— А вот это уже тайна, господин Превий Стрех, — рассмеялась путешественница. — И не моя, а господина Румса Фарка.
— Кого? — удивился собеседник, потом сообразил. — Ах да, это жених дочери господина Картена.
Посмотрев на обиженное лицо спутника, девушка с мягкой улыбкой сказала:
— Не переживайте вы так. Лучше почитайте свои стихи.
— На этой дороге так трясёт, что я могу прикусить язык, — сердито проворчал актёр.
— Я готова идти пешком, чтобы услышать ваши произведения! — пылко заявила Ника, добавив про себя: "Тем более, тут уже недалеко".
Тогда поэт стал ссылаться на отсутствие вдохновения, потом на плохое настроение и так далее. В конце-концов он сдался и остаток пути до Канакерна декламировал свои стихи, причём не покидая тележки.
Едва проехали ворота, как он приказал Риате направить повозку вдоль городской стены. Метров через двести девушка почувствовала запах смолы и свежих опилок. Ещё через сто показались ворота, из которых вышел важный пузан в бледно-синем хитоне, за которым два раба тащили резную дверь.
— Вот и мастерская Квартия Струса, — обрадовался артист. — Нам сюда.
Маленький дворик тесно обступили навесы, под которыми лежали аккуратно сложенные брёвна, доски, какие-то выгнутые деревяшки. Там же два пожилых раба в фартуках что-то вырезали, сидя за столом. Маленький мальчик с рабским ошейником на цыплячей шее сметал веником стружку у них из-под ног.
Возле ограды стояли две, почти такие же, как у попаданки, тележки, а напротив, у дома, небольшой четырёхколёсный, светлый от свежего, не успевшего потемнеть дерева, фургончик с покатой крышей. Из-за него, вытирая руки тряпкой, вышел невысокий мужчина неопределённого возраста с седой бородой, странно смотревшейся на молодом лице.
— Здравствуйте, господин Струс! — громко поприветствовал его поэт, растягивая губы в широкой улыбке.
Хозяин мастерской на миг нахмурился, словно стараясь его вспомнить, потом солидно кивнул.
— Добрый день, господин актёр. Опять колесо сломалось?
— Нет, господин Струс, — отстранила драматурга от переговоров путешественница. — Это я попросила господина Превия Стреха привести меня к вам.
— Кто вы, госпожа? — поинтересовался мастер. — И что вам нужно?
— Я Ника Юлиса Террина, — представилась девушка. — Мне бы хотелось, чтобы вы переделали мою повозку в фургон, способный вынести дальнюю дорогу.
— Вы не из Канакерна, госпожа Юлиса? — сведя брови к переносице, уточнил Струс.
— Нет, — подтвердила та.
— Но я уже слышал ваше имя, — задумчиво, то ли обращаясь к самому себе, то ли к собеседнице, проговорил мужчина.
— Я прибыла в город на корабле консула Мерка Картена, — внесла ясность путешественница, с тревогой заметив, как глаза мастера неприязненно сощурились при последних словах.
— Так это вы переплыли океан с любовником, бросив больного, беспомощного отца среди дикарей? — подтвердил её наихудшие опасения Струс.
— Я исполнила его волю! — процедила сквозь зубы Ника. — И люди, которых вы так презрительно называете, никогда не оскорбляют незнакомого человека при первой встрече.
Гордо выпрямившись, девушка надменно вскинула подбородок.
— Прощайте. Заплачу свои деньги кому-нибудь другому.
— Постойте! — повысил голос мастер. — Да стойте, я сказал!
— Кто ты такой, чтобы мне приказывать? — презрительно фыркнула путешественница.
— Никто, кроме меня, фургон не сделает! — усмехаясь, предупредил Струс, уперев руки в бока.
— Разворачивайся! — скомандовала хозяйка Риате, которая уже и так изо всех сил старалась заставить осла двигаться задним ходом.
— Может, вы один такой мастер на весь Канакерн, — насмешливо проговорила девушка. — Только Канакерн — не единственный город на Западном побережье.
— Эй, Чвар! — рявкнул Струс, наблюдая, как тележка медленно, но неуклонно выползает со двора. — Останови их, быстро!
Из-за груды причудливо изогнутых сучков, очевидно, дожидавшихся своей очереди на обработку, выскочил коренастый раб в набедренной повязке и кожаной безрукавке на голое тело. Жуя на ходу, он уставился на хозяина, явно ожидая дополнительных указаний.
— Их, болван! — заорал тот, ткнув пальцем в направление ворот. — Не хватало, чтобы меня в собственном доме оскорбляла какая-то меретта!
— Стойте, госпожа, — невольник, попытавшийся заступить дорогу гостье, вызвавшей неудовольствие господина, едва увернулся от полосующего удара.
— Только попробуй ещё раз встать у меня на пути, раб! — в голосе Ники клокотала вся ненависть, презрение и обида, скопившаяся за месяц пребывания в этом городе. — И не успеешь подобрать свои кишки!
Видимо, Чвар осознал всю серьёзность её намерений, потому что, вытерев губы тыльной стороной ладони, растерянно глянул на хозяина.
— Что смотришь?! — по-прежнему громко, но уже не так грозно и решительно прикрикнул тот. — Хватай мерзавку! Эй, Бреза, Матрас, все сюда!
"Вот батман, угораздило на дурака нарваться! — мелькнуло в голове путешественницы. — Бежать надо".
Оглянувшись, она с облегчением увидела, что рабыне удалось-таки вывести повозку на улицу. Но удирать, не сказав на прощание несколько слов, не хотелось. Вот только, как на зло, ничего подходящего на ум не приходило.
Только когда стали подниматься со своих мест резчики, а из дверей дома выскочил парнишка с дубинкой в руке, Ника презрительно рассмеялась:
— Славные мужи Канакерна, вчетвером двух женщин испугались! Не знаю, насколько ты искусный мастер, но то, что трус и невежда, это точно!
Подхватив подол, она вихрем вылетела со двора, и запрыгнув в тележку, скомандовала застывшей в напряжении невольнице:
— Гони!!!
Как девушка и предполагала, Струс с подручными не стал устраивать погоню. Видимо, понял, что за испуганным ослом не угнаться, или постеснялся соседей, чьи любопытные головы уже торчали из калиток, и прохожих, шарахнувшихся в сторону от дребезжащей тележки.
"А как же поэт? — со стыдом подумала путешественница, увидев впереди башню Северных ворот. — Что, если этот придурок решит ему отомстить за мои слова?"
Однако возвращаться и выручать будущего гениального драматурга — как-то не хотелось.
"Он все-таки мужчина, хотя и нетрадиционный, — подумала беглянка. — Вот пусть сам и выпутывается".
Тем не менее, доехав до театра, она первым делом отыскала Гу Менсина. Актёры как раз репетировали. Дождавшись, когда толстяк закончит монолог, Ника подошла и рассказала о досадном недоразумении в мастерской Квартия Струса.
— Он оскорбил вас? — вытаращил глаза артист.
— Меня и мою семью, — проворчала путешественница и досадливо поморщилась. — Но дело не в этом. Там остался Превий Стрех, и я опасаюсь, как бы тот грубиян не навредил ему чем-нибудь.
— Что вы сказали, госпожа Юлиса? — прервался на полуслове Корин Палл. — Где Превий, что с ним?
Старший урбы в коротких, точных выражениях описал молодому человеку положение его возлюбленного. После его рассказа актёры пришли в страшное возбуждение, и забыв о репетиции, стали собираться выручать коллегу из беды.
Примчался Ванир Меркфатис, привлечённый начавшейся суматохой. Выслушав девушку, он скривился, словно раскусил лимон.
— Этот Квартий Струс должен деньги господину Картену. Ему уже давали отсрочку, но он не вернул ни риала. Теперь у него могут отнять дом. Струс ужасно злится на господина Картена. Вот и нагрубил вам, госпожа Юлиса.
— Его денежные проблемы не дают право так со мной разговаривать! — выпалила Ника, всё ещё чувствуя бурливший в крови адреналин.
— Конечно, госпожа Юлиса, — поспешно согласился отпущенник. — Струс вёл себя, как варвар и дикарь!
Пока они беседовали, актёры нестройной толпой вышли за ворота. Сгрудившись у дверей дома, женщины принялись тревожно перешёптываться.
— А они живут дружно, — одобрительно пробормотала путешественница.
— Урба словно семья, госпожа Юлиса, — почтительным, но слегка наставительным тоном проговорил Меркфатис. — Переезжая с места на место, артисты всегда среди чужих людей. Чтобы заставить себя уважать — им надо защищать друг друга.
— Один за всех, и все за одного, — улыбнулась Ника, вспомнив девиз киношных мушкетёров.
— Что-то вроде этого, — залился своим мелким, противным смехом отпущенник и уже серьёзно, по-деловому осведомился:
— Могу я узнать, госпожа Юлиса, зачем вы заходили к Струсу?
Ника сильно сомневалась в том, что причина её визита в злополучную мастерскую действительно неизвестна смотрителю за театром, но пояснила:
— Хотела попросить его переделать тележку в фургон.
Слащаво улыбнувшись, собеседник осуждающе покачал головой.
— Клянусь Нутпеном, госпожа Юлиса, вам не стоило так себя утруждать.
— Почему? — вскинула брови девушка. — В дороге он гораздо удобнее.
— Простите мою смелость, госпожа, — потупил глазки Меркфатис. — Но, видимо, господин Картен оказался не слишком щедр при расставании.
Путешественница нахмурилась, подумав с нарастающей тревогой: "Неужели этот прохвост узнал о тысяче золотых вместо пяти?"
— Клянусь Нутпеном и Наклувом, я ни в коем случае не сомневаюсь в доброте моего покровителя, — тут же заюлил бывший невольник.
Но девушка, желая поскорее разобраться в его словах, раздражённо прервала его взмахом руки.
— Откуда вы знаете?
— Иначе, он сам купил бы вам новый фургон, госпожа Юлиса, — на лицо собеседника вновь вернулась ехидно-слащавая улыбка. — А не отдал бы старую телегу Руба Остия Круна.
— Вы проницательный человек, господин Меркфатис, — с трудом подавив вздох облегчения, пробормотала Ника, на всякий случай отведя глаза.
Смотритель театра скромно пожал плечами, явно наслаждаясь заслуженной похвалой.
— Только вы же сказали это не просто так? — взяв себя в руки, поинтересовалась путешественница.
— За небольшую плату я превращу вашу повозку в замечательный фургон, — клятвенно пообещал отпущенник. — Тёплый, лёгкий, удобный.
— Вы? — вскинув брови, девушка окинула его скептическим взглядом.
— Не сомневайтесь, госпожа Юлиса! — горячо заверил собеседник. — До того, как милостивый господин Картен даровал мне свободу, я немало потрудился топором и тесалом. Да и сейчас ещё делаю декорации.
Ника сделала вид, будто все ещё колеблется, а мужчина продолжал убеждать.
— Возможно, у меня нет душистых кедровых досок, как у господина Струса, но чем хуже сосна или липа? А главное — я возьму гораздо меньше, и вам не надо никуда ходить.
— Сколько вы хотите? — перешла к главному вопросу девушка.
— Двести риалов, — выпалил Меркфатис. — Поверьте, дешевле никто не сделает.
Она попробовала поторговаться, но собеседник остался неумолим. Путешественнице удалось добиться только контроля за проведением работ и устранения брака за счёт исполнителя. Зато мастер вытребовал пятьдесят риалов задатка на материалы.
Они как раз успели договориться до возвращения актёров. В центре гомонящей толпы, широко улыбаясь, шёл ужасно довольный драматург.
— Простите, господин Превий Стрех, что мне пришлось отступить, оставив вас на поле боя, — шагнув к артистам, развела руками Ника. — Но я прислала помощь.
— Что вы, госпожа Юлиса! — под смех коллег замахал руками молодой человек. — Мне ничего не угрожало. — Струс принялся ругать своего раба за то, что не смог вас остановить. Обзывал его трусливым щенком и даже грозился побить. В это время я ушёл. Просто пожалел их. Связываться не захотелось.
Учитывая довольно субтильное сложение поэта, последние слова не могли не вызвать нового взрыва хохота, заставившего сорваться с ограды воробьёв.
— Вы очень умело владеете кинжалом, — сказал актёр, по-прежнему улыбаясь. — Едва не выпустили кишки тому рабу.
— Отец научил меня не только читать и писать, — с подчёркнутым спокойствием пояснила путешественница. — Он считал, что девушка нашего рода должна уметь постоять за свою жизнь и честь.
— И вам приходилось использовать свои навыки? — с ясно различимым подтекстом спросил старший урбы.
— Неоднократно, господин Гу Менсин, — тем же невозмутимым тоном ответила Ника, бестрепетно встретив недоверчиво-колючий взгляд старого актёра. — Грубияны встречаются не только в Канакерне.
Отыскав глазами красивое лицо Анния Мара, добавила с неприкрытой угрозой:
— Очень надеюсь, что среди вас таких нет.
— Можете не сомневаться, госпожа Юлиса, — солидно откашлявшись, заверил её толстяк, тут же сменив тему разговора.
— Всё, посмеялись и хватит! Пора репетировать. Солнце уже высоко. Ты, Балк Круна, опять в такт не попадаешь?
— Я пою правильно! — обиженно возразил хорист. — Это Крайон Герс всё время сбивается.
— Я? — возмутился молодой человек. — Уши прочисти, Балк Круна! Только что сам в третьем такте опоздал!
Проводив взглядом исчезавших в доме артистов, девушка оглядела двор. Стоя у конюшни, Риата с непривычно серьёзным лицом слушала театрального раба, время от времени кивая головой.
Почувствовав взгляд хозяйки, невольница поспешно с ним распрощалась.
— Осла надо бы пастись отвести, госпожа, — почтительно проговорила женщина.
— Где это можно сделать? — тут же поинтересовалась Ника.
— На той стороне холма, — махнула в сторону театра собеседница. — Там артисты своих мулов держат.
— А не уведут? — опасливо сощурилась путешественница.
— Там за ними ребятишки из урбы присматривают. Заодно и нашего осла постерегут.
— Хорошо, — кивнула девушка. — Только отнеси им лепёшку из тех, что госпожа Картен дала.
— Они в комнате, госпожа, — напомнила Риата. — А ключ у вас.
Поднявшись наверх, Ника выделила юным пастухам в качестве оплаты лепёшку и отрезала кусок окорока, что очень не понравилось невольнице.
"Как бы сама дорогой не слопала", — запоздало подумала хозяйка, закрывая дверь за невольницей.
Вытащив из корзины мешок с деньгами, девушка пожалела о том, что Картен передал их не с глазу на глаз. Не стоило вводить в соблазн Риату. Кто знает, что придёт в голову не слишком чистой на руку рабыне? Теперь она точно не поверит, что хозяйка получила от морехода только пятьдесят империалов. С другой стороны, точная сумма ей до сих пор неизвестна.
Отобрав сотню золотых, Ника разделила их на две части. Одну половину спрятала в шкатулку, где хранилась самая большая её драгоценность — письмо Наставника родичам, а вторую — в старую шкуру, которой обернула дротики.
В отличие от семьи Картена, члены урбы кушали на обед овощной суп без каких-либо следов мяса, заедая всё теми же лепёшками и рыхлым, попахивавшим овцами, сыром.
Пожалуй, единственным преимуществом театра перед домом канакерского консула явилось наличие воды. Её доставали деревянным ведром из круглого каменного колодца, над которым висел на столбах привычного вида барабан из куска древесного ствола с намотанной на него верёвкой и колесом, напоминавшим корабельный штурвал.
Правда, располагался этот источник водоснабжения в каких-нибудь пятнадцати-двадцати шагах от сортира с его выгребной ямой.
Ника невольно поёжилась, вспоминая о холере, дизентерии и прочих не очень приятных сюрпризах, которые может таить подобное соседство, но, заглянув в колодец, немного успокоилась, увидев, что зеркало воды поблёскивало на глубине не менее пятнадцати метров.
