торговой фирмой 'Разноэкспорт'. Одновременно без особого шума была создана группа технологов для воспроизведения не особо сложной по составу косметики, получаемой из неведомого источника.

Источником других течений в КБ Королева был никто иной, как ведущий конструктор Вернер фон Браун. Он чуть ли не потребовал длительного разговора с самим Главным. Королев имел властную натуру — другой и не смог бы управлять столь большим проектом. Но он же был человеком глубоко увлекающимся и, главное, умел увлечь подчиненных. Тогда братья Стругацкие еще не отчеканили лозунг 'Понедельник начинается в субботу', но у него были все основания появиться на свет. Кроме того, он знал, что огонь того же сорта горит и в немецком инженере. Вот почему Королев сильно прошерстил свое расписание, резонно предполагая, что тема пустяковой быть не может.

Разговор шел по-русски, ибо к тому моменту фон Браун изучил его на вполне приличном уровне (акцент не в счет, конечно).

— Сергей Павлович, — интонации в голосе немца были более официальными, чем обычно, — следующая модификация нашего изделия планируется с дальностью восемь тысяч километров, не так ли?

Хозяин кабинета подтвердил, что так дело и обстоит.

— Мы должны думать о ракете, которая превысит первую космическую скорость.

Другими словами, предлагалось планировать запуск искусственного спутника Земли. Этот этап новым не был, но в КБ старались не использовать словосочетание. Видимо, это было суеверием.

Сергей Павлович с чуть холодноватой вежливостью напомнил настырному немецкому инженеру, что такое уже предусмотрено в планах. Но тот продолжал гнуть линию:

— Сергей Павлович, нельзя использовать наш запуск для бесполезного груза. Он должен быть полезным. И мы должны быть готовы.

— У вас есть конкретные предложения, Вернер?

Спрашивая, Королев был уверен, что положительный ответ у фон Брауна в кармане.

— О да. Мы должны иметь набор вариантов полезной нагрузки. Нужен отдел, который только этим делом занимался бы. Предсказываю, что мощность нашей ракеты будет расти. Надо, чтобы обладать готовыми наборами приборов... оборудования... я хочу сказать, сначала установить и запустить приборы, потом живое существо.

— Только не кота! — засмеялся Королев.

— Если кота, то чтобы был... — тут знание русского языка подвело немца. Он забыл, как по-русски будет 'трезвый', чуть запнулся, но тут же ловко вывернулся, — ...не пьяный.

На этот раз рассмеялись оба. Но атмосфера серьезности тут же вернулась в кабинет.

— Сергей Павлович, полезная нагрузка на земной орбите — это большая политика.

Для пущей убедительности немецкий инженер повторил на родном языке:

— Die Große Politik.

И палец доктора фон Брауна ткнул в сторону потолка.

Ответ был максимально серьезным, прямо официальным:

— Вы правы, Вернер. Я непременно переговорю с... — и, в свою очередь, Главный указал пальцем в зенит. — Но сначала у нас должна быть уверенность в объеме, а также массе полезной нагрузки.

Разумеется, Королев не рванулся на прием к наркому сразу же. Для начала была создана группа, которая расписывала возможные варианты полезной нагрузки. Приборы подвергались жестоким испытаниям на перегрузки и на радиацию. На последних настоял представитель наркомата внутренних дел. Ссылаясь на неведомые источники, он представил таблицы и графики, на которых детально описывалось радиационные показатели околоземного пространства. Сотрудники кивали, принимали к сведению, но про себя — конечно, не вслух! — пришли к единодушному выводу: где-то в СССР существует параллельное КБ смежного характера, ибо никто и нигде в мире этими проблемами не занимался.

И продолжалась работа над улучшением характеристик все той же Р-7.

Нельзя сказать, что гром грянул с ясного неба. Скорее можно было утверждать обратное: советское руководство ожидало подобного хода событий.

После долгого зондажа, что, впрочем, было обычной дипломатической практикой, японское правительство вышло на советское руководство с предложением заключить пакт о ненападении. Это предполагалось заранее. О этом не говорил, а прямо кричал целый ряд событий. Независимые источники твердили: японские военные не закупают американскую технику огромными партиями. Правда, небольшие объемы закупок все же проходили, но вполне можно было предположить, что это делается скорее ради изучения и копирования, чем для использования на поле боя. Одновременно наращивались объемы военно-морского строительства. И речь шла не только о кораблях. Накапливались на складах стеллажи запчастей, боеприпасов, готовых узлов. Агент 'Орех' особо отметил, что заготавливались батопорты в большом количестве. Это означало, что предстоит оборудовать судоремонтные или судостроительные мощности. Где? На захваченных территориях, поскольку в самой Японии этого добра хватало.

Но самое удивительное состояло в молчании императора Хирохито. Он просто не высказал никакого мнения о том, кто прав: Госпожа Армия или Господин Флот. Но молчание иным разом бывает весьма красноречивым. А уж в Японии понимать подобные вещи сами боги велели.

Сначала Эрих Редер подумал, что господин рейхсканцлер чем-то напуган. Эта мысль была отринута как невозможная. Потом моряк решил, что Рудольф Гесс крайне озабочен. Эта идея тоже была сомнительной: ведь если главу Кригсмарине вызвали 'на ковер', то наверняка по делу, касающемуся флота, а Редер по должности обязан быть осведомлен о всех значительных событиях и проблемах. И тем не менее... Третья же версия была совсем уж тривиальной: главе военно-морского флота Германии предстоял разнос за некое прегрешение.

Последняя версия выглядела маловероятной, но как только глава германского правительства заговорил, то, судя по крайней сухости или даже холодности тона хозяина кабинета, как раз этот вариант сразу стал выглядеть наиболее вероятным.

— Герр гросс-адмирал, вам предстоит выполнить непростую задачу.

Редер не был блистательным игроком в покер, но работа командира боевой единицы флота, какой бы та ни была, предусматривает поддержание видимости хладнокровия в любой ситуации. Посему командующий сохранил на лице выражение невозмутимого внимания.

Рейхсканцлер продолжил:

— По каналам рейхсминистерства иностранных дел нам пришло предложение от Советов. Они предлагают выделить наблюдателя за испытанием чрезвычайно мощного оружия. При этом не было сказано прямо, но прозвучал намек, что испытание пройдет в море. Мы полагаем, что оружие будет того же типа, для которого роют шахту на атолле Моруроа. По предварительной оценке наши собственные испытания в этой шахте могут осуществиться примерно через год.

Не было сказано, что речь идет о ядерном взрыве. Редер знал, что шахта роется под испытания сильнейшего взрывчатого вещества, но подробности ему не доложили.

— Русские заявили, что это приглашение рассчитано лишь на одного наблюдателя...

Редер молча отметил, что не было произнесено слово 'офицер', хотя оно прямо напрашивалось.

— ...также запрещены фотографирование, киносъемки, зарисовки на месте...

На этот раз выдержка адмирала дала трещину:

— Слава богу, что запоминать не запрещают.

Гесс сделал вид, что не расслышал, и продолжил:

— ...защитными приспособлениями русские обеспечат. По крайней мере, меня заверили, что получено твердое обещание: они будут такими же, как для их персонала...

— ...и еще одно условие: транспортировку до места испытания обеспечивают они сами.

Это было насквозь понятно.

— Таким образом, ваша задача сводится к подбору кандидатуры или, лучше, кандидатур — на случай болезни или иных непредвиденных препятствий. Срок — один месяц. Вопросы, предложения имеются?

— Так точно, герр рейхсканцлер! В каком чине должен быть этот человек?

Видимо, этот вопрос уже обсуждался, поскольку Гесс не задумался ни на мгновение:

— В любом. Но на нем должны быть погоны капитана цур зее6 . Еще что-то?

— Так точно, герр рейхсканцлер. Предвижу, что понадобится помощь абвера в мелких технических вопросах.

— Полковник Пикенброк в курсе, разрешаю обратиться непосредственно к нему. Еще?

— Так точно, герр рейхсканцлер. В интересах получения как можно более достоверных и полных сведений считаю возможным назначить для этой задачи командира Кригсмарине в чине контр-адмирала с практическим опытом.

— Ваша идея видится сомнительной, гросс-адмирал. Данные на всех высших офицеров флота Рейха наверняка имеются в русских картотеках. В этом случае не может быть и речи о сколько-нибудь значимой анонимности.

— Таковую не считаю необходимой. Нашивки адмирала облегчат установление контакта с командованием русских, а я уверен, что на это дело назначат кого-то из русских высших чинов. Я бы направил к месту испытания целую эскадру.

— Если полковник не будет возражать, то я поддержу эту часть плана. Но вы сами должны понимать: вся ответственность на вас. Еще вопросы?

— Никак нет, герр рейхсканцлер.

— Свободны.

Идя по коридорам Рейхсканцелярии, гросс-адмирал сохранял на лице выражение полной невозмутимости. Но в данном случае форма не соответствовала содержанию.