— Твой!— Айна голос повысила.— Я прекрасно помню ту ночь, вернее, раннее утро, когда это случилось. Ты был пьян тогда, ты не помнишь ничего...
— Да, а варвар твой по ночам тебе сказки рассказывал?! Хватит!— Лидас тоже разо-злился.— Хватит обо всём этом. Это глупые разговоры! Просто скажи мне: ты идёшь?!
— А я могу отказаться?
— Нет!— раздражение придало и голосу, и лицу Лидаса определённой жёсткости, не характерной для него.— Не можешь!— Айна удивлённо взглянула на мужа: он даже таким может быть?!— Поэтому собирайся, за тобой пришлют!
Лидас вышел, а Айна подумала недовольно: "Какие мы сердитые! Какие мы гроз-ные! Дулась мышка на кота... Опять, наверно, у Адамаса деньги в долг брать собрал-ся... Думаешь, распустит слюни — процент меньше сделает?.. Жди! Такие, как Ада-мас, своего не упустят!"
* * *
Даида и на этот раз постаралась. Все блюда и торжественно накрытый стол своей изысканной роскошью поразили таких искушённых гостей, как Хадисса и Адамас.
Цыплята, запечённые с дольками апельсинов, древесные грибы в желейном соусе, телятина со жгучими травами и ещё много того, чему и названия нет. Одних только блюд из рыбы, несмотря на середину декабря, было не меньше десятка.
А слуги ещё несли и несли. Уносили то, что уже было испробовано, и на освобо-дившееся место ставили новое. Стол на низеньких ножках, укрытый до пола белей-шей скатертью с узорами из золотых нитей ломился от угощений. Гости и радушные хозяева расположились вокруг на удобных трапезных ложах. Ложе Айны с мягкой подушкой для локтя стояло так, что можно было видеть всех присутствующих, даже не приподнимаясь. Она разглядывала гостей исподволь, без аппетита ломая тонкими пальцами ломтик обжаренного хлеба. Видела каждого: и Адамаса напротив себя, и Кэйдара со своей невестой у самого края стола. Их ложа как у будущих супругов уже рядом расположены, они почти головами касаются. Но не смотрите, что они так близки, по-настоящему эта парочка, как кошка с собакой. Айна видела, как зло кривит губы Кэйдар, высказывая невесте очередную претензию, а Хадисса только краем глаза в его сторону глядит с улыбкой высокомерного презрения. Интересно, и чем он на этот раз недоволен? Роскошным паттием из полупрозрачной почти неве-сомой ткани? Таким тонким, что просвечивается нательная девичья рубашка. А может, Кэйдар против всех её золотых украшений? Его всегда выводило из себя, когда женщина красуется перед другими мужчинами. Но что уж тут лукавить, ас-кальской принцессе есть, что показать! Красивая лицом и фигурой, молодая, в своём платье и в таких украшениях, она смотрится лучше всех женщин за этим столом.
Вон, как жена Мануса с недовольством косит в её сторону глазом. Да, когда-то и Вивиана считалась в кругах аристократических первой красавицей, но после родов располнела сильно, мало где сейчас показывается. Супруга Рузала же, его Каттия, замухрышкой среди таких женщин кажется. Она же из простолюдинок, в жизни на подобных вечерах не бывала, всему удивляется.
Да и сама Айна к ужину вышла в простом белом паттие, без золотых и даже сереб-ряных украшений, будто всё ещё была в трауре. Видела, как это не понравилось Лидасу, как он сердито и обиженно поджал губы, но виду не подала. Пусть обижает-ся! Прислушалась к разговору Лидаса и Адамаса:
— ...Цена на зерно уже сейчас поднялась на пол лиги за меру, а к весне что будет?
Подумать страшно! Государственные запасы ситуацию вряд ли исправят...— Адамас, как всегда, вёл беседу, говорил громче других в трапезном зале; намазывая печёночный паштет на ломтик хлеба, заметил:— Многие надеются на ваш поход за море. Золото, много золота и дешёвые рабы могут поправить положение на рынке... Удешевление рабочей силы, золотые монеты в обороте — это непременно скажется...
— А что, все уже знают о походе?— Кэйдар с раздражением комкал салфетку, спро-сил громким резким голосом, так, что все разом замолкли.
— Ну, конечно же!— Адамас натянуто рассмеялся, чувствуя на себе взгляды окру-жающих.— Все знают... Это уже давно не новость... Все ждут лишь одного: оконча-тельной даты отправки...
— Но, как я понимаю, мы ради этого здесь и собрались,— Манус своей репликой попытался снять возникшее напряжение.
— Болтовня и сплетни!— выругался Кэйдар.— Шага нельзя сделать, чтоб город не обсудил...
— Но ты же, дорогой, не в пустыне живёшь!— Хадисса глянула на него с насмешкой, а Кэйдар ответил испепеляющим, почти ненавидящим взглядом. Этот взгляд ни от кого в зале не скрылся, может, поэтому какое-то время все подавленно молчали.
Плохо, очень плохо, если будущий Правитель будет несчастен в браке, если Его жена не вызывает у Него ничего, кроме раздражения, недовольства, ненависти. Что же тогда будет с народом, если им будет править Воплощённый, лишённый лада в семье? Благодать Отца снизойдёт ли на аэлов в таком случае?
Айна глядела на брата с затаённой улыбкой насмешки. Уж для неё-то не были новостью отношения Кэйдара и Хадисы. Прислуга ей все последние домашние ново-сти докладывала сразу.
Пускай! Пускай покажет себя теперь как муж и хозяин! Хадисса тебе не рабыня, она вольнорождённая, она принцесса, и не какая-нибудь там виэлийская царевна, а дочь аскальского правителя. Аскалы, они народ дерзкий, они привыкли вольно жить, никому не подчиняясь. Для них власть нашего Воплощённого — ярмо на шее! Не может быть никакого мира между аскалами и аэлами, как не было его изначально с древних времён, так и сейчас не будет. Тут и свадьба никакая не поможет...
А ужин между тем продолжался: появлялись новые блюда, рабы, бесшумно пере-двигаясь по залу, вносили и выносили посуду и кувшины с вином.
Айна, утомлённая скукой, медленным взглядом обвела сотрапезников, встретилась глазами с Адамасом, задержалась на его холёном красивом лице. Да, он чуть заметно располнел, но сходства не утратил. Похож на Айвара и лицом, и взглядом, и даже в улыбке есть немало похожего. Но нет главного: искренности. У Адамаса таких, как я, десятки, он мной-то интересуется только потому, что принцесс в списке его жертв ещё не было. Смотрит оценивающе, чуть прищурив левый глаз, с ухмылкой. Только моргни, подай знак, — и поведёт свою любимую игру. Его и Лидасово соседство не остановит. И что ему может ещё нравиться во мне? Я сама знаю, что выгляжу сейчас не лучшим образом, после родов, после всего пережитого. Неужели он не видит, что мне теперь не мужчин? Видеть не хочу никого из вашей породы. Кроме одного, да и того, точно, до смерти замучили.
Айна покинула стол первой, только-только десерт подали, объяснила тем, что волнуется за сына. Вышла под насмешливо-недоумевающие взгляды других жен-щин, провожаемая возмущённым взглядом Лидаса. Лишь Кэйдар не заметил её ухо-да, был занят своими мыслями. Его больше заботило присутствие Хадиссы. В каждом её движении, в каждом жесте, слове, взгляде он видел одно: желание уни-зить, ударить побольнее. Она насмехалась над ним, эта девчонка, цеплялась к каж-дому слову, презрительно поджимала губы, глядела в глаза, как на равного себе.
Разве мог Кэйдар стерпеть такое? Конечно же, нет! Он еле-еле до конца ужина досидел, а после ухода гостей, накинулся:
— Что ты позволяешь себе вообще?
Хадисса, нисколько не уставшая от долгого ужина, изумлённо брови вздёрнула, смерила Кэйдара взглядом. Они одни в зале остались, если прислугу, конечно, не брать в расчет, можно было теперь наконец-то говорить, не смущаясь.
— А чем ты, собственно, не доволен?
— Во-первых, не "ты", а "вы"!— перебил её Кэйдар.— Я — будущий Правитель Импе-рии, а не твой мальчишка-ездовой! Не смей мне "тыкать", тем более, в присутствии других...
— Конечно, мой будущий муж и господин!— Хадисса глазами сверкнула, явно изде-ваясь.— Ваше малейшее пожелание будет исполнено немедленно, как и все другие. Чем ещё вы так расстроены?
— Многим, моя милая, многим!— Они стояли друг против друга, и Хадисса в эту минуту казалась кошкой, загнанной в угол, она не боялась своего более сильного врага, смотрела бесстрашно, вскинув подбородок и сжав кулаки, не скрывала пре-зрения и насмешки ни во взгляде, ни в голосе, ни в ответных репликах. В такие мгновения Кэйдар готов был вспомнить свою виэлийку. Та тоже когда-то позволяла себе подобные выходки, но он справился с ней, превратил в покорную, послушную его воле рабыню.
Да, с ней тоже было трудно, особенно поначалу, но ведь справился, связал по ру-кам привязанностью к сыну, нашёл слабую сторону. С этой же принцессой будет посложнее. Но и на неё найдётся управа, дай срок.
— Вырядилась, как кукла, в золото и жемчуг! Выставляешься напоказ перед чужими мужчинами! Полуголая!.. Руки открытые, голова не покрыта... А потом ещё спраши-ваешь, чем я не доволен?!
— В этом доме для всех я пока что гостья, не более того...
— Ты — моя невеста!— Кэйдару большого труда стоило не кричать в полный голос, но раздражение, копившееся весь вечер, требовало выхода; ви́на, испробованные за ужином, бурлили в крови.— После помолвки...
— От помолвки до свадьбы ещё полгода, всякое может случиться,— перебила Кэйда-ра Хадисса, она уже тоже начала терять терпение, стояла, стискивая пальцами узор-чатую вышивку на боковых разрезах паттия. Тяжёлая золотая нить, сминаясь, чуть слышно похрустывала.— Вы можете стать моим мужем, а можете и не стать... Это как богам угодно будет!.. И вообще!— решительно выпрямилась, расправила плечи, как птица, готовая взмахнуть крыльями.— Я живу своей жизнью, сама по себе, а вы... Вы тоже можете жить, как хотите, Кэйдар... Я не предъявляю вам претензий, хотя могла бы...
— Да?!— Кэйдар изумлённо сморгнул, такого оборота он уж никак не ожидал.— Это какие такие претензии?..— не договорил, Хадисса перебила:
— А такие! Думаете, я не знаю ничего, господин наречённый жених? Что вы в своей спальне девку прячете?!
— Я никого не прячу...— Кэйдар слушал сам себя и злился за то, что улавливал в своём голосе оправдывающиеся нотки, будто его и вправду во лжи уличили.— У меня не было никаких женщин со дня помолвки... Я соблюдаю правила!
— Не надо мне врать! Я всё знаю! Про виэлийку вашу...
— Не знаешь! Да, она была моей наложницей, она стала матерью моему сыну, но сейчас она всего лишь нянька и кормилица...
— Не надо мне это говорить, не надо! Мне вовсе не интересно знать, чем вы зани-маетесь на досуге... Я вам только одно хочу сказать: оставьте меня в покое! Никаких притязаний, слышите?!
— Приятно слышать подобное от будущей жены,— заметил Кэйдар, немного помол-чав.— А если меня не устраивают такие отношения?
— Привыкайте, господин Наследник!— отрезала Хадисса и шагнула мимо Кэйдара, но тот поймал её за руку, одним рывком заставил развернуться лицом в себе.
— Думаешь, мы и свадебную ночь проведём в разных спальнях? Нет уж! Ты мне ещё детей нарожаешь... Потомков от аскалов на нашем троне ещё не сидело...
Хадисса не была той хрупкой неженкой, какой казалась многим со стороны, натре-нированные стрельбой из лука руки и необычная для аристократки ловкость позво-лили ей выкрутиться, избежав поцелуя в губы. Отпрянула, шумно дыша всей грудью, щёки румянцем раскраснелись, но глаза сверкнули яростно:
— Я предупреждала тебя, аэл, не прикасайся ко мне до свадьбы!— крикнула Кэйдару в лицо, отступая спиной к двери.— Думаешь, я не знаю, как ты был против этой про-клятой свадьбы? Так вот знай теперь и ты: я тоже тебя ненавижу! Ещё сильнее, чем ты меня!
Я всех вас, аэлов, ненавижу, жадных, ненасытных, завистливых! Так и смотрите на нас, как бы ещё в свои лапы загрести, где бы ещё чего оттяпать! И я для тебя ничего не значу, кусок лакомый — не больше! Залог для гарантии будущего мира!
А я не хочу так, понял! У меня у самой был жених наречённый, до свадьбы всего месяц не успели, и меня сюда отправили!.. Да мне бы век тебя не видеть! Ни тебя, ни всех вас!..
— Это ты со слов папочки своего поёшь?— спросил Кэйдар, зло щуря тёмные глаза; он медленно наступал на Хадису с одной лишь мыслью: заставить её замолчать. Немедленно! Как она смеет вообще говорить такое?
Но принцесса, хоть и выкрикивала обвинения, переглатывая слёзы, застилающие глаза, отходила от него всё дальше, увеличивая дистанцию.
— Я Создателя каждую ночь молю, чтоб ты сгинул в своих горах, чтоб ты не вер-нулся из своего похода! Я домой тогда сразу уеду и Отцу Создателю спасибо ска-жу!.. Уезжай, слышишь! Уезжай побыстрее за море!— махнула рукой несколько раз, как будто прочь Кэйдара от себя прогоняя, не сдержав слёз, расплакалась под конец, выскочила из зала, закрыв лицо ладонями.
Кэйдар следом не бросился, стоял посреди трапезной, как громом поражённый. Такого он не ожидал. Его смерти просили у Отца, и не абы кто, а будущая жена, та, которая заботиться должна о здоровье своего супруга. А она? Как же так? Что я сделал ей такого плохого? Я и сам не хотел этой свадьбы! Да она же дрянь просто! Негодница! Вторая Айна в этом доме объявилась. Смерти, смерти моей, значит, просит. Да я ещё и пальцем тебя не тронул, подумаешь там, пощупать пытался пару раз. Сама хороша! Ядом этим своим!.. И дразнит постоянно. Так одевается, что в глазах круг, а трогать не смей, не положено, видишь ли, до свадьбы. Выдерга бесстыжая! Да куда ты денешься от меня? Жених у неё, видишь ли, был! Да что мне твои женихи?!.. И у Ириды был жених. Где он теперь? Знамо дело, где!.. А за про-клятия свои ты у меня ещё прощения попросишь, не будь я будущим Воплощённым. И за ненависть за свою, и за молитвы эти дурацкие... Да!
Кэйдар вышел из трапезного зала решительным шагом, не замечая, как испуганны-ми зайцами мечется из-под его ног кухонная прислуга, чуть не роняя с подносов посуду.
* * *
Она попрекала меня моей виэлийкой. Как она могла вообще? Когда между нами даже не было ничего. Я знаю законы не хуже! Не надо обвинять меня в том, чего я не делал...
Кэйдар испытывал к своей невесте странные чувства. Противоречивые, с трудом объяснимые, даже самому себе малопонятные. Он ненавидел её и жаждал одновре-менно. Временами ему многих сил стоило перебороть в себе желание ударить эту женщину. Как сейчас, когда она кричала ему в лицо свои страшные слова, когда чуть ли не проклинала в открытую. Хотелось схватить за плечи и трясти, трясти до тех пор, пока она не перестанет кричать, пока она не перестанет смотреть с презрением и с насмешкой. Пусть лучше боится, чем презирает...
А бывали минуты, когда её хотелось ласкать, как котёнка. Ласкать её молодое стройное тело, целовать, целовать нежную кожу и губы. Заставить таять в руках, нежиться, доставлять удовольствие не только себе, но и ей.
Что-то удерживало Кэйдара всякий раз, когда жар внутри тела становился почти непереносимым. Не страх перед возможным отпором, не страх перед отравлением тем ядом от браслета, нет. Он помнил её насмешку, её презрение в глазах, собствен-ное ощущение унижения в тот вечер... Её смех в спину... Это он не мог забыть никак. Это стояло между ними обоими большей преградой, чем национальная непри-язнь.
И не было никакой силы, способной хоть как-то поправить ситуацию. Они так и оставались врагами, непримиримыми врагами, не способными на понимание, на сочувствие, на компромисс...
