Айна сидела на краю ложа, вытянув ноги. Не дожидаясь приказа, Айвар принялся расшнуровывать сандалии. Она давно уже не требовала исполнения этой прихоти, но Айвар всем видом старался дать понять одно: дальше он заходить не намерен.
Они поднялись одновременно, и Айна спросила с неожиданной сдержанностью в голосе, глядя в лицо снизу вверх:
— Ты избегаешь меня? Три прошедших дня Вира искала тебя по всему Дворцу... Опять в городе, да?— Голос спокойный, даже ровный, но во взгляде настойчивость, а в лице — напряжённость, будто мысль одна держит: Не дай Бог, чувства свои выка-зать.
— Вы сами знаете, госпожа...— Айвар не договорил, чувствуя её пальцы на своих руках. Ласкающее движение вверх по плечам, прикосновение подушечек пальцев к подбородку, к губам. В сладком предвкушении задрожали плечи. Нельзя! Нельзя ведь...
— Ну, попробуй только уйти...— Айна рассмеялась довольно, притягивая его к себе навстречу для поцелуя.— Хочешь... Сам хочешь... Ну, скажи, что не можешь без меня!— ответом ей был стон, долгий, мучительный, и Айна снова рассмеялась.— Ты никуда от меня не уйдёшь. Никуда... Пока я так хочу...
Он ловил губами её улыбку, отвечал на поцелуи порывисто, торопливо. Ещё раз! Ещё одни, последний раз! Он ведь ничего не изменит...
— Подожди!— Айна чуть-чуть отстранилась, вскидывая вверх руки, — звякнули брас-леты на гибких запястьях, — потянула шпильки, распуская волосы. Они упали пыш-ным каскадом почти до колен, и от них пахну́ло нежнейшим ароматом.— Я нравлюсь тебе? Ну, скажи, нравлюсь?— Айна смотрела прямо в глаза, она не ждала слов в ответ, она их уже знала.— А за ужином сегодня? Я понравилась тебе?— Он ответил осторож-ным поцелуем в приоткрытые губы, запустил пальцы в волосы на затылке, запроки-дывая голову сильным властным движением.
— Сделай... сделай мне хорошо.— Айна, смеясь, качнулась назад, теряя равновесие, увлекая и его за собой.
Самый сильный — самый нежный — самый любимый! Страстный, настойчивый, почти грубый. И весь — весь-весь! — мой! Мой! Мой до самой слабой, самой крошеч-ной улыбки.
Он был нежен и порывист одновременно, ласков и настойчив. Все эти чувства совмещались в нём с тем волнующим сочетанием, которого так не хватало в Лидасе. Несмотря на слабый опыт, учился он легко и быстро, и сейчас уже не казался наив-ным неумехой.
И всё равно настоящего искреннего чувства не было в нём. Айна это сердцем чув-ствовала. Обидно осознавать, что тобой только лишь пользуются, но и приятно при мысли о том, что красота твоего тела и лица могут подчинять себе мужское тело. А сердце как-нибудь и привяжется. Главное здесь — держать к себе поближе. Ведь с Лидасом это когда-то получилось.
Виэл отстранился, снова стал чужим, хотя и лежали они под одним одеялом, но в молчании чувствовалась дистанция. А хотелось пусть не признания, хотя бы нежного слова, одобрительной улыбки, ласкающего взгляда.
Айна придвинулась ближе, опустила голову ему на плечо, нащупала расслаблен-ные пальцы, лежавшие на груди поверх одеяла.
— Мне лучше уйти...— Айвар осторожно высвободил руку, приподнялся.
— Нет. Я хочу, чтоб ты остался. Со мной...— Айна приобняла его за шею, придавила весом своего тела, коснувшись губ лёгким поцелуем, прошептала.— Ты всегда ухо-дишь... Сразу... Не уходи сейчас... Останься, я хочу...
— Сюда зайти могут... Кто-нибудь...
— Здесь до утра никого не будет. К тому же Вира всегда рядом.
— Она знает?— Айвар только в эту секунду осознал: история эта развивается на гла-зах служанки, можно сказать, с самого начала. А если она хоть словом обмолвится? Рабы на кухне о чём только ни болтают! Частенько господа новости узнают позднее челяди.
— Вира не болтлива. К тому же я готовлю ей вольную. Скоро её вообще здесь не будет.
При мысли о том, что кому-то из рабов повезло дождаться свободы, на душе стало и радостно и грустно. Да, повезло, но повезло другому.
— У неё свадьба через месяц, я думаю, вольная будет хорошим свадебным подар-ком... А это что?— Айна провела пальцами по его губам.— У тебя здесь кровь, вот тут, в уголочке. Запёкшаяся уже... Ты что? Откуда это? Прикусил, что ли?
— Это господин Кэйдар. Сегодня перед ужином.— Айвар поморщился. Он не хотел говорить про это. Напоминать о зависимости своего положения.
— За что?— Айна, приподнявшись на локтях, смотрела прямо в лицо, обеспокоенно нахмурив брови.
— Я не знаю. Мы просто пересеклись в коридоре...
— Бедненький мальчик. Мой бедненький мальчик.— Айна касалась губами щеки, щекотала кожу длинными ресницами при каждом прикосновении.— Тебе больно было, да? Почему ты раньше не сказал? Я бы осторожнее была...
— Не надо! Не надо меня жалеть!— он не решился оттолкнуть Айну от себя, только придержал за плечи на расстоянии полусогнутых рук.— Я сам виноват во всём, что со мной происходит.
Слова были сказаны таким твёрдым, сильным голосом, что Айна, притихнув, опус-тила голову Айвару на грудь, замолчала.
Он не отталкивал, позволял слушать биение собственного сердца — лучшее, о чём только мечтать влюблённая женщина. Дышал ровно, лёжа на спине, и, глядя в полу-тёмный потолок, думал о чём-то.
— Айвар,— Айна позвала осторожно, с удовольствием называя имя, ласкающее слух.— Я нравлюсь тебе? Нравлюсь, скажи? Почему ты ничего не говоришь мне? Почему молчишь всё время?
— Отвык.— Он хмыкнул с усмешкой, с горькой усмешкой, но ласковым движением убрал прядь волос с лица Айны. В этом жесте, сдержанном на проявление чувства, всё-таки читался ответ на поставленный вопрос.
— Ты, что, так и собираешься оставаться немым для всех остальных? Отсталым дурачком?— Айна подняла голову, изумлённо изогнув тёмные, с красивым изломом брови.— Тебя это не унижает? Кэйдар считает тебя тупой скотиной...
— Мне всё равно, кем он меня считает!— ответил Айвар, но сам нахмурился недо-вольно, затвердел скулами и губами.— Пусть что хочет, то и говорит. Но так будет проще. Меньше вопросов, меньше спрос...
— Он взбесится, если узнает правду.— Предупредила Айна, укладываясь головой Айвару на плечо.
— Он не узнает! Не успеет.
Опять про побег. Он только об этом и думает. Ну, и мечтай наздоровье! Мне уже надоело тебя переубеждать. Если не сглупишь, сам поймёшь, что это бесполезно.
Айне большого труда стоило промолчать, сдержаться, но ещё больше хотелось хотя бы эту ночь не испортить взаимными обидами и ссорой. Пусть верит, если ему так легче. Когда влюбится, сам поймёт. Пускай, не влюбится, привяжется хотя бы...
_______________
Чувствуя на себе чей-то пристальный взгляд, Айна тут же открыла глаза, просну-лась неожиданно. Лидас сидел полубоком на краю ложа, в ногах, смотрел серьёзно, без тени улыбки, чуть склонив голову к левому плечу.
— С добрым утром,— поприветствовал первым, но лицо и взгляд остались прежними, ни чёрточки не смягчилось.
— Ты... что здесь...— Айна всеми силами старалась выглядеть спокойной, думала лишь об одном: не выдать себя ничем не выдать. Украдкой глянула по сторонам: ни следа присутствия другого мужчины в спальне, даже одеяло с левой стороны ложа расправлено и выглядит нетронутым. Успокоилась немного, но сердце продолжало бешенно колотиться. Такого ужаса Айна ещё ни разу в жизни не испытывала. Когда он ушёл? Почему я ничего не слышала?
— Вообще-то я у своей жены, и вопрос, что я́ тут делаю, неуместен,— Лидас чуть качнулся вперёд, будто придвинуться хотел поближе, но просто потёр пальцами шрам на горле.
"Да он же пьян! До сих пор не протрезвел,— отметила Айна с облегчением.— Потому и храбрый такой. Заговорил таким тоном..."
— Ты ещё пьян. Пойди проспись,— Айна чуть повысила голос, до той ноты, после которой Лидас обычно повиновался беспрекословно.
— Давно он ушёл?— Лидас будто и не услышал её. Не готов он был подчиняться.
— Ты что? Ты о ком вообще?— Айну больше последнее разозлило, чем какие-то подозрения. Она сидела на ложе, придерживая одеяло одной рукой у груди, прядки волос падали на открытые плечи, чёрные на белой коже, они змеились, чуть завива-ясь.
— Я знаю. Мне уже сказали. Он только после второй стражи ушёл.
— Ты про Адамаса, что ли?— догадалась Айна, рассмеялась с внутренним облегчени-ем.— Что за чушь?! Как ты мог вообще заподозрить такое?! Ты, видно, выпил лишне-го...
— Ну да! Думаешь, я забыл, как вы в первый раз переглядывались? Думаешь, я не видел, как ты на него вчера за ужином смотрела? Я всё видел!
— Ах ты, Отец-Создатель!— ревность Лидаса веселила Айну ещё больше тем, что направлена она была совсем не на того. Но не меньше её удивлял и тон, каким гово-рил с ней тихоня Лидас. И откуда что взялось?— Примеряла собака волчью шкуру...
Иди-ка ты лучше отсюда. Ведь сам же потом прощения просить будешь.
— Мужа из спальни гонишь?— Лидас пересел поближе, взглянул исподлобья. Нет, он был не настолько пьян, каким показался поначалу. Но сердит, раздражён и обидчив, что бывало с ним частенько с тяжёлого похмелья. Наверняка, и голова болит зверски.
Сам виноват! Нечего пить было. Силой же никто не наливал.
— Иди поспи, потом приходи, поговорим. Тогда и претензии выскажешь. А сей-час...— Айна выбросила руку, пытаясь оттолкнуть Лидаса от себя толчком в грудь, но тот поймал её за запястье, потянул на себя, прижавшись к щеке губами, зашептал:— Чужому можно, да? Пользуешься тем, что он гость, и я не могу наказать его...
— Пусти!— Айна вырвала руку довольно легко, откачнулась назад, натягивая сполз-шее одеяло.
— О, раньше ты меня не стеснялась,— заметил Лидас с усмешкой.
— Иди отсюда! Хочешь, я слуг позову? Тебя силой уведут,— Айна сохраняла при-вычную властность в голосе, но сама немного запаниковала. Лидас впервые вёл себя вот так, настойчиво, почти агрессивно. Неужто всё дело в ревности?
— Я ведь знаю, чего ты хочешь. Я знаю, что тебе нравится. Тебе сила нравится. Нравится, когда больно, когда подчиняют. Так ведь?— Лидас рывком дёрнул одеяло на себя. Айна взбрыкнула с испуганным визгом, пытаясь оттолкнуть мужа ногой, но промахнулась и упала на спину...
— Ну, будешь звать на помощь?— Лидас приподнялся на локтях, чуть-чуть уменьшая тяжесть тела.
— Варвар. Дикарь бешенный,— Айна обиженно поджала исцелованные до боли гу-бы.— Для таких дел ночи созданы.
— Ничего. Я и ночью приду,— Лидас перекатился на спину, поправляя на себе пат-тий.— Ты же скучала по мужу, правда?
— Да иди ты к демонам,— Айна отвернулась, натягивая на себя одеяло, устало при-крыла глаза, даже не стала упираться, когда Лидас, приобняв её за плечи, оставил на губах короткий благодарный поцелуй.
* * *
Ирида заподозрила что-то неладное позднее, чем в первый раз, поняла, что забере-менела снова не по собственным ощущениям, а по тому новому к себе отношению со стороны Альвиты и её прислужниц.
После выздоровления прогулки разрешили вместе с остальными девушками, сей-час же из комнаты выпускали только рано-рано утром или поздно вечером, так, чтоб никому лишний раз не попадаться на глаза.
Альвита знала, как наказывать своих подопечных за строптивость, Ириду она нака-зывала полным одиночеством. Даже господин Кэйдар перестал приходить в её ком-нату, хотя его-то ей меньше всего хотелось видеть.
Приступы слепого отчаяния и бессилия перемежались состоянием полной апатии и равнодушия. Разве можно что-то сделать, когда за каждым шагом следят? Осматри-вают одежду, проверяют комнату, даже есть приходится в присутствии двух служа-нок. Ножа не припрятать: они, забирая посуду, всё пересчитывают, а потом доклады-вают Альвите.
О, Альвита! Её Ирида особенно ненавидела. Про неё говорили, она вольноотпу-щенная, из наложниц самого Правителя, но предпочла остаться здесь, управительни-цей на женской половине Дворца, домой, получив свободу, она вернуться не захоте-ла.
Глядя на эту женщину, Ирида невольно задавалась вопросом: "А куда пойдёшь ты, когда получишь свободу?" Кэйдар обещал отпустить, если родится мальчик. Даже если он когда-то родится, то куда идти? Дома же нет! Никого больше нет! Ни отца, ни брата, ни мужа. Ни одного виэла из твоего племени не осталось. Ни одного род-ного лица в этом мире. Для чего тогда жить? Для кого? Для Кэйдарова змеёныша? Ну, уж нет! Я задушу его своими же руками, если он всё же родится, а потом убью и себя.
Брошусь с лестницы! Есть откажусь! Удавлюсь! Хоть как, но он не получит своего.
Думая о своём положении в этом доме, о своём будущем, Ирида невольно начинала плакать. Слёзы отчаяния и злости страшнее слёз горя, они не приносят облегчения и успокоения, они лишь на время помогают забыться сном, не дающим покоя.
Ирида молилась Матери-Создательнице, просила у Неё невиданного: смерти для ещё не рождённого ребёнка и для себя.
Нет худшей доли: дожить до минуты, когда смерть кажется избавлением от мук жизни.
Но даже Богиня-Мать не слушала её, отказывала в исполнении единственной просьбы.
Ирида продолжала жить. Похудела, подурнела, по мнению служанок и самой Аль-виты, но жила.
Несколько попыток самоубийства удалось пресечь в первый месяц весны.
Сначала виэлийка чуть не прыгнула со второго этажа галереи, но её успели остано-вить, и Альвита после этого запретила всякие прогулки для неё. Полутёмная комнат-ка с заколоченным окном стала для неё как тюрьма для преступника.
Вторая попытка убить себя была более удачной. Ирида разорвала одно из своих платьев на полосы, тайком сплела верёвку и повесилась на потолочном крючке, куда в другие времена вешали на цепях чаши с живым огнём для тепла и света. Но рабы-ня-надзирательница вовремя подняла тревогу. Виэлийку спасли, и даже на беремен-ности это никак не отразилось.
Альвита отдала следующий приказ: сменной одежды рабыне не давать ни под каким предлогом. Одно лишь платье без пояса и нательной нижней рубашки разре-шалось носить ей. А постельное тоже на день уносили, оставляли тюфяк и подушку.
В другой раз Ирида расцарапала себе вены на руках застёжкой от платья, но и тогда служанки оказались рядом.
Альвита запретила ей пользоваться пряжками, углы платья на плечах Ирида стала связывать узлом, но желания сделать по-своему не умерила.
Никогда ещё Альвите не было так сложно на своей должности. Конечно, не будь Кэйдар так заинтересован этой девчонкой, можно было бы наказать её как-то по-строже. Но и не забывать одного: наложница господина не должна получать увечий, её нельзя отправить на порку, как любую другую рабыню. Хотя именно такой приказ Альвите хотелось отдать всё чаще. Но поможет ли плётка тогда, когда даже боль от раздираемых иглами застёжек рук не останавливает?
Вредная своевольная виэлийка! Не даром царская дочка. Потому и нравится Кэй-дару. За своё упрямство, за свой дерзкий характер, за несвойственное другим рабы-ням непокорство и своеволие.
Главное, несмотря на все попытки убить себя, ребёнок с неменьшим упрямством продолжал жить внутри её живота и рос в соответствии со всеми сроками.
* * *
Вира получила на свадьбу от своей госпожи ценные подарки: по два серебряных и золотых браслета, застёжки к свадебному платью и дорогущее ожерелье с жемчужи-нами. Оно особенно хорошо смотрелось на смуглой коже тёмно-русой девушки.
