Лучше умереть в бою, чем вот так, под камнями мальчишек, на глазах зевак.
И всё равно еле сдержался, еле справился с собой при виде хозяйки. А она была прекрасна.
Освежённая после сна, с лёгким румянцем на скулах, чёрные волосы собраны под коронкой из белейшего жемчуга. В ушах такие же серьги и на груди ожерелье. А сама в темно-синем платье с расшитыми по ткани белыми лилиями.
Сдержанная, серьёзная, строгая, Айвара она даже не замечала. Кто он для неё? Мелочь! Пустяковый эпизод в богатой на подобные приключения жизни.
Но когда вышел Лидас, стало неприятно чисто по-мужски. За собственную под-лость. За неблагодарность. Он спас от смерти, он выхаживал, он взял с собой, а тут?
Страшно и неприятно представить, что было бы, войди Лидас в спальню жены в ту минуту. Болтался б ты сейчас на стене под дождём, а вороны бы ждали, когда осла-беешь настолько, что и сил не будет даже голову повернуть.
— Ты вчера ушла очень рано,— первым упрекнул Лидас.
— Да? И ты заметил?— Айна изумлённо повела бровью. Держалась она просто вели-колепно.
— Конечно, заметил. Я сразу же...
— Да ты глаз от своей девки оторвать не мог!— Айна перебила его, пошла в атаку.— Думаешь, я ничего не видела и не знаю?
— Она сама подсела ко мне. Сказала, что господин Кэйдар приказал...
— Какая мне разница?! Ты с ней зажимался — не Кэйдар! На глазах у всех! На глазах у Дарианы! Что обо мне подумают? Что обо мне скажут?
— О, Айна!— с мукой воскликнул Лидас, хватаясь за голову.— Прошу тебя, не начинай всё сначала! Ведь мы же...
— А кто из нас начал первым? Кто? Уж не ты ли сам? Вечно тебя тянет на всяких шлюх. То сначала эта, Кэйдарова девчонка, то теперь танцовщица. Она грудь свою выставила на показ перед всеми мужчинами, вертела задом под свой бубен. И всё специально для тебя!— Рассмеялась, издеваясь, садистски мучая собственного мужа.
— Айна, не надо преувеличивать. Ведь ты сама вчера...
— Что-о?!— Айна взвилась, возмущённая, негодующая, пылающая гневом справедли-вого мщения. Айвар не мог этого выдержать. Сейчас ему было жаль Лидаса. Если бы не страх за собственную жизнь, он бы вмешался, он бы рассказал всё.— У тебя моло-дая и красивая жена. Ты должен быть доволен, если она нравится другим мужчинам. А ты решил, что смеешь упрекать меня в чём-то!
Сейчас ей невозможно было что-то объяснять или доказывать. Она слушала только себя, это Лидас знал по опыту, поэтому он и не стал ничего делать, он просто вышел из комнаты.
Слуги накрывали стол к обеду, сновали из кухни в обеденный зал. Стол будет большим, значит, опять придут гости. Айна заняла не то место, где она располага-лась всегда, выбрала такое положение, чтоб видеть Виэла у входа в зал. Он стоял в своей обычной позе: поднятая голова, расправленные плечи, руки за спиной в замок — весь открытый её взгляду. Белая безрукавная рубашка-паттий длиной до колена, одна пряжка бронзовая на левом плече, скалывающая половинки одежды. Молодой, загорелый, красивый. Красивый лицом, несмотря на то, что варвар по рождению. Глаза тёмные, сине-серые, спокойные и внимательные, глядящие в какую-то точку над головой Айны. Он редко фокусировал взгляд на ком-то, но видел и слышал всё. Он не улыбался, хотя Айна запомнила его улыбку вчера, от неё на щеке появлялась нежная, как у ребёнка, ямочка. Но необычнее всего была его причёска. В мире, где все мужчины носили короткие стрижки, он ходил с волосами до плеч. Тёмно-русые, мягкие на ощупь, они, падая на лоб, закрывали недавний шрам над левой бровью, наискось пересекавший лоб. Справа от виска вниз тянулась вдоль щеки тоненькая косичка с вплетённым в неё шариком нефрита. Всё это придавало какую-то особую необычность его облику, нездешнюю, варварскую красоту, которую первой сумела увидеть Дариана.
Айна не могла отделаться от воспоминаний, от ощущений, вызванных прошедшей ночью. Сколько в нём страстности, сколько скрытой звериной силы. Он, кажется, в эти минуты забывает, кто перед ним, он полностью отдаётся чувствам. И заражает этим её саму, заражает настолько, что про всё в мире забываешь, забываешь про мужа, про стыд и совесть, про страх разоблачения, про то, что отдаёшься невольни-ку.
Она была уверена поначалу: то, что было, — было единственный раз. Для мести этого достаточно.
И всё же... Глядя на варвара, не могла отделаться от острого желания прикоснуться к нему, ощутить теплоту его кожи под пальцами, прикоснуться к губам, неопытным и сухим.
Айна еле до конца обеда досидела. Два чувства боролись в ней: желание видеть его, видеть постоянно, ощущать его присутствие рядом, близко, всего в нескольких шагах; и страх от невозможности совладать с собственными чувствами и отсюда — желание отослать его прочь, подальше с глаз.
И вообще, он должен быть наказан за своё поведение. Мало ли, что взбредёт в голову разъярённой ревнующей женщине, а он воспользовался этим. Какое он имел на это право? Никакого!
"Но единственный раз! Всего лишь один, последний раз!"— обещала себе же, ук-радкой в коридоре прильнув к груди варвара, заставляя его наклонить голову, и целовала эти упрямо поджатые губы.
Он отстранялся, чуждался её. Был совсем не таким, как вчера ночью. Испугался, видимо, обещанной казни. Глупый! Лидас ничего не узнает. Сама никогда сказать не смогу, а он не догадается: слишком уж наивен.
Всю следующую неделю Айна держалась одной мыслью: "Ты — порядочная жен-щина! Ты должна хотя бы выглядеть порядочной и честной женщиной". А для Да-рианы и подобных ей один раз — не в счёт. Они коллекционируют мужчин. И ты всегда осуждала таких женщин. Нет, нельзя опускаться до их уровня. Надо уважать себя и мужа. К тому же Лидас очень даже неплохой человек, если быть откровенной. И, главное, — он тебя любит. Любит до безумия. Он многое может простить, а ты ревнуешь его по всякому поводу. Но как он воспримет измену? Измену с рабом-телохранителем?
Месть теряет свой вкус, если она не бьёт по тому, кому предназначалась. Но Лидас все эти дни вёл себя на редкость примерно: не пытался спорить, ничего не доказы-вал, не оправдывался. Даже повода не давал подходящего, когда признание могло само сорваться с языка. А потом вообще уехал на несколько дней из города. Ему доложили: мастеров на стройке поместья закидали камнями рабы, выполнявшие грубую работу. Дело требовало немедленного вмешательства, и Лидас уехал очень рано, несмотря на ливень и даже Виэла не взял с собой: торопился.
Первый день Айна выдержала, с трудом, но стерпела, справилась с собой только потому, что раб днём ни разу не попался ей на глаза. К вечеру второго дня приказала вызвать, и Виэл явился сразу же, в том виде, в каком его нашли: в мокром тяжёлом плаще, замёрзший настолько, что даже губы закоченели.
— Ты был на улице?— спросила тем тоном, который сразу же устанавливал соответ-ствующую дистанцию. Варвар склонил голову, кивком отвечая на поставленный вопрос.
— Ты безъязыкий?— обернулась, насмешливо скривив губы. Ей нравилось играть с ним роль властной хозяйки и за внешним ответным подчинением и покорностью чувствовать, что стоит приказать, — он сделает всё... Всё!
— Да, госпожа!
Как приятно звучит его голос, аж холодок по спине от сладкого предвкушения. Ах! Не смей об этом даже думать!
— В такую погоду?! Ты вымок и замёрз... А если заболеешь? Иди погрейся!— указа-ла кивком головы на жаровню с углями. Виэл, выполняя приказ, медленно подошёл, протянул навстречу теплу раскрытые ладони.— Что ты обычно делаешь в городе?
— Сейчас просто знакомлюсь с вашим миром, госпожа,— отвечал вежливо, спокойно, без подобострастия, немного медленно, будто вспоминая нужные слова.
— Зачем?— Айна видела его профиль, чёткую линию носа и губ. Как же сильно хоте-лось прикоснуться к ним! Чтоб вкус ощутить, напиться их нежности... Длинные ресницы делали его лицо юношески нежным.
— Затем, чтоб уйти из этого города,— чуть повернул голову и глянул на неё, прямо, смело, будто вызов бросал своим признанием. Мокрые волосы прилипли ко лбу и щекам, капельки воды на коже — удержаться было невозможно. Айна и не удержа-лась: руками скользнула под мокрый плащ, прижалась к нему сама, заглядывая в лицо.
— Сбежать от меня хочешь? От своей хозяйки?— он не ответил, и не попытался об-нять. Стоял прямо, чуть вскинув голову, будто отстраняясь.— А ты знаешь, что даже за мысли о побеге полагается смерть? Я ведь Лидасу могу сказать...
— Да, лучше сказать, так будет честнее...— Айна легко угадала, на что он намекает, но не оттолкнула его от себя, как сделала бы это раньше, наоборот, сдавив пальцами локти, притянула к себе ещё ближе, зашептала, глядя в глаза:
— Честнее, говоришь! Честность тут не при чём. Эта честность тебе боком выйдет. Тебя казнят, — не меня! Мне одно грозит — развод! Но для меня это не наказание. Ты не знаешь, что это такое — терпеть рядом с собой человека, которого не любишь...
А Лидас всё равно узнает. Рано или поздно, но узнает. Я могу сказать ему, если хочешь. Хочешь? И тебя казнят! Распнут на стене! Хочешь такой смерти?— Варвар промолчал, только в линии его губ появилась незаметная раньше жёсткость.
— И бежать отсюда — это тоже глупость! По морю не уйдёшь до весны. Пойдёшь в горы к вилатам, они выдадут тебя нашему Правителю. Ты же не знаешь наших мест. Тебе никуда от нас не уйти. В Империи рождённых Солнцем живут лучшие люди. Другие только подчиняются им.
— Да, я видел, как их подчиняют,— усмехнулся с горечью.— Брошенные на берегу младенцы, изнасилованные женщины...
— Ты смеешь упрекать меня, раб?— Айна отступила, убирая руки.— Разве кто-то давал тебе на это право?
— Я жду приказаний, госпожа. Если их нет, я пойду переодеваться.— Таким тоном с ней ещё никто не разговаривал. "Да как он смеет?! Кто ему позволял так вести се-бя?"— ладонь выбросила даже неожиданно для себя самой. От второй пощёчины варвар уклонился, спросил:
— Это всё? Я могу идти?
Вышел, не дожидаясь её разрешения.
"Грубое животное! Варварская кровь! Таким голосом со мной... Да я высечь тебя прикажу! И посмотрим ещё, как ты после этого заговоришь... Варвар!— сидела на краю ложа, зажав руки в коленях, слёзы возмущения и гнева превратились в слёзы обиды и одиночества.— Лидас! Где мой Лидас? Ты один меня любишь. Только ты готов на всё ради меня..."
* * *
— Их кормили хлебом из гнилой муки. Плесень даже на рыбе,— Лидас надломил белую хлебную лепёшку, долго смотрел на пористый излом будто мог плесень уви-деть на хлебе, подаваемом к столу Императора.
— В такую погоду неудивительно,— Кэйдар хмыкнул, чуть взмахнул рукой, подавая слуге знак: долить вина в бокал.— Но если работы нет, то и кормёжка не обязательна в обычном виде. Они же не работают во время дождя?
— Нет. Строительство приостановлено, но Миид сказал: выгоняли на отсыпку насы-пи, наращивали дамбу. Это тоже работа, нелёгкая работа.
— Надо устроить показательную порку. Или казнить каждого пятого,— посоветовал Кэйдар.— Ты распорядился насчёт беглых?
— Пятеро до сих пор не найдены.
— Куда они денутся в горах в такую погоду? Без еды, без оружия, без проводников.
— Их ищут. Охрана уже навела порядок. Я сам всё лично проверял перед отъездом,— при этих словах Кэйдар усмехнулся. Для него авторитет зятя мало значил, и своего отношения он не скрывал. Лидас поджал губы, нахмурился, но вслух ничего не ска-зал, отвернулся, беря с блюда маленькую булочку, политую сладким сиропом.
Айна сидела чуть в стороне и внимательно, с непонятным интересом разглядывала мужа. Черноволосый и белокожий, как и она, этим он очень напоминал потомствен-ного аристократа. Тёмно-карие глаза, открытый лоб, на него падала одна только прядь и, подсыхая, дерзко вилась. О, Лидас постоянно воевал со своими кудрями. Он носил волосы чуть длиннее принятого у аэлов стандарта моды и, сколько Айна его знала, постоянно мучился с ними, пытался разгладить, уложить в причёску. Но влаж-ный гребень помогал мало, равно как и подслащенная вода.
Он старше Кэйдара на два года, а её — на все четыре, но так не скажешь. Лицо молодое, высокие скулы и всегда гладко выбритый подбородок. Лидас следит за собой, настоящий чистюля. Вот и сейчас, сразу же с дороги приказал приготовить себе ванну и только после вышел к ужину.
Он очень редко улыбается, это Айна поняла лишь в эту минуту. А ещё он мало рассказывает о своём прошлом, о своей жизни. Он замкнутый какой-то, чужой тебе. Чем он живёт вообще? Чем занимается?
Строит поместье. Официально для Властителя, по-настоящему же хочет перебрать-ся туда сам, подальше от города, поближе к горам. Он не верит в то, что власть мо-жет перейти к нему, не стремится к власти. Даже жить собирается отдельно, своёй семьёй.
Для Правителя Лидас очень мягок характером. За все пять лет он ни разу не приказал высечь кого-нибудь из слуг, никого не ударил сам. Кэйдар знает эту его слабость и постоянно бьёт в одну точку. Со стороны они приятели, родня, но Айна, как всякая женщина, за внешними репликами и ответными улыбками чувствовала постоянное противостояние двух соперников, двух мужчин, обладающих немалой властью. Вот только Лидас постоянно уступал, чаще молчал или делал вид, что из-дёвка не достигла цели, осталась попросту незамеченной, непонятой.
— ...Это дело нельзя так оставлять. Лучшему скульптору Столицы проломили голо-ву. Взбунтовались против существующих порядков. Раб не имеет никакого права на это. Он не смеет поднимать руку на свободнорождённого. Не смеет выступать про-тив воли хозяина, даже если тот вообще перестанет его кормить.
Есть единый закон, заведённый раз и навсегда, и если он не выполняется, нужно срочно принимать меры.
Кэйдар говорил громко, с раздражением в голосе, но его возмущение адресовыва-лось не нарушителям закона, а Лидасу. Он здесь, он в городе тогда, когда в горах до сих пор бродит шайка беглых рабов! Как можно быть таким мягкотелым?
— Когда ты поедешь ещё раз?
Лидас в ответ плечами пожал, ответил не сразу:
— Мне обещали доложить обстановку...
— Когда беглых поймают, ты, как хозяин, должен быть на месте,— Кэйдар довольно бесцеремонно перебил его.— Кто будет следить за выполнением казни?
— Я не собирался никого казнить.
— Это как? Встретим их гирляндами из цветов как победителей?
Лидас поморщился: ирония здесь вообще казалась ему неуместной.
— На рабов в эту зиму выросла цена. Хорошего работника купить сложно...
— Хорошего работника всегда купить сложно! Лучший работник тот, кто получает от тебя жалование каждую неделю...
— Ну, ладно. Если ты настаиваешь, я поеду ещё раз,— неожиданно согласился Ли-дас.— Хоть завтра.
Поедешь со мной?.. Хотя нет, я возьму с собой Виэла.— у Айны при этих словах сердце невольно сжалось, как иногда бывает при плохом предчувствии, но внешне она никак не выказала своего беспокойства.
* * *
Они напали неожиданно. Лидас даже растеряться не успел, хорошо хоть вовремя пригнулся к шее коня, и стрела, летевшая в грудь, попала в ключицу возле самой шеи, туда, где даже лёгкая кольчуга не прикрывала.
