— Ты и есть Ирида, дочь вождя из племени виэлов?— первым спросил господин Таласий. Говорил Он негромко, почти шёпотом, но, несмотря на общую слабость, смотрел с доброй неоскорбляющей насмешкой. Ирида так же тихо ответила:
— Да, господин...
— Рабыня и наложница господина Кэйдара, моего сына?— С этим вопросом Ирида согласилась не так охотно. Видя это, почувствовав даже ту небольшую заминку, предварившую ответ виэлийки, господин Таласий понимающе улыбнулся. Он был доволен тем, что угадал и мысли, и чувства этой самолюбивой красавицы варварской крови.— И ты можешь засвидетельствовать, что ребёнок на твоих руках — его сын? Что ты родила его от господина Кэйдара, нашего Наследника?
— Да, господин.— Ирида ответила уже чуть громче, как будто даже с возмущением; подняв глаза на Императора, хотела добавить что-то ещё, но тот остановил её корот-ким взмахом длинных тонких пальцев.
— Ты можешь поклясться перед Святейшим собранием судей, что ни один мужчина, будь то раб или вольнорождённый, не возлёг с тобой на одно ложе за все девять месяцев твоей беременности? Что ты и раньше этого срока не отдавалась другому мужчине, кроме своего господина?
Ирида покраснела от смущения и от злости. Меньше всего она ожидала, что её будут спрашивать именно об этом. Спала ли она хоть с кем-то ещё, кроме Кэйдара? Мать Создательница! Да ей его одного на всю жизнь хватило! Не надо ей других! И даром не надо!
— О, господин, я не...— не договорила: Отец Воплощённый снова остановил её взма-хом руки.
— Твой сын будет введён в мою семью, получит новое имя и будет зваться отныне Тавиний. Такова воля господина Кэйдара!— Господин Таласий взял с колен одно из писем и с таким выражением на лице, будто выполнил важное дело, бросил свёрну-тые трубочкой планки на письменный столик.— Тебя вызовут в суд, где ты ответишь на эти и подобные им вопросы, а теперь можешь идти... Ты свободна!
— А что будет со мной, господин?— Ирида с мольбой подалась Правителю аэлов навстречу, взглянула Ему прямо в глаза и не отвела взгляда. Господин Таласий хмыкнул изумлённо, открыл было рот ответить, одёрнуть дерзкую рабыню — и за-кашлялся, глухим и надрывным кашлем. Закрылся рукавом, расшитым золотыми и серебряными нитями, другой рукой в немом жесте указал рабыне на дверь. Но Ирида не двинулась, стояла, решительно поджав губы, ждала, пока утихнет кашель.
Ребёнок на её руках проснулся, выпрямился, закрутился, оглядываясь по сторонам, увидев господина Таласия, испуганно скривился — вот-вот заплачет. Но Ирида не позволила, прижала мальчика лицом к груди, заговорила:
— Я не уйду, пока не узнаю, что будет со мной...
— Твой ребёнок, рабыня... будет иметь все права... вольнорождённого... Тебе ма-ло... мало этого?— Господин Воплощённый всеми своими слабыми силами пытался справиться с кашлем, сумел-таки задавить его в себе, в глубине продырявленных болезнью лёгких. Выпрямился, расправив широкие когда-то плечи, повторил чуть громче:— Твой сын рождён от вольнорождённого и получит все права, такова воля его отца... Тебе он тоже хочет подарить свободу, женщина... Суд объявит тебе его ре-шение, не я...
Свободу? Кэйдар напоследок решил сделать тебе роскошный подарок... Он гово-рил вчера про какие-то документы... Что-то про суд... Он составил для тебя воль-ную... Но сам не сказал ничего... Вот это на него уже похоже...
"Он подарил тебе свободу! В последний вечер перед отъездом он думал о тебе... Он хотел сделать тебе подарок, поэтому смолчал... Но почему?! С чего бы это вдруг? Ведь знал же, отлично знал моё отношение к нему... Знал, что я здесь не останусь ни в коем случае... Должен был понимать, что видит меня в последний раз... И всё равно пошёл на это?"— Ирида не знала ответа на этот вопрос, никак не могла найти объяснения действиям Кэйдара, но в ушах вдруг снова зазвучал его хриплый от невысказанной страсти голос: "Я ведь люблю тебя... Люблю, понимаешь?" Как странно было слышать от него это слово, эти признания, как неожиданно пугающей была его нежность. Почему же раньше он был другим? Почему только в этот вечер, накануне отъезда, он был так настойчив?
Потому что был уверен, что вы не увидитесь больше! Но не потому, что Айвар-мараг загубит их всех в Рифейских горах. А потому, что ты, получив свободу, уй-дёшь из Дворца навсегда. И он знал про это!
— Я внесу поправку в решение Наследника: его сын... останется здесь... он не при-надлежит тебе... Но тебя, женщина, никто... никто держать не будет...
Отец Воплощённый говорил очень тихо и очень медленно, а Ирида, слушая Его, не могла глаз отвести от пятен крови на рукаве Его одеяния. Он кашляет кровью. Это же чахотка! От неё умерла твоя мать. Ты не можешь этого помнить, тебе рассказыва-ли...
— Ещё до возвращения... моего сына... ты покинешь... этот дом... И этот город навсегда...— речь Отца часто прерывалась, Он с хрипом дышал, и всё равно смысл сказанных слов дошёл до Ириды.
— Но мой ребёнок?!— воскликнула она изумлённо.— Я не уйду без него...— Ирида подалась Правителю навстречу так стремительно, будто хотела пасть перед Ним на колени.
— Своих решений я не меняю!— Он сказал это таким твёрдым решительным голосом, что кашель проснулся снова. Ирида с ужасом смотрела на кровь, размазанную по подбородку Воплощённого. Повторила, снова глядя Правителю в глаза:
— Господин... Я никуда не уйду без своего Тирона! Он же мой ребёнок... Я не смогу без него, а он без меня... Он же мой, понимаете? Мой!— Ирида готова была расплакаться от отчаяния. Она не ошиблась! Они действительно хотят отобрать у неё её Тирона. Разлучить навсегда!— Прошу Вас, Великий!.. Не прогоняйте меня!.. Мне не нужна тогда эта вольная... Я здесь хочу остаться...
— Хочешь?!! Ты — хочешь?!!— Господин Таласий аж привстал, стиснув пальцами подлокотники кресла.— Да кто ты такая?! Кто?!
— Я — МАТЬ!— Ирида выдержала взгляд, наполненный такой яростью и негодовани-ем, только ещё сильнее прижала расплакавшегося Тирона к груди.
— Прочь!!!— закричал Отец Воплощённый, поднявшись во весь рост, снова указал ей рукой на дверь. С Его колен на пол посыпались свёрнутые планки писем. Ирида мельком глянула на них, а потом опять на Отца, а Тот уже зашёлся в новом приступе кашля, громкого, раздирающего грудь. Упал в кресло, окончательно обессилев, сполз вниз, закрывая рот одной рукой, а другой пытаясь дотянуться до одного из писем на полу. Он чуть Сам не упал, но Ирида, подбежав, придержала Его за плечо.
— Иди... иди... отсюда...— Он отнял руку от губ, и по подбородку Его из уголка губ побежала тоненькая струйка крови.
— Запрокиньте голову! Назад! На спинку кресла...— приказала Ирида, разом забыв о том, кто перед ней. Пыталась помочь, но тут и Тирон кричал под руку от испуга.
Не заметила, как в комнате появилась Альвита, грубо оттолкнув её от кресла, при-казала зло, сквозь зубы:
— Пошла вон!
— Надо голову повыше... Чтоб не захлебнуться... И лёд на грудь...— Ирида отступи-ла, переложив мальчика поудобнее.— Госпожа, при этой болезни на свежий воздух нужно... А здесь душно... Комната не проветривается...
Встревоженно смотрела, как Альвита обихаживает господина всей Империи, рас-тирает запястья и виски, торопливо, но с несвойственной ей заботливостью. Сама не решалась больше вмешиваться, видела через склонившуюся управительницу лишь сухую жёлтую кисть Воплощённого, свесившуюся с подлокотника кресла. Тупо смотрела на перстень с печаткой на безымянном пальце, повторила:
— Лёд на грудь... Или ледяной воды... маленькими глоточками... Это остановит кровь...
Хотела ещё что-то посоветовать, ведь много знала об этой болезни, всегда её боя-лась, с детства, но примолкла, встретив ненавидящий взгляд Альвиты, брошенный через плечо.
— Пошла вон отсюда, дрянь!
— Как скажете...— Попятилась с неохотой, понимая с неожиданной остротой: всё! Это всё! Ты своими руками, можно сказать, лишила Империю Правителя. Отобрала последние дни Его жизни... Он не оправится уже, это ясно любому. Это всё!
Понимая всю мелочность своих проблем перед делами государственной важности, не сумела сдержаться, расплакалась ещё в дверях, и продолжала плакать, идя по коридору. А воины из внутренней охраны, провожали её изумлёнными взглядами, пропуская вперёд через разведённые копья.
Они ещё ничего не знали. И никто в Империи ничего не знал. Никто, кроме неё...
* * *
Третий день попутный ветер гнал вперёд оба корабля. Никаких препятствий не было на пути к поставленной цели. Все радовались такому благоволению со стороны богов.
Воины пока бездельничали, оставались без работы и гребцы, и их надсмотрщики. Всем им по причине безделья решено было сократить дневную норму хлеба, и эту новость многие приняли с недовольством и роптанием. Но порядок навели быстро, при помощи всё тех же надсмотрщиков.
Осматривая посечённые спины самых рьяных возмутителей, Лил впервые за все эти дни вспомнил про марагского царевича. И тут же отправился навестить.
— Вы?! Зачем вы тоже с ними?— Он встретил его изумлённым и возмущённым воз-гласом.
— А почему бы и нет?— Лил рассмеялся добродушно.— У меня нет семьи, по мне некому скучать и печалиться... Какой смысл тогда отказываться?
— Но ведь...— мараг не договорил, опустил голову, а Лил стоял с ним рядом, огляды-вался и не заметил этой заминки.
Место для проводника выбрали не лучшее. Самый дальний, самый сырой угол в трюме на корме. Лил почувствовал сразу, что зябнет, а ведь он в тёплом плаще. Как выдерживает всё это этот несчастный мальчик? На нём лишь рубашка. Ни плаща, ни куртки тёплой, ни кафтана...
Его ещё и на цепи держут, вон, на правой руке, на запястье, кольцо с цепью. Зачем? Куда он сбежит отсюда? Только в море вниз головой.
— Как тебя кормят?— Вместо ответа варвар плечами пожал и беззвучно рассмеялся.— А как твои руки? Покажи!
Лил внимательно и без спешки осмотрел его, прощупал кость на левой руке, надав-ливая в месте перелома, поинтересовался:
— Больно?
— Было больно, когда подставил руку под удар... Несколько дней болело... Теперь, вроде, ничего...
— Господин Кэйдар бил тебя?— Айвар кивнул с неохотой.— А в последнее время?
— Нет! Я один все дни... Вы первый, господин... А так только еду и воду приносят раз в день, и всё.
Говорил он свободно, на хорошем аэлийском, чётко, без лишних слов, отвечал на вопросы. И держался без униженности, как равный. Симпатичный парнишка, хоть и не повезло ему. Молодец. После пыток хорошо оправился, соображает неплохо, голова ясная. А ведь, если честно, ты побаивался, что парень этот сойдёт с ума или снова дара речи лишится.
— У тебя хорошее произношение. Учил кто или сам всё?
— Сам. Слушал, как другие говорят... Даида ещё в начале помогала,— отвечал, глядя, как Лил снимает с его правой руки грязную тряпку повязки.
— Хм. Хорошая память, значит, у тебя. И способности к языкам,— похвалил Лил. Впервые за всё время этот варвар был здоров настолько, что с ним можно было пого-ворить. Сначала страдал немотой, потом — отходил от пыток.— Ну-ка, сожми мою руку! Со всей силы!— приказал неожиданно Лил. Поморщившись от боли, рассмеял-ся.— Молодец! Болит где-нибудь? Сустав или кость?— Айвар отрицательно покачал головой, а потом всё же пожаловался:
— Мизинец, видите, не разгибается... Я пробовал держать его прямо, не получа-ется... Он и в кулаке не хочет держаться со всеми плотно...
— У тебя кость была раздроблена, чего ты хочешь?— Лил ободряюще похлопал Ай-вара по плечу.— Могло быть и хуже. Не тебе рассказывать, каков Ликсос в деле...— Мараг лицом побелел, поджал губы, ему неприятно было вспоминать о пытках, о своём унижении, о пережитой боли. Оно и понятно. А кому понравится?
— Хотя,— Айвар пожал плечами.— Мне вряд ли ещё доведётся взять меч в руки... Кэйдар убьёт меня! Я это знаю...
— А я слышал, он обещал отпустить тебя после всего.
— Нет! Вы же сами знаете, что нет!— Айвар не выглядел отчаявшимся или лишив-шимся всякой надежды, как выглядел бы любой в его положении. Откуда в нём это мужество, эта сила? Что помогает ему держаться, когда весь мир против него? Вот сейчас он знает, что погибнет, знает, что ведёт врага в свои родные земли, и всё равно внешне спокоен, сдержан в чувствах. Почему? Откуда такая уверенность?
Лил мог только гадать, всей правды он не знал и даже не догадывался. А мараг снова повторил уже перед самым его уходом:
— Зачем вы поехали с нами? Вам лучше было бы остаться... Так действительно было бы лучше...
* * *
Корабли достигли устья Вайды к полудню четвёртого дня. Вот уж где для гребцов началась настоящая работа. Зарываясь носами в бурлящую воду, поднимая брызги и клочья пены, оба судна, тяжело осевшие до третьей бортовой доски, с трудом пре-одолели встречное течение.
— Если течение не ослабнет, трудно нам придётся,— перекрикивая свист ветра, заме-тил Манус. Кэйдар, необыкновенно задумчивый и отстранённый от всех дел в по-следние дни, и на этот раз только кивнул. Многие вышли на палубу, и воины, и сво-бодные от работы матросы. Все придвинулись поближе к бортам.
Ни один аэлийский корабль ещё не буравил носом воды Вайды. Бывали случаи, когда нехватка пресной воды заставляла приближаться к устью Великой реки, как называли её вайдары, но суда бросали якорь, а за водой отправлялись лодки с матро-сами.
Незнакомые пустынные берега встречали их. Пожухлая трава поднималась из-под снега. Вправо смотри и влево — везде одно и то же.
— Степи вайдарские...— заметил Манус.
— Вайдары не переходят на правый берег Вайды, это земли виэлов,— осторожно поправил капитана Лидас.— Они на зиму откочёвывают отсюда вверх, подальше от побережья... Бегут от ветра с моря.
— Берега очень близко,— наконец в разговор вступил и Кэйдар. Он стоял ближе всех к носу корабля, крутил головой то вправо, то влево, видел оба берега, и русло реки казалось ему подозрительно узким.— На пузо не сядем?
— Здесь Вайда глубокая, господин Наследник. Я приказал матроса с глубиномером приставить. Вон он!— Манус рукой указал на самый нос корабля. Там какой-то чело-век, спущенный за борт и привязанный к форштевню верёвками, наматывал на ло-коть тонкий тросик со свинцовым грузилом.— Идём мы осторожно, мели бояться нечего.
Берега поднимались высокие, подмытые, отвесные, к таким не пристанешь. Какими они будут там, выше по течению? Найдётся ли подходящее место для разгрузки?
— Сегодня на якорь придётся становиться раньше обычного,— заранее предупредил Манус и, встретив удивлённый взгляд господина Кэйдара, пояснил:— Гребцам надо отдых дать. Завтра весь день идти на вёслах... И кормёжку можно тоже улучшить...
Капитан ещё что-то говорил, пояснял как будто для всех, но Кэйдар понимал: эти слова прежде всего ему адресованы. Манус точно оправдывается за свою медлитель-ность. Его можно понять, он бережёт своё добро.
А Кэйдар не хотел задерживаться! Его бы воля, он бы выдавил из этих бездельни-ков всё, на что они способны. Они бы вмиг его доставили куда надо, через все три порога догребли. Он не хотел зря терять время, он рвался вперёд, вверх, вверх по реке. На берега, на степь вокруг смотрел с тоской, со скукой. Чувствовал: самое главное, самое интересное — впереди, в горах. А когда они ещё на горизонте появят-ся, эти горы? Быстрей бы уж!
