Прикрыла глаза, подставляя губы для поцелуя, а когда глянула снова, телохраните-ля уже не было. Сбежал! Приказ нарушил!
Айна рассмеялась. Добилась, добилась своего! Довела до последней капли.
— Иди... Иди ко мне...— прижала голову Лидаса к груди, запуская пальцы в волосы на затылке.
* * *
Она уже начала ходить по комнате, дня три как поднялась, по сообщению Альвиты, и теперь при виде Кэйдара попятилась, настороженно глядя исподлобья. В руке простой костяной гребень, волосы переброшены на правое плечо мягкой золотой волной почти до середины бедра.
Кэйдар долго молчал, разглядывая рабыню. Этого пристального внимательного взгляда боялись все слуги в доме, начинали глупо нервничать, вспоминая все свои грешки и проступки. Эта же виэлийка оставалась спокойной внешне, прикрываясь волосами, смотрела сквозь них без страха быть наказанной.
— Почему ты не сказала никому?— спросил прямо в лоб, как говорится, но даже этот вопрос её не смутил.
— А зачем?
— Это был мой ребёнок! Ты не имела права молчать...— он пошёл к ней, но Ирида отступила, отпятилась спиной к стене.
— Пока он во мне, он только мой. Кто, кроме меня, может решать, жить ему или нет?— в каждом слове, в каждой нотке голоса вызов, и даже во взгляде.
— Думаешь, я разозлюсь и отправлю тебя на кухню или отдам в прачки?— усмехнул-ся, довольный собственной догадливостью.
— Мне всё равно, что со мной будет!— вскинула голову, будто ростом хотела стать повыше. Он поймал её за подбородок, держал крепко, не освободиться.
— Неужели?
Рука его, другая, от низа живота и вверх по груди поднялась до открытой шеи, легла на затылок, сильно запрокидывая голову, так, что даже рот приоткрылся. Впил-ся в губы так, будто душу хотел выпить этим поцелуем. Девчонка забилась, ударила руками в грудь, корябая через ткань паттия зубами гребня.
— Ну?.. Неужели... всё равно?..
В глазах её плескались ужас, отвращение и беспомощность.
— Не бойся! Я не трону тебя, пока не трону.— Улыбнулся, отпуская. Рабыня отступи-ла вдоль стены до самого столика, но так не было ничего, чем можно было бы защи-титься, только плоская миска с фруктами, вода в высокой кружке без ручки.
— Стина, — он назвал имя одной из наложниц,— со дня на день должна родить. По всем приметам это будет мальчик. Тогда, может быть, я вообще тебя больше не трону... Если, конечно, не соскучусь именно по тебе.
— От меня вы ничего не дождётесь! Я лучше с лестницы брошусь, чем...— не дого-ворила, опустила голову.
— Чем что?— смотрел на неё с улыбкой, будто лепет ребёнка слушал.
— Чем змеёныша вынашивать! Да ни за что на свете!— она глазами сверкнула гневно, с ненавистью.
— Так вот как ты, значит, к господину своему относишься,— Кэйдар головой пока-чал.— Этот змеёныш — твой шанс получить свободу, плата за волю.
— Мне не нужна воля за такую плату!— выкрикнула ему в лицо Ирида с тем отчаян-ным бесстрашием, с каким отказалась тогда за ужином снять с себя одежду.
Кэйдар рассмеялся, удивлённо вздёргивая правую бровь. Отчаянная девчонка, смелая до глупого. Не боится говорить прямо в глаза всё, что думает.
— Тебя в следующий раз будут держать под постоянным присмотром. Я обязательно распоряжусь... Ты его первая увидишь, когда он родится, а потом я посмотрю: смо-жешь ли ты его убить... Вы, женщины, глупые, как все самки, за детёныша готовы под стрелы лезть. Так что не надо говорить того, чего сама не знаешь.
— Это я-то не знаю?— в порыве возмущения Ирида сама шагнула ему навстречу.— Я уже чувствовала его в себе! Да, вам, мужчинам, никогда не понять этого. Но смерть его не на мне, она на вашей совести!
— Ах ты, дрянь!— Кэйдар занёс раскрытую ладонь, но виэлийка смотрела на него смело, даже не моргнув.
— Ну! Ударь!
— Я говорил уже: не смей "тыкать"!— он схватил её за плечи, двумя шагами перенёс и бросил на ложе. Ирида и сообразить ничего не успела, а он уже рывком сорвал пряжки, скрепляющие платье на плечах. Одну руку придавил локтем, вторую завёл за голову, переплетая пальцы со своими. Держал крепко, не вырваться, и целовал, целовал лицо, шею, плечи сильными жадными поцелуями.
— Думаешь, если врач запретил, я уйду просто так? Позволю тебе безнаказанно говорить со мной наравных?— Чуть приподнялся на руках, уменьшая тяжесть тела, заглянул в запрокинутое лицо. Виэлийка попыталась отвернуться, он снова поймал её за подбородок, провёл большим пальцем по плотно стиснутым губам. Она дёрну-лась со стоном, пытаясь столкнуть его, второй стон Кэйдар принял в себя вместе с поцелуем.
Отец Солнцеликий! Как же он соскучился по ней за время болезни. Соскучился по этому непокорству, по этой ярости в глазах. Когда расслабляться опасно с начала и до конца, иначе ногти могут впиться в щеку, а колено угодить в пах. Когда силой и напором приходится брать то, что другие рабыни предлагают с радостью. Насколько острей при этом ощущения, насколько приятней после. До опьянения при мысли о собственной победе, о победе над опасным в своём коварстве и непредсказуемости противником в лице этой красивой светловолосой виэлийки.
Она не заплакала, как обычно бывало, после того, как он отпустил её. Отползла в сторону, на него не глядя, пряча за стеной волос открытое его взглядам тело.
— Ты красивая...
Ирида не ответила, только всхлипнула со вздохом. Кэйдар поймал её за локоть, рывком притянул к себе, обнимая другой рукой за плечи.
— Не надо меня трогать!
— Я мне нравится тебя трогать!
Он прижимал её спиной к груди, заставляя положить голову на плечо, держал обеими руками: одна рука на животе, другая — через грудь на плече. Ирида боялась дышать, боялась пошевелиться. Что с ним? Обычно он уходил почти сразу...
— Ты могла стать женой варвара, но теперь ты моя... Женщина будущего Правите-ля... Мать будущего Правителя...
— Не надо!— Она попыталась скинуть с себя его руки, толкнулась прочь, но освобо-диться не смогла: он, как обручем, сдавил, зашептал на ухо:
— Не дёргайся. Я отпущу тебя тогда, когда сам захочу, понятно?
Ирида будто не слышала его, повторила попытку. Кэйдар держал её крепко и одной рукой, второй — запрокинул голову, нашёл губы, поцеловал неожиданно для неё самой и поэтому, наверное, почти нежно.
Она сидела, подтянув к груди левую ногу, нога Кэйдара также была притянута.
— Видишь, у нас один цвет кожи, не по аристократической моде. Ты, потому что рождена под солнцем, а я — аристократ лишь до половины.
Ирида вздрогнула, когда его ладонь легла ей на колено, двинулась вверх, лаская кожу, нежно, но сильно, когда понимаешь: чуть дёрнись, — и ласка превратится в боль.
— Не надо. Прошу вас...
Он легко опрокинул её на спину, вдавливая в мягкое одеяло, зашептал:
— Если ты не будешь отбиваться, я покажу, что это может быть очень приятно...
* * *
Последний осенний месяц подошёл к концу. С Аскальского моря подули сильные ветры. С началом ветров можно ждать зиму. С такой погодой выход в море прекра-тился почти полностью, приостановилась и торговля с соседями.
Эти два зимних месяца надо просто пережить, зная, что после стихнет ветер, и начнутся проливные дожди. Дожди тоже идут почти месяц, с редкими передышками, но почти без остановки.
В это время на улицу без дела лучше не выходить. Стоит простудиться, и проболе-ешь до лета, а можно и вовсе не подняться.
Скучное, тяжёлое время!
Но именно в этот месяц справляется самый весёлый праздник, неделя Ночных Бдений.
Айна любила дни Бдений с самого раннего детства. Это жрецам в храме приходит-ся туго, это им не спать всю последнюю неделю ноября и сторожить священный огонь. А другие люди Столицы должны не давать им спать. А что может разогнать сон, как не громкая музыка, пляски переодетых до неузнаваемости господ и просто-людинов, хороводы, шествия и песни?
В эти дни позволялось делать всё, ведь миром правила жена Солнцеликого, богиня ночи и смерти. Если недостаточно развеселишь её, она в следующем году пошлёт за твоей душой своих демонов. Лучше веселиться и петь, а то кто его знает?
Спать было некогда, может, только днём, часа три-четыре, а ночью во Дворце собирались толпы гостей.
Айна на каждый день готовила себе новый костюм, а сегодня решила примерить наряд крестьянки. Свободное платье из грубой льняной ткани серой нити, перевязан-ное по талии расшитым пояском. Боковые швы на такой одежде не сшивались, бога-тые женщины надевали под низ паттий женского покроя, длиною ниже колена. Про-стые крестьянки и рабыни ходили так.
Даже пряжки к своему костюму Айна выбрала попроще, из бронзы, а ещё она оставила непокрытой голову и распустила волосы. Так появляться на люди могли лишь незамужние девушки, но кто мог упрекнуть дочь Правителя?
Она чувствовала на себе взгляды мужчин, она купалась в них, она могла выбирать любого. Даже Дариана поняла: сегодня ей с подругой не равняться. Адамас ходил следом, как пришитый. В одежде простого воина, в панцире и с мечом, он тоже казался очень красивым.
А Лидас? Этот сухарь появлялся все дни в своей обычной одежде, без всякого костюма. Айна видела, он смотрит на неё со своего места, и ей хотелось дразнить, заставлять ревновать и мучиться. Поэтому она вышла в танец с колокольчиками — Адамас встал к ней в пару, поэтому она позволила ему обнимать себя чуть крепче, чем это нужно партнёру по танцу, поэтому она смеялась в ответ на шутки гостя и принимала его ухаживания легко, без страха выставить себя в дурном свете.
Лидас проглотил это молча, но не его равнодушие взбесило Айну. Отнюдь! Он обнимался с рабыней-танцовщицей. Она — эта полуголая девка! — сидела у него на коленях, говорила ему что-то, смеялась в ответ на его слова — и целовала! Целовала прямо в губы! Её мужа, её мужчину! И он знал, что она ЭТО видит. Знал — и позво-лял подобное себе и ей!
А потом он будет клясться, что любит только её одну, что нет для него других женщин?! Как он может врать ей, этот варвар? Как он смеет вообще вести себя с ней так?
Я простила его тогда за виэлийку, а он?! Ну, только подойди теперь! Только по-пробуй!..
Мести требовала разъярённая душа. Где Адамас? Куда он подевался?
Ах, и он подцепил себе какую-то пастушку! О, да это же Мидала, дочь верховного жреца, девушка незамужняя и очень богатая.
Ну, что же, продолжай поиск подходящей невесты, это твоё право...
_______________________
Айвар еле успел отпрянуть от распахнувшейся с грохотом двери. Госпожа, запы-хавшаяся, разъярённая, ворвалась в комнату, упала спиной на ложе. Лежала, тяжело, с хрипом дыша, говорила что-то негромко сквозь зубы, ударяя стиснутым кулачком в мякоть подушки.
Вдруг рывком приподнялась на локтях, прямо глядя на него, приказала:
— Иди ко мне!
Айвар опустился перед ложем на колени и только тут увидел, что госпожа боси-ком. Вживаясь в образ простолюдинки, она даже сандалии решила не надевать.
Выпрямился, стараясь не глядеть на неё, сердце и так уже колотилось в груди, как молот о наковальню, но слова её всё равно услышал:
— Ну, целуй! Я же вижу, что хочешь...
И тут, схватив за запястья обеих рук, рванула на себя. Он упал на локти, в послед-ний миг опёрся коленом о край ложа.
— Трусишь, да? А если я прикажу, послушаешься?
Дёрнула поясок его паттия, другой рукой за шею притягивая к себе.
— Глупый мальчик... Глупый неопытный мальчик... Милый...
Он очень долго сдерживался, все эти месяцы терпел её явно издевательские шутки с игрой в заигрывание, но теперь понял, что не выдержит, не справится с собой, слишком уж далеко всё зашло. Он даже перестал бояться конфуза, возможного при первой в жизни близости с женщиной. Все мысли, все страхи, всю неуверенность затопили слепое возбуждение и злость. "Ты думаешь, я и дальше буду играть? А если у этой игры сменятся правила?"
Рванул поясок на себя, а потом пряжки, одну за другой, отбросил эту половину платья в сторону.
"О нет!.."— Айна неожиданно испугалась. Нет, совсем не так она хотела. Нет! Не его власти над собой. Ей самой хотелось править им. Самой!
— Нет! Что ты делаешь?! Не надо!.. Убери руки!..— она толкнула его ладонью в грудь — он поймал эту руку; попыталась сомкнуть ноги — мешало его колено.— Не смей, я сказала...
Он держал её за одну руку, а другой ласкал тело: ногу от колена и выше, выше, живот, грудь, шею — сильно, порывисто, со страстью. Но не целовал, он не умел целоваться, это Айна уже давно поняла.
"Лидас! Лидас может войти сюда в любую минуту..."— мысль родилась и тут же пропала. Она не могла больше ни о чём думать, только чувствовать, чувствовать его тело каждой клеточкой своего. Ощущать жар его дыхания на щеке и на шее, мяг-кость волос под пальцами, упругую силу молодого тела, слышать его стон и дрожь при последнем толчке.
Всемогущий Отец! Почему никогда этого не было с Лидасом?! Ни разу! За все пять лет! Это сладкая месть. Более сладкой мести она не испытывала.
— Прости...— поправился.— Простите, госпожа.— Передвинулся, отпуская, подал оде-жду прикрыться.
— Ты?!..— она села на ложе, смотрела, не замечая его вытянутой руки, комкавшей ворох платья.— Да Лидас... Лидас разорвёт тебя, как только узнает...
— Вам и самой хотелось этого...— смотрел в глаза, у самого зрачки всё ещё на весь глаз после перенесённого возбуждения.— Но я возьму на себя всю вину. Даже под пыткой... Обещаю вам! Он не узнает ничего...
— Дурак! Ты знаешь наш язык! Ты умеешь разговаривать... Он всё ещё верит...
— Я плохо знаю... Я сам учил... На улице, среди прохожих...
— Отец Создатель! Ты обманывал нас всех! Ты и меня обманывал... С самого нача-ла...
— Нет, не с самого...— он отвёл глаза.
— А Лил говорил. Когда ещё говорил... Ему никто не верил... А он всё знает. И про тебя знал...
Ладно!— вернула голосу привычную властность.— Пойди найди Виру, я хочу при-нять ванну... Пусть она сама сюда придёт сначала...
— Хорошо, госпожа...
— Ну-ка, подожди! Это что у тебя?— Айна заметила у него на груди слева странную наколку. Рисунок очень знакомый, где-то видела совсем недавно.
— Два духа мира в борьбе и единстве начал,— объяснил, смешивая слова двух язы-ков, и виновато улыбнулся, видя её непонимание.
Оделся он в минуту, на ходу завязал пояс.
— Виэл!— окликнула Айна, и варвар обернулся.— Кому хоть слово скажешь, умрёшь на городской стене...
Кивнул понимающе и вышел.
Айна пребывала в состоянии крайней задумчивости. Молчала, пока принимала ванну, не отвечала на вопросы Виры, пока сушила и расчесывала волосы, и в кровати долго ещё не могла уснуть. Но сквозь сон слышала, как приходил Лидас, как он потоптался у ложа, виновато и тяжело вздыхая. "Вздыхай, вздыхай! Твой раб наста-вил тебе рога, и ты никогда этого не узнаешь. Хотя, посмотрим ещё, как всё будет дальше".
* * *
Он не раз видел людей, за запястья рук подвешенных на вбитые в стену крючья. Со слов окружающих знал: так казнят рабов, посягнувших на собственность господина, укравших деньги, совершивших попытку побега или вступивших в запретную связь со свободнорождённой женщиной. Страшная мучительная смерть, унизительная ещё и тем, что выставлена она была напоказ.
