— Не пойму, зачем вообще говорить об этом?— Кэйдар недовольно поморщился.— К чему этот разговор? Эта виэлийка — всего лишь одна из многих. Одна из шести дру-гих наложниц. Я никогда не относился к ней по-другому.
— Она — единственная, кого не устраивала жизнь здесь, её участь, её положение. И она сбежала. Скрылась в неизвестном направлении. Пропала так, что её никто найти не может. Несмотря на объявленную награду. Несмотря на то, что за укрывательство беглого положена смерть.
Она добилась своего,— Лил с улыбкой выпрямился, расправил примятое одеяло.— Лишила вас наследника и при этом сохранила себе жизнь. Она стала мудрее... Такая женщина достойна большего...
"Большего? Что может быть больше, чем принадлежать мне, быть моей рабыней?— Кэйдар с невольной обидой поджал губы, оставшись в одиночестве, задумался над недавним разговором.— Ну, да, конечно, покривил душой. Выделял её из остальных. С самого начал выделял. Ходил к ней чаще всего. Даже вспоминал её чаще других, когда хотелось женщину. Но такая своевольная кому хочешь в душу западёт. Вон и Адамасу тогда тоже понравилась. С первого взгляда. Предложил за неё неплохие деньги".
Но чтобы любить?!
И вообще, что значит — любить?
В одном Айна всё-таки была права, он не знает, что это значит. Даже родительской любви на себе не испытывал ни разу. Матери не помнил абсолютно. Отец, Тот нико-гда не выказывал своих родительских чувств. Он — только Правитель для тебя. И в ответ ты тоже не торопился изливать Ему свои сыновьи чувства. Уважение перед сильным человеком, умным и дальновидным государём, и страх, но это с детства. Да, и ещё однажды возненавидел Его до бешенства, до такой страсти, какая не может долго кипеть в душе, не получая выхода. В таком состоянии люди обычно либо делают непростительную глупость типа покушения, либо смиряются под давлением доводов. Кэйдар смирился. А что он мог тогда сделать, в шестнадцать-то лет? Хотя причина-то какая была. До сих пор, как вспомнишь, зубы сами собой стискиваются до боли в скулах.
Её звали Лика. Золотые искрящиеся волосы, длинные, густые, стеной ниже пояса. Она, вайдарка, носила их распущенными, только перевязывала красной широкой лентой через лоб, чтоб не мешали при работе на кухне. Ходила в коротком паттие, на мужской манер, немногим ниже колена. А когда приказывали переодеться, не свер-кать голыми ногами, стреляла из-под ресниц тёмными дерзкими глазами.
Никто другой не видел в ней этой дикой, вольной красоты. Одну лишь непристой-ность. А ведь она казалась ему, взрослеющему юноше, необыкновенной красавицей. Стройная, с золотистым загаром на открытых гибких руках. О, в этих руках была неженская сила. Кэйдар видел однажды, как эта дикарка ловко кинула нож в смеш-ливого Тира. Раб-истопник издевался над ней, когда та чистила рыбу. Нож воткнулся в дверь у самого лица не потому, что она промахнулась, просто и этого хватило Тиру, чтоб отбить охоту осмеивать странный наряд рабыни.
Она всем казалась легкодоступной, всем взрослым мужчинам, знающим, что это такое — открытая женская ножка с нежно круглящимся коленом. Стоит только руку протянуть...
А он же даже в мыслях такого представить не мог. Для него эта девочка была всем. Ей только любоваться можно было, да и то со стороны.
Со всеми другими Лика держалась строго, не позволяла никаких вольностей, и, лишь встречаясь с ним глазами, теплела взглядом.
Кэйдар днями пропадал на кухне, даже тренировки и конные прогулки забросил. Он от одного присутствия рядом с ней млел от счастья.
Все взрослые вокруг видели и понимали, что́ происходит между этими двумя взрослеющими детьми, впервые столкнувшимися с нежным непорочным чувством юношеской влюблённости. Но дальше этой влюблённости дело не пошло...
Кэйдар в то утро примчался на кухню очень рано, ещё до завтрака. Конечно, они же договорились пойти вместе смотреть на корабли при разгрузке. Даида встретила его взглядом, пригвоздившим к полу, ответила на немой вопрос:
— Её продали. Отец распорядился лично.
А он, глупый, спросил:
— Когда успели?— Не "Как он мог?", не "Почему?", будто это сейчас решало всё.
Да, они попрощались поздно вечером, попрощались как обычно, ведь пережить в разлуке предстояло всего одну ночь.
Отец с утра председательствовал в суде, Кэйдар ворвался прямо в зал с таким кри-ком, почти с мольбой. Но Отец остался невозмутим, приказал охране вывести посто-роннего вон. И только вечером объяснил причину своего решения.
— Ты — сын Воплощённого, возможный Наследник, поэтому должен соответствую-ще оценивать все свои действия и поступки. Думать о любви,— Он первым дал назва-ние всем переживаемым к служанке чувствам,— тебе ещё рано. А хочешь набраться опыта, Я куплю тебе женщину постарше, женщину, способную обучить всему, что необходимо.
Святый Боже, если б он был помладше, он бы расплакался, как позволял себе паца-ном у кормилицы на груди. Сейчас же Кэйдар мог только ненавидеть и страдать от невозможности хоть что-то исправить.
Он до самой зимы мотался по невольничьим рынкам. Искал её. Днями напролёт. Забывая о еде и отдыхе. Возвращался только на ночь, валился без сил на ложе, спал без снов. Она даже не снилась, будто её вычеркнули разом из его жизни.
Только время притупило боль, уменьшило силу отчаяния, помогло преодолеть ненависть к Отцу. Она и сейчас, правда, вспыхивает иногда яркими вспышками, но Кэйдар научился усмирять её.
Да, эта виэлийка напомнила ему ту девочку, и не только внешним сходством, но и всей своей своевольной непримиримостью, вольнолюбием, внутренней свободой и непокорством.
Правда, чувства были уже совсем не те. Времени-то немало прошло, восемь лет. Кэйдар уже научился вести себя с понравившимися женщинами соответственно. Даже силой брать, напором, настойчивостью. Смирять властно, по-мужски, а не по-мальчишески.
Но чувствовал и сам: не хватает чего-то таким отношениям, как если б ел пресный хлеб: с удовольствием, но без насыщения.
Зато одно понял раз и навсегда: никогда не буду вмешиваться в судьбу собствен-ных детей. Пускай живут так, как хотят сами. Взрослому всегда со стороны кажется, что это вмешательство необходимо, что оно поможет преодолеть бо́льшую глупость, — неправда. Каждый в этой жизни заслуживает того, чтобы набираться личного опы-та, пускай даже ценой ошибок.
* * *
За месяц своей пока ещё короткой жизни он заметно подрос. Ирида назвала сына в честь отца, собственного отца, Тироном. Конечно, в этом факте был свой определён-ный знак, который сама Ирида увидела не сразу. Ребёнок носил имя деда, который погиб от руки того, кому Ирида была обязана рождением этого ребёнка. Да, Кэйдар убил тогда, в поединке, своего будущего родственника по сыну, своего тестя возможного, потому что ничего между ними общего не было и быть не должно. Чтоб называться друг другу тестем и зятем, надо для начала пройти свадебный обряд, а этого не будет никогда. Никогда!
Ирида даже представить не могла подобного. Что Кэйдар для неё? По его вине пришлось пережить столько боли, унижения, страданий. Его хотелось забыть как можно скорее. Забыть и никогда больше не видеть.
Но это было невозможно. Хотя бы потому, что рядом был его ребёнок. А он с каждым днём всё больше походил на него. Чертами лица, цветом глаз, требователь-ностью крика. Даже сейчас вот, при кормлении, пил молоко с силой, с ненасытно-стью, почти не отдыхая.
Мирна нарадоваться не могла, глядя, как он ест. Проходя мимо с ворохом грязного белья, приостановилась, залюбовавшись, похвалила:
— Хороший мальчик растёт. Мужа порадуешь.
— У меня нет мужа,— Ирида подняла на неё глаза, будто боялась не увидеть ответной реакции.— Мы не были женаты... Он хотел забрать его у меня, сразу же после рожде-ния. Я потому и ушла.
Мирна покачала головой с осуждением. Сказала:
— Неправильно молодёжь живёт. Не по-человечески... сначала свадьбу справляют, потом детей делают...
— Нет, не надо мне такого мужа!
— А что, старый, лысый, безобразный?— скороговоркой на одном выдохе спросила Мирна, ставя корзину на пол.
— Нет, не старый и не безобразный вовсе,— Ирида улыбнулась невольно. Вспомнила своего обидчика и повторила то, к чему пришла сама давно, ещё на корабле посреди моря.— Не всё решает красота лица...
— А что, бил, да?— догадалась Мирна.— Руки распускал?— Ирида не ответила, отвела глаза.— Это плохо, когда грубость себе позволяет. Ведь и не пожалуешься никому. Кто муж для жены? Господин, владыка. Как второй отец.
Когда любит, не позволит себе грубости, это точно.
Им же всем нравится вот так нас держать,— Мирна подняла руку, сжала жилистые пальцы в кулак.— Подчинять себе. Властвовать. Такими их Создатель сделал. А нам, женщинам, что остаётся? Любить их такими, какие есть.
Главное здесь, чтоб уважал! А это дорогого стоит. Мой-то,— Мирна двинула подбо-родком в неизвестном направлении, имея в виду Тутала,— ни разу и пальцем не тро-нул. Уважал. А когда первенца ему, — всё! На руках носить готов был. Дети для них — святое!
И твой изменится, когда сына увидит.
— Не изменится!— Ирида хорошо себе представляла, что такое Кэйдар, потому была так уверена. Он её не простит за этот побег. Сейчас только в руки в нему попади, обо всём забудет. О том, что перед ним всего лишь слабая женщина, не способная дать отпор.
Ирида не верила в какие-то там перемены в характере Кэйдара, слишком уж свежи ещё были в памяти воспоминания прошлого. Да и не собиралась она назад возвра-щаться. Ещё чего! Конечно, он наверняка ищет, из храма не выйдешь. Но поищет и успокоится. Нужно привыкать жить самостоятельно
— Без мужа сложно жить,— Мирна будто мысли её угадала, произнесла со вздохом.— Вдовам пенсия положена. Маленькая, но на хлеб хватает. А ты даже не вдова и не мужняя женщина. Сложно так будет... Тебе, милая, лучше с нами оставаться, здесь хоть крыша над головой. Огородик есть и сад. С голоду не помрём. Для меня ты после всего дороже дочери родной...— перебила саму себя.— А родня какая в городе есть у тебя?
— Нет,— Ирида головой покачала, пересела, укладывая Тирона но бочок, как нужно сразу после кормления.— Нет у меня никого, ни в городе, ни...— Не договорила, при-молкла, закусив губу.
— Ничего!— Мирна ласково потрепала Ириду по голове, убирая пальцами волосы, падающие на склонённое лицо.— Вместе проживём!— рассмеялась очень тихо, подхва-тывая корзину с грязной одеждой.— Он спать сейчас будет, а мы стирать пойдём, правда?
Ирида улыбнулась в ответ, вставая.
* * *
Этот сухорукий чёрт взъелся на него с самого начала. Не ясно, почему. Сам Айвар повода не давал. Ничем из остальных не выделялся. А тот поединок? Но ведь сам же выдернул, похвастаться хотел своим мастерством. Но и отомстил соответствующе. Чего тогда ему ещё надо? Нет же, придирается ко всему. Не так и не там стоишь, неправильно двигаешься, не так выносишь и держишь руку. И чуть что — бьёт своей палкой прямо по рукам, знает, где больнее всего.
Ладно бы, новичка обучал, тогда можно было бы понять. Но знает же, видел в поединке. Так нет!
Всё с самого начала. Упражнения на ловкость, обучение кистевому вращению при помощи простой палки. Бег вместе со всеми на развитие легких. Да что там! Объяс-няют вплоть до того, куда и как бить, чтоб повредить жизненно важные органы. Это же каждый ребёнок знает!
Ничего, скоро спарки начнутся. С кем ты тогда ставить будешь?
А остальные зато зауважали после того поединка. Смотрят с опаской, кое-кто даже заискивает. Держатся на расстоянии. Но друзей среди нас и быть не может ни в коем случае. Как сказал кто-то, объясняя тем, кто не знает, что такое ритуальный бой:
— Праздники у них в ноябре, неделя Ночных Бдений. Вот тогда выставят нас пара-ми, друг против друга. И рубись до смерти кто кого. Конечно, таких лавочек, как наша с десяток в округе, но гарантии нет, что по жеребьёвке со своим приятелем не выйдешь. И никуда не денешься: либо — ты, либо — тебя. Нам подыхать, а для них — жертва, наша кровь кормит тени предков, чтоб они снова могли для жизни возро-диться. Поэтому, чем больше крови, тем лучше для всех, кроме нас...
Айвар уже слышал о подобном. Виэлы совершали сходные жертвы: пленных вои-нов из соседних племён раз в году приносили в жертву богу войны. Но их просто закалывали кинжалом на склоне самого высокого кургана. Здесь же даже жертво-приношение превращено в зрелище. Убийство себе подобных, пусть даже и в по-единке, может быть интересно только тем, кто ни разу не воевал, не убивал сам.
И всё равно Айвар не жалел о том, что попал сюда, в эту школу подготовки. Это лучше смерти от руки Кэйдара. Тем более, школа расположена за стенами города, отсюда бежать легче. Вопрос только в том, ка́к бежать. Тут каждый за соседом при-сматривает. Хозяин всех предупредил, ещё в первый день: сбежит один, казнят ос-тавшихся. Поэтому или всем, или — никому.
Да и за день накрутишься так, что руки-ноги не двигаются, лишь бы до койки добраться. Плохо, пока жил во Дворце, меч, посчитай, несколько раз лишь в руки брал. Хорошо ещё, что совсем не разучился. Отцу да брату спасибо, если б не их выучка, загибался бы в каменоломне. Нет, подох бы ещё там, в селении виэлов. Хотя тогда лишь просто повезло. Что не был пьян, как все почти в ту ночь, что Кэйдар промахнулся, оглушил только. И выжил после бичевания, вовремя попался на глаза Лидасу.
Это всё Мать Благодетельница! Хранит своего жреца, предавшего Её, отступивше-го, все законы нарушившего, но до сих пор служителя. Она и направляет судьбу, с теми людьми сталкивает, которые, не осознавая того, влияют на узорную нить твоей жизни, не позволяют ей оборваться.
Значит, и сейчас будем биться! Назло этому Урсалу. Он не сломает, сил ему на это не хватит после всего, что уже было пережито.
Айвар верил, что вернётся домой. Пускай они там спустя год считают его погиб-шим. Отец, наверняка, уже всё знает. Мстить могучим аэлам он вряд ли решится. А вот мама будет ждать. Ей Богиня знак подаст.
Айвар часто думал о побеге. Все возможности прикидывал, исподволь изучал школу, её быт и устройство. Всё здесь продумано до мелочей, даже то предупрежде-ние хозяйское говорит о многом.
Сама по себе школа небольшая, таких, как он сам, здесь ещё тринадцать. Над-смотрщиков, из тех, кто следит за порядком, и того больше. Есть ещё и такие, как Урсал, те, кто владеет оружием, те, кто учит и охраняет одновременно. И все они живут тут же, за высокой стеной, отгораживающей школу от загородного поместья Магнасия. Когда-то хозяин вложил в это предприятие немалые деньги, потратился, организовывая здесь всё с нуля, а теперь, по словам других рабов, получает с каждо-го из них ощутимую прибыль. Хорошо обученный жертвенный воин накануне праздника уходит, бывает, и за две тысячи лиг.
Айвар помнил, за сколько оценили его при покупке, следовательно, Магнасий за каких-то два месяца десятикратно увеличивал свою плату за каждого. Да, кто-то торгует, кто-то воюет, кому-то и этим делом заниматься не грешно, раз оно приносит такую прибыль.
